Блаватская Е.П. - ТД (ред.21в) т.3 отд.17

1. перенаправление Шаблон:Стиль А-Заголовок

1. перенаправление Шаблон:Стиль А-Заголовок

В «Разоблаченной Изиде» сказано, что величайшие учителя богословия согласны в том, что почти все древние книги написаны символически на языке, понятном только Посвященным. Примером тому является биографический очерк об Аполлонии Тианском. Как известно каждому каббалисту, он охватывает всю Герметическую Философию, являясь во многих отношениях двойником преданий, оставленных нам о царе Соломоне. Он читается, как сказка, но как и в случае последнего, иногда факты и исторические события преподносятся миру под окраской выдумки. Путешествие в Индию во всех своих стадиях представляет собою, конечно, аллегорически, испытания неофита, давая в то же время географическое и топографическое представление об определенной стране в таком виде, какова она и теперь, если только знаешь, где ее искать. Долгие беседы Аполлония с браминами, их мудрые советы, и диалоги с коринфянином Менипом дали бы, если их истолковать, Эзотерический Катехизис. Его посещение царства мудрецов, его беседы с их царем Хиархом, оракулом Амфиарауса, символически объясняют многие из сокровенных догм Гермеса – в нарицательном значении этого имени – и Оккультизма. Это звучит поразительно, и если бы это утверждение не было бы поддержано многочисленными уже проделанными вычислениями, и тайна не была бы уже наполовину раскрыта, пишущая эти строки никогда не осмелилась бы это сказать. Путешествия великого Мага описаны правильно, хотя и аллегорически – то есть все рассказанное Дамисом действительно имело место – но повествование обосновано на знаках Зодиака. Как транслитерированное Дамисом под руководством Аполлония и переведенное Филостратом, это и впрямь чудо. В заключении того, что теперь можно рассказать об этом чудесном Адепте из Тианы, значение наших слов станет яснее. Пока что достаточно сказать, что упомянутые диалоги раскрыли бы наиболее значительные тайны Природы, если бы они были правильно поняты. Элифас Леви указывает на великое сходство, которое существует между царем Хиархом и знаменитым Хирамом, от которого Соломон достал ливанские кедры и золото Офира. Но он сохраняет молчание по поводу другого сходства, о котором, как ученый каббалист, он не мог не знать. Кроме того, по своему неизменному обычаю, он больше вводит читателя в заблуждение, чем учит, ничего не выдавая и уводя с правильного следа.

Как и большинство исторических героев седой древности, чьи жизни и труды сильно отличаются от жизней и трудов обычного человечества, Аполлоний до сегодняшнего дня остается загадкой, для которой еще не нашлось своего Эдипа. Его существование окружено такою завесою тайны, что его часто принимают за миф. Но по всем законам логики и разума совершенно ясно, что Аполлония нельзя рассматривать в таком свете. Если этого Тианского Теурга зачислить в мифические герои, то у истории также нет права и на ее Цезарей и Александров. Совершенно правильно, что этот Мудрец, который до нынешнего дня стоит непревзойденным по своим тавматургическим силам – историей засвидетельствованным – появился на арене общественной жизни неизвестно откуда и также исчез с нее, как кажется, никто не знает куда. Но причины этого очевидны. Все средства были пущены в ход – особенно в течение четвертого и пятого столетий нашей эры – чтобы вытравить из людских мозгов память об этом великом и святом человеке. Циркулированию его жизнеописаний, которых было много и которые были полны восторженных отзывов, препятствовали христиане, и не без основательной причины, как мы увидим. Дневник Дамиса уцелел чудом и остался единственным, чтобы рассказать эту повесть. Но не следует забывать, что Юстин Мученик часто говорит об Аполлонии, и характер и правдивость этого доброго человека безупречны, тем более, что в этом у него были причины чувствовать себя смущенным. Также нельзя отрицать, что едва ли найдется какой-либо отец Церкви первых шести веков, который оставил бы Аполлония незамеченным. Только в соответствии с неизменным христианским обычаем милосердия, их перья были обмокнуты, как обычно, в чернейшие чернила odium theologicum, нетерпимости и односторонности. Св. Иероним подробно излагает повествование о якобы состоявшемся состязании Св. Иоанна с Мудрецом из Тианы – состязании по совершению «чудес» – и в этом повествовании, разумеется, правдивый святой в ярких красках изображает поражение Аполлония, стремясь при этом найти подтверждение в «Апокрифе» Св. Иоанна, которое было объявлено сомнительным даже Церковью.

Поэтому получилось так, что никто не может сказать, где и когда Аполлоний родился, и никто не знает, когда и где он умер. Некоторые думают, что во время смерти ему было восемьдесят или девяносто лет, другие – что сто или даже сто семнадцать. Но закончил ли он свои дни в Эфесе в 96 г. н. э., как говорят некоторые, или же это событие имело место в Линде в храме Паллас-Афины, или он исчез из храма Диктинны, или же, как утверждают другие, он совсем не умер, но, будучи столетним, возобновил свою жизнь с помощью Магии и продолжал свою работу на благо человечества, – никто этого сказать не может. Только в Сокровенных Записях отмечено его рождение и дальнейшая жизнь, но – «кто же верит в такое сообщение?»

Все, что история знает, заключается в том, что Аполлоний был полным энтузиазма основателем новой школы созерцания. Может быть, менее метафоричный и более практичный, чем Иисус, он все же прививал ту же самую квинтэссенцию духовности, те же самые высокие истины нравственности. Его обвиняют в том, что он ограничил свою деятельность высшими классами общества вместо того, чтобы поступать так, как поступали Будда и Иисус, которые проповедовали бедным и обездоленным. О причинах, почему он поступил таким исключительным образом, невозможно теперь судить, когда прошло так много лет. Но, кажется, что тут замешан Кармический закон. Родившись, как нам говорят, среди аристократии, весьма вероятно, он хотел закончить работу, недоделанную в этом особом направлении его предшественником и потому стремился дать «мир на земле и доброжелательство» всем людям, а не только отверженным и преступным. Поэтому он общался с царями и сильными мира своего века. Тем не менее, все три «чудотворца» проявили удивительное сходство в целенаправленности. Подобно Иисусу и подобно Будде Аполлоний был непримиримый враг всякого внешнего показа набожности, всего показного блеска бесполезных религиозных церемоний, ханжества и лицемерия. Что его «чудеса» были более удивительными, разнообразными и лучше засвидетельствованными историей, чем какие-либо другие, это тоже правда. Материализм отрицает, но свидетельство и подтверждение даже со стороны самой Церкви, сколько она ни поносила его, доказывает, что это факт.

Клеветнические сплетни, распущенные против Аполлония, были настолько многочисленными, насколько они были лживы. Еще спустя такое долгое время, как восемнадцать веков после его смерти, он был оклеветан епископом Дугласом в его труде против чудес. В этом труде достопочтимый епископ разбился об исторические факты. Ибо не в чудесах, но в тождественности проповедываемых идей и доктрин – вот где мы должны искать сходство между Буддой, Иисусом и Аполлонием. Если мы будем изучать этот вопрос беспристрастно, мы вскоре поймем, что этики, проповедоваемые Готамой, Платоном, Аполлонием, Иисусом, Аммонием Саккасом, и его учениками, все были обоснованы на одной и той же мистической философии, что все они поклонялись одному божественному Идеалу, независимо от того, считали они его «Отцом» человечества, который живет в человеке, как человек живет в Нем, или же Непостижимым Творческим Принципом. Все они вели Богоподобные жизни. Аммоний, говоря о своей философии, учил, что их школа ведет свое начало со дней Гермеса, который принес свою мудрость из Индии. Это было полностью то же самое мистическое созерцание, как у йогов: общение брамина со своим собственным сияющим Я – «Атманом».

Таким образом показано, что основа Эклектической Школы тождественна с доктринами йогов – индусских мистиков; доказано, что они имеют общее происхождение из того же источника, что и ранний Буддизм Готамы и его Архатов.

Непроизносимое Имя, в поисках которого так много каббалистов – не знакомых ни с одним из восточных или даже западных Адептов – напрасно тратят свои знания и жизни, обитает латентным в сердце каждого человека. Это волшебное имя, которое, согласно самым древним оракулам, «устремляется в бесконечные миры, άφοιτητω στροφίγγι, может быть обретено двояко: путем регулярных посвящений или через «слабый голос», который Илия услышал в пещере Хореба, горы Бога. И «когда Илия услышал его, он закутал лицо в свой плащ и встал у входа в пещеру. И вот раздался этот голос».

Когда Аполлоний Тианский желал услышать «слабый голос», он обычно закутывался весь целиком, в плащ из тонкой шерсти, на который он помещал обе свои ступни, после совершения неких магнетических пассов, и произносил не «имя», а призыв, хорошо известный каждому адепту. Затем он натягивал плащ поверх головы и лица, и его полупрозрачный или астральный дух был свободен. В обычной жизни он носил шерстяную одежду не больше, чем жрецы храмов. Обладание сокровенной комбинацией «имени» давало Иерофанту верховную власть над каждым существом, человеческим или другим, стоящим ниже его самого по силе души.

К какой бы школе он не принадлежал, несомненным остается тот факт, что Аполлоний Тианский оставил за собою бессмертное имя. Сотни трудов были написаны об этом удивительном человеке; серьезно обсуждали его историки; претенциозные глупцы, не будучи в состоянии прийти к какому-либо заключению по поводу этого Мудреца, пытались отрицать само его существование. Что касается Церкви, то она, хотя и проклинает его память, всегда стремилась представить его, как историческое лицо. Ее политика теперь, кажется, заключается в том, чтобы оставленное им впечатление направить по другому каналу – это известная и очень старая стратегия. Иезуиты, например, признавая его «чудеса», пустили в ход два потока мысли, и они были успешны, как во всем, что они предпринимают. Одна из партий обрисовывает Аполлония, как послушного «посредника Сатаны», окружая при этом его теургические силы самым чудесным и ослепительным блеском, тогда как другая партия заявляет, что все это рассматривает, как ловкую выдумку, написанную, имея в виду заранее определенную цель.

В своих многотомных Мемуарах о Сатане маркиз Де Мирвилль по ходу своих выступлений за признание врага Бога в качестве творца спиритуалистических феноменов, посвящает целую главу этому великому Адепту. Нижеприведенный перевод отрывков из его книги раскрывает весь этот заговор. Просим читателя не забыть, что каждый труд маркиза написан под покровительством и по уполномочиям папского престола в Риме.

Было бы оставлением картины первого века неполной и нанесением оскорбления памяти Св. Иоанна, если бы мы обошли молчанием имя человека, который имел честь быть его особенным противником, как Симон был противником Св. Петра, Элимас – Павла, и т. д. В первые годы христианской эры, ...в Тиане, в Каппадокии появился один из тех необычных людей, которыми так обильна была Пифагорейская школа. Великий путешественник, как и его учитель, посвященный во все тайные доктрины Индии, Египта и Халдеи, наделенный поэтому всеми теургическими силами древних магов, он изумлял, по очереди, все страны, которые он посещал и которые – наш долг это признать – кажется, благословляют его память. Мы не можем сомневаться в этом факте, не вступая в противоречие с подлинными записями истории. Подробности его жизни переданы нам историком четвертого века (Филостратом), который сам переводил дневник – куда день за днем заносились события жизни этого философа – написанный Дамисом, его учеником и близким другом.

Де Мирвилль допускает возможность некоторых преувеличений как со стороны ведущего дневник, так и со стороны переводчика; но он «не думает, что они занимают много места в повествовании». Поэтому он сожалеет, обнаружив, что аббат Фреппель «в своих прекрасных «Очерках» называет дневник Дамиса выдумкой». Почему?

(Потому) что оратор основывает свое мнение на совершенном сходстве – рассчитанном, как он думает – этой легенды с жизнью Спасителя. Но изучая данный предмет более глубоко, он (аббат Фреппель) может убедиться, что ни Аполлоний, ни Дамис, ни даже Филострат никогда не претендовали на бóльшую честь, чем уподобиться Св. Иоанну. Эта программа сама по себе была достаточно увлекательна и пародия достаточно скандальная, так как Аполлонию, благодаря магическим искусствам, удалось уравновесить, по внешнему виду, несколько чудес в Эфесе (сотворенных Св. Иоанном) и т. д.

Anguis in herba показала свою голову. Именно совершенное, удивительное сходство жизни Аполлония с жизнью Спасителя ставит Церковь между Сциллой и Харибдой. Отрицать жизнь и «чудеса» первого значило бы отрицать достоверность свидетельств тех же самых апостолов и писателей – отцов Церкви, на свидетельствах которых построена жизнь самого Иисуса. Приписывать благотворные деяния этого Адепта, такие как совершенные им воскрешения мертвых, поступки милосердия, его способность исцелять больных и т. п., «древнему врагу», на этот раз было бы довольно опасно. Отсюда стратегия – спутать представления тех, кто полагается на авторитеты и критиков. У Церкви зрение гораздо острее, чем у любого из наших великих историков. Церковь знает, что отрицание существования этого Адепта повело бы ее к отрицанию императора Веспазиана и его историков, императоров Александра Севера и Аурелиана и их историков, и, наконец, к отрицанию Иисуса и всякого свидетельства о Нем, подготавливая таким образом свое стадо, наконец, к отрицанию самой себя. Становится интересно узнать, что она в этом критическом положении говорит через свой избранный рупор – Де Мирвилля. Она говорит следующим образом:

Что же тут такого нового и невозможного в повествовании Дамиса относительно их путешествия в страны халдеев и гимнософов?– он спрашивает. Прежде чем отрицать, постарайтесь припомнить, что представляли в те дни эти страны чудес par excellence, и также свидетельства таких людей, как Пифагор, Эмпедокл и Демокрит, про которых следовало бы думать, что они знали, о чем писали. В конце концов, в чем мы можем упрекнуть Аполлония? В том ли, что он произнес – как произносили Оракулы – ряд пророчеств и предсказаний, исполнившихся чудеснейшим образом? Нет; ибо, лучше изучивши, теперь мы знаем, что они такое. Оракулы теперь стали для нас тем, чем они были для каждого в течение прошлого века, от Ван Дэйла до Фонтенелла. В том ли, что он обладал вторым зрением и имел видения на далеких расстояниях? Нет; ибо такие феномены в настоящее время свойственны половине Европы. В том ли, что он хвастался, что знает все языки, какие только существуют под солнцем, хотя никогда ни одного из них не учил? Но кто же не знает того факта, что это является лучшим критерием присутствия и помощи духа, какого рода он бы ни был? В том ли, что он верил в переселение (реинкарнацию)? Но в это все еще верят (миллионы) в наши дни. Никто не имеет представления о количестве ученых, которые хотели бы восстановить Религию друидов и Мистерии Пифагора. Или в том, что он изгонял демонов и чуму? Это и прежде делали египтяне, этруски и все римские папы. В том ли, что он беседовал с умершими? Сегодня мы делаем то же самое или верим, что делаем; это все одно и то же. В том ли, что он верил в существование эмпуз? Где тот демонолог, который не знает, что эмпуз есть «южный демон», упоминаемый в «Псалтыре» Давида, и которого страшились как тогда, так и теперь, во всей Северной Европе? В том ли, что по собственному желанию он мог стать невидимым? Это одно из достижений месмеризма. В том ли, что после (предполагаемой) своей смерти, он явился императору Аурелиану над городскими стенами Тианы и этим заставил его снять осаду города? Такова была миссия каждого героя, перешедшего в загробную жизнь, и это была причина, почему люди поклонялись манам. Или в том, что он спустился в знаменитую пещеру Трофония и вынес оттуда старую книгу, которая после этого долго хранилась императором Адрианом в его библиотеке в Антиуме? Достоверный и трезво рассуждающий Павзаний спустился в ту же самую пещеру до Аполлония и возвратился оттуда не менее верующим. В исчезновении после смерти? Да, подобно Ромулу, подобно Вотану, подобно Ликургу, подобно Пифагору, всегда при весьма таинственных обстоятельствах, всегда сопровождаемых привидениями, откровениями и т. п. Остановимся и повторим еще раз: если бы жизнь Аполлония была просто выдумкой, он никогда не достиг бы такой известности в течение своей жизни и не создал бы такой многочисленной секты, оставшейся полной энтузиазма после его смерти.

И добавим к этому, если бы все это была выдумка, никогда Каракалла не стал бы возводить heroön в его память, и Александр Север не поместил бы его бюст между бюстами двух Полубогов и истинного Бога, и не переписывалась бы императрица с ним. Едва отдохнув от лишений осады Иерусалима, Тит не торопился бы поскорее написать Аполлонию письмо, прося его встретиться с ним в Аргосе, добавляя при этом, что его отец и сам он (Тит) всем обязаны ему, великому Аполлонию, и что поэтому первой его мыслью была мысль об их благодетеле. И не построил бы император Аурелиан храма и алтаря этому великому Мудрецу в благодарность за его появление у Тианы и сообщение. Эта posthumous беседа, как всем известно, спасла этот город, поскольку вследствие этого Аурелиан снял осаду. Далее, если бы все это было выдумкой, то в истории не было бы свидетельства Вописка – наиболее достоверного из языческих историков. Наконец, Аполлоний не стал бы предметом восхищения со стороны такой благородной личности, как Эпиктет, и даже некоторых из отцов Церкви; Иероним, например, в свои лучшие моменты так писал об Аполлонии:

Этот путешествующий философ, куда бы он ни поехал, везде находил что-то, чему учиться, и, извлекая пользу отовсюду, он таким образом становился совершеннее с каждым днем.

Что касается его чудес, то, не желая вдаваться глубже, Иероним, бесспорно признает их таковыми, чего он никогда не стал бы делать, если бы он не был принужден к этому фактами. В заключение скажем, что если бы Аполлоний был просто героем выдумки, драматизированным в четвертом веке, то жители Эфеса, преисполненные восторженной благодарности за те благодеяния, какие он для них совершил, не воздвигли бы ему золотой статуи.

Сноски

---

<<	Оглавление	>>