Редакция 21-го века (в работе)
| 129 | 129 |
Аполлоний Тианский
В «Разоблачённой Исиде» сказано, что величайшие учителя богословия согласны в том, что почти все древние книги написаны символически на языке, понятном только посвящённым. Примером тому является биографический очерк об Аполлонии Тианском. Как известно каждому каббалисту, он охватывает всю герметическую философию, являясь во многих отношениях двойником преданий, оставленных нам о царе Соломоне. Он читается, как сказка, но как и в случае последнего, иногда факты и исторические события преподносятся миру под окраской выдумки. Путешествие в Индию во всех своих стадиях представляет собою, конечно, аллегорически, испытания неофита, давая в то же время географическое и топографическое представление об определённой стране в таком виде, какова она и теперь, если только знаешь, где её искать. Долгие беседы Аполлония с браминами, их мудрые советы, и диалоги с коринфянином Менипом дали бы, если их истолковать, эзотерический катехизис. Его посещение царства мудрецов, его беседы с их царём Хиархом, оракулом Амфиарауса, символически объясняют многие из сокровенных догм Гермеса – в нарицательном значении этого имени – и Оккультизма. Это звучит поразительно, и если бы это утверждение не было бы поддержано многочисленными уже проделанными вычислениями, и тайна не была бы уже наполовину раскрыта, пишущая эти строки никогда не осмелилась бы это сказать. Путешествия великого мага описаны правильно, хотя и аллегорически – то есть всё рассказанное Дамисом действительно имело место – но повествование обосновано на знаках Зодиака. Как транслитерированное Дамисом под руководством Аполлония и переведённое Филостратом, это и впрямь чудо. В заключении того, что теперь можно рассказать об этом чудесном адепте из Тианы, значение наших слов станет яснее. Пока что достаточно сказать, что упомянутые диалоги раскрыли бы наиболее значительные тайны природы, если бы они были правильно поняты. Элифас Леви указывает на великое
| 130 | 130 |
сходство, которое существует между царём Хиархом и знаменитым Хирамом, от которого Соломон достал ливанские кедры и золото Офира. Но он сохраняет молчание по поводу другого сходства, о котором, как учёный каббалист, он не мог не знать. Кроме того, по своему неизменному обычаю, он больше вводит читателя в заблуждение, чем учит, ничего не выдавая и уводя с правильного следа.
Как и большинство исторических героев седой древности, чьи жизни и труды сильно отличаются от жизней и трудов обычного человечества, Аполлоний до сегодняшнего дня остаётся загадкой, для которой ещё не нашлось своего Эдипа. Его существование окружено такою завесою тайны, что его часто принимают за миф. Но по всем законам логики и разума совершенно ясно, что Аполлония нельзя рассматривать в таком свете. Если этого Тианского Теурга зачислить в мифические герои, то у истории также нет права и на её Цезарей и Александров. Совершенно правильно, что этот мудрец, который до нынешнего дня стоит непревзойдённым по своим тавматургическим силам (историей засвидетельствованным) появился на арене общественной жизни неизвестно откуда и также исчез с неё, как кажется, никто не знает куда. Но причины этого очевидны. Все средства были пущены в ход – особенно в течение четвёртого и пятого столетий нашей эры – чтобы в сознании людей не осталась память об этом великом и святом человеке. Распространению его жизнеописаний, которых было много и которые были полны восторженных отзывов, препятствовали христиане, и не без основательной причины, как мы увидим. Дневник Дамиса уцелел чудом и остался единственным, чтобы рассказать эту повесть. Но не следует забывать, что Юстин Мученик часто говорит об Аполлонии, и характер и правдивость этого доброго человека безупречны, тем более, что в этом у него были причины чувствовать себя смущённым. Также нельзя отрицать, что едва ли найдётся какой-либо отец церкви первых шести веков, который оставил бы Аполлония незамеченным. Только в соответствии с неизменным христианским обычаем милосердия, их перья были обмокнуты, как обычно, в чернейшие чернила религиозной нетерпимости (odium theologicum) и односторонности. Св. Иероним подробно излагает повествование о якобы состоявшемся состязании св. Иоанна с мудрецом из Тианы – состязании по совершению «чудес» – и в этом повествовании, разумеется, правдивый святой[1] в ярких красках изображает поражение Аполлония,
| 131 | 131 |
стремясь при этом найти подтверждение в «Апокрифе» св. Иоанна, которое было объявлено сомнительным даже церковью[2].
Поэтому получилось так, что никто не может сказать, где и когда Аполлоний родился, и никто не знает, когда и где он умер. Некоторые думают, что во время смерти ему было восемьдесят или девяносто лет, другие – что сто или даже сто семнадцать. Но закончил ли он свои дни в Эфесе в 96 г. н. э., как говорят некоторые, или же это событие имело место в Линде в храме Афины Паллады, или он исчез из храма Диктинны, или же, как утверждают другие, он совсем не умер, но, будучи столетним, возобновил свою жизнь с помощью магии и продолжал свою работу на благо человечества, – никто этого сказать не может. Только в сокровенных записях отмечено его рождение и дальнейшая жизнь, но – «кто же верит в такое сообщение?»
Всё, что история знает, заключается в том, что Аполлоний был полным энтузиазма основателем новой школы созерцания. Может быть, менее метафоричный и более практичный, чем Иисус, он всё же прививал ту же самую квинтэссенцию духовности, те же самые высокие истины нравственности. Его обвиняют в том, что он ограничил свою деятельность высшими классами общества вместо того, чтобы поступать так, как поступали Будда и Иисус, которые проповедовали бедным и обездоленным. О причинах, почему он поступил таким исключительным образом, невозможно теперь судить, когда прошло так много лет. Но, кажется, что тут замешан кармический закон. Родившись, как нам говорят, среди аристократии, весьма вероятно, он хотел закончить работу, недоделанную в этом особом направлении его предшественником и потому стремился дать «на земле мир и благоволение» [Лк.2:14] всем людям, а не только отверженным и преступным. Поэтому он общался с царями и сильными мира своего века. Тем не менее, все три «чудотворца» проявили удивительное сходство в целенаправленности. Подобно Иисусу и подобно Будде Аполлоний был непримиримым врагом всякой внешней показной набожности, всего показного блеска бесполезных религиозных церемоний, фанатизма и лицемерия. Что его «чудеса» были более удивительными, разнообразными и лучше засвидетельствованными
| 132 | 132 |
историей, чем какие-либо другие, это тоже правда. Материализм отрицает, но свидетельство и подтверждение даже со стороны самой церкви, сколько она ни поносила его, доказывает, что это факт[3].
«Клеветнические сплетни, распущенные против Аполлония, были настолько многочисленными, насколько они были лживы. Ещё спустя такое долгое время, как восемнадцать веков после его смерти, он был оклеветан епископом Дугласом в его труде против чудес. В этом труде достопочтимый епископ разбился об исторические факты. Ибо не в чудесах, но в тождественности проповедываемых идей и учений – вот где мы должны искать сходство между Буддой, Иисусом и Аполлонием. Если мы будем изучать этот вопрос беспристрастно, мы вскоре поймём, что этики, проповедоваемые Готамой, Платоном, Аполлонием, Иисусом, Аммонием Саккасом, и его учениками, все были обоснованы на одной и той же мистической философии, что все они поклонялись одному божественному Идеалу, независимо от того, считали они его «Отцом» человечества, который живёт в человеке, как человек живёт в нём, или же непостижимым творческим принципом. Все они вели Богоподобные жизни. Аммоний, говоря о своей философии, учил, что их школа ведёт своё начало со дней Гермеса, который принёс свою мудрость из Индии. Это было полностью то же самое мистическое созерцание, как у йогов: общение брамина со своим собственным сияющим я – «атманом»»[4].
Таким образом показано, что основа эклектической школы тождественна с учениями йогов – индусских мистиков; доказано, что они имеют общее происхождение из того же источника, что и ранний буддизм Готамы и его архатов.
«Непроизносимое Имя, в поисках которого так много каббалистов – не знакомых ни с одним из восточных или даже западных Адептов – напрасно тратят свои знания и жизни, обитает латентным в сердце каждого человека. Это волшебное имя, которое, согласно самым древним оракулам, «устремляется в бесконечные миры» (άφοιτητω στροφίγγι [(греч.) недосягаемые орбиты небесных тел]), может быть обретено двояко: путём регулярных посвящений или через «тихий голос», который Илия услышал в пещере Хореба, горы Бога [3Цар.19:13]. И «когда Илия услышал его, он закутал лицо в свой плащ и встал у входа в пещеру. И вот раздался этот голос».
Когда Аполлоний Тианский желал услышать «тихий голос», он обычно закутывался весь целиком, в плащ из тонкой шерсти, на который он помещал обе свои ступни, после совершения неких магнетических пассов, и произносил не «имя», а призыв, хорошо известный каждому адепту. Затем он натягивал плащ поверх головы и лица, и его прозрачный или астральный дух был свободен. В обычной жизни он носил шерстяную одежду не больше, чем жрецы храмов. Обладание сокровенной комбинацией «имени» давало иерофанту верховную власть над каждым существом, человеческим или другим, стоящим ниже его самого по силе души»[5].
| 133 | 133 |
К какой бы школе он не принадлежал, несомненным остаётся тот факт, что Аполлоний Тианский оставил за собою бессмертное имя. Сотни трудов были написаны об этом удивительном человеке; серьёзно обсуждали его историки; претенциозные глупцы, не будучи в состоянии прийти к какому-либо заключению по поводу этого мудреца, пытались отрицать само его существование. Что касается церкви, то она, хотя и проклинает его память, всегда стремилась представить его, как историческое лицо. Её политика теперь, кажется, заключается в том, чтобы оставленное им впечатление направить по другому каналу – это известная и очень старая стратегия. Иезуиты, например, признавая его «чудеса», пустили в ход два потока мысли, и они были успешны, как во всём, что они предпринимают. Одна из партий обрисовывает Аполлония, как послушного «посредника Сатаны», окружая при этом его теургические силы самым чудесным и ослепительным блеском, тогда как другая партия заявляет, что всё это рассматривает, как ловкую выдумку, написанную, имея в виду заранее определённую цель.
В своих многотомных мемуарах о Сатане маркиз де Мирвилль по ходу своих выступлений за признание врага Бога в качестве творца спиритуалистических феноменов, посвящает целую главу этому великому адепту. Нижеприведённый перевод отрывков из его книги раскрывает весь этот заговор. Просим читателя не забыть, что каждый труд маркиза написан под покровительством и по уполномочиям папского престола в Риме.
«Было бы оставлением картины первого века неполной и нанесением оскорбления памяти св. Иоанна, если бы мы обошли молчанием имя человека, который имел честь быть его особенным противником, как Симон был противником св. Петра, Элима – Павла, и т. д. В первые годы христианской эры, ...в Тиане, в Каппадокии появился один из тех необычных людей, которыми так обильна была Пифагорейская школа. Великий путешественник, как и его учитель, посвящённый во все тайные учения Индии, Египта и Халдеи, наделённый поэтому всеми теургическими силами древних магов, он изумлял, по очереди, все страны, которые он посещал и которые – наш долг это признать – кажется, благословляют его память. Мы не можем сомневаться в этом факте, не вступая в противоречие с подлинными записями истории. Подробности его жизни переданы нам историком четвёртого века (Филостратом), который сам переводил дневник – куда день за днём заносились события жизни этого философа – написанный Дамисом, его учеником и близким другом»[6].
Де Мирвилль допускает возможность некоторых преувеличений как со стороны ведущего дневник, так и со стороны переводчика; но он «не думает, что они занимают много места в повествовании». Поэтому он сожалеет, обнаружив, что аббат
| 134 | 134 |
Фреппель «в своих прекрасных «Очерках»[7] называет дневник Дамиса выдумкой». Почему?
(Потому) что оратор основывает своё мнение на совершенном сходстве – рассчитанном, как он думает – этой легенды с жизнью Спасителя. Но изучая данный предмет более глубоко, он (аббат Фреппель) может убедиться, что ни Аполлоний, ни Дамис, ни даже Филострат никогда не претендовали на бóльшую честь, чем уподобиться св. Иоанну. Эта программа сама по себе была достаточно увлекательна и пародия достаточно скандальная, так как Аполлонию, благодаря магическим искусствам, удалось уравновесить, по внешнему виду, несколько чудес в Эфесе (сотворённых св. Иоанном) и т. д.[8]
Змея в траве (anguis in herba) показала свою голову. Именно совершенное, удивительное сходство жизни Аполлония с жизнью Спасителя ставит церковь между Сциллой и Харибдой. Отрицать жизнь и «чудеса» первого значило бы отрицать достоверность свидетельств тех же самых апостолов и писателей – отцов церкви, на свидетельствах которых построена жизнь самого Иисуса. Приписывать благотворные деяния этого адепта, такие как совершённые им воскрешения мёртвых, поступки милосердия, его способность исцелять больных и т. п., «древнему врагу», на этот раз было бы довольно опасно. Отсюда стратегия – спутать представления тех, кто полагается на авторитеты и критиков. У церкви зрение гораздо острее, чем у любого из наших великих историков. церковь знает, что отрицание существования этого адепта повело бы её к отрицанию императора Веспазиана и его историков, императоров Александра Севера и Аврелиана и их историков, и, наконец, к отрицанию Иисуса и всякого свидетельства о Нём, подготавливая таким образом своё стадо, наконец, к отрицанию самой себя. Становится интересно узнать, что она в этом критическом положении говорит через свой избранный рупор – де Мирвилля. Она говорит следующим образом:
Что же тут такого нового и невозможного в повествовании Дамиса относительно их путешествия в страны халдеев и гимнософов? – он спрашивает. Прежде чем отрицать, постарайтесь припомнить, что главным образом (par excellence) представляли в те дни эти страны чудес, и также свидетельства таких людей, как Пифагор, Эмпедокл и Демокрит, про которых следовало бы думать, что они знали, о чём писали. В конце концов, в чём мы можем упрекнуть Аполлония? В том ли, что он произнёс (как произносили оракулы) ряд пророчеств и предсказаний, исполнившихся чудеснейшим образом? Нет; ибо, лучше изучивши, теперь мы знаем, что они такое[9]. Оракулы теперь стали для нас тем, чем они были для каждого
| 135 | 135 |
в течение прошлого века, от Ван Дэйла до Фонтенелла. В том ли, что он обладал вторым зрением и имел видения на далёких расстояниях?[10] Нет; ибо такие феномены в настоящее время свойственны половине Европы. В том ли, что он хвастался, что знает все языки, какие только существуют под солнцем, хотя никогда ни одного из них не учил? Но кто же не знает того факта, что это является лучшим критерием[11] присутствия и помощи духа, какого рода он бы ни был? В том ли, что он верил в переселение (реинкарнацию)? Но в это всё ещё верят (миллионы) в наши дни. Никто не имеет представления о количестве учёных, которые хотели бы восстановить религию друидов и мистерии Пифагора. Или в том, что он изгонял демонов и чуму? Это и прежде делали египтяне, этруски и все римские папы[12]. В том ли, что он беседовал с умершими? Сегодня мы делаем то же самое или верим, что делаем; это всё одно и то же. В том ли, что он верил в существование эмпуз? Где тот демонолог, который не знает, что эмпуса есть «южный демон», упоминаемый в Псалтыре Давида, и которого страшились как тогда, так и теперь, во всей Северной Европе?[13] В том ли, что по собственному желанию он мог стать невидимым? Это одно из достижений месмеризма. В том ли, что после (предполагаемой) своей смерти, он явился императору Аврелиану над городскими стенами Тианы и этим заставил его снять осаду города? Такова была миссия каждого героя, перешедшего в загробную жизнь, и это была причина, почему люди поклонялись манам[14]. Или в том, что он спустился в знаменитую пещеру Трофония и вынес оттуда старую книгу, которая после этого долго хранилась императором Адрианом в его библиотеке в Анциуме? Достоверный и трезво рассуждающий Павсаний спустился в ту же самую пещеру до Аполлония и возвратился оттуда не менее верующим. В исчезновении после смерти? Да, подобно Ромулу, подобно Вотану, подобно Ликургу, подобно
| 136 | 136 |
Пифагору[15], всегда при весьма таинственных обстоятельствах, всегда сопровождаемых привидениями, откровениями и т. п. Остановимся и повторим ещё раз: если бы жизнь Аполлония была просто выдумкой, он никогда не достиг бы такой известности в течение своей жизни и не создал бы такой многочисленной школы, оставшейся полной энтузиазма после его смерти.
И добавим к этому, если бы всё это была выдумка, никогда Каракалла не стал бы возводить героон в его память[16], и Александр Север не поместил бы его бюст между бюстами двух полубогов и истинного Бога[17], и не переписывалась бы императрица с ним. Едва отдохнув от лишений осады Иерусалима, Тит не торопился бы поскорее написать Аполлонию письмо, прося его встретиться с ним в Аргосе, добавляя при этом, что его отец и сам он (Тит) всем обязаны ему, великому Аполлонию, и что поэтому первой его мыслью была мысль об их благодетеле. И не построил бы император Аврелиан храма и алтаря этому великому мудрецу в благодарность за его появление у Тианы и сообщение. Эта посмертная беседа, как всем известно, спасла этот город, поскольку вследствие этого Аврелиан снял осаду. Далее, если бы всё это было выдумкой, то в истории не было бы свидетельства Вописка[18] – наиболее достоверного из языческих историков. Наконец, Аполлоний не стал бы предметом восхищения со стороны такой благородной личности, как Эпиктет, и даже некоторых из отцов церкви; Иероним, например, в свои лучшие моменты так писал об Аполлонии:
Этот путешествующий философ, куда бы он ни поехал, везде находил что-то, чему учиться, и, извлекая пользу отовсюду, он таким образом становился совершеннее с каждым днём[19].
| 137 | 137 |
Что касается его чудес, то, не желая вдаваться глубже, Иероним, бесспорно признает их таковыми, чего он никогда не стал бы делать, если бы он не был принуждён к этому фактами. В заключение скажем, что если бы Аполлоний был просто героем выдумки, драматизированным в четвёртом веке, то жители Эфеса, преисполненные восторженной благодарности за те благодеяния, какие он для них совершил, не воздвигли бы ему золотой статуи[20].
Сноски
- ↑ См. «Предисловие к Евангелию св. Матфея» Барония, I, 752, приведённое у де Мирвилля, VI, 63. Иероним – это тот отец церкви, который, обнаружив в библиотеке Цезаря подлинное «Евангелие» (еврейский текст) от Матфея, апостола-мытаря, «написанное рукою Матфея» (Иероним, «О знаменитых мужах», гл. III) – как он сам признаёт – посчитал его еретическим и заменил его своим греческим текстом. Он также переделал текст «Книги Иова», чтобы придать силу верованию в воскресение во плоти. (См. «Разоблачённая Исида», том II, сс. 181 и 183 и далее), цитируя в поддержку наиболее учёных авторитетов.
- ↑ Де Мирвилль даёт следующее волнующее описание этого «состязания».
«Иоанн, понуждаемый, как св. Иероним нам рассказывает, всеми церквями Азии провозгласить (перед лицом совершаемых Аполлонием чудес) более торжественным образом божественность Иисуса Христа, после долгой молитвы вместе со своими учениками на горе Патмос, будучи погружён в экстаз божественным Духом, сделал так, что все услышали среди грома и молний его знаменитое «В начале было Слово» (In Principio erat Verbum). Когда возвышенный экстаз, вследствие которого его называли «сыном грома», прошёл, Аполлоний был вынужден удалиться и исчезнуть. Таково было его поражение, менее кровопролитное, но такое же тяжкое, как у Симона Мага». («The Magician Theurgist», VI, 63).
Что касается нас, то мы никогда не слышали об экстазе, вызывающем громы и молнии, и мы затрудняемся понять смысл этого.
- ↑ Это старая, старая история. Кто из нас, теософов, не узнал по горькому опыту, до чего в этом направлении может дойти ненависть, злоба и преследование со стороны духовенства, до какой степени фальши, клеветничества и жестокости эти чувства могут доходить даже в дни нашей современности, и какими образчиками Христо-подобного милосердия самозванные слуги Его только не показали себя!
- ↑ «Разоблачённая Исида», II, 342.
- ↑ Там же, II, 343, 344.
- ↑ «Пневматология», VI, 62.
- ↑ «Les Apologistes Chrétiens an Second Siécle», с. 106.
- ↑ «Пневматология», VI, 62.
- ↑ Много таких, которые не знают, следовательно, не верят в них.
- ↑ Совершенно верно. Во время лекции, которую Аполлоний произносил в Эфесе перед многотысячной аудиторией, Аполлоний воспринял совершаемое в Риме убийство императора Домициана и в этот же самый момент оповестил об этом весь город. Также и Сведенборг, таким же образом, находясь в Готенбурге, видел большой пожар в Стокгольме и сразу рассказал об этом своим друзьям, никакого телеграфа в те дни ещё не было.
- ↑ Это вовсе не критерий. Индусские садху и адепты приобретают этот дар святостью своих жизней. Йога-Видья учит этому, и никаких «духов» не требуется.
- ↑ Что касается римских пап, то это дело довольно сомнительное.
- ↑ Но это одно не может служить основанием для веры в существование такого класса духов. Для такой веры имеются авторитеты получше.
- ↑ Цель де Мирвилля заключается в том, чтобы показать, что все такие привидения манов или развоплощённых духов являются работой Дьявола, «сатанинскими подобиями».
- ↑ Он мог бы прибавить: подобно великому Шанкарачарье, Цонкапе, и многим другим настоящим адептам – даже его собственному Учителю Иисусу; ибо это действительно есть критерий истинного адептства, хотя для того, чтобы «исчезнуть», вовсе нет надобности взлетать на облака.
- ↑ См. «Lion Cassius», XXVII, XXVIII, 2.
- ↑ Лампридий, «Adrian», XXIX, 2.
- ↑ Этот отрывок звучит так: «Аврелиан принял решение уничтожить Тиану, и город обязан своим спасением только чуду Аполлония. Этот человек, такой знаменитый и такой мудрый, этот великий друг Богов внезапно появился во весь рост перед возвращающимся в свой шатёр императором и сказал ему на языке панонийцев: «Аврелиан, если ты хочешь победить, то оставь эти злобные замыслы против моих сограждан; если ты хочешь повелевать, то воздержись от проливания невинной крови; и если ты хочешь жить, то воздержись от несправедливости». Аврелиан, зная в лицо Аполлония, чьи портреты он видел во многих храмах, будучи поражён удивлением, сразу поклялся ему (Аполлонию) воздвигнуть статую, портрет и храм, и всецело вернулся к идеям милосердия». И затем Вописк добавляет: «Я стал всё больше и больше верить в добродетели величественного Аполлония, и это потому, что после собрания сведений от наиболее серьёзных людей, я нашёл подтверждение всем фактам в книгах Улианской библиотеки» (см. Флавий Вописк, «Аврелиан»). Вописк писал в 250 году и, следовательно, опередил Филострата на столетие.
- ↑ «Письмо Павлину» (Ep. ad Paulinum).
- ↑ Вышеприведённый материал большею частью суммирован из де Мирвилля, там же, сс. 66-69.