письмо № 62; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество
| от кого: | Кут Хуми Лал Сингх | написано из: – |
|
кому: |
Синнетт Альфред Перси | получено 18 июля 1884 в: Лондон |
содержание: Ошибки и заблуждения Синнетта.
Письмо № 62[1]
Бедный мой слепой друг, Вы никуда не годитесь в качестве практика-оккультиста! Законы оккультизма неизменны, и, коли приказ отдан, то назад уже пути нет. Она[2] не может более посылать мне письма, и то письмо Вам следовало передать Мохини.
Тем не менее, я всё-таки прочитал его и решился предпринять ещё одну (последнюю разрешённую мне) попытку открыть Вашу внутреннюю интуицию. Если же голос мой — голос того, кто всей человеческой частью своей внутренней природы неизменно испытывал к Вам самые дружеские чувства — не пробьётся к Вам и на этот раз, как уже нередко случалось и прежде, то разрыв между нами и теперь, и на все грядущие времена станет неизбежным. Мне больно за Вас, ведь я так ясно читаю в Вашем сердце — невзирая на все протесты и сомнения Вашей чисто интеллектуальной природы, Вашего холодного западного рассудка. Однако первейший мой долг — повиноваться своему учителю. И долг этот, скажу я Вам, у нас посильнее любых дружеских уз и даже любви, ведь не будь этого принципа повиновения — этого цемента, нерасторжимо скреплявшего на протяжении тысячелетий всех рассеянных по земле хранителей великих секретов природы — не то что Братство наше, но даже само наше учение рассыпалось бы на жалкие атомы уже давным-давно.
Да, Вы наделены немалым чисто человеческим рассудком, но духовная Ваша интуиция, к сожалению, затемнена и туманна, так как никогда не развивалась. А потому каждый раз, как только перед Вами возникает то или иное мнимое противоречие, какая-то запутанность, какое-то несоответствие, имеющее оккультную природу и кроющееся в наших освящённых веками законах и закономерностях — а о них Вы пока не знаете ничего, ибо для этого не пришло ещё время — все Ваши сомнения тут же вдруг оживают, и все подозрения выползают наружу, и вот они уже откровенно насмехаются над наилучшей частью Вашей природы, а та окончательно повергается ниц, ослеплённая всеми этими лживыми масками мира кажущегося! Вам недостаёт той веры, которая заставила бы Вашу Волю бесстрашно восстать, с презрением отвергнуть то, что диктует Ваш чисто земной рассудок, и тем самым глубже проникнуть в мир вещей потаённых и законов неведомых. Я вижу, что Вы неспособны заставить наилучшие свои устремления — а питает их поток подлинной преданности майе, тому моему образу, который Вы сами же и нарисовали в собственном воображении (это одно из тех чувств, которое меня всегда особенно глубоко трогало в Вас) — взбунтовать против холодного, духовно слепого рассудка и позволить сердцу своему произнести громко и ясно то, что до сих пор ему позволялось лишь напоминать вполголоса: “Терпение, терпение! Великие идеи не постигаются в одночасье!”
А ведь Вам говорили, что путь к Оккультным Наукам лежит через огромный труд и, даже вступая на этот путь, человек подвергает свою жизнь смертельной опасности; каждый новый шаг в направлении к конечной цели может завести либо в ловушки, либо в жестокие заросли терний, и тот отважный странник, что решается следовать этим путём, вначале должен встретиться лицом к лицу и победить тысячу и одну фурию — стражей несокрушимых врат и входа [в храм Оккультных Наук — перев.], а имя тем фуриям: Сомнение, Скептицизм, Презрение, Насмешка, Зависть и наконец Искушение — особенно последнее. Тот, кто по-настоящему желает знать, что находится там, по ту сторону, должен вначале разрушить эту живую стену, сердце и душа у него должны быть прочны, как сталь, решимость его должна быть тверда, как железо, и в то же время он должен быть исполнен кротости, доброты и смирения и обязан изгнать из сердца своего любую страсть, ведущую ко злу.
Таков ли Вы? Разве Вы когда-либо приступали к курсу обучения в этом направлении? — Нет, и Вам это известно не хуже, чем мне. Вы рождены не для этого, да и не в том Вы положении — имея на руках семью, жену и ребёнка, которых Вы должны содержать, а также работу, которую Вы должны выполнять — чтобы вести образ жизни аскета или хотя бы Мохини. К чему же сетовать тогда, что Вам не передаются способности и что даже доказательства наших собственных сил начинают тускнеть в Ваших глазах? Да, несколько раз Вы были готовы отказаться от мяса и алкоголя, но я возражал. Зачем Вам это, ведь Вы всё равно не сможете стать регулярным чела? Мне казалось, Вы это уже поняли давным-давно, что Вы смирились и согласились терпеливо ждать будущего развития событий и того времени, когда я обрету личную свободу действий.
Вы знаете, я был единственным, кто пытался, настаивал на проведении хотя бы небольших изменений, добивался хотя бы некоторых послаблений в наших чрезмерно суровых правилах, коль скоро мы желали укрепить европейских теософов с тем, чтобы они могли работать на дело просвещения и на благо человечества. Попытка моя, как Вам известно, не удалась. Добился я лишь одного: разрешения поддерживать связь с горсткой людей — в первую очередь, с Вами, поскольку именно Вас я выбрал в качестве выразителя нашего учения, которое мы решились в той или иной степени передать миру. Ввиду моей тогдашней занятости, я не смог продолжить регулярного обучения, но решил возобновить занятия, когда освобожусь и когда у меня будет несколько часов свободного времени. Я был связан по рукам и ногам в тот момент, когда попытался дать Вам возможность издавать собственную газету.[3] Пользоваться какими-либо психическими силами мне тогда было запрещено. Чем всё кончилось, Вам известно. И, если бы не тогдашние волнения, связанные с законопроектом Ильберта,[4] у меня всё получилось бы даже при наличии тех скудных средств, которыми я в тот момент располагал.
Вы задумывались, догадывались когда-либо об истинных причинах постигшей меня неудачи? — Нет, поскольку Вы не знаете, как действует закон кармы во всех его мельчайших подробностях — включая “побочные удары” этого ужасного Закона. Но Вы прекрасно знаете, что было время, когда Вы испытывали ко всем нам, темнокожим расам, глубочайшее презрение и считали индусов низшей расой. Я не стану продолжать.
Если у Вас есть, вообще, хоть какая-то интуиция, то Вы сопоставите причину и следствие и вероятно, поймёте, откуда взялась та неудача. С другой стороны, против Вас действовал наказ нашего Высочайшего Владыки — не вмешиваться в процесс естественного роста Лондонской Ложи и в ход психодуховного развития её членов — особенно в Вашем случае. Вы знаете, что после неудачи с “Фениксом” даже разрешение время от времени писать Вам было даровано мне в виде особой милости. Что же до проявления каких-либо психических или оккультных сил, то об этом не шло и не идёт даже речи. Вас удивило вмешательство в ссору между Лондонской Ложей и Кингсфорд? И Вы так и не поняли до сих пор, почему мы поступали именно так, как поступали, а не иначе? Поверьте, в будущем, когда Вы узнаете многое другое, Вы поймёте, что всё это было вызвано Вами же самим.
Вас возмущает кажущаяся нелепость решения доверить Г.С.О. миссию, к которой, по Вашему мнению, он совершенно не готов — по крайней мере, в Лондоне — ни как достойная общественная фигура, ни с точки зрения его интеллектуальных достоинств. Что ж, когда-нибудь Вы, вероятно, также поймёте, что, как и во многих других случаях, Вы заблуждались и на этот счёт. Ближайшие результаты, возможно, объяснят Вам многое.
А теперь о том, что касается самых последних событий — я докажу Вам, что с “Вами обошлись” вовсе не так “несправедливо”, как Вы жалуетесь на это в своём письме, хотя в отношении как Г.С.О., так и Е.П.Б. Вы-то поступили как раз весьма жестоко. Больше всего Вас сейчас терзает полная неопределённость. Мучительно тяжело — пишете Вы — вечно плутать в темноте и т.д. Вас глубоко обижает то, что Вы изволили назвать очевидной и всё усиливающейся “недоброжелательностью”, “переменой тона” и т.д. Здесь Вы ошибаетесь от начала до конца. Никакой “недоброжелательности”, ни перемены чувств по отношению к Вам не было и в помине. Вы просто-напросто неверно восприняли обычно резкий тон M∴, который свойствен ему от природы всегда, когда он говорит или пишет серьёзно.
Что же касается моих коротких ремарок о Вас, которые я высказал Е.П.Б., когда она совершенно справедливо обратилась ко мне, то Вы так и не задумались об истинной и подлинной причине: у меня не было времени бросить даже минутный взгляд ни на Вас, ни на Л. Ложу. Как она верно сказала, “ни у кого и в мыслях не было обвинять Вас в том, что Вы умышленно проявили неуважение” к нам или к чела. Что же до неумышленного проявления — которое мне удалось вовремя предупредить — то одно несомненно: Вы проявили небрежность. Вы никогда не думали о том, как по-разному устроен организм бенгальца и англичанина, как по-разному у них проявляется сопротивляемость организма внешней среде. Мохини был вынужден несколько дней прожить в чрезвычайно холодной комнате, где не имелось камина. Он ни разу Вам не пожаловался на это, и я вынужден был защитить его от серьёзной болезни, уделить ему время и внимание, а ведь именно через него я добивался некоторых результатов — через того, кто пожертвовал ради меня всем на свете. Отсюда и соответствующий тон M∴, на который Вы теперь жалуетесь. Итак, я Вам всё разъяснил: никакого “несправедливого отношения” к Вам не было, а Вам следовало лишь прислушаться к замечанию, которое не могло не быть сделано Вам во избежание повторения той же ошибки.
Далее Вы отрицаете, что питали злость в отношении К. Прекрасно, назовите это каким угодно другим именем, какое Вам больше нравится, но в любом случае это было чувство, несовместимое с чёткими принципами справедливости. Именно оно и заставило О. совершить самую худшую из своих ошибок — которой мы, впрочем, не помешали развернуться во всех своих следствиях, поскольку это, с одной стороны, отвечало нашим намерениям, а с другой, не могло никому повредить, кроме него самого, за что он и получил столь нещадный разнос.
Вы обвиняете его в том, что он нанёс вред — и даже “неисправимый” — вашему Обществу. Но в чём же этот вред конкретно состоит? . . . Вы и здесь ошибаетесь. Вам просто не хватило выдержки, и Вы написали Е.П.Б. слова, которые Вам лучше было бы никогда не произносить — ради Вашего же блага. Хотите, я докажу Вам — хотя бы на одном примере — как несправедливы Ваши подозрения в том, что кто-либо из них (Е.П.Б. и Г.С.О — перев.) мог когда-нибудь жаловаться нам или “лгать” на Вас? Надеюсь, однако, Вы никогда не повторите вслух того, о чём я Вам сейчас скажу — о том, кто была та дама (вернее, могла бы быть, но не была, поскольку появилась слишком поздно), которая невольно послала мне сигнал о состоянии Мохини? Вы вправе перепроверить это в любое время, но мне совсем не хотелось бы, чтобы эта превосходная во всех отношениях женщина испытала из-за меня какие-либо неудобства или страдания. Этой дамой была мадам Гебхард, и перед тем я уже пообещал ей, что нанесу ей визит, используя оккультные средства. Однажды утром, когда я был занят с Мохини, делая его непроницаемым [для холода — перев.] — я увидел, как она спускается по лестнице. В ту минуту Мохини также спускался по лестнице с верхнего этажа, и она слышала, как от холода у него стучат зубы. Она знала, что Мохини всё ещё проживает в той маленькой комнате без камина, где до своего отъезда жил Олкотт, хотя Мохини можно было бы легко разместить и в соседней комнате. Она остановилась, поджидая его, а я вгляделся в неё и услышал, как внутри себя она произнесла следующие слова: “Ну и ну . . . Увидел бы всё это его Учитель! . .” Дождавшись его, она спросила, не нужно ли ему дополнительной тёплой одежды, и произнесла ещё несколько добрых слов. Однако “Учитель его всё видел” и уже исправил допущенное зло. Кроме того, понимая, что зло это было ненамеренным, он в ту минуту не испытал никакой “недоброжелательности”, поскольку слишком хорошо знает европейцев, чтобы требовать от них слишком многого. И это был не единственный молчаливый упрёк в Ваш адрес, который я прочитал не только в сердце мадам Гебхард, но и в голове у нескольких других Ваших друзей — и Вы должны это знать, памятуя о том, что, как и Вы, они привыкли судить почти что обо всём лишь по внешности.
Не стану продолжать эту тему. Но если Вы когда-нибудь задумаетесь о Карме, вспомните описанное выше, и не забывайте: карма действует всегда самым причудливым образом. А теперь задайте себе вопрос: насколько справедливы были Ваши подозрения как в отношении Олкотта, который и знать не знал обо всей этой истории, так и в отношении Е.П.Б., которая, находясь в Париже, знала обо всём этом и того меньше. Тем не менее, простое подозрение перешло у Вас в твёрдое убеждение (!), которое вылилось в письменные упрёки и в самые невеликодушные выражения, незаслуженные от первого и до последнего слова. Невзирая на всё это, Вы вчера горько посетовали мисс А[рундейл] на ответ Вам со стороны мадам Б[лаватской], который — с учётом этих необычных обстоятельств и её собственной бурной натуры — оказался на удивление мягким в сравнении с Вашим собственным письмом к ней.
Не могу я одобрить и Вашего отношения к Олкотту, если уж хотите знать моё мнение и услышать от меня совет. Окажись Вы на его месте и будь Вы так же повинны, Вы едва ли позволили бы ему обвинять Вас столь резко в фальсификациях, клевете, лжи, наговорах и в самой идиотской некомпетентности в делах. А ни в одном из этих грехов Олкотт совершенно неповинен! Что же до его работы, то позвольте нам самим судить о ней. Нам нужны положительные результаты, и Вы увидите, что они у нас есть.
Воистину, “подозрение способно разрушить всё, что доверие строит”! И если, с одной стороны, у Вас есть основания приводить против нас слова Бэкона: “Подозрений у человека тем больше, чем меньше он знает”,[5] то, с другой, Вам следовало бы помнить, что Знания наши и Наука не могут проводиться в жизнь бэконовскими методами. Нам не позволено — ни при каких обстоятельствах — предлагать их в виде средства против подозрений, исцелить от которых наши Знания никого не в силах. Человек должен обрести Знания собственными усилиями, и тот, кто не найдёт наших истин внутри души своей, в себе самом, — мало может рассчитывать на успехи в оккультизме. И уж, определённо, не подозрение способно исправить нынешнее положение вещей, ибо оно —
“. . . доспех тяжёлый, |
На этой последней фразе нам, думаю, стоит покончить с этой темой навсегда. Вы навлекли страдания на себя самого, на супругу Вашу и на многих других людей — никакой пользы никому это не принесло, и всего этого можно было избежать, не создай Вы собственноручно большинство первопричин этих страданий. Мисс Арундейл Вам всё объяснила правильно и хорошо. Вы сейчас разрушаете всё, что так старательно выстраивали . . . И потом эта странная мысль, будто мы совершенно неспособны позаботиться о себе самостоятельно и все знания наши составляют лишь то, что мы можем обнаружить в голове у своих чела — а значит, мы вовсе не те “могущественные существа”, какими Вы представляли нас. Эта мысль, судя по всему, преследует Вас с каждым днём всё сильнее. Так же начинал и Хьюм. Я был бы и рад помочь Вам и защитил бы Вас от повторения его судьбы, но я очень мало что могу сделать до тех пор, пока Вы сами не стряхнёте с себя это страшное влияние, под которым сейчас находитесь.
Вы спрашиваете, можете ли Вы рассказать мисс Арундейл то, о чём я сообщил Вам через миссис Х.[6] Вы в полном праве объяснить ей сложившееся положение вещей и тем самым оправдаться в её глазах, поскольку у неё сложилось впечатление, будто Вы поступили, как предатель, и взбунтовались против нас. Вы тем более вправе ей всё разъяснить, поскольку я никогда ни к чему не обязывал Вас через миссис Х., никогда не связывался через неё ни с Вами, ни с кем-либо ещё. То же можно сказать и о любом из моих чела и об учениках М∴ — насколько я знаю, они связывались с Вами лишь в Америке, один раз в Париже и ещё один раз в доме миссис А. Способности к ясновидению у неё [миссис Х. — перев.] превосходны, но совершенно неразвиты. Если бы её наконец оставили в покое и поменьше ей мешали, а Вы вняли бы совету “Старушки” и Мохини, то в этот раз я мог бы уже говорить с Вами через неё — а таково и было наше намерение. И в этом тоже есть Ваша вина, мой добрый друг.
Вы гордо заявили своё право вершить собственный единоличный суд в оккультных вопросах, о которых не знаете ничего — и вот эти самые оккультные законы, которым Вы решились бросить вызов и вздумали играть с ними безнаказанно, обратились против Вас и нанесли Вам болезненный удар. Случилось то, что и должно было случиться. Если бы, отбросив любые предубеждения, Вы попробовали проникнуться той глубочайшей истиной, что рассудок вовсе не так уж и всесилен сам по себе, что способность “двигать горы” он может обрести лишь после того, как получит жизнь и свет из своего высшего принципа — Духа, и если бы после этого Вы попытались взглянуть на всё оккультное глазами духовными, стараясь развить свои способности, как того требуют правила, то очень скоро тайна открылась бы перед Вами.
Не нужно говорить миссис Х., будто она видит неверно. Это не так. Множество раз её ясновидение не подводило её — всякий раз, когда её оставляли в покое, её суждения оказывались неизменно верны.
Итак, задача моя выполнена. Перед Вами лежат два пути: один, трудный и безотрадный, приведёт Вас к знанию и истине, — а другой . . . Но я не вправе влиять на ум Ваш. И если Вы не готовы порвать с нами навсегда, то я попросил бы Вас не только присутствовать на собрании, но и выступить на нём — в противном случае оно оставит по себе крайне неблагоприятное впечатление. Я прошу Вас сделать это ради меня и ради Вашего собственного блага.
Но только что бы Вы ни предпринимали, советую Вам не останавливаться на полпути: последствия в этом случае могут оказаться для Вас катастрофическими.
Дружеские чувства мои к Вам остаются прежними — ибо мы всегда благодарны за оказанные услуги.
К.Х.
| Предыдущее письмо № 61 | Оглавление | Следующее письмо № 60 |
|---|---|---|
Сноски
- ↑ Сам. № 127, КА № 125 (примеч. перев.).
- ↑ Е.П.Б. (примеч. перев.).
- ↑ Газету “Феникс” (примеч. перев.).
- ↑ В 1883 году вице-король Индии лорд Рипон ввёл в действие законопроект, по которому местным индийским судьям предоставлялось право осуществлять судебное производство по уголовным делам против британских подданных на районном уровне (примеч. перев.).
- ↑ Фрэнсис Бэкон. Опыты или Наставления нравственные и политические. XXXI. О подозрении. // Сочинения в двух томах. Том 2. М.: Мысль, 1972. С. 426 (примеч. перев.).
- ↑ Имеется в виду Лаура Картер Холлоуэй (Laura Carter Holloway), американская ясновидящая, прибывшая в Лондон для совместной работы с А.П.С. и другими теософами. Некоторое время она работала с М.М.Ч., и вместе они написали книгу “Человек — Фрагменты забытой истории” (RG, 289) (примеч. перев.).