Синнетт А.П. - Ранний период теософии в Европе: различия между версиями

Мы с женой прибыли в Лондон в апреле 1883 года, и события, связанные с молодым Теософическим Обществом, стали быстро развиваться. Я уже некоторое время состоял в переписке с мистером Мэсси, и отправил ему «Фрагменты», как только они появились, и новая вспышка учения и информации заинтересовали не только его, но и группу его друзей, занятых тогда основанием Общества Психических Исследований. Меня сразу же познакомили с этой группой, а именно с м-ром Фредериком Маерсом, м-ром Гёрни и профессором Сиджвиком, и я был очень сердечно принят ими и другими. К тому времени в Теософическое Общество вступили Анна Кингсфорд и Э. Мэйтлэнд, и на собрании, проведённом 7 января 1883 г., д-р Кингсфорд была избрана президентом, а список членов на каждом собрании пополнялся новыми именами.

Важное собрание прошло 3 июня в комнатах м-ра Мэсси, в Алберт-мэншнс, на Виктория-стрит, где среди многих других в члены был должным образом принят Фредерик Маерс. По желанию А. Кингсфорд решили, что это отделение Общества в будущем будет называться Лондонский Ложей Теософического Общества, и что секретаря следует попросить написать президенту, полковнику Олкотту, сообщив об этом решении и предложив это в качестве прецедента для принятия других отделений.

Манеры Блаватской были очень грубыми, но каждый быстро мог понять, что грубость эта была напускной – что она не была невеждой в плане обычаев утонченных манер, хотя иногда агрессивно над ними насмехались. Более того у неё был такт, когда этого требовала ситуация, и она осознавала, как предохраниться от того, чтобы без нужды оскорбить таких англичан, которые могли бы заинтересоваться теософией. Но даже при этом её приезд можно было рассматривать как серьезную опасность. Наш опыт знакомства её с нашими английскими друзьями в Индии не был обнадёживающим. Нужно было очень хорошо её знать, чтобы быть в состоянии игнорировать те её свойства, которые были скорее отталкивающими, чем привлекательными. Даже что касалось её способностей, после описания их мною в книге «Оккультный мир», делавших её предметом возбуждённого интереса у самых ревностных членов растущего Общества, то я знал, как легко некоторая неуклюжесть с её стороны при их демонстрации могла вызвать скорее подозрение, чем доверие. Поэтому в интересах движения было весьма желательно, чтобы она оставалась подальше от Англии. Ибо для тех, чей интерес был достаточно пылким, чтобы отправиться в Индию и на неё посмотреть, встретиться с ней было бы хорошо и правильно, если конечно их рвения окажется достаточно, чтобы выдержать это напряжение. Но я знал, что если Блаватская окажется в Лондоне среди множества людей, принадлежащих к высшим слоям общества, то жди беды.

Что же касалось Олкотта, мои беспокойства такого характера усиливались в ужасающей степени. У меня были причины очень искренне уважать характер Олкотта. Я знал его как человека, безупречно преданного делу, которое приобретало всё более первостепенную важность в моих собственных глазах, и от которого он уже никогда не отступится, но те аспекты его личности, которые были на поверхности, были того рода, что уж точно бросили бы в дрожь англичан того типа, которые возглавляли движение психических исследований и были в самых близких и сердечных отношениях с нами, принесшими теософию в эту страну, и которые уже стали нашими союзниками в распространении этого нового откровения.

Её умонастроение будет достаточно понятно, если я процитирую короткое высказывание в начале её первого письма. Она говорит: «В то время, когда я выдвинула предложение занять должность в Обществе, я была не одним из его членов, а независимым работникам, внесшим свой вклад в эзотерическую религиозную науку. Мои труды по этому направлению, особенно, что касается написанной мною книги “Совершенный путь”, привлекли внимание лидеров индийского теософического движения, что вызвало ещё больше доверия к моим особым качеством как исследователя психической<ref>В оригинале «физической», возможно, опечатка. – ''Прим. пер.''</ref> науки в дополнение к определённому природному дару видения, которые позволяли бы мне вести Британское отделение и руководить им.»

Нам не нужно удивляться, что в то время когда она это писала, она искренне верила, что является настоящим лидером духовного откровения, которое начинало течь в мир. Учитывая прекрасные результаты её видения, которые она выдала в этой своей книге и других работах, станешь удивляться скорее сравнительно незначительному эффекту, который они произвели на общественную мысль, чем тем ожиданиям, которые у неё были. Если бы она была способна понять понимать теософию как более великое откровение, которое последует за тем предвестником, каналом которого она была, она смогла бы сыграть важную и великолепную роль в её последующем развитии. Я рад сказать, что болезненные чувства, зародившиеся в то время, поутихли, и раны наконец затянулись, так что концу её жизни мы стали совсем хорошими друзьями, хотя она так и не осознала истинного характера теософического движения. Будучи под глубоким впечатлением, что совершенно естественно, от своего соприкосновения с высшей мудростью, она не смогла увидеть в верной пропорции другие события. В начале своей болезни, оказавшейся последней, она сказала мне (или как я помню, смысл слов был примерно таким): «Я не собираюсь умирать, потому что моя работа ещё не окончена». Она не осознавала, что работа, о которой она говорила, гораздо больше по масштабам, чем та, которую можно отождествлять с любой преходящей личностью.