письмо № 92
| от кого: | Кут Хуми Лал Сингх | написано из: Монастырь Фари Дзонг |
|
кому: |
Синнетт Альфред Перси | получено в: Симла, Индия |
содержание: –
Мой дорогой друг!
Смещение и отречение нашего великого «Я есмь» (Хьюма) является одним из наиболее приятных событий в этом сезоне для вашего покорнейшего слуги. «По моей вине!» — я восклицаю и охотно помещаю свою повинную голову под дождь пепла от симлских сигар, если вам угодно, ибо это моих рук дело! Некоторая польза от этого получилась в виде превосходного литературного труда (хотя на самом деле я предпочитаю ваш стиль) для Основного Общества, но никакой — для несчастного «Эклектика». Что он сделал для него? Он жалуется в письме к Шишир Кумар Гхошу (из «Патрика» А. Б.), что вследствие его (?), Хьюма, непрестанных усилий он почти «обратил Чезни в теософа», когда якобы яростный антихристианский дух «Теософа» с силой оттолкнул полковника. Это то, что мы называем фальсификацией исторических данных. Посылаю вам его последнее письмо ко мне, в котором вы обнаружите, что он всецело находится под влиянием своего нового гуру — «хорошего свами ведантиста[1]» (который предлагает учить его философии адвайты — в ней есть Бог — через усовершенствование), и сандарамского духа. Его аргументом, как видите, является то, что у «доброго старого свами» он, во всяком случае, что-нибудь узнает, тогда как у нас невозможно «ничего узнать». Я «никогда не внушал ему уверенности, что все эти письма не являются плодом изобретательных мозгов Старой Леди». Даже теперь, добавляет он, когда он получил субъективную уверенность, что мы являемся существами, отличными от мадам Блаватской, «я не могу сказать, кто вы — вы можете быть Джуал Кулом или духом высокого восточного плана» и т.д. в том же духе. В прилагаемом мною письме он говорит, что мы можем быть «тантриками» (убедитесь в ценности этого комплимента) и что он готовится — нет, уже совсем готов — ринуться из крайнего адвайтизма в трансцендентный теизм еще раз. Аминь. Передаю его в Армию Спасения.
Мне бы, однако, не хотелось, чтобы он совершенно порвал связь с Обществом, во-первых, из-за присущих ему литературных достоинств, а также потому, что у вас тогда появился бы неутомимый, хотя и тайный враг, который проводил бы свое время в писании, опорожняя свою чернильницу против теософии и осуждая всех и каждого в Обществе, всех и каждого вне его, и причинял бы неприятности на каждом шагу тысячами других способов. Как я ранее сказал, ему может показаться, что он простил. Он как раз такой человек, который способен обманывать самого себя, полагая, что он великодушно простил, стоя перед своим отражением в зеркале, но в действительности он и не прощает, и никогда не забывает. Это была приятная новость для М. и всех нас — услышать, как единодушно и спокойно вы были избраны Председателем, и мы все — Учителя и челы — братски и горячо приветствуем ваше восшествие на пост. Это совершившийся факт, который примиряет нас даже с грустными и унизительными вестями, что мистер Хьюм выразил свое полное равнодушие к челам и даже их Учителям, добавив, что его мало интересует встреча с теми или другими. Но довольно о нем, кто может быть лучше обрисован словами тибетской пословицы: «…подобен птице ночной; днем он изящный кот, ночью — безобразная крыса».
Краткий совет — серьезное предупреждение от нас обоих: нисколько не доверяйте Ферну, берегитесь его. Его безмятежное спокойствие и улыбки, когда он говорит «о мягком нагоняе вместе с прощением» и о том, что лучше получить нагоняй, чем быть отброшенным, — все это напускное. Его покаянное письмо к М. с сожалениями, которое М. посылает вам для сохранения, неискренне. Если вы не будете усиленно следить за ним, он вам спутает все карты так, что это приведет к развалу Общества, ибо он поклялся самому себе великой клятвой, что Общество должно или пасть, или подняться с ним самим. Если ему опять не удастся добиться своей цели в следующем году — а, несмотря на все его великие дарования, как может такому неизлечимому маленькому иезуиту и лжецу это удасться? — он сделает все возможное, чтобы потянуть Общество вниз вместе с собой, по крайней мере, что касается веры в Братьев. Попытайтесь спасти его, если возможно, мой дорогой друг, сделайте все, что можете, чтобы обратить его к правде и самоотверженности. Действительно жаль, что такие дарования должны быть потоплены в трясине порока, так глубоко привитого ему его прежними учителями. А пока старайтесь, чтобы он не увидел какого-либо из моих писем.
Теперь о Ч.К. Мэсси и ваших письмах. И его ответ, и ваш — превосходны. Несомненно, более искреннего, правдивого и благородного человека (не исключая С. Мозеса) трудно найти среди британских теософов. Его единственный и главный недостаток — слабость. Если бы он когда-нибудь узнал, как глубоко несправедлив он был в мыслях по отношению к Е.П.Б., не было бы человека, чувствующего себя более несчастным, нежели он сам. Но об этом не сейчас. Если вы помните, в моем письме к Xьюму по этому вопросу я «запретил все приготовления» по той простой причине, что Британское теософское общество развалилось, фактически оно больше не существовало. Но, если память меня не обманывает, я добавил, что, если они снова восстановят его на крепкой основе с такими членами, как миссис К[ингсфорд] и ее писарь, у нас не будет возражений против того, чтобы учить их через вас. Я определенно возражал против того, чтобы мои письма печатались и циркулировали подобно посланиям Павла на Эфесском базаре ради пользы (или, возможно, высмеивания и критики) отдельных членов, которые с трудом верят в наше существование. Но у меня нет возражений к тому, что предлагает Ч.К.М. Только пусть сначала все организуют, оставив таких изуверов, как Уайлд, в изоляции. Он отказался допустить в Общество сестру мистера Хьюма, миссис Б., на том основании, что, никогда не видев месмерических феноменов, она не верит в месмеризм. И отказался допустить Крукса, рекомендованного Ч.К.М., как мне сказали.
Я никогда не откажу в помощи группе людей, искренне и горячо желающих учиться, ибо, если опять допускать таких людей, как мистер Хьюм, — которым доставляет удовольствие в каждой организации, куда они попадают, играть роли, принадлежащие Тифону и Ариману[2] в египетском и зороастрийском учениях, — тогда лучше этот план оставить. Я страшусь появления в печати нашей философии в изложении мистера Хьюма. Я прочитал три его очерка, или главы, о Боге (?), космогонии и отрывки о происхождении мироздания вообще, и мне пришлось почти все вычеркнуть. Он делает из нас агностиков!! Мы не верим в Бога, потому что у нас до сих пор нет доказательств, и т.д. Это до нелепости смешно. Если он опубликует то, что я читал, я прикажу Е.П.Б. или Джуал Кулу все это опровергнуть, так как не могу допустить, чтобы наша священная философия так искажалась. Он говорит, что люди не поймут всей истины, что если мы не приспособимся к ним, давая им надежду, что может существовать «любящий Отец и Творец всего на небесах», то наша философия будет опровергнута априори. В таком случае, чем меньше такие глупцы будут знать о наших доктринах, тем лучше для всех. Если же они хотят всю истину и ничего другого, кроме истины, — милости просим. Но никогда они не найдут нас идущими на компромисс и потворствующими общественным предрассудкам. Назовете ли вы это «справедливым» и – честным, «с европейской точки зрения»? Читайте это письмо и судите. Правда в том, мой дорогой друг, что, несмотря на волну увлечения мистицизмом, которая теперь проносится над частью образованных кругов Европы, люди Запада пока что не научились признавать то, что мы называем мудростью в ее высочайшем смысле. До сих пор в обществе только тот считается мудрым, кто умеет вести свои житейские дела так, чтобы они могли приносить ему наибольшую материальную выгоду — почести или деньги. В истинной мудрости всегда отказывали и будут отказывать еще долгое время — до самого завершения пятой расы — тому, кто стремится расширить свой ум ради него самого, для наслаждения ума, не имея вторичной задачи направить его в сторону достижения материального благосостояния. Большинство из ваших поклоняющихся золоту земляков назвали бы наши факты и положения полетами фантазии, мечтаниями сумасшедших. Пусть «Фрагменты» и даже ваши собственные прекрасные письма, опубликованные в «Свете», попадут в руки обычной публики, будь то материалисты, теисты или христиане, — десять шансов против одного, что любой средний читатель искривит губы в усмешке и с замечанием, что «все это, может быть, очень глубоко и учено, но какая польза от этого в практической жизни?», выбросит из своей головы и письма, и «Фрагменты» навсегда.
Но теперь ваши отношения с Ч.К.М., кажется, изменяются, и вы постепенно приводите его в себя. Он искренне жаждет еще раз попробовать изучать оккультизм и «доступен убеждению». Мы не должны его разочаровывать. Но я не могу снабдить ни его, ни даже вас новыми фактами до тех пор, пока все данное мною ранее не будет оформлено с самого начала (смотрите очерки мистера Хьюма) и не будет преподаваться систематически, не будет усвоено и переварено ими (изучающими. — Ред.).
А теперь отвечу на ваши бесчисленные вопросы, научные и психологические, и вам хватит материала на один-два года. Разумеется, я всегда готов давать и дальнейшие объяснения и неизбежные добавления, но решительно отказываюсь учить дальше, прежде чем вы усвоите и поймете все, что уже дано. Также я не хочу, чтобы вы печатали что-либо из моих писем без своего предварительного редактирования и оформления. У меня нет времени писать формальные «статьи». Кроме того, мои литературные способности не простираются так далеко.
Теперь, как насчет ума Ч.К.М., столь настроенного против автора «Изиды» и нас самих, осмелившихся на попытку ввести Эглинтона в священные пределы Британского теософского общества и назвать «Императора» Братом? не станут ли препятствовать все наши прегрешения и нарушения, с европейской точки зрения, на нашем пути к взаимному доверию и не приведут ли они нас к бесконечным подозрениям и недоразумениям? Сейчас я не собираюсь доставлять британским теософам доказательства нашего существования во плоти и крови или того, что я совсем не «сообщник» Е.П.Б., ибо все это вопрос времени и – Кармы. Но даже допуская, что очень легко доказать первое, было бы гораздо труднее опровергнуть последнее. К.Х., то есть смертный, весьма обычной внешности и довольно сносно знакомый с английским языком, ведантой, буддийской философией и немного даже с «фокусами» гостиных, легко может быть найден и доставлен, чтобы продемонстрировать его объективное существование вне всяких сомнений и придирок. Но как насчет того, чтобы создать положительную моральную уверенность, что этот индивидуум, который может таким образом появиться, не поддельный К.Х., «сообщник» Е.П.Б.? Разве Сен-Жермен и Калиостро, оба джентльмена с высшим образованием и достижениями и, по-видимому, европейцы, а не «темнокожие», вроде меня, не рассматривались в свое время, да и теперешними потомками, как самозванцы, обманщики, фокусники и тому подобное?
Все же я морально обязан успокоить ум Ч.К.М. — через ваше любезное посредничество — в отношении Е.П.Б., якобы обманувшей и введшей его в заблуждение. Он, кажется, думает, что получил доказательства этого, совершенно неоспоримые. Я говорю, что их у него нет. То, что он получил, есть просто доказательства подлости некоторых людей и бывших теософов, таких как Харричанд Чинтамон из Бомбея, теперь из Манчестера и еще из одного места. Этот человек, ограбивший Основателей и Даянанда[3] на 4000 рупий, обманывал и вводил их в заблуждение с самого начала (еще в Нью-Йорке) и затем, будучи обличен и исключен из Общества, убежал в Англию и постоянно ищет и жаждет случая отомстить. Есть и другой, такой как доктор Биллинг, муж хорошей, честной женщины, единственного совершенно надежного и честного медиума, какого я только знаю, — миссис М. ХоллисБиллинг, на которой он женился ради нескольких тысяч фунтов стерлингов приданого. Он разорил ее в течение первого же года супружеской жизни, после чего вступил в сожительство с другой женщиной-медиумом, и, когда Е.П.Б. и Олькотт яро упрекнули его, он оставил и жену, и Общество и преисполнился жгучей ненавистью к обеим женщинам. С тех пор он постоянно стремится отравить умы британских теософов и спиритуалистов, настраивая их против своей бывшей жены и Е.П.Б. Пусть Ч.К.М. сложит вместе эти факты, пусть проникнет в тайну и проследит связь между своими осведомителями и двумя клеветниками на двух невинных женщин. Пусть он исследует тщательно и терпеливо, прежде чем поверит некоторым донесениям и даже выдвигаемым доказательствам, чтобы не перегрузить собственную карму грехом более тяжелым, чем какой-либо другой. Нет камня, который бы не перевернули эти два человека для осуществления своего злобного замысла.
Харричанд Чинтамон (далее Х.Ч. — Ред.) никогда не упускал случая оказать свое доверие каждому попавшемуся теософу, чтобы вливать ему в уши фальшивые новости из Бомбея о двуличности Основателей и распространять слухи среди спиритуалистов о фальшивых феноменах мадам Блаватской, именуя их просто «нахальными трюками», так как она якобы не имеет никакого действительного представления о силах йоги. Он также показывал ее письма, полученные в то время, когда она была в Америке, в которых она якобы советовала ему выдавать себя за одного из «Братьев» и таким образом еще лучше обманывать британских теософов. Пока Х.Ч. проделывает все это и гораздо большее, г-н Биллинг в это время «обрабатывает» лондонских мистиков. Он позирует перед ними как жертва своей слишком большой доверчивости к жене, оказавшейся хитрым фальшивым медиумом, пользующейся помощью и поддержкой Е.П.Б. и Олькотта. Он жалуется на свою жестокую судьбу и клянется честью (!), что оставил жену только потому, что обнаружил в ней самозванку и его честь восстала против такого союза. Таким образом, в силу всех этих сведений от подобных людей и доверчивости лиц, которые, веря, помогают им, Ч.К.М. постепенно доходит до того, что отрекается от Общества и не признает отвратительного и безобразного изменника, который был подсунут ему под маской Е.П.Б. Поверьте мне, это не так. Если он вам скажет, что ему даны были документальные доказательства, ответьте ему, что письмо, написанное его почерком и за его собственной подписью, которое, будучи передано в руки закона, в 24 часа отправило бы его на скамью подсудимых, может быть подделано с такой же легкостью, как и всякий другой документ. Человек, способный на подделку подписи завещателя на поддельном завещании и на вложение его в руки умершего человека, чтобы затем, вставив перо в руку покойника, водить этой рукой по готовой уже подписи с целью доставить свидетелям возможность присягнуть, что они видели, как завещатель его подписывал, — такой человек готов совершить гораздо больше, чем просто оклеветать непопулярного иностранца.
Когда, мучимый стыдом вследствие разоблачения и пылая жаждой мести, Х.Ч. прибыл три года тому назад из Бомбея, Ч.К.М. не принял его и не стал слушать его оправданий, так как Даянанд, которого он в то время признавал как своего духовного руководителя, послал ему извещение, чтобы он не поддерживал никаких связей с вором и предателем. Но случилось так, что и Ч.К.М., и К. Картер Блейк, иезуит, исключенный из Общества за клевету в «Пэл-Мэл Газетт» на свами и Харичанда, стали близкими друзьями. Картер Блейк более двух лет переворачивал небо и землю, чтобы добиться снова принятия в Общество, но Е.П.Б. оказалась китайской стеной. Оба бывших члена договорились, посоветовались и с тех пор начали работать вместе в согласии. Так получился третий тайный враг. На их пути стояла преданность Ч.К.М. к Е.П.Б. — они начали работать на разрушение объекта этой преданности путем поколебания доверия Ч.К.М. к Е.П.Б.
Биллингу, который никогда не мог надеяться на успех в этом направлении, так как Ч.К.М. знал его слишком хорошо, выступив как защитник закона в деле его разоренной и покинутой жены, все же удалось возбудить в Ч.К.М. подозрение к миссис Биллинг как к медиуму — другу и защитнице Е.П.Б. Так почва была хорошо подготовлена для посева любого сорняка. Затем, как молния с неба, произошла неожиданная атака свами на Основателей и нанесла смертельный удар дружбе Ч.К.М. Это произошло потому, что свами был представлен ею как высокий чела, посвященный. Он (Ч.К.М. — Ред.) же вообразил, что тот никогда не был таким и что Е.П.Б. в своем опрометчивом стремлении продвинуть дело обманула всех! После апрельского столкновения он стал легкой добычей для ее врагов. Возьмите «Свет», сравните даты и различные осторожные и прикрытые атаки. Увидите колебание Ч.К.М. и затем его внезапный наскок на Е.П.Б. Разве вы не умеете читать между строк, друг?
А что с С. Мозесом? Он, по крайней мере, не такой человек, чтобы произносить умышленную ложь, и тем более — повторять клеветнические слухи. Он, как и Ч.К.М., джентльмен до кончиков пальцев и честный человек. Только что из этого? Вы забываете его глубокое и искреннее раздражение на нас и Е.П.Б., как спиритуалиста и «избранника» «Императора». Ч.К.М. несведущ в законах и тайнах медиумизма, и он его (т.е. С. Мозеса. — Ред.) надежный друг. Возьмите опять «Свет» и увидите, как открыто растет его (С. Мозеса. — Ред.) раздражение и становится громче в его «Записках мимоходом». Он совсем неправильно понял, что вы хотели сказать, или, вернее, ваши цитаты (за которыми не следовало никаких объяснений) из моего письма к вам — а вы, в свою очередь, никогда не понимали правильно ситуацию. Что я тогда сказал, повторяю и теперь: между высочайшими и нижайшими степенями планетных духов — бездна (это в ответ на ваш вопрос: есть ли «Император» Планетный Дух?), а затем последовало мое утверждение, что «Император» есть Брат. Но что такое «Брат» в действительности — вы знаете? За то, что́ Е.П.Б. добавила — возможно, из глубин собственного сознания, — я не считаю себя ответственным, ибо она с полной уверенностью ничего не знает об «Императоре» и, часто «видя сны», извлекает из них свои собственные заключения. Результат: С.М. рассматривает нас как самозванцев и лжецов, если мы только не являемся выдумкой, в случае чего этот комплимент возвращается к Е.П.Б.
Теперь, каковы же факты и обвинения, выдвинутые против Е.П.Б.? Много теней против нее в уме Ч.К.М., и с каждым днем они становятся чернее и безобразнее. Я дам вам пример: находясь в Лондоне у Биллингов в январе 1879 г., Е.П.Б. извлекла из-под стола фарфоровую кружку. Ч.К.М. просил ее дать и ему какой-нибудь произведенный феноменально предмет. Согласившись, она заставила маленькую коробочку для карт, какие изготавливаются в Бомбее, появиться в кармане его пальто, висящего в передней. Внутри коробочки или тогда, или позднее была найдена полоска бумаги с факсимиле подписи Х.Ч. В то время у Ч.К.М. никаких подозрений не возникло, так как на самом деле для них не было никакого основания. Но теперь, как вы видите, он верит, что это если и не совсем трюк, то, во всяком случае, полуобман. Почему? Потому что в то время он верил, что Х.Ч. есть чела, чуть ли не великий Адепт, как было внушено и позволено думать самой Е.П.Б. А теперь он знает, что Х.Ч. никогда не был челой, так как он сам это отрицает и говорит, что он никогда не обладал никакими [оккультными] силами, и отрицает знание и веру в таковые. Кроме того, он говорит всем и каждому, что даже Даянанд никогда не был йогом и что он просто «честолюбивый самозванец» наподобие Магомета. Короче говоря, уйма лжи была приписана Основателям. Затем письма Е.П.Б. и донесения достойных доверия свидетелей о ее якобы сообщничестве с миссис Биллинг. Как следствие, отсюда — предполагаемое сообщничество между нею и Эглинтоном. Она оказалась, во всяком случае, архизаговорщицей, обманщицей, ловкой пройдохой; или же она — галлюцинирующая сумасшедшая, одержимый медиум! Такова европейская, западная логика. Письма? Очень легко изменить слова, спутать все значение фразы. Так обстоит дело и с ее письмами к свами, которые он свободно переводит, цитирует и комментирует в июльском «Приложении». Пожалуйста, сделайте одолжение — внимательно прочтите снова «Защиту». Обратите внимание на бесстыдную ложь «великого реформатора» Индии. Помните, в чем вам сознались, а затем это отрицали. И если мое честное слово что-нибудь значит, то знайте, что свами Д[аянанд] был посвященным йогом, очень высоким челой в Бадринате, обладающим большими силами и знанием несколько лет тому назад, а теперь утерянными им, и что Е.П.Б. говорила вам только правду, что Х.Ч. был его челой, который предпочел «левый путь». А теперь посмотрите, что получилось из этого поистине великого человека, которого мы все знали и на которого возлагали надежды. Вот он — моральный калека, погубленный собственным честолюбием и задыхающийся в своей последней борьбе за верховенство, которого, как он знает, мы не оставим в его руках. И теперь, если этот человек, который в десять раз морально и интеллектуально выше Харричанда, мог так низко пасть и прибегнуть к таким подлым средствам, на что же тогда его экс-друг и ученик Харричанд не будет способен, чтобы утолить свою жажду мести? Первый, по крайней мере, имеет одно извинение — свое свирепое честолюбие, которое он ошибочно принимает за патриотизм; его второе «я» не заслуживает никакого извинения, желая вредить тем, кто его разоблачил. Ради этого он готов делать все что угодно.
Но вы, может быть, осведомитесь, почему мы не вмешались? Почему мы, естественные покровители Основателей, если и не Общества, не остановили этих позорных заговоров? Уместный вопрос, только я сомневаюсь, будет ли мой ответ ясно понят, несмотря на всю его искренность. Вы совсем не знакомы с нашей системой, и если бы мне удалось вам ее объяснить, то десять шансов против одного, что «ваши лучшие чувства» европейца были бы возмущены, если не хуже, такой «шокирующей» дисциплиной.
Фактом является то, что до последнего и высшего посвящения каждый чела (и даже некоторые Адепты) предоставляется самому себе, собственному уму-разуму. Нам приходится самим сражаться в своих битвах, и старая знакомая пословица: «Адептами становятся — их не делают» — правильна буквально. Раз каждый из нас является творцом и породителем причин, которые ведут к тем или другим результатам, мы должны пожинать то, что посеяли. Нашим ученикам оказывается помощь только тогда, когда они невиновны в причинах, приведших их к неприятностям; когда такие причины порождены чужими, внешними влияниями. Жизнь и борьба за адептство были бы слишком легки, если бы за каждым из нас стояли мусорщики, чтобы отметать прочь следствия, порожденные нами из-за легкомыслия и самонадеянности. Каждый чела перед тем, как ему позволяют уйти в мир, наделяется в большей или меньшей мере силами ясновидения. И за исключением этой способности (которая, если бы за ней не наблюдали и вовремя не останавливали, могла бы повести к разоблачению некоторых секретов, которые не должны быть раскрыты), им предоставлена полная свобода в применении своих сил, какими бы они ни были. Почему бы им их не применять? Таким образом, шаг за шагом, нередко после серии наказаний, на горьком опыте чела приучается руководить своими импульсами. Он оставляет опрометчивость и самодовольство и никогда не повторяет одной и той же ошибки.
Все, что теперь происходит, вызвано самой Е.П.Б., и вам, мой друг и брат, я открою ее недостатки, ибо вы были проверены и испытаны и единственный до сих пор не провалились на испытаниях, во всяком случае в одном направлении — в осторожности и молчании. Но прежде чем я открою один большой ее недостаток (недостаток, действительно, по своим бедственным результатам, но в то же время и добродетель), должен вам напомнить о том, что вы всем сердцем так ненавидите, а именно, что каждый, входящий в контакт с нами, каждый, выявивший желание больше узнать о нас, должен подвергнуться испытаниям и испытуется нами. Таким образом, Ч.К.М. не больше, чем другие, мог избегнуть испытаний. Его искушали и позволили быть обманутым очевидностью, позволили пасть очень легко жертвой своей слабости — подозрительности и недостатка уверенности в себе. Короче — его нашли лишенным первого элемента, необходимого для кандидата в ученики: непоколебимой веры в то, на чем держатся его убеждения и что пустило корни в знание, а не просто веру в некоторые факты. Ч.К.М. знает, что некоторые феномены Е.П.Б. подлинны неоспоримо. Его позиция по поводу желтого камня на кольце точно такая же, как у вас и вашей супруги. Думая, что у вас имеются основания верить, будто камень, о котором идет речь, был просто доставлен (перенесен откуда-то подобно кукле), а не удвоен, как Е.П.Б. уверяла, и с неприязнью в глубине сердца к такому ненужному обману — как вы всегда думали — с ее стороны, вы из-за этого не отказались от Е.П.Б., не обличали и не жаловались в газетах, как поступил он. Короче говоря, даже не признавая в глубине сердца правильности ее заявления, вы сомневались не в самом феномене, а только в точности ее объяснения. И хотя вы были совершенно не правы — вы, несомненно, поступили должным образом, действуя в таком деле с подобной осторожностью. не так было в случае Ч.К.М. После того как он три года питал слепую веру в Е.П.Б., доходящую почти до благоговения, теперь, при первом дуновении успешной клеветы, он, верный друг и превосходный адвокат, падает жертвой гнусного заговора, и его отношение к Е.П.Б. превращается в решительное презрение и убеждение в ее виновности! Вместо того чтобы поступить так, как вы поступили бы в таком случае, а именно — или никогда не упоминать ей об этом факте, или просить у нее объяснения, давая обвиняемой возможность защищаться и таким образом действовать соответственно своей честной натуре, он предпочел дать выход своим чувствам через прессу и, чтобы удовлетворить свою злобу против нее самой и нас, прибег к косвенным нападкам на изложенное ею в «Изиде». Кстати, прошу у вас прощения за отклонение, он, кажется, не считает ее ответ в «Теософе» «откровенным»? Забавная логика, когда она исходит от такого строгого рационалиста. Если бы он провозгласил во весь голос, что авторы «Изиды» не были откровенны, когда писалась эта книга, что они часто и умышленно вводили в заблуждение читателя тем, что не добавляли необходимых объяснений и давали только часть истины, даже если бы он заявил, как это делает Хьюм, что этот труд кишит «настоящими ошибками» и умышленными ложными заявлениями, он был бы со славой оправдан, потому что был бы прав «с европейской точки зрения», и мы бы от всего сердца извинили его, опять-таки из-за европейского образа суждения — это нечто врожденное, и он тут ничего не может поделать. Но назвать правильное и правдивое объяснение «неоткровенным» — это нечто, что мне трудно понять, хотя я вполне осведомлен, что его взгляд разделяется вами. Увы, мои друзья, я очень боюсь, что наши и ваши стандарты правильного и неправильного никогда не совпадут, так как мотив для нас — все, а вы никогда не пойдете дальше очевидности. Однако вернемся к главному вопросу.
Таким образом, Ч.К.М. все знает. Он слишком хороший наблюдатель человеческой натуры, чтобы остаться в неведении о самом важном факте, а именно — у этой женщины нет возможного мотива для обмана. В его письме есть фраза, которая, если бы была составлена в более доброжелательном духе, очень годилась бы, чтобы доказать, насколько хорошо он способен оценить и признать реальные мотивы, если бы его ум не был отравлен предвзятым мнением, скорее обязанным, возможно, раздражению С. Мозеса, нежели усилиям ее трех вышеуказанных врагов. Он мимоходом замечает, что система обмана может быть обязана своим происхождением усердию Е.П.Б., но рассматривает это как нечестное усердие.
А теперь — хотите ли вы знать, насколько она виновата? Знайте тогда, что если она когда-либо была виновата в намеренном обмане из-за этого «усердия», то это было, когда при совершении феноменов, за исключением таких пустяковых, как стук и звук колокольчика, она постоянно отрицала, что производит их сама [утверждая, что это делают Братья]. С вашей европейской точки зрения это прямой обман, громкая ложь, а с нашей азиатской — это неблагоразумное, порицаемое усердие, неправдивое преувеличение или то, что янки назвали бы «чертовской восторженностью», — имеется в виду в отношении Братьев. Все же, если мы заглянем в ее побуждение, — оно возвышенно, самоотверженно и благородно, а не бесчестно! Да, в этом, и только в этом одном обмане друзей она виновата. Ее никогда нельзя было заставить понять крайнюю бесполезность и опасность такого усердия, убедить, что она ошибается, думая, что этим увеличивает нашу славу, тогда как, приписывая нам очень часто феномены весьма ребяческого свойства, она лишь принижала нас в оценке публики и подтверждала заявления своих врагов, что она «только медиум»! Но это было бесполезно. Согласно нашим правилам, М. не разрешалось запрещать ей такой образ действий. Короче говоря, ей должна была быть предоставлена полная свобода действий, свобода создавать причины, которые со временем стали ее бедствием, ее позорным столбом. М. мог в лучшем случае запретить ей производить феномены, и к этой последней крайности он прибегал так часто, как только мог, к великому недовольству ее друзей и теософов. Было ли это недостатком умственной восприимчивости в ней? Несомненно — нет! Это психологическая болезнь, над которой у нее мало власти. Ее импульсивная натура, как вы правильно заключили в вашем ответе, всегда готова увлечь ее за пределы истины в область преувеличений, тем не менее безо всякой тени подозрения, что она этим обманывает своих друзей и злоупотребляет их великим доверием к ней. Стереотипная фраза: «Это не я. Я сама ничего не могу сделать... Это все они — Братья... Я только их смиренная рабыня и орудие», — это явная неправда. Она может производить и производила феномены благодаря своим природным силам и долгим годам регулярной тренировки, и ее феномены иногда лучше, чудеснее и гораздо совершеннее, нежели феномены некоторых высоких посвященных чела, которых она превосходит в художественном вкусе и чисто западной оценке искусства, например в мгновенном создании картин. Вот свидетельство — ее портрет «факира» Тиравалла, упомянутый в «Намеках», по сравнению с моим портретом, созданным Джуал Кулом. Несмотря на все превосходство его сил по сравнению с ее возможностями, его молодости, противопоставленной ее старости, а также неоспоримое и важное преимущество, состоящее в том, что его чистый неомраченный магнетизм никогда не имел прямого соприкосновения с великой нечистотой вашего мира и общества, — все же, что бы он ни делал — он никогда не создаст такой картины просто потому, что не в состоянии представить ее в своем уме и в тибетском мышлении. Таким образом, приписывая нам авторство всякого рода дурацких, часто неуклюжих и подозрительных феноменов, она неоспоримо помогала нам во многих случаях, экономя иногда две трети применяемой нами энергии, и, когда ее за это упрекали, ибо часто мы были не в состоянии помешать ей в этом, она отвечала, что ее единственная радость — быть полезной нам. И, таким образом, она продолжала убивать себя дюйм за дюймом, готовая отдать ради нашей пользы и прославления, как она думала, свою кровь жизни каплю за каплей, и все же неизменно отрицая это перед свидетелями и утверждая, что она к этому ни имеет никакого отношения. Назовете ли вы это возвышенное, хотя и глупое самоотречение — «бесчестным»? Мы — нет. Мы никогда не согласимся рассматривать это в таком освещении.
Теперь подойдем к сути: движимая тем чувством и твердо веря в то время (потому что это было позволено), что Харричанд — достойный чела (челой он, несомненно, был, хотя никогда не был «достойным», так как всегда оставался эгоистичным, составляющим заговоры негодяем, тайно оплачиваемым покойным Гекваром) йога Даянанда, она позволила Ч.К.М. и всем остальным находиться под впечатлением, что Харричанд является тем лицом, которое произвело феномен, а затем в течение двух недель трещала о великих силах свами и добродетелях Харричанда — его пророка. Как страшно она была наказана, каждый в Бомбее (как и вы сами) хорошо знает. Сперва «чела» превратился в предателя по отношению к своему учителю и его союзникам, потом стал обычным вором. Затем «великий йог», «Лютер Индии» принес ее и Г.С. Олькотта в жертву своему неутолимому честолюбию. Вполне естественно, что в то время, как предательство Харричанда, каким бы оно ни казалось возмутительным для Ч.К.М. и других теософов, оставило ее не задетой, ибо свами сам, будучи ограбленным, взялся защищать Основателей, — предательство «Верховного главы теософов Ария Самадж» не было рассмотрено в надлежащем свете. Получилось, что это не он повел фальшивую игру, но вся вина легла на эту несчастную и слишком преданную женщину, которая, превозносив его до небес, была вынуждена в целях защиты обличать его злые умыслы и истинные мотивы в «Теософе».
Таковы истинные факты относительно ее «обмана» или, в лучшем случае, «нечестного усердия». Нет сомнения, что она заслужила часть этих упреков; невозможно отрицать, что она склонна к преувеличениям вообще, и, когда дело доходит до «раздувания» достоинств тех, кому она предана, ее энтузиазм не знает границ. Таким образом, она из М. сделала Аполлона Бельведерского, ее пламенное описание его красоты заставило М. не раз вскакивать в гневе и сломать свою трубку, бранясь подобно истинному христианину; также я и сам имел удовольствие услышать, как ее красноречивая фразеология превратила меня в «ангела чистоты и света», только без крыльев. Иногда мы не можем не рассердиться на нее, но чаще смеемся. Все же те чувства, которые находятся в основе всех этих смешных излияний, слишком горячи, слишком искренни и правдивы, чтобы их не уважать или даже просто остаться к ним равнодушным. Ничем в своей жизни я не был так глубоко тронут, как восторженной радостью этого бедного старого создания, когда мы оба недавно встретились с нею в своих физических телах, один — после трех лет, другой — после почти двух лет расставания. Даже флегматичный М. был выведен из равновесия таким проявлением чувств, главной причиной которого он был. Ему пришлось употребить свою [оккультную] силу и погрузить ее в глубокий сон, иначе у нее лопнули бы некоторые кровеносные сосуды и оказались бы повреждены почки, печень и «внутренности», как говорит наш друг Оксли, в ее лихорадочных попытках расплющить свой нос о плащ М. для верховой езды, запачканный сиккимской грязью! Мы оба смеялись, и все же разве мы могли остаться равнодушными? Разумеется, она совершенно не годится в качестве настоящего Адепта: ее натура склонна к слишком страстной привязанности, а мы не имеем права поддаваться личным привязанностям и чувствам. Вы не знаете ее так, как мы. Поэтому никто из вас никогда не будет в состоянии судить ее беспристрастно и объективно. Вы видите лишь внешнюю сторону вещей. И то, что вы называете «добродетелью», придерживаясь очевидности, мы будем судить лишь после того, как измерим объект до его наибольших глубин. Мы вообще предоставляем очевидностям самим заботиться о себе. По вашему мнению, Е.П.Б., в лучшем случае для тех, кто любит ее ради нее самой, — необычная, странная женщина, психологическая загадка, импульсивная и добросердечная, но все же не свободная от порока неправды. Мы, с другой стороны, под одеянием эксцентричности находим в ее внутреннем «Я» более глубокую мудрость, чем вы когда-либо будете в состоянии постичь. В поверхностных деталях ее простой, труженической, повседневной жизни и дел вы различаете только непрактичность, женские импульсы, часто — абсурдность и глупость. Мы, наоборот, наталкиваемся ежедневно на черты ее внутренней натуры, в высшей степени тонкие и изысканные, которые стоили бы непосвященному психологу годов постоянного напряженного наблюдения и многих часов тщательного анализа и усилий, чтобы составить мнение о глубинах наиболее тонкой из тайн — человеческого сознания и одной из наиболее сложных машин — ума Е.П.Б., и, таким образом, познать ее истинное «Я».
Все это вы вольны рассказать Ч.К.М. Я внимательно за ним наблюдал и чувствую достаточно уверенности, что то, что вы скажете ему, будет иметь гораздо больше влияния на него, чем если даже дюжина «К.Х.» расскажет ему что-либо лично. ««Император»» стоит между нами двумя и будет, боюсь, стоять так всегда. Его верность и вера в утверждения живого друга-европейца никогда не будут поколеблены противоположными утверждениями азиатов, которые для него являются ничем не брезгующими «сообщниками», если не вообще плодом воображения. Но мне хочется, если возможно, показать вам великую несправедливость и обиду, причиненные им невинной женщине, во всяком случае, сравнительно невинной. Каким бы помешанным энтузиастом она ни была, даю вам честное слово, что она никогда не была обманщицей. Также она никогда не произносила преднамеренной неправды, хотя ее положение часто становилось нелепым, так как ей приходилось скрывать многое согласно данным ею торжественным обетам. Теперь я покончил с этим вопросом.
Сейчас я собираюсь, добрый друг, подойти к предмету, который, как я знаю, очень противен вашему уму, так как вы не раз говорили и писали об этом. И все же, чтобы дать вам ясное понятие о некоторых вещах, я вынужден об этом говорить. Вы часто задавали вопрос: «Почему Братья отказываются обратить свое внимание на таких достойных и искренних теософов, как Ч.К.М. и Худ, или такого драгоценного субъекта, как С. Мозес?» Я теперь отвечу вам очень ясно, что мы так поступали с самого начала, как только перечисленные джентльмены вошли в контакт с Е.П.Б. Все они были проверены и испытаны различными способами, и никто из них не оказался на желаемой высоте положения. М. обратил особое внимание на «Ч.К.М.» по причинам, которые я сейчас объясню, и с результатами, которые в настоящее время вам известны. Вы можете сказать, что такой тайный способ испытания людей нечестен, что мы должны предупреждать их и т.д. Все, что я могу сказать вам, — что так может быть с вашей европейской точки зрения, но, будучи азиатами, мы не можем отступить от своих правил. Характер человека, его истинная внутренняя натура никогда не может быть основательно выяснена, если человек знает, что за ним наблюдают, или стремится к цели. Кроме того, полковник О. никогда не делал секрета из этого нашего приема, и все британские теософы, если и не знают, то должны бы знать, что вся их организация, поскольку мы ее санкционировали, подвергается регулярным испытаниям. Что касается Ч.К.М., из всех теософов он был тем, кого выбрал М. с особой целью вследствие настойчивых просьб Е.П.Б., при этом предупредив ее: «Он когда-нибудь повернется к вам спиною, pumo!»[4] М. повторил ей это предупреждение на ее мольбы принять их с Олькоттом в регулярные ученики. «Этого он никогда, никогда не сделает!» — воскликнула она в ответ. «Ч.К.М. лучший, благороднейший и т.д.», — последовал ряд хвалебных и полных восхищения прилагательных. Двумя годами позднее она повторила то же самое о Россе Скотте. «У меня никогда не было таких верных и преданных друзей», — уверяла она своего «Хозяина», который только смеялся в бороду и велел мне устраивать «теософскую женитьбу»[5]. Ладно, один подвергался испытанию в течение трех лет, другой — трех месяцев, с какими результатами — вряд ли мне следует напоминать. не только никаким искушениям не подвергались они на своем пути, но последний был снабжен женой, вполне достаточной для его счастья, и связями, которые окажутся ему полезными когда-нибудь. Ч.К.М. получил объективный неоспоримый феномен, чтобы на него опираться; Р. Скотт, кроме того, получил посещение М. в астральном теле. Для одного из них оказалось достаточным мести трех беспринципных людей, для другого — зависти мелкого дурака, чтобы быстро разделаться с хваленой дружбой и показать Старой Леди, чего эта дружба стоит. О, бедная, доверчивая натура! Убери у нее силы ясновидения, закупорь в некотором направлении ее интуицию, как по долгу был вынужден сделать М., и что остается? Беспомощная, с разбитым сердцем женщина!
Возьмите другой случай — Ферна. Его развитие, происшедшее на ваших глазах, служит вам полезным уроком и дает намек на более серьезные методы, применяемые в индивидуальных случаях, чтобы основательно проверить моральные качества человека. Каждое человеческое существо содержит в себе большие возможности, и обязанностью Адептов является поместить потенциального челу в обстоятельства, которые помогут ему выбрать «правый путь», если в нем имеется эта способность. Мы не более вольны отказывать в шансе ищущему, нежели вести и направлять его по надлежащему курсу. В лучшем случае мы только можем, после того как период его испытания успешно закончен, показать ему, что если он сделает так, то пойдет по правильному пути, если же иначе, то по неправильному. Но пока он не прошел этого периода, мы предоставляем ему самому сражаться в своих битвах, как только он может. И так мы иногда поступаем с более высокими, посвященными челами, такими как Е.П.Б., раз им разрешено работать в миру, которого мы все более или менее избегаем. Более того — и лучше узнайте это сразу, если мои предыдущие письма о Ферне еще не открыли вам глаза, — мы позволяем, чтобы наши кандидаты испытывались на тысячу разных ладов с тем, чтобы выявить всю их внутреннюю натуру и дать ей шанс остаться победительницей так или иначе. Случившееся с Ферном происходило с каждым его предшественником, и будет происходить с различными результатами со всеми, кто последует за ним. Нас всех так проверяли, и если некто Мурад Али провалился, то я выдержал. Венец победы уготован только тому, кто сам оказывается достойным его носить, тому, кто атакует Мару в единоборстве и побеждает демона вожделения и земных страстей; и не мы, а он сам возлагает его на свое чело. не пустая была фраза Татхагаты: «Тот, кто побеждает себя, тот более велик, чем тот, кто побеждает тысячи в битве». Нет другой более трудной борьбы. Если бы это было не так, адептство было бы дешевым приобретением. Так вот, мой добрый брат, не удивляйтесь и не обвиняйте нас с такой готовностью, как вы это уже делали, при любом развитии нашего последовательного курса по отношению к претендентам прошлого, настоящего и будущего. Только те, кто может заглядывать вперед, в отдаленные следствия, в состоянии судить о целесообразности наших собственных действий или тех, которые мы разрешаем другим. То, что может выглядеть недоверием, может оказаться в действительности самой истинной, самой благотворной преданностью. Пусть время покажет, кто прав, а кто не заслуживает доверия. Человек, правдивый и заслуживающий одобрения сегодня, может завтра, при новом стечении обстоятельств, оказаться предателем, неблагодарным, трусом, слабоумным. Тростник, перегибаемый чрезмерно, разламывается надвое. Обвиним ли мы его? Нет, но только потому, что можем его пожалеть, мы не можем отобрать его в число тех стеблей тростника, которые были испытаны и найдены крепкими, следовательно, годными как материал для того неуничтожимого храма, который мы так тщательно строим.
А теперь обратимся к другим делам.
У нас задумана реформа, и я рассчитываю на вашу помощь. Надоедливое и нескромное вмешательство мистера Хьюма в дела Основного Общества и его страсть к верховенству везде и во всем заставили нас прийти к заключению, что стоит совершить следующую попытку. Пусть будут оповещены все, «кого это касается», через «Теософа» и циркуляры, высылаемые каждому Отделению, что до настоящего времени они слишком часто и без необходимости брали в качестве руководства пример Основного Общества. Это совсем не практично. Основателям приходится серьезно стараться быть всем для всех и всего — между тем существует такое разнообразие верований, мнений и ожиданий, требующих удовлетворения, что они не могут в одно и то же время удовлетворить всех, как того хотели бы. Основатели стараются быть беспристрастными и никогда не отказывать одним в том, в чем давалось согласие другим. Таким образом, они неоднократно публиковали критические статьи по ведантизму, буддизму и индуизму с его различными ответвлениями, по «Веда Башья» свами Даянанды, в то время — их вернейшего и наиболее ценимого союзника. Но так как эта критика была направлена против нехристианских религий, никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Более года журнал регулярно выходил с объявлением, враждебным объявлению «Веда Башья», напечатанными бок о бок, чтобы удовлетворить бенаресских ведантистов. А теперь мистер Хьюм публично выступает с суровой критикой Основателей и добивается запрещения статей, содержащих критику христианских догматов. Я хочу поэтому, чтобы вы имели это в виду и указали на эти факты полковнику Чезни, который, кажется, воображает, что теософия враждебна христианству, тогда как она только беспристрастна и, каковы бы ни были личные взгляды обоих Основателей, журналу Общества нет никакого дела до этого, и он будет так же охотно печатать критику ламаизма, как и христианства. Во всяком случае, так как мы оба этого хотим, Е.П.Б. всегда с благодарностью примет ваш совет в этом деле; именно я посоветовал ей «взбрыкнуть», как она говорит, против попыток мистера Х. оказывать давление своим авторитетом, и вы вольны поставить его в известность об этом факте.
Имея в виду исправление дел, что вы думаете об идее постановки Отделений на совершенно другую основу? Даже христианство со своими божественными претензиями на Всемирное Братство имеет тысячу и одну секту, и, хотя они все могут быть объединены под знаменем креста, все же, по существу, они враждебны друг другу, и папская власть ни во что не ставится протестантами, тогда как решения синодов последних высмеиваются католиками. Разумеется, я даже в худшем случае не представляю, чтобы теософские объединения могли прийти в такое состояние. Чего я хочу — это просто статьи о желательности перестройки нынешних Отделений и их привилегий. Пусть это будет внесено в устав и утверждено Основным Обществом, как было до сих пор, и пусть зависимость Отделений станет номинальной. В то же самое время до внесения в устав пусть каждое Отделение выберет для себя цель работы — разумеется, соответствующую генеральной линии Теософского общества, но все же особую определенную собственную цель по религиозной, образовательной или философской линиям. Это предоставит Обществу более широкие возможности. Увеличится объем реальной полезной работы, и каждое Отделение будет, так сказать, независимым в своем modus operandi. Останется меньше места для жалоб и par conséquence[6] — для вмешательства. Во всяком случае, этот туманный эскиз, я надеюсь, найдет прекрасную почву для своего прорастания и процветания в вашей деловитой голове. И если бы вы могли тем временем написать статью, основанную на вышеуказанные пояснениях как истинной позиции «Теософа», приведя все вышеприведенные и прочие доводы для декабрьского, если не ноябрьского, номера, — я и М. были бы вам весьма обязаны. Невозможно и опасно доверять это дело, которое требует весьма деликатного отношения, кому-либо еще из наших редакторов. Е.П.Б. никогда не упустила бы такой хороший случай для сокрушения голов падре, а Г.С. Олькотт тонко ввернул бы один-два лишних комплимента в адрес Основателей, что было бы совершенно не нужно, ибо я стараюсь показывать обе сущности — редактора и Основателя — как совершенно разные и независимые одна от другой, пусть они и слиты в одной и той же персоне. Я не являюсь практичным деловым человеком и поэтому чувствую себя совершенно негодным для этой задачи. не поможете ли вы мне, друг? Конечно, было бы лучше, если бы «пробный шар» мог появиться в ноябрьском номере как бы в ответ на весьма невежливое письмо Хьюма, которое я не разрешу опубликовать. Но вы могли бы использовать его как фундамент и основу для ответа в своей передовице.
Возвратимся к реформе Отделений. Конечно, этот вопрос должен быть серьезно обсужден и взвешен, прежде чем решить его окончательно. У членов Общества, раз они вступили в него, не должно быть больше разочарований. Каждое Отделение должно наметить для себя четко определенную миссию для работы, и величайшая заботливость должна быть проявлена при выборе председателей. Если бы «Эклектик» сразу был поставлен в такие условия четкой независимости — его дела могли быть лучше. Солидарность мысли и действия в широко очерченных пределах главных принципов Общества всегда должна существовать в отношениях между Основным Обществом и его Отделениями; а во всем остальном, что не противоречит этим принципам, каждому Отделению должна быть предоставлена свобода действий. Таким образом, Отделение, состоящее из кротких христиан, сочувствующих целям Общества, могло бы остаться нейтральным по всем вопросам, касающимся других религий, и совершенно безразлично относиться к личным убеждениям «Основателей». «Теософ» мог бы охотно предоставлять свои страницы как для гимнов в честь Агнца, так и для шлок, посвященных святости коров. Если бы только вы могли разработать эту идею, я бы преподнес ее нашему уважаемому Чохану, который сейчас ласково улыбается уголками глаз вместо того, чтобы хмуриться как обычно, с тех пор как вы стали Председателем. Если бы меня в прошлом году из-за свирепости экс-председателя не «послали спать» раньше мною намеченного времени, я бы уже сделал это предложение. У меня есть письмо от «Я есмь», (Хьюма. — Ред.) датированное 8 октября, с высокомерным упреком. В нем он посылает за вами пятого числа и объясняет свое нежелание продолжать занимать пост и свое «великое желание», чтобы вы заняли его место. Он осуждает «целиком систему и политику» нашего ордена. Они кажутся ему «совершенно неправильными». Он заканчивает так: «Конечно, я прошу вас воздействовать на Старую Леди, чтобы она воздержалась от выдвижения меня в совет Общества». Нечего бояться этого. Он может спать спокойно, никем не потревоженный, и видеть себя во сне Далай-ламой теософов. Но я должен внести свой полный возмущения протест против его определения нашей системы как «порочной». Из-за того, что ему удалось ухватить несколько случайных искорок от принципов нашего Ордена, а также потому, что его не допустили к исследованию и переустройству целого, — мы должны быть такими, какими он нас изображает! Если бы мы могли придерживаться учений, которые он нам приписывает, если бы мы хоть сколько-нибудь походили на его изображение, если бы могли хоть час молча выстоять под грузом тех обвинений, которыми он забрасывает нас в своем сентябрьском письме, истинно, мы должны бы были заслужить потерю всякого доверия со стороны теософов! Нас бы следовало выгнать, выбросить из Общества и людского мышления как шарлатанов и самозванцев — волков в овечьих шкурах, которые приходят, полные деспотических намерений, чтобы улавливать людские сердца мистическими обещаниями, которые стремятся поработить своих доверчивых учеников, отвратить массы от истины и «божественного откровения голоса Природы» с тем, чтобы направить их к полному «мрачному атеизму» через неверие в «доброго, милосердного Отца, Создателя всего» (зла и несчастья — можем мы полагать?), который сидит, развалившись, на ложе из раскаленных метеоров и ковыряет в зубах вилами из молний...
Действительно, действительно, надоело нам это беспрестанное бряцание на иудейской арфе христианского откровения!
М. думает, что «Приложение» должно быть увеличено, если понадобится. В нем должно быть предоставлено место для выражения мыслей членов каждого Отделения, какими бы диаметрально противоположными они ни были. «Теософ» должен окраситься в определенный цвет и стать единственным в своем роде. Мы готовы предоставить любые необходимые суммы для этого. Я знаю, вы поймете мою идею, как бы туманно она ни была выражена. Я оставляю наш план целиком в ваших руках. Успех в этом является противодействием циклическому кризису. Вы спрашиваете, что вам делать? Нет ничего лучшего и более действенного, чем предложенный план.
Я не могу закончить письмо, не рассказав об одном инциденте, который, хотя и смешон, заставляет меня благословить свою судьбу и наверняка понравится вам. Ваше письмо с вложенным в него письмом Ч.К.М. было получено мной на следующее утро после того, как вы передали его «человечку». Я тогда находился недалеко от Фари-Дзонга в гом-па[7] одного друга и был очень занят важными делами. Когда я получил сообщение о прибытии письма, я как раз проходил по внутреннему двору монастыря. Так как я сосредоточенно прислушивался к голосу ламы Тэндеб Гьянцзо, у меня не было времени читать письмо. Потому, механически вскрыв толстый пакет, я только взглянул на него и положил, как мне казалось, в дорожную сумку, которую нес через плечо. Однако в действительности конверт упал на землю и его содержимое рассыпалось при падении. Никого не оказалось поблизости, а мое внимание всецело было поглощено разговором. Я уже дошел до лестницы, ведущей в библиотеку, как услышал голос молодого гелонга, крикнувшего кому-то из окна. Обернувшись, я с первого взгляда оценил ситуацию, иначе ваше письмо никогда бы не было прочитано мною, так как я увидел почтенного старого козла, завтракающего им. Это творение уже пожрало часть послания Ч.К.М. и вдумчиво готовилось расправиться с вашим, как более мягким и доступным для разжевывания его старыми зубами. Я выручил уцелевшее в одно мгновение, несмотря на мое отвращение и противодействие животного. Но от письма так мало осталось! Конверт с вашей эмблемой исчез, букв нельзя было разобрать, короче, я был ошеломлен при виде этого бедствия. Теперь вы понимаете, почему я очутился в таком затруднении: я не имел права реставрировать это письмо, так как оно пришло от «Эклектика» и во всех отношениях было связано с несчастными «пелингами». Что я мог сделать для восстановления недостающих частей? Я уже решил обратиться к Чохану за таким исключительным разрешением, как увидел перед собой Его святое лицо с необыкновенно сияющими глазами и услышал голос: «Зачем нарушать правила? Я сам это сделаю». Эти простые слова «Kam mi ts’har», «я сделаю это», содержали целый мир надежды для меня. И Он восстановил отсутствующие части и притом чисто, как вы видите, и даже превратил скомканный конверт, весьма поврежденный, в новый, с эмблемой и всем прочим. Я знаю, какую великую силу нужно применить для таких реставраций, и это дает мне надежду на уменьшение строгостей в ближайшие дни. Потому я от всего сердца поблагодарил козла. А так как он не принадлежал к подвергнутой остракизму расе пелингов, то, чтобы проявить свою благодарность, я укрепил остатки его зубов, чтобы они могли пережевывать более твердую пищу, чем английские письма, в течение следующих лет.
А теперь несколько слов об учениках. Конечно, вы должны были предполагать, что, если Учителю запрещена малейшая тамаша (демонстрация) то же самое относится и к ученику. Почему же вы тогда ожидали от него отправки ко мне ваших писем через пространство — в вашем присутствии, или «почувствовали себя немного разочарованным» его отказом? «Человечек» — многообещающий парень и гораздо старше, нежели выглядит, но он не опытен в мудрости и обычаях европейцев, от чего и происходят некоторые его неблагоразумные поступки, которые, как я вам сказал, заставляют меня краснеть и неловко чувствовать себя из-за этих двух дикарей. Идея приходить за деньгами к вам была абсурдна до крайности! Любой другой англичанин, кроме вас, стал бы после этого смотреть на них как на путешествующих шарлатанов. Я надеюсь, что к этому времени вы уже получили обратно этот заем, который я возвращаю с большой благодарностью.
Нат прав относительно фонетического (простонародного) произношения слова «Кью-те». Люди обыкновенно произносят его как «Кью-то», но это неправильно. Однако он не прав в своих взглядах в отношении Планетных Духов. Он не знает этого слова и думает, что вы подразумевали Дэвов — слуг Дхиан-Чоханов. Именно последние являются Планетными Духами, и, конечно, нелогично говорить, что Адепты выше их, так как мы все стремимся стать Дхиан-Чоханами в итоге. Все же есть Адепты более великие, чем Планетные Духи низшей степени. Таким образом, ваши взгляды не противоречат нашим учениям, как он говорил вам, что было бы, если бы вы считали дэвов, или ангелов, «маленькими богами». Оккультизм, несомненно, не является необходимым для того, чтобы доброе, чистое Эго стало «Ангелом», или Духом, в Дэвачане или или вне его, так как ангельство есть результат кармы. Полагаю, вы не будете жаловаться, что мое письмо слишком коротко. За ним скоро последует другая объемистая корреспонденция — «Ответы на ваши многие вопросы».
Е.П.Б. вылечена, если и не совсем, то, по крайней мере, на некоторое время.
Сноски
- ↑ [ Он же «свами из Альморы». Написал несколько статей об адвайтизме, вызвавших сильное возмущение Суббы Роу (последователя и блестящего знатока адвайты). — Прим. ред. (изд.)]
- ↑ [ Я никогда не откажу в помощи... играть роли, принадлежащие Тифону и Ариману... — Тифон в греческой мифологии — сын Геи и Тартара, чудовище с сотней драконьих голов, изрыгающих пламя; он порождал разрушительные вихри, землетрясения и извержения вулканов. Ариман — в иранской мифологии и религии — правитель царства тьмы и смерти, олицетворение зла и разрушения, у христианских писателей ассоциировавшийся с дьяволом. (изд.)]
- ↑ [ См. Словарь персоналий. — Прим. ред. (изд.)]
- ↑ [ Пу-мо (тиб.) — дочь. Великие Учителя называли дочерями и сыновьями наиболее близких Им учеников-сотрудников. — Прим. ред. (изд.)]
- ↑ [ «У меня никогда не было... и велел мне устраивать «теософскую женитьбу». — Речь идет о свадьбе двух членов Теософского общества, впоследствии отошедших от теософии и предавших Е.П. Блаватскую. (изд.)]
- ↑ [ Как следствие (фр.). — Прим. ред. (изд.)]
- ↑ [ Гом-па — ашрам; место для медитаций. — Прим. ред. (изд.)]