Письмо XIX[1]
Путь нашего самопросветительного паломничества по первоначальному плану лежал на Северо-Западные провинции, эти status in statu[2] Англо-Индии, где о вице-короле знают, но стараются его игнорировать, приказания его принимаются, но мало кто их исполняет, – провинции с правительством деспотическим, подозрительным и неугомонным. Но о них после...
Чтобы снова попасть на Джабалпурскую линию, с которой мы сошли в нескольких милях от Насика, нам приходилось возвращаться на Акбарпур, затем ехать по просёлочным дорогам на станцию Саневад, на железную дорогу Холкара, соединяющуюся с Большою Индийскою Пенинсулярною[3] дорогой. Древние пещеры Багх (Bagh) находились всего за пятьдесят миль [80,47 км] от нас, на восток от Мaнду, и являлись сильнейшею приманкой. Мы колебались, не сделать ли нам крюк, и снова переехать Нербудду. У нашего бабу за Кандешом, как и везде, оказывалось кумовство, которое здесь зовётся "однокастничеством", и мы наперёд могли знать, что встретим и в Мальве вездеприсущих, услужливых бенгальских бабу, рассыпавшихся по землям индостанским, как у нас рассеяны жиды по России. Кстати же к нашему "полку" прибыл ещё один товарищ.
Накануне мы получили через странствующего и богомольствующего санньяси письмо от Свамиджа Дайананды. В Хардваре холера усиливалась с каждым днём, и наш ещё не знакомый нам союзник снова откладывал наше с ним свидание до конца мая в Дера-Дёне (Dehra-Dun), у подножия Гималаев, или же в манящем туриста своей прохладной прелестью Сахарампуре, в сорока милях [64,37 км] от последнего. Странник вместе с письмом принёс нам от свами букет самых странных цветов, о которых, полагаю, в Европе не имеют и понятия. Они растут лишь в известной местности, в Гималайских долинах, обладают удивительной способностью изменять к полудню цвет и, засыхая, по наружности не увядают. Это прелестное растение (Hibiscus mutabilis)[4] от зари до 10 часов утра распускает цвет, представляющий ночью один клубок сжатых зелёных лепестков, и густо покрывается белоснежными цветами как большие белые розы, но к полудню розы начинают алеть: всё более и более краснея, они наконец к четырём часам пополудни делаются тёмно-пунцового цвета как пионы. Цветы эти посвящены асурам (род пери или ангелов в индийской мифологии)[5] и богу Сурье (солнцу). Последнее божество, влюблённое с сотворения вселенной в Асуру постоянно нашёптывает цветку, в котором приютилась его возлюбленная, о своей пламенной любви. Но Асура – девственница и посвятила себя с начала времён служению богине чистоты, патронессе всей монашествующей братии. Любовь Сурьи напрасна: Асура не слушает его... Но цветок краснеет и теряет наружно свою лилейную чистоту под впивающимися в него огненными стрелами влюблённого бога... Туземцы называют это растение Lajaloo (скромницей)[6].
В ту ночь мы ночевали в долине на берегу ручья, разбив палатки под тенистой смоковницей. Нарочно свернув с пути в Бомбей, чтобы повидаться с нами и исполнить поручение Свамиджа, санньяси сидел с нами далеко за полночь, рассказывая о своих странствованиях и чудесах своей когда-то великой родины, о старом "льве" Пенджаба Рунджит-Синге[7] и его геройских подвигах.
Странные, загадочные субъекты встречаются между этими пилигримами. Многие из них чрезвычайно учёны, говорят и читают по-санскритски, видимо следят за современной наукой и политическими событиями, и всё-таки остаются верными своим древним философским воззрениям. Обыкновенно совершенно нагие, за исключением жёлто-кровавого куска опоясывающей им бёдра кисеи (да и то по приказанию полиции в городах, где живут европейцы), они странствуют от пятнадцатилетнего возраста по день смерти, умирая почти всегда в глубокой старости, не заботясь о завтрашнем дне и живя буквально как птицы небесные и лилии в долине. До денег они не дотрагиваются, а живут подаянием и довольствуются горстью риса. Всё мирское имущество их состоит из маленькой тыквенной бутылки для воды, чёток, медной чашки и посоха. Санньяси и свами большей частью сикхи из Пенджаба и монотеисты. Они презирают идолопоклонников и ничего не имеют с ними общего, хотя последние также часто величают себя этими именами.
Но наш новый знакомый был уроженец Амритсара в Пенджабе и воспитан в "Золотом храме", что на Амрита-Сарас (озере Бессмертия). Там находится их верховный гуру – учитель сикхов, который никогда не выходит за пределы своего храма, где он сидит целые дни, изучая священное писание этой странной, воинственной секты – книгу Адигранта (Adigrantha). Сикхи взирают на него как тибетские ламы взирают на своего далай-ламу. Как последний есть воплощение Будды для лам, так амритсарский маха-гуру – воплощение основателя секты для сикхов, Нанака, хотя по их понятиям Нанак никогда не был божеством, а только пророком, вдохновляемым духом единого Бога. Таким образом наш санньяси не был одним из вышеописанных нагих пилигримов, но настоящим акали – одним из шестисот священников-воинов, приставленных к "Золотому храму" для божественного служения и его охраны от нападения жадных мусульман. Звали его Рам-Рунджит-Дас, и его наружность вполне соответствовала принадлежащему ему титулу "Божьего воина", как себя величают храбрые акали. Его наружность была чрезвычайно замечательна и типична, и он скорее походил на геркулесоподобного центуриона[8] древних римских легионов, нежели на кроткого служителя алтаря, хотя бы и сикхского.
Рам-Рунджит-Дас предстал пред нами верхом на прекрасной лошади в сопровождении другого сикха на почтительном расстоянии, по-видимому послушника, либо слуги. Ещё издали он был признан нашими индусами за акали по совершенно отличному от других туземцев костюму. На нём была ярко-голубая туника безрукавка – совершенно такого покроя, как мы видим на изображениях римских воинов; на его мускулистых огромных руках были широкие стальные браслеты и щит за спиной. На голове конической формы синий тюрбан, а вокруг стана, вместо пояса, несколько тяжёлых стальных обручей, о которых злые языки и враги сикхов говорят, что при случае эти священные пояса становятся в руках опытного "Божьего воина" опаснее, будто бы, всякого холодного оружия.
Кому не известна история сикхов, самой воинственной и храброй секты во всём Пенджабе? Слово "сикх" (Sikh) означает "ученик". Основанное в XV столетии богатым и благородным брамином Нанаком, новое учение так быстро прививалось к северным воинам, что в 1539 году (год смерти основателя) их насчитывали уже до ста тысяч человек; а теперь эта секта, тесно связанная пламенным религиозным мистицизмом и своими воинственными наклонностями, исповедует свою веру по всему Пенджабу. Она основана на принципах теократического правления, и её тайные догматы почти неизвестны европейцам, а англичанам так и совершенно незнакомы. Их учение, взгляды, обряды – всё содержится и совершается в величайшей тайне. Знают только одно: сикхи строгие монотеисты, не имеют каст и не признают их, едят всё то, что и европейцы, и – редкое исключение между индусами – хоронят покойников. Второй том Адигранты учит: "боготворить Единого Бога, избегать суеверий, помогать умершим (?) вести строгую нравственную жизнь и жить мечом". Один из их великих гуру (Говинда, сын махараджи), дабы сделать их вполне отличными от мусульман и других индусов, ввёл между ними обычай никогда не брить ни бороды, ни усов и носить длинные волосы. После многих отчаянных сражений, сикхи, врагами коих являлись теперь индусы столько же, как и магометане, остались победителями. Их вождь, знаменитый Рунджит-Синг, установив собственное верховное владычество в верхнем Пенджабе, заключил в начале XIX-го столетия трактат с лордом Ауклэндом[9], и его владения были признаны независимым государством. Но после смерти "старого льва" снова возникли из-за его престола междуусобия между самими сикхами. Махараджа Дулип-Синг (его побочный сын от публичной танцовщицы) оказался до того слабым, что допустил своих сикхов, остававшихся дотоле верными союзниками англичан, попытаться отвоевать от них весь Индостан, как когда-то они завоёвывали пограничные деревни и крепости в Афганистане. Попытка окончилась плачевно как для буйных сикхов, так и для слабого Дулип-Синга, который, чтобы спастись от своих солдат и заслужить прощение от англичан, принял христианство и был тайно перевезён в Шотландию. Его заменил Гулаб-Синг. Верный слову и политической программе Рунджит-Синга; он отказался сделаться изменником, за что и получил в награду прелестную Кашмирскую долину от перепуганных сикхами англичан, а сикхи перешли в неволю к ним, как и остальные индусы.
Но ещё остаются куки, ветвь от надломленного старого дуба сикхизма. "Куки" – секта сикхов и самый опасный элемент в подземном течении индийской народной ненависти. Эта новая секта была основана около 30 лет тому назад Балук-Рамом[10] и образовалась возле Аттока, в Пенджабе, на восточном берегу Инда, где последний, наполняясь водой из Кабульской речки, впервые делается судоходным. Цель Балук-Рамы была двойная: вернуть религию сикхов к её первобытной чистоте и организовать вместе с тем тайное политическое общество, готовое в данную минуту на всё. Это братство, состоящее более чем из 60 000 человек, связано самыми страшными клятвами и залогами: во-первых, никогда не выдавать своих тайн; а во-вторых, не отказываться ни от какого могущего явиться со стороны начальников приказания. В самом Аттоке, где с жителями крепости еле насчитывают две или три тысячи человек, их мало. Нас уверяли, будто "куки" рассеяны по Индии; несмотря ни на какие старания, их совершенно невозможно уличить в чём-либо противозаконном, до такой степени их общество хорошо организовано. Их начальники также неизвестны.
Наш акали подарил нам в тот вечер, только не от свами Дайананды, а от себя, скляночку из горного хрусталя, наполненную священной водой из озера Бессмертия. В случае глазной боли или другого недуга, он советовал нам помочить ею больное место, уверяя, будто одной капли её довольно для излечения самой упорной болезни. Вода в склянке была необычайно чиста и прозрачна, от того ли, что в Амритсарском тулао (резервуаре) воды, по причине множества в нём родников, постоянно переменяются, или от чего другого, но озеро Бессмертия славится во всей Индии необычайною прозрачностью и чистотой своей воды, несмотря на то, что сотни людей ежедневно окунаются в нём. Когда мы посетили это прелестное озеро, или скорее бассейн в 150 кв. ярдов [125,42 кв. м], то каждый камешек и малейшее на нём пятнышко на довольно глубоком дне виднелись словно через чистейшее стекло. Амрита Сарас – прелестнейшее изо всех мест северной Индии. Отражение "Золотого храма" в водах озера представляет нечто волшебное, восхитительное. Один Айвазовский[11] был бы в состоянии передать эту картину на полотне.
Итак, нам приходилось ещё около семи недель колесить с места на место, на выбор: по Бомбейскому ли президентству, по Северо-Западным провинциям, или же по Раджастхану. Что выбрать? Куда ехать? Пред подобным изобилием интереснейших местностей мы колебались, как известное животное между двумя стойлами. Мы так много наслышались о дворцах Гайдерабада и Голконды, прямо переносящих путешественника в волшебную обстановку из Тысячи и одной ночи, что серьёзно стали было собираться повернуть наших слонов к верхнему Синдху и ехать в Гайдерабад, в территорию низама[12]. Нам хотелось посмотреть на этот "город льва"[13], построенный в 1589 году великолепным Мухамед-Кули-Кутб-Шахом, которому всё так приелось на свете, что ему могла надоесть даже Голконда с её волшебными замками и сокровищами. Гайдерабад славится своими зданиями, остатками прежнего величия; по словам Мир-Абу-Талиба, хранителя царских сокровищ, Мухамед-Кули-Шах истратил на украшение города в первые годы своего 34-летнего царствования баснословную сумму в 2 800 000 фунтов стерлингов на английские деньги, хотя самая работа сооружений не стоила ему ни одного пайса[14]… Теперь, за исключением этих памятников величия, Гайдерабад имеет вид кучи сора и навоза; но зато, по отзывам очевидцев, "Британская резиденция" по-прежнему славится в нём на всю страну и недаром зовётся Версалем Индии. История этой резиденции весьма курьёзна и ясно характеризует англо-индийские нравы.
В 1788 году, вероятно вообразив себя калифом, – anch’io son pittore[15] (резиденты суть настоящие калифы), – ирландец, полковник Киркпатрик[16], занимавший в те дни эту выгодную при низаме должность, задумал начать постройку настоящей резиденции, конечно, на счёт гайдерабадского властелина. Здание явилось одним из чудес света. Оно соединяет волшебные сады Семирамиды с роскошью французских дворцов времён регентства. Двадцать две ступени, каждая из цельного куска розового гранита громадных размеров в ширину, украшенные по обеим сторонам колоссальными сфинксами, ведут к портику, во всю ширину коего гигантские коринфские колонны из чистого белого мрамора возносятся до самого верхнего этажа главного здания. Эти колонны на 8 вершков [35,56 см] выше колонн знаменитой "Залы тысячи колонн" челамбрамского храма в Мадрасской резиденции. Полы из чёрного и белого мрамора; надо всеми дверями вделаны гербы Ост-Индской Компании и Англии; в иных куски чистого золота заменяют бронзу львов. Если ведущая под портик лестница справедливо считается "величайшею и роскошнейшею лестницей в Индии", то приёмной зале резиденции может позавидовать любая зала царских дворцов Европы. Она занимает фасад дворца во всю длину и по обеим её сторонам, как в знаменитых соборах, тянутся в два ряда мраморные колонны. Как в Челамбраме, где "зала тысячи колонн" так названа, вероятно, потому, что в ней 936 колонн, так и зала резиденции именуется "стоколонною залой", ибо в ней лишь по 32 колонны в ряд, итого 64, что и так весьма почтенно. Но кроме колонн резной мраморной и бронзовой работы, в этой зале находятся ниши, в которых поставлены статуи индусских и греческих богов и богинь – произведения лучших того времени скульпторов Италии. Все портьеры из малинового, шитого золотом бархата; красного дерева с инкрустациями мебель покрыта такою же материей; 60 зеркал между окнами, цельные, во всю стену, от потолка до полу, в самых дорогих оправах, и три люстры, которым индусы, строившие этот дворец, одно время поклонялись как богам, были выписаны за баснословную цену из Франции. Таковы главные черты этого достойного Алладина дворца, в котором ныне проживают резиденты, обязанность коих – по известному благородному предлогу, выбранному Англией для присоединения себе индийских провинций, – стоять защитниками и посредниками между притеснённым народом и их "не умеющими управлять" влиятельными князьями Индии. Народ, между тем, периодически умирает целыми миллионами с голоду, тогда как одно освещение британской резиденции в приёмные вечера, по официальным отчётам, обходится казне в 1000 фунтов за один вечер…
О, Тартюф[17]! Не Великобританией ли ты прозываешься?..
Но это ещё пустяки в сравнении с прошлым. В «Истории Гайдерабада» (Эдуарда Уэствика) мы читаем следующее:
«В то время как резиденты принимали мужчин, их супруги увеселяли женский пол в отдельном и столь же, если не более, великолепном дворце, отстоящем в нескольких саженях[18] от главного и известном под названием “Ранг Махалла”. Как и первый, он был построен полковником Киркпатриком, бывшим министром при дворе низама. Вступив в брак с индийскою принцессой, он соорудил нарочно для неё эту очаровательную обитель. Обнесённый по азиатскому обычаю высокою стеной, центр сада украшен большим мраморным бассейном со сценами истории Рамаяны, выложенными мозаикой на стенах. Павильоны, галереи, террасы – всё в этом саду украшено в самом богатом вкусе восточной архитектуры, то есть с изобилием мозаики, живописи, позолоты, слоновой кости и мрамора. На празднествах, даваемых мистрис Киркпатрик, являлись "наотчи" (профессиональные танцовщицы) в великолепных одеяниях – подарки “великодушного” резидента. На некоторых из наотчей насчитывали более чем на 30 000 фунтов стерлинг[ов] драгоценностей, и они, положительно, сияли с головы до ног алмазами и другими камнями"…
Слава Ост-Индской Компании, во времена которой компанейские резиденты могли так "великодушничать" на счёт принцев, уже поблекла: теперь ни резидентам, ни самим принцам ничего не осталось. Как древние алхимики, англичане расплавили, в надежде найти философский камень политики, всё золото Индостана; и даже самую Индию – "драгоценнейший алмаз в короне Англии" – истолкли в прах, растопили и обуглили. Счастливы ещё будут они, если Афганистан ограничится тем, что вместо ожидаемой "придачи", для вящего блеска к их обугленному "алмазу" Индии, он их самих не истолчёт в мелкий порошок в своей заколдованной ступе…[19]
Рассказы о чудесах гайдерабадских разжигали наше любопытство, и мы стремились увидеть воочию эту волшебную страну. И Нараян, и бабу, оба несколько раз побывали там, а у Нараяна находились там даже и родственники. Особенно прельщал он нас своими рассказами и описаниями, так как был знаком с каждым уголком центральной Индии. Грустно отражалось в его красноречивых сказаниях всё великое прошлое Индии, великое ещё так недавно – в прошлом [18-м] столетии, в сравнение с её горьким настоящим положением. Как низко упала эта красавица Востока, к ногам которой стремились некогда все мудрецы Греции и богатствам коей завидовали все цари земные!.. Попранное во прах, забитое, всё в ней теперь глохнет, постепенно замирает и исчезает, начиная от малейшего национального порыва, тотчас же подавляемого ревнивой подозрительной Англией, и кончая когда-то роскошными девственными лесами... ныне падающими сотнями десятин[20] разом под топором железнодорожных промышленников.
Было нечто необычайно-пленительное в этих простых рассказах бедного индуса. Словно последней песней лебедя звучала в них нота патриотизма, забитого, сдержанного, но столь же пламенного, как и любовь к родине его славных дедов, заставлявшая их когда-то жертвовать не только богатством и собственной жизнью, но даже жизнью всех им близких – жён, детей, во славу отечества под победоносным знаменем Шиваджи. Напрасно англичане воображают, что своими строгими мерами и западным воспитанием, с одной стороны, и отвратительным поддакиванием и покровительством идолопоклонству, с другой, они выбрали самую благоразумную систему управления. Посредством первого они успешно заменяют, конечно, фальшивую, но всё же искреннюю религию положительным атеизмом; а вторым они только угождают невежественным массам, которых им решительно нечего бояться. Если бы с этой стороны существовала хотя малейшая опасность, то обезоруженные ими идолопоклонники могли бы давно безо всяких ружей и кинжалов, а одними бронзовыми и каменными идолами, высылаемыми сюда ежегодно из Бирмингама тысячами, побить ненавистных им ферринги и утопить их в море. Опасность, стало быть, является со стороны образованных патриотов, самое святое чувство коих – любовь и преданность к родине – англичане попирают ногами при всяком удобном случае. Чем образованнее, развитее становится индус, тем горше для него делается сравнение настоящего с тем, что было.
Приведём один пример из тысяч: индусы более всего гордятся своей прошлой цивилизаций, величием родины в те дни, когда Европа ещё была погружена чуть ли не во мраке каменного периода. По единодушному мнению путешественников и особенно антиквариев, интереснейшим зданием в Гайдерабаде считается "Чахар-Минар", когда-то знаменитая коллегия в Индии, построенная султаном Мухамед-Кули-ханом на развалинах ещё древнейшей коллегии. Она выстроена на перекрёстке четырёх главных улиц, на четырёх арках; под ними свободно проходят высоко навьюченные верблюды и слоны с башнями. Над этими арками возвышается на несколько ярусов само здание коллегии; каждый ярус был предназначен особенному отделу науки. Увы! прошли те дни, когда Индия изучала философию и астрономию у ног своих туземных мудрецов. Теперь эти ярусы превращены англичанами в складочные магазины. В зале, где изучали астрономию и стояли курьёзные инструменты средневековой эпохи, теперь сложен опиум; а залу философии наполняют огромные ящики с ликёрами и запрещёнными как Кораном, так и брахманами ромом и напитком "вдовы Клико"[21].
Мы совсем было собрались в Гайдарабад, когда наши чичероне и товарищи одним словом привели нас в ужас, расстроив разом все наши планы. Дело в том, что в продолжение шести так называемых "жарких" месяцев в году термометр в Гайдарабаде (в Нижнем Синдхе[22]) стоит на 98° в тени (по Фаренгейту [37° С]), а температура воды в Инде достигает температуры крови; в Верхнем же Синдхе, где чрезвычайная сухость воздуха вместе с бесплодностью песчаного грунта делают из климата этой страны нечто схожее с прелестью температуры африканских пустынь, термометр беззастенчиво доходит до 130° в тени (по Фаренгейту [54° С]). Недаром несчастные миссионеры испытывают здесь такую постоянную неудачу; понятно, что среди населения спокойно вращающегося при таком пекле, самые красноречивые Дантовские "описания ада" не в состоянии произвести на местного жителя ничего, кроме разве "прохлаждающего" впечатления.
Рассчитав, что отправиться в Багх нам нет препятствия, но что нечего и думать ехать теперь в Синдх, мы успокоились. Затем мы решили, общим советом, покинуть всякую идею о заранее определённом маршруте и путешествовать наудачу, куда глаза глядят. Вследствие такого плана мы отослали на другой же день наших слонов, и незадолго до солнечного заката подъезжали уже в тонгах[23] к слиянию Вагрея и Гирны, двух знаменитых в летописях индийской мифологии речонок, блистающих чаще всего своим отсутствием, особенно летом. Пред нами, словно притаившееся у противоположного берега чудовище, зияла своими четырьмя отверстиями гора, будто моргая в сумрачном тумане своими впалыми, чёрными глазами... То были пресловутые Багхские пещеры...
Мы могли бы тотчас же перебраться к ним на пароме, но на этот раз благоразумие взяло верх над привлекательною перспективой ночи, проводимой, как в Карли, в пещерах древних отшельников. К тому же наши индусы и даже тангаваллы с паромщиками отказались наотрез сопутствовать нам. Первые – потому что даже днём опасно посещать пещеры, не послав туда предварительно людей с факелами и вооружённых шикари (охотников). Эта часть Амджирского раджа изобилует дикими зверями, особенно тиграми, которых, как видно, наравне с бенгальскими бабу, можно встретить всюду по Индии. Вторые же протестовали потому, что после заката солнца ни один индус не согласится подойти на милю к пещерам. Одни беллати со своими "глупыми географическими понятиями" видят в реках Вагрее и Гирне простые речки; в сущности же то боги-супруги, Шива и Парвати; это во-первых. А во-вторых, багхские тигры не простые тигры, как думают саабы, а слуги садху, святых чудодеев, уже много веков обитающих в этих пещерах; они частенько даже и "оборотни" этих самых вековых старцев, и никто из них – ни боги, ни садху, ни оборотни, ни тигры – не любят, чтоб их тревожили ночью...
Нечего было делать. Грустно взглянув по направлению пещер, мы снова полезли в наши допотопные экипажи и поплелись далее. Бабу с Нараяном решили, что мы переночуем у некоего "кума" в городке Багх, от которого мы находились всего в трёх милях [4,83 км].
Изумительны и непонятны, как и многое другое в Индии, географические и топографические распределения несметных территориальных владений в этой стране. Здесь политические соображения словно постоянно играют в "кастет"[24], изменяя, убавляя, прибавляя; у одного отымая, другому передавая. что вчера принадлежало одному радже или такуру, сегодня находится уже в руках другого. Например: мы находились тогда в радже или штате Амджир, в Мальве, и ехали в Бхаг – городок, который также принадлежит Мальве и включён в Амджирский радж. Мальва (на словах) составляет независимое владение Холкара, однако же, радж Амджирский принадлежит не Тукоджи Рао Холкару, а сыну независимого раджи Амджирского, которого англичане в 1857 году "по ошибке" повесили, а затем позабыли возвратить радж его наследникам. Городок Бхаг и пещеры принадлежат, по какому-то странному стечению обстоятельств, махарадже Синдии Гвалиорскому, который, впрочем, сам не владеет оными, а подарил Бхаг с его 9000 рупий дохода одному бедному родственнику, у которого, между тем, отнял его один раджпутский такур, да так и не отдаёт. Бхаг находится на дороге из Гуджерата в Мальву в самом так называемом Удайпурском ущелье, и поэтому ущелье составляет собственность махараны Удайпурского. Построенный на вершине заросшего лесом холма, Багх пока, как спорная собственность, не принадлежит никому, но зато маленькая крепость его, в толстые ворота которой мы скоро и въехали, составляет частную собственность вместе с находящимся в нём базаром некоего "дхани", то есть вождя Бхималахского племени, по словам нашего бабу, "великого вора и разбойника", который вдобавок оказался его "кумом"...
– Да как же вы ведёте нас к человеку, на которого указываете, как на вора и разбойника? – робко осведомились мы.
– Он "вор и разбойник" в политическом только смысле. Иначе он превосходный человек и самый верный друг. А без него мы и с голоду умрём: ведь базар его собственность, – очень хладнокровно отвечал бенгалец.
Кум оказался, впрочем, в отсутствии; нас принял его родственник и, насколько мы поняли, помощник бхамия (начальника). Нам отвели сад, и едва мы успели разбить палатки, как со всех сторон стали приносить нам провизию. Каждый выходящий из палатки бросал на землю через плечо бетель и мелкий сахар – приношение иностранным духам, которые-де непременно должны были нам всюду сопутствовать. Наши индусы просили нас, впрочем, не смеяться, говоря, что это здесь, в глуши, очень опасно.
Рассуждать с этим народом оказалось напрасным. Мы были в центральной Индии, гнезде всех суеверий страны, и окружённые бхиллями (Bhils). Вдоль всего горного хребта Виндхья, от Джама, на западе "Мёртвого города" и кругом всей Раджпутаны, страна густо заселена этим племенем, самым храбрым, разбойничьим и суеверным изо всех полудиких племён Индии. Несколько слов о них окажутся может быть небезынтересными.
Ориенталисты уверяют, будто название "бхилль" происходит от санскритского корня bhil (отпадать, разлучаться); сэр Дж. Мальколм полагает поэтому, что бхилли суть раскольники, отпавшие от брахманской религии и затем выгнанные из касты. Всё это, быть может, и так; но их племенные предания говорят иное. Конечно, здесь, как и везде, к истории примешана мифология, и до их родословного дерева приходится добираться через густую чащу вымысла. Проведший с нами вечер родственник отсутствующего бхамии рассказал нам следующее:
Бхилли или билли – потомки одного из сыновей Махадэвы (бога Шивы) от прекрасной чужеземной женщины с голубыми глазами и белым лицом, которую бог нечаянно встретил за калапани (за чёрною водой, за морями) в лесу. Из нескольких родившихся от этого союза сыновей, один, столь же замечательный своей красотой, как и порочностью, убил любимого быка Махадэва и был за это изгнан родителем опять за моря, в Джодпурскую пустыню. Загнанный в самый южный её угол, он здесь женился, и вскоре его потомки переполнили страну. Они рассыпались по всему протяжению Виндхийского хребта и начали селиться на западной границе Мальвы и Кандеша, а позднее на лесистых и диких берегах рек Махи, Нармады и Тапти. И все они, наследовав красоту прародителя, наследовали вместе с голубыми глазами и светлым цветом лица разбойничьи наклонности и всю порочность его. "Мы воры и грабители" (наивно говорил нам родственник честного "кума" бабу), потому что так приказал отец нашего прародителя – могучий Махадэва-Шива. Послав его каяться в пустыню, он (то есть бог) сказал ему: "Иди, окаянный, убийца невинного брата твоего, моего сына, быка Нанди.[25] Иди... и живи изгнанником и разбойником на страх братьям твоим"... Так как же мы осмелились бы ослушаться приказами нашего великого бога? Наши малейшие действия совершаются сообразно с распоряжением наших бхамий; а так как последние суть потомки Надир-Синга, первого Бхилалы (плод от супружества раджпута с бхилльской женщиной), то бхамии и считаются нами прямыми посредниками между нашим народом и Махадэва-Шивою"...
Такова власть над бхиллями этих "посредников", что самые ужасные преступления совершаются по одному их слову. Само племя нашлось вынужденным, дабы хоть сколько-нибудь обуздать их безусловную власть, назначить род советников в каждой деревне; этих советников они называют тарви, иногда сдерживающих этих безумно-разбойничьих дхани или лордов. Но их честное слово свято, а гостеприимство безгранично.
История и летописи раджпутских принцев Джодпура и Удайпура подтверждают эту легенду о бхильской эмиграции из их первобытной пустыни, но откуда они явились туда, никто не знает. Тод положительно уверяет, что "бхилли" аборигены Индии, как мины, мерасы, гоанды и те племена, что обитают в Нербудских лесах. Только почему же в таком случае, рядом почти с африканскими типами прочих холмовых племён, бхилли гораздо светлее прочих и даже часто с голубыми и серыми глазами? Что все эти аборигены довольствуются названиями бхомапутра и венапутра, то есть "сыны земли" и "дети лесов", в то время как раджпуты, их первые покорители, именуют себя сурья-ванзами, а брахманы индупутрами – потомками солнца и луны, ещё очень немногое доказывает. В настоящем случае, как мне кажется, их наружность, подтверждающая их предания, имеет гораздо более веса и значения, нежели филология. Как весьма логично выразился д-р Кларк[26]: "обратив должное внимание на следы древних суеверий народа, мы гораздо легче и вернее доберёмся до их первобытных прадедов, нежели научными наблюдениями над их языком; ибо суеверия их привиты к самому корню, а язык подвержен всевозможным изменениям".
Но до сих пор всё то, что мы знаем из истории этого народа, сжато в нескольких словах вышеприведённого предания, да в самых древних песнях их бардов. Поселясь в Раджастхане, эти барды или бхаты навещают бхиллей ежегодно, дабы не терять из виду подвигов своих соотчичей[27]. Их песни – та же история, так как бхаты существуют в их племени с незапамятных времён, воспевая эти подвиги для грядущих поколений, что составляет их прямую и наследственную обязанность. Заметим кстати, что нет во всей Индии мало-мальски воинственного племени, у которого бы не было своих народных бардов. А в самых древних песнях бхилльских бхатов их начало происходит "из-за морей", то есть где-нибудь в Европе. Некоторые ориенталисты, особенно Тод, желают доказать, что раджпуты, покорившие бхиллей – пришельцы скифы, а бхилли – аборигены Индии. В доказательство этого они приводят черты, общие обоим народам, как например: (1) поклонение оружию – мечу, копью, щиту и коню; (2) поклонение и жертвоприношение солнцу (которому скифы, поклонявшиеся мечу, как главному божеству, между прочим вовсе и не поклонялись); (3) страсть к азартным играм (которая у китайцев и японцев развита ещё более); (4) обычай пить кровь врага из черепа (что делают и некоторые краснокожие аборигены Америки) и т. д. Конечно, здесь не место входить в научные этнологические диспуты, но всё же невозможно не заметить, как странно иногда рассуждают учёные люди, когда им приходится защищать излюбленную ими идею. Довольно вспомнить, до какой степени история древних скифов запутана и темна сама по себе, чтоб убедиться, как неосновательно делать подобные выводы, основываясь лишь на слабых исторических данных, которые мы имеем под рукой о тех народах, коих обыкновенно включают в общее название скифов. Что между обычаями древних скандинавов, поклонников Одина (страна коих была действительно занята скифами за 500 лет до Р. Х.), и обычаями раджпутов есть много поразительно общего, это неопровержимо. Только такая тождественность даёт по крайней мере столько же, если не более, права раджпутам указывать на нас, как на "колонию ушедших на запад сурьяванзей", как и нам уверять, что раджпуты – "перекочевавшие в Индию скифы".[28] Скифы Геродота и скифы Птоломея и римских писателей – две совершенно различные народности. Первый называет Скифией страну от устья Дуная до Азовского моря (по Нибуру), до устья Дона (по Роулинсону); а Скифия Птоломея – страна исключительно азиатская, включающая всю северную Азию от Волги до Серики (Китая). К тому же, эта Скифия была разделена западною частью Гималаев, называемою римскими историками "Imaus", на Скифию intra Imaum и на Скифию extra Imaum[29]. При подобной неопределённости, быть может, раджпуты и действительно азиатские скифы, а скифы – европейские раджпуты. Только нынешние раджпутские воины никак не соответствуют описанию наружности скифов, какое находим у Гиппократа: "Тела у этих людей (говорит отец медицины) толстые, грубые, приземистые; суставы их слабы и вялы, животы отвислые, волос на них почти нет и каждый из них походит на другого". Кто, познакомившись с воинами Раджастхана, с этими стройными, гигантского роста молодцами, с длинными волосами и обросшими бородой лицами, узнает в них портреты скифов по Гиппократу? К тому же, скифы – кто бы они ни были – хоронили своих покойников, чего раджпуты, если судить по их древнейшим летописям, никогда не делали. Скифы были кочевым народом, и описаны Гесиодом как "люди, живущие в кибитках и повозках, и питающиеся кобыльим молоком" (кумысом). Раджпуты же народ испокон века осёдлый, живущий в городах и имеющий свою историю, по крайней мере за несколько сот лет до Р. Х. (ранее времён Геродота). И если они празднуют Асвамедду (жертвоприношение лошадей), то уж до "кобыльего молока" никогда не дотронутся и презирают монголов. Геродот говорит, что скифы, называвшие себя сколотами, ненавидели более всего чужеземцев и выгоняли их из своих мест; а раджпуты один из гостеприимнейших и мире народов... Наконец, история довольно ясно указывает нам скифов в войне с Дарием (516 лет до Р. Х.), а в те времена скифы ещё сидят на своих местах, возле Дуная. В те же времена раджпуты уже были известны и Индии и имели своё царство. Что же касается Асвамедды (жертвоприношения лошадей солнцу), на котором Тод основывает главное своё доказательство, напоминая, что скифы тоже приносили в жертву лошадей, то этот обряд упоминается как в Риг-Веде, так и в Айтарее Брахманам. О последнем же сочинении Мартин Хауг говорит, что, по всем вероятиям, оно уже существовало за 2000-2400 лет до Р. Х.
Сознаюсь, от кума бабу́ до скифов и раджпутов допотопных времён – отступление довольно долгое. Опасаясь усыпить читателя, спешу вернуться к пещерам.
Пока местные шикари, под водительством воинственного акали, отправлялись вытравливать могущих находиться в пещерах тигров и оборотней, наш бхиль получил для нас позволение присутствовать при совершавшейся в городе свадебной церемонии. Брахман выдавал замуж дочь, и её в тот же день венчали. Эти новые для нас церемонии были так занимательны, что день прошёл незаметно. Когда мы вернулись домой, то было уже поздно ехать в пещеры, и мы отложили поездку до следующего дня. Между тем опишу виденные нами празднества, тем более занимательные, что обряды сватовства, обручения, свадьбы и т. д. не изменялись в Индии по крайней мере за последние два тысячелетия. Они совершаются по предписанию Ману и без малейшей вариации на древнюю тему. В своих религиозных воззрениях Индия как бы кристаллизовалась, и кто видел брак индусов в 1879 году, знает его наверное и в древней Арьяварте за 1000 лет до настоящей эры.
Радда-Бай
Сноски
- ↑ Московские ведомости, № 97, 07.04.1880, стр. 4-5; Русский Вестник, апрель 1883, Приложение, том 164, с. 179-196.
- ↑ Государство в государстве (лат.). – Ред.
- ↑ Полуостровной (англ. peninsular). – Ред.
- ↑ Гибискус изменчивый (лат.). – Ред.
- ↑ Этих асур не следует смешивать с асурами или "дьяволами", которых мифологическая история Индии называет первым вторгшимся в страну неприятелем и которые, по всей вероятности, были древние ассирияне.
- ↑ Мимоза стыдливая (лат. Mimosa pudica). – Ред.
- ↑ Ранджит Сингх (1780-1839) – первый махараджа Пенджаба, создатель независимого сикхского государства, правивший северной частью Индийского полуострова в начале 19-го века. Слово сингх означает лев. – Ред.
- ↑ Центурион (лат. centurio – сотник) – командир центурии, военного подразделения римской армии, состоящей из около 80 легионеров. – Ред.
- ↑ Окленд Колвин (1838-1908) был колониальным администратором в Индии (большую часть времени) и Египте (1880-2). Он занимал пост вице-губернатора Северо-Западных провинций (как и его отец), территорий, включавших Пенджаб. – Ред.
- ↑ Балак Сингх (Balak Singh, 1797-1862) – индийский религиозный лидер сикхов, основатель секты намдхари (куки). Баба Рам Сингх (Baba Ram Singh, 1816-1885) – преемник Балака Сингха. – Ред.
- ↑ Иван Константинович Айвазовский (1817-1900) – русский художник-маринист армянского происхождения, считающийся одним из величайших мастеров этого жанра. – Ред.
- ↑ Низам – наследный титул правителей династии Гайдерабадов. – Ред.
- ↑ Хайдар – по-арабски лев, а абад – поселение, жилище. Гайдерабад назывался прежде Бхагнагаром (счастливым городом), получив своё имя от любимой наложницы шаха Мухамед-Кули, которую звали Бхагмати; но после её смерти изменили название.
- ↑ Пайс (англ. pice) – мелкая монета в Индии (до 1950 г.), равная 1/64 часть рупии. В тексте: ни одного риса. – Ред.
- ↑ Я тоже художник (итал.) – восклицание, вырвавшееся у Корреджо при виде картины Рафаэля «Сикстинская мадонна» и вошедшее в поговорку, как проявление уверенности в своём призвании и мастерстве. – Ред.
- ↑ Джеймс Киркпатрик (1764-1805) – британский резидент в Хайдарабаде (1798-1805). – Ред.
- ↑ Тартюф – ставшее нарицательным имя героя одноимённой комедии Мольера, олицетворение лицемерия и ханжества. – Ред.
- ↑ 1 сажень = 2,13 м. – Ред.
- ↑ Речь, видимо, о Второй англо-афганской войне 1878-1881 гг. – Ред.
- ↑ Десятина – мера площади в России до введения метрической системы. Существовало несколько значений десятины, в том числе «казённая», равная 2400 квадратным саженям (109,25 соток, 1,09 га). – Ред.
- ↑ «Вдова Клико» – французское белое шампанское. – Ред.
- ↑ Река Инд называется на санскрите и хинди Синдху, что буквально означает «река» или «поток». – Ред.
- ↑ Тонга – лёгкая повозка, запряжённая одной лошадью. – Ред.
- ↑ Кастет (фр. casse-tête) – игра головоломка-мозаика, представляющая собой набор выточенных геометрических фигур и книги с нарисованными изображениями; задача играющих – сложить фигуры так, чтобы повторить рисунок в книге. – Ред.
- ↑ Странно, что бык Апис, священное животное у египтян, в такой же почести и у последователей Зороастра, как и у индусов. Бык Нанди, создание Шивы, эмблема жизни в природе – сын творчества отца или оживотворяющий дух его. Ормазд сотворяет быка, а Ахриман убивает его. Аммиан Марцеллин в одном из своих сочинений упоминает о книге, в которой рассчитан точный возраст быка Аписа – ключ в тайне мироздания и исчислениям по циклам. Брахманы тоже объясняют аллегорию о быке Нанди – аллегорией о продолжении жизни на земном шаре.
- ↑ Travels in Scandinavia, vol. I, p. 33.
- ↑ Соотечественников. – Ред.
- ↑ Наше презрение к татарам уменьшилось бы на добрую долю, говорит Пинкертон, если бы мы только не забывали, в каком мы близком с ними родстве, что наши предки выходцы из северной Азии и что наши обычаи, законы и образ жизни были первоначально одни и те же, что и у них, словом, что мы не более как колония татар… Кимвры, кельты и галлы, завладевшие северною частью Европы, – разные имена одного и того же вышедшего из Татарии народа. Кто были готы, гунны, шведы, вандалы, франки, как не рои одного улья? Хроники Швеции указывают на Кашгар как на родину, из которой вышли шведы. Сходство между языками саксов и кипчаков поразительное; а кельтский язык, существующий доселе в Бретани и Уэльсе, служит лучшим доказательством того, что их жители потомки татарских наций.
- ↑ То есть Скифия внутри Гималаев и вне Гималаев. – Ред.