ПМ (Базюкин), п.54

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Перевод В.В. Базюкина

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 54; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: Монастырь Фари Дзонг
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Симла, Индия

содержание: –

<<   ☰   >>

англ • аноним (92) • Базюкин (54) • Рерих (–) • Самара (91)

Письмо № 54

Получено в Симле. Октябрь 1882 г.

Дорогой друг мой! Низложение и отречение нашего великого “Аз есмь” — это одно из самых приятных для Вашего покорного слуги событий за весь прошедший сезон. Mea culpa! — восклицаю я и готов подставить свою повинную голову под целый дождь из пепла — пусть даже, если угодно, от симлийских сигар — ибо это моих рук дело!

Для Головного общества некоторая польза от всего этого вышла в виде потока превосходной литературы (хотя, признаться, Ваш стиль мне больше по душе) — и ничего подобного не возникло для злополучного “Эклектического” общества. Что было им [Хьюмом — перев.] сделано ради него?

В своём письме Шиширу Кумару Гошу (из газеты “A.B. Patrika”) он сетует на то, что, благодаря его (?), Хьюма, неустанным усилиям, он почти что сумел “обратить Чесни в теософию”, однако полковника якобы оттолкнул от неё подчёркнутый антихристианский дух журнала “Теософист”. Вот это мы и называем подтасовкой исторических фактов.

Посылаю Вам последнее его письмо ко мне, из которого Вы увидите, что он теперь целиком находится под влиянием своего нового гуру — “доброго ведантиста-свами” (который берётся обучить его философии адвайты, в центре которой стоит некий бог — это, так сказать, усовершенствованная философия) — и сандарамского духа. Он, как Вы увидите, объяснял это тем, что у “доброго старца-свами” он хоть чему-то научится, тогда как у нас он “так ничего и не узнает”. Я, как он пишет, “так и не сумел уверить его в том, что все эти письма — не продукт плодовитого мозга Старушки”. И даже теперь, продолжает он ниже, обретя субъективную уверенность в том, что мы действительно существуем отдельно от мадам Б., — “я не могу с определённостью сказать, кто Вы такой — Вы одинаково могли бы оказаться и Джуалом Кхулом, и каким-нибудь высоким восточным духом” — и проч. всё в том же духе. Как он пишет в прилагаемом письме, мы “можем оказаться и тантриками” (это нужно понимать как комплимент в наш адрес), и сейчас он готовится — и даже уже целиком готов! — отойти от крайностей адвайтизма и ещё раз погрузиться в трансцендентный теизм. Аминь! Отныне я числю его в рядах Армии Спасения.

Впрочем, мне не хотелось бы, чтобы он окончательно порывал с Обществом. Во-первых, он обладает врождённым литературным даром, а во-вторых, наверняка окажется неутомимым, хоть и скрытым, врагом, который не пожалеет времени на то, чтобы исчерпать весь свой запас чернил, обрушиваясь на теософию, очерняя всё и вся внутри Общества в глазах всего и вся вне его и творя нам пакости тысячами различных способов. Я уже как-то говорил: это лишь кажется, будто он умеет прощать — любуясь в зеркале собственным отражением, он может внушить себе, что человек такой широкой души, как он, способен, пожалуй, и на прощение. На самом же деле он никогда никому ничего не прощает и ничего не забывает.

Для M∴ и всех нас стало приятной новостью Ваше единодушное и спокойное избрание председателем Общества, и мы все — и “учителя”, и ученики — шлём Вам свой братский привет и горячие поздравления в связи с Вашим вступлением в эту должность. Теперь это уже свершившийся факт, который примиряет нас даже с печальными и унизительными для нас известиями о том, что, по словам м-ра Хьюма, ему теперь вообще нет никакого дела ни до чела, ни даже до их учителей, и он не испытывает ни малейшего желания встречаться ни с теми, ни с другими. Но довольно толковать о человеке, натуру которого лучше всего описывает тибетская пословица:

“. . . он подобен птице ночной: днём он кажется изящным котом, а в ночном мраке — мерзкой крысой”.

Вот Вам совет — это искреннее предупреждение от нас обоих: не доверяйте этому юнцу Ферну — держитесь от него подальше. Его тихая безмятежность и широкие улыбки, когда он говорит Вам о том, что, мол, “это ничего, ну, поругает, но потом сам же и похвалит” и что лучше уж получить нагоняй, чем отставку — всё это сплошное притворство. Его покаянное письмо M∴ — которое тот пересылает Вам на хранение — написано вовсе не от сердца. Не спускайте с него глаз, иначе он так перемешает Вам все карты, что гибель Общества станет неизбежной, ибо он поклялся великой клятвой в душе: Общество должно либо погибнуть, либо восстать вместе с ним. Если он провалится и в следующем году — а всё именно так и случится, ибо этот неисправимый иезуитик и лжец не сможет не провалиться даже при всей своей огромной одарённости — он не остановится ни перед чем, чтобы вместе с собой утащить на дно и Общество — по крайней мере в том, что касается веры в “Братьев”. Попытайтесь спасти его, если только это возможно, дражайший друг мой. Приложите все свои силы, чтобы обратить его к истине и заботе о других. Просто жалко смотреть, как все эти недюжинные дарования тонут в трясине зла — вот такую мощную прививку он получил от своих учителей ещё в отрочестве. Пока же ни под каким видом не показывайте ему моих писем.

Теперь что касается Ч.К. Мэсси и Ваших писем. И его ответ, и Ваше письмо к нему превосходны. Вне всякого сомнения, среди британских теософов едва ли найдётся человек более чистосердечный, правдивый и благородный (исключением не является и С. Мозес), чем он. Единственный и главный его недостаток — слабость. Узнай он в один прекрасный день, как глубоко несправедлив он в своих мыслях о Е.П.Б. — и с этой минуты он, как никто другой, будет терзаться своим чувством вины перед ней. Но об этом позже.

В своём письме к Х. на эту тему я, если помните, “запретил любые мероприятия” по той причине, что Британское теософское общество к тому времени попросту развалилось и фактически его больше не существовало. Но, если мне не изменяет память, я там написал и другое: если им удастся восстановить его на прочной основе и в составе с такими людьми, как миссис К. и её секретарь, то мы не будем против того, чтобы обучать их через Вас — в общем, что-то в этом роде.

Разумеется, я возражал против того, чтобы мои письма были распечатаны и стали ходить по рукам, как послания ап. Павла на эфесских базарах, — я просто заботился о спокойствии отдельных членов Британского Т.О., которые не слишком-то верили в наше существование (да и по причине моих насмешливых и критических замечаний в их адрес). Но я нисколько не возражаю против таких мероприятий, которые предложил Ч.К.М. Однако пусть они вначале организуются, пусть избавятся от таких фанатиков, как Уайлд — пусть прямо выставят их за дверь. Он отказал в приёме в Общество сестре м-ра Хьюма, миссис Б., на том лишь основании, что, не имея случая наблюдать месмерические явления собственными глазами, она и не верила в них. Он отказал Круксу, хотя, как мне говорили, тот представил рекомендацию от Ч.К.М.

Я никогда не откажу в помощи и сотрудничестве никакой группе людей, если эти люди искренне и жадно ищут знания. С другой стороны, если принимать таких людей, как м-р Хьюм, — то есть людей, готовых в любой организационной системе, куда бы ни попали, с наслаждением исполнять роли Тифона и Ахримана из древнеегипетских и зороастрийских учений — то лучше о подобных планах забыть навсегда. Я с ужасом думаю о том, что наша философия вполне может появиться в печати в изложении м-ра Х.

Мне довелось прочитать три его очерка, а точнее главы, посвящённые Богу (?) космогонии, и кое-какие его проблески мыслей о происхождении вещей вообще, и вынужден был зачеркнуть почти всё им написанное. Он попросту делает из нас агностиков!!! Мы, мол, не верим в Бога лишь потому, что пока не имеем доказательств и проч. Но это смешно до нелепости: если только он опубликует всё это в том же виде, в каком я прочитал, то я велю Е.П.Б. или Джуалу Кхулу опровергнуть всё напрочь — я не могу допустить, чтобы священная наша философия подверглась столь грубому искажению.

По его словам, люди никогда не примут всей истины целиком. До тех пор, пока, дескать, мы не ублажим их надеждой в существование “любящего Отца и творца небес”, нашу философию будут отвергать a priori. И в этом случае, мол, чем меньше подобных глупцов услышит о наших доктринах, тем будет лучше и для первых, и для вторых. Что ж, если людям нужна истина, одна только истина и ничего, кроме истины, — милости просим. Но они никогда не дождутся (по крайней мере) от нас уступок в угоду общественным предрассудкам. Как Вы полагаете, “справедливо” это и — честно, “с европейской точки зрения”? Прочитайте его письмо и судите сами.

Правда, дорогой мой друг, состоит в том, что, невзирая на огромный прилив мистицизма, захватившего ныне определённую часть интеллектуальных кругов Европы, западному человеку пока ещё не хватает достаточных знаний, которые позволили бы ему принять то, что мы называем мудростью в самом высоком её понимании. Званием “истинный мудрец” и почётом пока ещё награждается в своём кругу лишь тот, кто ловчее других умеет построить свою деловую карьеру, приносящую ему максимальную материальную выгоду — в виде почестей или денег. Подлинный же смысл того, что есть мудрость, всегда был и ещё долгое время — вплоть до конца пятой расы — будет закрыт от всякого, кто охотится за богатствами ума ради самих этих богатств, ради благ и плодов, которые они ему дают, и кто не ставит перед собой вторичной задачи использовать эти богатства ради превращения их в материальные блага [для всех]. Большинство Ваших соотечественников, поклоняющихся злату, сочтут наши аргументы и теоремы чистой фантазией или бредом сумасшедшего.

Допустим, “Фрагменты” или даже Ваши собственные блестящие письма, опубликованные в журнале “Лайт”, и попадут в руки широкой читающей публики — а среди неё могут оказаться и материалисты, и теисты, и христиане. Прочитав их, девять из десяти среднестатистических читателей, скривив губы в презрительной усмешке, зададут Вам вопрос: “Всё это, может быть, чрезвычайно умно и глубоко, но какая во всём этом польза для практической жизни?” — и забудут даже думать и о письмах, и о “Фрагментах”.

Но сейчас в Ваших отношениях с Ч.К.М. как будто намечается перелом, и под Вашим влиянием он совершает постепенный поворот в своих взглядах. Он искренне жаждет устроить ещё одну проверку оккультизму — он “открыт для контраргументов” — и мы не должны его разочаровать. Однако я не могу обещать ни им [членам Британского Т.О. — перев.], ни Вам никакого нового материала, пока то, что я уже дал, не будет разложено по полочкам с самого начала (см. “Очерки” м-ра Хьюма), пока не будет систематически изучено, усвоено ими и переварено. Я сейчас занят тем, что отвечаю на очередную порцию Ваших бесчисленных — научно-психологических — вопросов, и этого материала Вам хватит на год-два. Конечно, я всегда буду готов предоставить Вам дополнительные разъяснения — а это значит, что неизбежно появится и дополнительный материал, но я положительно отказываюсь двигаться в обучении дальше, прежде чем Вами будет понят и усвоен весь предыдущий материал. Также я не хочу, чтобы какая-либо часть моих писем публиковалась прежде, чем будет Вами отредактирована, приведена в надлежащий вид и порядок. У меня нет времени писать “статьи” в строгом смысле этого слова, да и литературные мои дарования не простираются так далеко.

Вот только как быть с Ч.К.М., с его стойким предубеждением против автора “Исиды” и нас самих, дерзко попытавшихся было ввести Эглинтона в священные пределы Британского Т.О. и назвать + “Братом”? Неужели наши коллективные грехи и отклонения от “европейской точки зрения” должны превратиться в досадное препятствие, которое не позволит нам достичь взаимного доверия? Неужели они будут и дальше приводить к бесконечным подозрениям и непониманию друг друга? Я пока не готов незамедлительно представить британским теософам доказательства того, что мы действительно существуем, существуем во плоти и крови, и я не являюсь никаким “сообщником” Е.П.Б.: всё это вопрос времени и — кармы. Но если первое, допустим, нам доказать и не составит труда, то опровергнуть второе будет не так-то легко.

Человека по имени К.Х., то есть смертное существо с довольно заурядной внешностью, сравнительно неплохо знакомого с английским языком, ведантистской и буддистской философией и даже умеющего показать парочку фокусов, пользующихся успехом в светских салонах, найти и представить публике достаточно легко, так что никому и в голову не придёт спорить по поводу того, существует он объективно или нет. Но как со всей убедительностью и не оставляющей никаких сомнений достоверностью доказать, что этот человек, который может легко появиться на публике, — на самом деле не подставное лицо по имени К.Х. и не тайный “сообщник” Е.П.Б.? Вспомните Сен-Жермена и Калиостро — этих двух просвещённейших людей своего времени, прославившихся великими достижениями. А ведь оба они были европейцами — не “варварами-азиатами” вроде меня. Но разве в глазах современников они не оказались обычными самозванцами, мошенниками, фокусниками и проч. и проч.? И разве не считаются они таковыми даже теперь, уже новыми поколениями?

Нет-нет, я считаю своим моральным долгом — с Вашим содействием — успокоить его, объяснить ему, что никакого обмана и подлога со стороны Е.П.Б. нет и не было. Ему кажется, будто он обладает абсолютно безупречными доказательствами. А я говорю Вам — таковых у него нет и в помине! То, чем он располагает, — не что иное, как свидетельства подлости некоторых людей, а также бывших теософов вроде Харричанда Чинтамона, переехавшего из Бомбея сначала в Манчестер, и где только не подвизавшегося с тех пор. А ведь это человек, который обокрал Учредителей и Даянанда на 4 тысячи рупий. Он с самого начала (ещё в Нью-Йорке) обманом втёрся им в доверие, а позже, разоблачённый и изгнанный из Общества, бежал в Англию и с тех самых пор горит жаждой мести.

Вторым человеком того же пошиба является д-р Биллинг, муж этой добрейшей и честнейшей женщины, единственного по-настоящему добросовестного и честного медиума, какого я только знаю в своей жизни, — миссис Холлис-Биллинг, на которой он женился ради пары тысяч фунтов стерлингов и которую он разорил уже на самом первом году их супружеской жизни, а затем он вступил в сожительство с другой женщиной-медиумом, и в ответ на гневные упрёки Е.П.Б. и Олкотта он бросил жену, вышел из Общества и затаил чёрную злобу на обеих женщин. С тех самых пор он так и не прекращает тайных попыток восстановить британских теософов и спиритуалистов против своей жены и Е.П.Б.

Пусть Ч.К.М. соберёт все эти факты воедино, разгадает эти ребусы и углядит связь между своими осведомителями и этими двумя негодяями, оклеветавшими двух невинных женщин. Пусть он сначала внимательно и терпеливо разложит всё по полочкам, и потом только решит, верить ему или не верить тем или иным сообщениям — и содержащимся в них “доказательствам” — а иначе он может отяготить свою карму тяжелейшим из всех грехов.

Не существует такого средства, которым два этих человека не побрезговали бы воспользоваться ради успешного претворения в жизнь своих козней. За последние три года Харричанд Чинтамон не упустил ни единого случая втереться в доверие к каждому теософу, которого встречал на своём пути, нашёптывая всем им на уши некие вести, якобы пришедшие к нему из Бомбея о двуличности Учредителей, а среди спиритуалистов он распространял слухи о том, что демонстрируемые мадам Б. феномены — это всё пустышка, “откровенное надувательство”, поскольку, дескать, она и представления не имеет о великих силах йоги. Он предъявлял им её собственные письма, которые получал от неё ещё из Америки и в которых она якобы толкала его к мошенничеству, заставляя выдавать себя за “Брата” и таким образом ещё больше вводить в заблуждение британских теософов.

Пока Х.Ч. занимался подобными и другими проделками, Биллинг “работал” с лондонскими мистиками. Перед ними он выставлял себя жертвой собственной доверчивости — он якобы чересчур доверился своей жене, которая на самом деле оказалась не медиумом, а аферисткой, причём действовала она будто бы по прямому наущенью Е.П.Б. и Г.С.О. Он оплакивал свою горестную судьбу и клялся честью своею (!), что ушёл от неё только потому, что разоблачил её как самозванку — ибо честь его восстала против такого союза.

И вот на основании столь “авторитетных” источников, опираясь на сообщения этих двух сообщников, которые обманом привлекали на свою сторону других, Ч.К.М. мало-помалу и пришёл к решению отречься, откреститься от этого отвратительного, безобразного морока, навязанного ему под видом Е.П.Б. Но, поверьте мне, на самом деле всё обстоит совершенно иначе. Если он станет говорить Вам, что ему были предъявлены документальные подтверждения, скажите, что любой документ, в том числе и его собственное письмо, можно очень легко подделать — оно будет написано его собственным почерком, заверено его собственноручной подписью — причём это письмо может быть такого рода, что, окажись оно только в руках представителя закона, и Ч.К.М. будет легче лёгкого отправить на скамью подсудимых в течение 24 часов. Человек, способный подделать на завещании подпись умирающего, а затем, вложив перо в руку уже скончавшегося человека, водить ею по уже готовой подписи, чтобы свидетели могли под присягой подтвердить, что подпись была действительно сделана у них на глазах, — способен на более гнусные поступки, чем просто очернить не слишком популярную иностранку.

Когда, мучимый последствиями разоблачения и лелея планы мести, Х.Ч. приехал три года назад из Бомбея, Ч.К.М. даже не принял его у себя, не удостоил личной встречей и не стал даже слушать его оправдания, поскольку от Даянанда — которого он в то время признавал своим духовным главой — он получил письмо, где тот предостерегал его от всякого общения с вором и предателем. Вот тогда-то и завязалась тесная дружба между Х.Ч. и Ч. Картером Блейком — иезуитом, исключённым из Т.О. за опубликованную в газете “Пэлл-Мэлл” статью, в которой он выдвигал клеветнические обвинения как против Свами, так и против Харричанда. Чего только за два с лишним года Ч. Картер Блейк ни предпринимал для того, чтобы вернуться в Общество, но на его пути Великой Китайской стеной встала Е.П.Б. Два этих изгнанника ударили по рукам, заключили друг с другом мир и действуют с тех пор в самом трогательном согласии. Так появился ещё один тайный враг — № 3.

Однако перед ними оказалось серьёзное препятствие: преданность Ч.К.М., и тогда всю свою энергию они направили на то, чтобы уничтожить предмет его преданности — Е.П.Б., — поколебав его доверие к ней. Биллинг, у которого не было ни малейшего шанса на успех в этом направлении, — поскольку Ч.К.М. слишком хорошо узнал ему цену, пока выступал в суде защитником его разорённой и брошенной жены, — преуспел, однако, в другом: он поставил под сомнение медиумические способности миссис Биллинг, а также способности её друга, Е.П.Б., выступившей в её поддержку против него на процессе. Теперь поле было отлично подготовлено для того, чтобы засеивать его сорняками всех сортов и видов.

И тут случилось то, чего никто не ожидал, — словно гром разразился среди ясного дня: Свами вдруг обрушился на Учредителей, нанеся этим смертельный удар по своей дружбе с Ч.К.М. Поскольку в самом начале Е.П.Б. представила его всем как некоего высокого чела, посвящённого, то теперь Ч.К.М. вообразил себе, что никаким посвящённым Свами и не был вовсе и что это она, Е.П.Б., в своей неуёмной жажде продвигать дело в ложно понятом направлении всех и ввела в заблуждение! После разразившегося в апреле скандала их общие враги могли теперь брать его просто голыми руками. Поднимите номера газеты “Лайт”, сопоставьте даты и выход в свет статей с осторожными и скрытыми нападками против них. Какое-то время, заметьте, Ч.К.М. пребывал в нерешительности, а затем вдруг ринулся в бой против неё. Неужели же Вы не умеете читать между строк, друг мой?

Ну, а что же С. Мозес? Он, по крайней мере, не станет разносить заведомую ложь и тем более повторять чьи-то злобные поклёпы. Так же, как и Ч.К.М., он, по крайней мере, джентльмен до кончиков ногтей и честнейший человек. Только что из этого? Вы забыли, что и к нам, и к Е.П.Б. он питает глубокое и искреннее раздражение — ведь он спиритуалист, “избранный сосуд” Императора? А Ч.К.М. ничегошеньки не знает ни о законах, ни о таинствах медиумизма, и остаётся его стойким другом. Опять же поднимите номера “Лайта”, и Вы увидите, как из номера в номер раздражение его явно нарастает и уже громко заявляет о себе в его “Записках невзначай” (“Notes By The Way”). Ведь он совершенно неправильно понял Вас — вернее, смысл цитат (без последующих разъяснений), которые Вы привели из моего письма Вам — да и Вы, в свою очередь, не разобрались в сложившемся положении вещей.

Я повторю тогдашние свои слова: “Высших “планетарных духов” отделяет от низших целая бездна (это был ответ на Ваш вопрос, является ли + “планетарным духом”?)”, и тогда я подтвердил Вам: “да, + действительно является “Братом”. Но что такое “Брат” на самом-то деле — Вы знаете? Я, вероятно, не могу нести ответственности за то, что сказала Вам Е.П.Б., взяв это из глубин собственного сознания, ибо с полной достоверностью она о + ничего не знает и нередко просто “грезит”, строя затем из этих “грёз” собственные свои суждения. В результате: С.М. считает нас самозванцами и лгунами — а в худшем случае просто выдумкой, за что благодарить следует Е.П.Б.

Но каковы же реальные факты, и в чём он обвиняет Е.П.Б.? В голове у Ч.К.М. роятся смутные сомнения на её счёт, и с каждым днём они становятся всё чернее и безобразнее. Вот Вам лишь один пример. В январе 1879 года, когда Е.П.Б. гостила у Биллингов в Лондоне, она из-под стола вынула произведённый там ею фарфоровый чайник. Ч.К.М. тоже захотел иметь у себя какой-нибудь феноменально произведённый ею предмет. Согласившись, она произвела небольшой бумажник с бомбейским орнаментом, который оказался в кармане его висевшего в прихожей пальто. Внутри же бумажника — или тогда же, или позднее тем же вечером — была обнаружена полоска бумаги с факсимильным изображением на ней подписи Харричанда Ч. В то время в душе у него ещё не было ни малейших сомнений, поскольку действительно для этого не существовало никаких оснований. А теперь, посмотрите, он считает всё это трюком — в лучшем случае чем-то, что было сделано не без некоторого обмана. Почему? Да потому что в то время он смотрел на Х.Ч. как на чела, он видел в нём почти что великого Адепта, как перед этим всем дала понять Е.П.Б. Но теперь-то он знает, что никаким чела Х.Ч. никогда и не был — да тот и сам это отрицает: по его словам, у него никогда и не было никаких особых способностей, он говорит, что не знает и не верит ни во что подобное. Сегодня он уверяет каждого, что даже Даянанд никогда не был никаким йогом и что тот — самый обычный “честолюбивый самозванец” вроде Магомета.

Одним словом, в адрес Учредителей широким потоком полилась ложь. Потом всплыли какие-то её письма и сообщения от “надёжных” свидетелей, уверявших, будто она действует в сговоре с миссис Биллинг. А отсюда и разговоры о её “сговоре” с Эглинтоном. Всё как будто доказывает, что она — либо прожжённая интриганка, лгунья, ловкая мошенница, либо помешанная визионерка и медиум, которой управляет вселившийся в неё дух! Обычная европейская, западная логика!

А письма? Да измените в письмах один лишь порядок слов, и вся фраза тут же обретёт совершенно иной смысл. Именно так и поступил с её письмами Свами — он эти письма теперь свободно переводит, цитирует и комментирует, не обращая никакого внимания на июльское “Приложение”.

А теперь я попрошу Вас, сделайте милость, внимательно перечитайте ещё раз текст “защиты”. Обратите внимание на откровенную ложь, высказанную этим “великим реформатором” Индии. Вспомните, о чём Вам говорилось вначале, а затем отрицалось. И если моё честное слово имеет хоть какой-нибудь вес в Ваших глазах, то знайте, что Д. Свами действительно был посвящённым йогом, чрезвычайно высоким чела в Бадринатхе, и ещё несколько лет тому назад он действительно обладал и огромными силами, и знаниями, которые он с тех пор утратил. Е.П.Б. сказала Вам сущую правду, как правда и то, что Х.Ч. был одним из его чела, но оказался учеником, пожелавшим следовать “левым путём”. И Вы только посмотрите, во что превратился этот воистину великий человек, которого все мы хорошо знали и на кого возлагали большие надежды. Вот он весь — нравственная развалина, погубленный собственным же честолюбием и теперь из последних сил развернувший свою последнюю битву за то, чтобы удержать первенство за собой, хотя он и знает, что мы этого ему не позволим. И если уж даже этот человек — в десять раз нравственно и интеллектуально превосходящий Харричанда — мог пасть так низко и прибегнуть к столь гнусным средствам, то остаётся лишь догадываться, на что способен пойти его бывший друг и ученик Харричанд, чтобы только утолить свою жажду мести! У первого есть, по крайней мере, хоть какое-то оправдание — безудержное честолюбие, которое он по ошибке принимает за патриотизм, но у бывшего его alter ego нет никакого оправдания вообще: в нём лишь горит желание навредить своим разоблачителям. И чтобы добиться своего, он не остановится ни перед чем!

Вы, вероятно, хотите у меня спросить: а что же мы-то? Почему не вмешались мы сами? Почему мы, естественные покровители если не всего Общества, то, по крайней мере, его Учредителей, не положили конец этим постыдным козням? Что ж, вполне уместный вопрос. Но только я сомневаюсь, сумеете ли Вы меня верно понять, если я отвечу Вам со всей искренностью. Вы пока ещё слабо знакомы с нашими порядками, и даже если бы мне удалось растолковать их Вам, ставлю десять против одного, что Ваши “наилучшие чувства” — чувства европейца — будут глубоко задеты (чтобы не сказать больше) царящей у нас “шокирующей” дисциплиной.

Дело в том, что вплоть до самого последнего, наивысшего посвящения любой чела (и даже некоторые Адепты) предоставляются целиком самим себе и отдаются во власть собственного разумения. Нам приходится вести свои собственные битвы, и знаменитая максима: “Адептом нельзя сделать, им можно только стать” — здесь верна до последней буквы. Поскольку любой из нас является творцом и производителем причин, которые приводят к тем или иным следствиям, то мы вынуждены пожинать лишь то, что сами же и посеяли. Помощь нашим чела предоставляется лишь в тех случаях, когда не они сами повинны в обрушившихся на них бедах — то есть когда причины порождаются какими-то чуждыми, посторонними факторами.

Как легко было бы жить и бороться за звание Адепта, имей мы под рукой чистильщиков, которые знай себе подбирали бы за нами следствия, которые мы то ли по необдуманности, то ли по самонадеянности сами же и порождаем. Прежде чем оказаться снова в миру, они — чела — каждый из них, наделяется в большей или меньшей мере ясновидческими способностями, и теперь, исключив у них эти способности, которые — если только их не парализовать и оставить без внимания — могут привести к раскрытию определённых не подлежащих разглашению секретов, они предоставляются целиком самим себе и должны теперь руководствоваться лишь своими собственными способностями (какими обладают): что им может помешать ими пользоваться? Так, шаг за шагом, набивая шишку за шишкой, чела на собственном горьком опыте обучается умению подавлять свои внутренние побуждения и управлять ими. У него исчезают необдуманность и самоуверенность, и больше он никогда не повторяет прежних ошибок.

Всё, что теперь происходит, вызвано самой Е.П.Б., и Вам, друг мой и брат, я раскрою её недостатки, ибо Вы успешно прошли испытание временем, и Вы единственный, кто до сих пор с ним успешно справился — по крайней мере, в одном: Вы умеете хранить тайну.

Но прежде чем открыть Вам один из главных её недостатков (правда, недостаток этот заключается в его катастрофических следствиях, хотя сам по себе является скорее добродетелью), я должен напомнить Вам о том, что́ так ненавистно Вашей душе, а именно: ни один человек не может связаться с нами, никто не может выказывать желания ближе познакомиться с нами до тех пор, пока не подвергнется проверке с нашей стороны и не пройдёт испытательного срока. Так и Ч.К.М. — как и любой другой, он не мог избежать своей судьбы. Он подвергся испытанию, но поддался обманчивым внешним впечатлениям, став лёгкой добычей собственных слабостей: подозрительности и неуверенности в себе. Одним словом, оказалось, что он не обладает самым первым условием успеха, который должен иметь кандидат — неколебимой верой, если убеждения его покоятся и коренятся в знании, а не строятся на простом доверии определённым фактам. Сегодня Ч.К.М. прекрасно знает, что достоверность некоторых её феноменов не подлежит никакому сомнению, и в этом смысле он стоит на тех же позициях, что Вы сами и Ваша супруга в своём отношении к феномену с жёлтым перстнем. Полагая, что у Вас есть повод для сомнения, и считая, что камень этот был просто откуда-то феноменальным образом доставлен (как в феномене с куклой) и ни о каком изготовлении дубликата — как она утверждала — не идёт и речи; сохраняя в глубине души неприятный осадок от этого — как Вы всегда полагали — никчёмного обмана с её стороны, Вы, тем не менее, не отреклись от неё из-за всего этого, не выступили с разоблачениями и кляузами в газетах, как это сделал он. Одним словом, даже тогда, когда у Вас не оставалось ни малейших сомнений на её счёт, Вы усомнились не в феноменальном происхождении камня, а лишь в точности её объяснений, и, хотя Вы совершенно ошибались в том случае, Вы были, несомненно, правы в том, что не проронили по этому поводу ни слова.

Он же поступил иначе. После трёх лет слепой веры в неё, доходящей почти что до благоговейного полонения ей, он — верный друг и превосходный адвокат — при первом же дуновении складно изложенной клеветы оказался жертвой подлой интриги, и теперь он стал относиться к ней с явным презрением, убеждённый в её вине! Он не поступил так, как поступили бы Вы на его месте, то есть не промолчал, не искал у неё объяснения, предоставив обвиняемой возможность защитить себя, — одним словом, он не стал действовать в соответствии со своей честной натурой, а предпочёл отвести душу, обратившись к публичному печатному изданию, и решил утолить свою злобу на неё и на нас, избрав для этого обходной путь — он обрушился на её утверждения, содержащиеся в “Исиде”.

Между прочим — Вы уж простите меня за это отступление от основной темы — он, судя по всему, вовсе не считает ответ, который она ему дала на страницах “Теософиста”, вполне “честным”! Странная логика у человека, обладающего острейшим логическим мышлением. Заяви он во всех газетах и во всеуслышание о том, что автор или авторы “Исиды” писали свою книгу не чистосердечно, что они то и дело намеренно запутывали читателя, не удосуживаясь предоставить ему необходимые пояснения, и высказали лишь малую часть всей правды, и даже объяви он, по примеру м-ра Хьюма, что книга эта изобилует “практическими ошибками” и грешит заведомо неточно сформулированными утверждениями, — никто бы ему и слова не сказал, поскольку он был бы прав — “с точки зрения европейца”. В этом случае мы охотно его бы простили — опять же из-за того, что он рассуждает, как и положено европейцу — очевидно, что-то прочно засело внутри него и никак не позволяет от себя освободиться. Но называть верное и правдивое объяснение “нечистосердечным” — это нечто, чего я постигнуть не могу, хотя понимаю, что даже Вы разделяете его точку зрения. Увы, друзья мои, я очень и очень боюсь, что наши с вами соответствующие представления о том, что такое правда и что такое ложь, никогда не сойдутся, поскольку решающим для нас является мотив, тогда как вы никогда не выходите за пределы внешних мнимостей. Но вернёмся к главной теме.

Таким образом, Ч.К.М. всё прекрасно знает. Он слишком умный, слишком проницательный наблюдатель человеческой натуры, чтобы не замечать самого главного: у этой женщины нет ни одного возможного мотива для обмана. В его письме есть одна фраза, которая — изложи он её чуть помягче — очень ярко показала бы нам, как отлично он мог бы разбираться в подлинных мотивах, если бы ум его не был отравлен предрассудками, обязанными, вероятно, скорее раздражению С. Мозеса, чем усилиям её трёх вышеупомянутых врагов. Он отмечает en passant, что обман у неё, вероятно, происходит из-за её чрезмерного рвения — правда, он считает его нечестным рвением. И вот теперь хотите я Вам объясню, насколько она действительно виновна?

Так вот знайте: если она когда-нибудь и бывала повинна в настоящем, умышленном обмане вследствие этого чрезмерного “рвения”, то случалось это только в тех случаях, когда на фоне только что произведённого феномена — мы исключим из этого числа лишь такие пустяки, как звон колокольчиков и разного рода стуки — она упорно отрицала какую бы то ни было свою личную причастность к этому феномену. С Вашей “европейской точки зрения”, это — чистейший обман, вопиющая чудовищная ложь, тогда как с нашей, азиатской, точки зрения, — это да, опрометчивое, да, неблаговидное рвение, да, это неправдоподобное преувеличение или то, что янки называют “бахвальством”, во славу “Братьев”. Но если посмотреть на дело с другой стороны, если взглянуть на движущие её мотивы, то мы увидим возвышенное, беззаветное, благородное и похвальное — а вовсе не бесчестное — рвение.

Да, в этом, одном только этом, она и бывала повинна, когда постоянно вводила в заблуждение своих друзей. Ничто не могло её образумить и заставить понять всю бессмысленность и опасность такого рвения. Как же она ошибалась, полагая, будто тем самым она поёт нам славу! А ведь, зачастую приписывая нам производство просто детских феноменов, она лишь принижала нас в глазах общественного мнения и придавала дополнительный вес утверждениям её врагов о том, что она “не кто иной, как обычный медиум”! Всё было бесполезно! По нашим правилам, M∴ не имел права категорически запрещать ей так себя вести. Она должна была пользоваться полнейшей свободой действий, свободой творить те самые причины, которые, спустя время, стали её бичом и привязали к позорному столбу. В лучшем случае он мог ей запретить демонстрацию феноменов, и к этой крайней мере он прибегал огромное количество раз — к великому неудовольствию её друзей и теософов. В чём тут дело? В отсутствии у неё интеллектуальных способностей? Разумеется, нет. Это своего рода психологический недуг, с которым справляться ей было нелегко, если возможно вообще. Её легко возбудимая натура — как Вы верно отметили в своём ответе — всегда готова унести её далеко за пределы истины, устремиться в просторы безудержных преувеличений, и при этом её не терзают ни малейшие сомнения: а не вводит ли она тем самым своих друзей в заблуждение и не злоупотребляет ли тем огромным доверием, какое они питают к ней?

А её шаблонная фраза: “Это не я. Сама я ничего не умею. . . Это всё они — Братья. . . Я — всего лишь их ничтожная и верная раба и орудие в их руках” — не что иное, как откровенная выдумка. Она прекрасно умеет производить феномены — и многократно их производила, — благодаря собственным её природным способностям в сочетании с многолетним регулярным обучением. Причём феномены у неё порой оказываются гораздо интереснее, удивительнее и совершеннее, чем даже у некоторых высоких посвящённых чела, которых она превосходит, благодаря собственному художественному вкусу и чисто западному восприятию искусства. Возьмите, например, её умение мгновенно изготовлять картины: сравните созданный ею портрет “факира” Тираваллы, который упоминается в “Намёках”, с тем моим портретом, который сделал Джуал Кхул. Несмотря на всё его превосходство в способностях, на все выгоды его юности по сравнению с её старостью, несмотря на то неоспоримое и важнейшее преимущество перед ней в том, что его чистейший, беспримесный магнетизм остался незатронутым мерзкими нечистотами вашего мира и общества — как бы он ни старался, что бы ни делал, ему никогда не будет под силу написать такой портрет по той простой причине, что никогда не сможет создать его в собственном уме силой своей тибетской мысли.

Таким образом, приписывая нам все эти дурацкие, несуразные и сомнительные феномены, она — в этом нет никаких сомнений — действительно во многих случаях оказывает нам помощь, избавляя нас порой от необходимости затрачивать до двух третей своих сил, а если мы выговариваем ей за это — ведь зачастую мы не можем помешать тому, что она вытворяет на другом конце провода — она отвечает, что самой ей эти силы не так уж и нужны и что единственная её радость — хоть чем-то помочь нам. Так она и продолжает поступать, убивая себя час от часу и всегда готовая отдать — ради пользы нашей и славы, как она полагает — всю свою кровь до последней капли, и продолжает всё так же отрицать, заявляя в глаза любым свидетелям, будто не имеет никакого отношения ко всему этому. И что же, повернётся у Вас язык назвать это высокое, пусть и безрассудное, самоотречение “бесчестным”? У нас не поворачивается, и мы никогда не согласимся рассматривать её поступки в подобном свете.

И тут мы подходим к самому главному: движимая этими чувствами и в тот момент твёрдо веря (ибо у неё для этого были все основания), что Харричанд — достойный чела йога Даянанда, она представила дело Ч.К.М. и всем присутствовавшим так, будто на самом деле феномены производились именно Харричандом, а потом ещё две недели она без умолку трещала, на все лады расписывая великие способности Свами и высочайшие достоинства его пророка — Харричанда. О том, как жестоко она поплатилась за это, хорошо знает весь Бомбей (и Вы в том числе). Сначала этот “чела” предал собственного учителя и своих сторонников и на деле оказался банальным вором. А затем этот “великий йогин”, “индийский Лютер” принёс в жертву собственным ненасытным амбициям и её саму, и Г.С.О.

Предательство Харричанда — сколь бы шокирующим оно ни показалось Ч.К.М. и остальным теософам в то время — никак не отразилось на её репутации, что было вполне естественным, поскольку Свами, сам пострадавший, взял дело защиты Учредителей в свои руки. Но в том, что касается предательства со стороны “Верховного вождя теософов общества “Арья Самадж”, то это событие оказалось воспринято в совершенно неверном свете, и здесь вся вина пала не на него, совершившего недостойный шаг, а на эту несчастную и слишком преданную женщину: она, некогда превозносившая его до небес, была теперь вынуждена, защищая себя, разоблачить его mala fides и поведать об истинных его мотивах в “Теософисте”.

Такова истинная история и подлинные факты, объясняющие её “обман” — то есть не более чем “нечестность как следствие излишнего рвения”. Без сомнения, она справедливо несёт на себе часть вины. Совершенно очевидно, что она вообще склонна к экзальтации, и если она начинает расхваливать кого-то, к кому питает искреннюю преданность, то восторженность её поистине не знает границ. Так, из M∴ она сделала Аполлона Бельведерского, и яркие описания его физической красоты не раз заставляли его вспыхивать от ярости, ломать в приступе гнева свою трубку и разражаться пламенными тирадами, как это свойственно истинным . . . христианам, да и я сам имел удовольствие слышать, в каких красках она описывает мою собственную персону: ну, просто “ангел чистоты и света” — вот только крылышек не хватает. Порой, да, мы сердимся на неё, но чаще — не можем удержаться от смеха. Тем не менее, те чувства, что толкают её к этим нелепым словоизлияниям, столь пылки, столь искренни и подлинны, что не могут не вызвать к себе уважение и даже тронуть за душу.

Кажется, за всю свою жизнь я повидал немало, но то чувство безудержного восторга, почти экстаза, которое владело несчастной старушкой во время нашей последней с нею встречи в физических телах — а один из нас не виделся с нею три, а второй почти два года — потрясло меня до глубины души. Даже наш флегматик M∴ и тот был явно выбит из своей обычной колеи при столь бурном изъявлении чувств — а он-то и был главным их объектом. Ему пришлось даже применить власть и погрузить её в глубокий сон, поскольку в противном случае у неё мог бы лопнуть какой-нибудь кровеносный сосуд в почках или в печени — во “внутренностях”, как любит выражаться наш общий друг Оксли — пока она лихорадочно пыталась вконец расплющить собственный нос в складках его дорожного плаща, сплошь обляпанного сиккимской грязью. Да, мы оба расхохотались, но, скажите, можно ли было остаться совершенно безучастным к столь сердечному проявлению чувств?

Разумеется, Адепт из неё никакой: слишком уж она подвержена страстям, а мы не имеем права поддаваться личным привязанностям и чувствам. Вы никогда не узнаете её так же глубоко, как мы, а стало быть, никто из вас не может и судить о ней беспристрастно и безошибочно. Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, и, цепляясь за чисто внешние проявления, вы можете что-то расценивать как “достоинство” — мы же предпочитаем выносить об этом свой приговор лишь после досконального исследования объекта, добравшись до самого его донышка, а до всего чисто внешнего нам нет никакого дела. На Ваш взгляд (как и на взгляд всех, кто продолжает любить её, вопреки ей самой), Е.П.Б. — это, в лучшем случае, человек со странными причудами, некая психологическая загадка: импульсивная и добросердечная, не чуждая, однако, пороку лукавства. Мы же, со своей стороны, под этой внешней мишурой эксцентричности и всевозможных причуд обнаруживаем глубочайшую мудрость, которая таится в её внутреннем “Я” — и мудрость эта столь глубока, что Вы и приметить-то её вряд ли сможете. При чисто поверхностном взгляде на неё — на то, как она ведёт себя в домашнем кругу, как напряжённо работает, как день её заполнен самыми обычными делами и заботами — вы замечаете лишь её непрактичность, женские капризы, а нередко и нелепость и безрассудство её поступков. Мы же, наоборот, ежедневно обнаруживаем для себя самые тонкие и чистые черты её внутренней природы. У какого-нибудь непосвящённого психолога на это ушли бы многие годы непрерывного и зоркого наблюдения, многие часы скрупулёзного анализа и попыток проникнуть в глубины этой самой неуловимой из тайн — человеческого ума — и одной из самых сложнейших машин — ума Е.П.Б. — и таким образом научиться понимать её истинное внутреннее “Я”.

Всё это Вы можете изложить Ч.К.М. Я внимательно наблюдал за ним и теперь вполне уверен: то, что расскажете ему Вы, подействует на него гораздо сильнее, чем любые слова, высказанные ему лично хоть дюжиной “К.Х.”. Между нами двумя встал “Император”, и боюсь, что это навсегда. Доверие его к утверждениям живого друга-европейца не сможет поколебать ни один из азиатов, которые в его глазах если и не бессовестные “сообщники”, то — чистейшая фикция. Однако я бы хотел, если возможно, показать Вам, как в высшей степени несправедливо и дурно поступил он по отношению к ни в чём не повинной — в любом случае, относительно невинной — женщине. Какие бы безумства она ни совершала в пылу своей горячности, ручаюсь Вам своей честью, она никогда не занималась обманом. Ни разу в жизни она не произнесла ни слова заведомой лжи, хотя зачастую и оказывается в щекотливом положении, когда ей приходится много чего скрывать в силу принесённого ею обета молчания. Итак, с этим вопросом покончено.

А теперь я ещё раз возвращаюсь к вопросу, который — знаю, дорогой друг мой — Вам глубоко неприятен, поскольку Вы не раз говорили и писали мне об этом. Желая, однако, прояснить Вам кое-какие вещи, я всё же вынужден снова заговорить об этом. Вы часто задаёте вопрос: “Почему Братья упорно отказываются обратить своё внимание на таких достойных, таких честных теософов, как Ч.К.М. и Худ, или на такие жемчужины, как С. Мозес?” Что ж, отвечаю Вам со всей ясностью: мы обратили на них своё внимание — как только этот последний упомянутый джентльмен вступил в сообщение с Е.П.Б. Все они, так или иначе, подверглись проверке и испытанию, но оказалось, что ни один из них не отвечает нашим требованиям.

Особое внимание M∴ обратил на “Ч.К.М.” по причинам, которые я объясню ниже, а что из этого вышло, Вам хорошо известно. Вы можете сказать, что подвергать людей проверке в тайне от них самих бесчестно, и что мы должны были предупредить их об этом и проч. и проч. Что ж, в ответ я могу сказать лишь одно: может быть, это и так, с вашей европейской точки зрения, — мы же, азиаты, должны строго следовать собственным правилам. Характер человека, истинную, внутреннюю его природу никогда по-настоящему не познаешь, если этот человек понимает, что за ним наблюдают, или когда он стремится к какой-то цели. Кроме того, полковник О. никогда не делал секрета из этих наших обычаев, и все британские теософы должны знать, если им до сих пор это неизвестно, что всё их общество — с того самого дня, как мы дали согласие на его учреждение — проходит положенный испытательный срок.

Что же до Ч.К.М., то из всех теософов его выбрал M∴, преследуя вполне определённые цели, уступая назойливым просьбам Е.П.Б. и взяв особое обещание с его стороны. “Однажды он предаст тебя, пумо!” — не уставал он повторять ей в ответ на её мольбы принять его в регулярные ученики вместе с Олкоттом. “На это он никогда, никогда не пойдёт!” — убеждённо заверяла его она. “Ч.К.М. — самый лучший, самый благородный и проч. и проч. и проч.” — за этим следовал длинный ряд хвалебных эпитетов в превосходной степени. Два года спустя она говорила то же самое в отношении Росса Скотта. “Никогда ещё у меня не было двух таких верных и преданных друзей!” — уверяла она своего “Хозяина”. А тот лишь ухмылялся в бороду и велел мне готовиться к “теософскому” венчанию.

И что же? Один из них проходил испытание в течение трёх лет, другой — трёх месяцев. Не мне Вам напоминать о том, что́ из всего этого получилось. А ведь ни одному из них не только не пришлось проходить через какие-либо искушения, но последний получил в придачу ещё и жену, более чем способную составить ему полное счастье и обеспечить связями, которые окажутся ему весьма кстати в один прекрасный день. Для того, чтобы убедить Ч.К.М., ему был продемонстрирован ряд объективных и самых подлинных феноменов, а к Р. Скотту явился в астральной форме сам M∴. В одном случае мы получили месть со стороны трёх беспринципных человек, а во втором — ревность со стороны пошлого глупца, положившая конец хвалёной дружбе и показавшая “Старушке”, чего эта дружба действительно стоит. О, несчастное, доверчивое, легковерное создание! Отнимите у неё ясновидческие способности, ограничьте в ней интуицию лишь отдельными направлениями — что и почёл своим долгом сделать M∴ — и что останется от неё? Беспомощная женщина с разбитым сердцем!

А вот Вам другой пример — случай с Ферном. Его развитие, которое проходит у Вас на глазах, может служить Вам полезным примером, показывающим, что в отдельных случаях мы применяем и гораздо более серьёзные методы для всестороннего испытания заключённых в человеке латентных моральных качеств. Каждый человек содержит в себе широчайшие потенциальные возможности, и в обязанности Адепта входит задача поместить будущего чела в такие обстоятельства, которые должны позволить ему избрать “путь правой руки” — если в человеке имеются задатки к тому. Мы вольны вести и направлять кандидата по верному пути, но не можем лишать его свободы выбора. В лучшем случае мы можем после успешного завершения испытательного срока лишь указать ему: поступай так-то, и ты пойдёшь по правильному пути, в противном случае ты изберёшь неверный путь. Но до тех пор, пока этот период не пройден, мы оставляем кандидатов наедине с их собственными битвами, из которых они выходят кто как может. Иногда нам приходится поступать таким же образом и с высокими и посвящёнными чела — такими, как, например, Е.П.Б. — в тех случаях, когда они получают разрешение работать в миру, чего все мы стараемся по возможности избегать.

Более того — и желательно, чтобы Вы запомнили это навсегда, если мои предыдущие письма о Ферне ещё недостаточно широко открыли Вам глаза, — мы подвергаем своих кандидатов тысячам самых разных искушений: это позволяет нам вытащить наружу всю их внутреннюю природу и позволить ей одержать победу в ту или иную сторону. С Ферном случилось то, через что уже проходил каждый кандидат до него и через что с различными результатами будет проходить каждый после него. Каждому из нас пришлось проходить испытание, и если какой-нибудь Мурад Али такого испытания не выдерживал, то я, например, завершил его успешно. Венец победителя должен достаться только тому, кто достоин его, кто не побоится вступить в единоборство с Марой и сокрушить демона похоти и земных страстей, и не мы, а он сам должен возложить этот венец на свою главу. Не случайно Татхагата говорил: “По-настоящему велик не тот, кто способен победить в сражении тысячи врагов, а лишь тот, кто способен покорить самого себя” — более трудной битвы не существует. Будь это не так, звание Адепта не стоило бы и гроша. А поэтому, дорогой брат мой, не удивляйтесь и не вините нас, как Вы легко это делали до сих пор, за то, как мы поступаем с нашими прошлыми, настоящими и будущими кандидатами. Судить о целесообразности наших собственных действий или тех, которые мы позволяем другим, может лишь тот, кто способен провидеть самые отдалённые последствия вещей. То, что сегодня выглядит неверностью, может в конце концов обернуться самой глубокой, самой искренней преданностью. Пусть лишь время рассудит, кто был прав, а кто не оправдал доверия. Тот, кто сегодня выказывает искреннюю и несомненную преданность, может завтра, при ином стечении обстоятельств, оказаться способным на предательство, чёрную неблагодарность, трусость и безрассудство. Стебель камыша, если превысить пределы его гибкости, может легко разломиться пополам. Должны ли мы винить его за это? Нет, но только из-за того, что мы должны жалеть и жалеем его, мы не можем отдать ему предпочтение и включить в ту часть камышей, которые уже прошли испытание и доказали свою прочность, а стало быть оказались пригодны в качестве строительного материала для того нерушимого храма, который мы теперь столь заботливо возводим.

А теперь о других делах.

Мы задумали некоторые изменения, и в этом я рассчитываю на Вашу помощь. Назойливые и беспардонные попытки м-ра Х. вмешиваться в дела Головного общества, как и его страсть верховодить всем и вся, привели нас к заключению, что нам стоит попробовать некоторые дополнительные меры. Нужно через журнал “Теософист” и циркулярные письма, направленные в каждый филиал, довести до сведения “всех заинтересованных сторон”, что до сих пор они слишком часто и безо всякой на то надобности оглядывались на Головное общество, ожидая от него ценных указаний и видя в нём образец для подражания. Это сильно затрудняет работу. Хотя Учредители и пытаются честно и объективно вести себя по отношению ко всем членам Т.О. во всех вопросах, но при том огромном разнообразии конфессий, мнений и ожиданий, которые присутствуют среди его членов, они не могут удовлетворить все стороны одновременно, как бы того ни хотели. Стараясь быть беспристрастными, они никому не отказывают в том, что уже разрешили кому-то другому. Так, в своих различных филиалах они неоднократно публиковали критические материалы о ведантизме, буддизме и индуизме, а также о произведении “Веда Башья”, принадлежащем Свами Даянанду — их самому верному и в то время самому ценному союзнику. Однако поскольку все эти материалы были направлены против нехристианских вероучений, то никто и не обратил на них ни малейшего внимания. Вот уже более года журнал регулярно публикует комментарии, несовместимые с идеями “Веда Башьи”, и публикует их бок о бок с комментариями, поддерживающими “Веда Башью”, для того чтобы не обидеть ведантистов Бенареса. И вот теперь с резкими обвинениями против Учредителей публично выступил м-р Хьюм, требующий наложить запрет на публикацию антихристианских материалов. Я прошу Вас принять всё это во внимание и довести эти обстоятельства до сведения полковника Чесни, который, судя по всему, вообразил себе, будто теософия враждебно настроена против одного только христианства. На самом же деле она совершенно беспристрастна и, каковы бы ни были личные взгляды обоих Учредителей, журнал Общества не имеет к ним никакого отношения, и будет и впредь столь же охотно публиковать материалы, направленные одинаково как против христианства, так и против ламаизма. Во всяком случае, рассчитывая на то, что Е.П.Б., как мы оба надеемся, всегда с благодарностью примет от Вас любые советы в этих вопросах, именно я и посоветовал Е.П.Б. “окоротить” м-ра Хьюма, чтобы он не слишком-то хозяйничал в Обществе, и Вы можете так прямо и сообщить ему об этом.

Что же касается нововведений, то как Вы думаете, что если предоставить нашим филиалам совершенно иной статус? Даже христианский мир, с его божественным обоснованием Всемирного Братства, разбит на тысячу и одну секту, и, хотя все они как будто и действуют воедино под общим знаменем Креста, между ними, по существу, царит вражда, и власть Папы ни во что не ставится среди протестантов, тогда как указы протестантских синодов поднимаются на смех римскими католиками. Разумеется, даже в наихудшем случае я не пожелал бы такого же положения вещей для теософских организаций. Я хочу лишь того, чтобы вышел простой документ, в котором было бы сказано о целесообразности изменить нынешний порядок формирования филиалов и объём их полномочий. Пусть все они учреждаются и санкционируются, как и прежде, Головным обществом, и остаются в формальной зависимости от него.

В то же самое время пусть каждый филиал, ещё до своего учреждения, изберёт для себя какую-то рабочую цель — цель эта должна, естественно, совпадать с общими принципами Т.О., но при этом она должна будет иметь свои характерные особенности, свою определённость и отличаться от других: она может лежать как в религиозной, так и в общеобразовательной или философской плоскости. Это расширило бы поле деятельности Общества на общих направлениях, позволило бы работать по-настоящему и с большей пользой, а поскольку каждый филиал получил бы, так сказать, независимость в выборе своего modus operandus, то у них меньше оставалось бы поводов для жалоб друг на друга и par consequence — для вмешательства в их деятельность. Во всяком случае, я надеюсь, что этот весьма приблизительный план в Вашей по-деловому устроенной голове найдёт самую благоприятную почву для дальнейшего развития ради успеха дела. А если, взяв за основу приведённые выше разъяснения подлинной позиции “Теософиста” и указав все вышеупомянутые и остальные основания, Вы напишете текст документа, если не для ноябрьского, то хотя бы для декабрьского номера, то тем Вы весьма обяжете и M∴, и меня самого.

Но было бы и невозможно, и небезопасно доверять этот вопрос, требующий самого деликатного обращения, кому-либо из редакторов журнала. Е.П.Б. ни за что не упустит столь удобного случая оторвать голову какому-нибудь падре, а Г.С.О. не преминет отпустить парочку лишних комплиментов в адрес Учредителей. Всё это не принесёт пользы делу, поскольку я хочу ясно всем показать, что “редактор” и “учредитель” — это два совершенно различных субъекта, хотя они и совмещены в лице одного и того же человека. Я не бизнесмен-практик и потому чувствую себя явно не в своей стихии. Не могли бы Вы оказать мне в этом помощь, мой друг? Было бы прекрасно, если бы мы могли “закинуть удочку” уже в ноябрьском номере — как бы в ответ м-ру Хьюму на его весьма невежливое письмо, которое я, разумеется, не разрешу публиковать. Но Вы могли бы взять его за основу для подготовки редакционного ответа на него.

Но вернёмся к реформе филиалов, так как этот вопрос необходимо тщательно продумать и взвесить, прежде чем выносить по нему окончательное решение. Если человек вступил в Общество, у него больше не должно быть никаких новых разочарований. Каждый филиал должен избрать для себя чётко определённую цель и работать в этом направлении, причём тщательнейшее внимание должно уделяться подбору кандидатур на должность председателя филиала. Если бы “Эклектическому” обществу было изначально предложено работать на условиях известной самостоятельности, то и результаты его работы могли бы оказаться гораздо лучше. Между Головным обществом и его филиалами всегда должно сохраняться единодушие в мыслях и действиях в рамках широкой платформы основополагающих принципов Общества, но каждый филиал при этом должен пользоваться самостоятельностью в любых своих действиях, не противоречащих этим принципам. Скажем, филиал, образованный умеренными христианами, разделяющими цели Общества, мог бы занимать нейтральную позицию во всех вопросах, касающихся других религий, и ему должно быть абсолютно всё равно, какие религиозные взгляды исповедуют лично “Учредители”, а журнал “Теософист” мог бы с одинаковым успехом предоставлять свои страницы как для гимнов во славу Агнца, так и для шлок, посвящённых священной корове. Если бы Вам удалось претворить эту идею в документ, я мог бы представить его нашему почтенному Когану, который теперь, когда Вы стали председателем, уже больше не хмурится, как обычно, а уголки его глаз стали лучиться мягкой улыбкой. Я хотел предложить это ещё в прошлом году, но этому помешали грубые действия бывшего неукротимого председателя Общества, из-за которых меня и “уложили в постель” раньше, чем планировалось первоначально.

Я тут получил письмо от “Аз есмь”, оно полно высокопарных упрёков и датировано 8 октября. В нём он говорит, что ещё 5-го числа предложил Вашу кандидатуру, и пишет о “нежелании оставаться в своей должности” и о “своём” огромном желании, чтобы Вы заняли его место. Он осуждает “всю целиком систему и политику” нашего ордена. Ему они представляются “совершенно неверными”. А подытоживает он всё следующими словами: “Разумеется, я прошу Вашего содействия в том, чтобы “Старушка” не предлагала мне войти в состав совета Общества”. Но вот этого-то как раз ему и не стоит опасаться — он может спать совершенно спокойно и видеть себя во сне Далай-ламой теософов. Однако я должен не мешкая выступить с самым решительным, самым категорическим протестом по поводу его определения нашей системы как “ошибочной”. Да, кое-что из наших принципов ему удалось уловить верно, но не помешай мы ему изучить и переделать всё целиком, то в этом случае мы, пожалуй, вполне соответствовали бы тому определению, которым он нас наградил. Да если бы мы и вправду придерживались тех доктрин, которые он приписывает нам, если бы мы хоть в чём-то соответствовали той картине, которую он нарисовал, если бы мы и на самом деле могли позволить себе молча проглотить те наветы, которыми он опорочил нас в своём сентябрьском письме, то, право, мы вполне заслуженно утратили бы всякое доверие к себе со стороны теософов! Всех нас тогда следовало бы разогнать, не оставив ни в Обществе, ни в мыслях людей даже памяти о нас, шарлатанах и самозванцах, волках в овечьей шкуре, явившихся, дескать, для того лишь, чтобы своими мистическими обещаниями смущать людские сердца, но преследуя при этом самые что ни на есть деспотические намерения, стремясь поработить доверившихся нам чела и отвратить массы людей от истины и “божественного откровения голоса природы” в пользу откровенного и “унылого атеизма” — через полный отказ от веры в “доброго, милосердного Отца и Творца всего сущего” (в том числе, по-видимому, зла и страданий?), который от века возлежит где-то на небесах, опершись на ложе сияющих метеоров и ковыряясь у себя в зубах зубочистками-молниями . . .

Полно, полно, мы уже вдоволь наслушались этих нескончаемых песен под аккомпанемент еврейской арфы христианского откровения!

M∴ полагает, что “Приложение” при необходимости следует расширить и предоставлять его страницы для выражения точек зрения каждого филиала, как бы резко они ни разнились между собой. “Теософист” должен обрести свой неповторимый колорит, должен стать журналом единственным в своём роде. Мы готовы предоставить для этого дополнительные финансовые средства. Я знаю, Вы точно ухватите мою идею, хоть она и выражена очень невнятно. Я передаю наш план всецело в Ваши руки. Если мы добьёмся успеха, то сумеем превозмочь последствия в критический момент этого цикла. Вы спрашиваете, чем Вы можете помочь? Самым лучшим и самым полезным будет претворить в жизнь предложенный план.

Не могу закончить это письмо, не рассказав Вам об одном случае — случае хоть и смешном, но заставившем меня возблагодарить за него судьбу, да и Вам он понравится. Ваше письмо, к которому Вы приложили также письмо от Ч.К.М., я получил на следующее же утро после того, как Вы передали его “малышу”. Я тогда находился в одном из гомпа неподалёку от Фари-Дзонга, куда заехал проведать своего друга по важному делу. Я получил знак о том, что письмо пришло, ровно в ту минуту, когда пересекал широкий внутренний дворик монастыря, целиком сосредоточившись на голосе ламы Тон-дхуб Гьячо (Ton-dhub Gyatcho), и потому не имел времени прочитать содержимое письма. Машинально вскрыв толстый пакет, я лишь бросил на него взгляд и, как мне казалось, положил его в дорожную сумку, которую обычно ношу, перекинув через плечо. На самом же деле, я просто уронил его на землю, а поскольку к тому времени я уже вскрыл конверт и вынул из него содержимое, то при падении всё и рассыпалось по земле. Вокруг меня не было ни души, а я, целиком поглощённый беседой, уже достиг лестницы, ведущей к двери в библиотеку. И тут до меня вдруг донёсся голос одного молодого гелонга, который, высунувшись из окна, что-то кричал, словно увещевая кого-то издали. Я оглянулся и в ту же минуту мне стало ясно, что именно произошло — в противном случае письмо Ваше так навсегда и осталось бы не прочитанным мною. А предстала передо мной следующая картина: письмом Вашим благополучно завтракал почтенный старый козёл. К тому времени животное уже частично покончило с письмом Ч.К.М. и теперь задумчиво готовилось приступить к Вашему — тем более, что написано оно была на бумаге более тонкой и более подходящей для зубов немолодого животного, чем твёрдый конверт и бумага с посланием Вашего корреспондента. Одного мгновения мне хватило на то, чтобы, несмотря на отчаянное сопротивление животного, вырвать письмо из его зубов — но в руках у меня оказались лишь жалкие его клочки! От конверта с Вашим вензелем почти ничего не осталось, и прочитать разрозненные обрывки письма теперь уже было никак невозможно — одним словом, я не знал, что и делать, при виде обрушившейся на меня беды.

А призадумался я вот по какой причине: я не имел права восстанавливать его, как и любые письма, приходящие из “Эклектического” общества, ибо со всех сторон они напрямую связаны с злосчастными “пелингами”. Как же мне восстановить пропавшие части, раздумывал я. И уже было совсем решился обратиться к Когану с нижайшей просьбой сделать для меня исключение в этих обстоятельствах острой нужды, как вдруг увидел перед собой его святой лик и его глаза, которые светились каким-то непривычным блеском, а затем раздался его голос: “Зачем же нарушать правила? Я всё сделаю сам”. В этих простых словах — “кам ми ц'хар”, “я сделаю это” — заключаются для меня самые далеко идущие надежды.

Он восстановил все недостающие части, причём, как Вы видите, сделал это очень аккуратно и даже превратил измятый, порванный и сильно повреждённый конверт в абсолютно новый вместе с вензелем и всем прочим, что должно было находиться на нём. Но я-то знаю, какой огромной затраты сил стоила ему эта реставрация, и это вселяет в меня надежду на то, что суровость его очень скоро смягчится. Поэтому я от всего сердца поблагодарил козла, а поскольку он не принадлежит к числу изгоев-пелингов, то в знак благодарности я решил укрепить его зубы, и жалкие их остатки прочно вставил в родные лунки, чтобы он долго ещё мог спокойно пережёвывать пищу потвёрже, чем английские письма.

А теперь несколько слов об этом чела. Разумеется, Вы должны были сами догадаться, что коль скоро производить какие-либо манифестации-тамаша было запрещено Учителю, то то же самое было запрещено делать и его ученику. Чего же Вы ждали от него и почему были “слегка разочарованы”, когда он отказался передать мне Ваши письма через пространство в Вашем присутствии? Малыш — парень перспективный, причём по возрасту он гораздо старше, чем выглядит. Но он ещё совсем зелен в том, что касается европейской мудрости и европейских манер, а потому и натворил много лишнего, вогнав меня в краску и выставив в глупом виде из-за двух дикарей, о чём я уже писал Вам. Сама мысль прийти к Вам за деньгами была нелепа до крайности! Любой другой англичанин на Вашем месте принял бы их за двух бродяг-шарлатанов. Надеюсь, Вы уже получили назад одолженные Вами деньги, которые я выслал Вам с выражениями искренней благодарности.

Натх совершенно прав в отношении фонетического (простонародного) произношения слова “Гью-де” — люди обычно произносят его как “Гью-до”, и это неверно. Однако он ошибается в своих представлениях о “планетарных духах”. Ему это слово неизвестно, и он решил, будто Вы имели в виду “дэв” — служителей дхьян-коганов. Последние-то как раз и являются “планетарными духами”, и, разумеется, было бы нелогичным говорить, будто Адепты стоят выше “планетарных духов”, ведь все мы стремимся стать дхьян-коганами в конечном счёте. Тем не менее, бывали и такие Адепты, которые стояли “выше” некоторых низших разрядов “планетарных духов”. Таким образом, Ваши взгляды не противоречат нашим учениям, как он заявил Вам, хотя и могли бы, если бы Вы имели в виду “дэв”, то есть “ангелов” — “малых богов”. Оккультизм вовсе не обязателен для того, чтобы доброе, чистое эго могло стать “ангелом”, то есть духом, в девачане или вне его, поскольку ангелом становятся в результате кармы.

Полагаю, Вы не станете жаловаться на излишнюю краткость моего письма. За ним вскоре должно последовать ещё одно объёмистое послание: “Ответы на Ваши многочисленные вопросы”.

Е.П.Б. удалось подлатать — правда, ненадолго, но хотя бы на какое-то время.

Сердечно Ваш,

К.Х.

Предыдущее письмо № 110	Оглавление	Следующее письмо № 23a
(предположительная хронологическая последовательность)

Сноски

---