Протоколы Ложи Блаватской, 1889.05.16

Ш

Протоколы «Ложи Блаватской»

Встреча 16 мая 1889О «Ключе к теософии»

Место встречи: Лансдаун-Роуд, 17, Холлэнд парк, Лондон. Председательствующий: У. Кингслэнд. Перевод с английского: К.А. Зайцев

–––––––

• 1888.12.20, 27. Сны
• 1889.01.10 (I), ст. 1, шл. 1, 2 (абсолют, пространство, лайя, пралайя; время и продолжительность)

• 1889.01.17 (II), ст. 1, шл. 3, 4 (ах-хи, вселенский и космический разум, сон, мосжечок)

• 1889.01.24 (III), ст. 1, шл. 5, 6, 7, 8 (троица: отец, мать и сын; логосы, лайя, фохат, взаимозаменяемость чувств)

• 1889.01.31 (IV), ст. 1, шл. 6, ст. 2, шл. 1, 2 (различные иерархии: дхьяни-будды, дхьян-чоханы, планетные духи; алайя, агрегатные состояния)

• 1889.02.07 (V), ст. 2, шл. 3, 4 (точка в круге и яйце, фохат, треугольник, квадрат, куб)

• 1889.02.14 (VI), ст. 3, шл. 1 (продолжительность и время, акаша и астральный свет)

• 1889.02.21 (VII), ст. 3, шл. 2, 3,4 (зародыш, яйцо девственное и мировое, одинокий луч)

• 1889.02.28 (VIII), ст. 3, шл. 5, 6, 7, 8 (материя Млечного Пути, огонь, свет, эфир, логосы, фохат, электричество)

• 1889.03.07 (IX), ст. 3, шл. 10, 11 (круг и треугольник, эфир, фохат, сила, притяжение, тепло, мимикрия)

• 1889.03.14 (X), ст. 4, шл. 1,2, 3, 4, 5, 6 (сыны огня, Адам Кадмон, число пи, Бог – геометр, липики)

• 1889.03.21, ст. 4, шл. 6, ст. 5, шл. 1,2, 3 (абсолют, махат, атом)

• 1889.03.28, ст. 4, шл. 5, ст. 5, шл. 1, 2, 3, 4 (жизнь звезды, планеты и кометы; фохат, атомы, туманность, электричество, спираль, чхайя-лока, стороны света)

• 1889.04.04, ст. 5, шл. 6, ст. 6, шл. 1, 2, 3 (липики, кольцо «не приступи», лайя, сила, свет, диаграмма 2, планеты)

• 1889.04.11, ст. 6, шл. 3, 4, стр. 142-165 (атмосфера, планеты, метеоры, лайя, хим. элементы, фохат, Луна, спутники)

• 1889.04.18, ст. 6, шл. 4 (лайя, планы бытия, монада, шишты, элементалы, тодды)

• 1889.04.25, ст. 6, шл. 4, 5 (монады, планетные цепи, семеричность)

• 1889.05.02, ст. 6, шл. 5, 6, стр. 194-205 (дракон, диаграмма 3 из 1-го тома ТД, огонь, кометы, гора Меру, полюсы Земли)

• 1889.05.09 (не сохранился)
• 1889.05.16 («Ключ к теософии»)

Кийтли: [Книга «Ключ к теософии»] – это попытка изложить простым и ясным языком основные идеи теософии, во что мы верим и во что не верим, в форме вопросов и ответов – беседы между мистиком и интересующимся. Она разделена на 14 разделов, каждый из которых опять же подразделён на главки, уже не нумерованные, но под заголовками, чтобы указать на разбираемые в них темы. Вся идея этой работы в том, чтобы сделать её практической, простой и понятной без затруднений. Она имеет скорее характер популярной книги.

Блаватская: Видите ли, люди задают такие необычные вопросы. Всякий, кто говорит с вами о теософии, спросит вас, не буддист ли вы. Теософия – не религия, не секта, и никого тут не заставляют верить или не верить. Теософ может принадлежать к любой религии или ни к какой, как ему нравится. Какое это имеет значение? Он может быть очень хорошим человеком и оправдывать своё звание теософа гораздо больше, чем кто-либо другой, но люди никак не возьмут это в голову: все они с ходу говорят, что мы – эзотерические буддисты, не понимая, что значит эзотерический буддизм. Так что время дать им ответы на самые простые вопросы о том, во что мы верим и во что не верим, и это предмет одной из глав. Конечно, невозможно прочитать все, но я взяла одну из них – например, «долг теософа», и хочу, чтобы каждый предложил, что будет нужно. Какие вопросы самые необходимые? Все вы везде бываете и должны знать, что люди больше всего неверно понимают и что лучше всего сделать, ведь существующие в мире неверные представления о теософии – что это что-то страшное. Похоже, они не знают, что такое теософия.

Кийтли: Думаю, что лучший план – это чтобы я читал, а всякий, у кого есть предложения, будет меня останавливать – потому что иначе они не смогут поспевать за мной. Весь раздел называется «Что такое практическая теософия», а первый подраздел – о долге (читает из рукописи; в опубликованном тексте – раздел XII).

Уильямс: Предлагается это распространить?

Кийтли: Это часть книги, которую написала Е.П.Б.

Блаватская: Я окончу её через день или два. О ней было объявлено вчера – «Ключ к теософии». Все жалуются, что «Тайная доктрина» так сложна и трудна, так что я предложу им это, а возможно, они скажут, что и это слишком трудно. Не знаю, что и сказать. Там задаются все вопросы, которые мне задают снова и снова; потому я отвечаю на них.

Дама: Думаю, это будет очень полезно.

Блаватская: Но сейчас нам нужно собрать предложения, если есть ещё, что сказать; потому что когда она пойдёт в печать, мы не сможем добавить что-то ещё, так что мы должны, насколько можем, объяснить всё, что такое теософия и чем она не является. Потом люди будут говорить: а почему вы не вставили это и то? А тогда будет слишком поздно.

Олд: Там есть заявление, что свобода индивидуального прогресса и конечное счастье достигается только жизненным опытом. Нельзя ли это доказать логически, не пускаясь в многословные рассуждения?

Блаватская: А как бы вы это сделали?

Олд: Вам тут нужна логическая необходимость. Это голое утверждение, и пожалуй, неудовлетворительное для спрашивающего. Надо показать, как индивидуальное счастье – которое в альтруистическом смысле, конечно, основывается на счастье всего того тела, в котором «я» всего лишь атом – может быть достигнуто лишь жизненным опытом. Я бы сначала показал, что земной план, на котором мы живём, или весьма глубокое вхождение в материю (объяснив, что эта земля – конечный результат духовного действия) – тот самый план, на котором действие заканчивается и начинается противодействие, а потому здесь проявлено лишь двойное действие. То есть, так сказать, нисхождение и восхождение, а потому это единственная точка, где может происходить эволюция. Это определённое продвижение духа к материи (с точки зрения духовных планов), то есть все идут вниз, и тут (как Е.П.Б. выразилась в «Тайной доктрине») ангел захотел стать человеком, а человек возжелал стать ангелом. Вы ведь видите, что я имею в виду? Личность, воплощённое «я», это единственная точка дифференциации – индивидуальной дифференциации – в которой род человеческий перемешан, а потому они сочетаются, производя индивидуальные эволюции.

Блаватская: Вы бы вставили это здесь?

Олд: Не вставляйте мои слова.

Блаватская: Мы избегаем введения метафизики. Все жалуются, что не понимают половину или две трети «Тайной доктрины». То, что я попыталась сделать – так это избежать в этой маленькой книжке метафизики, потому что если вы вставляете метафизику, это сбивает их с толку и они не поймут ничего, и будут жалобы опять. А так, как я изложила, эти вещи даны так просто, как только можно.

Кингслэнд: Я думаю, вам хотелось бы чуть больше связности.

Б. Кийтли: Ваше заявление открыто для такого возражения: на трёх планетах, предшествовавших нашей, тоже должна была быть какого-то рода эволюция. Вы должны быть осмотрительны, чтобы не оказаться в последующем [...].

Кингслэнд: То, что он сказал, очень ценно, но не касается этого момента в отношении заданного вопроса, а лишь в отношении воплощения. Спрашивающий может допустить это всё, а затем сказать: «Ну, человек прошёл через эту земную жизнь на другой план».

Б. Кийтли: Этот вопрос вот к чему клонит: человек не обретает удовлетворения или мира в результате своей жизни. Он остаётся не удовлетворён. Тогда он спрашивает, какая же необходимость в перевоплощении, если за одну жизнь вы не обретаете покоя. Тогда ответ – потому что это достижимо лишь путём целого ряда жизненных опытов.

Кингслэнд: Вот момент, который Олд и хочет доказать.

Олд: Пожалуй, это было немнего чересчур метафизично.

Уильямс: Было бы неплохо привести примеры жизней, которые не показали никакого опыта.

Блаватская: Не думаю, что я когда-либо встречала по-настоящему счастливого человека. Для каждого жизнь – бремя, и есть что-то, чего люди не могут найти – какого-то внутренного удовлетворения или душевного покоя. Пока что я никогда не встречала ни одного человека, который был бы совершенно удовлетворён.

Б. Кийтли: Похоже, из этого можно сделать заключение, что в материальной жизни не может быть надёжного удовлетворения.

Блаватская: Если [та] эволюция продвигается таким же образом, как эта, тогда она определённо должна идти рука об руку с физической эволюцией, и какое имеет значение, что у нас есть все радости и блага цивилизации? Нам говорят, что христианство смягчило нравы. Я спрашиваю – разве? Чем более страна цивилизована, тем больше там лицемерия и тем больше бедствует народ. Посмотрите на Англию. Где ещё в мире больше богатства и всяческих благ? Но если бы они только хотя бы немного подумали о народе! Где больше нужды и невзгод, чем в Англии?

Б. Кийтли: Это не прямой ответ на данный вопрос; ваше утверждение здесь совершенно общее, что конечная цель, или покой, могут быть достигнуты только через жизненный опыт. Это широко приложимо повсюду, говорите вы о цивилизованной стране или о буддийской. Тогда вам нужно дать общий ответ.

Блаватская: Я не отвечаю на него в этом тексте. Как мы говорим сейчас, это совсем другое дело. Я просто отвечаю на то: нет человека, который удовлетворён; цивилизация несёт внешние блага, но она же демонстрирует с каждым днём всё больше безнравственности, коррупции и эгоизма. А к чему ведёт эгоизм? Он приводит к тому, что половина человечества становится Каинами для другой, которая оказывается Авелями.

Б. Кийтли: Сказали бы вы, что среди буддистов вы нашли людей, которые сказали бы, что совершенно счастливы?

Блаватская: Совершенно. Они умирают с такой же великой безмятежностью, с какой пробуждаются утром.

Б. Кийтли: Но счастливы ли они?

Блаватская: Я никогда не видела более счастливых людей, чем на Цейлоне, где не верят ни в Бога, ни в душу. Они верят просто в воплощение. Они не думают, что что-либо из предшествовавшего человека переходит в этого. Они совершенно неспособны на разговоры о метафизике, и всё же, посмотрите, какой эффект она на них оказывает. Каждого человека учат, что что бы он ни сделал, он за это обязательно будет наказан или вознаграждён. Какие причины он создаёт, такие следствия это произведёт, а потому он знает, что если сделает что-то плохое, то получит плохие последствия, а если что-то хорошее, то из этого последуют хорошие результаты – в этой жизни или следующей. А посмотрите, что здесь! Просто спросим любого из вас – а вы все были маленькими – когда вы знаете, что заслужили что-то, разве вы ропщете, почему не по-другому? Вы не испытываете этого ужасного чувства несправедливости. Разве каждый из вас этого не знает?

Б. Кийтли: Это абсолютно и совершенно верно.

Блаватская: Вы можете ругаться и злиться, но вы скажете: я сделал это. Это единственное, что может повести людей к счастью. А вот куда вы едете сейчас, я не знаю.

Б. Кийтли: К чему придирается Олд – это чисто общее заявление здесь, что покой получают только жизненным опытом.

Олд: Можно ещё одну попытку? Я думаю, что это можно было бы сделать по принципу от противного – доказав, что счастья нельзя добиться иначе. Например, человек умирает; он надеется попасть в рай. Спросите у него его определение рая. Он скажет: «Это место счастья». Спросите его, что такое счастье, и он скажет: «Это вещь относительная». (Полагаю, счастье в раю – это иметь всё, чего вы хотите и ничего из того, чего вы не хотите). Потому это не что иное, как выражение или полное осуществление камы, личного желания. Может ли это состояние быть прогрессом?

Блаватская: Даже дэвачан – состояние возвышенного эгоизма, но оно конечно. Это не так, как учит богословие – что потому, что человек вёл себя хорошо, ему дадут золотую арфу и он будет очень счастлив навечно; в этом нет логики. Человек говорит – очень хорошо, если я только поверю в то, что мне говорят, то могу получить золотую арфу и сидеть – не знаю, что они там делают, – думаю, развалившись на мягких облаках! Это самая абсурдная вещь в мире. Человека учат так верить: делай, что получится, и если ты только веришь, что другой человек умер за тебя, твои грехи простятся. Я говорю, что это самое пагубное учение в мире. Оно заставляет каждого человека терять уважение к себе и опору на собственные силы. Оно заставляет его закрывать глаза на эту ужасную несправедливость, и потому он может пойти и украсть вишни, а другого за это выпорют.

Олд: Теряется из виду нравственная ответственность.

Блаватская: Однако я хочу, чтобы вы послушали до конца, и после того, как он зачитает это всё, у нас будет общий разговор, потому что я хочу, чтобы вы посмотрели, не забыла ли я что.

Б. Кийтли: Второй раздел – о самопожертвовании. (Читает.)

Олд: Этот раздел прекрасен.

Дама: Не думаю, что к этому можно что-то добавить.

Блаватская: У меня получилось достаточно исчерпывающе и понятно?

Дама: Совершенно ясно.

Джонсон: Мадам, я думаю, нападки на католиков были довольно резкими, с выделением конкретно их.

Блаватская: Священники самоотверженны. Это не против какого-то конкретного священника, а против такой пагубной системы.

Кингслэнд: Напишите просто «миссионеры», а не «католические миссионеры».

Олд: Назовите их «христианские миссионеры».

Кингслэнд: Думаю, вы совершенно правы – не нужно выделять какую-то конкретную секту.

Блаватская: Были ли какие-либо христианские миссионеры, которые были убиты в Китае?

Олд: Да сколько угодно.

Блаватская: Скажу вам, я собиралась начать сбор средств среди теософов для этого Дамьяна, чтобы отправить ему, а этот бедняга умер. Только у меня появилось несколько шиллингов, а он умер. Какой бы он ни был религии, такой человек – высший тип теософа, какой только возможен. Я совершенно уверена, что католическая церковь не признает его. Они признают Лавра, который 40 лет позволял, чтобы его ели паразиты, а для несчастного Дамьяна ничего не хотят делать. Трудно найти джайна, который не лежал бы на солнце и не позволял гнусу садиться на него, потому что они говорят: это наши младшие браться. Они позволяют садиться на себя всякой мошке, блохе и ещё менее приятным насекомым.

Б. Кийтли: Тут они заходят слишком далеко.

Блаватская: В Индии у нас среди теософов есть джайны, и они умоляют меня, говоря, что это очень грешно, что я позволяю нашему малайцу убивать кобр. А я говорю им, что не собираюсь позволять кобрам нас кусать.

Кингслэнд: Лучше уж мёртвая кобра, чем мёртвый теософ.

Блаватская: Он говорит: почему бы вам не бросить немного порошка? Он хочет, чтобы я сыпала солью ей на хвост. Они не смогли меня простить и многие из них от нас ушли, потому что я убила двух или трёх кобр.

Вахтмайстер: Мистер Джонсон подумал, когда увидел тут всех этих тараканов, что вы таки последовали совету джайнов.

Б. Кийтли: Боюсь, что это незаконно, что это не устоит перед законом.

Блаватская: Мы смеёмся над этим, а на самом деле это очень возвышенная вещь – потому что они так искренни, что не могут даже вдохнуть. Они носят такие повязки, чтобы не вдохнуть вместе с воздухом и не проглотить этих несчастных насекомых, крошечных существ; а идя, они подметают перед собой, чтобы случайно не наступить на какое-нибудь насекомое. Это выглядит смехотворным, но на самом деле, если проанализировать, это окажется весьма возвышенным. Они делают это, терпя огромные неудобства, и они в это верят.

Кингслэнд: Главное тут подчернуть, как альтруизмом, как и всем прочим, могут злоупотреблять. И единственный для нас вопрос, достаточно ли убедительно это показано или кто-то может предложить ещё более сильную иллюстрацию.

Дама: Думаю, это самое убедительное, что можно найти.

Кингслэнд: Я ничего не знаю об этом Лавре, а большинство людей и знать о нём не хотят.

Блаватская: Это последний из причисленных к лику святых. Он сорок лет сидел на пьяцца ди Спанья.

Дама: Я читала о нём статью в одной американской газете. Какой-то церковный диссидент делал ему выговор за то, что он не протестант, а католик, и не хотел признавать его подвиг.

Блаватская: Видите, как эти христиане любят друг друга? Точно так же, как любят друг друга теософы.

Дама: И так же, как вы любите католиков.

Блаватская: Я выступаю против системы, а не против католиков. Я говорю – нападайте на системы, но не трогайте личностей. Нам ещё достаточно много придётся нападать на системы, потому что системы отвратительны.

Б. Кийтли: Затем «О благотворительности». (Читает.)

Кингслэнд: Думаю, лучше бы вообще исключить всякие упоминания каких-либо конкретных сект и вероучений, и я бы убрал имя Спёрджина.

Блаватская: О господи! Я не должна была, потому что это личность, но я презираю этого типа. Хорошо, уберём Спёрджина и напишем просто «модный проповедник». Я уже сделала две уступки. Для Джонсона я убрала католиков, а для вас – Спёрджина.

Олд: Так кто-нибудь скоро попросит вас убрать имя Будды.

Блаватская: «Самый популярный проповедник».

Кингслэнд: Думаю, если вы упомянете «асбестовую душу», каждый узнает, кто имеется в виду.

Б. Кийтли: «Теософия для народа» (читает). Затем последний: «Как члены могут помочь Обществу».

Блаватская: Вот где вам надо вносить свои предложения.

Б. Кийтли: (Читает).

Блаватская: Вносите предложения, что вставить ещё, потому что я поместила только то, что пришло мне на ум, и могла забыть сотни вещей, о которых вы, теософы, должны подумать и посмотреть, что можно добавить. М-р Кобболд пришёл слишком поздно и не слышал начала.

Кингслэнд: М-р Кобболд как теософ-практик сообщит нам свои взгляды.

Блаватская: Что могут делать теософы?

Вахтмайстер: Теософы должны пытаться не злословить на своих ближних у них за спиной.

Олд: Думаю, по отношению к действию есть и отрицательный аспект, Е.П.Б. Я думал о том же, что и вы, графиня. Я думал, что у долга теософа есть и отрицательная сторона – чего теософ делать не должен; то есть, он не должен создавать каких-либо препятствий – которые он очень часто создаёт, бессознательно из-за невежества или сознательно от недоброжелательности и плохого настроения.

Блаватская: Личность – проклятие в Теософическом обществе, как и везде.

Вахтмайстер: Я думаю, тут недостаточно сильно выражено, что всякое зло происходит от личности, и что личность – великое проклятие.

Блаватская: Вы не слышали всего. Это всего лишь глава, а у меня их ещё одиннадцать.

Вахтмайстер: Первый долг теософа – это пытаться и забыть свою личность.

Блаватская: Именно. Сколь немногие делают это. Сделайте сноску и отметьте это здесь. Разве не прекрасны эти буддийские заповеди?! Я вас уверяю, если когда-нибудь я их переведу, вы скажете, что они великолепны.

Олд: Они очень поэтичны.

Блаватская: И так прекрасно написаны.

Дама: Они поистине возвышенны.

Джонсон: Здесь сказано, что «от нападок на Общество надо защищать его любыми доступными средствами». Я думаю, что это довольно широкое определение.

Блаватская: Мы не можем никого заставлять что-либо делать. Мы не можем назначать наказания.

Вахтмайстер: Думаю, м-р Джонсон имел в виду «законными средствами».

Кингслэнд: А не как в доктрине иезуитов.

Блаватская: А теперь, джентльмены, пожалуйста, ещё немного.

Вахтмайстер: Вы же излагаете отрицательные пункты, о которых только что говорил м-р Олд, чего теософ не должен делать, дальше в книге.

Блаватская: Я охватила все положения теософии. Я говорила о карме, дэвачане и посмертных состояниях – не то, что мы обязаны в это верить, а только теософы, изучающие оккультизм, верят в это. Вот что я излагала. А теософ может верить во всё, что ему нравится.

Б. Кийтли: Ещё одна вещь, которой немного касались, это то, о чём часто спрашивают – является ли вегетарианство принципом Теософического общества, а также воздержание от пьянства и так далее?

Вахтмайстер: И затем также вам следовало бы определённо заявить, что теософия не имеет никакого отношения к спиритизму.

Б. Кийтли: Об этом заявлено.

Кингслэнд: Думаю, что касается этого возражения, то на него должен быть дан полный ответ. Он [м-р Джонсон] думает, что вся эта литература не имеет большой практической ценности. Я думаю, стоило бы указать, что правильное мышление – основа правильного действия, а мы не благотворительное общество, чтобы просто поверхностно облегчать беды. Каждый делает столько, сколько может. Мы считаем, что благодаря распространению этих учений со временем естественно наступят результаты на физическом плане.

Блаватская: Я говорю, что литература достигнет десяти тысяч людей, тогда как все деньги, какие мы только сможем добыть, достигнут лишь одной сотни.

Кингслэнд: Благотворительная организация или даже законотворческая деятельность – это лишь работа на поверхности вещей.

Блаватская: Мы не принимаем никакого участия в политике, потому что какой прок проводить политические реформы с людьми, которые сами ещё не реформированы? Будь они консерваторы или либералы – это всё та же разница, как шесть и полдюжины.

Джонсон: Нельзя проповедовать теософию человеку, у которого пустой желудок.

Блаватская: Среди теософов гораздо больше тех, кто едва наполняет свой желудок, и тем не менее они стараются делать, что могут. Я знаю многих, кому еле хватает денег на еду.

Вахтмайстер: В Индии они будут голодать, только чтобы быть в состоянии вступить в Теософическое общество. Раньше при вступлении нужно было платить определённый взнос. Некоторые из этих индусов голодали целую неделю, чтобы иметь возможность вступить в Т.О. Такое делалось не раз и не два, а снова и снова.

Блаватская: Что я хочу изложить в конце – правила Теософического общества и т. д. Выборку, конечно.

Кингслэнд: Вы имеете в виду его цели?

Блаватская: Нет, правила, какие существуют в Индии.

Б. Кийтли: Только избранное.

Блаватская: Затем указать, как много отделений у нас есть, их названия и всё.

Дама: Думаю, это произвело бы очень хорошее впечатление – огромное количество людей, вступивших в Общество и количество отделений.

Блаватская: Видите, у нас есть 173 отделения, но в одной только Индии их 129 или 130. В Америке сейчас у нас около 24 и 6 в состоянии формирования, а здесь, в Англии, у нас 6 или 7 отделений. Общество растёт очень быстро, и на самом деле есть так много теософов, не знающих, что такое Теософическое общество, как и посторонних.

Джонсон: Думаю, эта книга сделает много великолепной работы для нашего дела.

Кингслэнд: Несомненно.

–: Для чего же хорошо Теософическое общество? Да, мы могли бы дать такой ответ – для продвижения альтруизма. Но христиане делают то же и учат тому же.

Блаватская: Они очень много говорят о нём в христианстве, но уж очень мало делают.

–: И это останавливает прогресс.

Блаватская: Эти люди могли бы быть столь же хорошими буддистами.

Олд: Это лучшее из того, что они знают.

Б. Кийтли: Все они впадают в это заблуждение, что их представление о помощи другим людям почти во всех случаях ограничивается физическим. Они не пытаются придать им настоящей нравственной стойкости; и всегда «ваши грехи стёрты и смыты кровью Иисуса» и так далее.

Дама: Они учат их сектантству.

Б. Кийтли: Они едва ли учат их чему-либо такому, что хоть как-то на нём основывается.

Олд: Человек, выдрессировавший блох, сделал больше, чем Лавр, потому что тот культивировал лишь физическое...

Вахтмайстер: А другой развивает разумы.

Олд: Это показывает, что в меньших братьях человечества есть луч разума.

Блаватская: Римская католическая церковь раньше не имела такого высокомерного презрения к животным, как сейчас, когда она утверждает, что у них нет души. Почитайте «Золотую легенду», и увидите сколько угодно количество волков, которых удалось обратить, дракона, который, когда святой избавил его от язвы в глазу, сразу же заплакал и стал христианином. Это факт – там животные всех видов, волки, драконы и гиены.

Б. Кийтли: Есть история о св. Франциске, проповедовавшем животным.

Дама: И о галке из Реймса, ставшей святой.

Кингслэнд: Когда убрали амбар.

Олд: В некоторых верных псах я вижу больше христианского духа, чем видел в людях.

Блаватская: Они самые благоговейные существа, каких я только встречала. Они остаются верными при любых обстоятельствах.

Дама: Даже если хозяин такой плохой, как Билл Сайкс.

Олд: Мартин Таппер говорит: «Что в том, что они не могут высоко подняться? Зато они не могут упасть.» Это совершенно верно.

Блаватская: Что мы можем сделать ещё? Ведь у нас там ещё два раздела на 30 или 40 страниц.

Олд: Думаю, можно сказать что-то о том, что же составляет счастье.

Блаватская: Для меня – сидеть и никогда не двигаться.

Кингслэнд: И чтобы никто не задавал вопросов.

Блаватская: Это сидящее здесь молодое создание не может жить без воздуха, а меня он убивает.

Олд: Не в этом счастье. Я думаю, что человек, физически переживший сильные мучения, всё же может быть счастлив.

Блаватская: Один человек очень любит деньги.

Олд: Это зависит от того, к чему сейчас тяготеет индивидуальное сознание. Если оно в теле, физические недуги вызывают страдание. Но если иначе, он может быть счастлив.

Б. Кийтли: В высказывании «Какой философ когда-либо мог переносить зубную боль?» есть некоторая доля истины.

Блаватская: А что вы собираетесь делать с этим Бюргойном, который пишет книгу против нас? Это демонстрирует, с какой настойчивостью они действуют против Теософического общества. Я только что это получила. Бюргойн (Джонсон вам о нём раскажет) в молодости отсидел два с половиной года за мошенничество.

Джонсон: Ему пришлось покинуть страну. Я стал его жертвой; он два года отбыл в Брэдфордской тюрьме.

Блаватская: У меня есть его портрет, присланный из Скотланд-ярда, тут он уже в наручниках, а там он был сфотографирован ещё до того, как на него их надели, там он улыбается, а тут, в наручниках, он уже не улыбается – и это яркое светило эзотеризма в Америке.

Джонсон: Я прекрасно знаю, что он враг нашего Общества, и особенно ваш враг.

Кингслэнд: Как давно он покинул Англию?

Джонсон: Три с половиной года назад.

Вахтмайстер: Ему пришлось быстро покинуть страну.

Кингслэнд: На благо ей.

Вахтмайстер: Полиция говорит, что это могло стать величайшей аферой, которую только знала Англия. Они собирали деньги на покупку земли в Америке, но всё это было пузырём, и они уехали в Америку со всеми собранными средствами. Они хотели выманить землю у «Теософиста» и не заплатить за неё.

Олд: Я думаю, лучшим для «Теософиста» было бы приготовить судебный ответ.

Вахтмайстер: Было очень много людей, потерявших деньги.

Блаватская: Но это [был не «Теософист», а] «Рилиджио-философикал джорнэл». Та самая газета, которая годы и годы писала, что я постоянно пьяна. Знаете, они говорили, что я каждое утро по часу танцую на канате, а я никогда в жизни не пробовала алкоголя, потому что терпеть его не могу; в нём вообще нет ничего хорошего.

Кингслэнд: Я хотел бы сделать несколько предложений насчёт того, чтобы теософы знали об этих скандальных вещах. Например, есть ежемесячные издания, и в этих журналах может быть упоминание, но не все теософы их получают.

Б. Кийтли: Против этого можно выдвинуть такое возражение – тем самым вы будете только рекламировать подобную книгу.

Вахтмайстер: Да, все пойдут и купят её. Думаю, что лучшим планом было бы не обращать внимания.

Б. Кийтли: То, что надо сделать, если Джадж будет достаточно мудр, просто не упоминать эту книгу, но разоблачать Бюргойна как мошенника.

Блаватская: Тогда, если в Америке такие же законы, как здесь, как вы говорили мне, что чем правдивее заявление, тем более его сочтут клеветническим, и он может возбудить процесс против Джаджа. Похоже, что если вы говорите правду, вас принимают за сообщника. Вы всегда оказываетесь в хорошеньком положении.

Олд: Думаю, что если бы Джадж просто написал в некоторые местные газеты с основательным разоблачением этого человека, и просто завершил упоминанием, что тот собирается опубликовать книгу, её конечно можно упомянуть, и люди могут наброситься на неё, но по крайней мере они будут знать, как относиться к её содержанию перед лицом этих фактов.

Б. Кийтли: Не думаю, что кто-нибудь обратит внимание на эту книгу.

Кингслэнд: Если только её не раздуют газеты; тогда мы и должны будем предпринять ответные действия.

Олд: Я думаю, сегодня в Америке стоит великий вопрос – кто такой теософ? Там и сям люди, все из которых – псевдотеософы, заявляют, что они-то и есть теософы, представители общества, которого не существует, но которое тем не менее «теософическое». Я вовсе не удивляюсь американцам, поднимающим вопрос – кто такой теософ?

Блаватская: Хирам Батлер основал Эзотерическое общество и позволял людям верить, что он теософ. Теперь он преследуется полицией за всевозможные странные выходки, и ему пришлось бежать из Бостона в Калифорнию.

Вахтмайстер: Я думаю, что все теософы должны протестовать, когда видят что-либо в таком роде.

Б. Кийтли: Говорят, что одни астрологи утверждают, что судьбами людей правят звёзды, которые являются в этом активными агентами. Другие говорят, что это не так, а что между людями и звёздами существует симпатическая связь, так что они движутся параллельно друг другу, так что из аспектов светил можно предсказать обстоятельства, в которых окажутся люди, хотя из этого не надо делать вывод, что между ними есть причинная связь. Это, говоря широко, две разных точки зрения, выдвигаемые астрологами. Первый – ортодоксальный.

Олд: По этому вопросу есть почти что ещё один класс мыслителей, третий. Это те, кто верят в планетных духов – вы знаете, что под ними уже стоят легионы тех, кто непосредственно влияет на наши умы, на мысли, желания и действия людей. Но моё личное мнение, которое, как мне кажется, смутно отражается и в индусских трудах по этому вопросу (и южной, и северной Индии), что между земным телом (а тело человека – лишь его дифференциация) и материальными телами всех планет есть отношения. Есть также симпатия между его астральным телом и всем астральным планом, к которому оно принадлежит, или от которого происходит, как я бы сказал, и астральными принципами, оживляющими планетные тела. Сами они – составляющие, то есть астральные тела планет и людей все входят в астральный план вселенной и являются его неотъемлемыми частями. Материальные атомы, будь то коллективно или индивидуально, составляют материальную вселенную; так же обстоит и в отношении индивидуального или коллективного астрального. И представляется, что жизненный ток, именуемый индусами праной, излучается, проникает этот астральный план, воздействует на него и приводит его в движение, и именно проходя через него, он образует как бы связующую нить, и отбрасывается, как луч света.

Б. Кийтли: Отражается?

Олд: Ну я не имел в виду в точности это; распределяется на свои разные части или начала.

Дама: Преломляется?

Олд: И это разделение одного пранического луча становится причиной разных аспектов жизни. Так что у нас может быть один луч света, приходящий с Солнца на Землю, и как вы знаете, сразу же расщепляющийся на много других лучей; – «преломление», это, конечно, просто слово. Так и с всеобщей жизнью, которая не имеет конкретного отношения к нашему видимому Солнцу, которое тоже в материальной вселенной и является её частью, хотя и относится к самому возвышенному виду материи, но оно в соотношении к праническим планом, который, так сказать, план выше астрального. Затем, как утверждают, разные астральные планеты, соответствующие материальным, принимают лучи Солнца и отражают на Землю – в первую очередь на астральный план, а затем [они] осаждаются на план, на котором астральные планеты получают лучи жизни от Солнца. Я говорю о Солнце на праническом плане. А астральные планеты принимают эти лучи и отражают их в астральное тело Земли, которое на астральном плане, а оттуда они осаждаются на Землю и так попадают в людей. А поскольку всякий человек рождается через астральный план, отсюда следует, что в момент рождения, когда начинается индивидуальное существование и человек вводится под действие индивидуального закона и под общий закон, которым управляется обращение планет, и на астральном плане, и на физическом. И сам я считаю, что планеты оказывают на нас влияние только через астральный план – то есть это не материальная планета, такая как Сатурн, Юпитер, Марс или любая другая на нас действует (кроме как физически). Но мы знаем, что они воздействуют на нас в наших желаниях, ибо без сомнения можно заявить, что в любое конкретное время человек бывает побуждаем желаниями, которые в некоторой степени чужды общей направленности жизни этого человека. А если может так делаться (а оно конечно же может), что в определённые времена люди бывают движимы влияниями, обычно для них не характерными, тогда мы конечно можем отнести их на счёт плана, который выше материального. А потому эти силы – не физические, но психические, действующие на психическом плане человека и природы – обязательно должны возникать на психическом плане. Таким образом, представляется, что есть необходимость в планетах, существующих на планах более высоких, чем материальный, и всё же соответствующих материальным планетам, видимым нам на этом физическом плане. Думаю, вы сами видите эту необходимость, потому что жизнь сама по себе однородна. У неё лишь одно качество и это – жизнь, и только когда оно становится преломлено или дифференцировано, можно сказать, что у неё есть какие-то конкретные качества. Эти видоизменения жизни таким образом и могут быть тем, что составляет индивидуальные жизни, во многом, конечно, подобно цветам спектра – все они свет, но это совокупность всех степеней цветов и оттенков в равной пропорции составила бы белый. Когда же какой-то преобладает, белый приобретает какую-то окраску. Так, если в совокупности больше красного, тогда белый не будет уже белым, а станет розовым – так и здесь, от того, какой принцип окажется в избытке, человека можно назвать имеющим свойства Сатурна, Юпитера, Марса... Конечно, я говорю о конечных эффектах влияний планет на индивидуальности и как они могут действовать.

Блаватская: Оккультная астрология говорит так, как вы это объяснили, а цвета, каждый из них, имеют конкретную склонность или способность запечатлевать так или иначе, каким будет луч человека, так что его страсти или желания подвергаются воздействию. Именно цвет луча и отпечатывает. Например, если придёт окраска Сатурна или Венеры, то тому, кому случилось родиться под этой планетой, то каждый раз, когда определённый цвет, проходя через этот астральный план, о котором вы говорили, и через другие определённые вещи, принимает какой-то цвет, это именно тот цвет, который воздействует на человека ментально, психически и духовно, всевозможными способами. Это вроде того?

Олд: Да. Конечно, мы знаем, что индивидуально мы невосприимчивы к некоторым цветам. Так, некоторым инстинтивно нравится один цвет и они определённо терпеть не могут другого; так или иначе, они чувствуют психическое воздействие, происходящее от присутствия этих цветов.

Дама: А дальтоники, как, чувствуют это психическое влияние?

Блаватская: Нет. Это оказывается цвет планеты, которая совершенно противоположна их планете.

Олд: Но они могли бы чувствовать это на психическом плане?

Б. Кийтли: Всё, что означает дальтонизм – это значит, что что-то не так с физическим регистрирующим аппаратом. Оккультной цветовой слепоты быть не может.

Блаватская: В этом и ключевой момент оккультизма – знать истинное соотношение звуков, цветов и чисел. А их так много. Есть семь лучей, но что они такое? У них есть 77 000 на 7 всевозможных комбинаций, и потребуется целая жизнь, чтобы узнать их все, а этого нельзя сделать, записав все их в свою физическую память. Это совершенно невозможно. Вам придётся использовать свою интуицию и свою психическую память, память вашего я, вашего астрала. Вам нужно будет записать это на своей астральной форме.

Кросс: Мне кажется, что книги по астрологии, которые вы распространяете, написаны как бы поверх голов людей. Как человек со стороны, я могу вам сказать, что на самом деле люди, которые хотят что-то узнать о теософии, хотят знать скорее первые шаги, чем эти продвинутые теории. Они очень хороши для вашего собственного Общества, но если предполагается, что эти книги, выпускаемые время от времени, будут распространять учение, то я не думаю (по своему опыту), что они действительно приносят много блага. Они выходят наряду с другими.

Вахтмайстер: Вы бы не могли задать нам ряд вопросов, таких, какие задают себе посторонние?

Кросс: Мне хотелось бы знать, почему человек, который столь ясно отвечает на вопросы, назван у вас «мистиком».

Блаватская: Пожалуйста. Это Кийтли хотел «мистика». Я сказала – поставь «Q» и «A» [«вопрос» и «ответ»]. Я хотела поставить «теософ», но это звучит как-то надменно.

Кингслэнд: Поставьте «учитель».

Блаватская: Нет! Нет! Нет! Это ещё хуже.

Кросс: Это действительно возражение, которое есть у посторонних – что как-то смутно. Разве использование слова «мистик» не составляет идею о чём-то смутном?

Б. Кийтли: Вы совершенно правы.

Блаватская: Какое бы имя вы предложили?

Кросс: А почему вы не хотите поставить своё собственное?

Блаватская: От «Е.П.Б.» люди уже воротят нос, это их отвращает.

Кросс: Но люди смотрят на вас как на оракула движения или кого-то в этом роде.

Блаватская: Моё имя там уже есть, и каждый узнает, что это я это написала. Но я не хотела бы в самой книге ставить своё имя столь много раз. Я знаю, что термин «мистик» не был хорош. Теперь пожалуйста дайте мне какой-нибудь хороший совет.

Б. Кийтли: Как альтернатива, «Q» и «A» было бы неплохо.

Кросс: Полагаю, есть какие-то возражения против использования слова «теософ»?

Блаватская: Это очень надменно, потому что теософами мы называем людей, которые действительно святые, кто бы они ни были и к какой нации или религии ни принадлежали. А я не считаю себя святой, благой или даже достаточно учёной, чтобы называть себя теософом.

Кросс: Если вы не теософ, тогда кто теософы? Мы уходим от термина «теософ» просто потому, что никто не может жить соответственно этому идеалу? «Теософ» – идеал, а не то, кто он есть на самом деле, это точно так же как может быть со словом «христианин».

Блаватская: Я думаю, что «теософ» лучше, чем «мистик». Ведь на «мистика» скажут, что это очень таинственно. Пусть будет «теософ».

Кросс: Я чувствую, я не компетентен говорить, не зная достаточно.

Кингслэнд: Тогда вы можете просто дать совет.

Блаватская: Мы так погружены в дела Теософического общества, что не можем видеть вещи так, как могут те, кто нас окружает. Головы посторонних намного яснее.

Кросс: Было бы лучше, если бы вы смогли прочертить более определённую линию между оккультизмом и теософией.

Блаватская: У нас есть такая разграничительная линия, и очень чёткая. У меня будет глава о разнице между оккультизмом и теософией. Теософом может быть любой член Теософического общества. Члены могут изучать или нет, как им захочется, членство ни к чему не обязывает – вы не должны будете менять свою религию или что-то бросать. Но те, кто изучают оккультизм, изучают эзотерическую теософию, должны будут, конечно, верить. Они должны быть единоверцами. Конечно, теософия и оккультизм отличаются, ведь оккультист должен быть теософом, если он не хочет быть чёрным магом, но вы можете быть теософом, не будучи оккультистом.

Кросс: Но почему вы издаёте эти книги вместе? Один раз я приобрёл книгу под названием «Высшая наука», она принесла мне очень много пользы. Другой раз мне попалась книга под названием «Тёмное искусство», и это был что-то такое, о чём я ничего не знал.

Блаватская: Если вы знаете о светлой стороне, вы должны знать и о тёмной. Если вы что-то знаете о ночи, вы должны знать, что такое день.

Кросс: Вы ставите себя в невыгодное положение перед британской публикой, выпуская эти вещи вместе, потому что мы знаем, что в глазах обычных людей астрология в значительной мере связана с надувательством. Несомненно, в этих старых науках есть много истины, но вы на самом деле наносите себе ущерб. Вы сами себе ограничиваете возможности, так сказать.

Кингслэнд: Тут ничего не поделаешь, потому что теософия основывается на оккультизме. Оккультизм – это теоретическое изучение законов, на которых основана теософия как экзотерическая вещь.

Блаватская: И на законах природы.

Кингслэнд: Должен быть какой-то закон, на который вы можете указать, как на обоснование своих теософических взглядов, и это оккультизм. Тем, кто является лидерами движения, необходимо иметь это знание, чтобы они могли отвечать оппонентам теософии на всех планах – как на интеллектуальном, так и на других.

Кросс: Тогда молитесь, чтобы это было у нас в ясных терминах. Мы не хотим таких научных терминов, мы хотим, чтобы всё было определено ясно.

Вахтмайстер: Изучение теософии не похоже на обучение у школьного учителя. Теософии учатся развитием своей интуиции, это не как уроки, сделанные простыми. Чем теософия на самом деле является – это развитием внутреннего человека.

Кросс: Верно. Но прежде чем вы что-то узнаете о написании сочинений, вы должны выучить грамматику. Я хочу сказать, что мы должны сначала что-то узнать о более простых вещах.

Блаватская: Я старалась изложить это таким простым языком, каким только могла. Все на меня это навешивают; ну, посторонняя публика, конечно, нет. Мне пришло в голову писать этот «Ключ к теософии»; две недели назад я начала его писать, и уже заканчиваю, он будет объёмом около 250 страниц.

Кросс: Пусть будут книги по астрологии, всенепременно. Пусть у нас будут книги по оккультизму. Но начните с азбуки.

Кингслэнд: Элементарные книги по теософии есть. Мы выпускаем книги, которые и азбучные, и весьма метафизичные.

Вахтмайстер: Есть такие разные умы!

Кингслэнд: Если человек хочет только азбуку теософии, теософ скажет ему – «вот такая-то книга – это то, что вам нужно». Другой придёт и скажет, что хочет основу вещей, подобную писанию, и тут для него есть «Тайная доктрина». Единственный практичный способ – пойти к теософу.

Блаватская: Теософия очень проста, если вам случится встретить теософа, который сможет дать вам её объяснение хорошо, ясно и так, чтобы вы поняли, но иногда встречаешь такого теософа, который напугает и отвратит вас всевозможными метафизическими терминами. Например, сейчас я говорю на очень посредственном английском, но я всё ещё привычно употребляю теософическую терминологию, которую поймёт каждый теософ. Но другие на меня посмотрят и примут за сумасшедшую. Для нас это совершенно понятно. И вы должны понять, что человек, привыкший к определённому языку, не может пойти и разговаривать так с детьми. Возьмём математика: он так не смог бы. И теософу крайне трудно пойти и просто говорить с теми, кто никогда не слышал о теософии, а потому есть затруднение. Я написала «Тайную доктрину». Мне каждое слово там кажется понятным; многие из наших теософов её понимают, а те, кто не могут, приходят ко мне и я им объясняю. Каждый четверг я объясняла то, что было недостаточно ясно. Но посмотрите на эти газеты; они этого не понимают и пишут, что это всё чушь.

Г-н –: Вы не должны обращать никакого внимания на то, что пишет «Телеграф».

Блаватская: А «Сэтрдэй ревью» уделила хоть одно слово?

Г-н –: Вы должны учитывать, что это их бизнес.

Блаватская: Что, осуждать любую книгу, которая выходит?

Г-н –: Это не является честной критикой, и вам не надо воспринимать её как таковую. Если вы напишете что-то новое в музыке или изобразительном искусстве, они нападут и на это, потому что им нравятся только вещи, которые они знают. Вот почему [та] музыка популярна, которая похожа на многие другие вещи.

Кингслэнд: Аргумент м-ра Кросса совершенно обоснованый, но мне кажется, против этого есть средство. Мы не предполагаем, что вы сможете выбрать для чтения то, что для вас лучше всего, но вы обнаружите, что захотите читать те самые книги, которые сейчас осуждаете.

Кросс: Я хочу книгу, которая скажет мне, что читать.

Кингслэнд: Вам сможет помочь только кто-то, кто бывал выше поверхности земли.

Сноски

---