письмо № 53; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество
| от кого: | Кут Хуми Лал Сингх, Мориа | написано 23.8.1882 из: – |
|
кому: |
Синнетт Альфред Перси | получено в: Симла, Индия |
содержание: Обычаи Махатм при принятии в ученичество. Хьюм и Ферн; феномены и переписка с Учителями.
Письмо № 53[1]
Мой многотерпеливый друг! Вчера я велел отправить Вам по почте коротенькую записку[3] в сопровождение длинного письма Хьюму[4] — его отправил заказным письмом, кажется, с Центрального почтамта один мой счастливый и свободный друг. А сегодня пишу Вам вот это длинное письмо — что-то вроде плача Иеремии, горестную повесть о крушении надежд. Кто знает, возможно, она даже позабавит Вас, и Вы посмеётесь над ней так же, как хохотал мой могучий брат. Мне же она навевает чувства, похожие на те, что
“. . . Сон у поэта гнали прочь, |
Уже слышу Ваше ворчание: “Что это ещё он такое надумал?” Терпение, о наилучший из моих англо-индийских друзей, ещё немного терпения! И, когда Вы узнаете о том, как бесцеремонно ведёт себя мой вконец испорченный Брат — а он хохочет так, как не хохотал ещё никогда в жизни — Вам станет понятно, почему теперь я так сожалею, что предпочёл вкушать в Европе[6] от плода Древа познания добра и зла, а не остался в Азии, целиком пребывая в sancta simplicitas[7] незнания ваших обычаев и манер, ибо иначе я сейчас тоже не удержался бы от ухмылки!
Любопытно, что Вы скажете, когда услышите об ужасной тайне!? Горю желанием узнать об этом, дабы избавиться от кошмара. Случись так, что мы впервые встретились бы сегодня, в тенистых аллеях Вашей Симлы, и потребуй Вы от меня всей правды, я рассказал бы Вам обо всём, пусть даже во вред самому себе. И мой ответ напомнил бы миру — если бы Вам только хватило бессердечия заставить мир ещё раз услышать его — знаменитые слова, сказанные Уорреном Гастингсом[8] в ответ на вопрос “этого пса-Дженнингса”, когда тот впервые встретился с бывшим генерал-губернатором после его возвращения из Индии! “Мой дорогой Гастингс,” — произнёс тогда Дженнингс, — “может ли такое быть, чтобы Вы оказались тем самым негодяем, о котором говорил Бёрк,[9] а его словам, кажется, склонны доверять во всём мире?” — “Уверяю Вас, Дженнингс,” — с лёгкой грустью ответил ему У. Гастингс, — “хотя долг и обязывал меня порой поступать, как негодяй, в интересах Компании, я никогда так не действовал в собственных интересах”.
Я теперь — тот самый У.Г., вынужденный отвечать за грехи Братства. Но обратимся к фактам.
Вы, разумеется, знаете — “Старушка”, думаю, Вам об этом говорила — что, когда мы принимаем кандидатов в свои ученики, те обязаны принести обет молчания и хранить тайну всегда — что бы им ни приказали сделать. Прежде чем ученик сможет доказать, что он достоин стать Адептом, он вначале должен доказать, что способен стать чела. Ферн сейчас и проходит такой испытательный период, но хорошенький же подарок они оба подкинули мне! Как Вам уже известно из моего письма Хьюму, Ферн меня нисколько не интересовал: я о нём ничего не знал, кроме того что у него есть какие-то замечательные дарования, он обладает способностями к яснослышанию и ясновидению, он весьма целеустремлён, отличается сильной волей и проч. и проч. Распущенный и аморальный тип, каким он оставался долгие годы — эдакий трактирный Перикл, готовый приударить за любой уличной Аспазией[10], — он после вступления в Т.О. вдруг целиком исправился, и M∴ всерьёз взялся за него. Не моё дело рассказывать даже Вам, сколько из являющихся Ферну видений являются истинными, а сколько — галлюцинациями, а то и собственным его вымыслом. Но то, что он заинтриговал нашего друга Хьюма, — это действительный факт, так как м-р Хьюм понарассказывал мне о нём кучу всяких небылиц. Но хуже всего другое. Он так заплёл ему мозги, что теперь ни единому слову правды со стороны Ферна Хьюм не верит, но зато практически всякую ложь, исходящую из уст Ф., наш почтенный председатель Эклектического общества принимает за библейскую истину.
Теперь Вы легко поймёте, что я не могу даже пытаться наставлять его (Х.) на путь истинный, поскольку Ф. — ученик M∴, и у меня нет никакого права — ни с точки зрения закона, ни с точки зрения обычаев, если следовать нашему кодексу этических норм — встревать в их отношения. Но это ещё самое малое из заварившейся каши. При общении с внешним миром у нас есть такой обычай: мы поручаем какому-нибудь чела доставить письмо или записку тому или иному адресату и перестаём даже думать об этом — если только в этом нет абсолютной необходимости. Зачастую, если такие письма не содержат в себе ничего чрезвычайно важного или секретного, они пишутся нашим почерком нашими же учениками.
Так, некоторые из моих писем, приходивших к Вам в прошлом году, писались методом осаждения, а когда этому сладкому и безмятежному времени подошёл конец, мне пришлось привести свой ум в состояние покоя, принять удобное положение и — думать, в то время как моему верному “Лишённому наследства” оставалось лишь списывать мои мысли, делая при этом лишь редкие ошибки. Эх, друг мой, как же легко у нас жизнь текла вплоть до того дня, пока не образовалось это злосчастное Эклектическое общество. . . . Как бы то ни было, но по причинам, которые мы здесь опустим, в этом году мне приходится выполнять всю работу самому — всю целиком, и порой у меня наступают такие горячие денёчки, что я даже начинаю терять терпение. Как писал где-то Жан-Поль Рихтер,[11] самое тяжкое в телесной боли — это бестелесное, а именно — наше нетерпение и наша иллюзия, будто она длится вечно[12] . . .
В один прекрасный день я позволил себе действовать так, будто и в самом деле находился в плену этой иллюзии, и тогда по простоте душевной я доверил святая святых — собственную переписку! — этому своему альтер-эго, этому проходимцу и “властолюбцу”, этому Вашему “Просветлённому”, который самым бессовестным образом злоупотребил моим доверием к нему — и вот теперь полюбуйтесь, в каком положении я оказался! Этот плут вот уже второй день, не переставая, хохочет надо мной, и, по правде говоря, меня и самого так и подмывает присоединиться к нему. Но, боюсь, масштаб преступления поразит Вас, английского джентльмена, как гром небесный.
Вы знаете, что м-р Хьюм, при всех его недостатках, пока что абсолютно необходим Т.О. Порой меня самого выводят из себя его мелочность и мстительность, но, однако, я должен мириться с его слабостями, хотя у него действительно бывает семь пятниц на неделе. “Просветлённый” наш, однако, придерживается иного мнения. В своей гордыне и самомнении м-р Хьюм, как говорит M∴, мечтает, прямо по пословице, о том, чтобы человечество вечно оставалось на двух согбенных коленях, совершая обряд пуджа лично для него, но M∴ вовсе не настроен плясать под его дудку. Разумеется, он не станет причинять ему умышленный вред, не будет даже досаждать ему лишний раз — наоборот, он хочет взять его под постоянную защиту, что, впрочем, он и сделал уже давно. Но при этом он не пошевелит и мизинцем, чтобы избавить его от нынешних иллюзий. Суть и смысл его аргументов сводятся к следующему:
“Да, Хьюм глумился и язвил по поводу подлинных, настоящих феноменов (из-за которых мы чуть не впали в немилость у Когана) — но лишь по одной-единственной причине: из-за того, что эти демонстрации были задуманы не им, что они производились не в его честь и не ради его — и только его — пользы. Теперь же пусть он порадуется и погордится таинственными манифестациями его собственного производства. Пусть в безднах своего горделивого сердца он утрёт нос Синнетту и даст понять окружающим, что даже он, Синнетт, так и не был удостоен столь высокой чести.
Никто никогда не стремился кого-либо умышленно обмануть — да никому и не позволили бы сотворить нечто подобное. Всё происходило так, как и должно было происходить, — самым естественным образом. Ферн оказался во власти у двух ловких — “обитателей порога”, как сказал бы Бульвер-Литтон, — двух дугпа, которых мы держим у себя, чтобы они выполняли за нас работу мусорщиков: вытаскивали из кандидатов все, какие только есть, скрытые пороки, и Ферн в целом проявил себя с гораздо лучшей стороны, человеком, во многом даже более нравственным, чем казался вначале. Ферн лишь выполнял приказы, и теперь крепко держит язык за зубами, справедливо почитая это своим первейшим долгом. Да, Хьюму он выдаёт себя за ясновидящего. Так он держится и с другими, но таковым он выступает и в собственных глазах, поскольку сам твёрдо уверовал в это: фантазёром или, мягко говоря, выдумщиком его можно назвать лишь в отдельных частных случаях — но вреда этим он никому, кроме самого себя, собственно говоря, не наносит. Ревность и гордыня будут всегда мешать Хьюму, они никогда не позволят ему отличить истину от представленной под красивой обёрткой фикции, тогда как Синнетт своим острым умом всегда легко отделяет в словах Ферна реальность от грёз . . .
Так почему же тогда я сам, ты или кто-то другой,” —
заключает M∴, —
“должны давать советы человеку, который наверняка их отвергнет. Хуже того, в случае если он доподлинно узнает, что ему всего лишь не помешали выставить себя дураком, то без всякого преувеличения он превратится в непримиримого врага Общества, нашего Дела, многострадальных учредителей и всех остальных. Так пусть же он остаётся в полном одиночестве . . . Он не скажет тебе спасибо за избавление от очередного обмана. Ровным счётом наоборот. Он позабудет о том, что винить ему, кроме самого себя, некого, что никто не шептал ему на ушко ничего такого, что подтолкнуло бы его к дальнейшим иллюзиям. Однако он с тем большей яростью обрушится на всех этих типов — Адептов — и будет называть их во всеуслышание самозванцами, иезуитами и мошенниками. Ты (я) уже продемонстрировал ему один подлинный и важный феномен — вот и хватит с него для подтверждения возможности всего остального”.
Таков ход рассуждения M∴, и, не будь я косвенным соучастником всей этой qui pro quo[13] — я бы согласился с ним. Но теперь, благодаря семенам, посеянным этим ловким пройдохой, Ферном, я принужден побеспокоить Вас просьбой о дружеском совете, поскольку то, что принято у нас, не принято у вас и наоборот.
Вот смотрите, что произошло. В последнее время Хьюм получил от меня довольно много писем, и, надеюсь, Вы не будете против, если мы вместе проследим за судьбой и разнообразными событиями, связанными с тремя из них, начиная с момента, когда он стал получать их от меня напрямую. Постарайтесь также хорошенько разобраться в обстановке и тем самым лучше осознать положение, в котором я оказался.
Поскольку в Симле у нас было три ученика — два постоянных и один кандидат, Ферн, — то мне в голову пришла не самая удачная мысль беречь свою энергию, экономить её и хранить, как бы на счёте в сберегательном банке. По правде говоря, я хотел отделить, насколько это было возможно в тех обстоятельствах, подозреваемую во всех грехах “штаб-квартиру” от любого феномена, производившегося в Симле. Отсюда и возникшая между Хьюмом и мной переписка. Кто знает, какой оборот могли бы принять события, не отключи я целиком связь с Е.П.Б., Дамодаром и Дебом.
Самое первое письмо — то, что было найдено в оранжерее, — я отдал M∴ с тем, чтобы он поручил двум своим постоянным ученикам оставить его в доме м-ра Х. Он отдал его Субба Роу, поскольку виделся с ним в тот день. С.Р. передал его обычным путём (то есть отправил по почте) Ферну с указанием либо оставить его в доме м-ра Хьюма, либо отправить его туда по почте — если Ферн опасался лишних расспросов со стороны м-ра Х., на которые он не мог, не имел права ответить честно, а значит, был бы принужден лгать.
Проникнуть в Ротни Касл[14] несколько раз пытался Д.К., страдая при этом так остро, что я велел ему прекратить все попытки (дело в том, что он сейчас готовится к посвящению, а в результате этих действий может легко провалиться). Ну, а Ферн вместо того, чтобы отправить письмо по почте, попросил своего приятеля, дугпу, оставить его в доме, и тот около 2 часов пополуночи положил письмо в оранжерее. Однако это было лишь полдела. Но Х., решив, что весь феномен только этим и ограничивается, был очень раздосадован, когда получил, как ему показалось, отказ от M∴ забрать его ответ тем же путём. Я тогда написал ему письмо, пытаясь успокоить его, я как можно проще объяснил ему, не раскрывая при этом связи M∴ с Ферном, что Д.К. в настоящее время ничем помочь ему не в силах и что письмо было доставлено одним из чела Морьи и т.д. и т.д. Намёк мой, кажется, был достаточно прозрачным, и ни о каком обмане не может идти и речи?
Второе письмо было подброшено Х. на стол, по-моему, Д.К. (имя его правильно пишется Gjual, хотя произносится иначе). Поскольку всё было сделано им самим, то это считается самым подлинным (pucka) и истинным феноменом, так что Хьюму совершенно не на что обижаться.
Разными путями ему было послано ещё несколько писем, и он может быть вполне уверен в одном: какими бы обычными средствами эти письма ни приходили к нему, в Индию из Тибета они поступали исключительно оккультным путём. Но, похоже, он это совершенно не принимает во внимание.
И вот здесь мы подходим к самому худшему, за что я возлагаю вину целиком на M∴ — поскольку он позволил это — и снимаю всякую вину с Ферна, так как у него другого выбора не было. Вы, разумеется, понимаете, что всё это я пишу Вам строго конфиденциально, полагаясь на Ваше понятие чести: ни при каких обстоятельствах Вы не должны выдать Ферна. Мальчишка был явно принужден (а я очень внимательно изучил этот случай) пойти на этот умышленный иезуитский обман — и произошло это скорее по вине Хьюма: из-за его постоянных оскорблений, подозрений и намеренно пренебрежительного тона по отношению к нему как за столом во время обеда, так и в рабочее время, а вовсе не из-за каких-то особых соображений, связанных с его весьма широким пониманием нравственных принципов.
С другой стороны, в письмах M∴ (а письма эти — дело рук симпатяги дугпы: собственно говоря, бывшего дугпы, который в прошлом совершил такие грехи, что уж никогда не получить ему полного прощения за свои проделки) написано чёрным по белому: “делай то-то и то-то и так-то и так-то”. Они искушают его, внушая мысль, будто любые твои действия становятся вполне законными, если только они никакому не наносят вреда и преследуют благую цель!!! В юности я и сам повергся такому же искушению и дважды едва не поддался ему — от смертельной западни меня спас мой родной дядя. Через это же прошёл и Просветлённый — оккультист чистейшей пробы, который свято придерживается древних традиций и методов. То же самое случилось бы и с любым из вас, согласись я только принять вас к себе в ученики.
Но для меня с самого начала не было секретом то, в чём Вы признались Е.П.Б. в своём письме к ней: в самой идее испытания, проверки есть нечто глубоко отвратительное на взгляд лучших европейских умов — вот почему я неизменное и отклонял сыпавшиеся из м-ра Хьюма предложения принять его в ученики. Возможно, это послужит Вам подсказкой для понимания ныне сложившегося положения вещей.
Произошло, однако, следующее. Через одного из моих чела Ферн получил от меня письмо с указанием доставить его по назначению незамедлительно. Они [Хьюм с супругой и Ферн — перев.] уже собирались завтракать, и времени было в обрез. Незаметно Ферн положил письмо на какой-то столик, и секретарю Хьюма лучше всего было бы там его и оставить — так он избежал бы расспросов и необходимости лгать. Но, раздразнённый Хьюмом, он решил разыграть его. Он спрятал письмо в складках салфетки, и, когда за завтраком Х. поднял её со стола и случайно встряхнул её, письмо вылетело из неё и упало на пол, похоже, к неописуемому ужасу “Могги”[15] и к вящему удивлению Хьюма. Но в эту минуту к нему вернулись все его прежние подозрения (а подозрения эти так никогда и не покидали его с тех пор, как я написал ему, что самое первое моё письмо было подброшено в оранжерею одним из чела M∴, тогда как мой чела потерпел неудачу, хотя перед этим и обследовал каждый уголок дома). Глядя на него в упор, Хьюм спрашивает Ферна, не он ли подложил письмо туда. Я и сейчас вижу всё, что творилось в это мгновение в мозгу у Ферна. В голове у него мелькает: “Вот оно, спасение . . . Ведь я могу поклясться, что не клал его туда” (имея в виду то место на полу, куда упало письмо). И он смело отвечает: “Нет!”, мысленно добавляя: “Я никогда не клал его туда”. Тут же перед его глазами всплывает образ M∴, сменяющийся острым чувством удовлетворения и облегчения: теперь никто не сможет обвинить его в прямой лжи. Обрывки образов каких-то знакомых ему в прошлом иезуитов, его собственного ребёнка, несвязные картины его комнаты, какие-то блики в виде лучей солнца, падавших в саду м-ра Х. — и ни одной мысли о том, что он оказался в сетях самообмана!
И вот тут-то друг наш и попался на крючок. Однако много бы я отдал сейчас за то, чтобы можно было всё переиграть, и я мог бы заменить то своё письмо на чьё-либо иное!
Теперь Вы видите, в каком положении я нахожусь. M∴ даёт мне carte blanche[16] на то, чтобы я рассказал Вам обо всём, что посчитаю нужным, но он против того, чтобы я перемолвился хотя бы словом с Хьюмом. Более того, он и Вам не простит, если, как он говорит, Вы встанете между карой Хьюму за его гордыню и — роком. Ферна, в сущности, нельзя винить за мысли о том, что главное — сделать дело, а частности уже никого не волнуют, ведь он не по своей воле оказался в школе, исповедующей такие взгляды. Да и в сердце своём он остаётся верным нашему Делу. А вот с Хьюмом всё обстоит совсем иначе: по правде говоря, главное и единственное, что им движет в жизни, — это себялюбие и эгоизм. “Себялюбец-филантроп” — вот, пожалуй, как можно было бы описать его подлинную натуру в двух словах.
Теперь что касается полковника Чесни. Поскольку по доброте своей души он и в самом деле, кажется, обнаружил в чертах лица Вашего бедного скромного друга что-то особенное — ощущение, всплывшее, вероятнее всего, из глубин его собственного воображения, чем подсказанное реальным присутствием такого же, как Вы говорите, выражения в рисунках, выполненных Дж. Кхулом или M∴, то Дж. К., воспылав гордостью, попросил у меня разрешение на то, чтобы методом осаждения изготовить для полковника Чесни ещё одно изображение. Какой бы смешной мне ни показалась эта идея, я, разумеется, согласился, и M∴ заметил Д.К., что полковник также посмеётся над его творческими амбициями. Но Д.К. решил-таки попробовать и, более того, попытался было испросить разрешения на то, чтобы вручить портрет полк. Чесни лично. Нужно ли говорить, что на просьбу свою он получил от Когана отказ, а для себя лично — выговор?
Тем не менее, уже через три минуты после того, как я дал согласие, картина была готова, и Д.К., похоже, остался чрезвычайно горд своим произведением. По его словам — и в этом я, пожалуй, с ним соглашусь — из всех трёх работ именно этот портрет передаёт сходство в наибольшей степени.
Ну, что сказать? Доставлен он был обычным путём — через Джуала Кхула, Деба и Ферна, поскольку Е.П.Б. и Дамодар находились в то время в Пуне. M∴ был тогда занят обучением Ферна и проверкой его готовности к проведению феномена — подлинного, разумеется, феномена — который должен был осуществить сам Ферн в доме полк. Чесни. Ферн клялся, что для подготовки ему потребуется всего лишь три месяца, однако M∴ понимал, что к этому сезону Ферн уже подготовиться никак не успеет — впрочем, я думаю, он и к следующему году будет вряд ли готов. Как бы то ни было, он вручил картину Ферну, ещё раз напомнив ему, что лучше всего было бы отправить её по почте — ведь узнай только, что к портрету причастен Ферн, полковник уже никогда не поверит даже в то, что изображение было изготовлено методом осаждения. Однако Д.К. настаивал на незамедлительной доставке картины, следуя пословице: “куй железо, пока горячо”. Но этот самоуверенный юный глупец, Ферн, возразил ему: “Нет, прежде чем я распоряжусь этой “посылкой”, я должен глубже (!!!) изучить его (полк. Чесни). На этот раз я хочу, чтобы всё прошло без сучка и задоринки с первой же попытки. У меня остались кое-какие сомнения в отношении него после того, как я прочитал его книгу “Битва при Доркине” . . . Отец наказал мне быть его “глазами” и “ушами”, поскольку у него самого не всегда есть для этого время. Я хочу сперва убедиться, с кем мы имеем дело”!!!
Опасаясь, как бы наш “Учитель Ферн”, чего доброго, не запрятал портрет в складках салфетки полковника Чесни и не произвёл какую-нибудь “духовную манифестацию собственной ногой”, я тогда написал Вам из Пуны через Дамодара письмо, содержавшее весьма прозрачную подсказку: Вы её тогда, разумеется, не поняли, но, думаю, поймёте теперь.
Между тем, вчера утром ко мне явился Д.К. с сообщением о том, что портрет всё ещё находится в руках у Ферна и что он опасается, как бы не вышло чего-то дурного из всей этой затеи. Я тут же пробудил своего слишком уж расслабившегося Брата из апатии. А после того, как я объяснил ему всю опасность сложившегося положение, когда успех дела оказался целиком в руках у беспутного повесы, нравственные принципы которого были и без того приглушены “испытаниями” и обманом, представляющимся ему теперь почти что узаконенным и приемлемым средством, я окончательно пробудил его из спячки. Из центральных провинций (кажется, из Буссаулы, где живёт один из чела) Ферну была отправлена телеграмма, написанная в этот раз уже самим M∴, с указанием незамедлительно отправить по почте находящуюся у него посылку на адрес полк. Чесни — и Ферн, как я вижу, получил её вчера ещё до полудня по нашему времени (т.е. во вторник 22 числа). Таким образом, всю правду Вы узнаете, когда снова услышите о картине.
Я строго-настрого запретил впредь передавать Ферну мои письма или какие-то иные сведения, касающиеся моих дел. Таким образом, м-р Х., Вы сами и любой другой человек в Симле может твёрдо рассчитывать на моё слово чести, что Ферн больше никогда не будет иметь никакого касательства ко мне. Но, дражайший друг мой, Вы должны твёрдо поручиться мне в том, что никогда ни единым словом не обмолвитесь ни с кем по поводу того, о чём я Вам рассказал — тем паче с Хьюмом или с Ферном: если только Ферн своими выдумками окончательно не принудит Вас укоротить ему язык, но в этом случае Вы будете вольны избрать любой удобный Вам способ заставить его замолчать, не раскрывая того, каким образом и от кого Вы обо всём узнали. Кроме того, старайтесь как можно осторожнее обходиться с тем, о чём Вы теперь знаете. Прочитайте моё письмо, которое я заказной почтой отправил вчера на Ваше имя из Буссаулы — точнее, это письмо, которое я написал Хьюму. Перед тем как отправить ему его, внимательно прочитайте и хорошенько поразмыслите над этим письмом, поскольку оно может вызвать у него приступ бешенства и ощущение ущемлённой гордости, и он может тут же покинуть Общество. А лучше всего сохраните его у себя на тот случай, если Вам потребуется доказать ему, что, по крайней мере, я никогда не соглашусь на то, чтобы даже для победы над врагами в ход пускались нечестные средства. А таковыми я считаю, по крайней мере, те средства, которыми готов, не брезгуя, воспользоваться м-р Ферн.
Но главное, мой добрый и верный друг, не позволяйте самому себе заблуждаться по поводу истинного положения вещей в нашем Великом Братстве. Да, те пути, которые мы для себя выбираем, могут Вам, западному человеку, показаться тёмными и извилистыми, но если говорить о тех приёмах, которыми мы пользуемся для того, чтобы приводить своих кандидатов к великому Свету, то Вы первым же и одобрите их, когда узнаете обо всём. Не судите по внешности — иначе можете глубоко ошибиться и утратить собственные шансы на то, чтобы узнать больше. Однако будьте бдительным и — оставайтесь всегда настороже. Если только м-р Хьюм согласится немного потерпеть, то он получит ещё больше, гораздо больше самых необыкновенных феноменов, каких он ещё никогда не видел и которые будут способны выбить почву из-под ног у любых критиков. Повлияйте на него. Помните, в ноябре наступит великая критическая точка,[17] да и сентябрь принесёт с собой немало опасностей. Сохраните от полного разрыва хотя бы личные отношения между нами.
Ферн — самый чудной психологический тип, какой я только встречал в жизни. Он, как устрица: внутри, где-то очень глубоко внутри спрятана жемчужина, а снаружи видишь одну только неприглядную раковину. Её и не разобьёшь с одного раза, и потерять жалко — так же и с ним. Защищая себя, постарайтесь защитить от Хьюма и его.
Вообще-то, я не слишком доверяю женщинам — доверяю им не больше, чем доверяю эху. Не случайно это слово у нас женского рода — ведь богиня Эхо,[18] как и любая женщина, всегда хочет последнее слово оставить за собой. Однако Ваша супруга — совершенно иной случай, и я твёрдо уверен, что ей Вы можете рассказать обо всём вышесказанном — если сочтёте необходимым. Но обходите стороной эту несчастную миссис Гордон. Она замечательный человек, но способна даже саму Смерть заболтать до смерти. И на этом я поставлю точку.
Всегда верный Вам,
К.Х.
Не сочтите за комплимент, но, поверьте на слово, оба Ваши Письма и особенно “Эволюция человека”[19] — просто Превосходны. Не бойтесь показаться противоречивым и непоследовательным. Ещё раз говорю Вам — делайте выписки и отсылайте их мне, и Вы во всём разберётесь.
{Приписка M∴} Прошу Вас, милостивый государь, заприте это дурацкое письмо, отправленное вчера сахибу Хьюму, поглубже в чемодан, и пусть оно там лежит и зреет, пока не понадобится. Говорю Вам, никакого проку от него не будет — один только вред. К.Х. становится чрезмерно сентиментален — чистая барышня из вашего западного общества.
Ваш
M∴
| Предыдущее письмо № 30 | Оглавление | Следующее письмо № 34 |
|---|---|---|
Сноски
- ↑ Сам. № 81, КА № 74 (примеч. перев.).
- ↑ Написано 23 августа 1882 г. (см. ML, TUP, 294) (прим. перев.).
- ↑ См. Письмо № 113 (RG, 176) (примеч. перев.).
- ↑ См. Письмо № 30 (RG, 176) (примеч. перев.).
- ↑ Цитата из стихотворения “Видение поэтов” (“A Vision of Poets”), принадлежащего Элизабет Барретт Браунинг (Elizabeth Barret Browning, 1806-1861) (прим. перев.).
- ↑ Намёк на период учёбы в Европе (прим. перев.).
- ↑ Святая простота (лат.) (прим. перев.).
- ↑ Уоррен Гастингс (1732-1818) — первый английский генерал-губернатор Индии. Известен как человек, прилагавший много усилий для укрепления Ост-Индской компании (прим. перев.).
- ↑ Один из самых яростных критиков У. Гастингса со стороны оппозиции вигов в парламенте. Кроме того, он выступал прокурором на процессе против У. Гастингса, обвинённого в коррупции. Суд, однако, признал У. Гастингса невиновным (ML, Wiki) (прим. перев.).
- ↑ Перикл (490 до н.э. - 429 до н.э.) — крупнейший государственный деятель Афин. Аспазия (или Аспасия) — вторая жена Перикла, отличавшаяся необыкновенно острым умом. Считается, что в прошлом была гетерой (прим. перев.).
- ↑ Жан Поль (Jean Paul; псевдоним; настоящее имя Иоганн Пауль Фридрих Рихтер, Richter) (21.3.1763, Вунзидель, — 14.11.1825, Байрёйт), немецкий писатель (см. БСЭ, т. 9) (прим. перев.).
- ↑ Жан-Поль Фр. Рихтер. Зибенкэз. Ленинград, 1937. С. 196 (прим. перев.).
- ↑ Мешанина, путаница (лат.) (прим. перев.).
- ↑ Дом, в котором жил А.О.Х. в Симле (прим. перев.).
- ↑ Супруги А.О.Х. (прим. перев.).
- ↑ Полная свобода действий (фр.) (прим. перев.).
- ↑ Ещё один намёк на истечение семилетнего испытательного периода для Т.О. (RG, 179) (примеч. перев.).
- ↑ В греческой мифологии нимфа, с именем которой связывали происхождение эха. Нимфа, наказанная Герой за болтовню, умела произносить только концы слов, не зная их начала (см. Мифологический словарь. Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М., 1990. С. 624) (прим. перев.).
- ↑ Речь идёт о IV выпуске “Фрагментов оккультной истины”, опубликованном в октябрьском и ноябрьском номерах журнала “Теософист” за 1882 год (прим. перев.).