Блаватская Е.П. - Истоки обрядности в церкви и масонстве

Наследие Е.П.Б.: Труды • Письма • Альбомы • Произведения с участием • Изображения • Биография • Цитаты | дополнения – вопросы – исправления – доделать

Информация о произведении

Большой теософский словарь Понятия (+) • Личности (+) • Литература (+) • Иноязычные выражения (+) • Источники Ш K П Л И A Б В Г Д E Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ч Ш Щ Э Ю Я A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z • 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Истоки обрядности в церкви и масонстве Елена Петровна Блаватская (английский: Helena Petrovna Blavatsky, The Roots of Ritualism in Church and Masonry) (март 1889) Публикации: Lucifer, Vol. IV, Nos. 19 and 21, March, 1889, pp. 32-44, and May, 1889, pp. 226-36 BCW 11:62-101 Блаватская Е.П. - Что есть Истина. Новый цикл, M., Сфера, 2001. С. 70—120. Пер. Ю.А. Хатунцева Блаватская Е.П. - Происхождение Начал, М., Сфера, 2006 Читать оригинал: BCW 11:62-101 Внешние ссылки: Скачать оригинал: Теопедия ДАННЫЕ Название для ссылок: Блаватская Е.П. - Истоки обрядности в церкви и масонстве Кратко: Доделать: Добавить Ё

Елена Петровна Блаватская

Истоки обрядности в церкви и масонстве

Перевод на русский: Ю.А. Хатунцев

I

Очень часто (и очень несправедливо) теософов обвиняют в язычестве или даже атеизме. Это грубая ошибка, особенно в том, что касается последнего обвинения.

В большом обществе, состоящем из представителей разных народов и рас, каждому и каждой из которых никто не запрещает верить, во что им самим заблагорассудится, придерживаться той религии, в лоне которой они родились и воспитывались, или же нет, остается не так уж много места для атеизма. Что же касается «язычества», то эта характеристика вообще не может служить обвинением. И чтобы показать, насколько она абсурдна, достаточно будет предложить нашим злопыхателям отыскать во всем цивилизованном мире хотя бы одного человека, который не выглядел бы «язычником» в глазах людей, принадлежащих к иной, нежели он сам, вере. И не важно, принадлежит ли человек к респектабельным и ортодоксальным кругам или же к одной из так называемых еретических «сект». Это взаимное обвинение поддерживается всегда, хотя и негласно. Это своего рода ментальная игра в бадминтон, где участники перебрасывают волан, из вежливости не говоря друг другу ни слова, но при этом стараясь угодить сопернику по голове. По сути дела, ни один теософ, как и ни один нетеософ, не может быть язычником; но, с другой стороны, на свете нет ни одного живого человека, который не был бы язычником в глазах того или иного сектанта. Однако с обвинением в атеизме дело обстоит несколько иначе.

Прежде всего, мы спрашиваем — что такое атеизм? Это неверие и отрицание существования Бога или богов или просто отказ признавать какое-либо персонифицированное божество, если верить эмоциональному определению Р.Холла, который трактует атеизм как «жестокую систему», поскольку «она не оставляет ничего наверху [?], что могло бы вызывать наше благоговение, и ничего вокруг нас, что пробуждало бы в нас нежные чувства» (!). Если принять первое определение, то под него не подпадает большинство наших коллег, ибо огромное множество людей в Индии, Бирме, да и в других странах тоже, верит в существование богов и иных небожителей и испытывает к некоторым из них благоговейное почтение. К тому же ряд западных теософов наверняка признается в своей искренней вере в духов, пространственных или планетарных, призраков или ангелов. Многие из нас признают факт существования ниже- и вышестоящих разумных существ; причем некоторые из них не менее величественны, чем любой «персонифицированный» Бог. И в этом нет никакого оккультного секрета. Мы снова повторяем то, что мы публично признали в ноябрьском номере «Lucifer» (редакционная статья). Большинство из нас верит в жизнь духовного Эго после смерти, в планетарных Духов и нирманакая — тех великих Адептов прошлых веков, которые, отказавшись от своего законного права на нирвану, остаются в наших сферах бытия не как «духи», но как полностью духовные человеческие существа. Если не считать видимой телесной оболочки, от которой они освободились, они остались такими же, какими были, чтобы помогать страждущему человечеству, насколько это возможно без нарушения кармического закона. Поистине, это «Великое Самоотречение»; непрестанное осознанное самопожертвование, которое длится веками и эонами, вплоть до того дня, когда глаза незрячего человечества наконец раскроются, и не только некоторые, но все люди смогут увидеть универсальную истину. Эти существа тоже могли бы считаться богом или богами, если бы только позволили воздвигнуть пусть даже самый маленький алтарь в свою честь и через него зажгли в наших сердцах искру, которая непременно разгорелась бы в пламя обожания от одной только мысли об этом, самом чистом из всех, жертвоприношении. Но они этого никогда не сделают. Поистине, «сердце есть [единственный] храм истинной веры», тогда как любой другой храм в этом случае следует признать всего лишь символом показной набожности.

О прочих невидимых существах мы можем сказать, что некоторые из них стоят неизмеримо выше человека по шкале божественной эволюции, но есть и те, кто гораздо ниже нас. Последним нам нечего было бы сказать; а первым нечего сказать нам, поскольку мы для них все равно что не существуем вовсе. Гомогенное не может иметь никакого представления о гетерогенном; так что пока мы не научимся сбрасывать свою смертную оболочку и общаться с ними «дух к духу», нам вряд ли удастся познать их истинную природу. Более того, ни один истинный теософ не сомневается в том, что Высшая Сущность каждого смертного человека имеет ту же самую природу, что и эти боги. К тому же первая наделена свободной волей и, следовательно, несет большую ответственность, нежели последние; и потому мы считаем, что воплощенное Эго если и не более божественно, то, во всяком случае, более значительно, нежели любой духовный Разум, который только ожидает воплощения. В философском плане причина этого предпочтения очевидна и вполне понятна каждому метафизику восточной школы.

Воплощенное Эго вынуждено преодолевать на своем пути больше препятствий, чем чистая божественная Сущность, не связанная с материей. Божественная Сущность не может иметь никаких персональных заслуг, тогда как Эго движется к окончательному совершенству через муки существования — испытания и боль. Тень кармы не может пасть на то, что божественно и чисто и настолько отлично от нас, что между нами нет и не может быть никакого общения. Что же до тех божеств, которые считаются в индусском эзотерическом пантеоне ограниченными и потому подверженными действию кармы, то ни один истинный философ никогда не станет им поклоняться, так как это просто знаки и символы.

Так можно ли считать нас атеистами только потому, что мы, веруя в Духовные Воинства, то есть в реальность тех существ, совокупности которых ныне поклоняются как личностному Богу, наотрез отказываемся признать, что они представляют Единого Неведомого? И потому, что мы считаем, что этот вечный Принцип, это Совокупное Все, или Абсолютность Всеобщности, не может быть выражен человеческими словами или отождествлен с чем-то, что имеет ограничительные, обуславливающие признаки? И можем ли мы оставить без протеста обвинение в идолопоклонстве, выдвигаемое против нас прежде всего католиками? То есть теми, чья религия такая же языческая, как и у всех почитателей солнца и стихий, чья вера была сформулирована для них во всех подробностях за много столетий до 1 года христианской эры и чьи ритуалы и догматы ничем не отличаются от тех, что бытуют у народов-идолопоклонников — во всяком случае, у тех из них, что продолжают существовать в духе по сей день (если таковые еще остались)? По всей поверхности земли — от Северного полюса до Южного, от ледяных пучин Арктики до выжженных зноем равнин Южной Индии, от Центральной Америки до Греции и Халдеи — люди поклонялись Солнечному Огню, символу божественной Творческой Силы, Жизни и Любви. Союз Солнца (мужского элемента) с Землей и Водой (материей, женским элементом) восхваляли в храмах всей Вселенной. Если язычники отмечали праздник, посвященный этому союзу, за девять месяцев до зимнего солнцестояния, то есть в день, когда, как говорят, зачала Изида, то точно так же поступают и римско-католические христиане. Великий и священный день Благовещения, день, когда Дева Мария «обрела благодать у [ее] Бога» и зачала «Сына Всевышнего», отмечается христианами за девять месяцев до Рождества. Отсюда и поклонение Огню, светильники и лампады в церквях. Почему? Да потому, что Вулкан, бог Огня, женился на Венере, дочери Моря. Именно поэтому маги на Востоке и девы-весталки на Западе хранили и поддерживали священный огонь. Солнце было «Отцом», Природа — вечной Девой-Матерью: Озирис и Изида, Дух-Материя, причем последнюю почитали в каждом из трех ее состояний как язычники, так и христиане. Отсюда и девы, даже в Японии, облаченные в голубые одежды, усеянные звездами, стоящие на лунном серпе, символизируя женскую природу (в ее трех стихиях — воздух, вода и земля); отсюда и Огонь, или «мужское» Солнце, каждый год оплодотворяющее Природу своими яркими лучами («раздвоенными языками, подобными пламени» Святого Духа).

В «Калевале» — древнейшей эпической поэме финнов, восходящей к дохристианским временам, в чем не сомневается ныне ни один ученый, мы читаем рассказы о богах Финляндии: богах воздуха и воды, огня и леса, Небес и Земли. В великолепном переводе Дж.М.Кроуфорда, в руне L (том II), перед читателем предстает целая легенда о Деве Марии -

Мариатта, Матерь-Дева,

Дочь-краса Страны Полночной...

Укко, великий Дух, чьей обителью является Юмяла — небо, или рай, избрал Деву Мариатту своим носителем, чтобы воплотиться через нее в образе Богочеловека. Она зачала после того, как сорвала и съела красную ягоду (марья). Отвергнутая своими родителями, она родила «Сына бессмертного» в хлеву, прямо в яслях. После этого «Священный Младенец» исчез и Мариатта отправилась на его поиски. В дороге она спрашивает у звезды, «путеводной звезды Страны Полночной», где ее «священный младенец лежит сокрытый», но звезда гневно отвечает ей:

Даже знай я, не сказала б.

Это сын меня твой создал

И светить заставил вечно

Здесь, в холодном мраке ночи...

и более ничего не говорит Деве. Не помогла ей и златая луна, потому что младенец Мариатты сотворил и ее и подвесил посреди огромного небосвода:

Чтобы я во тьме бродила

Одиноко вечерами.

Мой удел — тоска и холод.

Только днем он спать велел мне

И светить другим во благо...

И только «Серебряное Солнце», сжалившись над Матерью-Девой, говорит ей:

Там твой золотой младенец,

Там он спит, священный мальчик,

Погружен по пояс в воду,

Скрыт густыми камышами.

Мариатта приносит священного младенца домой. Она зовет своего ребенка «Цветочком»,

Но другие называют Сыном Скорби.

Что это — постхристианская легенда? Вовсе нет, ибо, как уже было сказано, поэма является преимущественно языческой, и ее дохристианское происхождение общепризнано. При наличии такой информации в литературных источниках все ехидные замечания по поводу идолопоклонства и атеизма, язычества и безбожия должны немедленно прекратиться. Более того, сам термин идолопоклонство имеет христианское происхождение. Он применялся назореями на протяжении двух с половиной столетий нашей эры по отношению к тем народам, у которых существовали храмы и церкви, статуи и образы, поскольку сами ранние христиане не имели ни храмов, ни образов, ни статуй, к которым они питали стойкое отвращение. Таким образом, прозвище «идолопоклонники» гораздо более подходит нашим обвинителям, нежели нам, о чем мы еще поговорим в данной статье. С их Мадоннами на каждом перекрестке и тысячами статуй, начиная от Христа и Ангелов во всех мыслимых формах и заканчивая папами и святыми, католикам небезопасно критиковать индусов или буддистов за идолопоклонство. И мы можем это доказать.

II

Начнем с происхождения слова God. Каково первоначальное, этимологическое значение этого термина? Различные варианты истолкования его происхождения и значения столь же многочисленны, сколь и разнообразны. Один из них производит это слово от древнеперсидского мистического термина goda, означающего «само», то есть нечто излучающее себя из абсолютного Принципа. Исходная форма слова — godan, откуда — Водан, Воден и Один (восточный корень практически не изменился в языках германских рас). Так, немцы переделали его в Gott, и отсюда было образовано прилагательное gut, «хороший», а также слово gotze, идол. Древнегреческие слова Zeus и Theos легли в снову латинского Deus. Эта goda, или эманация, не может быть идентичной тому, из чего она исходит, поскольку представляет собой периодическое и конечное проявление. Древний поэт Арат, написавший: «Зевсом наполнены все улицы и все торжища человеческие; Им наполнено море и гавани», не ограничивал свое божество таким преходящим отражением, принадлежащим нашему, земному уровню, каким был классический Зевс или даже его прототип — Дьяус, но видел в нем универсальный, вездесущий Принцип. Прежде чем внимание людей привлек сияющий бог Дьяус (небо), был ведический Тад («То»), который, по убеждению посвященных и философов, не мог иметь никакого определенного имени, поскольку был той абсолютной Тьмою, которая лежит в основе всякого проявленного излучения. Люди непосвященные и невежественные стали называть мифического Юпитера (позднейшее отражение Зевса) «Отцом», но то же самое произошло и с Сурьей, Солнцем — первым проявлением в мире майи и сыном Дьяуса. Так Солнце очень скоро стало единым и взаимозаменяемым с Дьяусом, теперь для одних это «Сын», а для других — «Отец» в сияющих небесах; однако об ограниченной, конечной природе Дьяус-питара можно судить хотя бы по тому, что Земля была предназначена ему в жены. Лишь после того как метафизическая философия окончательно пришла в упадок, Дьяус-притхиви, «Небо и Земля», стали восприниматься как Универсальные космические родители — не только людей, но также и богов. Первоначальная, абстрактная и поэтическая, концепция идеальной причины постепенно огрубела. Дьяус, небо, очень скоро превратился в Дьяус-Рай, обитель «Отца», а в конечном счете — и в самого Отца. Тогда Солнце, ставшее символом последнего, получило дополнительные титулы — Дина-Кара, «творец дня», и Бхаскара, «творец света»; то есть Отцу были присвоены эпитеты Сына, и наоборот. Господство ритуализма и антропоморфических культов установилось с тех пор во всем мире, что привело к духовной деградации последнего, и даже в наш цивилизованный век положение не изменилось.

Итак, после того как мы установили общность их присхождения, нам остается лишь сопоставить обоих богов — бога язычников и бога евреев — на основании их собственных откровений и фрагментарных рассказов о себе и интуитивно заключить, кто из них ближе к высочайшему идеалу. Процитируем полковника Ингерсолла, который проводит параллели между Иеговой и Брахмой. Первый из них, обращаясь к евреям «из облака и дыма на горе Синай», говорит:

«Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим... Не поклоняйся им и не служи им; ибо я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня». [Исх. XX, 3,5.] Сравните этот пассаж со словами, которые индусы вкладывают в уста Брахмы: «Я един для всего человечества. И те, кто искренне служит другим богам, сами того не зная, поклоняются мне. Я — тот, кто имеет долю во всяком поклонении; и я же — награда для всех поклоняющихся». Сравните эти высказывания. Если первое напоминает подземелье, где пресмыкаются скользкие порождения зависти, то второе сравнимо с инкрустированным множеством солнц небосводом...

Первое высказывание принадлежит богу, подстегивавшему фантазию Кальвина, когда он дополнял свое учение о предопределении картинами Ада, вымощенного черепами некрещеных младенцев. Идеи, заключенные в верованиях и догматах наших церквей, куда более богохульны, нежели те, коих придерживаются темные язычники. Амуры Брахмы, в образе оленя, со своей собственной дочерью, принявшей вид оленихи, или же Юпитера с Ледой, ставших лебедями, представляют собой величественные аллегории. Они никогда не преподносились как откровение, но всегда считались продуктом поэтической фантазии Гесиода и других мифотворцев. Но можем ли мы сказать то же самое о непорочных дщерях бога римско-католической церкви — Анне и Марии? А ведь малейший намек на то, что евангельские сюжеты тоже являются аллегорическими и к тому же могут звучать откровенно богохульно, если не видеть в них ничего, кроме мертвой буквы, воспринимается урожденными христианами как непростительное святотатство.

Поистине, они могут гримировать и перекрашивать бога Авраама и Исаака, как им заблагорассудится, но им все равно не удастся опровергнуть Марциона, который утверждал, что Бог Ненависти никак не может быть Богом-«Отцом Иисуса». Ересь это или нет, но «Небесный Отец» христианских церквей остается с тех пор гибридным существом — смесью Юпитера, бога языческих толп, с «ревнивым Богом» Моисея. Экзотерически — это Солнце, чьею обителью является рай, или, эзотерически, небо. Разве не породил он Свет, «сияющий во Тьме», День и светлого Дьяуса, Сына; и разве он не Всевышний — Deus Caelum? И, опять же, разве это не Terra, «Земля», вечно непорочная, но всегда плодовитая Дева, которая, будучи оплодотворенной в нашей, земной сфере жаркими объятиями своего «Господа» — животворящими лучами Солнца, становится матерью всего, что живет и дышит на ее необъятной груди? Отсюда и святость ее плодов — хлеба и вина — в ритуализме. Отсюда также и древний messis, великое жертвоприношение богине урожая (Церере Элевсинской, или, опять-таки, Земле): messis для посвященных, missa для профанов, ныне превращенная в христианскую мессу, или литургию. Древнее жертвоприношение плодов Земли Солнцу, «Всевышнему» Deus Altissimus, по сей день именуемому в масонстве «В[еликий] А[рхитектор] В[селенной]», легло в основу важнейшего из всех ритуалов новой религии. Озирис-Изида (Солнце и Земля), Бел и крестоообразная Астарта вавилонян; Один или Тор и Фригга у скандинавов; Белен и Virgo Paritura у кельтов; Аполлон и Magna Mater у греков — поклонение всем этим парам имело одно и то же значение, которое целиком перешло впоследствии к христианам и было трансформировано ими в Господа Бога или Святого Духа, нисходящего на Деву Марию.

Отец (Deus Sol, или Solus) и Сын также стали взаимозаменяемыми: это «Отец» в полуденной славе, который становится «Сыном» на заре, когда последний, как говорят, «был рожден». Эта идея достигает апофеоза ежегодно 25 декабря, во время зимнего солнцестояния, когда, как принято считать, рождается Солнце, а значит, и солнечные боги всех народов. Natalis solis invicti. «Предтеча» возрождающегося Солнца растет и набирается сил до наступления весеннего равноденствия, когда бог-Солнце начинает свой ежегодный путь под знаком Овна, или Агнца, в первую лунную неделю месяца. День 1 марта праздновала вся языческая Греция, поскольку его neomenia была посвящена Диане. По тем же самым причинам христианские народы отмечают свою Пасху в первое воскресенье после первого полнолуния, следующего за весенним равноденствием. Вместе с празднествами язычников христианство скопировало также и облачения их жрецов и иерофантов. Кто сможет это отрицать? В своем «Житии Константина» Евсевий признает (и это, возможно, единственная истина, когда-либо изреченная им за всю его жизнь), что «для того, чтобы сделать христианство более привлекательным для язычников, жрецы [Христа] переняли храмовую утварь и одежды, которые использовались в языческом культе». Он мог бы еще добавить, что они переняли также «их ритуалы» и догматы.

III

Какой бы ненадежной ни была историческая наука в ее нынешнем состоянии, она все-таки подтверждает, основываясь на фактах, изложенных в сочинениях древних авторов, что церковный ритуализм и франкмасонство происходят из одного и того же источника и их становление шло рука об руку. Но поскольку масонство, несмотря на все свои ошибки и позднейшие нововведения, всегда было намного ближе к истине, чем церковь, последняя очень скоро начала преследовать масонов. В своей основе масонство было просто архаическим гностицизмом или ранним эзотерическим христианством; тогда как церковный ритуализм представлял собою (как и представляет до сих пор) экзотерическое язычество в чистом виде, только несколько переработанное (слово «реформированное» здесь не подходит). Почитайте труды Рагона — масона, который «позабыл» включить в свои сочинения больше, чем знает все современное масонство. Изучите и сравните друг с другом разрозненные, но многочисленные высказывания греческих и латинских авторов, многие из которых были посвященными, высокообразованными неофитами и участниками мистерий. Ознакомьтесь, наконец, с изощренной и злобной клеветой отцов церкви в адрес гностиков, мистерий и прошедших через них посвященных, и тогда перед вами, возможно, приоткроется истина. Но несколько философов, понуждаемых сложившейся политической обстановкой — преследованиями и репрессиями со стороны фанатичных епископов раннего христианства, которые в то время не имели еще ни общепринятого ритуала, ни церковных догм, — именно эти язычники создали для христиан и то и другое. Искусно сочетая истины Религии Мудрости с милыми сердцу невежественной толпы экзотерическими фантазиями, именно они заложили первоначальный фундамент для нынешних ритуалистических церквей и для лож современного масонства. Этот последний факт убедительно подтверждается Рагоном в его ante-omniae современной литургии, которую он сравнивает с древними мистериями и ритуалами ранних масонов. К тому же самому выводу можно придти, аналогичным образом сравнив церковные облачения, священные сосуды и празднества, установленные в латинской и прочих церквях, с ритуальными атрибутами и праздниками языческих народов. Однако пути церквей и масонства значительно разошлись с тех пор, когда они были едины. И если спросят, как в этом может удостовериться непосвященный, последует ответ: древнее и современное масонство обязательны для сведения каждого восточного оккультиста.

Масонство, несмотря на свою сложную атрибутику и современные нововведения (в особенности — библейский Дух), приносит пользу как в моральном, так и в физическом плане, или, во всяком случае, приносило еще каких-нибудь десять лет назад. Это была подлинная ecclesia в плане братского единения и взаимопомощи, единственная религия в мире, если рассматривать это понятие как производное от слова religare — «связывать» воедино, поскольку эта религия объявляла всех принадлежащих к ней людей «братьями», независимо от расы и вероисповедания. Нет смысла судить о том, смогло ли бы масонство приносить больше пользы, чем оно приносит сейчас, будь у него в руках огромные богатства. Во всяком случае, мы не замечаем, чтобы от этой организации исходило какое-нибудь явное, видимое зло и никто, кроме римской церкви, пока еще не обвинял их ни в каких грехах. Но вправе ли церковное христианство выдвигать подобные обвинения? Пусть церковная и светская история ответит на этот вопрос. Известно, что церковь разделила все человечество на Каинов и Авелей; что она истребила миллионы во имя своего Бога — поистине, Господа Множеств, жестокого Иеговы Саваофа; и вместо того чтобы способствовать развитию цивилизации, которой очень любят похваляться ее последователи, церковь сдерживала ее на протяжении всех долгих и беспросветных лет средневековья. Лишь вследствие неослабевающих атак со стороны науки и восстаний стремящихся к свободе людей церковь начала терять твердую почву под ногами, будучи не в силах более сдерживать просветление. Но разве она не смягчила, как говорят, «варварский дух язычества»? Ни в малейшей степени — решительно заявляем мы. Именно христианство, с его odium theologicum, когда у него не осталось больше сил сдерживать человеческий прогресс, заразило своим смертоносным духом нетерпимости, своим бессердечным эгоизмом, жадностью и жестокостью современную цивилизацию, преподнеся все это под маской кроткого, но лицемерного христианского учения. Разве языческие Цезари были когда-нибудь более кровожадными или более холодными в своей жестокости, чем современные монархи с их армиями? Когда еще миллионы пролетариев голодали так, как теперь? И когда еще человечество проливало столько слез и претерпевало столько страданий?

Да, были дни, когда церковь и масонство были едины. То были времена интенсивной моральной реакции, переходный период мысли, тяжелый, как ночной кошмар, век борьбы и раздоров. Но когда появление новых идей привело к кажущемуся падению старых храмов и разрушению языческих идолов, на самом деле произошла лишь перестройка этих храмов, ибо новые были воздвигнуты из старых материалов и установлены в них были прежние идолы, только под новыми именами. То была эпоха вселенского переустройства, но переустройство это оставалось исключительно поверхностным и не затрагивало глубин. История никогда не сможет рассказать нам, сколько полуиерофантов и даже высших Посвященных были вынуждены стать ренегатами, чтобы не дать погибнуть секретам Посвящения; но зато нам могут помочь в этом традиция и вдумчивое исследование. Претекстату, проконсулу Ахайи IV века нашей эры, приписывают утверждение, будто «отнять у греков их священные мистерии, связывающие воедино все человечество, было бы равносильно тому, чтобы отнять у них жизнь». Вероятно, Посвященные разделяли это мнение и потому nolens volens присоединившись к последователям новой веры, повсюду сосредоточивавшим в своих руках деспотическую власть, старались вести себя соответственно. Точно так же поступили некоторые эллинизированные еврейские гностики, так что далеко не один «Климент Александрийский» (по виду новообращенный, но в душе — все тот же ревностный неоплатоник и языческий философ) инструктировал в свое время невежественных христианских епископов. Иными словами, новообращенный malgre lui смешивал между собой две экзотерические мифологии — древнюю и новую, при этом полученную смесь он делал достоянием широкой публики, а священные истины оставлял для себя.

О том, какого рода христианами они становились, можно судить хотя бы на примере Синезия, неоплатоника. Любому ученому известно, и ни один из них не станет отрицать тот факт, что любимый и самый преданный ученик Гипатии — девы-философа, мученицы и жертвы подлого Кирилла Александрийского — не был даже окрещен, когда египетские епископы впервые предложили ему возглавить епископальную епархию в Птолемаиде. И каждый ученик знает, что, хотя Синезий и окрестился после того, как принял предложенную должность, это крещение было настолько поверхностным, что свое согласие он подписал только после того, как были приняты его условия и гарантированы будущие привилегии. Весьма любопытен основной пункт этого договора. В соответствии с этим условием sine qua non, Синезию дозволялось воздерживаться от проповеди тех (христианских) учений, в которые он — новый епископ — сам не верит! Кроме того, хотя он и был окрещен и рукоположен в сан сначала дьякона, потом священника, а затем и епископа, он так и не развелся со своей женой и не отказался от своей платонической философии: можно добавить, что подобное увлечение едва ли возбранялось в то время всем остальным епископам, а ведь Синезий жил уже в V веке нашей эры.

Подобного рода соглашения между посвященными философами и невежественными жрецами реформированного иудаизма были весьма распространенным явлением в те годы. Первые стремились сохранить свои «мистические обеты» и собственное достоинство; ради этого они пошли на компромисс с амбициозностью, невежеством и нарастающей волной массового фанатизма — компромисс, о котором их последователям оставалось только сожалеть. Они верили в Божественное Единство,' Единого, или Solusа — необусловленного и непознаваемого; и все же они согласились воздавать публичные почести и отдавать дань уважения Sol’у, Солнцу, движущемуся между своими двенадцатью апостолами, 12 знаками Зодиака, или, по-другому, 12 сыновьями Иакова. Hoi polloi ничего не знали о первом и поклонялись последним, а в их лице — своим освященным временем древним богам. Переделать прежний, солнечно-лунный, культ и космические божества в Престолы, Архангелов, Власти и Святых было совсем несложно, тем более что вышеназванные звездные титулы перекочевали в новый, христианский, канон почти не меняя своих имен. Так что, пока «Великий Избранник» шепотом твердил во время мессы о своей абсолютной преданности Верховному Универсальному Единству «непостижимого Труженика» и торжественно провозглашал громким голосом «Священное Слово» (ныне замененное масонским «Словом, произносимым шепотом»), его помощник перечислял нараспев целый «Kyrielle» имен тех малых звездных существ, которым поклонялись массы. Непосвященному неофиту, лишь несколько месяцев или недель назад возносившему молитвы быку Апису и священному павиану, божественному ибису и сокологоловому Озирису, орел Св. Иоанна и святой Голубь (свидетель Крещения, воспаривший над головою Агнца Божьего) казались совершенно естественной эволюцией и продолжением его собственной, национальной священной зоологии, которую он обожествлял всю свою сознательную жизнь.

IV

Таким образом, можно не сомневаться в том, что и современное франкмасонство, и церковный ритуализм ведут свое происхождение непосредственно от посвященных гностиков, неоплатоников и ставших отступниками Иерофантов языческих мистерий, секреты которых были ими утрачены, но сохранены теми, кто не мог идти ни на какие компромиссы. И если церковь и масоны не прочь позабыть подлинную историю своего происхождения, то теософы не желают ее забывать. Они повторяют: масонство и три великие христианские религии были получены их приверженцами по наследству. «Церемонии и тайные слова» первого и молитвы, догмы и ритуалы последних суть искаженные копии чистого язычества (тщательно скопированные и позаимствованные также и евреями) и неоплатонической теософии. Также эти «тайные слова», используемые по сей день библейскими масонами и связанные с «коленом иудиным», «Тувал-Каином» и прочими зодиакальными титулами Ветхого Завета, являются еврейскими псевдонимами древних богов языческих толп, но не богов иерограмматиков — интерпретаторов истинных мистерий. И факты, которые будут изложены ниже, убедительно это подтверждают. Добрые братья-масоны вряд ли станут отрицать, что номинально они являются настоящими Solicoles — почитателями Солнца в небесах, в котором ученый Рагон видел величественный символ В[еликого] А[рхитектора] В[селенной], с чем мы полностью согласны. У него возникает единственная проблема с доказательством того, что вышеупомянутый В[еликий] А[рхитектор] В[селенной] был не экзотерическим мальком профанов, именуемым Sol, но Solus’ом высших эпоптов, а доказать это вряд ли возможно. Огни Solus’а, дух которого исходит от «Сияющей Звезды», представляют собой герметическую тайну; и, если масон не изучает истинную теософию, у него нет никаких шансов ее разгадать. Однако похоже, что даже маленькие шалости Чуди выходят за рамки его понимания. До сего дня масоны и христиане считают воскресенье святым и называют его «Божьим» днем, но при этом они прекрасно понимают, что Sunday и Sonntag в протестантских Англии и Германии означают все тот же день Солнца, как и 2000 лет тому назад.

А вы, добрые преподобные отцы, священники, пасторы и епископы, столь милосердно именующие теософию «идолопоклонством» и предрекающие, приватно и публично, ее последователям вечные муки, можете ли вы похвастать тем, что в ваших церквях и храмах есть хотя бы один ритуал, каноническое облачение или священный сосуд, который не был бы позаимствован вами у язычества? Более того, признание данного факта было бы небезопасным как для вашей официальной истории, так и для вероисповедания, насаждаемого вашей жреческой братией.

Приведем еще несколько фактов, подтверждающих наши утверждения.

«Римские жертвователи должны были исповедаться перед жертвоприношением», — пишет дю Шуль. Жрецы Юпитера надевали высокие квадратные черные шапки (взгляните на современное облачение армянских и греческих священников), головной убор фламинов. Черная сутана римско-католических священников есть не что иное, как черный hierocoraces — широкое платье митраитских жрецов, названное так из-за того, что оно было черным, как вороново крыло (ворон — corax). Царь-жрец в Вавилоне носил золотое кольцо-печать и туфли, которые должны были целовать побежденные цари, а также белую мантию и золотую тиару, к которой были прикреплены две ниспадающие ленты. Папы тоже носят кольцо-печать и туфли, причем для тех же самых целей, а еще в их костюм входят белая атласная мантия, отороченная золотыми звездами, тиара с двумя украшенными драгоценными камнями ниспадающими лентами и т.д., и т.п. Белый полотняный стихарь (alba vestis) был одеянием жрецов Изиды; жрецы Анубиса выбривали волосы на макушке (Ювенал) [VI сатира], отсюда — тонзура; риза христианского «Отца» является копией верхней одежды финикийских жрецов-жертвователей, называвшейся calasiris, — она завязывалась на шее и ниспадала до пят. Епитрахиль перешла к нашим священникам от женской одежды, которую носили галли — храмовые мужчины-Nautches, исполнявшие те же обязанности, что и еврейские кадешим (См. 4 Цар., XXIII, 7, где упоминается это слово); их пояс чистоты [?] был ефодом у евреев и шнуром Изиды; жрецы Изиды давали обет целомудрия. (Подробнее — см. труды Рагона.)

Древние язычники использовали святую воду или окропление водой для очищения своих городов, полей, храмов и людей — точно так же, как это сейчас делается в римско-католических странах. Купели, наполненные очистительной водою, стояли у дверей каждого храма, они назывались favissae и aquiminaria. Перед жертвоприношением понтифик или curio (отсюда французское — cure) окунал в святую воду лавровый венок и опрыскивал присутствующих на богослужении верующих; и то, что обозначалось тогда словами lustrica и aspergilium, называется теперь кропилом (или по-французски — goupillon).

Последнее использовалось также жрицами Митры, которым оно служило символом вселенского лингама. Во время мистерий его погружали в очистительное молоко, коим потом опрыскивали присутствующих. Кропило служило также символом вселенского оплодотворения; так что в основании христианской практики использования святой воды лежит фаллический, по сути своей, ритуал. Более того, идея, лежащая в его основе, является чисто оккультной и принадлежит к церемониальной магии. Очищение могло совершаться огнем, серой, воздухом и водой. Для привлечения внимания небесных богов использовались омовения, для изгнания богов нижнего мира — проклятия.

Сводчатые потолки соборов и церквей, греческих или латинских, часто раскрашиваются в синий цвет и расписываются золотыми звездами, символизируя тем самым купол небес. Такая манера росписи существовала в храмах египтян, поклонявшихся Солнцу и звездам. Опять же, христианская и масонская архитектура, следуя примеру язычников, продолжает отдавать дань уважения востоку (или точке на востоке). Рагон подробно описывал этот факт в своих уничтоженных томах. Princeps porta — дверь мира и «Царя Славы» (под которым раньше подразумевалось Солнце, а теперь — его человеческий символ, Христос) — есть дверь восхода; в любом храме или церкви она обращена на восток. Через эти «двери жизни» — великие врата, сквозь которые лучи восходящего светила каждое утро проникали в продолговатый квадрат земли, или cкинию Солнца, вносили «новорожденного» младенца, чтобы погрузить его в купель крещения; и не случайно именно слева от этого сооружения (со стороны мрачного севера, куда отправляются «подмастерья» и где претенденты проходят испытание водой) ныне размещаются купели, а в древних церквях, которые были до этого языческими храмами, — колодцы (piscinas) с очистительными водами. Алтари языческой Лютеции были просто закопаны — впоследствии их обнаружили под хорами Собора Парижской Богоматери, а древние «святые» колодцы благополучно существуют в вышеназванном храме до сих пор. Практически каждая великая древняя церковь на континенте, если она хоть немного старше эпохи средневековья, являлась некогда языческим храмом, о чем свидетельствуют сохранившиеся указы различных епископов и римских пап. Известно, что Григорий Великий (Platine en sa Vie) отдал своему миссионеру в Англии, монаху Августину, следующее распоряжение: «Разрушь идолов, но не трогай храмы! Окропи их святой водой, внеси туда реликвии, и пусть народы молятся в тех местах, которые им привычны».

Обращаясь к сочинениям кардинала Барония, находим в его «Хрониках» под XXXVI годом следующее признание. Святой церкви, по его словам, было дозволено перенимать ритуалы и церемонии, которые использовали в своих культах идолопоклонники-язычники, поскольку она (церковь) очищала их своею святостью! А в книге Фоше «Les Antiquites Gauloises et Francoises» [«Галльские и французские древности»] (книга II, гл. 19) читаем, что епископы Франции заимствовали и использовали церемонии язычников для обращения оных ко Христу.

Это было тогда, когда Галлия была еще языческой страной. Но не хранят ли ритуалы и церемонии, по сей день практикуемые в христианской Франции и других римско-католических странах, благодарную память о язычниках и их богах?

V

Вплоть до IV века в церквях не было никаких алтарей. До этого времени алтарем служил стол, установленный посреди храма для проведения таинства причастия или братских трапез (сaena, так как поначалу мессу служили вечером). Точно так же в масонских «ложах» всегда есть стол для банкетов, которыми обычно завершаются собрания ложи. На этих банкетах новоявленные Хирамы Абифы, «сыновья вдовы», подкрепляют свои тосты воодушевлением — масонским методом пресуществления. Можем ли мы назвать эти банкетные столы алтарями? А почему бы нет? Первые церковные алтари были копиями языческих римских ara maxima. Латины устанавливали квадратные и продолговатые камни рядом со своими гробницами и называли их словом ara, алтарь; они посвящались богам — ларам и манам. Наши алтари являются производными из этих квадратных камней — одной из форм пограничных камней, известных как боги термины — Гермесы и Меркурии (отсюда — Mercurius quadratus, quadriceps, quadrifronts, и т.д., и т.п., — четырехликие боги, символами которых эти квадратные камни служат со времен глубочайшей древности). Камень, на котором короновали древних королей Ирландии, был точно таким же «алтарем». Такой камень, только наделенный еще и голосом, есть и в Вестминстерском аббатстве. Таким образом, наши алтари и престолы восходят непосредственно к приапическим пограничным камням язычников — к богам терминам.

Надеемся, что процерковно настроенный читатель не слишком разгневается на нас, если мы скажем, что христиане приняли языческую манеру богослужения в храме только в правление Диоклетиана? Вплоть до этого времени они испытывали непреодолимое отвращение к алтарям и храмам и на протяжении первых 250 лет нашей эры считали их мерзостью. Эти ранние христиане были христианами в полном смысле этого слова, тогда как современные христиане заслуживают прозвания язычников даже в большей степени, чем все древние идолопоклонники. Первые были теософами своего времени, но с IV века христиане становятся эллино-иудейскими язычниками минус философия неоплатоников. Прочтите то, что Минуций Феликс говорил римлянам в III веке:

Вы воображаете, будто мы [христиане] скрываем то, чему поклоняемся, потому что не будет у нас ни храмов, ни алтарей. Но какой образ Бога можем мы воздвигнуть, если Человек — сам образ Бога? Какой храм можем мы воздвигнуть этому Божеству, если вся Вселенная — плод Его трудов — едва ли может вместить его? Как сможем мы установить в каком-нибудь, даже самом огромном, здании престол для этого Всемогущества? Не лучше ли освятить храм для этого Божества в своем собственном сердце и духе? [Октавий, XXXII, 1-2.]

Тогда хрестиане, подобные Минуцию Феликсу, помнили заповедь Посвященного Учителя не молиться в синагогах и храмах, как это делают лицемеры, «чтобы показаться пред людьми» (Мтф., VI, 5). Они помнили слова Павла, Посвященного Апостола, «мудрого строителя» (1 Кор., III, 10) — о том, что человек — это единственный храм Божий, в котором живет Святой Дух, Дух Божий (1 Кор., III, 16). Они следовали подлинно христианским заповедям, тогда как современные христиане подчиняются надуманным канонам собственных церквей и установлениям своих церковных старост. «Теософы — отъявленные атеисты! — восклицает один из корреспондентов «Church Chronicle». — Ни одного из них никогда не видели присутствующим на богослужении... церковь им противна». И далее, откупорив чаши своего гнева, выплескивает их содержимое на безбожников и язычников из Теософского Общества. Современный церковник побивает камнями теософа так же, как его древний праотец, фарисей из «синагоги либертинцев» (Деян., VI, 48), побил камнями Стефана за то, что он проповедовал учение, которое повторяют ныне следом за ним многие христианские теософы, а именно — что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» (Деян., VII, 48); и они «подстрекают некоторых» так же, как это делали те бесчестные судьи древности (Деян., VI, 11), свидетельствовать против нас.

Поистине, друзья, вы — достойные продолжатели своих предшественников, как коллег Савла, так и присных папы Льва X, циничного автора незабвенной фразы: «Как полезна нам эта сказочка о Христе», «Quantum nobis prodest hac fabula Christi»!

VI

Теория «солярного мифа» превратилась в наши дни в набившую оскомину банальность, на которой зиждется все современное востоковедение и символизм, она применяется без разбора ко всем учениям всех религий, кроме церковного христианства и государственной религии. Не приходится сомневаться в том, что Солнце с незапамятных времен и на протяжении всей древности было символом Животворящего Божества у всех народов, а не только у парсов, и ритуалисты не составляют исключения из этого правила. Так было раньше, так есть и сейчас. Наша центральная звезда является «Отцом» для профанов и Сыном вечно непознаваемого Божества для эпоптов. Рагон, тот же масон, говорит:

...Солнце являлось наиболее возвышенным и естественным символом Великого Архитектора, как самая точная и очевидная аллегория из всех, которые человек моральный и добросердечный (истинный Мудрец) когда-либо связывал с бесконечным и вечным Разумом. [La Messe et ses mysteres, p. 4.]

Если не считать последнего утверждения, то Рагон абсолютно прав, ибо он показывает, как этот символ постепенно отклонялся от тех идеалов, которые первоначально олицетворял, пока из символа объекта не превратился в сам объект в умах его невежественных почитателей. А далее великий масонский писатель убедительно свидетельствует о том, что ранние христиане считали физическое Солнце одновременно Отцом и Сыном. О посвященные Братья, — восклицает он, — можете ли вы забыть о том, что

в храмах существующей религии днем и ночью горит большой светильник? Он подвешен перед главным алтарем — хранилищем ковчега Солнца. Еще один светильник горит перед алтарем девы-матери как символ лунного света. Климент Александрийский говорит нам, что египтяне первыми стали использовать лампады в религиозных целях... Кто не знает, что наиболее священная и ужасная обязанность была доверена именно весталкам? И если масонские храмы освещаются тремя астральными огнями — солнцем, луной и геометрической звездою, и тремя огнями жизни — Иерофантом и двумя Епископами [надзирателями; по-французски — Surveillants], то только потому, что отец масонства, ученый Пифагор, простодушно предположил, что нам не следует говорить о божественных вещах в отсутствие света. Язычники отмечали праздник светильников (Lampadephoria), посвященный Минерве, Прометею и Вулкану. Но Лактанций и некоторые другие ранние отцы новой веры были настроены против привнесения в церкви языческих лампад. «Если они соблаговолят поразмыслить, — пишет Лактанций, — о свете, который мы называем Солнцем, то скоро поймут, что Бог не нуждается в их лампадах». А Вигиланций добавляет: «Под маскою религии церковь утвердила языческую традицию возжигать нечестивые свечи, хотя Солнце и так освещает нас тысячами огней. Разве последнее не является гораздо большей честью для Агнца Божьего [так он называет солнце?], помещенного в центре престола [Вселенной] и наполняющего его светом своего Величия?»

Подобные высказывания свидетельствуют о том, что ранняя церковь тех лет поклонялась Великому Архитектору Вселенной в образе Солнца, единственного в своем роде... [La Messe et ses mysteres, p. 19-20.]

В самом деле, если христианские кандидаты произносят слова масонской клятвы, повернувшись на восток потому, что их «Достопочтенный» («Venerable») находится в восточном углу, и потому, что так делали неофиты во время языческих мистерий, то в церкви, в свою очередь, существует аналогичный ритуал. Во время торжественной мессы главный престол (ara maxima) украшают Ковчегом, или дарохранительницей (ящиком, в котором хранится гостия) и шестью зажженными тонкими свечами. Эзотерическое значение дарохранительницы и ее содержимого, символизирующих Христа-Солнце, состоит в том, что под ними подразумевается сияющее светило, тогда как шесть свечей — это шесть планет (больше ранние христиане не знали), три справа и три слева. Это точная копия семисвечника из синагоги, имеющая к тому же точно такое же значение. «Sol est Dominus Meus!» — «Солнце — мой Господь!» — восклицает Давид в Псалме XCIV, что остроумно переведено в официальной версии как «Господь есть Бог великий», «Царь великий над всеми Богами» (стих 3) или, вернее, над всеми планетами! Ж.Огюстен Шаго более откровенен в своей «Philosophie des religions comparees» (том II, с. 18), ибо он пишет следующее:

На этой Земле всех следует считать дэвами (демонами), за исключением Бога Пророков (Посвященных), возвышенного IAO; и если вы видите в Христе что-то еще помимо Солнца, значит, вы поклоняетесь дэву, призраку, каковыми являются все дети ночи.

Восток является страной света, где восходит дневное светило — великий даритель и хранитель жизни, творец всего, что живет и дышит на этой планете, так стоит ли удивляться тому, что все народы Земли поклонялись в его лице видимому представителю невидимого Принципа и Причины и что месса совершается в честь того, кто является подателем messis’а, или «урожая»? Но между поклонением идеалу как таковому и его физическому символу — части, призванной олицетворять это идеальное Все, существует огромная разница. Для ученых египтян Солнце было «оком» Озириса, но не самим Озирисом, точно так же, как и для ученых зороастрийцев. Уже для ранних христиан Солнце стало Божеством in toto; а современные христианские церкви с помощью казуистики, софистики и догм, которые они объявили неоспоримыми, ухитрились навязать эту веру даже образованному миру, гипнотизируя его уверениями в том, что их бог является единственным истинным, живым Божеством, создателем Солнца, но не самим Солнцем — демоном, которому поклоняются «язычники». Но велика ли разница между злобным демоном и антропоморфным Богом, каким он рисуется, например, в «Притчах Соломоновых»? Этот «Бог» грозит бедным, беспомощным и невежественным людям карой: «За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас», чтобы принудить их обратиться к нему с молитвами, когда к ним «придет... ужас, как буря, и беда, как вихрь»! (Прит., I, 27). Сравните этого Бога с великим Аватарой, ставшим героем христианской легенды; попробуйте отождествить его с этим истинным Посвященным, который сказал: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» [Мтф., V, 4], и каков же будет результат? Одним только этим отождествлением можно оправдать и сатанинскую радость Тертуллиана, который смеялся и ликовал при мысли о том, как его неправоверный ближний будет жариться в адском пламени, и совет Иеронима христианскому новообращенному наступить на грудь собственной матери-язычницы, если она воспротивится его намерению оставить ее навеки, чтобы последовать за Христом; и, наконец, этим можно превратить всех церковных тиранов, убийц и omnes gentes святой инквизиции в величайших и благороднейших представителей практического христианства, когда-либо живших на земле!

VII

Ритуализм раннего христианства, как уже было убедительно подтверждено, происходит из древнего масонства. А последнее, в свою очередь, является наследником уже почти исчезнувших ко времени его возникновения мистерий. И потому мы считаем необходимым сказать о них несколько слов.

Общеизвестно, что на протяжении всей древности помимо популярного вероисповедания, составленного из мертвых догм и пустых экзотерических церемоний, у каждого народа был еще тайный культ, известный миру под именем мистерий. Страбон — один из многих, кто подтверждает истинность этого утверждения (См.: «Geographica», lib. X, ch. iii, Sect. 9). Ни один человек не мог быть к ним допущен без предварительной специальной подготовки. Неофиты получали наставления в верхних храмах, после чего уже в подземелье проводилась окончательная церемония мистерий. Эти наставления были последним уцелевшим наследием архаической мудрости, и инсценировались они только под руководством высших Посвященных. Мы не случайно использовали слово инсценировали, потому что изустные наставления передавались шепотом только в подземельях, в торжественной тишине и абсолютной тайне. А во время открытых занятий, посвященных изучению общих вопросов, знания по космогонии и теогонии передавались в форме аллегорий; modus operandi поэтапной эволюции Космоса, мира и, наконец, нашей земли, богов и людей — все было переведено на язык символов. Во время праздничных мистерий, разворачивавшихся на глазах и при участии широкой публики, инсценировались персонифицированные истины, которые непросвещенные массы слепо принимали на веру. Только высшие посвященные, эпопты, понимали их язык и подлинное значение. Все это уже сейчас хорошо известно научному миру.

Едва ли не все древние народы были уверены, что подлинные мистерии того, что так нефилософично именуется творением, были переданы избранным представителям нашей (пятой) расы первыми династиями ее божественных правителей — богов во плоти, «небесных воплощений», или так называемых Аватар. В последних стансах из «Книги Дзиан», опубликованных в «Тайной Доктрине» (том II), речь идет как раз о тех, кто правил потомками, «...происшедшими от Священного рода»; в них говорится, что они «...вновь спустились и установили мир с пятой [расой]... учили и наставляли ее...»

Фраза «установили мир» указывает на существование в прошлом какого-то конфликта. Судьба атлантов в нашей философии, равно как и допотопных людей в Библии, подтверждает это предположение. Опять же, за много столетий до Птолемеев аналогичное оскорбление священному знанию было нанесено посвященными египетских святилищ. Сохранявшие свою чистоту на протяжении бесчисленных столетий, священные учения богов вновь оказались искаженными эгоизмом и личными амбициями. Значение мистических символов довольно часто осквернялось богохульными интерпретациями, и вскоре Элевсинские мистерии остались единственными, сохранившими свою первозданную чистоту от подделок и святотатственных нововведений. Они устраивались в честь (Цереры) Деметры, Природы, и проводились в Афинах. В ходе этих мистерий проходили посвящение лучшие умы Греции и Малой Азии. В своей 4-й Книге Зосим утверждает, что эти посвященные охватывали все человечество, а Аристид называет мистерии общим храмом земли.

В целях сохранения воспоминаний об этом «храме», а в случае необходимости и его восстановления, начался процесс отделения некоторых избранных из числа посвященных. Этот отбор начался при первых же признаках осквернения и упадка священных аллегорий, его производили в каждом столетии высшие Иерофанты. А великие Элевсинии в конце концов разделили печальную судьбу всех остальных мистерий. Их первоначальное величие и предназначение описал Климент Александрийский, сообщающий, что великие мистерии раскрывали тайны устройства Вселенной и что эти тайны были началом, и концом, и наивысшей целью человеческого знания, ибо познавший их посвященный мог видеть Природу и все вещи такими, как они есть (Strom., кн. V, гл. xi). Иными словами, это был пифагорейский гнозис η γνωσις των οντων. Эпиктет описывает эти наставления в самых восторженных тонах: «Все, что они предписывали, было установлено нашими учителями для просветления человечества и исправления наших обычаев» (apud Arrian. Dissert., lib. III, cap. 21). То же самое утверждает в «Федоне» Платон: целью мистерий было возвращение душе ее изначальной чистоты или того совершенного состояния, которое она когда-то утратила.

VIII

Настал тот день, когда мистерии, точно так же, как и экзотерические религии, отступились от своей изначальной чистоты. Это началось тогда, когда государство решило по совету Аристогитона (510 г. до н.э.) превратить Элевсинии в постоянный и щедрый источник дохода. Был издан специальный указ на этот счет. Отныне никто не мог пройти посвящение, не уплатив предварительно определенную сумму денег за эту привилегию. Этот дар, право на который прежде можно было заслужить лишь ценою непрестанных, почти сверхчеловеческих усилий, направленных на обретение добродетелей и совершенства, теперь продавался и покупался за золото. Миряне и даже сами жрецы согласились с этим осквернением и в конце концов утратили прежнее уважение к внутренним мистериям, что привело к окончательной профанации священной науки. Прореха, появившаяся в завесе, с каждым столетием становилась все шире, и верховные Иерофанты, опасавшиеся окончательного разглашения и извращения наиболее священных тайн природы, делали все возможное для того, чтобы исключить их из внутренней программы, раскрывая их лишь очень немногочисленному избранному меньшинству. И вскоре эти отделенные стали единственными хранителями божественного наследия веков. А семь столетий спустя мы видим, как Апулей, невзирая на свое искреннее влечение к магии и мистике, беспощадно высмеивает в своем «Золотом Осле» [книга VIII, гл. 27, 28, 29; книга IX, гл. 8.] лицемерие и порочность некоторых слоев полупосвященного жречества. Опять-таки, благодаря ему мы узнаем, что в его время (II век н.э.) мистерии получили настолько широкое распространение, что во всех странах люди всякого звания и состояния — мужчины, женщины и даже дети — сплошь стали посвященными! Посвящение стало едва ли не такой же непременной процедурой для каждого, как впоследствии крещение для христиан, при этом первое деградировало точно таким же образом, как и последнее в наши дни, то есть выродилось в бессмысленную, догматичную и чисто формальную церемонию. А еще немного времени спустя фанатики новой религии наложили на мистерии свою тяжелую лапу.

Эпопты — те, «кто видит вещи, как они есть», постепенно исчезли, эмигрировав в страны, недоступные для христиан. Поэтому мисты (от слова Mystes, «скрытый») — «те, кто может видеть вещи только такими, какими они кажутся», очень скоро стали единственными хозяевами положения.

Первые, «отделенные», остались хранителями подлинных секретов, тогда как мисты, знавшие эти секреты лишь поверхностно, заложили первый краеугольный камень в основание современного масонства; именно этому, полуязыческому, полуобращенному, первоначальному братству масонов христианство обязано своим ритуализмом и большинством своих догм. Титул масонов по праву носят и эпопты и мисты, так как и те и другие отстроили, во исполнение своих обетов и повелений своих давно ушедших Иерофантов и βασιλεις, «царей»: первые — «нижние», а вторые — «верхние» свои храмы. Так о них говорили в древности, а в некоторых странах продолжают говорить и по сей день. В своей «Электре» (707) Софокл, упоминая основание Афин, места проведения Элевсинских мистерий, называет их «священным сооружением богов», то есть утверждает, что Афины были построены богами. Посвящение называли «вхождением в храм» и «очищением», или восстановлением храма — при этом имелось в виду тело посвященного и те метаморфозы, которые происходили с ним во время последнего, наивысшего испытания (см. Иоан., II, 19). К тому же эзотерическую доктрину иногда именовали «Храмом», а массовую экзотерическую религию — «городом». Построить храм означало основать эзотерическую школу, а под «строительством города» подразумевалось создание массового культа. Таким образом, истинные «масоны» нижнего Храма, или подземелья, священного места инициации, остались единственными выжившими хранителями настоящих масонских секретов, ныне утраченных для мира. Но мы не имеем ничего против того, чтобы современное Братство масонов именовало себя «Строителями верхнего Храма», ибо кажущееся превосходство используемого ими эпитета на самом деле так же иллюзорно, как и пламя горящего куста Моисея в ложах храмовников.

IX

Неверное истолкование аллегории, известной как нисхождение в Аид, стало источником бесчисленных несчастий. Экзотерическая «сказка» о Геркулесе и Тесее, нисходящих в нижние сферы; о путешествии Орфея, проложившего себе дорогу в эти же сферы своею лирой (Овидий. Метаморфозы, X, 40-48); или о Кришне и, наконец, о Христе, который «сошел во Ад и на третий день восстал из мертвых», — была искажена до неузнаваемости непосвященными редакторами языческих обрядов, переделывавшими их в христианские догмы и ритуалы.

В астрономическом плане это сошествие во ад символизирует Солнце, покидающее в момент осеннего равноденствия высшие звездные сферы. Предполагалось, что в это время Солнце вступает в сражение с демоном Тьмы и последний одерживает победу над нашим светилом. После этого якобы наступает временная смерть Солнца, нисходящего на определенный срок в нижние миры. Но мистически здесь имеются в виду посвятительные ритуалы, совершавшиеся в подземельях храма, называемых нижним миром, или преисподней. Вакх, Геракл, Орфей, Асклепий и все прочие «посетители» подземелий нисходили в преисподнюю, откуда возвращались на третий день, ибо все они были посвященными и «Строителями нижнего Храма». Слова, произнесенные Гермесом в адрес Прометея, прикованного к опаленным солнцем скалам Кавказа, иначе говоря, привязанного собственным невежеством к своему физическому телу и терзаемого стервятниками страсти, предназначены для каждого неофита, каждого Хрестоса, проходящего испытание. «Не надейся, что муки твои окончатся, пока не придет [какой-нибудь] бог, который согласится принять на себя твои страдания и снизойти в темный Аид и мрачные глубины, окружающие тартар» (Эсхил. Прометей Прикованный, 1026-1029). Это значит, что, пока Прометей (или человек) не найдет «Бога», или Иерофанта (Посвятителя), который добровольно снизойдет в подземелья посвящения и обойдет вместе с ним вокруг тартара, стервятник страсти не перестанет терзать его внутренности.

Эсхил, как связанный обетами посвященный, не мог сказать большего, но менее набожный (или более решительный) Аристофан отважился открыть тайну тем, кто еще не окончательно ослеплен предрассудками, в своей бессмертной сатире на нисхождение Геракла в Преисподнюю («Лягушки», 340-343). Там мы видим хор «блаженных» (посвященных), Елисейские Поля, прибытие Бахуса (бога Иерофанта) вместе с Гераклом, торжественную встречу с факелами, символы новой Жизни и Вознесения из тьмы человеческого невежества к свету духовного знания — вечной Жизни. В каждом слове этой талантливой сатиры угадывается скрытый смысл, зашифрованный поэтом:

Восстань, уж факелы горят... и ты идешь,

Иаххе, в руке их сжав и ими потрясая,

Звезда взошедшая ночного ритуала.

Все окончательные посвящения всегда происходили ночью. Следовательно, если в древности говорили о ком-то, кому доводилось спускаться в Аид, значит, речь шла о полностью Посвященном. Тем же, кому это утверждение покажется бездоказательным, я могу предложить ответить на один вопрос. Если не на основе вышеизложенной гипотезы, то как еще они могут объяснить смысл нижеследующей фразы из шестой книги «Энеиды» Вергилия? Что еще мог иметь в виду поэт, говоря о старом Анхизе, который, пребывая в Елисейских Полях, советует Энею, своему сыну, отправиться в Италию... чтобы сражаться в Лациуме с народом грубым и варварским, но перед этим «спуститься в Аид» (то есть пройти посвящение).

Благожелательные церковники, по любому поводу посылающие нас в тартар и в нижние сферы, даже не подозревают, какое благопожелание для нас заключают в себе их угрозы и какой святостью должен обладать человек, чтобы быть допущенным в это священное место.

Мистерии существовали не только у язычников. Беллармин (De Eccl. Triumph., lib. 3, cap. 17) сообщает, что ранние христиане, следуя примеру языческих церемоний, установили у себя традицию собираться по ночам в церквях перед своими праздниками и устраивать ночные бодрствования, или «радения». Поначалу эти церемонии проводились с назидательным целомудрием и достохвальной святостью. Но очень скоро эти «собрания» оказались сопряженными с такими моральными злоупотреблениями, что епископы сочли необходимым запретить их. Можно назвать десятки сочинений, в которых говорится о безнравственности языческих религиозных празднеств. Часто цитируется «De Legibus» (II, xv, 37) Цицерона, где он говорит о Диагонде, фиванце, который не нашел иного способа прекратить эти беспорядки во время церемоний, кроме как совсем запретить мистерии. Однако если мы сравним освященные авторитетом столетий и гораздо более древние, чем наша христианская эра, языческие мистерии с христианскими агапэ и прочими ритуалами новой религии, едва родившейся на свет, но уже утверждающей, будто она обладает гораздо большим очистительным влиянием на своих обращенных, то нам останется только пожалеть о ментальной слепоте поборников последней и процитировать для их же блага двустишие Роскоммона, в котором он спрашивает:

Если все так хорошо было поначалу,

Почему же ты пришел к жалкому финалу?

X

Первоначальное христианство, будучи порождением первоначального масонства, тоже имело свою организацию, тайные слова и степени посвящения. «Масонство» — очень древнее явление, хотя сам термин вошел в обиход сравнительно поздно, даже в первые века нашей эры его еще не было. Павел называл себя «мудрым строителем» и действительно был таковым. Древние масоны называли себя различными именами. Большинство александрийских эклектиков, теософов Аммония Саккаса и впоследствии неоплатоников на самом деле были масонами. Все они были связаны обетом молчания, считали себя Братством и имели собственные отличительные знаки. В ряды эклектиков или филалетов входили наиболее ученые и просвещенные люди того времени и даже несколько венценосных особ. Автор «Эклектической философии» говорит:

Их учения разделяли и язычники, и христиане, в Азии и в Европе, так что некоторое время казалось, что все идет к окончательному слиянию религиозных верований. Императоры Александр Север и Юлиан признавали их. Однако их преобладающее влияние на формирование религиозных идей вызвало зависть александрийских христиан... Школа перебралась в Афины и в конце концов была закрыта императором Юстинианом. Ее последователи эмигрировали в Персию, где приобрели множество учеников.

Возможно, читателю покажутся интересными некоторые дополнительные детали. Мы знаем, что Элевсинские мистерии существовали дольше остальных. И если тайные культы малых богов, таких, как куреты, дактили, Адонис или кабиры и даже божества Древнего Египта, были полностью уничтожены жестокой и мстительной рукою бессердечного Феодосия, то расправиться с Элевсинскими мистериями было не так просто. Они действительно были религией человечества и сияли если и не светом своей первозданной чистоты, то, во всяком случае, блеском всего своего древнего великолепия. Потребовалось несколько столетий для их ликвидации, так что окончательно запрещены они были только в 396 году нашей эры. Именно тогда «Строители верхнего, или городского, Храма» вышли на авансцену и энергично принялись обучать своим собственным ритуалам и специфическим догматам нарождающуюся и потому агрессивную и погрязшую в междоусобных склоках церковь. Тройной Sanctus римско-католической мессы есть тройственное S.S.S. ранних масонов, ставшее ныне префиксом в их документах и во «всех письменных balustre, как заглавная буква в слове Salutem, здоровье», — следуя лукавому объяснению ученого масона. «Это троекратное масонское приветствие является наиболее древним из всех, используемых ими» (Рагон).

XI

Однако этим их влияние на христианскую религию не исчерпывается. Во время Элевсинских мистерий вино олицетворяло Бахуса и Цереру, точнее — вино и хлеб, или зерно. Церера, или Деметра, была женским производительным принципом Земли, супругой отца Эфира, или Зевса, а Бахус, сын Зевса-Юпитера, был ее, Земли, проявленным отцом: иными словами, Церера и Бахус были персонификациями Субстанции и Духа, двумя животворящими принципами в Природе и на Земле. Иерофант-Посвятитель символически являлся для претендента перед его последним мистическим откровением хлебом и вином, которые претендент должен был есть и пить в знак того, что дух должен оживить материю, то есть божественная мудрость Высшей Сущности должна войти в его внутреннюю Сущность, или Душу, благодаря тому, что будет дано ему в откровении.

Этот ритуал был воспринят христианской церковью. Иерофант, которого именовали «Отцом», перешел теперь со всеми атрибутами — минус знание — в «отца-священника», отправляющего ныне все то же причастие. Сам Иисус называл себя лозой, а своего «Отца» — земледельцем, а его наказ во время последней Вечери свидетельствует о совершенном знании им символического значения (см. ниже, примечание) хлеба и вина и отождествляет его с древними логосами. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» [Иоан., VI, 54]. «Какие странные слова», — добавляет тот же автор [Иоан., VI, 60]. «Слова [remata, или тайные высказывания], которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» [Иоан., VI, 63]. Так оно и есть; потому что «дух животворит». Более того, remata Иисуса являются подлинными тайными высказываниями Посвященного.

Однако между этим благородным ритуалом, древним, как сама символика, и его позднейшей антропоморфной интерпретацией, ныне известной как пресуществление, пролегла огромная пропасть церковной софистики. Не кажется ли вам, что Его обличение: «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения» (но даже и теперь не позволяете открывать людям тайны гнозиса) — звучит сейчас во сто крат более злободневно, нежели в Его времена? Более того, в этот гнозис вы «сами не вошли и входящим воспрепятствовали», и до сих пор продолжаете препятствовать [Лук., XI, 52]. И это обвинение справедливо не только в отношении современного жречества. Масоны — последователи или, по крайней мере, преемники «Строителей верхнего Храма» мистерий, казалось бы, должны лучше других разбираться в подобных вещах, но и они отвечают насмешками или презрением даже своим собратьям, если они напоминают им об истинном происхождении их движения. Некоторые крупнейшие современные ученые и каббалисты, являющиеся по совместительству масонами, — мы не станем называть их имена — встретили более чем холодный прием со стороны своих братьев. Это старая, очень старая история. Даже Рагон, превосходящий ученостью всех масонов нашего столетия, сокрушается по этому поводу, выражая свое сожаление в следующих словах:

Все древние источники свидетельствуют о том, что посвящения в те времена сопровождались впечатляющим церемониалом и снискали себе вечную славу своими великими истинами и знаниями, которые они распространяли. И все-таки некоторые современные масоны, как правило, не отличающиеся высокой образованностью, спешат объявить шарлатанами всех тех, кто справедливо напоминает им об этих древних церемониях и пытается объяснить их значение! [Cours philosophique et interpretatif des initiations anciennes et modernes, p. 87, note 2 (Paris, 1841).]

XII

Vanitas vanitatum! Ничто не ново под луной. И литании Девы Марии подтверждают это самым убедительным образом. Папа Григорий I установил поклонение Деве Марии, а Халкедонский Собор провозгласил ее матерью Бога. Однако автор литаний даже не потрудился (или ему не хватило ума?) изменить ее прежние, языческие, атрибуты и титулы. И я в состоянии это доказать. В знаменитой литании нет ни одного символа или метафоры, которые не принадлежали бы, помимо Девы Марии, какой-нибудь языческой богине или богиням, коих насчитывается великое множество. Это прежде всего все языческие царицы, девы и матери. Все эти три эпитета применимы к Изиде, Рее, Кибеле, Диане, Люцифере, Люцине, Луне, Теллус, Латоне triformis, Прозерпине, Гекате, Юноне, Весте, Церере, Левкотее, Астарте, небесной Венере и Урании, Alma Venus и т.д., и т.д., и т.д.

Помимо исконного значения троицы (эзотерического — Отец, Мать, Сын), разве эта западная тримурти (три лица) не обозначает в масонском пантеоне «Солнце, Луну и Достопочтенного»? По сути дела, это лишь немного видоизмененные германские и скандинавские Огонь, Солнце и Луна.

Возможно, именно ясное осознание этого факта побудило ученого масона Ж.М.Рагона сформулировать свой символ веры следующим образом:

...Сын — это тот же Гор, сын Озириса и Изиды; он — Солнце, каждый год спасающее мир от бесплодия и повсеместного вымирания рас. [с. 326.]

И тут же он, как ни в чем не бывало, продолжает разговор о посвященных Деве Марии литаниях, храмах, празднествах, мессах и церковных богослужениях, а также о паломничествах, молельнях, якобинцах, францисканцах, весталках, чудесах, обетованных жертвах, нишах, статуях и т.д., и т.д., и т.д.

Де Мальвиль, великий еврейский ученый и переводчик раввинской литературы, отмечает, что евреи наделяли луну всеми теми эпитетами, которые используются в литаниях для прославления Девы. А в литаниях Иисуса он обнаружил все атрибуты Озириса (Вечного Солнца) и Гора (Ежегодного Солнца).

И он убедительно это доказывает.

Mater Christi — это мать Спасителя у древних масонов, являющегося также Солнцем. Египетские hoi polloi утверждали, что младенец Гор, символ великой центральной звезды, был сыном Осирета (Osireth) и Осет (Oseth), души которых вошли после их смерти в Солнце и Луну. У финикийцев Изида стала Астартой, и под этим именем они обожествляли Луну, персонифицированную в образе женщины, голова которой была увенчана двумя рогами — символами первой и последней четверти луны. Астарту изображали обычно в момент осеннего равноденствия, то есть непосредственно после того, как Князь Тьмы убил ее мужа (Солнце) и последний спустился в Аид, поэтому Астарта оплакивает потерю своего супруга, который одновременно был ее сыном, точно так же, как Изида плачет над телом своего мужа, брата и сына (Озириса-Гора). При этом Астарта держит в руке крестообразный жезл, собственно говоря — крест, и стоит, рыдая, на полумесяце. Христианская Дева Мария часто изображается аналогичным образом — стоящей на новой луне в окружении звезд и оплакивающей своего сына juxta crucem lacrymosa dum pendebat filius (См.: Stabat Mater Dolorosa). Так не является ли она законной наследницей Изиды и Астарты, спрашивает автор?

Действительно, вам достаточно лишь повторить текст литании Деве Марии, одобренный римско-католической церковью, чтобы воспроизвести древние заклинания, посвященные Адонае (Венере), матери Адониса, Солнечного бога у множества народов; Милитте (ассирийской Венере), богине природы; Алитат, которую арабы символически изображали в виде двух лунных серпов (рогов), Селене, жене и сестре Гелиоса, Солнечного бога греков; или же Magna Mater, Vas honestissime, purissime, castissime, Универсальной Матери всех Существ, ибо Она есть Мать-Природа.

Поистине, Мария (Мариам) — это Изида Myrionymos, Богиня-Мать, у которой тысяча имен! И как Солнце было Фебом в небесах, Аполлоном на земле и Плутоном в еще более низких сферах (после заката), так и луна в небесах была Фебой, на земле — Дианой (Геей, Латоной, Церерой), а в Аиде становилась Гекатой и Прозерпиной. Так стоит ли удивляться тому, что Марию называют regina virginum — «Царица Дев», и castissima (целомудреннейшая), если даже молитвы, возносимые ей в шестом часу утра и вечера, в точности копируют песнопения «язычников» — неевреев, исполнявшиеся в то же самое время в честь Фебы и Гекаты? Стих из «Литании Девы» stella matutina в точности воспроизводит, как нам говорят, аналогичный стих из языческой литании, посвященной triformis. Собор, осудивший Нестория, впервые назвал Марию «Матерью Бога», mater dei.

В следующем номере мы подробнее расскажем об этой знаменитой «Литании Девы» и полностью раскроем ее происхождение. По ходу изложения будут приведены свидетельства как классических, так и современных авторов, плюс факты из религиозных анналов эзотерической Доктрины. А пока что приведем еще несколько подробностей из истории церковного ритуализма и объясним этимологию некоторых его наиболее священных терминов.

XIII

Для начала несколько слов о собраниях «Строителей верхнего Храма» в раннем христианстве. Рагон ясно указывает на происхождение следующих терминов:

а) «слово “месса” образовано от латинского Messis, “урожай”, откуда, в свою очередь, происходит существительное Messias, “тот, кто собирает урожай”, то есть Христос, Солнце»;

б) слово «ложа», используемое масонами, малообразованными наследниками посвященных, происходит от корня loga (на санскрите — лока), означающего сфера, или мир. По-гречески это logos — слово, или речь, а в полном своем значении — «место, где обсуждаются определенные вещи»;

в) празднования логоса у ранних посвященных масонов превратились в synaxes — «собрания» братьев с молитвами и ритуальным ужином (caena), где приносились только бескровные жертвы — плоды и злаки. Вскоре эти жертвы стали называть hostiae, или чистыми и священными hosties, в противоположность нечистым жертвоприношениям (например военнопленных, hostes, откуда происходит слово hostage, «заложник»). И поскольку в жертву приносились начатки урожая, первые плоды messis’а, то отсюда пошло и слово «месса». Ни один из отцов церкви также не упоминает, в отличие от ряда ученых, о том, что слово месса происходит от еврейского missah (oblatum, приношение), а это значит, что первое объяснение так же правомерно, как и второе. Более полное исследование происхождения и значения слов missa и mizda см. в книге Кинга «Гностики и их наследие» (с. 124 и далее).

Вместо слова synaxis греки использовали иногда другой термин — agyrmos, αγυρμος (скопление людей, собрание). Последний был связан с мистериальным посвящением. Оба слова — synaxis и agyrmos — были забыты христианами, но зато у них осталось и распространилось слово missa, или месса. Теологи предпочитают считать, скрывая при этом подлинную этимологию, что термин messias (Мессия) образован от латинского слова missus (посланник, посланный). Но даже если это так, он по-прежнему применим к Солнцу, ежегодному посланнику, несущему свет и новую жизнь земле и ее порождениям. Еврейский вариант слова Мессия — mashiah (помазанник) — образован от mashah (помазывать) и, следовательно, не согласуется с тем смыслом, который вкладывают в него теологи, и не соответствует ему. Так же маловероятно и происхождение латинской мессы (missa) от другого латинского слова — mittere, missum — «посылать» или «прогонять». Потому что суть и основа церемонии причастия заключается в освящении и жертвоприношении гостии, или hostia (приношения), для чего используется особая облатка (тонкий хлеб, типа лепешки), символизирующая тело Христа в Евхаристии, и эта испеченная из муки облатка является прямым продолжением приношений начатков урожая или злаков. Опять же, первые мессы представляли собой caenas (полдники или ужины), превратившиеся из простого приема пищи у римлян, которые перед обедом «умывались, помазывались и надевали трапезную одежду», в священную трапезу, в память о последней Вечере Христа.

Обращенные евреи апостольских времен устраивали свои synaxes, чтобы читать Евангелия и писать письма (Послания). Св. Юстин (150 г. н.э.) сообщает, что эти торжественные собрания устраивались в день, именуемый солнечным (Sunday dies magnus). В этот день верующие пели псалмы и устраивали «крещение легким ужином с чистой водой и агапэ священного caena с хлебом и вином». Может ли это гибридное производное из языческих римских обедов, возведенных изобретателями церковных догм в ранг священной мистерии, иметь что-либо общее с еврейским Мессией — «тем, кто заставляет себя спускаться в преисподнюю» (или Аид), или с его греческой транслитерацией — Messias? Как утверждает Норк, Иисус «никогда не был помазан ни как первосвященник, ни как царь», и поэтому его титул Мессия не может быть соотнесен с известным еврейским эквивалентом. Тем более что греческое слово «помазанный», или «натертый маслом», — гомеровский термин chris, χρις или chrio, χριω — действительно означает смазывать маслом тело. (См. «Lucifer» за ноябрь, декабрь 1887 и февраль 1888, «Эзотерический характер Евангелия».)

Еще один высокопоставленный масон, автор «Источника Мер», суммирует всю эту многовековую путаницу следующим образом:

...Дело в том, что Мессий было двое: один — заставляющий себя спускаться в преисподнюю ради спасения мира; это солнце, лишенное своих золотых лучей и увенчанное черными лучами (в знак понесенной потери), имеющими вид шипов; другой — торжествующий Мессия, достигший вершины небесного свода, персонифицированный как Лев из колена Иудина. В обоих случаях с ним связан крест... [с. 256].

Во время Ambarvales, празднеств в честь Цереры, Arval (помощник Верховного жреца), облаченный в белые одежды, раскладывал на hostia (жертвенном возвышении) хлебную лепешку, воду и вино, первым пробовал вино для возлияний сам, а затем давал отведать его всем остальным. Дальнейшее жертвоприношение осуществлял сам Верховный жрец. Оно символизировало три царства Природы: растительное царство (хлебная лепешка), минеральное царство (сама жертвенная чаша, или кубок), и покров (похожее на шарф одеяние) Иерофанта, конец которого последний символически набрасывал поверх чаши с жертвенным вином. Этот покров шили из чисто белой шкуры агнца.

Современный жрец повторяет, с точностью до жеста, действия языческого жреца. Он поднимает хлеб и просит освятить его, благословляет воду, которой надлежит быть в кубке, и наливает в него вино, окуривает алтарь и т.д., и т.п., а перед тем как подойти к алтарю, омывает свои пальцы со словами: «Я умою руки свои среди младенцев и окружу алтарь твой, о Господь». А делает он это потому, что точно так же поступал древний языческий жрец, только последний говорил при этом: «Я умываю (очистительной водой) руки мои среди младенцев (полностью посвященных братьев) и окружаю алтарь твой, о великая Богиня» (Церера). Верховный жрец трижды обходил при этом вокруг алтаря, на котором были расставлены приношения, держа высоко над головою кубок, прикрытый сверху краем белоснежной шкуры агнца...

Священное облачение римского папы, покров, «имеет форму шарфа, сотканного из белой шерсти и вышитого пурпурными крестами». А в греческой церкви священник покрывает переброшенным через плечо краем своего покрова потир.

Древний Верховный жрец трижды повторял за время богослужения: «O redemptor mundi» — в честь Аполлона, «Солнца»; mater Salvatoris, посвященное Церере, земле; Virgo paritura — Богине-Деве и т.д.; и произносил семь тройственных поминовений. (Прислушайтесь, о масоны!)

Число три, столь почитаемое в древности, продолжает пользоваться уважением и сейчас, ибо оно проявляется пятикратно во время мессы. Мы видим троекратное повторение introibo, троекратное Kyrie eleison, три mea culpa, три agnus Dei, три Dominus Vobiscum. Подлинно масонская серия! А если мы добавим к этому три et cum spiritu tuo, то христианская месса даст нам все те же семь тройственных поминовений.

Язычество, масонство и теология — вот историческая троица, правящая ныне миром sub rosa. А теперь позвольте нам завершить сей очерк словами масонского приветствия и следующим обращением:

Прославленные сподвижники Хирама Абифа, посвященные и «сыновья вдовы». Царство тьмы быстро рассеивается, но есть еще области, коих не касалась рука ученого, — черные, как египетская ночь. Fratres, sobrii estote et vigilate!

Сноски

---