Изменения

{{Литература БТС

{{Литература БТС

  | название = Ранний период теософии в Европе

  | название = Ранний период теософии в Европе

  | автор = Альфред Перси Синнетт

  | автор = Альфред Перси Синнетт

  | переводчик = Зайцев К.А.

  | переводчик = Зайцев К.А.

  | описание краткое =  

  | описание краткое =  

  | есть текст = да

  | есть текст = да

  | дата издания для показа =  

  | дата издания для показа = 1922

  | дата издания для сортировки =  

  | дата издания для сортировки = 1922

  | публикации =  

  | публикации =  

  | категории = Теософия; Теософское общество

  | категории = Теософия; Теософское общество

  | связанные произведения =  

  | связанные произведения =  

  | в библиотеке анг =  

  | выходные данные оригинала= Theosophical Publishing House Ltd, London, 1922

  | сноска к автору =  

  | сноска к названию =  

| имя автора в оригинале = Alfred Percy Sinnett

| название в оригинале = The Early Days of Theosophy in Europe

  | читать оригинал =  

  | скачать оригинал =  

}}

}}

В день после этой встречи было проведено более формальное собрание, и присутствовавшие решили образовать общество «для изучения и объяснения оккультизма, каббалы и т.д.» На закрытом заседании 18 сентября «было решено назвать общество Теософическим Обществом».

В день после этой встречи было проведено более формальное собрание, и присутствовавшие решили образовать общество «для изучения и объяснения оккультизма, каббалы и т.д.» На закрытом заседании 18 сентября «было решено назвать общество Теософическим Обществом».

В начале XIX века культурное мнение западного мира определённо склонялось в сторону чистого материализма. Прогресс науки подкреплял веру в то, что сознание – это следствие законов природы, действующих через организованную материю. Такую веру люди более духовные высмеивали стишками в том духе, что мы больше верим в зерно и рис, чем в добродетель или порок. Но игривая критика такого характера была малоэффективной. Учителя видели опасность этой преобладающей тенденции и решили, что нужно предпринять попытку проверить, не созрел ли мир для частичного откровения естественных законов, управляющих человеческой эволюцией. Это попытка приняла форму теософического движения. Когда это движение было ещё в экспериментальной стадии, учение, даваемое в качестве эксперимента, ещё не было разработано систематически. Достаточно было указать на некоторые широкие истины – существование Учителей, рост Я, подчинённого карме, по закону реинкарнации, и огромное величие планетной схемы, к которой принадлежит наша Земля.

В начале XIX века культурное мнение западного мира определённо склонялось в сторону чистого материализма. Прогресс науки подкреплял веру в то, что сознание – это следствие законов природы, действующих через организованную материю. Такую веру люди более духовные высмеивали стишками в том духе, что мы больше верим в зерно и рис, чем в добродетель или порок. Но игривая критика такого характера была малоэффективной. Учителя видели опасность этой преобладающей тенденции и решили, что нужно предпринять попытку проверить, не созрел ли мир для частичного откровения естественных законов, управляющих человеческой эволюцией. Эта попытка приняла форму теософического движения. Когда это движение было ещё в экспериментальной стадии, учение, даваемое в качестве эксперимента, ещё не было разработано систематически. Достаточно было указать на некоторые широкие истины – существование Учителей, рост Я, подчинённого карме, по закону реинкарнации, и огромное величие планетной схемы, к которой принадлежит наша Земля.

После публикации «Разоблачённой Изиды» Е.П. Блаватская и Х.С. Олкотт покинули Нью-Йорк, отправившись в Индию. Они уже познакомились по переписке со свами Дайанандом Сарасвати, индусским реформатором, стоявшим во главе организации, которая называлась Арья Самадж, и загорелись верой (которую потом оставили), что Теософическое общество извлечёт преимущества от связи с этой организацией, и в течение некоторого времени оно называлось «Теософическим обществом Арья Самадж»; это название даже на некоторое время было принято для отделения организации, основанном в Лондоне. Образование первого европейского отделения Теософического общества произошло благодаря влиянию и усилиям м-ра Чарлза Карлтона Мэсси, который точно так же, как полковник Олкотт считается основателем общества в Нью-Йорке, несомненно, был его основателем в Великобритании. Он был сыном У.Н. Мэсси, первого министра финансов Индии, и сам тоже был адвокатом, хотя личные средства позволили ему освободиться от активной практики этой профессии. Он был искренне предан изучению философии и перевёл книгу барона Карла Дюпреля «Философия мистицизма». Я познакомился с ним, когда приезжал туда в отпуск из Индии в 1881 году, и мы дружили до самой его смерти. В 1875 году он посетил Америку, притянутый туда интересом к примечательным спиритическим явлениям, привлекавшим тогда внимание публики. На ферме Эдди, где происходили эти явления, похоже, он и познакомился и с полковником Олкоттом и мадам Блаватской. Он присутствовал на учредительном собрании Теософического Общества в Нью-Йорке, а по возвращении в Лондон основал вместе с друзьями вышеупомянутое отделение. В «Листах старого дневника» Олкотт рассказывает, что соответственно его первому циркуляру, выпущенному в июне 1878 года, оно было названо Британским Теософическим обществом Арья Самаджа Арьяварты. Его цели были определены следующими:

После публикации «Разоблачённой Изиды» Е.П. Блаватская и Х.С. Олкотт покинули Нью-Йорк, отправившись в Индию. Они уже познакомились по переписке со свами Дайанандом Сарасвати, индусским реформатором, стоявшим во главе организации, которая называлась Арья Самадж, и загорелись верой (которую потом оставили), что Теософическое общество извлечёт преимущества от связи с этой организацией, и в течение некоторого времени оно называлось «Теософическим обществом Арья Самадж»; это название даже на некоторое время было принято для отделения организации, основанном в Лондоне. Образование первого европейского отделения Теософического общества произошло благодаря влиянию и усилиям м-ра Чарлза Карлтона Мэсси, который точно так же, как полковник Олкотт считается основателем общества в Нью-Йорке, несомненно, был его основателем в Великобритании. Он был сыном У.Н. Мэсси, первого министра финансов Индии, и сам тоже был адвокатом, хотя личные средства позволили ему освободиться от активной практики этой профессии. Он был искренне предан изучению философии и перевёл книгу барона Карла Дюпреля «Философия мистицизма». Я познакомился с ним, когда приезжал туда в отпуск из Индии в 1881 году, и мы дружили до самой его смерти. В 1875 году он посетил Америку, притянутый туда интересом к примечательным спиритическим явлениям, привлекавшим тогда внимание публики. На ферме Эдди, где происходили эти явления, похоже, он и познакомился и с полковником Олкоттом и мадам Блаватской. Он присутствовал на учредительном собрании Теософического Общества в Нью-Йорке, а по возвращении в Лондон основал вместе с друзьями вышеупомянутое отделение. В «Листах старого дневника» Олкотт рассказывает, что соответственно его первому циркуляру, выпущенному в июне 1878 года, оно было названо Британским Теософическим обществом Арья Самаджа Арьяварты. Его цели были определены следующими:

Первая принятая резолюция гласила: «По мнению английских членов Теософического общества Нью-Йорка, присутствующих на этом собрании, желательно образовать общество в Англии, связанное и находящееся в симпатии с этой организацией». Голосованием президентом нового отделения общества был избран м-р Ч.К. Мэсси, а секретарём – мисс Кислингбери.

Первая принятая резолюция гласила: «По мнению английских членов Теософического общества Нью-Йорка, присутствующих на этом собрании, желательно образовать общество в Англии, связанное и находящееся в симпатии с этой организацией». Голосованием президентом нового отделения общества был избран м-р Ч.К. Мэсси, а секретарём – мисс Кислингбери.

Встречи нового Общества были нечастыми. Следующее собрание после учредительного было проведено 1 октября, а потом прошёл ещё месяц, прежде чем состоялось третье. Тогда, похоже, ещё никто не знал, что делать. К списку членов добавлялось много новых имен. Было сделано предложение, что нужно отобрать книги и обсуждать их, что нужно также попытаться предпринять месмерические эксперименты, но этой идее, похоже, так и не последовали. Как мы можем видеть теперь, образование обществ в Нью-Йорке и Лондоне, будучи рассматриваемо с высшей точки зрения, просто обеспечивало каркас, который предстояло оживить позже. Скоро по протоколам можно было видеть, что ранние члены начали выходить из общества. М-р Биллинг, известный спирит и медиум того времени, входил на собраниях в транс и сообщал информацию, но более определённых записей об этом нет. Затем последовало внезапное оживление, когда Е.П. Блаватская и Х.С. Олкотт проследовали через Лондон по пути в Индию и присутствовали на собрании британского общества 5 января 1879 г. Протоколы, относящиеся к этому событию, однако, имели формальный характер, касаясь дипломов, вступительных взносов и прочих обязательств; их оживило только заверение Блаватской, «что Общество с уверенностью может ожидать прибытия компетентных наставников из Индии».

Встречи нового Общества были нечастыми. Следующее собрание после учредительного было проведено 1 октября, а потом прошёл ещё месяц, прежде чем состоялось третье. Тогда, похоже, ещё никто не знал, что делать. К списку членов добавлялось много новых имён. Было сделано предложение, что нужно отобрать книги и обсуждать их, что нужно также попытаться предпринять месмерические эксперименты, но этой идее, похоже, так и не последовали. Как мы можем видеть теперь, образование обществ в Нью-Йорке и Лондоне, будучи рассматриваемо с высшей точки зрения, просто обеспечивало каркас, который предстояло оживить позже. Скоро по протоколам можно было видеть, что ранние члены начали выходить из общества. М-р Биллинг, известный спирит и медиум того времени, входил на собраниях в транс и сообщал информацию, но более определённых записей об этом нет. Затем последовало внезапное оживление, когда Е.П. Блаватская и Х.С. Олкотт проследовали через Лондон по пути в Индию и присутствовали на собрании британского общества 5 января 1879 г. Протоколы, относящиеся к этому событию, однако, имели формальный характер, касаясь дипломов, вступительных взносов и прочих обязательств; их оживило только заверение Блаватской, «что Общество с уверенностью может ожидать прибытия компетентных наставников из Индии».

Олкотт и Блаватская, похоже, разочаровались в Арья Самадж ещё до отъезда из Нью-Йорка, «восстановив автономию общества», как выразился полковник Олкотт, и им представилось желательным набросать новую декларацию принципов. В ней мы первый раз получаем предвестник хорошо известных целей Общества. При первом изложении они были следующими:

Олкотт и Блаватская, похоже, разочаровались в Арья Самадж ещё до отъезда из Нью-Йорка, «восстановив автономию общества», как выразился полковник Олкотт, и им представилось желательным набросать новую декларацию принципов. В ней мы первый раз получаем предвестник хорошо известных целей Общества. При первом изложении они были следующими:

Думаю, что мотивы записи целей таким образом можно объяснить озабоченностью Блаватской и Олкотта, задавшихся с самого начала обеспечить рост общества в Индии, привлечь как можно больше членов, не допуская того, чтобы вера в существование Учителей стала необходимым условием для членства. На самом деле, это движение не имело бы смысла, если бы не служило средством поднять в некоторой мере занавес, раньше скрывавший действительную Божественную Иерархию от сознания внешнего мира. Но Братство было простой идеей, доступной пониманию внешнего мира, и будучи в пересмотренной декларации целей, могло привлечь сочувствующих индийцев – и индийские рупии! Оглядываясь на историю Общества в течение трёх или четырёх лет, последовавших за прибытием Олкотта и Блаватской в Индию в 1879 году, мы должны избегать ошибки, полагая, что в их усилиях утвердить Общество на прочной финансовой основе были какие-то корыстные мотивы. Как покажет история, будет видно, что Основатели сделали много ошибок, которые чуть не порушили всю их работу, но оба в этом были полностью свободны от всякой личной жадности. Олкотт в Америке бросил много прибыльных занятий, чтобы посвятить свою жизнь продвижению предприятия, которое лишь смутно понимал, но знал, что оно организовано Учителями, чей призыв к его преданности он вполне научился ценить. В прошлых жизнях – хотя в 1879 году он о них ещё ничего и не знал – он был тесно связан с Индией и играл значительные роли в важные периоды её истории. В этой жизни он отправился с Е.П. Блаватской в Индию, смутно чувствуя, что это для них святая земля, и там его деловые способности направили его усилия, приведя Общество к деловому успеху. Он был неутомим в создании новых отделений и сборе вступительных взносов, без которых работа не могла бы продолжаться. Нельзя отрицать, что он жил в Индии на средства Общества, но столь же верно, что он всегда держал свои личные расходы в минимально допустимых пределах, и мотивы его действий были чисты и бескорыстны. Что же касается Е.П. Блаватской, то когда мы с женой впервые познакомились с ней в 1879 году, она много работала, зарабатывая себе на жизнь писательством для русских журналов.

Думаю, что мотивы записи целей таким образом можно объяснить озабоченностью Блаватской и Олкотта, задавшихся с самого начала обеспечить рост общества в Индии, привлечь как можно больше членов, не допуская того, чтобы вера в существование Учителей стала необходимым условием для членства. На самом деле, это движение не имело бы смысла, если бы не служило средством поднять в некоторой мере занавес, раньше скрывавший действительную Божественную Иерархию от сознания внешнего мира. Но Братство было простой идеей, доступной пониманию внешнего мира, и будучи в пересмотренной декларации целей, могло привлечь сочувствующих индийцев – и индийские рупии! Оглядываясь на историю Общества в течение трёх или четырёх лет, последовавших за прибытием Олкотта и Блаватской в Индию в 1879 году, мы должны избегать ошибки, полагая, что в их усилиях утвердить Общество на прочной финансовой основе были какие-то корыстные мотивы. Как покажет история, будет видно, что Основатели сделали много ошибок, которые чуть не порушили всю их работу, но оба в этом были полностью свободны от всякой личной жадности. Олкотт в Америке бросил много прибыльных занятий, чтобы посвятить свою жизнь продвижению предприятия, которое лишь смутно понимал, но знал, что оно организовано Учителями, чей призыв к его преданности он вполне научился ценить. В прошлых жизнях – хотя в 1879 году он о них ещё ничего и не знал – он был тесно связан с Индией и играл значительные роли в важные периоды её истории. В этой жизни он отправился с Е.П. Блаватской в Индию, смутно чувствуя, что это для них святая земля, и там его деловые способности направили его усилия, приведя Общество к деловому успеху. Он был неутомим в создании новых отделений и сборе вступительных взносов, без которых работа не могла бы продолжаться. Нельзя отрицать, что он жил в Индии на средства Общества, но столь же верно, что он всегда держал свои личные расходы в минимально допустимых пределах, и мотивы его действий были чисты и бескорыстны. Что же касается Е.П. Блаватской, то когда мы с женой впервые познакомились с ней в 1879 году, она много работала, зарабатывая себе на жизнь писательством для русских журналов.

Это объяснение покажет, как получилось, что Братство в поздние годы стало считаться первостепенной идей, оживляющей Теософическое общество – признание всеобщего братства стало единственным условием членства. Будучи принятым в Индии, чтобы привлечь местных жителей этой страны, и являясь больным местом для престижа европейцев, это слово приняло новое значение, будучи пересажено в Европу. Люди с политическими симпатиями к крайней демократии и социализму стали воображать, что Теософическое Общество вдохновлялось симпатиями этого характера. Сохранение в формулировке слова «ядро» должно было предотвратить эту ошибку, и по мере того как, учение Учителей постепенно просачивалось во внешний мир, должно было стать видно, что ядро всеобщего братства состоит из продвинутых членов человеческой семьи, которые в состоянии понять духовное единство, проявляющееся на буддхическом плане. По мере того, как пройдут долгие века, это понимание станет среди человечества всеобщим, но пока что мы далеки от достижения этого возвышенного состояния.

Это объяснение покажет, как получилось, что Братство в поздние годы стало считаться первостепенной идеей, оживляющей Теософическое общество – признание всеобщего братства стало единственным условием членства. Будучи принятым в Индии, чтобы привлечь местных жителей этой страны, и являясь больным местом для престижа европейцев, это слово приняло новое значение, будучи пересажено в Европу. Люди с политическими симпатиями к крайней демократии и социализму стали воображать, что Теософическое Общество вдохновлялось симпатиями этого характера. Сохранение в формулировке слова «ядро» должно было предотвратить эту ошибку, и по мере того как, учение Учителей постепенно просачивалось во внешний мир, должно было стать видно, что ядро всеобщего братства состоит из продвинутых членов человеческой семьи, которые в состоянии понять духовное единство, проявляющееся на буддхическом плане. По мере того, как пройдут долгие века, это понимание станет среди человечества всеобщим, но пока что мы далеки от достижения этого возвышенного состояния.

Несколько лет назад, в июле 1917 года, я написал в «Вахане», журнале, выпускаемом Британской национальной секцией Теософического Общества, короткую статью на эту тему, которую воспроизвожу здесь. Объяснив, как это слово начало использоваться, я продолжал:

Несколько лет назад, в июле 1917 года, я написал в «Вахане», журнале, выпускаемом Британской национальной секцией Теософического Общества, короткую статью на эту тему, которую воспроизвожу здесь. Объяснив, как это слово начало использоваться, я продолжал:

Таким образом, позволять искажать формулу, в которой обычно излагаются цели Теософического Общества, в угоду целям любой мирской теории социальных реформ – это очень прискорбная ошибка. С самого начала все квалифицированные представители теософического движения предупреждали нас против всякого его загрязнения политическими целями. В Теософическое Общество входят люди самых разнообразных политических взглядов, но в пределах его их единственным долгом является изучать сверхфизические духовные науки, постепенно раскрываемые для нашего блага, а через нас – для блага всего человечества, и способствовать их изучению. Исполнение этого долга должно быть в совершенной гармонии с чувствами внутри Общества, где не нужно и не желательно обсуждать разные верования относительно того, как лучше всего обеспечить физическое благосостояния человеческого сообщества. Мы не должны давать недоброжелательным критикам нашей настоящей работы предлога считать нас организацией людей, ввязывающихся в сомнительные схемы подрывной деятельности для достижения своих целей изменений на физическом плане.

Таким образом, позволять искажать формулу, в которой обычно излагаются цели Теософического Общества, в угоду целям любой мирской теории социальных реформ – это очень прискорбная ошибка. С самого начала все квалифицированные представители теософического движения предупреждали нас против всякого его загрязнения политическими целями. В Теософическое Общество входят люди самых разнообразных политических взглядов, но в пределах его их единственным долгом является изучать сверхфизические духовные науки, постепенно раскрываемые для нашего блага, а через нас – для блага всего человечества, и способствовать их изучению. Исполнение этого долга должно быть в совершенной гармонии с чувствами внутри Общества, где не нужно и не желательно обсуждать разные верования относительно того, как лучше всего обеспечить физическое благосостояния человеческого сообщества. Мы не должны давать недоброжелательным критикам нашей настоящей работы предлога считать нас организацией людей, ввязывающихся в сомнительные схемы подрывной деятельности для достижения своих целей изменений на физическом плане.

На самом деле главная цель Теософического Общества – хотя это с самого начала и не было очевидно даже так называемым Основателям – было открыть двери, ведущие к вступлению на Путь, и таким образом, к раннему достижению условий, к которым стремится эволюция, – дверей, ранее закрыты для всех, кроме тех немногих, которые боролись с огромными трудностями, пробивая себе путь вперёд.

На самом деле главная цель Теософического Общества – хотя это с самого начала и не было очевидно даже так называемым Основателям – было открыть двери, ведущие к вступлению на Путь, и таким образом, к раннему достижению условий, к которым стремится эволюция, – дверей, ранее закрытых для всех, кроме тех немногих, которые боролись с огромными трудностями, пробивая себе путь вперёд.

Но прежде, чем объяснить это заявление полнее, позвольте мне продолжить рассказ о внешних событиях до того периода, когда мы с женой начали сотрудничать [с Основателями].

Но прежде, чем объяснить это заявление полнее, позвольте мне продолжить рассказ о внешних событиях до того периода, когда мы с женой начали сотрудничать [с Основателями].

Теософическое общество было всё ещё в зародышевом состоянии. Оно чуть теплилось, почти исчезнув, в виде неактивного ядра в Америке. Оно было только что основано в Лондоне, будучи в слабо трепещущем состоянии благодаря влиянию главным образом Ч.К. Мэсси и Хенри Худа, у которых у самих не было пока что определённого представления, за какую задачу они взялись. Конечно же, на физическом плане в то время не делалось ещё ничего, что бы намекало бы на те грандиозные события, которые были припасены для великого эксперимента, который был в плане у Учителей, и предварительные условия которого должен был обеспечить дальнейший ход событий.

Теософическое общество было всё ещё в зародышевом состоянии. Оно чуть теплилось, почти исчезнув, в виде неактивного ядра в Америке. Оно было только что основано в Лондоне, будучи в слабо трепещущем состоянии благодаря влиянию главным образом Ч.К. Мэсси и Хенри Худа, у которых у самих не было пока что определённого представления, за какую задачу они взялись. Конечно же, на физическом плане в то время не делалось ещё ничего, что бы намекало бы на те грандиозные события, которые были припасены для великого эксперимента, который был в плане у Учителей, и предварительные условия которого должен был обеспечить дальнейший ход событий.

Теперь я должен заняться – в свете информации, полученной в гораздо более поздний период – сверхфизическим условиями, преобладавшими в описываемый период, о которых совершенно не подозревали люди, которых они привели к тому, чтобы стать их орудиями во внешнем мире.

Теперь я должен заняться – в свете информации, полученной в гораздо более поздний период – сверхфизическими условиями, преобладавшими в описываемый период, о которых совершенно не подозревали люди, которых они привели к тому, чтобы стать их орудиями во внешнем мире.

Как уже было объяснено, как минимум в 1830 году Братья – старшие братья человечества и те, чьи духовные достижения были ещё выше – слитые в божественной Иерархии и составляющие возвышенную организацию, о которой постепенно стали говорить как о Белой Ложе, – провели судьбоносное совещание. Они обеспечили меры, которые привели к основанию спиритизма и к более позднему эксперименту, который в конце концов принял вид Теософического Общества.

Как уже было объяснено, как минимум в 1830 году Братья – старшие братья человечества и те, чьи духовные достижения были ещё выше – слитые в божественной Иерархии и составляющие возвышенную организацию, о которой постепенно стали говорить как о Белой Ложе, – провели судьбоносное совещание. Они обеспечили меры, которые привели к основанию спиритизма и к более позднему эксперименту, который в конце концов принял вид Теософического Общества.

Но, как я теперь вижу, мне пришла на помощь интуиция, причём не моя собственная, а моей жены. Помню, как однажды вечером во время нашей хава-кханы (выражение на хинди, означающее купание в прохладном (?) вечернем воздухе) мы разговаривали о новоприбывших, как вероятно связанных с темой спиритизма, которым мы интересовались ещё до того, как уехали из Англии. Тогда моя жена предложила дерзкий эксперимент – пригласить их побывать у нас, когда они поедут посмотреть страну, что они несомненно захотят потом сделать. Мы оба посмеялись над этим, чувствуя, что в этом приключении был элемент риска, поскольку предполагаемые гости были для нас совершенными незнакомцами, но мы решили рискнуть. Так что я должным образом отправил приглашение, и (с учетом влияний, действовавших на нас в то время) оно конечно было охотно принято. Очень нескоро после того Блаватская сказала мне, что её учитель очень желал, чтобы это было сделано.

Но, как я теперь вижу, мне пришла на помощь интуиция, причём не моя собственная, а моей жены. Помню, как однажды вечером во время нашей хава-кханы (выражение на хинди, означающее купание в прохладном (?) вечернем воздухе) мы разговаривали о новоприбывших, как вероятно связанных с темой спиритизма, которым мы интересовались ещё до того, как уехали из Англии. Тогда моя жена предложила дерзкий эксперимент – пригласить их побывать у нас, когда они поедут посмотреть страну, что они несомненно захотят потом сделать. Мы оба посмеялись над этим, чувствуя, что в этом приключении был элемент риска, поскольку предполагаемые гости были для нас совершенными незнакомцами, но мы решили рискнуть. Так что я должным образом отправил приглашение, и (с учетом влияний, действовавших на нас в то время) оно конечно было охотно принято. Очень нескоро после того Блаватская сказала мне, что её учитель очень желал, чтобы это было сделано.

Когда я пишу это сейчас (в 1918 году), через десять лет после ухода моей жены с этого плана бытия, в возвышенное состояние Белой Ложи (а это состояние включает в себя многих, кто ниже уровня Учителя, как и многих выше его), то чувствую побуждение дать своим читателям что-то вроде честного понимания той роли, которую она играла в нашей совместной работе. В течение всей этой, конечно, внешней деятельности, такой как писательство и выступления с лекциями, выпавший на мою долю, я не могу преувеличить степени её твёрдой преданности задаче, порученной нам, какого бы успеха мы ни достигли. Хотя она не обладала психическими способностями в обычном смысле этого слова, её интуиции всегда можно было доверять, и её практическое влияние как хозяйки нашего дома после нашего окончательного возвращения из Индии, было центром распространения влияния теософии в этой стране, имея очень важный эффект в привлечении симпатий. У тех, кто стал нашими близкими друзьями, её влияние очень ценилось, и оглядываясь назад в те волнующие годы, начиная с 1883-го, когда присутствие Блаватской в Лондоне стало для нас в конечном счёте испытанием, я осознаю, как её неустанное постоянство верности возвышенной цели более, чем помогло нам выдержать нашу работу. Невозможно будет повторять эту идею на каждом шагу нашего рассказа, который я должен продолжать, но на всём его протяжении духовной энергии, стоявшей за моей публичной деятельностью, я был в значительной степени обязан её стимулирующей компании, которой мне посчастливилось наслаждаться. Со временем нам пришлось пережить ужасные испытания. Даже самое небольшое понимание того, каким образом великие силы зла взялись противодействовать всем видным личностям в теософическом движении, наведёт на простую истину, какие тяжёлые нападения на нас ими предпринимались. Но даже в величайших страданиях, которые они причинили моей жене, её постоянство ни разу не дрогнуло, и хотя она теперь на тех планах существования, с которых на все подобные неприятности можно смотреть спокойно или с улыбкой, в то время они были испытаниями в самом строгом смысле этого слова. Через их все она теперь прошла, как я говорю, к самой прекрасной судьбе. Об этом я много знаю от неё самой и от других, ибо я в соприкосновении с высшим миром, к которому она принадлежит, но углубляться в дальнейшие подробности было бы сейчас так ли иначе преждевременно. Говоря о первом примере её интуиции, побудившей нас к правильным действиям относительно Блаватской, я бы забежал слишком далеко вперёд относительно того фактического этапа, которого я достиг своей истории, но по мере её продолжения читатель ли сможет лучше оценить ту степень, в которой моя жена участвовала всей нашей совместной деятельности в ранние дни теософического движения.

Когда я пишу это сейчас (в 1918 году), через десять лет после ухода моей жены с этого плана бытия, в возвышенное состояние Белой Ложи (а это состояние включает в себя многих, кто ниже уровня Учителя, как и многих выше его), то чувствую побуждение дать своим читателям что-то вроде честного понимания той роли, которую она играла в нашей совместной работе. В течение всей этой, конечно, внешней деятельности, такой как писательство и выступления с лекциями, выпавший на мою долю, я не могу преувеличить степени её твёрдой преданности задаче, порученной нам, какого бы успеха мы ни достигли. Хотя она не обладала психическими способностями в обычном смысле этого слова, её интуиции всегда можно было доверять, и её практическое влияние как хозяйки нашего дома после нашего окончательного возвращения из Индии, было центром распространения влияния теософии в этой стране, имея очень важный эффект в привлечении симпатий. У тех, кто стал нашими близкими друзьями, её влияние очень ценилось, и оглядываясь назад в те волнующие годы, начиная с 1883-го, когда присутствие Блаватской в Лондоне стало для нас в конечном счёте испытанием, я осознаю, как её неустанное постоянство верности возвышенной цели более, чем помогло нам выдержать нашу работу. Невозможно будет повторять эту идею на каждом шагу нашего рассказа, который я должен продолжать, но на всём его протяжении духовной энергии, стоявшей за моей публичной деятельностью, я был в значительной степени обязан её стимулирующей компании, которой мне посчастливилось наслаждаться. Со временем нам пришлось пережить ужасные испытания. Даже самое небольшое понимание того, каким образом великие силы зла взялись противодействовать всем видным личностям в теософическом движении, наведёт на простую истину, какие тяжёлые нападения на нас ими предпринимались. Но даже в величайших страданиях, которые они причинили моей жене, её постоянство ни разу не дрогнуло, и хотя она теперь на тех планах существования, с которых на все подобные неприятности можно смотреть спокойно или с улыбкой, в то время они были испытаниями в самом строгом смысле этого слова. Через их все она теперь прошла, как я говорю, к самой прекрасной судьбе. Об этом я много знаю от неё самой и от других, ибо я в соприкосновении с высшим миром, к которому она принадлежит, но углубляться в дальнейшие подробности было бы сейчас так или иначе преждевременно. Говоря о первом примере её интуиции, побудившей нас к правильным действиям относительно Блаватской, я бы забежал слишком далеко вперёд относительно того фактического этапа, которого я достиг своей истории, но по мере её продолжения читатель сможет лучше оценить ту степень, в которой моя жена участвовала во всей нашей совместной деятельности в ранние дни теософического движения.

У Олкотта и Блаватской уже были планы на длительную поездку по югу Индии и Цейлону, и фактически только к концу года они уже приехали к нам в Аллахабад.

У Олкотта и Блаватской уже были планы на длительную поездку по югу Индии и Цейлону, и фактически только к концу года они уже приехали к нам в Аллахабад.

Я живо помню обстоятельства их приезда. Они приехали на поезде, прибыв в Аллахабад рано утром.

Я живо помню обстоятельства их приезда. Они приехали на поезде, прибыв в Аллахабад рано утром.

Я пошёл на станцию встречать их и доставил их к себе. Была ещё так рано, что наш чота хазри (первый завтрак) был накрыт на веранде, а моя жена ещё не вышла из своей комнаты. Блаватская села ко мне за стол и спросила, пробовали ли мы какие-нибудь эксперименты со спиритизмом. Я сказал ей, что иногда пробовали, но безрезультатно, не было даже «ни одного стука». «О, – сказала она, – стуки получить проще всего». Тут же повсюду послышались стуки настоящего спиритического характера. Моя жена почти сразу же вышла и сердечно встретила посетителей. Наше первое впечатление от Блаватской было, несомненно, приятным, и в дневнике жены за тот день – 4 декабря 1879 года – я нахожу они следующую запись: «Весьма оригинальная пожилая дама, которая обещает огромное развлечение». Но хотя день продолжился приятно, и не произошло ничего, что смазало бы первое впечатление, днём или двумя позже мы пережили нечто вроде потрясения. Мы сидели вечером вокруг огня – потому что ближе к рождеству в Аллахабаде уже бывает нужно собираться у огня – и Олкотт рассказывал о некоторых из «джаду» или магических представлений Блаватской в Нью-Йорке. Предложили, что ей стоило бы как-нибудь устроить что-то подобное и для нас, и я предложил в качестве предмета, который бы она могла произвести, мундштук для сигары. Блаватская проделала некоторые предварительные манипуляции, потёрла в руках трубку Олкотта, сделанную из морской пенки, а зачем просто сунула руку в карман и достала оттуда мундштук. Как демонстрация магии это представление было столь абсурдным и столь гротескно лишённым всякой ценности как свидетельство, что я не знал, что и сказать. Не помню, как мы провели остаток вечера, но помню как мы с женой, наконец-то оставшись одни, переглянулись между собой. Не нужно было никаких слов. Мы попали в руки грубой мошенницы? Вот каким вопросом мы оба задавались, когда начали говорить. Конечно, было много стуков, которые Блаватская производила для нас всевозможными способами; конечно, они были свидетельствами чего-то большего, чем просто медиумизм. Они, очевидно, были ей подконтрольны так, как никогда не бывает в случае медиумизма, так что мы решили быть терпеливыми и не делать скоропалительных выводов.

Я пошёл на станцию встречать их и доставил их к себе. Было ещё так рано, что наш чота хазри (первый завтрак) был накрыт на веранде, а моя жена ещё не вышла из своей комнаты. Блаватская села ко мне за стол и спросила, пробовали ли мы какие-нибудь эксперименты со спиритизмом. Я сказал ей, что иногда пробовали, но безрезультатно, не было даже «ни одного стука». «О, – сказала она, – стуки получить проще всего». Тут же повсюду послышались стуки настоящего спиритического характера. Моя жена почти сразу же вышла и сердечно встретила посетителей. Наше первое впечатление от Блаватской было, несомненно, приятным, и в дневнике жены за тот день – 4 декабря 1879 года – я нахожу следующую запись: «Весьма оригинальная пожилая дама, которая обещает огромное развлечение». Но хотя день продолжился приятно, и не произошло ничего, что смазало бы первое впечатление, днём или двумя позже мы пережили нечто вроде потрясения. Мы сидели вечером вокруг огня – потому что ближе к рождеству в Аллахабаде уже бывает нужно собираться у огня – и Олкотт рассказывал о некоторых из «джаду» или магических представлений Блаватской в Нью-Йорке. Предложили, что ей стоило бы как-нибудь устроить что-то подобное и для нас, и я предложил в качестве предмета, который бы она могла произвести, мундштук для сигары. Блаватская проделала некоторые предварительные манипуляции, потёрла в руках трубку Олкотта, сделанную из морской пенки, а зачем просто сунула руку в карман и достала оттуда мундштук. Как демонстрация магии это представление было столь абсурдным и столь гротескно лишённым всякой ценности как свидетельство, что я не знал, что и сказать. Не помню, как мы провели остаток вечера, но помню как мы с женой, наконец-то оставшись одни, переглянулись между собой. Не нужно было никаких слов. Мы попали в руки грубой мошенницы? Вот каким вопросом мы оба задавались, когда начали говорить. Конечно, было много стуков, которые Блаватская производила для нас всевозможными способами; конечно, они были свидетельствами чего-то большего, чем просто медиумизм. Они, очевидно, были ей подконтрольны так, как никогда не бывает в случае медиумизма, так что мы решили быть терпеливыми и не делать скоропалительных выводов.

Со временем неприятное впечатление изгладилось, и мы стали сердечно привязаны к Старой Даме, как мы её называли, каковое обозначение в свою очередь стало аббревиатурой С.Д., под которой она уже стала известна в близком кругу. Визит, первоначально запланированный на несколько дней, затянулся почти на месяц. Она была прекрасной собеседницей за обедом в нашем доме и в других местах, и постепенно мы много услышали от неё о Братьях и Теософическом Обществе, в которое она наконец побудила нас вступить, что мы тогда сделали, скорее, неохотно, поскольку быть сильно связанными с его организацией было не в нашем вкусе, но нас убедили в существовании Братьев и их заинтересованности в Обществе, несмотря на то, что поведение С.Д. во многих отношениях шло вразрез с хорошими манерами, особенно её обхождение с полковником Олкоттом, с которым она иногда разговаривала очень грубо, и до невыносимой степени его изводила. «Вы думаете, – сказал он мне однажды – что я бы выносил эту сумасшедшую француженку, если бы не знал, что за ней стоит?».

Со временем неприятное впечатление изгладилось, и мы стали сердечно привязаны к Старой Даме, как мы её называли, каковое обозначение в свою очередь стало аббревиатурой С.Д., под которой она уже стала известна в близком кругу. Визит, первоначально запланированный на несколько дней, затянулся почти на месяц. Она была прекрасной собеседницей за обедом в нашем доме и в других местах, и постепенно мы много услышали от неё о Братьях и Теософическом Обществе, в которое она наконец побудила нас вступить, что мы тогда сделали, скорее, неохотно, поскольку быть сильно связанными с его организацией было не в нашем вкусе, но нас убедили в существовании Братьев и их заинтересованности в Обществе, несмотря на то, что поведение С.Д. во многих отношениях шло вразрез с хорошими манерами, особенно её обхождение с полковником Олкоттом, с которым она иногда разговаривала очень грубо, и до невыносимой степени его изводила. «Вы думаете, – сказал он мне однажды – что я бы выносил эту сумасшедшую француженку, если бы не знал, что за ней стоит?»

Однажды он читал в зале публичную лекцию, при которой председательствовал А.О. Хьюм, а С.Д., на которую его выступление произвело неблагоприятное впечатление, потом, когда мы ехали домой, грубо его оскорбила. В написанной мною потом книге «Случаи из жизни мадам Блаватской»,<ref>Второе издание, с. 178.</ref> я упомянул этот инцидент, сказав: «Слыша её разговор на эту тему периодически в течение вечера, можно было подумать, что надежды её жизни были разбиты». Ещё одна вспышка гнева была в тот вечер, когда они с Олкоттом покинули нас – 30 декабря. Она забыла шаль и выплеснула гнев на многострадального полковника, но здесь мне не нужно вдаваться в дальнейшие подробности подобного рода. Я сам, постепенно близко с ней подружившись, стал находить трудным выносить её характер, и вижу указания на это в дневнике жены, который оказался весьма ценной летописью событий, связанных с тем, как росли наши отношения с Теософическим Обществом.

Однажды он читал в зале публичную лекцию, при которой председательствовал А.О. Хьюм, а С.Д., на которую его выступление произвело неблагоприятное впечатление, потом, когда мы ехали домой, грубо его оскорбила. В написанной мною потом книге «Случаи из жизни мадам Блаватской»,<ref>Второе издание, с. 178.</ref> я упомянул этот инцидент, сказав: «Слыша её разговор на эту тему периодически в течение вечера, можно было подумать, что надежды её жизни были разбиты». Ещё одна вспышка гнева была в тот вечер, когда они с Олкоттом покинули нас – 30 декабря. Она забыла шаль и выплеснула гнев на многострадального полковника, но здесь мне не нужно вдаваться в дальнейшие подробности подобного рода. Я сам, постепенно близко с ней подружившись, стал находить трудным выносить её характер, и вижу указания на это в дневнике жены, который оказался весьма ценной летописью событий, связанных с тем, как росли наши отношения с Теософическим Обществом.

Что касается управления Теософическим обществом, Блаватская проявила себя курьёзно неподходящей для этой работы, что заставило меня однажды сказать, что мне хотелось бы вступить в общение с одним из Братьев, о которых она говорила. Я чувствовал уверенность, что они более разумные люди, чтобы с ними иметь дело, чем она. Разговор с ней показал, что она не считала это невозможным, и я написал письмо, адресованное «''Брату''» и вручил его ей для передачи. Ответ был должным образом получен, и это было первым из длинного ряда писем от Учителей К.Х. и М., которые привели к написанию «Оккультного мира», а затем и «Эзотерического буддизма».

Что касается управления Теософическим обществом, Блаватская проявила себя курьёзно неподходящей для этой работы, что заставило меня однажды сказать, что мне хотелось бы вступить в общение с одним из Братьев, о которых она говорила. Я чувствовал уверенность, что они более разумные люди, чтобы с ними иметь дело, чем она. Разговор с ней показал, что она не считала это невозможным, и я написал письмо, адресованное «''Брату''» и вручил его ей для передачи. Ответ был должным образом получен, и это было первым из длинного ряда писем от Учителей К.Х. и М., которые привели к написанию «Оккультного мира», а затем и «Эзотерического буддизма».

Я могу также сразу же объяснить, что только с годами стал осознавать истинный характер этой переписки. Письма не были, как я вначале воображал, действительно написаны Учителям, а затем оккультными средствами переданы Блаватской или помещены где-нибудь в доме, где я их позже должен был найти. Они были несомненно вдохновлены К.Х. (все в начале имели его подпись), но по большей части, если не всегда, диктовались сведущему яснослышащему секретарю, и им обычно была Е.П. Блаватская. В них содержались высказывания огромного очарования и литературной красоты, и сделав тщательный отбор, я привёл некоторые из них в «Оккультном мире». Но с самого начала Блаватская, похоже, была одержима верой, что могла улучшать и расширять сообщения Учителей. В начале это не имело большого значения, но позже, когда письма посвящались передаче учения оккультной науки и стали материалом, с которым я работал при написании «Эзотерического буддизма», расширения, дополнения и «улучшения» (?) были почти катастрофическими. Спустя долгое время после того, как она ушла из этой жизни, по мере того, как методы моего сообщения с Учителями стали получать новые и улучшенные условия, я обсудил этот вопрос с Учителем К.Х., и в отношении некоторых высказываний в письмах того периода, когда передавалось учение, он мне открыто сказал, что они были ''пародией'' на тот смысл, который он вкладывал.

Я могу также сразу же объяснить, что только с годами стал осознавать истинный характер этой переписки. Письма не были, как я вначале воображал, действительно написаны Учителями, а затем оккультными средствами переданы Блаватской или помещены где-нибудь в доме, где я их позже должен был найти. Они были несомненно вдохновлены К.Х. (все в начале имели его подпись), но по большей части, если не всегда, диктовались сведущему яснослышащему секретарю, и им обычно была Е.П. Блаватская. В них содержались высказывания огромного очарования и литературной красоты, и сделав тщательный отбор, я привёл некоторые из них в «Оккультном мире». Но с самого начала Блаватская, похоже, была одержима верой, что могла улучшать и расширять сообщения Учителей. В начале это не имело большого значения, но позже, когда письма посвящались передаче учения оккультной науки и стали материалом, с которым я работал при написании «Эзотерического буддизма», расширения, дополнения и «улучшения» (?) были почти катастрофическими. Спустя долгое время после того, как она ушла из этой жизни, по мере того, как методы моего сообщения с Учителями стали получать новые и улучшенные условия, я обсудил этот вопрос с Учителем К.Х., и в отношении некоторых высказываний в письмах того периода, когда передавалось учение, он мне открыто сказал, что они были ''пародией'' на тот смысл, который он вкладывал.

Тем не менее, они содержали массу информации, касающейся истин природы, которые с тех пор стала фундаментальными идеями, лежащими в основе теософии, ранее неизвестными ни Блаватской, ни мне. Реинкарнация, карма, планетные цепи, последовательность коренных рас, подрас и так далее, не подверглись никакому вмешательству. Блаватская в то время не знала об этом достаточно, чтобы ей было возможно внести путаницу в прошедшую через её руки информацию об этих вещах. Тем не менее, к сожалению, она приобрела – при условиях которые я не буду пытаться объяснить – сильное отвращение к спиритизму, и иногда, когда письма касались посмертных состояний, она примешивала туда это чувство. Результат ужасно вводил в заблуждение, и о последствиях можно только пожалеть, как позже покажет этот рассказ.

Тем не менее, они содержали массу информации, касающейся истин природы, которые с тех пор стала фундаментальными идеями, лежащими в основе теософии, ранее неизвестными ни Блаватской, ни мне. Реинкарнация, карма, планетные цепи, последовательность коренных рас, подрас и так далее, не подверглись никакому вмешательству. Блаватская в то время не знала об этом достаточно, чтобы ей было возможно внести путаницу в прошедшую через её руки информацию об этих вещах. Тем не менее, к сожалению, она приобрела – при условиях которые я не буду пытаться объяснить – сильное отвращение к спиритизму, и иногда, когда письма касались посмертных состояний, она примешивала туда это чувство. Результат ужасно вводил в заблуждение, и о последствиях можно только пожалеть, как позже покажет этот рассказ.

Тогда я впервые познакомился с м-ром Ч.К. Мэсси и м-ром Худом, ведущими членами зарождавшегося Теософического общества в Лондоне, где сохраняли живые и тёплые воспоминания о приезжавшей туда Блаватской, но с тех пор не сделали никакого движения даже к пониманию конечной цели теософического движения. Однако то, что было описано в «Оккультном мире», придало огромный стимул новорождённому обществу. Собрания на Грэйт Рассел стрит оживились новым интересом. Преобладало нетерпеливое ожидание. Никто не знал, чего ожидать, но все чего-то ждали. Среди моментов, относительно которых люди пребывали в неуверенности, был один такой, из-за которого произошло несколько нелепых случаев. Должны мы или не должны быть тайным обществом? Олкотт, склонный к церемонии и соблюдению формы, изобрёл церемонию посвящения в Общество, которую должны были пройти нововступившие члены. Их учили особым словесным формулам, которые нужно было использовать обращаясь к незнакомцу, желая убедиться, является ли он членом Теософического Общества или нет. На это нужно было ответить, если человек являлся членом, другими словами определённой формы, и нужно было выучить довольно неуклюжее рукопожатие. Мне никогда не нравилось всё это пристрастие к таинственности, когда у нас не было ничего, что стоило бы скрывать, и мне удалось несколько позже от этого всего избавиться, но это всё ещё действовало в тот период, о котором я говорю. И я помню, как на одном собрании один из первоначальных членов, более или менее причастный к руководству, сказал мне, что снаружи ждёт странная дама, которая сказала, что она теософка и хочет войти, но не знает условных знаков! Я сказал да, и даму впустили. Она оказалась никем иной, как миссис Гебхард, которую я тогда увидел в первый раз. Она только что приехала из Германии как раз с целью установить контакты с новым движением в Лондоне (и с нами); позже она сыграла в нашем движении очень важную роль. Если бы я тогда уже не относился к знакам посвящения с пренебрежением, и она оказалась бы не допущена на наше маленькое собрание, то будь у неё другой характер, она бы приобрела отвращение ко всему предприятию, вместо того, чтобы стать, как она скоро и стала, одним из наших самых ценных соратников.

Тогда я впервые познакомился с м-ром Ч.К. Мэсси и м-ром Худом, ведущими членами зарождавшегося Теософического общества в Лондоне, где сохраняли живые и тёплые воспоминания о приезжавшей туда Блаватской, но с тех пор не сделали никакого движения даже к пониманию конечной цели теософического движения. Однако то, что было описано в «Оккультном мире», придало огромный стимул новорождённому обществу. Собрания на Грэйт Рассел стрит оживились новым интересом. Преобладало нетерпеливое ожидание. Никто не знал, чего ожидать, но все чего-то ждали. Среди моментов, относительно которых люди пребывали в неуверенности, был один такой, из-за которого произошло несколько нелепых случаев. Должны мы или не должны быть тайным обществом? Олкотт, склонный к церемонии и соблюдению формы, изобрёл церемонию посвящения в Общество, которую должны были пройти нововступившие члены. Их учили особым словесным формулам, которые нужно было использовать обращаясь к незнакомцу, желая убедиться, является ли он членом Теософического Общества или нет. На это нужно было ответить, если человек являлся членом, другими словами определённой формы, и нужно было выучить довольно неуклюжее рукопожатие. Мне никогда не нравилось всё это пристрастие к таинственности, когда у нас не было ничего, что стоило бы скрывать, и мне удалось несколько позже от этого всего избавиться, но это всё ещё действовало в тот период, о котором я говорю. И я помню, как на одном собрании один из первоначальных членов, более или менее причастный к руководству, сказал мне, что снаружи ждёт странная дама, которая сказала, что она теософка и хочет войти, но не знает условных знаков! Я сказал да, и даму впустили. Она оказалась никем иной, как миссис Гебхард, которую я тогда увидел в первый раз. Она только что приехала из Германии как раз с целью установить контакты с новым движением в Лондоне (и с нами); позже она сыграла в нашем движении очень важную роль. Если бы я тогда уже не относился к знакам посвящения с пренебрежением, и она оказалась бы не допущена на наше маленькое собрание, то будь у неё другой характер, она бы приобрела отвращение ко всему предприятию, вместо того, чтобы стать, как она скоро и стала, одним из наших самых ценных соратников.

В более поздние годы время от времени там и сям появлялось некое возобновление желания украсить членство в Теософическом Обществе тайными знаками и паролями, подобными масонским. Любовь к таинственности ради её самой – странное человеческое свойство, нередко встречающееся, но довольно недостойное, когда да на самом деле скрывать нечего. Для тех, кто в состоянии продвигаться по Пути, соблюдение секретности – это, конечно, самый ненарушимый императив, но членство в Теософическом Обществе не подразумевает такого рода знаний. Оно даёт нам знания, важность которых бесценна; это самый высший вид знаний, какие только можно получить, но не нужно играть, ложно притворяясь, что мы уже обладаем мистериями, которые нужно скрывать от глаз профанов.

В более поздние годы время от времени там и сям появлялось некое возобновление желания украсить членство в Теософическом Обществе тайными знаками и паролями, подобными масонским. Любовь к таинственности ради её самой – странное человеческое свойство, нередко встречающееся, но довольно недостойное, когда на самом деле скрывать нечего. Для тех, кто в состоянии продвигаться по Пути, соблюдение секретности – это, конечно, самый ненарушимый императив, но членство в Теософическом Обществе не подразумевает такого рода знаний. Оно даёт нам знания, важность которых бесценна; это самый высший вид знаний, какие только можно получить, но не нужно играть, ложно притворяясь, что мы уже обладаем мистериями, которые нужно скрывать от глаз профанов.

Абсурдность таких претензий станет ещё виднее, если мы осознáем, что вся цель теософического движения по замыслу Белой Ложи как раз в том, чтобы предложить миру для публичного пользования сведения о законах, управляющих духовным прогрессом, которые покажут, как можно достичь его ускорения. Я иногда отваживался заявить, что настоящая цель теософического движения – пополнять ряды Белой Ложи! Не ради её самой, а ради тех, кто к ней присоединится! А если перейти к более привычным формулировкам, то пристальное исследование покажет, что они фактически включены более простую, предложенную мной. Так что представление о том, что вокруг Общества нужно возводить заборы, чтобы не пускать непрошеных гостей, смехотворно, и в некотором смысле подобно противоречию в определениях.

Абсурдность таких претензий станет ещё виднее, если мы осознáем, что вся цель теософического движения по замыслу Белой Ложи как раз в том, чтобы предложить миру для публичного пользования сведения о законах, управляющих духовным прогрессом, которые покажут, как можно достичь его ускорения. Я иногда отваживался заявить, что настоящая цель теософического движения – пополнять ряды Белой Ложи! Не ради её самой, а ради тех, кто к ней присоединится! А если перейти к более привычным формулировкам, то пристальное исследование покажет, что они фактически включили более простую, предложенную мной. Так что представление о том, что вокруг Общества нужно возводить заборы, чтобы не пускать непрошеных гостей, смехотворно, и в некотором смысле подобно противоречию в определениях.

Это не значит, что каждое собрание Теософического Общества должно быть открыто для всех желающих. В любой ложе, члены которой являются подлинными учащимися, они постепенно овладевают объёмом информации относительно невидимых миров, которая даже для продвинутых представителей обычной культуры совершенно незнакомы. Встреча таких лож, где изучение уже далеко продвинулось, очевидно, уместно делать открытыми ''только для членов'', но это вовсе не значит, что они занимаются тайнами, в которые те, кто не являются членами, не должны быть допущены.

Это не значит, что каждое собрание Теософического Общества должно быть открыто для всех желающих. В любой ложе, члены которой являются подлинными учащимися, они постепенно овладевают объёмом информации относительно невидимых миров, которая даже для продвинутых представителей обычной культуры совершенно незнакомы. Встреча таких лож, где изучение уже далеко продвинулось, очевидно, уместно делать открытыми ''только для членов'', но это вовсе не значит, что они занимаются тайнами, в которые те, кто не являются членами, не должны быть допущены.

{{Стиль А-Заголовок уровня|2|Глава 3|chapter3}}

{{Стиль А-Заголовок уровня|2|Глава 3|chapter3}}

В наш приезд в Лондон в 1881 году произошёл небольшой случай, который теперь представит интерес. В Индии мы сблизились к сэром Льюисом Пелли, занятым на какой-то важной дипломатической работе во время вице-королевства лорда Литтона. В 1881 году он уже поселился у себя дома в Англии, на Итон-сквэр, 1. Там леди Пелли как-то сказала, что хотела бы, чтобы я прочитал у них в гостиной лекцию об оккультным опыте, который у меня был. Поначалу эта идея меня поразила, так как в то время ещё не привык выступать перед аудиторией, как бы ни было мне знакомо искусство владения пером. Но всё же я выступил с лекцией перед собранием избранных и влиятельных людей – друзей сэра Льюиса и леди Пелли. У меня нет записи того, о чём я рассказал, а мои знания тогда были такими сырыми и находились на таком элементарном этапе, что подозреваю, что наговорил много такого, что теперь счёл бы чепухой, однако там не было никого, кто был бы компетентен критиковать мои высказывания, которые так или иначе были искренними. Я хорошо помню, как мистер Х.Р. Хэвейс, очень широкомыслящий священник, сидел в первом ряду и внимательно слушал. Уже гораздо позже, после того, как был опубликован «Эзотерический буддизм», я не раз выступал с лекциями в его доме, на Чейн Уолк, в Челси, но лекция у сэра Пелли представляет некий исторический интерес как самое первое выступление такого рода перед широкой публикой в Англии. Я хотел бы припомнить точную дату, но тут дневник моей жены мне не помог. Этот дневник оказался мне крайне полезен при подготовке этого рассказа. Он был начат вскоре после того, как мы поженились в 1870 году и постоянно продолжался вплоть до последней болезни моей жены в 1908 году. Он представлял собой не запись мыслей и чувств, а прямую запись событий – того, что мы делали и пережили на протяжении всех этих лет. Но во время нашего визита в Англию в 1881 году жена часть этого времени была больна и оставалась в апартаментах в Норвуде. В дневнике записано, что она делала там, но сам я в это время жил в комнатах в Лондоне, на Даун стрит, так что то, что я делал, кроме моих частых поездок в Норвуд, там не записано.

В наш приезд в Лондон в 1881 году произошёл небольшой случай, который теперь представит интерес. В Индии мы сблизились к сэром Льюисом Пелли, занятым на какой-то важной дипломатической работе во время вице-королевства лорда Литтона. В 1881 году он уже поселился у себя дома в Англии, на Итон-сквэр, 1. Там леди Пелли как-то сказала, что хотела бы, чтобы я прочитал у них в гостиной лекцию об оккультным опыте, который у меня был. Поначалу эта идея меня поразила, так как в то время я ещё не привык выступать перед аудиторией, как бы ни было мне знакомо искусство владения пером. Но всё же я выступил с лекцией перед собранием избранных и влиятельных людей – друзей сэра Льюиса и леди Пелли. У меня нет записи того, о чём я рассказал, а мои знания тогда были такими сырыми и находились на таком элементарном этапе, что подозреваю, что наговорил много такого, что теперь счёл бы чепухой, однако там не было никого, кто был бы компетентен критиковать мои высказывания, которые так или иначе были искренними. Я хорошо помню, как мистер Х.Р. Хэвейс, очень широкомыслящий священник, сидел в первом ряду и внимательно слушал. Уже гораздо позже, после того, как был опубликован «Эзотерический буддизм», я не раз выступал с лекциями в его доме, на Чейн Уолк, в Челси, но лекция у сэра Пелли представляет некий исторический интерес как самое первое выступление такого рода перед широкой публикой в Англии. Я хотел бы припомнить точную дату, но тут дневник моей жены мне не помог. Этот дневник оказался мне крайне полезен при подготовке этого рассказа. Он был начат вскоре после того, как мы поженились в 1870 году и постоянно продолжался вплоть до последней болезни моей жены в 1908 году. Он представлял собой не запись мыслей и чувств, а прямую запись событий – того, что мы делали и пережили на протяжении всех этих лет. Но во время нашего визита в Англию в 1881 году жена часть этого времени была больна и оставалась в апартаментах в Норвуде. В дневнике записано, что она делала там, но сам я в это время жил в комнатах в Лондоне, на Даун стрит, так что то, что я делал, кроме моих частых поездок в Норвуд, там не записано.

Помню, одно обстоятельство, связанное с лекциями у Пелли, имело отношение к одному тогда молодому человеку из моей аудитории с очень серьезной склонностью к мистицизму, который вскоре после этого поехал в Индию в поисках дальнейших знаний. Его отец, как рассказал мне сэр Льюис, сказал ему однажды: «Вы знаете, что из-за вас я потерял сына?!», имея в виду эту лекцию, поскольку полагал, что она стала фактором, определившим дальнейшие действия сына. На самом деле это было не так, потому что его сын уже дружил с той небольшой группой, которая тогда составляла ядро британского Теософического Общества, и соприкасался с её ранней деятельностью. «Оккультный мир», как я уже сказал, придал этой деятельности огромный стимул, но только уже после моего возвращения в Индию в июне 1881 года я начал получать от Учителя письма, содержащие учение о человеческой эволюции, происхождении и судьбе человечества, которые в конечном счете, через год или два, снабдили меня сведениями, позволившими мне написать «Эзотерический буддизм».

Помню, одно обстоятельство, связанное с лекциями у Пелли, имело отношение к одному тогда молодому человеку из моей аудитории с очень серьёзной склонностью к мистицизму, который вскоре после этого поехал в Индию в поисках дальнейших знаний. Его отец, как рассказал мне сэр Льюис, сказал ему однажды: «Вы знаете, что из-за вас я потерял сына?!», имея в виду эту лекцию, поскольку полагал, что она стала фактором, определившим дальнейшие действия сына. На самом деле это было не так, потому что его сын уже дружил с той небольшой группой, которая тогда составляла ядро британского Теософического Общества, и соприкасался с её ранней деятельностью. «Оккультный мир», как я уже сказал, придал этой деятельности огромный стимул, но только уже после моего возвращения в Индию в июне 1881 года я начал получать от Учителя письма, содержащие учение о человеческой эволюции, происхождении и судьбе человечества, которые в конечном счёте, через год или два, снабдили меня сведениями, позволившими мне написать «Эзотерический буддизм».

По состоянию здоровья моей жене пришлось оставаться в Англии дольше, чем было возможно мне, и я некоторое время оставался, в течение оставшихся жарких месяцев, в доме Хьюма в Симле, у которого часть этого времени гостила и Е.П. Блаватская. Это был очень бурный период, связанный, что верно, с некоторыми феноменальными явлениями, представлявшими интерес, но главным образом – с тем, что у Хьюма развилась глубокая неудовлетворённость (которую я впрочем разделял) в Е.П. Блаватской как в сотруднице в том деле, в котором мы были заняты – раскрытии миру знаний (или какой-то их части), до того бывших в исключительном владении Белой Ложи. Положение было курьёзно щекотливым. Несмотря на все свои недостатки, Блаватская была единственным каналом сообщения с оккультным миром. Поначалу наделяя её бóльшими знаниями, чем она в действительности обладала, мы пытались извлечь из неё учения. Каждый день мы назначали время для этих усилий, и у меня до сих пор имеется рукописная книга, в которой я записывал их результаты – весьма неудовлетворительного характера. Некоторые выдержки оттуда покажут, с какими мы боролись трудностями. Мои записки были в форме вопросов и ответов; вопросы были результатом предыдущего разговора и специально формулировались нами. Например, мы спрашивали: –

По состоянию здоровья моей жене пришлось оставаться в Англии дольше, чем было возможно мне, и я некоторое время оставался, в течение оставшихся жарких месяцев, в доме Хьюма в Симле, у которого часть этого времени гостила и Е.П. Блаватская. Это был очень бурный период, связанный, что верно, с некоторыми феноменальными явлениями, представлявшими интерес, но главным образом – с тем, что у Хьюма развилась глубокая неудовлетворённость (которую я впрочем разделял) в Е.П. Блаватской как в сотруднице в том деле, в котором мы были заняты – раскрытии миру знаний (или какой-то их части), до того бывших в исключительном владении Белой Ложи. Положение было курьёзно щекотливым. Несмотря на все свои недостатки, Блаватская была единственным каналом сообщения с оккультным миром. Поначалу наделяя её бóльшими знаниями, чем она в действительности обладала, мы пытались извлечь из неё учения. Каждый день мы назначали время для этих усилий, и у меня до сих пор имеется рукописная книга, в которой я записывал их результаты – весьма неудовлетворительного характера. Некоторые выдержки оттуда покажут, с какими мы боролись трудностями. Мои записки были в форме вопросов и ответов; вопросы были результатом предыдущего разговора и специально формулировались нами. Например, мы спрашивали: –

И чуть дальше – «Всё в оккультной вселенной, которая охватывает все первичные причины, основано на принципах – космической энергии (фохате, или дыхании мудрости) и космическом идеализме тхьям-кам (знании вызывания), придающем импульс космической энергии в правильном направлении».

И чуть дальше – «Всё в оккультной вселенной, которая охватывает все первичные причины, основано на принципах – космической энергии (фохате, или дыхании мудрости) и космическом идеализме тхьям-кам (знании вызывания), придающем импульс космической энергии в правильном направлении».

На каждом шаге мы получали новые слова, некоторые, думаю, санскритского происхождения, а некоторые – тибетского, и наши попытки придать им определённые значения были не очень успешными. Было введено слово «пуруш». Мы спросили «Должны ли мы понимать пуруш как другое название пространства, или это что-то другое, занимающее каждую часть пространства?» Ответ – «Сваямбху занимает каждую часть пространства, которое само беспредельно и вечно. Сваямбху становится пуруш, когда входит в соприкосновение с материей».

На каждом шаге мы получали новые слова, некоторые, думаю, санскритского происхождения, а некоторые – тибетского, и наши попытки придать им определённые значения были не очень успешными. Было введено слово «пуруш». Мы спросили: «Должны ли мы понимать пуруш как другое название пространства, или это что-то другое, занимающее каждую часть пространства?» Ответ: «Сваямбху занимает каждую часть пространства, которое само беспредельно и вечно. Сваямбху становится пуруш, когда входит в соприкосновение с материей».

Всё это было очень неудовлетворительно и не помогало нам сделать так, чтобы теософия привлекла внимание культурных европейцев. Некоторые письма от Учителя помогли нам гораздо лучше, но тем временем трения между Хьюмом и Блаватской становились всё серьёзнее. Когда я возвращаюсь к личным разговорам с Хьюмом, которые в то время были у меня, мне представляется, что он был глубоко искренен в своем желании посвятить себя великому делу просвещения внешнего мира в плане великолепного видения наших возможностей, какими бы несовершенными они ни были, которые мог дать нам оккультный мир и его озабоченность прогрессом человечества. Но не было двух более не подходящих друг другу натур, как его и Е.П. Блаватской. Не теряя с ней терпения до такой степени, как он, я чувствовал, что для него она была человеком, с которым нельзя работать в западном мире в одной упряжке. К тому времени мы услышали о высшем Учителе Учителя К.Х., о котором мы знали как о Старом Чохане.

Всё это было очень неудовлетворительно и не помогало нам сделать так, чтобы теософия привлекла внимание культурных европейцев. Некоторые письма от Учителя помогли нам гораздо лучше, но тем временем трения между Хьюмом и Блаватской становились всё серьёзнее. Когда я возвращаюсь к личным разговорам с Хьюмом, которые в то время были у меня, мне представляется, что он был глубоко искренен в своем желании посвятить себя великому делу просвещения внешнего мира в плане великолепного видения наших возможностей, какими бы несовершенными они ни были, которые мог дать нам оккультный мир и его озабоченность прогрессом человечества. Но не было двух более не подходящих друг другу натур, как его и Е.П. Блаватской. Не теряя с ней терпения до такой степени, как он, я чувствовал, что для него она была человеком, с которым нельзя работать в западном мире в одной упряжке. К тому времени мы услышали о высшем Учителе Учителя К.Х., о котором мы знали как о Старом Чохане.

Наконец, в феврале 1883 года мы покинули Аллахабад, а по пути домой провели несколько дней у Блаватской в Адьяре. В своём дневнике Олкотт позже описал, как приобрёл в этом месте здание, с тех пор ставшее штаб-квартирой Теософического общества, которое уже хорошо обосновалось в Индии, хотя было ещё совсем в зародыше в западном мире. Покупку удалось совершить на очень выгодных условиях, это соответствовало примерно 600 фунтам на английские деньги. Отчасти они были получены в дар от богатого индийского друга, а остальные взяты в долг, который гарантировал тот же друг и ещё один; долг был возвращён в течение года благодаря средствам, собранным по подписке. Прибыв туда в марте, мы нашли Старую Даму расположившейся там с большим комфортом, и с обычной для неё выразительностью она заверила нас, что собирается прожить там до конца жизни. Европейцам, – заявила она, – никогда не понять теософии. Её работа – в Индии.

Наконец, в феврале 1883 года мы покинули Аллахабад, а по пути домой провели несколько дней у Блаватской в Адьяре. В своём дневнике Олкотт позже описал, как приобрёл в этом месте здание, с тех пор ставшее штаб-квартирой Теософического общества, которое уже хорошо обосновалось в Индии, хотя было ещё совсем в зародыше в западном мире. Покупку удалось совершить на очень выгодных условиях, это соответствовало примерно 600 фунтам на английские деньги. Отчасти они были получены в дар от богатого индийского друга, а остальные взяты в долг, который гарантировал тот же друг и ещё один; долг был возвращён в течение года благодаря средствам, собранным по подписке. Прибыв туда в марте, мы нашли Старую Даму расположившейся там с большим комфортом, и с обычной для неё выразительностью она заверила нас, что собирается прожить там до конца жизни. Европейцам, – заявила она, – никогда не понять теософии. Её работа – в Индии.

Я тогда уже начал писать «Эзотерический буддизм» и продолжал работать над ним во время нашего пребывания в Адьяре. И хотя я больше не искал оккультных феноменов, благодаря обстоятельствам некоторые произошли, и я опишу в каком-то отношении самый поразительный из них. Я писал в комнате, доступной для этой цели, и продолжая это, делал заметки, какие вопросы нужно задать Учителю. Однажды утром вошла моя жена, и я попросил её взять лист с вопросами заметками, которые были тогда готовы, и вручить их С.Д. для передачи. Она сделала это, а потом рассказала, что произошло. С.Д. была за своим письменным столом. На противоположной стене комнаты висел небольшой шкафчик два или три фута длиной в каждую сторону, подарок индийского почитателя. Это был небольшой узорчатый предмет мебели. Блаватская уже пользовалась им для хранения каких-то реликвий, свидетельствовавших о её пребывании у Учителей в Тибете, и она и другие домашние приобрели обыкновение называть его «святилищем».

Я тогда уже начал писать «Эзотерический буддизм» и продолжал работать над ним во время нашего пребывания в Адьяре. И хотя я больше не искал оккультных феноменов, благодаря обстоятельствам некоторые всё-таки произошли, и я опишу в каком-то отношении самый поразительный из них. Я писал в комнате, доступной для этой цели, и продолжая это, делал заметки, какие вопросы нужно задать Учителю. Однажды утром вошла моя жена, и я попросил её взять лист с вопросами заметками, которые были тогда готовы, и вручить их С.Д. для передачи. Она сделала это, а потом рассказала, что произошло. С.Д. была за своим письменным столом. На противоположной стене комнаты висел небольшой шкафчик два или три фута длиной в каждую сторону, подарок индийского почитателя. Это был небольшой узорчатый предмет мебели. Блаватская уже пользовалась им для хранения каких-то реликвий, свидетельствовавших о её пребывании у Учителей в Тибете, и она и другие домашние приобрели обыкновение называть его «святилищем».

Когда моя жена предложила Блаватской мою бумагу с заметками, та просто сказала – не вставая – «Положи её в святилище», что она и сделала, и села на диван рядом со столом Блаватской, продолжая с ней разговаривать около пяти или десяти минут. Затем Блаватская сказала: «Думаю, что он уже послал вам ответ». Моя жена подошла к святилищу, открыла его и обнаружила на моём листе бумаги с вопросами ответ Учителя. Этот небольшой случай в то время для нас был не удивителен. К тому времени у нас уже был большой опыт подобных явлений, но гораздо позже это ''Святилище'', так сказать, обвинили в том, что оно было реквизитом – устройством, использовавшимся Блаватской в целях обмана, так что только что описанный опыт, один из множества других подобных, поможет рассеять это заблуждение.

Когда моя жена предложила Блаватской мою бумагу с заметками, та просто сказала – не вставая – «Положи её в святилище», что она и сделала, и села на диван рядом со столом Блаватской, продолжая с ней разговаривать около пяти или десяти минут. Затем Блаватская сказала: «Думаю, что он уже послал вам ответ». Моя жена подошла к святилищу, открыла его и обнаружила на моём листе бумаги с вопросами ответ Учителя. Этот небольшой случай в то время для нас был не удивителен. К тому времени у нас уже был большой опыт подобных явлений, но гораздо позже это ''Святилище'', так сказать, обвинили в том, что оно было реквизитом – устройством, использовавшимся Блаватской в целях обмана, так что только что описанный опыт, один из множества других подобных, поможет рассеять это заблуждение.