ПМ (аноним), п.74

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Анонимный перевод под редакцией С. Арутюнова и Н. Ковалёвой

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 74

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: –
кому:	Синнетт Альфред Перси, Хьюм Алан Октавиан	получено в: Симла, Индия

содержание: О претензиях Хьюма и его отношении к Учителям. О Ферне. Испытания учеников. Фальшь и лицемерие, процветающие в западном обществе. Необъективность мнения Хьюма о Махатме М.. Основные принципы ученичества. Отношения Учителя и ученика. Отношение М. к Хьюму. Испытания Ферна. О личных претензиях Хьюма.

<<   ☰   >>

англ • аноним (74) • Базюкин (30) • Рерих (21) • Самара (80)

1. перенаправление Шаблон:Стиль А-Заголовок

[К.Х. — Хьюму] Получено в августе 1882 г. Частное.

[О претензиях Хьюма и его отношении к Учителям]

Мой дорогой брат!

Возможно, что неделю тому назад я едва ли пропустил бы этот удобный случай, чтобы сказать, что ваше письмо, касающееся мистера Ферна, является полнейшим искажением позиции М. по отношению к упомянутому молодому джентльмену, что является следствием вашего полного незнания целей, им преследуемых, и больше я ничего не сказал бы. Но теперь многое изменилось. И хотя вам «стало известно», что мы «в самом деле не обладаем способностью чтения мыслей», на которую претендовали, все же мы знаем достаточно о том, как мои последние письма были восприняты, и о произведенном ими недовольстве вами. Какой бы непривлекательной ни казалась часто истина, все же для меня настало время поговорить с вами в открытую. Ложь — убежище слабых, но мы достаточно сильны, несмотря на все недостатки, которые вам угодно было раскрыть в нас, чтобы ничуть не побояться правды. Также мы не собираемся лгать только потому, что в наших интересах показать себя мудрыми в вопросах, в которых мы некомпетентны. Итак, возможно, было бы благоразумнее сказать, что вы знали, что мы действительно не обладаем способностью чтения мыслей, если не войдем в полную сопряженность с человеком, чьи мысли мы желаем узнать, и не сконцентрируем на нем свое безраздельное внимание, — так как это был бы неотрицаемый факт, вместо пустого предположения, каким оно является в вашем письме. Но как бы то ни было, я нахожу, что перед нами два пути и ни малейшей возможности компромисса. С этого времени, если вы желаете работать с нами, мы должны это делать на основе полного взаимопонимания. Вам предоставляется полная свобода говорить нам, раз уж вы пришли к такому убеждению, что благодаря тайне, которая нас окутывает, большинство из нас живет, приписывая себе владение знанием, которого в действительности у нас нет. Мне, в свою очередь, должно быть предоставлено такое же право, как и вам, доводить до вашего сведения, что я думаю о вас. Причем со своей стороны вы должны обещать, что не будете делать вид, что смеетесь, испытывая в то же время недоброе чувство (нечто, чему вы, несмотря на ваши усилия, редко можете помешать), — но если я буду ошибаться, то вы станете доказывать это более вескими доводами, нежели голословные отрицания. Если вы не даете такого обещания, то совершенно бесполезно для любого из нас тратить время на возражения и переписку. Лучше обменяться астральным рукопожатием в пространстве и подождать, или пока вы приобретете дар в большей степени отличать истину от фальши, чем делаете это сейчас, или пока не будет доказано, что мы самозванцы (или еще хуже — лживые призраки), или, наконец, что некоторые из нас в состоянии продемонстрировать наше существование вам самому или мистеру Синнетту — не астрально, потому что это могло бы подкрепить теорию, что мы только «духи», но посредством посещения вас лично.

Так как становится совершенно безнадежным убедить вас, что даже мы при случае действительно читаем мысли других людей, могу ли я надеяться, что вы поверите в достаточность наших познаний в английском языке, чтобы не истолковать ложно вашего весьма простого письма? И поверите ли вы мне, если я скажу, что, вполне понимая ваше письмо, я вам отвечаю столь же просто: «Мой дражайший брат, вы ошиблись абсолютно, от начала до конца!» Все ваше письмо основано на недоразумении, на полном незнании «недостающих звеньев», которые одни могли бы дать вам нужный ключ к пониманию всей ситуации. Что вы могли подразумевать под следующим?

[О Ферне]

«Мой дорогой Учитель.

Вы все чрезвычайно портите Ферна — тысячу сожалений, — ибо он в сердце своем хороший парень и очень устремлен к оккультным знаниям, у него сильная воля и большая способность к умерщвлению плоти; я уверен, что он мог бы быть полезным для ваших целей. Но его самомнение становится невыносимым, и сам он становится выдумщиком небылиц, и этим он обязан вам всем. Сначала он совершенно обманул Морию!! И теперь постоянно лжет Синнетту, чтобы поддержать свой обман, что он заставил Морию доверять ему тайны и взять его в чела; и теперь он считает себя ровнею со всеми... Мория отвечает, попав в ловушку... Мошенничество, вне сомнения, началось в ваших интересах, и т.д., и т.п.».

Мне необходимо повторить то, что я говорил раньше, а именно, что до получения вашего первого письма относительно мистера Ферна я никогда не обращал на него ни малейшего внимания. В таком случае — кто «из нас всех» портит этого молодого джентльмена? Разве М.? Видно, что вы знаете о нем еще меньше, чем он знает — в вашем представлении — о том, что у вас на уме. «Он совершенно обманул Морию». Так ли? Мне жаль, что я вынужден сказать, что с точки зрения вашего западного кодекса поведения это выглядело бы наоборот — мой возлюбленный Брат явился бы тем, кто «обманывает» мистера Ферна, если бы этот дурно звучащий термин не имел у нас другого значения, да и другого названия. Последнее, разумеется, может вам показаться еще более «отвратительным», так как даже мистер Синнетт, являющийся верным эхом всех светских людей английского общества, рассматривает это как нечто совсем отвратительное для чувств среднего англичанина.

[Испытания учеников]

Этим вторым названием является слово «испытание», нечто, чему волей-неволей должен подвергнуться каждый чела на более или менее продолжительный срок, если не хочет остаться просто украшением. По причине того, что испытание, вне сомнения, имеет в своей основе то, что вы, обитатели Запада, всегда будете рассматривать как обман и хитрость, я, как знающий понятия европейцев лучше, чем Мория, всегда отказывался принимать или даже рассматривать вас двоих как учеников. Таким образом, в том, что вы приняли за «обман», идущий от мистера Ферна, вы бы обвинили Морию, если бы только знали немного больше о нашей линии поведения. Истина заключается в том, что один совершенно безответственен за то, что теперь делает, а другой выполняет то, о чем честно предупредил Ферна заранее, — именно об этом — если вы читали, как говорите, эту переписку, — вы и должны были знать из письма Е.П.Б. из Мадраса Ферну, которое она, в своей ревности к благорасположению М., написала ему в Симлу, надеясь его отпугнуть. Ученику, находящемуся на испытании, разрешено думать и поступать, как он того желает. Его предупреждают, ему говорят заранее: вы будете искушаемы и вводимы в заблуждение; два пути будут открыты перед вами, и оба ведут к одной и той же цели, которой вы хотите достичь; один легкий, и он скорее приведет вас к выполнению указов, которые могут быть вам даны; другой более трудный, более долгий, полный камней и терний, о которые вы не раз споткнетесь на вашем пути; и в конце его вы, возможно, потерпите неудачу и не будете в состоянии исполнить указы, данные для выполнения какой-нибудь особой несложной работы. Но, если все перенесенные на втором пути тяготы в конечном счете будут вменены вам в заслугу, легкий путь может доставить вам только кратковременное удовлетворение, легкое выполнение задания. Ученику предоставляется полная свобода — часто вполне оправданная с точки зрения внешних обстоятельств — подозревать своего Гуру в «мошенничестве», в полном смысле этого изящного слова. Даже более того: чем сильнее, чем искреннее его возмущение — выражающееся в словах или только в кипении сердца, — тем более он годен, тем лучше подготовлен к тому, чтобы стать Адептом. Он вправе употреблять наиболее оскорбительные слова и выражения в отношении действий и указов своего Гуру и не будет за это призываться к ответу, лишь бы он вышел победителем из этого огненного испытания, лишь бы устоял против всех соблазнов, отказался от всех приманок и доказал бы, что даже то обещание, которое ему дороже жизни, наиболее драгоценная награда — его будущее состояние Адепта, — не в состоянии заставить его свернуть с пути истины и честности или заставить его стать обманщиком. Мой дорогой сэр, едва ли мы с вами когда-либо придем к согласию во взглядах даже в оценке слов. Вы когда-то назвали нас иезуитами. Смотря на вещи вашими глазами, может быть, вы были до некоторой степени правы, рассматривая нас таким образом, ибо наши системы тренинга могут казаться вам похожими друг на друга. Но это лишь внешнее впечатление. Как я уже раньше сказал вам, иезуиты знают, что то, чему они учат, есть ложь; мы же знаем, что то, что мы сообщаем, есть истина, только истина и ничего, кроме истины! Они работают на усиление мощи и славы своего ордена, мы — для силы и конечной славы индивидуумов, отдельных единиц, и человечества в целом, и мы согласны, нет — вынуждены оставлять наш Орден и его Владык в тени. Они (иезуиты) работают, трудятся и обманывают ради мирской власти в этой жизни. Мы работаем, и трудимся, и разрешаем нашим ученикам временно вводиться в заблуждение, чтобы этим научить их никогда более не обманываться впоследствии и видеть все зло лицемерия и лжи не только в этой, но и во многих последующих жизнях. Они (иезуиты) жертвуют внутренним принципом, духовным мозгом Эго, чтобы лучше напитать и развить физический мозг личностного мимолетного человека, принося на сожжение все человечество в жертву своему обществу — ненасытному чудовищу, питающемуся мозгом и костями человечества и развивающему неизлечимый рак на каждом месте здорового тела, которого оно касается. Мы, критикуемые и непонятые Братья, стараемся побудить человека пожертвовать своей личностью — преходящей вспышкой — на благо всего человечества, следовательно, и на благо своего собственного бессмертного Эго, части человечества, как последнее есть лишь частица интегрального целого, которым оно однажды станет. Они обучаются обольщать, мы — разоблачать. Они сами производят работу мусорщика, используя для этого несколько бедных искренних орудий из своей среды — con amore, и для себялюбивых целей. Мы же оставляем это дуг-па, которых иногда используем, давая им carte blanche на определенный срок с единственной целью — выявить всю внутреннюю природу учеников, большинство закоулков и углов которой остались бы неясными и скрытыми навсегда, если бы не было предоставлено случая испытать поочередно все эти закоулки. Выиграет или же потеряет чела свою награду, зависит всецело от него самого.

[Фальшь и лицемерие, процветающие в западном обществе]

Вы должны запомнить, что наши восточные представления о «побуждениях», «правдивости» и «честности» значительно разнятся от ваших западных идей. Подобно вам, мы верим, что говорить правду — нравственно, а лгать — безнравственно, но наши понятия расходятся в очень значительной степени. Например, вам чрезвычайно трудно было бы объяснить мне, каким это образом ваше цивилизованное западное общество, церковь и государство, политики и коммерсанты могут стяжать добродетель, если совершенно невозможно, чтобы образованный человек, государственный деятель, торговец или кто-нибудь из живущих на свете неограниченно ее практиковал. Может ли кто-либо из вышеупомянутых классов, цвет английского рыцарства, самые гордые пэры и наиболее выдающиеся члены Палаты общин, наиболее добродетельные и правдивые леди, — может ли кто-нибудь из них, я спрашиваю, говорить правду, будь то дома или в обществе, при исполнении общественных обязанностей или в семейном кругу? Что бы вы стали думать о джентльмене или леди, чья приветливая любезность манер и учтивость речи не прикрывалась бы фальшью? Кто из них при встрече с вами скажет вам коротко и без обиняков, что он думает о вас или еще о ком-либо? И где вы найдете эту жемчужину — честного торговца или богобоязненного патриота, политика или просто случайного посетителя, который не скрывал бы все время своих мыслей и не был вынужден под страхом, что его сочтут скотиной и сумасшедшим, лгать умышленно и притом с невозмутимым лицом, если его попросят сказать, что он о вас думает? Только чудом он скажет истину — если его собственные чувства этого потребуют. Все ложь, все фальшь вокруг и внутри нас, мой брат. Вот почему вас удивляет, если не задевает, когда вам попадается человек, говорящий вам правду в лицо; и вот почему вам трудно понять, что у человека, честно и искренне говорящего вам то, что он о вас думает, может не быть никаких враждебных чувств к вам, даже наоборот, за некоторые вещи он может уважать вас.

[Необъективность мнения Хьюма о Махатме М.]

Обращая внимание на мнение М. о вас, выраженное в некоторых его письмах (хотя они написаны его почерком, вы не должны быть слишком уверены, что он сам их писал; однако каждое слово в них санкционировано им, чтобы оно служило известным целям), вы говорите, что у него «по меньшей мере, особая манера выражаться». Эта «особая манера» — просто голая правда, которую он готов писать вам или даже сказать и повторить вам в лицо без малейшего укрывательства или изменения (если он не намеренно допустил преувеличение в некоторых выражениях по тем же причинам, которые были указаны выше). Из всех людей, которых я знаю, он тот, кто сделает это без малейшего колебания! И за это вы называете его «очень властным малым, сердитым, когда ему возражают», но добавляете, что вы «не питаете злобы к нему и любите его ничуть не меньше за это». Но это не так, мой брат, и вы это знаете. Однако я готов допустить это определение в ограниченном смысле и согласиться с вами (и с ним самим, стоящим рядом), что он очень властный малый и, конечно, весьма способен иногда рассердиться, особенно если ему возражают в том, относительно чего он знает, что он прав. Стали бы вы думать о нем лучше, если бы он скрывал свой гнев, лгал бы самому себе и другим, позволяя им приписывать ему добродетель, которой он не обладает? Если похвально с корнями удалить всякое гневное чувство, так, чтобы никогда не ощущать ни малейших приступов этой страсти, всеми нами считаемой грешной, то еще более грешно, если мы притворяемся, что это чувство удалено. Пожалуйста, прочтите «Эликсир Жизни» № 2 (апрель, стр. 169). И все же в понятиях Запада все сведено к внешней видимости даже в религии. Исповедник спрашивает кающегося, не чувствовал ли он гнев, а выказывал ли он гнев по отношению к кому-либо. «Ты должен избегать, чтобы тебя уличали во лжи, краже и убийстве и т.д.» — вот, кажется, главная заповедь Владык-богов цивилизации, общества и общественного мнения. Это единственная причина, по которой вы, принадлежащий к этому обществу, едва ли когда-либо сможете оценить такой характер, как у Мории — человека настолько же сурового по отношению к себе и своим недостаткам, насколько и снисходительного по отношению к недостаткам других людей, притом не на словах, но в своих сердечных чувствованиях. Ибо, будучи всегда готовым сказать вам в лицо, что бы он о вас ни подумал, он все же всегда был для вас более стойким другом, чем я сам, часто колеблющийся, чтобы не обидеть кого-либо, говоря чистейшую правду. Таким образом, если бы М. был человеком, который снисходит до объяснений, он бы сказал вам:

«Брат мой, по моему мнению, вы весьма эгоистичны и высокомерны. В вашей оценке самого себя и в самообольщении вы обычно теряете из виду остальное человечество, и я действительно полагаю, что в вашем представлении целая Вселенная создана для человека, и этот человек — вы сами. Если я не могу вынести возражений, когда знаю, что прав, то вы еще менее способны их выносить, даже когда ваша совесть прямо подсказывает вам, что вы не правы. Вы не в состоянии забыть ни малейшего невнимания к себе, хотя я допускаю, что вы способны это простить. И так как вы искренне поверили, что я вас игнорирую (чураюсь, как вы однажды выразились), то до сегодняшнего дня это предполагаемое оскорбление оказывает молчаливое влияние на все ваши мысли в отношении моей скромной личности. И хотя ваш великий интеллект никогда не позволит какому-либо мстительному чувству проявляться и властвовать над лучшей частью вашей натуры, все же эти чувства оказывают-таки влияние на ваши мыслительные способности, так как вы находите удовольствие (хотя едва ли в этом сознаетесь) в изобретении средств, чтобы поймать меня в совершении ошибки и представить меня в вашем воображении дураком, доверчивым незнайкой, способным попасть в ловушку какого-то Ферна! Давайте рассуждать, мой брат. Оставим совершенно в стороне тот факт, что я являюсь посвященным, Адептом, и уясним до конца, каким я представляюсь в вашем воображении, как два обычных смертных, с некоторой долей здравого смысла в моей голове и со значительно большей долей того же в вашей. Если вы согласны на эту малость, то я в состоянии доказать вам, что это абсурд — думать, что меня могли поймать в сети такого жалкого умысла! Вы пишете: для того, чтобы проверить меня, Ферн хотел знать, «желает ли Мория ее (статьи о его видении) опубликования, и М. отвечает, попавшись в эту ловушку, что да, желает». Поверить последнему утверждению довольно трудно. Нужно быть человеком хотя бы с умеренным здравым смыслом и мыслительными способностями, чтобы ощутить, что имеются две неодолимые трудности на пути к примирению вашего прежнего мнения обо мне и веры в то, что я действительно был пойман в ловушку.

1. Сущность и содержание этого видения. В видении фигурировали три таинственных существа: «Гуру», «Могущественный» и «Отец». Последний — это ваш покорный слуга. Трудно поверить, что я – если только мне не приписываются способности галлюцинирующего медиума, — хорошо сознавая, что до сего времени я никогда не приближался менее чем за милю к этому молодому джентльмену и также не посещал его в его сновидениях, — поверил бы в реальность описанного видения или, по крайней мере, что у меня не возникли бы сомнения по поводу таких странных утверждений.

2. Трудность примирения двух фактов: того, что я являюсь «властным малым», который очень сердится, когда ему возражают, и моего спокойного отношения к непослушанию, бунту ученика, находящегося на испытании, который, узнав, что «Мория желает этого», то есть опубликования статьи о его видении, обещал переписать ее, а на самом деле и не думал подчиниться этому желанию, да и бедный глупый «Гуру» и «Отец» более не думали об этом деле. Все вышеизложенное стало бы совершенно ясным даже для человека со средним интеллектом. Но произошло обратное — человек, несомненно, большого интеллекта и с еще большими мыслительными способностями был пойман в невообразимо жалкое сплетение фальши, и отсюда напрашивается единственный вывод — и никакой другой, — а именно: тот человек незаметно для себя самого позволил своему слабому мстительному чувству возобладать над своей логикой и здравым смыслом. Довольно, мы больше не будем об этом говорить. При всем том, открыто выражая свою неприязнь к вашему высокомерию и эгоизму, я откровенно признаю — и выражаю свое восхищение ими — многие ваши замечательные качества, безукоризненные достоинства, здравый смысл во всем, что не связано непосредственно с вами самим, в противном случае вы становитесь таким же властным, как и я сам, только более нетерпимым; я от всего сердца надеюсь, что вы мне простите мою прямоту и – согласно вашему западному кодексу поведения — грубую речь. В то же время, подобно вам, скажу, что я не только не питаю к вам злобы и люблю вас не менее за это, но что сказанное мною является действительностью, выражением моих настоящих чувств, а не только слов, написанных ради выполнения принятых на себя обязательств».

[Основные принципы ученичества. Отношения Учителя и ученика]

А теперь, после того как я сделался для вас представителем Мории, может быть, мне будет разрешено сказать несколько слов от самого себя. Начну с напоминания о том, что в разное время, особенно в течение последних двух месяцев, вы не раз предлагали себя в качества челы, первый долг которого заключается в том, чтобы без гнева или злобы выслушивать все, что будет сказано гуру. Как можем мы учить или вы учиться, если мы должны поддерживать отношения, совершенно чуждые нам и нашим методам, — отношения двух светских людей? Если вы действительно желаете быть челой, стать восприемником наших тайн, вы должны приспосабливаться к нашим методам, а не мы к вашим. И до тех пор, пока вы не сделаете этого, совершенно бесполезно для вас ожидать более того, что мы можем дать при обычных обстоятельствах. Вы хотели учить Морию — и можете обнаружить (и обнаружите, если М. разрешит мне действовать по-своему), что он дал вам урок, который или сделает нас друзьями и братьями навсегда, или же — если в вас больше от западного джентльмена, чем от восточного челы и будущего Адепта, — вы порвете с нами с отвращением и, возможно, объявите об этом на весь свет. Мы к этому готовы и стараемся ускорить наступление кризиса тем или иным путем. Ноябрь быстро приближается, и к тому времени все должно решиться.

[Отношение М. к Хьюму]