ПМ (аноним), п.126

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Анонимный перевод под редакцией С. Арутюнова и Н. Ковалёвой

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 126

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: –
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено 18 июля 1884 в: Лондон

содержание: Ошибки и заблуждения Синнетта.

<<   ☰   >>

англ • аноним (126) • Базюкин (62) • Рерих (–) • Самара (127)

[К.Х. — Синнетту ] Получено 18 июля 1884 г.

[Ошибки и заблуждения Синнетта]

Мой бедный, слепой друг!

Вы совсем не годитесь для практического оккультизма! Его законы непреложны; и никто не может отступить от раз отданного приказа. Она (Е.П.Б. — Ред.) не может продолжать пересылку писем мне, и письмо надо было передать Мохини. Однако я его прочел и решил сделать еще одно усилие (последнее, которое мне разрешено), чтобы открыть вашу скрытую интуицию. Если мой голос, голос того, кто по своей человеческой природе всегда был вам дружествен, и на сей раз не достигнет вас, как это часто бывало прежде, то наше расставание в ближайшее время и навсегда станет неизбежным. Мне больно из-за вас, в чьем сердце я так хорошо читаю, несмотря на все протесты и сомнения вашей чисто интеллектуальной натуры, вашего холодного западного рассудка. Но мой первый долг — по отношению к моему Учителю, а долг, хочу вам сказать, для нас выше, чем какая-либо дружба или даже любовь, так как без этого постоянного принципа, являющегося неразрушимым цементом, связывавшим в течение многих тысячелетий рассеянных хранителей великих тайн природы, наше Братство, нет! — даже само наше Учение давно бы рассыпалось в неузнаваемые атомы.

К сожалению, как бы велик ни был ваш чисто человеческий интеллект, ваша духовная интуиция слаба и туманна, так как она никогда не развивалась. Поэтому всякий раз, когда вы встречаетесь с кажущимся противоречием, затруднением, какой-нибудь несообразностью оккультного характера, вызванной нашими освященными временем законами и правилами (о которых вы ничего не знаете, так как ваше время еще не пришло), у вас немедленно возникают сомнения, появляются подозрения, что над лучшей частью вашей натуры насмехаются, так что она, в конце концов, сокрушается этими обманчивыми внешними явлениями! У вас нет веры, которая требуется, чтобы позволить вашей воле подняться с вызовом и пренебрежением против вашего чисто мирского интеллекта и предоставить вам лучшее понимание сокровенных вещей и неизвестных законов. Я вижу, что вы неспособны заставить ваши лучшие устремления, черпающие силы из потока истинной преданности той Майе, которую вы создали из меня (это одно из ваших чувств, которое глубоко меня трогает), поднять голову против холодного, духовно слепого рассудка. Вы неспособны позволить вашему сердцу громко провозгласить то, что ему до сих пор разрешалось только шептать: «Терпение, терпение. Великие цели никогда не осуществлялись одним рывком». Однако вам было сказано, что путь к оккультным наукам следует прокладывать кропотливым трудом, с опасностью для жизни; что каждый новый шаг, ведущий к конечной цели, окружен ловушками и терниями; что путника, отважившегося вступить на эту дорогу, сначала заставляют противостоять тысяче и одной фурии, которые охраняют адамантовые врата и вход, и победить их, — эти фурии именуются Сомнением, Скептицизмом, Презрением, Насмешкой, Завистью и, наконец, Искушением, особенно последним. Кто хочет увидеть находящееся по ту сторону, должен вначале уничтожить эту живую стену; он должен обладать сердцем и душою, покрытыми сталью, железной, никогда не слабеющей решительностью, и в то же время быть кротким и нежным, скромным и закрывшим свое сердце для всех человеческих страстей, ведущих к злу. Являетесь ли вы обладателем всех этих качеств? Приступали ли вы когда-нибудь к курсу тренировки, которая ко всему этому ведет? Нет — вы знаете это так же, как и я. Вы не для этого родились. Будучи семейным человеком, которому надо поддерживать жену и ребенка и которому надо работать, вы никак не годитесь для жизни аскета или даже такой жизни, как у Мохини. Зачем вам тогда жаловаться, что вам не даны силы, что вы даже начинаете терять веру в наши собственные силы и т.д.? Правда, вы несколько раз предлагали бросить мясоедение и выпивку, а я не настаивал на таком отказе. Зачем вам это, если вы не можете стать регулярным челой? Я думал, вы это уже давно поняли и покорились своей участи, удовлетворяясь терпеливым ожиданием дальнейшего развития событий и моей личной свободой действий.

Вы знаете, что я был единственным, кто пытался настоять — и упорствовал в этом — на необходимости, по крайней мере, маленькой реформы, хотя бы небольшого отступления от наших чрезвычайно жестких правил, если хотим, чтобы европейские теософы возросли в численности и работали для просвещения и пользы человечества. Я потерпел неудачу в своей попытке, как вам известно. Все, чего я смог добиться, это разрешение общаться с несколькими лицами — с вами, главным образом, так как я выбрал вас в качестве выразителя нашего учения, которое мы решили дать миру хотя бы в какой-то мере. Не будучи в состоянии продолжать давать вам учение регулярно вследствие своей работы, я решил возобновить его изложение после того, как моя работа будет сделана, когда в моем распоряжении будет несколько свободных часов. Я был связан по рукам и ногам, когда сделал попытку дать вам возможность издавать вашу собственную газету. Мне не было разрешено применять в связи с этим какие-либо психические силы. Вы знаете результаты. Все же я бы преуспел даже с теми малыми средствами, которые находились в моем распоряжении, если бы не волнения из-за законопроекта Ильберта. Задумывались ли вы когда-нибудь об истинной причине моей неудачи? Нет, ибо вы многого не знаете о работе кармы, о «боковых ударах» этого ужасного закона. Но вы хорошо знаете, что было время, когда вы чувствовали глубочайшее презрение ко всем нам, принадлежащим к темным расам, и рассматривали индийцев как низшую расу. Я больше ничего не скажу. Если у вас есть сколько-нибудь интуиции, вы сделаете выводы о причине и следствии и, возможно, поймете, откуда неудача.

Затем, относительно вас имелся приказ нашего Верховного Главы не вмешиваться в естественный процесс роста Лондонской Ложи и в психическое и духовное развитие его членов, особенно ваше. Вы знаете, что даже писать вам время от времени было разрешено лишь в виде особой милости после того, как затея с «Фениксом» потерпела крах. Что касается проявления какихлибо психических или оккультных сил, то об этом не было и не может быть и речи. Вы были удивлены нашим вмешательством в ссору Лондонской Ложи и Кингсфорд? И вы не в состоянии догадаться, почему мы делали это? Поверьте мне: когда-нибудь, когда вы будете лучше осведомлены, вы узнаете, что вами все это было вызвано.

Вы также возмущаетесь кажущейся нелепостью направления Г.С. О[лькотта] с миссией, для которой вы считаете его негодным в условиях Лондона, во всяком случае социально и интеллектуально. Ну, когда-нибудь, возможно, вы также узнаете, что вы не правы в этом, как и во многом другом. В будущем результаты дадут вам хороший урок.

А теперь подойдем к самой последней части, к доказательству, что с вами не «обошлись несправедливо», как вы жалуетесь в вашем письме, хотя вы обошлись с Г.С. О[лькоттом] и Е.П.Б. очень жестоко. Ваш величайший повод к недовольству вызван вашим недоумением. Мучительно, вы говорите, когда вас всегда держат в неизвестности. Вы чувствуете себя глубоко обиженным по поводу того, что решили назвать очевидным и растущим «недружелюбием и переменой тона» и т.д. Вы ошибаетесь от начала до конца. Не было ни «недружелюбия», ни перемены в чувствах к вам. Вы просто не понимали естественную прямоту М., каждый раз, когда он говорит или пишет о серьезных вещах.

Что касается моих кратких замечаний, высказанных мною о вас Е.П.Б., которая обратилась ко мне и была права, — вам никогда не приходила в голову мысль об истинной причине этого: у меня не было времени, я едва мог уделить мимолетную мысль вам самому и Лондонской Ложе. Как хорошо Е.П.Б. сказала: «Никто никогда не думал обвинять вас в какой-либо намеренной неправоте» по отношению к нам самим или к челам. Что касается непреднамеренной неправоты, к счастью, вовремя предотвращенной мною, то она, несомненно, была вызвана беззаботностью. Вы никогда не думали о разнице физических возможностей бенгальца и англичанина, о выносливости одного и другого. Мохини был оставлен вами в течение многих дней в холодной комнате без камина. Он не произнес ни слова жалобы, и мне пришлось охранять его от серьезного заболевания, отдавать ему мое время и внимание — ему, в ком я так нуждался для создания известных результатов и кто пожертвовал всем для меня... Отсюда и тон М., на который вы жалуетесь. Теперь вам объяснено, что с вами «не обходились несправедливо», но что вам просто надо было принять замечание, которое для вас было неизбежно, так как иначе подобная ошибка могла бы повториться опять.

Затем, вы отрицаете, что у вас когда-либо была злоба против Кингсфорд. Очень хорошо, назовите это по-другому, если вам нравится; все же это было чувство, которое послужило помехой строгой справедливости и заставило Олькотта совершить гораздо худшую ошибку, чем он уже сделал, но которой было позволено развиваться в своем направлении, ибо это соответствовало целям и не приносило большого вреда, за исключением только самого Олькотта — которого за это так беспощадно отчитывали. Вы обвиняете его в нанесении вреда вашему Обществу и притом «непоправимого»? Где этот нанесенный вред?.. Вы опять ошибаетесь. Только ваша нервность заставила вас написать Е.П.Б. слова, которые я хотел бы, чтобы вы никогда не произносили — ради вас самого. Должен ли я привести вам доказательства, во всяком случае по одному делу, до чего несправедливы вы были, подозревая любого из них (Е.П.Б. и Олькоттта. — Ред.), что они или жаловались нам на вас, или наговорили о вас то, чего не было? Я верю, что вы никогда не повторите того, что я вам сейчас скажу о том, кто был (или мог быть, но не был, ибо пришел слишком поздно) моим невольным «доносчиком» о ситуации с Мохини. Вы вольны это проверить в любой день, но я бы не хотел, чтобы эта прекрасная женщина почувствовала себя расстроенной и несчастной из-за меня. Это была мадам Гебхард, которую я обещал посетить ее оккультно. Я увидел ее в одно утро, когда она сходила по лестнице, пока я был занят с Мохини, делая его непроницаемым [для холода]. Она видела, как он дрожал от холода, поскольку он тоже спускался с верхнего этажа. Она знала, что он все еще живет в своей маленькой комнате без камина после того, как Олькотт уехал, хотя его легко можно было поместить в другой комнате. Она остановилась, чтобы подождать его, а я заглянул в ее сознание и услышал, как она мысленно произнесла: «Ну и ну... Если бы только его Учитель это знал!..» — и затем, дождавшись Мохини, спросила, нет ли у него еще какой-нибудь теплой одежды, и добавила еще несколько ласковых слов. «Его Учитель — знал» и уже поправил зло и, зная, что это непреднамеренное зло, никакого «недружелюбия» не питал, ибо слишком хорошо знал европейцев, чтобы не ожидать от них больше, чем они могут дать. Это не единственный безмолвный упрек, адресованный вам в сердце мадам Гебхард, как и в умах нескольких других ваших друзей; и это правильно, что вам нужно это знать, помня, что они, подобно вам самому, судят почти обо всем по внешним признакам.

Я больше ничего не скажу. Но если вы захотите еще раз вспомнить о карме, то задумайтесь над этим и помните, что она действует самым неожиданным образом. А теперь задайте самому себе вопрос, насколько оправданны ваши подозрения в отношении Олькотта, который ничего не знал об этих обстоятельствах, и в отношении Е.П.Б., которая была в Париже и знала еще меньше. Тем не менее подозрение выродилось в убеждение (!) и облеклось в форму письменных упреков и очень некрасивых выражений, которые от начала до конца были незаслуженны. Несмотря на все это, вы горько жаловались вчера мисс А[рундейл] на ответ вам Е.П.Б., который, принимая во внимание ее собственные обстоятельства и темперамент, был удивительно незлоблив, если его сопоставить с вашим письмом к ней. Также я не могу одобрить вашего отношения к Олькотту — если вы нуждаетесь в моем мнении и совете. Если бы вы были на его месте и были виновны, вряд ли вы разрешили бы ему обвинять вас в таких выражениях, как фальсификация, клевета, ложь и самая идиотская некомпетентность в работе. А Олькотт совершенно не виноват в таких грехах! Что касается его работы, то разрешите нам это лучше знать. Что нам нужно — так это хорошие результаты, и вы обнаружите, что они у нас имеются.

Истинно, «подозрение опрокидывает то, что доверие строит!» И если, с одной стороны, у вас имеются причины цитировать нам Бэкона и сказать, что «нет ничего, что заставило бы человека больше подозревать, чем малое знание», то, с другой стороны, вам следовало бы помнить, что наше знание и наука не могут постигаться чисто бэконовскими методами. Будь что будет, нам не разрешается предлагать нашу науку в качестве средства от подозрительности или для ее лечения. Надо самим это заработать, и тот, кто не найдет нашей истины в своей душе, внутри самого себя, тот имеет мало шансов на успех в оккультизме. Несомненно, не подозрение исправит ситуацию, ибо оно есть

...тяжелый доспех, который своим весом больше мешает, чем защищает.

На этом последнем замечании, я полагаю, мы оставим эту тему навсегда. Вы навлекли страдания на самого себя, на вашу жену и многих других, что было совершенно бесполезно, и вы могли бы избежать этого, если бы только воздержались сами от создания большинства их причин. Все, что мисс Арундейл вам сказала, было правильно и хорошо сказано. Вы сами разрушаете то, что с таким трудом воздвигали. Но эта странная идея, что мы сами не в состоянии видеть [ситуацию] и что нашим единственным источником данных является лишь то, что мы читаем в умах наших чел, и, следовательно, мы не являемся теми могущественными существами, какими вы нас себе представляли, — эта мысль, похоже, с каждым днем все больше вас преследует. Хьюм начинал таким же образом. Я бы с радостью помог вам и защитил вас от его судьбы, но, если вы сами не стряхнете с себя этого страшного влияния, под которым находитесь, я очень мало что могу сделать.

Вы меня спрашиваете, можно ли вам рассказать мисс Арундейл то, что я вам сообщил через миссис X. Вы совершенно вольны объяснить ей положение дел и тем оправдаться в ее глазах в кажущейся неверности и бунте против нас, как она думает. Вы это можете сделать, тем более что я никогда вас ничему не обязывал через миссис X. Я никогда не сообщался с вами или с кем-либо другим через нее, также и наши с М. чела, насколько я знаю, кроме как в Америке, одного раза в Париже, а другого раза — в доме миссис А. Она превосходная, но совершенно неразвитая ясновидящая. Если бы ей не помешали неразумно и если бы вы последовали советам Старой Леди и Мохини, то, действительно, к этому времени я мог бы говорить с вами через нее, — таково и было наше намерение. И это опять ваша вина, мой дорогой друг. Вы гордо претендовали на привилегию применять ваше собственное бесконтрольное суждение в оккультных вопросах, о которых вы ничего не могли знать, — и оккультные законы, которым вы вздумали бросить вызов и играть с ними безнаказанно, обратились против вас и нанесли вам большой вред. Все обстоит так, как и должно быть. Если бы вы постарались внушить себе глубокую истину, что интеллект сам по себе не всемогущ, что для того, чтобы «передвигать горы», ему сначала нужно воспринять жизнь и свет от своего высшего принципа — Духа и затем фиксировать ваш взор на всем оккультном, духовно стараясь развить эту способность по правилам, тогда вы вскоре стали бы правильно разгадывать эту мистерию. Вы не должны говорить миссис Х., что она никогда не видит правильно, ибо это не так. Много раз она видела правильно; будучи предоставленной самой себе, она никогда не исказила ни единого сообщения.

А теперь я закончил. Перед вами лежат две дороги: одна — очень трудная тропа к знанию и истине, другая... но я в самом деле не должен оказывать влияния на ваш ум. Если вы не приготовились совсем порвать с нами, я просил бы вас не только присутствовать на собрании, но и выступить, иначе это произведет очень неблагоприятное впечатление. Я прошу это сделать ради меня, а также ради вас самого.

Только — что бы вы ни делали, примите мой совет — не останавливайтесь на полпути: это может оказаться для вас бедственным.

До сих пор моя дружба к вам остается такой же, как и всегда, ибо мы никогда не бываем неблагодарны за оказанные услуги.

К.Х.

Сноски

---