- Дописано ЕПБ
- Подчёркнуто ЕПБ
- Зачёркнуто ЕПБ
- <Пометка редактора>
- <Пометка архивариуса>
- Утеряно
< Магическое вызывание духа Аполлония Тианского (продолжение со стр. 1-87) >
своему слову не стану здесь упоминать ни имени, ни знатности, ни места жительства этой дамы, которая, как я вскоре понял, была посвящённой — не высшей, конечно, степени, но степени весьма высокой. Между нами состоялось несколько долгих бесед, на протяжении которых она то и дело настойчиво говорила о необходимости проведения практических опытов для завершения её посвящения. Она показала мне собрание инструментов и мантий для магов и даже дала на время несколько нужных мне книжных редкостей. Одним словом, она решила попробовать провести у себя дома опыт верного вызывания духа, на подготовку к которому мне пришлось потратить двадцать один день, педантично соблюдая все практические указания, содержащиеся в главе XIII “Ритуала”.
К 24 июля всё было готово. Цель наша состояла в том, чтобы вызвать призрак божественного Аполлония и испросить у него ответа на две тайны: одна из них касалась меня самого, а вторая представляла интерес для этой дамы. Поначалу она намеревалась ассистировать мне при совершении обряда вместе со своей близкой подругой, но в последнюю минуту храбрость покинула даму и, поскольку обряд требовал участия либо трёх человек, либо одного, то я был оставлен в полном одиночестве.
Подготовленный к опыту кабинет располагался в небольшой башенке, внутри неё были правильно расставлены четыре вогнутых зеркала, имелось также нечто вроде алтаря, белая мраморная верхушка которого была окружена намагниченной железной цепочкой. На белом мраморе был высечен позолоченный знак пентаграммы. Тот же знак был нанесён разными красками и на свежую шкуру белого барана, расстеленную перед алтарём.
В середине мраморной плиты стояла небольшая медная жаровня с углями, приготовленными из древесины вяза и лавра. Другая жаровня располагалась прямо передо мной на треножнике. На мне была белая мантия, похожая на те, что используются и католическими священниками, только эта была длиннее и шире. На голову себе я водрузил венец, представлявший собой золотую цепь с вплетёнными в неё листьями вербены. В одной руке я держал обнажённый меч, а в другой “Ритуал”.
Я зажёг в жаровнях два огня с заранее подготовленными необходимыми веществами и сначала вполголоса, а потом всё громче и громче стал произносить заклинания из “Ритуала”. Потянулся дым, замерцало пламя, и от этого, казалось, все освещённые им предметы пустились в пляс, а затем вдруг погасло. Белый дым медленно тянулся вверх с мраморного алтаря. Мне показалось, будто я ощутил толчок, точно при землетрясении, в ушах у меня звенело, а сердце бешено колотилось. Я подбросил в жаровни ещё несколько веточек и благовоний, и, когда пламя взметнулось вверх, я отчётливо разглядел прямо перед алтарём человеческую фигуру ростом много выше обычного человека, затем фигура вдруг распалась и растворилась в воздухе.
Я с новой силой стал произносить заклинания и перешёл в круг, который очертил перед началом церемонии, между алтарём и треножником. Я видел, как зеркальный диск передо мной и то, что находилось позади алтаря, стали всё больше наливаться светом, пока не образовалась белёсая фигура. Она становилась всё больше и больше и как будто двигалась всё ближе и ближе ко мне. Закрыв глаза, я трижды произнёс имя Аполлония, призывая его явиться ко мне. Когда же я снова открыл глаза, то увидел перед собой человека, целиком закутанного в саван, который показался мне скорее серым, чем белым. Лицо его было худым, печальным и совершенно лишённым бороды, и этот облик его совершенно не походил на то представление, которое у меня ранее сложилось о внешности Аполлония. Я ощутил неизъяснимый холод и, едва открыл рот, чтобы задать призраку свой вопрос, как понял, что не могу произнести ни звука. Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил в сторону призрака остриё меча, мысленно приказывая его именем этого знака не пугать меня, но подчиниться моей воле. Затем очертания фигуры смешались, и она вдруг исчезла. Я приказал ей явиться вновь и почувствовал, как она — будто лёгкий ветерок прошелестел — проходит рядом со мной, и что-то коснулось моей руки, державшейся за рукоятку меча, и рука моя мгновенно онемела от кисти до самого плеча. Мне показалось, я понял, что меч этот оскорбляет духа, и я воткнул его остриём в круг близ меня. Тогда человеческая фигура появилась вновь, но я ощутил такую слабость во всех своих членах, и меня охватило такое изнеможение, что мне пришлось сделать несколько шагов, чтобы сесть. Едва я оказался в своём кресле, как тут же впал в глубокую дрёму, сопровождавшуюся сновидениями, но когда я пришёл в себя, в памяти у меня остались от них лишь смутные обрывки.
Ещё в течение нескольких дней рука моя оставалась затёкшей и болела. Призрак не говорил со мной, но, казалось, ответы на вопросы, которые я намеревался ему задать, являлись сами собой прямо в ум мой. В ответ на вопрос дамы внутренний голос во мне сказал: “Мёртв!” (это касалось человека, о котором дама хотела получить определённые сведения). Что же до меня, то мне хотелось узнать, возможно ли примирение и прощение между двумя известными мне персонами, о которых я не прекращал думать, и то же внутреннее эхо безжалостно ответило мне: “Мертвы!” Я рассказываю об обстоятельствах происшедшего во всех его точных подробностях и никого не заставляю верить мне на слово. Первый этот опыт оставил во мне неизгладимый след. Я больше не был прежним человеком...
В течение последующих нескольких дней я ещё дважды повторил тот же эксперимент. В результате этих двух новых вызываний мне были открыты две каббалистических тайны, которые — стань они только достоянием гласности — могли бы в скором времени изменить основания и законы целого общества.... Не стану объяснять, по каким физиологическим законам я был в состоянии видеть и осязать. Я лишь утверждаю, что действительно видел и действительно осязал, при этом видел совершенно ясно и отчётливо, и в этом не было ничего похожего на сон. Всё это вполне достаточно доказывает действенность магических церемониалов...
Я не могу закончить эту главу, не упомянув об одном любопытном веровании некоторых каббалистов, которые полагают, что есть два вида смерти: мнимая и подлинная, и они убеждены, что оба этих вида смерти редко случаются одновременно. По их рассказам, бо́льшая часть погребаемых людей жива, тогда как многие из тех людей, которых мы полагаем живыми, — по сути дела, мертвецы. К примеру, неизлечимые случаи умопомешательства, по их мнению, следует понимать как неполную, но подлинную смерть, которая оставляет земное тело в исключительно инстинктивной власти астрального (то есть звёздного) тела. Когда человеческая душа испытывает непосильное для неё потрясение, она отделяется от тела, оставляя вместо себя душу животную — иначе говоря, астральное тело, которое из человеческих останков творит в каком-то смысле нечто менее живое, чем даже животное.
Мертвецов такого рода легко узнать по полному угасанию у них эмоциональности и нравственных чувств: они не дурны и не хороши, они — мертвы. Существа эти — ядовитые грибы вида homo — во всю свою силу поглощают жизненную энергию живых: вот почему при их приближении что-то вдруг парализует нашу душу и леденит нам сердце. Эти похожие на трупы существа наилучшим образом подтверждают все рассказы о вампирах — жутких существах, которые по ночам встают из могил, чтобы высасывать кровь из здоровых тел спящих людей. Разве мы не встречаем существ, в присутствии которых мы вдруг ощущаем себя глупее, хуже, а порой даже лживее, чем мы есть на самом деле? Разве при их приближении мы не чувствуем, как внутри у нас гаснет всякая вера и всякое воодушевление, и разве они не привязывают нас к себе нашими собственными слабостями и не порабощают нашими же собственными дурными наклонностями, заставляя нас постепенно утрачивать все нравственные чувства и пребывать в нескончаемой му́ке?
Всё это — мертвецы, которых мы принимаем за живых, это вампиры, которых мы по ошибке принимаем за друзей!
В новейшие наши времена так мало известно о древней магии, её подлинном смысле, истории, возможностях, литературе, её адептах и результатах, что я не могу позволить себе оставить вышеприведённый рассказ без нескольких пояснительных слов. Это дотошное описание всех церемоний и принадлежностей Леви приводит вполне намеренно, и рассказ его явно рассчитан на то, чтобы ввести неразборчивого читателя в заблуждение. Движимый неодолимым желанием поведать о том, что он лично знает, но опасаясь нарушить при этом границы безопасной откровенности, он в данном случае, как, впрочем, и всюду в своих трудах, укрупняет малозначимые подробности, лишь вскользь касаясь вещей огромной важности. На самом-то деле восточным каббалистам не нужны никакие препараты, костюмы, аппараты, венцы и боевое оружие: всё это свойственно лишь еврейской каббале, которая имеет такое же отношение к своему простейшему халдейскому оригиналу, какое церемониал римской церкви имеет к простейшему богослужению по обычаю Христа и его апостолов. В руках у подлинного восточного адепта даже простейшего бамбукового жезла с семью узлами в сочетании с невыразимой мудростью и несокрушимой силой воли этого адепта окажется достаточно для того, чтобы и вызывать духов, и производить чудеса, которые подтверждаются свидетельствами бесчисленного множества непредвзятых очевидцев. То, что отчаянный исследователь увидел и услышал во время первого своего сеанса — после повторного появления призрака, — в рассказ Леви о первом его эксперименте не вошло совершенно, а в рассказе о последующих его опытах сказано лишь намёком. Я знаю об этом из столь авторитетных источников, которые не подлежат никакому сомнению.
Может быть, критиканам из “Знамени”[1] и из числа сторонников “ir-Religio”[2], для которых еженедельным занятием стала стрельба из своих пушек-пугалок по элементарным духам, вызываемым, судя по их литературе, полк-ком Олкоттом и мною, следует попробовать свои силы хотя бы на простейших церемониях, доступных даже неофитам? Может быть, так им легче будет наточить свои зубы мудрости, прежде чем браться развлекать и поучать мир своим остроумием и мудростью? Давайте-давайте, стреляйте, друзья! Вам — развлечение, да и вреда никому вокруг никакого.
Сноски