ЕПБ-Письма из пещер-32

Ш

Елена Петровна Блаватская

Из пещер и дебрей Индостана

Письма на родину

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 Предисловие редакции • Приложения

<<   ☰   >>

eng • рус

Письмо XXXII

Передаю, что рассказал нам Мульджи "об англо-индийце, который любил индусов".

Мистер Питерс был коллектором святого града Мадурай, Мекки южной Индии. Страстный археолог и почитатель древних рукописей, он нуждался в браминах для разыскания и перевода таковых; поэтому, хотя, быть может, он сперва и недолюбливал их, но всё-таки водился, как говорится, с индусами и не притеснял их по примеру своих собратий. Материалист худшего пошиба, он только смеялся над их суеверием и предрассудками; но он точно так же относился и к своей христианской религии, а потому брамины не обращали на это большого внимания. "Настика" (атеист), говорили они, махая рукой. Но вскоре всё это изменилось, и мистер Питерс удивил и народы Индии, и своих компатриотов.

Вот как это случилось.

Раз к нему явился никому неизвестный йоги и попросил личного свидания. Получив позволение предстать пред светлые очи господина коллектора, тот вручил ему древнюю рукопись, объясняя, что получил её от самой богини Минакши (одна из благовиднейших форм Кали), которая де повелела передать её мистеру Питерсу. Рукопись была написана на олле, и вид её был такой древний, что внушал к себе невольное уважение антиквария. Коллектор, гордившийся своими познаниями по части древних писем, обрадовался и тотчас же пожелал прилично вознаградить отшельника. К величайшему его удивлению, йоги с достоинством отказался ото всякой платы. Но он удивил начальника ещё более. Как почти все чиновники англо-индийцы, мистер Питерс принадлежал к масонской ложе. Отшельник внезапно подал ему самый тайный масон­ский знак и, проговорив известную формулу шотландского братства: "Не так я это получил, не так я должен это передать" (то есть рукопись – не за деньги), быстро исчез.

Призадумался Питерс. Послал сипая следить за исчезнув­шим гостем, а сам тотчас же занялся, при помощи пандита-брамина, разбором рукописи и её переводом. Йоги, конечно, не нашли, так как, по мнению Мульджи, отголоску в этом случае всего города Мадурай, то был оборотень самой богини Минакши. Из прилежного же изучения оллы коллектор узнал много кой-чего интересного.

То была, по уверению пандита, собственноручная автобио­графия богини Минакши, в которой шла речь о проявлениях, могуществе, качествах и вообще о её характере. По собствен­ному заявлению, богиня обладала силою (шакти) самого приятного разнообразия, и мало было чудес, которых она не сулила бы своим любимцам. В её личное могущество даже и не требовалось слишком слепо верить: дэвати (богиню) было достаточно любить искренно и горячо, как любят мать, и она простирала своё покровительство на поклонника, берегла, любила и помогала ему.

– Ишь ты, рыбоглазая! – свистнул, услышав вышесказанное из уст пандита, неисправимый материалист Питерс.

Этот эпитет, впрочем, вовсе не был дерзостью с его стороны. В буквальном переводе "рыбоглазая" есть имя богини, от слов: мина – "рыба" и акши – "глаз".

"Но что такое или кто такая богиня Минакши?" – спросят нас европейские профаны.

Минакши есть та же Кали, то есть оплодотворяемая духом Шивы его творческая сила, шакти, его женский принцип и аспект или один из многочисленных видов его супруги Кали.

Каждое божество громадного пантеона Индии, женского ли оно или мужского пола, в своём первородном виде, то есть при первом отделении от "единого и безличного", чисто отвлечён­ного принципа, который называется у них Парабрахмой, всегда бывает среднего рода. Но в своём земном проявлении оно двоится, как первородный Адам с Евой, и женская половина, отделяясь от мужской, становится богиней, а другая остаётся божком. Всемирное божество Парабрахма – оно, а его двойная энергия, которая впоследствии зарождает несчётное число богов и богинь – он и она, то есть двуполая. От главных богов, Брахмы, Вишну и Шивы, и их шакти, зарождаются в свою очередь другие боги. Но эти не прямое потомство, как то можно подумать, божественных супругов, потомство, имеющее в пантеоне браминов совершенно отдельное и отличное от других место: то сами эти же первородные боги и богини, играющие в маскарад и представляющие собою бесчисленные "аспекты" или виды.

Поэтому кровожадная богиня Кали, самая могущественная из всех шакти, являясь под одним из своих видов, как Минакши, например, меняет совершенно все свои личные атрибуты и делается неузнаваемою. Было бы несвоевременно и слишком скучно объяснять здесь идею такого превращения. Достаточно будет сказать, что Кали, превращаясь в Минакши Мадурайскую, становится миролюбивейшей из богинь, обладающей всеми наилучшими качествами: кротостью, долготерпением, великодушием и т. д.

Минакши богиня-патронесса города Мадурай, построенного на подобие плана храма Шрирангама, квадрата разделённого на множество внутренних квадратов или скверов, в центре которого красуется знаменитый храм Минакши. Богиня, не взирая на свои внутренние качества, а может быть и в доказательство, что не имеет никакого тщеславия и гордости, далеко не красива под своим внешним образов. Глаза у неё подобятся двум рыбам, откуда и название "рыбоглазая". Она обладает за то необычайным могуществом в понятиях, конечно, своих поклонников. Несчастные, в которых засел пишача, "бес", приводятся на излечение к ней толпами. А таких бесноватых в Индии много, потому что благочестивые брамины причисляют к категории "беснующихся" даже тех, что у нас в Европе называются "медиумами". Феноменальным явлениям даётся право гражданства в Индии только в присутствии посвящённых в "тайные науки", йогов, садху и других чудодеев. Всё то, что происходит помимо воли человека и называется у нас беснованием, относится браминами к непристойному поведению пишач.

Но что такое пишача?

Пишачи – те же "духи", esprits frappeurs спиритов, только не в полном составе своей разоблачённой личности. Бхутом (земным духом) или пишачей делается та только часть души человеческой, которая, отделяясь после смерти от бессмертного духа, остаётся обыкновенно в невидимом, но часто ощущаемом живыми образе, среди атмосферы, там, где она при жизни тела вращалась и имела бытие. После смерти человека всё божественное в нём уходит выше, в более чистый и лучший мир, остаются удерживаемые этой атмосферой одни подонки души, её земные страсти, которые и находят себе временный приют в полуматериальном "двойнике" усопшего, выгнанном из своей обители разложением и полным разрушением физической оболочки; а этим задерживается окончательное исчезновение "двойника", причиняя ему мучения. Такой посмертный казус всегда прискорбен семейству умершего и почитается браминами большим несчастием. Для предотвра­щения такого нежеланного события индусы принимают всевозможные меры. Оно является, как они думают, чаще всего следствием греховной жажды жизни, или же особенного пристрастия покойника к кому или чему-нибудь, с кем или с чем он не желал, да и по смерти не желает, расставаться. Поэтому индусы стараются оставаться равнодушными ко всему, не допускать в себе пристрастия ни к чему, боясь больше всего в мире умереть с неудовлетворённым желанием и вследствие этого превратиться в пишачу. Туземец всех каст и сект ненавидит "духов" и, видя в них пишачей, тех же бесов, старается изгнать такого как можно скорее.

Однако же и почёт Минакше! На дворе её пагоды можно видеть ежедневно толпы индусских кликуш. Есть и такие между ними, которые поют петухами и лают по-собачьи, как и у нас на Руси. Но медиумов между ними ещё более: то просто-напросто духовидцы и прорицатели, в присутствии коих происходят разнообразные явления и всякая чертовщина. Как только приведут одержимого пишачей пациента перед рыбьи очи богини, бес начинает кричать (устами одержимого конечно), что он тотчас же упразднит занятую им квартиру, лишь бы только богиня дала ему время... Больного уводят, и верный своему слову пишача, в знак того, что сдержал его, бросает пред Минакши клочок волос, вырываемый им всегда на прощанье с головы его жертвы. Такие пучки волос, по рассказам, летят де неизвестно откуда, с утра до вечера, в храме, пред глазами удивлённого народа, и из них можно было бы делать превосходные тюфяки, если бы брамины не сжигали их с великими церемониями.

Стекающиеся тысячами и сотнями тысяч пилигримы приносят громадные доходы этому храму, и его священнодей­ствующие брамины-оракулы считаются богатейшими в Индии. Кроме храма Минакши, во всём мадрасском президентстве только пять других таких доходных пагод, а именно: знамени­тые храмы Тирупатти, Ала́гар, Вайдьешваран, Ковиль и Свамималай; первые два посвящены богу Вишну, а три последние Шиве. В обыкновенные, будничные дни в этих пагодах собирают ежедневно от 3000 до 10 000 рупий, но в праздничное время суммы ежедневных доходов превышают всякое вероятие. Они достигают часто от 25 000 и даже до 75 000 рупий в день! Эти цифры не преувеличены, а хорошо известный англо-индийскому правительству факт. Недаром же мадрасское начальство давно уже точит зубки на колоссальный "пагодский фонд" (the pagoda fund) южной Индии.

Злые языки уверяют, что только благодаря компромиссу этот пресловутый "фонд" на время избежал грозящей ему горькой участи очутиться в полном распоряжении мадрасских правителей; богатейшая из всех бесо-исцелительных пагод, Тирупатти, догадалась поднести вовремя вышеозначенным правителям 40 локков рупий (4 милл. рублей), распределив их по чинам, между членами законодательного совета, чем спасла на несколько лет и прочие пагоды. Но подобный слух и передавать как-то неловко. Помилуйте, англичане – и вдруг взятка! Кому теперь неизвестно в Европе, преимущественно из лондонских газет, что только в одной полуазиатской варвар­ской России есть ещё в наш век такие чудовищные аномалии как чиновники, берущие взятки (Pioneer и Bombey Gazette). Но возможно ли поверить, чтобы англо-индийцы, эти трезвые и воздержанные воины и чиновники, из коих имя первым должно быть отныне до конца веков "спартанцы афганских Фермопил", чтобы кто из них решился получить… взятку!.. Да и могли бы допустить до этого своих англо-индийцев англичане pur sang, англичане Лондона, достойные сыны нации, представители которой карают так сурово в парламенте "алчность к захватам" в соседе и наималейшее отступление от истины и справедливости в других нациях!.. Немыслимо, просто абсурд. Мы не должны этому верить уж потому одному, что такой умный народ не стал бы высказывать такого горячего негодования в печати и парламенте к "русским взяточникам", если бы за ним самим водились бы такие грешки… Вследствие этого размышления мы решаемся взирать на обвинение браминами как на гнусный наклёп неблагодар­ных мадрасских язычников и возвращаемся к истории о мистере Питерсе.

Увы, эту "историю" нельзя приписать клевете, как "взятку в сорок лаков рупий, поднесённую храмом Тирулатти" зачинщи­кам пресловутого билла. Языческая могила, с её языческими знаками, почтенного коллектора до сего дня красуется у ворот Мадурая, и при её виде краснеют культурные чиновники, преемники покойного.

Они краснеют потому что к таким культурным чиновни­кам (только не по части взяток) принадлежал и мистер Питерс, а также потому, что он не только никогда не косился на пагодские фонды, но даже прибавлял к ним из своего кармана. А всё это вследствие того, что Мистер Питерс, прочитав рукопись о Минакши, умилился в душе пред столь высокой добродетелью и решился узнать богиню поближе. До той поры, хотя он много изучал философию индусов, но их взглядов на "беснование" не разделял, а исцелительницу от оного к области философии не причислял; напротив, постоянно забавлялся и трунил над такими верованиями туземцев. Но со дня получения рукописи он стал посещать храм и старался собирать все существующие о богине легенды.

Одна из таких легенд, собранных учёным коллектором, оказалась чрезвычайно интересной; и хотя британские геолого-этнографы не оказывают ей должного внимания, но мистер Питерс причислил оную к событиям вполне историческим. К тому же она описана самой богиней в её "автобиографии", которую и похоронили впоследствии по собственному желанию Питерса в том гробу, где покоится его прах.

Река Вайга, на южном берегу которой расположен город Мадурай, принадлежит к числу так называемых антарвахини нади, то есть рек, протекающих от своего источника до впадения в море под землёй, словом, подземных потоков. Даже в сезон муссонов, когда окрестности затоплены проливными дождями и река выходит из своих берегов, её ложе осушается в три-четыре дня и от реки остаётся одно каменистое дно. Но стoит только во всякое время года порыть на аршин или два [0,71 – 1,42 м] под землёй, чтобы получить превосходную воду, не только необходимую для города, но и достаточную на орошения полей всего уезда.

Таких рек-отшельниц очень немного в Индии, и они поэтому считаются весьма священными. Как известно всем, а может быть только немногим, в Индии каждый храм и холм, каждая гора и лес, словом, каждая местность, как и здание, считающиеся почему-либо священными, имеют свою пурану (историю или летопись). Записанная на древних пальмовых листах, она навсегда тщательно сохраняется священнодейству­ющим брамином той или другой пагоды. Иногда санскритский оригинал переводится на местный язык, и оба текста сохраняются с равным уважением. В годовщину праздников, в честь таких "богинь-рек" и "богов-холмов" (река у них всегда – богиня, а холм – бог), рукописи выносятся, и эти местные пураны читаются брамином народу по ночам, с великим церемониалом и с должными на них комментариями. Во многих храмах, ночью под новый год индусов также читается брамином-астрологом народу календарь на следующий год.

Эти календари аккуратно указывают положение планет и звёзд; отличают счастливые и несчастливые часы каждого из 365 дней наступающего года; предсказывают день, число и даже час того дня, когда будут дожди, ветры, ураганы, затмение планет или солнца и разные другие явления природы. Всё это читается пред богом или богиней, патроном или патронессой храма. Толпа благоговейно внимает прорицаниям идола, говорящего устами своего брамина о голоде, войнах и других народных бедствиях; после чего астролог и брамин благослов­ляют толпу и, разделив между беднейшими рис, плоды и другие съедобные приношения, полученные идолами, отпускают её домой.

Такую пурану об антарвахини нади нашёл в "автобиогра­фии" Минакши коллектор Питерс. Он её перевёл с помощью своего пандита с санскритского на язык телугу, и она до сего дня читается в храме добросердечной богини. Вот она в нескольких строчках и сокращённом виде. Эта штулу-пурана объясняет причину подземного течения реки Вайги и доказывает вместе с тем глубокое доверие богини Минакши к мистеру Питерсу, которого она избрала в конфиденты сего эпизода своей ранней юности и любви к своему супругу Шиве.

Кулашекхара, доблестный царь Мадурая во дни отрочества главных богов, и супруга его (имя которой не перешло в историю) нашли себя вознаграждёнными за долгие годы постоянного тапаза и благочестивых дел – рождением прелестной дочери. То был плод сотен их прошлых джанмас (реинкарнаций) под образом других внешних личностей; ибо эта дочь была знаменитая и рыбоглазая Минакши. Богиня сделалась богинею не вдруг, а тоже вследствие благочестия во многих предыдущих своих существованиях, в течение коих она молила Шиву и Кали – первого сделать ей честь избранием в число его супруг, а вторую – сделать молящую одним из своих аспектов. Наконец, Сундарешвара исполнил её страстную молитву и объявил Минакше, что он на ней женится.

Царь Кулашекхара стал делать великолепные приготовле­ния к свадебному пиру. Переполненный гордостью при мысли, что удостаивается такого божественного зятя, он умолил Шиву привести с собою большую свиту из самых именитых вельмож Кайласа. Бхуми-дэви (земля-богиня), говорил он, хотя её плодородие и врождённое ей терпение вошли в поговорку, не успеет родить достаточно дэв для свадьбы среди этой массы грешников (не говоря уже о животном и других царствах), которую ей приходится ежедневно производить на свет; поэтому если Шива не сжалится, то свадебный пир выйдет недостаточно блестящим и некому будет кушать заготовлен­ные припасы.

Жених обещал удовлетворить амбиции тестя, но когда он сошёл с Кайласа на "сладкую землю", то вместо ожидаемой блестящей свиты привёл с собою лишь одного безобразного карлика по имени Кундодара. Наречённый тесть принял этот поступок за насмешку и очень им огорчился. Но что может значить гнев смертного в глазах бога? Шива, читая мысли Кулашекхара, улыбнулся и только сказал: "Царь, накорми моего маленького придворного". Раджа весьма опечаленный тем, что его провизии будет некому кушать приказал своему прадхане мантри (первому министру) озаботиться, чтобы карлика хорошо накормили. Но когда тот начал есть, то в несколько минут сожрал не только заготовленные во дворце деликатесы, но и всю провизию и даже годовой запас города Мадурай, а затем проглотил и всю запасную воду в колодцах и фонтанах. Тогда повели всё ещё вопившего о воде карлика на берег реки Вайги. Все воды её оказались недостаточными для утоления жажды Кундодары, и он разом осушил её до дна, после чего речная богиня должна была спасаться бегством в недра земли.

То был урок, данный Шивой тестю, не думавшему о многих бедных, которых он мог бы накормить приготовленными к свадьбе яствами и предпочитавшему, чтобы их скушали придворные вельможи. С тех пор карлик под видом своего каменного толстобрюхого идола, сидит на берегу высохшей реки и ждёт её годичного появления во время сезона дождей. Но добрая Минакши, сжалившись над судьбой мадурайцев, упросила богиню Вайгу вернуться из земных недр и течь к морю, на один ярд [0,91 м] под землёй, а карлику позволяет выпивать всю воду реки только раз в год. С тех пор она и стала патронессою города.

В скором времени погрузившийся в изучение славных деяний могучей дэвы и поражённый её добродетелями, мистер Питерс, навещая зачастую храм, стал находить нечто привлекательное в выражении рыбьих глаз Минакши. Её эфиопские уста, казалось, растягивались в кроткую улыбку с приближением коллектора, он стал привыкать к её безобразию. Холостяк и со скромными вкусами, как и все учёные, Питерс начал изучать религии индусов сперва ради науки, а может быть и со скуки, стал втягиваться мало-помалу в эту головоломную философию и вскоре превратился в настоящего шастри. Он уже не подтрунивал над благочестивыми брамина­ми, а стал брататься с ними и окружать себя ими.

Между последними находился один мантрика, брамин из храма Минакши, должность которого состояла в том, чтобы произносить пред богиней мантры и другие заклинательные молитвы. В скором времени он сделался alter ego коллектора. Наконец, в один прекрасный день он принёс ему идола Минакши, и бронзовое изображение было поставлено в спальне хозяина. Зная его за археолога, немногие проживаю­щие в Мадурае англо-индийцы не обратили на это особенного внимания.

Но вот в одну ночь мистер Питерс, спавший всегда очень крепким сном, узрел во сне свою богиню. Рыбоглазое видение поспешно будило его, приказывая "встать и одеться". Но даже и такое приказание не могло подействовать на непробудный сон коллектора. Тогда ему померещилось во сне, будто сама богиня стала поспешно одевать его; священные руки Минакши не брезгали даже натягивать на его ноги сапоги, сделанные из кожи священной коровы (поэтому самая осквернительная в глазах браминов часть европейского туалета). Одев своего поклонника, она дотронулась до его лба и со словами: "спасайся в окно, скачи вниз, иначе ты погиб"!.. исчезла, а мистер Питерс проснулся...

Коллекторский дом был весь в огне. Пламя уже лизало жадными языками стены его опочивальни, и единственная выходная из неё дверь пылала. Не задумываясь, он выпрыгнул из окна и тем спас свою жизнь. Дом был выстроен на берегу реки, но в то время Вайга была по обыкновению совершенно суха. Вдруг, к изумлению всех, на ложе её, перед глазами сбежавшейся толпы, вода стала просачиваться и быстро прибывать перед самою верандой горевшего дома. Благодаря этой неожиданной помощи, пожар был скоро потушен, и многие из вещей драгоценной коллекции мистера Питерса спасены. Сгорели только весьма важные для правительства бумаги и документы.

Факт этот заявлен собственною коллектора рукой и за его подписью, подтверждён свидетельством его помощника, клерков и многих из присутствовавших на пожарище, а затем и внесён в шнуровую книгу городского архива, где этот любопытный документ находится и по сие время.

Страннее всего то, что мистер Питерс, как по свидетельству его камердинера, так и по собственным воспоминаниям, лёг накануне в постель раздетый и разутый, а тут, выскочив из окна, нашёл себя одетым и в сапогах! Вдобавок ко всему, он выпрыгнул из первого этажа не один, а с тяжеловесным бронзовым идолом Минакши под рукой. Загадочный факт, рассказываемый им самим сотни раз, заставлял всех улыбаться и качать головой: "Почтенный Питерс был де просто пьян накануне и вероятно заснул как был, даже обутый". Но брамины и туземная часть населения торжествовали и остались в полной уверенности, что его одела и спасла сама Махадэвати, "великая богиня".

Очевидно, что и мистер Питерс вполне разделял это мнение, судя по непредвиденным результатам происшествия: он вдруг сделался чрезвычайно набожным, если только можно употребить это слово в отношении к предмету такого благочес­тия, и из полного материалиста действительно "превратился в пуджиста", по выражению Мульджи. Питерс стал оказывать почести богине Минакши не хуже любого брамина; бросив службу и выйдя в отставку, облачился в наряд байрагов, совершал ежедневно все предписанные шастрами религиоз­ные обряды и, наконец, прослыл в народе под именем "белого святого". Он полюбил индусов и сделался таким ярым защитником их, что память его пребывает доселе в сердцах благодарных туземцев, а имя произносится с величайшим уважением всеми приходящими на поклонение пилигримами.

Вследствие такого необычайного "пассажа" правительство объявило его сумасшедшим и назначило комиссию психиатров отправить его в Англию на излечение. Но "богиня" и тут не выдала своего поклонника. Врачи и эксперты, очевидно, подпали под влиянием тараны (магнетического влияния) Минакши, так как вместо свидетельства об умственном расстройстве они дали ему чистый лист, объявлявший, что рассудок экс-коллектора находится в полном здравии. Уехав затем обратно в Мадрас, они подтвердили и там своё показание. Питерс имел влиятельных друзей в Англии и независимое состояние: его оставили в покое.

Когда много лет спустя он умер, то пожелал, чтобы его прах был зарыт в таком месте, откуда можно было бы видеть храм его богини. Так и было сделано. Его похоронили, после сожжения, на пригорке, откуда златая ступа (купол) на восточной башне храма видна как на ладони. До сего дня возвышается гранитный мавзолей, и пилигримы приходят навещать могилу "белого святого". Peters Tomb одна из примечательностей Мадурая, и турист, желающий полюбовать­ся видом города и храма, отправляется на всем известный пригорок. Последний находится на земле, принадлежащей храму Минакши, иначе могилу и памятник давно бы уже сняли и сравняли с землёй...

Но англо-индийцы, "не любящие" индусов, нашли бы свою работу не по силам, если бы им пришлось объявлять сумасшедшими всех англо-индийцев, которые хотя и не любят туземцев, но зато верят в могущество их богов и богинь, как это ни покажется странным. И весь этот эксцентричный люд по справкам оказывается вышедшим из рядов материалистов. Все-то они экс-атеисты, да позитивисты! Например, вот что пишет махараджа Траванкорский, образованнейший из всех принцев Индии, о другом коллекторе, имя которого он не пожелал объявить:

"Некий коллектор был отцом нескольких дочерей, но не имел сына. Состоя в знакомстве вследствие своего положения с туземными джентльменами разных сект и верований, он получил от некоторых из них совет отправиться в Рамешварамский храм и там искупаться в море, если желает иметь сына. Конечно он сперва поднял советчиков на смех, но за сим, извиняясь тем, что морское купание не может ему ни в коем случае повредить, отправился в Дхавамкоти, выкупался там и вскоре затем у него родился сын!"

Несколько англо-индийцев обратились в магометанство; другие, не принимаемые браминами в индуизм, сделались с горя не то валлабачарьями, не то чёртопоклонниками…

[До] Мадурая рукой подать от Мадраса. Когда мы ездили туда года два позднее, а затем и поселились на реке Адьяр, один из старых браминов, знавший Питерса лично, много нам рассказывал про него.

– Богиня открылась ему, – говорил он между прочим, – в своей настоящей первородной эссенции; иначе он бы её никогда не стал так боготворить.

А в ответ на наше замечание, что хотя они, ведантисты, и много говорят про единство Парабрахмы, но что их поклонение идолам опровергает и противоречит этому единству в их понятиях, он нам отвечал:

– Дэвати (богиня) идол только в глазах неучёного шудры (низкая каста); для посвящённого шастри, Минакши, как и прочие божества, просто один из кирпичей общего здания, имя коему Сат, "сущий".

Это объяснение и выражение "кирпич" показалось нам тогда весьма неудовлетворительным, а мне так и очень смешным. Позднее, однако, я лучше поняла его значение.

До серьёзного изучения мною Вэд (или, как этимологи­чески правильно, Вед) и вообще символизма верований браминов, я часто задавала себе вопрос: в силу чего такие мыслители, какими являются (тому, кто изучал шесть главных философий Индии) авторы этих в высшей степени замечательных своеобразных систем, в силу чего могли такие умные люди сделаться сами или даже допустить в массах, как бы они ни были невежественны, политеизм и его внешнее выражение – идолов? Долго я не могла отдать себе отчёта в этом странном пристрастии. Я не могла себе объяснить даже поверхностно, почему, например, Кешуб Чёндер Сен, всем известный высоко образованный бенгальский реформатор, человек когда-то очаровавший своим разговором и взглядами королеву Викторию, а всё лондонское высшее общество своим необычайным, увлекающим красноречием, – почему даже этот мистик, глава и лидер Брахмо-Самаджи, не мог до конца жизни отбросить свою богиню Дургу. Иногда казалось просто омерзительным слышать его и читать в печати, как он, в своём мистическом полубреде, смешивал в одно Магомета, Будду, Чайтанью и Дургу! Но я поняла теперь и сожалею искренно о своих громко высказанных порицаниях этому, уже умершему, реформатору. Он был горячий монотеист, но он родился индусом и оставался им до смерти. Быть может, следующее объяснение загадки окажется небесполезным.

В странной мифологии браминов, которая на первый взгляд ещё сказочнее греческой, и вообще в их ещё более странном мировоззрении, тем не менее, скрывается глубокая философия. Внешняя форма идолопоклонства есть лишь завеса, скрывающая истину, как покрывало Исиды. Но эта истина даётся не всем. Для одних завеса скрывает не лик Исиды, а только уходящее в непроницаемую для них тьму, пустое пространство; для других оттуда проливается свет. Неодарённым от природы, тем врождённым у многих, внутренним чувством, которое так метко зовётся у индусов "третьим глазом" или "оком Шивы", гораздо полезнее довольствоваться фантастическими разводами на завесе: таким не проникнуть вглубь непроницаемого мрака, не наполнить пустого пространства. Но тот, кто обладает "третьим глазом" или, говоря яснее, способен перенесть своё зрение с грубо объективной на почву чисто внутреннюю, тот узрит в этом мраке свет, а в кажущейся пустоте различит вселенную... Внутреннее самосознание укажет ему безошибочно, что присутствие Бога тут чувствуется, но не может быть передано, и что хотя выражение его в конкретной форме находит своё извинение в самой горячности желания передать это чувство массам. И вот, хотя ещё порицая в душе форму поклонения, он не станет более открыто смеяться над идолами и верой в них того, кто, неспособный проникнуть за завесу, довольствуется внешностью только потому, что ему трудно, если не совсем невозможно, получить какое-либо подходящее представление о "неведомом Боге".

Дабы доказать наглядно, что все триста тридцать миллионов богов Индии, взятые вместе, указывают на одного неведомого Бога, постараюсь объясниться яснее. Для этого окажется достаточным привести одну из аллегорий-сказок древних браминов из пуран, сказку, не дошедшую, как видно, до наших ориенталистов. Она скоро сказывается.

К самому концу последней пралайи (pralaya, т. е. промежу­точный период между двумя сотворениями нашего мира) Великий Раджа, пребывающий в вечности бесконечного пространства, желая дать средства будущим людям познать его, выстроил из присущих ему качеств дворец над горой Меру и стал проживать там. Но когда люди снова заселили мир, то дворец этот, один конец коего опирался в правую, а другой в левую бесконечность, оказался столь обширным, что маленькие люди даже и не догадывались о его существовании: для них дворец был небесной твердью, за которой в их понятии не было ничего... Тогда Великий Раджа, познав неудобство и жалея маленьких людей, пожелал открыться им не в целости, а частями. Он разрушил дворец, созданный из Его качеств и стал бросать один кирпич за другим на землю. Каждый из кирпичей превратился в идола: красный в бога, а серый – в богиню, и каждый из дэвата и дэвати, воплотившись в идола, получил одно из неисчислимых качеств Маха-Раджи. Сперва весь пантеон состоял из одних превосходных качеств. Но люди, пользуясь безнаказанностью, стали делаться всё порочнее и злее. Тогда Великий Раджа послал карму (закон возмездия) на землю. Карма, не щадящая и богов, превратила многие из качеств в орудия наказания; и таким образом появились между всепрощающими кроткими божествами боги-разрушители и боги-мстители.

Сказка эта, рассказанная нам мадурайским брамином, объясняет, почему он назвал богиню Минакши "кирпичом"; а вместе с этим указывает на единство в глубине всего этого многобожия. Между dii majores священной горы Меру, Олимпа Индии, и dii minores разница в их сути невелика. Первые прямые, а вторые раздробленные, преломляющиеся лучи одного и того же светила. Что такое в действительности Брахма, Вишну и Шива? Тройной луч, прямо исходящий из "светила вселенной", Сваямбхува, т. е. силы или духа оживотворяющего и оплодотворяющего материю, олицетворённую в Сарасвати, Лакшми и Кали: три представления пракрити (материи), три богини трёх богов. Эти три четы, синтезированные в Сваямбхуве, "божестве не проявляющемся", суть символы, олицетворяющие невидимое присутствие его во всех явлениях природы. Словом, Брахма и Сарасвати, Вишну и Лакшми, Шива и Кали представляют в своей совокупности дух и материю с тройственным в них качеством – созидания, сохранения и разрушения.

Вишну один, а имён у него 1008. Каждое из этих имён есть название одного из качеств Единого. А личные качества Вишну воплощаются, в свою очередь, в других второстепенных богов индийского пантеона. Превратившись таким образом в отдельную от Вишну личность (между тем как сам Вишну есть лишь олицетворение одного из семи главных качеств или атрибутов Сваямбхувы), каждое олицетворение называется одним из аспектов или "видов" Вишну, Брахмы или Шивы, словом, того или другого из главных богов или богинь. У всех по столько же имён, которые священнодействующий брамин той или другой секты повторяет в наше время как попугай, но из коих каждое имело во дни древности глубокое значение. Сваямбхува первая эманация или луч Парабрахма, бескачес­твенного божества, первое веяние духа его; он и есть тримурти, синтез трёх духовных сил в соединении с тремя силами материальными. А из качеств этих трёх пар родятся меньшие боги, dii minores, представляющие в свою очередь качества наибольших богов.

Так семь первобытных цветов призмы, на которые разлагается бесцветный луч, в дальнейших сочетаниях образуют вторичные сложные цвета и разнообразятся ad infinitum. У бога Сурьи (солнца), говорят брамины, семь сыновей, потомство которых составляет добрую треть пантеона дэв. А бог воздуха, Вайю, родитель семи первородных слогов и семи музыкальных тонов, в которых зарождаются и из коих исходят всевозможные комбинации звуков в гармонии природы.

В древней Индии религия была тесно связана с созерцанием природы. В Божестве олицетворялись всемирные истины и самая суть Истины. Всякая открытая истина, в чём бы она ни заключалась, имеет прямое отношение к божеству или самобытной истине. В пантеизме, индусской религии, груб собственно только внешний метод выражений, обыкновенно имеющий отталкивающую и карикатурную форму.

Естественный вывод изо всего этого тот, что пантеизм Индии, видимо обоготворивший все грубые силы природы и как бы олицетворяющий одни внешние образы, связан с областью физического ведения, химии, особенно астрономии, и представляет собой как бы опоэтизированный материализм, продолжение халдейского сабеизма. Но если, отбросив его внешнюю форму, доведшую тёмные массы до самого отвратительного поклонения кумирам, мы проникнем до первоначального происхождения мифов пантеизма, то не найдём в них ни богов, ни даже внешнего поклонения разным предметам из царств природы в их обыкновенном образе, а поклонение духу вездесущему, поэтому столь же присущему малейшей травке, как и силе, зародившей и вырастившей её.

Таким является простое и естественное объяснение 33 крорам (330 миллионов) богов Индии. Эти боги зародились и получили бытие вследствие тёмного стремления олицетворить неолицетворяемое, сотворяя себе тем самым "кумира". Краеугольный камень философского и религиозного мировоз­зрения их мудрецов очутился с течением времени в руках властолюбивых, холодно расчётливых браминов, и этот камень был разбит ими на осколки, истолчён в мелкий порошок для удобнейшего усвоения массами. Но для мыслителя, как и для всякого непредубеждённого ориенталиста, эти исковерканные осколки, как и мельчайший щебень от них, всё-таки от того же камня, – атрибуты проявленной энергии Парабрахма, единого, безначально и бесконечно сущего.

Брамины-ведантисты постулируют три рода существова­ния: пaрамaртхика – действительное, истинное; вьявахaрика – условное практическое, и пратибхaшика – кажущееся. Парабрахм единственное представление первого, поэтому он и зовётся сат, "воистину сущий" или единосущий; ко второму классу принадлежат олицетворённые в различных образах боги, личные души смертных и всё явленное, феноменальное, в мире субъективного чувства. Этот класс, получив бытие в представлении тёмных масс, имеет основание не более твёрдое, чем всё то, что мы видим во сне; но ввиду реальности практических отношений людей к этим богам, существование их допускается условным образом. Третий класс включает в себя такие предметы, как марево, перламутр, принимаемый за серебро, свернувшаяся змея, принимаемая за верёвку, а в своём подразделении и человека. Люди думают, воображают себе, что видят то или другое: стало быть для того, кто это видит и воображает таковым, оно действительно существует. Но так как эта действительность только временная и самая суть предметов преходящая, стало быть условная, то и выходит в конце концов, что вся эта действительность есть только иллюзия.

Все эти воззрения не только не мешают вере в личность божества и единство его, но даже служат непроходимой преградой атеизму. В Индии нет атеистов в том значении, какое мы, европейцы, придаём этому термину. Настика есть атеист в смысле неверования в богов, идолов. Это известно в Индии каждому, и мы в этом вполне убедились. Атеистам Запада и даже его агностикам далеко до философии настиков Востока. Первые грубо отрицают всё кроме материи, последние, то есть индийские материалисты, настики, отнюдь не отрицают возможности существования того, чего они не понимают. Истинный философ поймёт дух, а не букву их отрицания. Он легко убедится в том, что если, указывая на абстракцию, называемую Парабрахм, они учат, что этот принцип "без произвола и деятельности, без чувств, как и без сознания", то делают они это именно потому, что, по их понятию, единое под этим названием есть безусловный произвол, безначальная и бесконечная деятельность, самобытные самосознание, самомышление и самочувствие.

Выходит так, что пантеисты Индии, удерживая своих идолов, грешат только избытком религиозного, хотя и дурно применяемого чувства. Да и то сказать: после всесокрушающего и ровно ничего не созидающего, животного материализма Европы, такой пантеизм является нравственным и душевным отдохновением, цветущим оазисом среди мёртвой, песчаной пустыни. Лучше верить хотя в одно из качеств божества, олицетворив его и поклоняясь ему под тем видом, которое по силе разумения каждого представляет ему удобопонятнейшее представление и символ Всего, – нежели, отвергая это Всё под предлогом, что оно недоказуемо научными путями, не верить ни во что, как то делают наши учёные материалисты, да и модные агностики.

С точки зрения всего вышесказанного, хотя удивляясь и даже искренно смеясь над оригинальным выбором предмета божественного поклонения мистера Питерса, мы поймём, почему из ярого материалиста школы Милля и Клиффорда он так внезапно и неожиданно для всех превратился в пантеиста и даже в пуджиста.

А теперь вернёмся снова в Диг.

Радда-Бай

Сноски

---