Автор неизвестен - Была ли известна письменность до Панини? (пер. В.В.Базюкина)

Наследие Е.П.Б.: Труды • Письма • Альбомы • Произведения с участием • Изображения • Биография • Цитаты | дополнения – вопросы – исправления – доделать

Информация о произведении

О произведении в целом «Была ли известна письменность до Панини?» (анг.: Was Writing Known Before Pânini?) Публикации The Theosophist, vol. 5, No. 1 (49), October, 1883, pp. 18-21 Five Years of Theosophy, Reeves & Turner, 1885, pp. 408-428 BCW 5:294-310 Гималайские Братья, Сфера, 1998, сс. 209-214. Пер. Т.И. Перебайловой. Под заголовком: «Была ли письменность известна до Панини?» Пять лет теософии, Колокол, 2023. Пер. В.В. Базюкина

Ш

Была ли известна письменность до Панини?

В редакции сборника «Пять лет теософии» (Five Years of Theosophy, скачать PDF)

Перевод с английского: В.В. Базюкин

Первое издание: The Theosophist, vol. 5, No. 1 (49), October, 1883, pp. 18-21

Сбоку от текста проставлены страницы в первом английском издании (1885), на которое даются ссылки в ТД.

<<   ☰   >>

Чела

408Передо мной поставлена задача представить здесь некоторые факты, которые подтвердили бы, что искусство письма было известно в Индии задолго до времени жизни нашего грамматиста – Панини, ученика самого бога Шивы. Профессор Макс Мюллер придерживается противоположной точки зрения, которую он неоднократно высказывал, начиная с 1856 года, и встретил в этом поддержку со стороны ряда других блестящих западных исследователей. Коротко говоря, их позиция заключается в том, что уже сам факт отсутствия в ведах и на всём протяжении брахманического периода каких-либо упоминаний о “письме, чтении, бумаге и писчем пере”, как и почти полное умолчание о них в период сутр,

“заставляет нас предположить, что даже тогда [в период сутр], когда уже начало обретать известность искусство письма, индийская литература продолжала сохраняться исключительно благодаря устной традиции” (“Hist. Sans. Lit.,” p. 501).

Для подтверждения этой своей теории он расширяет объём памяти наших почтенных праотцов до таких феноменальных размеров, что с помощью особой мнемонической техники она уже была якобы способна вместить в себя целый город спасительных сведений, в который незадачливые мудрецы могли нырять в случае особой нужды – и как тут не вспомнить о бычьей шкуре царицы Дидоны. Но какой же гигантской памятью в этом случае они должны были бы обладать, если, по признанию профессора Вебера, – а он, как мы видим, большой любитель перегонять чистейшую эссенцию арийских эонов в эфирное масло столь жалкого по продолжительности промежутка времени, как библейский 409период, – Европа уже сегодня обладает десятью тысячами санскритских текстов, к которым следует присовокупить и те десятки тысяч, которые по скупости своей карма пока что не решилась отдавать в европейские музеи и библиотеки!

Пусть меня поправят, если я ошибаюсь, но смею утверждать, что, во-первых, Панини – а он причислялся к самим риши – является величайшим грамматистом Индии, который не имел себе равных ни в древней, ни в новой истории, и, во-вторых, современные учёные в один голос признают санскрит самым совершенным из всех существующих ныне языков. Вот почему при всём нашем глубочайшем почтении к западному мнению мы испытываем немалое разочарование, когда читаем такие, например, строки, в которых профессор Мюллер утверждает, будто

“в терминологии Панини не встречается ни одного-единственного слова, которое предполагало бы существование письменности” (там же, с. 507).

В самом деле, нам трудно убедить себя в том, что столь великий мыслитель, как Панини, оказался совершенно неспособным придумать буквы для сохранения собственной же системы грамматики (если только допустить, что таковых ещё не существовало в его время), поскольку именно его гению и принадлежит честь изобретения классического санскрита.

Профессора Мюллера нимало не смущает упоминание такого слова, как грантха, а ведь именно под этим словом и понималась в позднейшей индийской литературе любая изложенная на письме или переплетённая книга, и Панини употребляет это слово применительно к ведам (I, 3, 75); к любому литературному произведению (IV, 3, 87); к литературному произведению конкретного автора (IV, 3, 116); а также к любому исследуемому литературному произведению (IV, 3, 79). Профессор же Мюллер понимает это слово как простой сюжет, который может передаваться потомкам и изустно.

Из всего этого мы, стало быть, должны заключить, что Панини был неграмотен, хотя при этом и является автором самой разработанной, самой совершенной научной 410грамматической системы, какая только известна человечеству, а все свои 3996 правил он просто зафиксировал на зыбучих песках “молекул серого вещества своего мозга” и передал ученикам с помощью воздушных вибраций – то есть в виде изустного учения!

Ну, разумеется, проще и быть не может – мысль, вполне доступная любому простаку! При наличии столь блестящей гипотезы кажется даже досадным признание автора (там же, с. 523) в том, что, “вполне возможно”, он

“упустил из виду какие-то слова в брахманах и сутрах, которые могли бы доказать наличие письменной литературы и до Панини”.

Всё это похоже на военную стратегию наших старых добрых воинов, которые, совершая смелое нападение на противника, всё же старались держать свои тылы открытыми на случай возможного отступления.

И эта мера предосторожности оказалась отнюдь не излишней, поскольку письменная литература действительно существовала за многие века до той эпохи, когда на небосклоне арийской культуры взошло это яркое солнце, осветившее собой весь его век. Литература эта и вправду существовала, но тщетно востоковеды пытались бы отыскать доказательства этого среди экзотерических слов в нашей ранней литературе. Ведь и египетские иерофанты имели свой набор тайных иератических знаков, и даже основатель христианства предпочитал говорить с толпой притчами, мистический смысл которых был понятен лишь избранным. Вот и у брахманов имелась (и имеется до сих пор) некая мистическая терминология, сложенная из казалось бы обычных слов, однако если выражения эти поставить в речи в такой последовательности, что между многими их значениями начинают возникать особые взаимосвязи, то непосвящённому эта речь так и останется непонятной.

Наличие особого ключа, которым обладают брахманы, доказывает лишь одно: как это обстоит и с религиозно-философскими системами архаичных времён у других народов, душа индуизма отлетела (к его 411первовестникам – посвящённым), а на долю духовно выродившегося потомства досталось всего лишь немощное тело.

Я в полной мере осознаю, сколь трудно будет мне убедить европейских филологов в том, что, как я и сам уже сказал, они не в состоянии будут перепроверить. Об этом мы судим по нынешним умонастроениям наших брахманов. Но я попробую представить здесь несколько таких общепринятых обстоятельств, которые, пусть и не позволят послужить нам твёрдым фундаментом для доказательства древности санскритской письменности, всё же, по крайней мере, продемонстрируют несостоятельность западной теории.

В подтверждение наших слов можно привести три важных аргумента – пусть даже они и покажутся нашим оппонентам лишь косвенными доказательствами.

I. – Можно показать, что в тех финикийских поселениях, с которыми впервые познакомилась западная историография, письменность уже существовала. По европейскому летоисчислению, это, по-видимому, 2760 год до Р. Х. – год основания Тира.

II. – Судя по признаниям наших оппонентов, они и сами не знают, откуда пришёл к финикийцам их собственный алфавит.

III. – Можно доказать, что в те времена, когда языки ещё окончательно не разделились и не оформились, у каждого народа существовало по два языка: (а) профанный (или общенародный) язык толпы; и (б) жреческий (или сокровенный) язык посвящённых, которым пользовались 412в храмах и во время проведения мистерий – причём этот последний был единым, универсальным языком для всех народов Земли.

Иными словами, у каждого великого народа – например, у египтян – существовал демотический и иератический язык со своей письменностью. Вначале письменность существовала в виде рисунков, иероглифов, однако позднее развился и фонетический алфавит.

И нужно обладать уж совсем предвзятым мнением, чтобы совершенно беспочвенно утверждать, будто арийские брахманы – эти глубочайшие мистики и метафизики – одни только и пребывали в полном неведении о существовании как жреческого языка, так и значков, с помощью которых тот фиксировался на письме. Против столь безосновательного предположения мы могли бы привести целое море аргументов. Можно доказать, что арии никогда не заимствовали свою письменность ни у эллинов, ни у финикийцев, точно так же как в своих искусствах и науках не испытали на себе ни малейшего влияния со стороны первых (даже если согласиться с “индо-греческим периодом”, предложенным г-ном Каннингемом, поскольку, по его же собственным словам, тот продолжался всего лишь с 250 по 50 год до Р. Х.).

Именно жреческий язык (известный посвящённым под своим особым названием) и явился прямым предком ведийского санскрита. Вач – его alter ego или “мистическое “я”, жреческая речь посвящённых брахманов – превратилась со временем в тот язык, на котором проводились мистерии во внутренних храмах; его изучали посвящённые Египта и Халдеи, финикийцев и этрусков, пеласгов и народа Паленке – одним словом, во всех концах света. А его название, деванагари, синонимично и тождественно названию нетер-кхари – “божественной речи”, использовавшейся герметиками и жречеством Египта.

Поскольку обсуждение нашего вопроса тематически распадается на два направления – 413хотя в итоге мы и придём к завершающему синтезу обоих, – то начнём с первого направления, а именно: с заявления о том, что алфавит санскрита был якобы заимствован у финикийцев.

Когда западный филолог делает утверждение о том, что до такого-то и такого-то периода письменности не существовало, то, мы полагаем, он должен обладать какими-то пусть и приблизительными сведениями о том, когда письменность была изобретена на самом деле. На практике же всё обстоит далеко не так, поскольку, по общему признанию, ни один из них не имеет ни малейшего представления о том, у кого же сами финикийцы выучились своему письму, которое сегодня выдаётся (прежде всего Гезениусом) за тот первоисточник, откуда и были заимствованы алфавиты всех современных языков. Судя по исследованиям де Руже, скорее всего “образцом [для финикийского алфавита – перев.] послужила какая-то египетская иероглифика доисторических времён, она-то и была ими перенята, а вернее, приспособлена к собственным нуждам”. Эта теория находит себе прочную поддержку со стороны “древнейшего из существующих” папируса Присса, благодаря его “поразительному сходству с финикийским письмом”. Однако тот же автор относит возникновение письменности ещё на один шаг в прошлое. По его словам, уже сам тот факт, что искусство письма приписывается (мифотворцами) Тоту или Кадму, “служит прямым указанием на их веру в то, что оно было принесено с Востока (“кедема”), а возможно, и существовало от века”. Но нет никакой уверенности даже в том, существовало ли, хоть в изначальные, хоть в архаичные времена,

“сразу несколько оригинальных систем алфавита, или следует считать, что существовала какая-то одна система, которая и положила начало всему последующему разнообразию видов письменности”.

Ну, а коль скоро во всей этой области царствуют одни лишь догадки, то мы едва ли проявим неуважение со своей стороны, если откажемся следовать по стопам именитых западных джентльменов, которые при всей своей учёной премудрости всего лишь гадают по поводу происхождения вещей. Некоторые из них утверждают, будто финикийцы заимствовали своё кадмейское или финикийское алфавитное письмо у пеласгов, 414которые, как считается, также могли либо изобрести, либо, по крайней мере, усовершенствовать так называемый кадмейский алфавит. При этом, однако, они признаются в том, что факт этот не доказан и известно им лишь то, что пеласги владели искусством письма в те времена, когда ещё даже не забрезжила “заря истории”. Давайте посмотрим, а что же, вообще, известно как о финикийцах, так и о пеласгах.

В поисках ответа на вопрос, чтó собой представляли финикийцы, мы узнаём о них следующее. Если вначале, опираясь на авторитет Библии, их считали хамитами, то затем они неожиданно превратились в семитов – уже по географическим и филологическим признакам(?). Рассказывают, будто происхождение своё они ведут с берегов Эритрейского моря, а море это раскинулось от восточных берегов Египта до западных берегов Индии. Финикийцы слыли лучшими в мире мореходами. И, да, они в совершенстве владели искусством письма – этого у них никто не отнимет.

Исторический же период города Сидон начинается с XV века до Р. Х. Твёрдо установлено, что к 1250 году Санхуниатон уже собрал из исторических и государственных архивов, имевшихся в каждом финикийском городе, все записи, касавшиеся их религии. Писал Санхуниатон по-финикийски, и позднее труды его с ошибками были переведены на греческий Филоном Библским, после чего все они погибли – все за исключением одного-единственного небольшого фрагмента, сохранённого Евсевием, этим литературным Шивой, истребившим почти все попадавшиеся ему на глаза языческие документы.

Что же до того прямого влияния, которое якобы оказали “культурные” финикийцы на “неграмотных” арийских брахманов, то по этому вопросу следует лишь обратиться к “европейской всеобщей истории” – пусть и скупой на отдельные детали и не шибко-то осведомлённой в целом, но всё же, полагаю, никто не станет 415оспаривать приведённых в ней исторических данных. Так, у Иосифа Флавия в виде отдельных фрагментов сохранились труды Дия – финикийца, написавшего историю Тира, из чего следует, что начало активной жизни Тира относится к XI веку до Р. Х., то есть к первой половине так называемого третьего периода финикийской истории. А к этому времени, как рассказывают нам, Финикия переживала уже расцвет своего могущества: её корабли бороздили просторы всех морей, своей торговой сетью она охватила всю землю, и богатые её колонии располагались и там, и сям. Даже Библия рассказывает, как ради интересов торговли с Соломоном они через Красное море плавали в Индию, и было это примерно за целое тысячелетие до начала западного летоисчисления. Этих данных не станет опровергать ни один представитель науки.

Мы касаемся сейчас только тех исторических событий, которые считаются общепризнанными в западном мире, оставляя в стороне тысячу и одно документальное доказательство, которое мы могли бы здесь привести на основании наших собственных древнейших трудов по оккультным наукам, а также хроник, запечатлённых на табличках и проч. Но если обратиться к “Махабхарате”, датировка которой (по воле фантазии, родившейся в глубинах сознания германских учёных, усмотревших в словах “явана” и проч., встречающихся этом великом эпосе, доказательства того, что она якобы была сфабрикована в позднейшие времена) была пересмотрена и перенесена с конца 4-го тысячелетия до Р. Х. (3300 годов до Р. Х.) к первым векам по Р. Х.(!!!), то мы в ней обнаружим: (1) обширные свидетельства того, что древние индусы уже в те далёкие времена (когда не существовало ещё никакой кастовой системы) с успехом выходили в открытое море, доплывая до побережий Северного Ледовитого океана, и поддерживали сообщение с Европой; и (2) что власть Пандавов в те времена уже распространялась на весь мир и они обучали жертвенным мистериям другие народы земли (см. “Махабхарата”, кн. XIV). И вот, располагая подобными доказательствами наличия обширных международных 416сообщений и более чем доказанных связей индоариев с финикийцами, египтянами и другими культурными народами, мы вдруг с изумлением слышим утверждения о том, будто наши праотцы брахманического периода совершенно не умели писать.

Хорошо, давайте допустим – лишь на минуту, – что финикийцы были действительно единственными хранителями славного искусства письма и что купцы их торговали с Индией. Но какой же товар, осмелюсь спросить, они могли бы предложить тогда народу, возглавляемому брахманами, – товар столь драгоценный и столь живо востребованный, – как не то самое искусство искусств, с помощью которого они были бы в состоянии сохранить бесценную мудрость риши, защитив её от всех превратностей несовершенной изустной передачи? Но даже если допустить, что арии научились письму у финикийцев – что является полнейшим вздором для любого просвещённого индуса, – то, значит, арии должны были бы овладеть этим искусством уже за две или, по меньшей мере, за одну тысячу лет до того времени, который ему отведён западными критиками. Доказательство от противного? Согласен, но оно ничуть не менее убедительное, чем их собственные, и даже весьма красноречивое.

А теперь мы можем обратиться и к пеласгам. Невзирая на слова Нибура, который, упрекая историков в целом, говорит, что все они терпеть не могут “эту лживую филологию, из которой и рождаются претензии на какое-либо знание об этих вымерших народах”, можно всё же предположить, что своё начало они ведут от: (а) смуглых азиатов (Pellasici); либо от каких-то (б) мореходов (от греческого слова пелагос, “море”), либо их происхождение следует искать в (в) библейском имени Фалек! Единственным божеством из их пантеона, хорошо известным западной историографии, является Орфей (тоже “смуглый” или “темнокожий”), а черты пеласгов запечатлены в ксоане, их “образе божества”.

Однако если пеласги были выходцами из Азии, то, значит, они должны 417были быть либо туранцами, либо семитами, либо ариями. То, что ни первыми, ни вторыми они быть не могли, а должны были быть третьими, следует из свидетельства Геродота, который называл их праотцами греков – хотя, отмечал он, те и изъяснялись на “самом варварском наречии”.

Далее, как показывает непогрешимая филология, то обилие общих корней, что присутствуют в словах как греческого, так и латинского языков, можно легко объяснить, предположив, что оба народа имеют общее пеласгийское лингво-этническое происхождение. На что же в этом случае указывают санскритские корни, которые мы наблюдаем в словах и греческого языка, и латыни? На то, что те же самые корни должны были присутствовать также и в языках пеласгов.

Поскольку мы выносим происхождение пеласгов далеко за пределы того библейского рва, который был вырыт для исторической хронологии, то у нас есть все основания полагать, что упомянутое Геродотом “варварское наречие” представляло собой просто-напросто “первобытный и ныне мёртвый арийский язык”, предшественник ведийского санскрита.

Кем же они могли быть, эти пеласги? Имеющиеся на сей счёт скудные сведения рисуют их в целом народом высокоинтеллектуальным, чутким ко всему новому, не привыкшим сидеть без дела, занятым главным образом сельским хозяйством, народом миролюбивым, но умевшим, когда надо, и постоять за себя. По рассказам, они строили искусственные каналы и подземные водохранилища, возводили плотины, невероятно прочные стены городов и совершенно восхитительные архитектурные сооружения. Их религиозные воззрения и культовые церемониалы изначально состояли в мистическом служении силам природы – Солнцу, ветру, воде и воздуху (нашим Сурье, марутам, Варуне и Ваю), действие которых проявляется в росте плодов земли. Кроме того, во главе одних их племён стояли жрецы, другими же по патриархальным законам управляли главы родов. Всё это изрядно напоминает 418один из кочевых народов – древний народ ариев-брахманов, находившийся под крылом своих риши, которым подчинялся каждый отдельный род или племя.

Итак, считается, что пеласги были знакомы с искусством письма, а значит, и “владели мощным культурным элементом ещё до того, как забрезжила первая заря истории”. О наших же пращурах те же самые филологи говорят как о людях, так и прозябавших, не умея писать, до самого появления христианства!

Ну, а пеласгийский язык, то самое “варварское наречие”, на котором изъяснялся этот таинственный народ, каким же ещё мог он быть, как не арийским? Вернее, которым из арийских языков он был? Конечно же, в нём, как и в греческом, должно было присутствовать такое же количество слов с санскритскими корнями, а то и ещё больше. Не будем забывать о том, что эолийский греческий – это ещё не язык Эсхила, это не аттический диалект и даже не древний язык Гомера. Точно так же как и оскский язык, на котором говорили “варвары”-сабины, – это был ещё не совсем тот итальянский, на котором писал Данте, и не латынь Вергилия. Или же индоарии должны прийти к печальному выводу о том, что обычный западный востоковед готов скорее прослыть невеждой, чем признать древность ведийского санскрита и наличие гигантского по протяжённости периода времени, какое отделяло это грубое и неказистое по сравнению с классическим санскритом наречие от славных дней “ныне мёртвого арийского языка”?

Между языком Древнего Лация, о котором писал Плиний, и эолийским диалектом греческих автохтонов, как нам говорят, существовало ближайшее родство. У обоих этих языков имелся общий предок – пеласгийский язык. А от какого же ещё языка мог тогда произойти этот последний, как не от того, “на котором одно время говорили все народы Европы – ещё до своего разделения”? Хоть мы и не можем привести здесь какие бы то ни было явные 419доказательства этого, всё же брахманы к “Ригведе”, “Махабхарата” и любой нирукта заслуживают более вдумчивого отношения к себе, чем то, каким они пользуются сегодня.

Сегодня всеми признаётся, что язык древнейших мест “Ригведы” при всей архаичности его грамматических конструкций и всём его несовершенстве по сравнению с классическим санскритом Панини, – это тот же самый язык, на котором написаны и все позднейшие тексты. Понятно – и этого просто невозможно не видеть и не понимать, – что, если из всех языков выжить и сохраниться во всей своей сложности и совершенстве удалось одному только санскриту, то, значит, в своём развитии он должен был пройти через несколько поочерёдных циклов своих взлётов и падений. Нужно лишь немного напрячь свою интуицию, чтобы увидеть, что такое явление, как “мёртвый язык”, – это аномалия, самая бесполезная часть природы, и этот “мёртвый” язык никогда не возродился бы вновь, не имей он своего особого предназначения, заложенного в законах, неумолимо управляющих последовательностью циклов, и санскрит, – язык, для мира исчезнувший было почти совсем, – сегодня потихоньку распространяется в Европе, и настанет день, когда он вновь обретёт то же значение, какое имел и многие-многие тысячелетия тому назад, – вновь став всемирным языком.

В равной мере всё вышесказанное относится и к греческому языку, и к латыни: придёт время, и на греческом языке Эсхила (причём ещё более прекрасном в своих грядущих формах) заговорит всё население Южной Европы, тогда как санскрит перейдёт в цикл отдыха – в очередной период своей пралаи. А за аттическим языком настанет черёд и латыни Вергилия. И что-то подсказывает нам, что было также и такое время – задолго до того, как чистоту священного “санскрита-бхаша” нарушили самые первые арии-поселенцы, что расселились среди дравидского и иного туземного населения, позднее допущенного к таинствам брахманического посвящения, – когда санскрит звучал во всей своей беспримесной изначальной чистоте, а значит, 420он не раз переживал эти свои периоды взлёта и падения. И на то была одна простая причина: классический санскрит, пусть в чём-то и усовершенствованный Панини, был им лишь восстановлен. Ни Панини, ни Катьяяна, ни Патанджали не создавали его, поскольку он сохранялся на протяжении всех циклов и пройдёт через немало новых циклов в грядущем.

Профессор Макс Мюллер готов признать, что за четырнадцать веков до года 1 западного летоисчисления существовало кочевое племя семитов, хорошо знакомых с искусством письма, и они – что исторически и научно доказано – располагали “книгой Завета” и скрижалями “с написанными на них словами Божьими”.

И при этом тот же самый автор сообщает нам о том, что арии не умели ни читать, ни писать вплоть до самого конца брахманического периода. “Во всей брахманической литературе до периода жизни Панини (филологи) не могут найти ни одного следа, свидетельствующего о существовании письменности”.

Что ж, очень хорошо. Но каков же тот период времени, в который, с позволения востоковедов, должен был трудиться этот мудрец, ученик самого бога Шивы? Один востоковед (Бётлингк) относит его к середине IV века до Р. Х., тогда как более суровые исследователи (вроде профессора Вебера) помещают время жизни грамматиста ни больше ни меньше как в середине II века христианской эры.

Да вот только, устанавливая время жизни Панини в столь примечательном соответствии с хронологией (другие расчёты приходятся на промежуток между IV веком до Р. Х. и второй половиной V века по Р. Х.), востоковеды неизбежно оказываются между двух огней. Действительно, живи Панини хоть в середине IV века до Р. Х., хоть в конце II века по Р. Х., он не мог не знать грамоты. Во-первых, потому что в “Лалита-вистаре” – то есть в признаваемом всеми санскритологами каноническом труде, который Макс Мюллер относит ко времени третьего буддийского собора (и, к тому же, труд этот переведён на тибетский язык) – рассказывается о том, как наш Господь Будда изучал, помимо деванагари, ещё и шестьдесят три других алфавита, по описанию, 421бытовавших в различных районах Индии. Во-вторых же, потому что, хоть Мегасфен с Неархом и утверждают, будто в их время “Законы Ману” ещё не существовали в письменном и общедоступном виде (Страбон, XV, 66 и 73), но, тем не менее, Неарх приводит описание индийских приёмов изготовления бумаги из хлопка. Кроме того, он рассказывает, что письма свои индийцы писали на плотно свитых между собой кусочках хлопка (Страбон, XV, 53 и 67).

Если следовать логике рассуждения Макса Мюллера, то всё это, разумеется, не могло иметь места раньше позднейшего периода сутр. Но может ли почтенный учёный сослаться на какой-либо памятник этого сравнительно недавнего периода времени, где указывалось бы имя изобретателя этой бумаги-хлопка и время замечательного открытия? А ведь столь важное событие, как это, столь памятное нововведение не могло бы остаться никем не замеченным. Казалось бы, в отсутствие каких бы то ни было хроник такого рода нет иного выхода, как принять альтернативную теорию – а мы, арийские исследователи, считаем её бесспорным историческим фактом, – по которой письменность и соответствующие материалы для письма, как отмечено выше, были известны браминам с незапамятной древности – за много веков до той эпохи, которую прославил собой Панини.

Выше мы уже просили читателя обратить внимание на то любопытное обстоятельство, что бога Орфея, “фракийца”(?), называют “темнокожим”. Неужели так никто и не заметил, что это и есть “предполагаемый ведийский Рибху или Арбху, то есть он носит эпитет, применяемый как к Индре, так и к Солнцу”? А если это именно он “придумал буквы” и “жил в догомеровские и догесиодовские времена”, то что из этого следует? Неужели то, что под видом Орфея 422фракийских пеласгов обучал письму сам Индра, но своих собственных рупоров, собственных глашатаев – брахманов – так и оставил безграмотными вплоть до “рассвета христианства”? Или то, что почтенные господа с Запада в области хронологии больше рассчитывают на собственную интуицию, нежели на беспристрастное исследование?

Согласно исправленной мифологии, Орфей – в Греции – считался сыном Аполлона (или Гелиоса), бога Солнца, и получил от него форминкс, или семиструнную лиру – то есть, в соответствии с оккультной фразеологией, семеричное таинство, открываемое при посвящении. Индра же правит светлым сводом небесным, разгоняет облака и “возвращает солнце на небеса”. В самхите “Шатапатха-брахмана” он отождествляется с Арджуной (хоть профессор Вебер и не верит в то, что когда-либо существовал такой человек, как Арджуна, хотим его уверить: такой человек действительно был), а Арджуна был главой Пандавов. И, хотя в роли его отца выступает белокожий Панду, Арджуна всё же считается сыном именно Индры.

Подобно тому, как разбросанные по всей Индии циклопические сооружения и по сей день приписываются Пандавам, так и все подобные постройки на Западе в древности приписывались пеласгам. Более того, как убедительно показал Покок 423в своей книге – многажды осмеянной, поскольку содержит в себе слишком много интуитивных проблесков истины, да и филологическая учёность автора, очевидно, вызвала слишком много вопросов – Пандавы находились в Греции, где ещё и сегодня сохраняется много следов их присутствия.

Если Арджуну в “Махабхарате” обучает оккультной философии Кришна (воплощение универсального божественного принципа), то Орфей в менее мифологизированном облике предстаёт перед нами как

“божественный бард или жрец, находившийся на службе у Загрея, . . учредитель мистерий, . . изобретатель, по сути дела, всего того, что должно было способствовать формированию цивилизации и привитию более гуманной формы поклонения божеству”.

Разве можно не заметить всех этих поразительных параллелей, как и того многозначительного факта, что и Арджуне, и Орфею учителями мистерий были привиты более возвышенные аспекты религии и оккультные методы их постижения? Подлинный деванагари – нефонетический алфавит – понимался в прежние времена как что-то вроде внешних символов – значков, применявшихся в сообщении между богами и посвящёнными смертными. Отсюда и их глубокая сакральность, и то молчание, что на протяжении ведийского и брахманического периодов окружала всё, связанное или имеющее хоть какое-то отношение к чтению и письму. Ведь то был сам язык богов. Если бы только нашим западным критикам удалось понять, чтó древние индусы понимали под словом Bhutalipi, столь часто встречающимся в их мистических трудах, то они смогли бы установить и тот источник, из которого индусы впервые почерпнули свои знания о письменности.

Было время, когда в мире царил некий тайный язык, общий для всех оккультных школ. А значит, Орфей выучил “буквы” в ходе своего 424посвящения. Он тождествен Индре, а, по Геродоту, это именно он и принёс в Грецию из Индии искусство письма. Цвет его кожи – более смуглый, чем у фракийцев – указывает на его индоарийское происхождение и выдаёт в нём прежде всего “барда и жреца”, а не бога. Пеласги же, по рассказам, вышли из Фракии. Как полагают (на Западе), именно они первыми овладели искусством письма, которому затем и обучили финикийцев, а от последних уже берут начало и все современные алфавиты.

И теперь в свете всех перечисленных совпадений и следствий я хочу задать вопрос: так в чью же пользу склоняются чаши весов? В пользу теории, по которой именно арии передали искусство письма народу Запада, или в пользу тех, кто утверждает, будто они вместе со своей кастой учёных брахманов, вместе с их благородным жреческим языком, восходящим к глубочайшей древности, вместе с их богатейшей и восхитительной литературой и знакомством с самыми поразительными, самыми невообразимыми потенциями человеческого духа так и оставались безграмотными вплоть до самой эпохи Панини – великого грамматиста и последнего из риши? Пусть достославные теоретики из западных колледжей сначала покажут нам реку, которая текла бы обратно от устья к жалкому горному родничку, своему первоистоку, вот тогда только мы, пожалуй, и поверим в их теорию арийской неграмотности.

Вся история интеллектуального развития человечества свидетельствует о том, что прежде, чем прийти к курсивному письму, люди всегда проходят стадии идеографического и пиктографического письма. А значит, это именно западные критики, отрицающие древность арийских письменных памятников, и должны предъявить нам доказательства пиктографического письма в подтверждение своей правоты. Ввиду же явного отсутствия последних, они, похоже, пытаются уверить нас в том, будто предки наши одним махом перешли 425от полной неграмотности к алфавиту деванагари времён Панини.

Востоковедам негоже забывать те выводы, что сделал Мьюэр на основании тщательного исследования “Махабхараты” в своих “Санскритских текстах” (т. I, сс. 390, 480 и 482). С помощью “Махабхараты” можно убедительно доказать, что те самые яваны (которых Индия якобы и в глаза не видывала вплоть до времён Александра Македонского!) принадлежат к числу таких племён кшатриев, которые не только сами избегали общения с браминами, но порой и вызывали резкое неприятие со стороны последних, а потому уже давно из дважды рождённых превратились во “вришал” – то есть в отверженных изгоев (Mahābhārata Anuśāsanaparva, verses 2103 ff):

“Sakah Yavana-Kambojas tastah kshattriya jatayah Vrishalatvam parigatah Brahmánanam adarsana. Dravidas cha Kalindas cha Pulindas chapy Usinarah Kalisarpa Mahishakas tastah kshattriya jatayah” и т. д.

Ссылку на то же самое можно встретить и в стихах 2158-2159. Как показывает “Махабхарата”, яваны вели своё происхождение от Турвасу – некогда кшатрия, впоследствии опустившегося и превратившегося во вришалу.

В “Хариванше” рассказывается о том, когда и при каких обстоятельствах яваны были отлучены от духовной жизни всего племени. Как можно понять из содержащегося там рассказа о предпринятом яванами военном походе на Айодхью и последующих действиях Сагары, до этого похода яваны представляли собой кшатриев, подвластных могучим царям Айодхьи. Однако они восстали против своего повелителя и напали на его столицу, после чего они и оказались прокляты Сагарой, который успешно изгнал их из Айодхьи по совету 426первого министра и гуру отца Сагары, Васиштхи. И теперь соединить пеласгов с этими кшатриями Раджпутаны и возвести их происхождение к последним мешают усилия востоковедов, которые выстраивают ложную и ни на чём не основанную хронологию, демонстрируя тем самым лишь собственное незнакомство как с реальной историей мира, так и с историей Индии даже в рамках исторических периодов.

А чего стоит эта хронология – в которой “первобытный индогерманский период” оказывается впереди древневедийского периода(!) – мы можем в заключение продемонстрировать на следующем примере. Ввиду приблизительности предложенных расчётов, просто невозможно и далее углубляться в эту тему, оставаясь в рекомендованных нам узких рамках статьи и не прибегая к данным, недоступным для широкой публики. Выражаясь словами профессора Макса Мюллера,

“Законы Ману” – это, пожалуй, единственное произведение санскритской литературы, которое до сих пор не подверглось нападкам со стороны критиков, сомневающихся в древности всего индийского. Ни один историк пока ещё не оспорил того раннего периода, который изначально был приписан “Законам” сэром Уильямом Джонсом” (Hist. Sans. Lit., p. 61).

Ну и каков же, скажите на милость, этот ранний период? “Период между 880 и 1280 годами до Р. Х.”, – отвечают нам.

Что ж, примем пока условно этот авторитетный вывод. Однако предлагаем сперва обратить внимание на несколько легко проверяемых фактов:

(1) В длинном перечне всевозможных индийских народов, царств и местностей “Законы Ману” ни разу не упоминают Бенгалию. Просто к тому времени, когда составлялись эти “Законы”, арийские брахманы ещё не достигли берегов Ганга и бенгальских равнин. Первым в Бангу 427(Бенгалию) проник Арджуна на своём жертвенном коне. (В “Раджадхарма Анушасанапарве” яваны упоминаются как одно из населяющих Бенгалию племён).

(2) В “Ayun” приводится список правивших в Бенгалии индийских царей. Теперь уже невозможно точно установить период правления самого первого царя Банги из-за огромных разрывов во времени между различными династиями, но, тем не менее, известно, что Бенгалия перестала существовать в качестве независимого индийского царства в 1203 году по Р. Х. Если, игнорируя эти продолжительные и многочисленные пробелы, мы сложим одни только периоды царствования тех нескольких династий, о которых знает история, то мы получим следующие результаты:

24 царских рода кшатриев правили в течение	2 418	лет
9 царей Кайста ” ” ” ”	250	”
11 родов Адисур ” ” ” ”	714	”
10 из рода Бхопал ” ” ” ”	689	”
10 из династии Пала (855 – 1040 гг. по Р.Х.) ”	185	”
10 раджей Вайдья ” ” ” ” ”	137	”
Всего лет:	4 393

Если из полученной суммы вычесть 1203, то мы получим 3190 лет поочерёдного правления до Р. Х. Если на основании неопровержимых свидетельств санскритских текстов удастся доказать, что некоторые из этих правлений протекали одновременно и, следовательно, их линия преемственности не является последовательной (как уже однажды пытались это показать), то так тому и быть. Если хронология произвольно подгоняется под какую-то задачу или теорию, то что тут скажешь – тут и комментировать нечего. Но если попытка разобраться с цифрами и сопутствующими обстоятельствами предпринимается на основании действительно “серьёзных внутренних 428свидетельств”, то в свете этих 3190 лет непрерывной линии преемственности могущественных и грозных индусских царей востоковедам придётся предъявить весьма вескую причину, объясняющую, отчего это авторы “Законов Ману”, похоже, и слыхом не слыхивали ни о какой Бенгалии – коль скоро за время появления Бенгальского царства мы должны принять 1280 год до Р. Х. и не ранее! Правила в науке должны действовать одинаково и в случае Панини, и в случае любых иных попыток выстроить точную хронологию. Или же это одно из тех несчастных правил, которые годятся лишь для “единичных” случаев?

Чела

Сноски

---