ПМ (Базюкин), п.10

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Перевод В.В. Базюкина

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 10; раздел: Раздел 2: Философско-теоретические учения (1881-1883 гг.)

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: –
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Симла, Индия

содержание: Представление Махатм о природе Божественного начала. Космический Разум. Материя и движение; разнообразие свойств и состояний материй. Представления Махатм о добре и зле. Религиозный фанатизм как причина многих социальных проблем. Буддийская община. Буддийская философия.

<<   ☰   >>

англ • аноним (88) • Базюкин (10) • Рерих (23) • Самара (57)

Письмо № 10

Заметки К.Х. к написанной Хьюмом “Предварительной главе” под заголовком “Бог”, которая была им задумана как вступление к изложению принципов оккультной философии (в сокращённом виде). Получено в Симле в 1881 году.

Ни наша философия, ни мы сами не верим ни в какое существо по имени “Бог”, тем более в такое, о котором нужно говорить: “Он” да ещё и писать это местоимение с заглавной буквы. Наша философия вполне укладывается в то определение, которое дал ей Гоббс. Прежде всего, это наука о следствиях, познаваемых на основании их причин, а также наука о причинах, познаваемых на основании их следствий. Кроме того, по определению Бэкона, это ещё и наука о вещах, логически выводимых из первоначала, а значит, прежде, чем мы можем допустить наличие подобного начала, мы должны познать его, и до того у нас нет никакого права допускать его даже в качестве возможности.

Что же касается Вашего разъяснения, то оно целиком строится на единственном и чисто условном допущении, которое Вы сделали в Вашем октябрьском письме прошлого года. В ответ Вам было сказано, что наши познания ограничиваются пределами лишь нашей Солнечной системы: следовательно, как философы, желающие и дальше оставаться достойными этого имени, мы не можем ни опровергнуть, ни подтвердить существование того, что Вы определяете как некое верховное, всемогущее и разумное существо, находящееся за пределами нашей Солнечной системы. Но поскольку наличие такого существа не может считаться абсолютной невозможностью, то мы говорим о его крайней маловероятности — если только мы не имеем дело с каким-то нарушением в единообразном действии законов Природы.

При этом, однако, мы самым категоричным образом отвергаем и позицию агностицизма в этом вопросе: как в пределах, так и за пределами Солнечной системы. Наше учение не знает компромиссов: оно либо что-то утверждает, либо отрицает, поскольку проповедует лишь то, что, как ему достоверно известно, является истиной. Следовательно, мы отрицаем существование Бога и как философы, и как буддисты.

Нам известно о существовании планетарных и иных духовных сущностей, но нам так же хорошо известно и то, что в нашей системе нет такого существа, как Бог — будь он хоть личным, хоть безличным. Парабрахман — это не Бог, а абсолютный непреложный закон. Ишвара же — это лишь следствие авидьи и майи, то есть неведения, порождаемого великой иллюзией. Само слово “Бог” было придумано затем, чтобы с его помощью обозначить некую неведомую причину тех следствий, природу которых человек не понимает, но которые либо восхищают, либо устрашают его. А поскольку мы об этом заявляем и можем при этом подтвердить свои слова — о том, что нам достоверно известна эта причина или причины, — то это позволяет нам утверждать, что за этими причинами никакого Бога или богов нет.

Идея Бога — понятие не врождённое, а приобретённое, и с теологами нас объединяет лишь одно: мы срываем покров с беспредельного. Но если все явления, происходящие из бесконечного и беспредельного — пространства, длительности и движения — мы сводим к материальным, естественным, чувственно воспринимаемым и известным (по крайней мере, нам) причинам, то теисты объясняют их духовными, сверхъ-естественными, непостижимыми умом и неизвестными причинами. Тот Бог, которому поклоняются богословы, — это просто-напросто некая воображаемая сила —un loup garou, по выражению Гольбаха, — причём такая сила, которая ещё ни разу не проявила себя [явно и отчётливо]. Главная наша задача — освободить человека от этого ночного кошмара, научить человека ценить добродетель саму по себе и идти по жизни, полагаясь лишь на самого себя и отбросив те костыли, которые вручило ему богословие, — а именно эти костыли на протяжении бесчисленных веков и служили главной причиной почти всех человеческих страданий.

Да, нас можно назвать пантеистами, но агностиками — никогда. Если людям так уж хочется, то, пожалуйста, пусть они и далее принимают за Бога нашу Единую Жизнь — на протяжении вечности никогда не меняющуюся и не имеющую сознания, — пусть и дальше они цепляются ещё и за эту гигантскую фикцию. Но тогда им придётся вслед за Спинозой сказать, что в мире нет ничего иного, кроме одной лишь субстанции: Бога, и только она доступна нашему пониманию, то есть повторить слова, сказанные этим знаменитым, но незадачливым философом в его четырнадцатом Положении: “Praeter Deum {nulla} dari neque concipi potest substantia” — и тем самым признать себя пантеистами . . . И только какой-нибудь богослов, взращённый на понятиях тайны и самой нелепой сверхъестественности, способен вообразить себе, будто некое самосущее существо, которое по необходимости должно быть бесконечным и вездесущим, в самом деле может пребывать за пределами проявленнойбеспредельной вселенной.

Уже само это слово, “бесконечный”, несёт в себе отрицание, исключающее любую идею предела. Но ведь очевидно, что любое существо, если оно самостоятельно и вездесуще, не может быть ограничено чем-либо внешним по отношению к нему самому, да ничего внешнего — даже пустоты, — для него и быть не может, и где же тогда остаётся место для материи? и для проявленной вселенной, пусть даже и небеспредельной? Если задать теисту вопрос: “Что же такое ваш Бог? Он пустота, пространство или материя?”, то в ответ мы услышим: ни то, ни другое, ни третье. Тем не менее, они утверждают, что их Бог пронизывает собой материю, не будучи при этом сам материальным. Когда мы говорим о нашей Единой Жизни, то мы также утверждаем, что она не просто пронизывает собой материю, но является самой эссенцией каждого материального атома, а значит, она не просто сообщается с материей, но обладает также и всеми её свойствами — то есть она материальна, она и есть сама материя.

В прошлом году Вы задавались одним и тем же вопросом: как может разум происходить или эманировать из того, что само не есть разум? Как высокоразумное человечество, венец разумности, может родиться из слепого закона или силы, не обладающих никаким разумом? Но если мы продолжим эту мысль, то и я в свою очередь мог бы спросить у Вас: а если бы абсолютная мудрость представляла собой некое мыслящее, разумное существо, некоего автора и правителя Вселенной, то как тогда она могла бы творить или производить на свет людей, страдающих врождённой идиотией, а также лишённых способности к логическому рассуждению животных и всё остальное “творение”? Как же так? — спрашивает Кларк, рассматривая доказательства существования Божества. “Если Бог создал глаза, то разве и сам он не должен уметь видеть? Если Бог создал уши, то разве и сам он не должен уметь слышать?” Однако, рассуждая подобным образом, придётся признать, что сотворивший идиота Бог и сам является идиотом и что создавший такое множество неразумных существ, столько физических и нравственных чудовищ Бог и сам должен быть неразумным существом . . .

. . . Мы не являемся адвайтистами, но наше учение о единой жизни идентично учению адвайты в том, что оно говорит о Парабрахмане. И ни один прошедший настоящую философскую подготовку адвайтист никогда не назовёт себя агностиком, поскольку знает, что он сам и есть Парабрахман и во всех отношениях он тождествен универсальной жизни и душе — макрокосм есть микрокосм, и он знает, что нет никакого Бога, кроме него самого, и не может быть никакого творца, который не являлся бы существом. Обретя гносис, мы уже не можем отвернуться от него и превратиться в агностиков.

. . . Если предположить, будто даже наивысшие дхьян-коганы способны поддаваться иллюзии и заблуждаться, то в этом случае мы, по сути дела, утратили бы ясное представление о том, что является реальным, а что нет, и тогда оккультные науки оказались бы столь же великой химерой, как и этот Бог. Если нелепо отрицать существование чего-либо, о чём мы не знаем ничего, то ещё более странным было бы приписывать ему какие-то неизвестные нам законы.

С точки зрения логики, описывая признаки “ничто”, мы можем уверенно использовать одни только отрицательные выражения и не можем ничего утверждать с достоверностью. Следовательно, говорить о ничто как о чём-то конечном или бесконечном означало бы впадать в терминологическое противоречие. И, тем не менее, по утверждениям теологов, “Бог, будучи самосущим существом, является существом наипростейшим, неизменным, нетленным; он не имеет частей, фигуры, движения, неспособен к делению и не обладает ни одним из подобных свойств, которые мы обнаруживаем у материи. Ибо все подобные вещи уже по самой своей идее с очевидностью и необходимостью предполагают конечность и ни в какой мере не совместимы с совершенной бесконечностью”.

Следовательно, тот Бог, который предлагается для поклонения в XIX веке, не имеет ни одного качества, которое был бы способен так или иначе оценить человеческий ум. Что это как не существо, любому суждению о котором можно тут же противопоставить любое другое? Их же собственная Библия, их же собственное Откровение опровергают все те нравственные критерии, которыми они щедро награждают его, — если только не признать, что те качества, которые они именуют совершенствами, на самом-то деле представляют собой не что иное, как несовершенства, отвратительные пороки и беспощадную лютость, если посмотреть на них глазами разума и здравого смысла любого другого человека. Да ни один человек, пожелай он прочитать наши, буддийские, священные писания, рассчитанные на погрязшие в суевериях массы, никогда не встретит в них ни строчки с описанием столь мстительного, несправедливого, столь жестокого и бестолкового демона, как тот небесный тиран, которому христиане раболепно воздают столь безудержную хвалу, а теологи одаривают такими совершенствами, которые опровергает их же собственная Библия на каждой своей странице. Воистину, ваша теология сотворила своего Бога лишь затем, чтобы изничтожить его по частям. Ваша церковь — это тот же мифический Сатурн, производивший на свет своих детей лишь затем, чтобы их пожрать.

(О Мировом Уме) — Любая новая идея требует для себя подкрепления в виде нескольких рассуждений и аргументов. Нас, к примеру, наверняка будут упрекать за следующие утверждения, которые, на первый взгляд, могут заключать в себе противоречие.

(1) Мы отрицаем возможность существования некоего мыслящего и обладающего сознанием Бога на том основании, что этот Бог должен в таком случае либо обладать качествами, иметь ограниченную природу и претерпевать изменения, то есть не быть бесконечным, либо

(2) если его изображают нам в виде некоего вечного, неизменного и независимого существа, не имеющего в себе ни одной частицы материи, то в этом случае, говорим мы, он является не существом, а неизменным и слепо действующим принципом, законом. Однако, скажут нам, мы верим в существование дхьянов, то есть “планетариев” (именуемых также “духами”), и наделяем их каким-то мировым умом. Это утверждение требует пояснения.

Вкратце наши доводы сводятся к следующему:

(1) Мы отвергаем как нелепое предположение о том, что во вселенной — какой бы беспредельной и вечной она ни была — могут быть два бесконечных, вечных и вездесущих начала.

(2) Мы знаем, что материя является вечной, то есть она не имеет начала,

(а) поскольку материя есть сама Природа;

(б) поскольку то, что не может уничтожать самоё себя и является неразрушимым, по необходимости должно существовать — а значит, она не могла возникнуть и не может перестать существовать;

(в) поскольку и весь опыт, накопленный на протяжении бессчётных веков, и опыт точной науки показывают нам, что материя (или природа) действует благодаря присущей ей особой энергии, и в ней нет ни одного атома, который хотя бы мгновение находился в состоянии абсолютного покоя, а значит, материя должна была существовать всегда — то есть материал её постоянно изменяет свою форму, сочетания и свойства, но при этом принципы её, или элементы, остаются абсолютно неразрушимыми.

(3) Что же касается Бога, то мы не можем считать его ни вечным, ни бесконечным, ни даже самосущим, поскольку никто никогда не видел его (или этого “оно”) — если только не рассматривать его или это “оно” как саму эссенцию или природу этой беспредельной вечной материи, как её энергию и движение. Мы отказываемся допускать возможность существования такого существа или такого начала, о котором мы не знаем абсолютно ничего, поскольку

(а) для него не остаётся никакого места в мире той материи, неоспоримые свойства и качества которой мы основательно изучили;

(б) если он или “оно” является всего лишь частью этой материи, то было бы смехотворным утверждать, будто он может выступать двигателем или правителем того, несамостоятельной частью чего он является;

(в) если нам говорят, будто Бог есть самосущий чистый дух, не зависящий от материи, — то есть внекосмическое божество — на это мы отвечаем: даже допустив возможность столь невозможной вещи, как его существование, мы всё-таки полагаем, что совершенно нематериальный дух не может ни являться разумным и обладающим сознанием правителем, ни обладать каким-либо из свойств, приписываемых ему теологией, и, следовательно, подобный Бог опять-таки превращается в не что иное, как в слепую силу.

Тот разум, который мы встречаем в наших дхьян-коганах, представляет собой способность, присущую лишь живым или одушевлённым существам — сколь бы неосязаемым или, скорее, невидимым ни был материал, составляющий их организмы. В качестве своего необходимого условия разумность предполагает способность мыслить, но для того, чтобы мыслить, необходимо иметь идеи, а идеи предполагают наличие чувств, то есть физического материала, но как что-то материальное может принадлежать чистому духу? Если нам возразят, сказав, что мысль не может являться свойством материи, то мы попросим объяснить: а по какой-такой причине? Для того чтобы мы согласились с подобным предположением, нам необходимо получить неопровержимое доказательство. А теологу мы могли бы задать следующий вопрос: что же могло помешать его Богу — коль скоро он считается творцом всего сущего — наделить материю способностью мыслить? Услышав же в ответ, что, очевидно, Он просто не пожелал этого делать, что это одновременно и тайна, и совершенно невозможная вещь, мы настойчиво попросим его всё-таки объяснить нам, почему дух или мысль Божья произвести и сотворить материю может, а материя произвести дух и мысль не может?

Мы отнюдь не падаем ниц в слепом преклонении перед тайной природы ума — ибо эту загадку мы разгадали уже много веков тому назад. С презрением отвергая теорию теистов, мы точно так же отвергаем и механистическую теорию, по которой различные состояния сознания возникают, благодаря особому расположению молекул в головном мозге. Впрочем, со столь же малым почтением относимся мы и к этой другой гипотезе, по которой молекулярное движение возникает, благодаря сознанию.

Так во что же тогда верим мы сами? А верим мы на самом деле в многажды осмеянный флогистон (см. статью “What is force and what is matter?” [“Что такое сила и что такое материя?”], опубликованную в сентябрьском номере журнала “Theosophist” за этот год), а также в то, что некоторые натурфилософы определяли термином nisus — никогда не прекращающееся, хотя и совершенно незаметное (для обычных органов чувств), движение или усилия, которыми одно тело воздействует на другое — пульсация инертной материи, её жизнь. Тела “планетарных духов” состоят из того, что Пристли и другие называли флогистоном, но мы имеем другое наименование для этой эссенции, находящейся в своём наивысшем, седьмом, состоянии и образующей ту материю, из которой и состоят организмы самых высоких и самых чистых дхьянов. Когда же она находится в своей низшей и самой плотной форме (но всё ещё настолько неосязаемой, что наука называет её энергией или силой), она служит внешним покровом для “планетарных духов” первого, то есть самого низшего разряда.

Иными словами, мы верим в одну лишь материю — в материю как видимую природу и в материю, которая в своей невидимости подобна невидимому, вездесущему и всемогущему Протею, находящемуся в непрерывном движении, которое и составляет её жизнь. Эту-то материю и черпает из самой себя Природа, ибо она есть единое огромное целое, вне которого не может существовать ничто. В самом деле, как правильно утверждает Бильфингер, “движение есть такой способ существования, который по необходимости вытекает из сущности (эссенции) материи; эта материя приводится в движение присущими ей особыми энергиями, и её движение целиком обязано заложенной в ней самой силе, а разнообразие форм движения и возникающих в результате этого явлений происходит из всего многообразия свойств, качеств и сочетаний, изначально заложенных в первоматерии“, из которой целиком и собрана природа и о которой ваша наука знает ещё меньше, чем знает какой-нибудь погонщик яков в Тибете о метафизике Канта.

Итак, существование материи — это факт номер один. Существование движения — это факт номер два, а их самосущность, вечность или неуничтожимость — это факт номер три. Что же касается представления о чистом духе как о неком существе или форме существования — называйте это как хотите — то такое представление является химерой, гигантской нелепостью.

Наши взгляды на природу зла. — Зла как такового, как отдельной сущности не существует, оно — не что иное, как отсутствие блага и может существовать лишь для того, кто оказывается его жертвой. Оно порождается двумя причинами и, как и благо, не выступает самостоятельной причиной в Природе. У Природы нет ни доброты, ни злобы, она подчиняется лишь неизменным законам и тогда, когда ниспосылает жизнь и радость, и когда шлёт страдания [и] смерть, разрушая то, что сама же и создаёт. На любой яд у Природы есть своё противоядие, а её законы восполняют любое страдание. Съеденная птицей бабочка превращается в эту птицу, а любая пичуга, убитая каким-нибудь животным, переходит в более высокую форму бытия. Таковы слепой закон необходимости и вечная целесообразность вещей, и потому их нельзя назвать злом, изначально присущим Природе.

Подлинное же зло проистекает из человеческого разума, и главный его рассадник — это рассудок человека, отрывающего себя от Природы. Человечество — вот что, таким образом, является единственным источником истинного зла. Зло есть карикатура на благо, детище себялюбия и алчности. Задумайтесь над этим, и вы обнаружите, что, за исключением смерти [естественной], — которая есть не зло, а необходимый закон, — и [смерти в результате] несчастных случаев, — что всегда найдёт своё воздаяние в будущей жизни, — источником любого зла, большого и малого, являются человеческие поступки, сам человек, разум которого превращает его в единственного свободно действующего субъекта в Природе. Не природа порождает болезни, а сам человек. Та задача и тот удел, что отводились ему в экономии природы, предусматривали для него лишь естественную смерть при наступлении старости. Если исключить фактор несчастных случаев, то мы увидим, что ни один дикарь и ни одно дикое (то есть живущее на воле) животное не умирают от болезней.

Питание, половые отношения, утоление жажды — всё это естественные жизненные потребности, однако излишества в их удовлетворении вызывают болезни, бедствия, страдания — как умственные, так и физические, —а последние передаются уже в виде величайших зол последующим поколениям, потомству самих виновников. Честолюбие, желание обеспечить наших родных и близких счастливой жизнью и комфортом за счёт достигнутых нами почестей и богатств, — это вполне похвальные человеческие чувства, но если они превращают человека в тщеславного и жестокого тирана, в скупца, в самовлюблённого эгоиста, то тогда они приносят несказанные несчастья всем, кто их окружает — это касается как целых народов, так и индивидов. То есть всё это: и пища, и богатство, и честолюбие и тысяча других вещей — всего здесь и не перечислишь — превращается в источник и причину зла как за счёт своего переизбытка, так и вследствие своего дефицита. Если Вы чревоугодник, распутник или тиран, то Вы начинаете порождать болезни, человеческие страдания и несчастья. Если же Вы лишены всего этого и вынуждены голодать, то Вас начинают презирать, смотреть на вас как на пустое место, и большинство человеческого стада, то есть Ваши же соплеменники, будут причинять Вам страдания до самой вашей смерти. А значит, винить в этом нужно вовсе не природу и не какое-то вымышленное Божество, а именно человеческую природу, исподличавшуюся вследствие себялюбия.

Хорошенько подумайте над этими словами; поразмыслите над каждой причиной зла, какая только придёт Вам на ум, и постарайтесь шаг за шагом дойти до истинного его источника, и тогда считайте, что проблему зла Вы уже на одну треть решили. А теперь, сделав необходимую оговорку в отношении тех видов зла, которые являются естественными и которых невозможно избежать, — причём они столь немногочисленны, что я готов бросить перчатку метафизикам Запада, в массе своей привыкших называть их злом и связывать напрямую с той или иной самостоятельной причиной, — я хочу указать Вам на важнейшую, главную причину, ответственную почти за две трети всех случаев, когда человечество становилось жертвой зла с тех пор, как эта причина набрала силу. Это — религия, в каких бы формах и у каких бы народов она ни существовала. Это — каста духовенства, священников и церквей, и именно в этих иллюзиях, которые человек воспринимает как святыни, ему и следует искать источник тех многих зол, которые лежат тяжким проклятием на человечестве и почти уже переполнили чашу людского терпения.

Невежество сотворило богов, а хитрость тут же воспользовалась подвернувшимся случаем. Взгляните на Индию, взгляните на христианство и ислам, на иудаизм и фетишизм. Это именно церковнослужители ловко вселили в человека ужас перед богами, это именно религия делает из него столь ярого ревнителя веры, эгоцентричного фанатика, ненавидящего всё человечество, кроме членов своей собственный секты, и от этого он не становится ни чуть лучше, ни чуть нравственнее. Это именно вера в Бога и в богов держит две трети человечества в рабстве у горстки мошенников, лишь делающих вид, будто и в самом деле радеют о его спасении. Разве не готов человек в любую минуту совершить какое угодно зло, если сказать ему, будто этого требует его бог или боги? — добровольная жертва придуманного бога и презренный раб ловкачей-служителей этого бога. Ирландский, итальянский или славянский крестьянин готов голодать сам и обречь на голод и холод всю свою семью, но будет смиренно кормить-одевать своего падре или батюшку. Две тысячи лет Индия стонала под бременем этой касты, и лишь одни брамины могли снимать жирные сливки с богатств этой страны, а сегодня приверженцы Христа и Магомета режут друг другу глотки во имя и во славу торжества собственных мифов: одни — одного, а другие — другого. Запомните: счёт бедствий людских не уменьшится ни на йоту до того самого дня, пока во имя Истины, морали и всемирной любви к человеку лучшая часть человечества не разрушит наконец алтари своих ложных богов.

А если Вам станут возражать, говоря, что и у нас есть свои храмы, и у нас есть свои священники и ламы наши также живут на подаяния, . . . то объясните им, что между всем вышеперечисленным и их соответствующими аналогами на Западе нет ничего общего, кроме одного — их названий. Так, в наших храмах не молятся ни богу, ни богам, а лишь славят трижды священную память о Величайшем — как о самом святом человеке, когда-либо жившем в нашем мире. Если наши ламы отправляются почтить братство бхикшу, учреждённое самим нашим благословенным учителем, то в пути они питаются только за счёт мирян. С другой стороны, заботу о мирянах и об их пропитании — а число их может быть и пять человек, и двадцать пять тысяч — берёт на себя сангха (братство монахов-лам), монастырь, обеспечивающий всем необходимым нищих, больных и обездоленных. Наши ламы никогда не берут деньги — только пищу, а в этих самых храмах людям как раз объясняют и внушают верные представления о происхождении зла. Там их учат четырём благородным истинам (арья сакка), а знание цепи причинности (двенадцати нидан) подсказывает им решение вопроса о происхождении и уничтожении страдания.

Прочитайте “Махаваггу” и попытайтесь не предвзятым западным умом, а духом интуиции и истины понять слова, сказанные Полностью Просветлённым в Первой Кхандхаке. Позвольте мне перевести для вас его слова.

"В те времена, когда Благословенный Будда находился ещё в Урувеле на берегу реки Неровигары, пребывая в покое под деревом мудрости Боддхи после того, как стал Самбуддой, под конец седьмого дня он сосредоточил свой ум на размышлении о цепи причинности и произнёс следующие слова: “Неведение порождает самкхары, которые имеют тройственную природу — производные тела, речи и мысли. Самкхары же порождают сознание, сознание — имена и формы, а те порождают шесть областей (из шести чувств лишь седьмое принадлежит одним только просветлённым); из этого ощущения возникает связь, а она порождает жажду (или желание, каму, танху), из жажды рождаются привязанность, существование, рождение, старость, а также смерть, горе, стенание, страдание, уныние и отчаяние. Опять же — разрушением неведения разрушаются самкхары, а также разрушаются их сознание, имена и формы, шесть областей, связь, ощущение, жажда, привязанность (самость), существование, рождение, старость, смерть, горе, стенание, страдание уныние и отчаяние. Так прекращается вся совокупность страдания”.

Познав это, Благословенный произнёс следующие священные слова:

“Когда медитирующему бикшу проясняется истинная природа вещей, тогда улетучиваются все его сомнения, ибо тогда познаёт он, какова эта природа и какова её причина. От неведения происходят все виды зла. Ведение же кладёт конец всем несчастьям, . . . и тогда медитирующий брахман способен рассеять воинства Мары, подобно солнцу, озаряющему небосвод”.

Под медитацией здесь следует понимать сверхчеловеческие (но не сверхъестественные) качества, то есть состояние архата, владеющего наивысшей из всех его духовных способностей.

Копия выполнена А.П.С. в Симле, 28 сентября 1882 г.

Приложение к Письму № 10

Что есть электричество: материя или сила?

ТЕОСОФ

В чрезвычайно интересном и содержательном сообщении, с которым выступил председатель-основатель Теософского общества, полковник Олкотт, в Мадрасе 26 апреля 1882 года, этот учёный глава Общества, говоря о материи, заявил, что электричество является материей — такой же, как воздух и вода.

Приведу здесь собственные его слова:

“Итак, я возвращаюсь к тому же самому вопросу: так что же это такое [электричество — перев.], материя или что-то ещё? Я утверждаю, что это материя плюс кое-что ещё. А теперь давайте на минутку остановимся и поразмыслим над тем, что же такое материя. Люди, приученные мыслить поверхностно — а к этой категории мы должны отнести и вчерашних студентов колледжей, сегодня увенчанных пышными учёными званиями — склонны связывать идею материальности со свойствами плотности, зримости и весомости. Но это же никуда не годится! Воздух, которым мы дышим, незрим, и, однако это материя, и такие его эквиваленты, как кислород, водород (?), азот и углекислота имеют атомарную структуру, вполне весомы и обнаружимы с помощью анализа. Электричество просто так не увидишь, для этого необходимы особые условия, но, тем не менее, это материя. Тот мировой эфир, о котором пишет наука, никто никогда не видел, однако это — материя, только находящаяся в чрезвычайно разрежённом состоянии. А возьмите всем знакомые формы воды и посмотрите, как стремительно они взбегают по шкале плотности, достигая такой точки разрежённости, за которой целиком исчезают из цепких рук науки: сначала твёрдый, как камень, лёд; затем это растаявший лёд; далее, конденсированный пар; сверхнагретый и невидимый пар; электричество (?) и … вот он уже покидает мир следствий и попадает в мир причин!”

Те всем знакомые примеры с воздухом, водой и мировым эфиром, которые полковник привёл для иллюстрации материальности, слишком хорошо известны, и никто никогда не станет их опровергать, но то, каким образом он распространяет идею материальности на электричество, остаётся за гранью понимания. Если взять его собственное определение материи — “атомарная, весомая и обнаружимая” — то я не могу понять, как его материальное электричество сможет удовлетворять этим критериям. Более подробно я скажу об этом позже, когда остановлюсь на различии между силой и материей.

Электричество, как свидетельствуют теории последних лет, представляет собой силу, а вовсе не материю. По этому поводу в Европе существует полное согласие между лучшими умами и лучшими авторами посвящённых физике сочинений. Один из глубочайших философов-материалистов нашего века, профессор Тиндаль, касаясь вопроса о материи и силе, пишет:

“Многолетние размышления и эксперименты привели философов к заключению, что материя образована из атомов, а те — в одиночку или в сочетании с другими атомами — выстраивают и весь материальный мир. Например, воздух, которым мы дышим, в основном представляет собой механическую смесь атомов кислорода и азота. Вода, которую мы пьём, также состоит из кислорода и водорода. Однако от воздуха она отличается тем, что представляет собой уже не механическую смесь кислорода с водородом, а химическое соединение. Атомы кислорода и атомы водорода проявляют по отношению друг к другу столь огромную силу притяжения, что, оказавшись достаточно близко один от другого, они с почти невероятной силой стремятся соединиться вместе, образуя тем самым химическое соединение. Однако какой бы мощной ни была сила, скрепляющая их между собой, у нас имеется средство, позволяющее нам оторвать их друг от друга, и фактор воздействия, который помогает нам этого добиться, заслуживает того, чтобы на нём остановиться здесь чуть подробнее”.

И далее автор переходит к описанию того, как формируется эта сила, которую он и называет электричеством. Таким образом, профессор Тиндаль ясно показывает, что материя — далеко не то же самое, что и сила.

Опять-таки в главе “Научный материализм” профессор Тиндаль пишет:

“Те формы минералов, которые образуются в результате игры противоположно заряженных сил, отличаются разнообразием и проявляют различные степени сложности. Для исследования их молекулярной структуры деятели науки пользуются всеми доступными средствами. В своих изысканиях они для этого применяют такие факторы воздействия (agents), как свет, теплота, магнетизм, электричество и звук”.

Как демонстрируют самые последние исследования в области современной физики, философы признали существование некоего фактора воздействия, который они называют либо силой, либо энергией и считают целый ряд физических сил — таких, как свет, звук, теплота, магнетизм и электричество — не чем иным, как различными проявлениями одной и той же силы.

Профессор Бальфур Стюарт считает электричество одним из проявлений энергии.

Профессор Гано определяет электричество как чисто физический фактор воздействия (agent).

Профессор Миллер называет его сложной или многосоставной силой.

Сила, энергия и физический фактор — всё это лишь различные слова, выражающие одну и ту же идею. Таким образом, мы видим, что деятели современной науки достигли согласия в этом вопросе, признав, что электричество является силой. А теперь давайте сделаем ещё один шаг вперёд и посмотрим, синонимичны ли термины материя и сила. Иными словами, является ли материя силой, а сила материей.

Из приведённых выше цитат мы видим, что, согласно утверждению профессора Тиндаля, материя сложена из атомов, а то, что удерживает эти атомы вместе или отрывает их друг от друга, является силой. А значит, материя и сила — не одно и то же. Поскольку материя состоит из атомов, она должна быть весомой — с этим полковник Олкотт согласен. Можно экспериментально доказать, что и воздух, которым мы дышим, и вода, которую пьём, обладают определённым весом. Можно также доказать наличие определённого веса у пребывающего в состоянии крайней разрежённости мирового эфира, о котором пишет наука.

Но распространяется ли этот критерий и на силу? Наука может экспериментально доказать, что в какой бы форме сила себя ни проявляла — в виде ли света, звука, теплоты, магнетизма или электричества — она не обладает весом.

Свет, по последним данным теоретической науки, является следствием волнообразного движения или вибраций некой пластичной среды — эфира, находящегося в невообразимо разрежённом состоянии и заполняющего собою всё пространство. Науке пока неизвестен ни один прибор, с помощью которого можно было бы практически взвесить луч света. Если мы пропустим несколько лучей света через линзу или призму, от этого свет ничуть не прибавит в весе.

Теплота представляет собой вибрацию атома тела. Можем ли мы взвесить теплоту? Думаю, что нет. Об эксперименте с пушечным ядром (ball experiment) знает любой новичок в науке.

Магнетизм, или электричество, именуется противоположно заряженными силами (polar forces).

При постоянном намагничивании бруска из мягкого железа последний ничуть не набирает в весе. Точно также не наблюдается увеличения веса у заряженной электричеством лейденской банки и у платиновой проволоки, закреплённой на двух полюсах гальванической батареи — проволока раскалится докрасна при пропускании по ней электричества, но увеличения её веса не произойдёт.

Кто-то может сказать, что современная наука просто не располагает техническими средствами, необходимыми для подобного взвешивания. На это мы можем дать очень простой ответ: на химических весах сегодня можно взвесить даже мельчайшие тела, а значит, и нет никаких оснований полагать, что указанные факторы, или агенты, которые могут быть продемонстрированы во всей наглядности и подвергнуты точному анализу, учёные не могли бы взвесить на подобных весах, если бы эти агенты обладали хоть каким-нибудь весом.

Может показаться, будто приведённые мною аргументы имеют целью уйти от обсуждаемого вопроса.

Поэтому подчеркнём ещё раз: все перечисленные проявления силы отличаются отсутствием у них веса, они невесомы. Материя же весома, а значит, все эти проявления не могут быть материей: иными словами, сила не есть материя. Электричество было выше охарактеризовано нами как сила, а следовательно, оно не является материей. Почему же тогда электричество именуется материей и приводится в качестве примера материальности наряду с воздухом и водой?

Нам представляется желательным, чтобы как чисто научный вопрос данная проблема стала предметом отдельной дискуссии на эту тему, и журнал The Theosophist мог бы помочь делу науки, опубликовав это письмо и попросив высказаться о нём всех тех, включая полковника Олкотта, кто утверждает, будто электричество представляет собой материю, а не силу.

Барода, 19 июля 1882 г.

Что такое материя и что такое сила?

(Ответ) ДРУГОЙ ТЕОСОФ

Как “чисто научный вопрос”, — который должен был бы решаться в строгих рамках современной материалистической науки, — проблема эта не может пока служить предметом для каких бы то ни было “дискуссий на эту тему”, ибо никакие “дискуссии”, при всей их “желательности”, ни к чему полезному в конечном счёте пока не приведут. Во-первых, потому, что наука сегодня ограничена рамками исключительно физических аспектов проблемы сохранения энергии, или взаимодействия сил. А во-вторых, невзирая на то, что сама же наука откровенно расписывается в своём полном незнании первопричин вещей — а об этом говорит и сам тон статьи, написанной нашим критиком, — я сомневаюсь, что автор статьи согласится признать совершенную несостоятельность некоторых научных терминов, утверждённых мудрейшими “двиджа” (“дважды рождёнными”) из Королевского общества и послушно, без долгих рассуждений, принятых на вооружение их почитателями.

В наш век — век торжества свободы мысли и заигрывания с дешёвыми парадоксами — в учёном мире воцарился дух сектантства, и наука стала проявлять ещё больше нетерпимости (хотя куда уж больше!), чем даже теология. Таким образом, единственная позиция, которую изучающий эзотерическую философию человек может уверенно занять в дискуссии с (очевидным) поборником точной науки, — это бить оппонента его же собственным оружием, не отступая ни на шаг перед ним. Именно это я и предлагаю сейчас сделать.

На первый взгляд, в статье “Что есть электричество: материя или сила?” как будто не так-то уж много и спорного. Всё, что мы обнаруживаем в ней, — тот знак вопроса, который скромно помещён в скобки после слова “водород” при перечислении эквивалентов “воздуха, которым мы дышим”, а также сформулированный в самом заголовке статьи вопрос, казалось бы, уже давно получивший ответ, судя по ряду цитат из авторитетных научных источников, в которых авторам угодно именовать электричество “силой”.

Но так дело обстоит лишь “на первый взгляд”. Даже и не слишком глубоко погружаясь в содержание статьи нашего любителя вопросительных знаков, можно легко заметить, что она затрагивает гораздо более важный для теософов вопрос, чем это может показаться вначале. И сводится он ни больше, ни меньше, как к следующему: “А не является ли председатель Общества, числящего в своём составе самых блестящих учёных и интеллектуалов Европы и Америки, обыкновенным невеждой, не знающим — или давно позабывшим — то, что известно любому школьнику младших классов?” Сделанный намёк слишком серьёзен, а потому заслуживает столь же серьёзного ответа.

Нужно ли говорить, что ни один разумный человек, лично знакомый с председателем Общества, не стал бы и времени своего тратить на доказательство того, что полковник Олкотт не может не знать всех тех вещей, которые известны любому школяру, а именно: что воздух, этот газообразный флюид, в котором мы живём и которым дышим, состоит главным образом из двух газов — кислорода и азота, находящихся в состоянии механической смеси? И для подтверждения этого факта не нужен никакой профессор Тиндаль. А значит, эта издёвка, которая звучит в поставленном вопросительном знаке, — вполне естественная, выйди эта статья из-под пера нашего противника, — способна, естественно, изумить любого теософа, узнающего, что она исходит от своего же собрата по Обществу.

В Обществе вряд ли найдётся человек, которому было бы неизвестно, что “председатель-основатель Теософского общества” никогда не брал на себя смелость выступать с лекциями на специальные темы, относящиеся к сферам физических наук, — то есть на темы, находящиеся в компетенции физиков и химиков. Но “просвещённый председатель” никогда не брал на себя и обязательства неуклонно следовать терминологии, признанной исключительно среди членов Королевского общества. Как интерпретатор и приверженец оккультных наук он с полным правом может пользоваться особой фразеологией, общепринятой у древних философов. Кажется просто нелепым, что здесь приходится разъяснять самоочевидные вещи: что перечисленные в лекции эквиваленты “воздуха, которым мы дышим” относятся вовсе не к сугубо атмосферному воздуху — ибо в этом случае он, вероятно, назвал бы их “химическими компонентами” или “составляющими элементами”, — а к атмосфере в целом как к одному из признаваемых оккультной философией пяти первоэлементов, состоящему из многочисленных и разнообразных газов.

Чтобы было понятнее, по какому праву мы считаем необходимым для себя возражать против ряда безосновательных утверждений, сделанных современной наукой, и почему мы предпочитаем придерживаться своих собственных взглядов, я позволю себе сделать небольшое отступление и напомню нашим критикам несколько бесспорных моментов.

Да, современной науке было угодно поделить и затем подразделить всю атмосферу на целую армию элементов и присвоить им это название для собственного удобства. Но одно лишь это обстоятельство ещё не может служить достаточно веским основанием для того, чтобы и оккультисты согласились с этой терминологией. Науке пока так и не удалось разложить ни одно из того множества простых тел, которые по какой-то причине получили название “элементарных веществ” — и, видимо, потерпев в этом неудачу, она и назвала их “элементарными”. Возможно, со временем науке больше повезёт в этом направлении, и она признает свою ошибку, а может, здесь ей не добиться успеха никогда — как бы то ни было, мы, оккультисты, считаем себя вправе по-прежнему утверждать, что эти самые “изначальные” элементы следует именовать как угодно, но только не так, как они именуются сейчас. При всём нашем уважении к деятелям науки мы не считаем ни в малейшей степени оправданным применять термины “элемент” и “элементарный” в отношении тех неразложимых материальных атомов и молекул, о которых они не знают ничего. Это всё равно, как если бы Королевское общество договорилось между собой каждую звезду называть “Космосом” на том лишь основании, что каждая звезда якобы представляет собой отдельный мир, аналогичный нашей собственной планете, а затем они принялись бы высмеивать невежество древних, знавших лишь один Космос — безграничный и бесконечный универсум!

Впрочем, наука и сама сегодня признаёт, что слова “элемент” и “элементарный” как термины обретают смысл лишь в том случае, когда применяются по отношению к первоначалам — то есть к тем самосущим эссенциям, из которых и образовалась вселенная. И в этой связи она замечает, что “экспериментальная наука занимается построением закономерных выводов лишь из наблюдаемых фактов и имеет дело лишь с такими эссенциями, которые она в состоянии воспринимать посредством зрения, запаха и вкуса”. По словам профессора Дж.П. Кука, “всё остальное наука оставляет на усмотрение метафизиков” (New Chemistry, 1877). Однако за этим суровым pronunciamento, свидетельствующем об отказе учёных мужей принимать что-либо на веру, тут же следует крайне любопытное признание, сделанное тем же автором. “Я допускаю, что вся наша теория может оказаться неверна,“ — говорит он, — “и, возможно, никаких молекул нет вообще (!). . . В качестве своего фундаментального постулата новая химия допускает реальность существования магнитуд, которые мы называем молекулами, но это — всего-навсего постулат”.

Слова эти заставляют нас заподозрить, что и в точной науке химии —как и в трансцендентальной метафизике — также требуется слепо принимать что-то на веру. Примите этот её постулат — и сделанные ею выводы тут же превратят её в точную науку, отбросьте его — и “точная наука” затрещит по всем швам! А значит, в этом отношении физика ни в чём не превосходит психологии, и оккультисты могут менее всего опасаться громов и молний со стороны своих точнейших соперников. И те, и другие, скажем так, в равном положении. Деля свои молекулы всё больше и больше, химики продвинулись дальше физиков, но и они не могут сделать большего — как и физики, они лишь экспериментируют с отдельными молекулами. Напомним, что ни первым, ни вторым пока ещё ни разу не доводилось даже наблюдать отдельную молекулу.

Но невзирая на всё это и даже гордясь тем, что ничего не принимают на веру, они, тем не менее, всё-таки признаются, что в ходе подразделения молекул на всё более мелкие части те нередко исчезают из их поля зрения — правда, тут же оговариваясь, что “могут различать их умозрительно” [с. 89]. Но ведь в этом случае они поступают ровно так же, как поступают и оккультисты, и алхимики, и Адепты! Если они способны наблюдать этот процесс с помощью “ума”, то Адепты не скрывают, что также пользуются умом — правда, не только физическим, но и духовным — с такой же лёгкостью наблюдая процесс делимости ad infinitum как раз тех самых “тел”, которые их пользующиеся точными методами оппоненты предпочитают именовать “элементарными”.

В свете всего вышесказанного я утверждаю, что председатель Теософского общества имел полное право прибегнуть к языку оккультистов, предпочтя его терминологии современной науки. Впрочем, даже согласись мы в том, что эти “эквиваленты”, о которых у нас идёт речь, относятся просто к воздуху, которым мы дышим, в его строго научном определении, то и в этом случае я отказываюсь понимать, почему лектор не мог бы в числе прочих газов назвать и “водород”. Дело в том, что, хотя воздух и состоит, строго говоря, из двух только газов, но наряду с последними в нём всегда присутствует и известная доля углекислого газа, а также водяного пара. А коль скоро присутствует последний, то как в этом случае можно исключать присутствие и “водорода”? Неужели наш просвещённый собрат готов утверждать, будто мы всегда дышим одними только кислородом и азотом? Любезные уверения науки в том, будто наличие любого другого газа в атмосфере, кроме кислорода и азота, должно считаться просто случайными примесями и содержание обоих этих элементов в воздухе всегда остаётся одним и тем же как в густонаселённых городах, так и в переполненных пациентами больницах, — это лишь домыслы науки, которые едва ли подкрепляются реальными фактами. В любом тесном помещении, в любой местности, подверженной воздействию гнилостных выделений, в перенаселённых пригородных районах и в переполненных больницах — как должен знать наш критик — содержание кислорода падает, а его место занимают ядовитые газы.

Но давайте перейдём теперь к более важному вопросу и посмотрим, насколько справедливо наука считает электричество силой, и прав ли полковник Олкотт, утверждая вместе со всеми остальными восточными оккультистами, что оно — “всё-таки материя”. Перед тем, как приступить к обсуждению, я позволю себе сделать одно замечание следующего характера: если уж этот “Теософ” стремится к строгой научности, то он должен помнить о том, что наука называет электричество не отдельной силой, а лишь одним из множества проявлений силы — формой (mode) действия или движения. Предлагаемый ею перечень разнообразных видов энергии, встречающихся в природе, довольно длинен, и для их различения она придумала множество разных названий. Но при всём при том один из самых именитых её адептов, профессор Бальфур Стюарт — один из тех авторитетов, на которого, возражая председателю Теософского общества, ссылается наш критик, — предупреждает своих читателей (см. “The Forces and Energies of Nature” [“Силы и энергии природы”]), говоря, что в этом их перечислении нет ничего абсолютного, ничего окончательного, и этот “перечень, по сути дела, отражает в себе состояние не столько нашего нынешнего знания, сколько незнания, а точнее глубочайшего невежества в вопросе о строении (constitution) неразложимой материи”. И действительно, это невежество столь глубоко, что, говоря о теплоте — форме движения гораздо менее загадочной и более понятной, чем электричество, — этот учёный признаётся: “если не допустить, что теплота есть разновидность (species) движения, то придётся неизбежно допустить, что она — разновидность материи”, добавляя при этом, что учёные “сделали выбор в пользу теплоты как разновидности движения, только чтобы не рассматривать альтернативную версию о сотворении какого-то особого вида материи”.

А в таком случае что нам мешает предположить, что в один прекрасный день наука обнаружит свою ошибку, признает её и станет называть электричество в полном согласии с оккультистами “разновидностью особого вида материи”?

А значит, не дожидаясь упрёков со стороны наиболее догматично настроенных поклонников современной науки за то, что оккультисты считают электричество одним из аспектов материи — и, более того, утверждают, что базовым его принципом является именно материя, — представители оккультизма должны, прежде всего, доказать, что наука в этом вопросе заблуждается, коль скоро она сама устами своих общепризнанных наивысших жрецов расписывается в собственном незнании того, что́, собственно говоря, представляет собой сила и что́ — материя.

Так, к примеру, всё тот же профессор натурфилософии, Бальфур Стюарт, доктор наук и член Королевского общества, в своих лекциях “Сохранение энергии”, сообщает нам следующее:

“Мы ничего — или почти ничего — не знаем о структуре и свойствах неразложимой материи: как органической, так и неорганической” и “. . . речь на самом деле идёт лишь об условной классификации и ни о чём более”.

Далее, все, как один, учёные признают, что, хотя и имеют известное представление о характере действия общих законов, они, тем не менее, “не знают, как действуют частные законы в конкретных областях физической науки”. Например, они подозревают, что “значительное число наших заболеваний вызвано деятельностью органических микробов”, но при этом вынуждены признаться в своём “абсолютнейшем незнании характера жизнедеятельности этих микробов”. А в главе “Что такое энергия” (“What is Energy”) всё тот же великий натуралист ошеломляет чересчур доверчивых профанов своим следующим откровением:

“Если мы знаем так мало о природе и поведении органических молекул, то что уж там говорить о неразложимых молекулах неорганической материи, о которых мы знаем и того меньше . . . Так, оказывается, что мы почти ничего не знаем о форме и величине молекул, а также о приводящих их в действие силах . . . И эти огромнейшие массы вселенной, и самые мельчайшие её частицы находятся одинаково далеко за пределами возможностей их наблюдения с помощью человеческих органов чувств”.

Говоря о “человеческих органах чувств”, он, должно быть, имеет в виду только физические органы, поскольку, судя по всему, он ничего не знает о существовании других органов чувств.

А теперь давайте обратимся к признаниям других учёных — на сей раз оно высказано профессором Леконтом в его лекции “Взаимодействие витальных сил с силами химическими и физическими” (“Correlation of Vital with Chemical and Physical Forces”): —

. . . “В проявлениях сил, принадлежащих к высшим их формам и особенно к областям жизнедеятельности [организмов], различие между силой и энергией если и определяется, то крайне слабо, . . . язык наш сможет обрести бо́льшую ясность лишь после того, как значительно прояснятся сами наши представления об этой области“.

Даже в том, что касается знакомой всем жидкости — воды, — наука не может решить, а существуют ли в воде на самом деле кислород и водород как таковые, или, может быть, они образуются в ходе какой-то неизвестной и немыслимой трансформации веществ самой воды? Как пишет профессор химии Дж.П. Кук, “по этому вопросу мы можем лишь строить какие угодно догадки, ибо не знаем ничего. Между свойствами воды и свойствами этих газов нет никакого, даже самого отдалённого сходства”. Науке известно лишь одно: под действием электрического тока воду можно разложить, однако почему она разлагается именно так, а затем способна снова вернуться в состояние воды, и какова природа того, что называют электричеством и так далее, наука не знает.

Помимо всего прочего, до самого последнего времени водород считался одним из тех редких веществ, которые были известны лишь в их газообразном состоянии. Это самая лёгкая форма, которую может приобретать известная науке материя. С тех самых пор, как Г. Дэйви впервые получил жидкий хлор, а Тилорье — жидкий углекислый газ под давлением в пятьдесят атмосфер, только пять газов отказывались переходить в жидкое состояние на протяжении ещё почти шестидесяти лет: водород, кислород, азот, окись углерода и наконец двуокись азота. Теоретически ничто не мешало решению этой задачи, но практического метода их сжижения найти всё никак не удавалось, хотя Бертло и подвергал их давлению в целых 800 атмосфер.

Однако там, где потерпели неудачу Фарадей и Дюма, Реньо и Бертло, совсем недавно блестящего успеха достиг почти никому не известный учёный — Кальете. Так, 16 декабря 1878 года в лаборатории “Эколь Нормаль” ему удалось получить жидкий кислород, а 30 числа того же месяца ему сдался даже неподатливый водород. Женевский же учёный, Рауль Пикте, пошёл ещё дальше. Он смог получить кислород и водород не только в сжиженном, но даже и в твёрдом состоянии, как это было доказано в ходе эксперимента, когда он, облучая электрическим светом исходившую из трубки струю газа, обнаружил в ней несомненные признаки поляризации, что означало одно: в газе присутствуют твёрдые частички, находящиеся во взвешенном состоянии.

В природе не существует ни одного атома, который не содержал бы в себе латентного, или потенциального, электричества, способного проявляться при определённых условиях. Как науке известно, материя из самой себя производит то, что она называет силой (force), которая проявляется в виде самых разнообразных форм энергии — в виде теплоты, света, электричества, магнетизма, гравитации и так далее. При этом, однако, та же самая наука, судя по приведённым выше признаниям, так до сего времени и не научилась более-менее точно определять, где заканчивается собственно материя и начинается собственно сила (или дух, как кое-кто предпочитает это называть). Отвергая метафизику и сводя её, говоря устами профессора Тиндаля, к области поэзии и фантазии, наука, однако, не хуже иного метафизика способна давать волю своей неуёмной фантазии и на поле ничем не подкреплённых догадок устраивать соревнования пустых гипотез. Как и в молекулярной теории, она действует, исходя из представления, будто для своего теоретического обоснования каждая наука должна произвольно выбирать и устанавливать собственные воображаемые фундаментальные принципы, а единственным обоснованием существования последних должен служить факт некой гармонии, непротиворечивости этих принципов наблюдаемым фактам. Так, когда учёные воображают себе процесс разложения крупинки песка вплоть до неразложимой далее молекулы так называемого диоксида кремния, они не с реальным, а лишь с воображаемым и чисто гипотетическим правом могут предположить, что, если они продолжат и далее её разлагать (чего, разумеется, они сделать не смогут), то молекула, разделившись на свои химические составляющие, кремний и кислород, в конце концов выдаст им то, что следует считать двумя элементарными телами, — ибо так считают признанные авторитеты науки! По их словам, ни атом кремния, ни атом кислорода неспособны делиться дальше и образовывать что-то ещё.

Единственная здравая причина, которую мы можем предложить в качестве объяснения их странной точки зрения, состоит в том, что они уже пытались проверить это экспериментально, но — потерпели неудачу. Однако почему же они не думают, что какое-то новое открытие, изобретение каких-то новых, более тонких и более совершенных аппаратов и приборов в один прекрасный день не докажет им, что они заблуждались? Почему они так уверены, что эти самые тела, называемые сегодня “элементарными атомами”, не представляют собой в действительности очередные сложные тела или молекулы, которые, при более детальном анализе, не покажут, что сами состоят из реальных, первозданных, элементарных глобул, служащих грубым коконом для ещё более тонкого атома-искры — искры жизни, источника электричества — и, тем не менее, материи!

Ведь доказал же Генрих Кунрат, величайший алхимик и розенкрейцер Средневековья, что как человек, так и каждый атом заключает в себе дух — в виде яркого пламени, заключённого в полупрозрачной глобуле, которую он называет душой. А поскольку деятели науки, по их же собственному признанию, ничего не знают о происхождении (а) ни материи, ни силы; (б) ни электричества, ни жизни; а (в) их знания о неразложимых далее молекулах неорганической материи приближаются к нулю, то с какой стати, спрашиваю я, тот или иной исследователь оккультизма — великим учителям которого (кто знает?) могут быть известны такие эссенции, которые профессорам современной материалистической школы недоступны “ни зрительно, ни на запах и ни на вкус”, — должен воспринимать их определения природы материи и силы как последнее слово никогда не ошибающейся, непогрешимой науки?

“В своих изысканиях”, — сообщает нам наш критик, — “представители науки применяют такие факторы воздействия (agents), как, как свет, теплота, магнетизм, электричество и звук”, но в то же самое время он высказывает предположение, которое в наши дни звучит уже ересью: будто “перечисленные проявления силы отличаются отсутствием у них веса, они невесомы”. Я могу только скромно предположить, что, говоря о невесомости этих факторов, он грешит против установлений своих же собственных учителей. Пусть он прочитает книги, посвящённые вопросам новой химии, построенной на том, что известно как “закон Авогадро”, и тогда он поймёт, что термин невесомый агент сегодня уже воспринимается в науке как абсурд. Те выводы, к которым за последнее время пришла новая химия, судя по всему, заставили её отказаться от слова невесомый и выбросить на свалку те учебники до-новейшей химии, в которых явления теплоты и электричества относились к наитончайшим формам материи. Нельзя, утверждают они, ничего добавить к телу и ничего вычесть из него, не изменив при этом веса этого тела. Это было сказано и написано в 1876 году одним из крупнейших химиков Америки.

Но стали ли они хоть чуточку мудрее от этого? Могут ли они теперь предложить какую-то новую теорию взамен старой опозоренной “теории флогистона”, принадлежавшей науке Шталя, Пристли, Шееля и других? Или если они, как им кажется, убедительно доказали, что относить явления теплоты и электричества к наитончайшим формам материи нельзя, ибо это совершенно антинаучно, то удалось ли им при этом убедительно показать, какова истинная природа силы, материи, энергии, огня, электричества — жизни? Флогистон Шталя родился из теории горения, восходящей ещё к Аристотелю и другим греческим философам, и в том виде, в каком он был описан Шееле, бедным шведским аптекарем и тайным оккультистом (а, по словам профессора Кука, “в общую копилку сведений, которыми располагала химическая наука, он за один-единственный год добавил знаний больше, чем это за всю свою жизнь сделал Лавуазье”), он вовсе не представлял собой плод досужего вымысла, но, тем не менее, Лавуазье получил разрешение на то, чтобы пригвоздить его к позорному столбу и навсегда покончить с ним.

Однако будь высшие жрецы современной науки повнимательнее и приглядись они к самой сущности вещей вместо того, чтобы привязываться к общим выводам, то они, вероятно, гораздо сильнее обогатили бы человечество знанием “строения первозданной материи”, чем это удавалось им до сих пор. Как хорошо известно, погубив теорию флогистона, сам Лавуазье не сказал в этой области ничего кардинально нового — он оставил после себя лишь “самые широкие обобщения”.

Оккультисты же предпочитают придерживаться тех фундаментальных теорий, что были разработаны учёными древности. Как и авторы старой теории, они ничуть не связывают флогистон — а у нас он имеет особое наименование и считается одним из атрибутов акаши — с идеей веса, что́ обычно делают непосвящённые, говоря о любой материи. Для нас он является принципом, чётко определённой эссенцией, тогда как у Шталя и других он считался некой неопределённой эссенцией, но, тем не менее, как и мы, они ничуть не рассматривали его как материю именно в том смысле, в каком её понимают сегодня деятели науки. Как говорит один из её современных профессоров: “Попробуйте переводить термин флогистон словом энергия и в сочинении Шталя 1731 года “Химия и физика” поставьте слово энергия везде, где он пишет флогистон, и вы получите . . . наше великое современное учение о сохранении энергии”.

Вот именно: “великое современное учение” — плюс кое-что ещё, позвольте мне скромно добавить к сказанному. Но не прошло и года с того дня, как были произнесены эти слова, и открытие профессором Круксом лучистой материи — о которой разговор ниже — едва вновь не повергло в прах все предыдущие теории науки.

“Сила, энергия, физический фактор воздействия — всё это лишь различные слова, выражающие одну и ту же идею”, — замечает наш критик. Думаю, он ошибается. До сего дня деятели науки так и не смогли договориться о том, какой термин присвоить понятию “электричество”, чтобы яснее и понятнее выразить суть этого “весьма таинственного агента”, как называет его профессор Бальфур Стюарт. Так, последний отмечает, что электричество или “электрическое притяжение, вероятно, можно считать особым свойством той силы, которую мы называем химическим сродством”; профессор Тиндаль называет его просто “формой движения”, а профессор А. Бейн относит электричество к одной из пяти главных энергий или сил в природе: — “Одна является механической или молярной, импульсом движущейся материи”, а остальные являются “молекулярными, или действующими посредством молекул, которые также предположительно (?) находятся в состоянии движения — таковы теплота, свет, химическая сила, электричество” (“The Correlations of Nervous and Mental Forces”). Боюсь, однако, строгим критериям не сможет удовлетворить ни одно из этих трёх определений.

Не менее поразительным выглядит и другой вывод, к которому приходит автор статьи, подписавшийся словом “Теософ”. Напомнив нам о том, что “науке пока неизвестен ни один прибор, с помощью которого можно было бы взвесить луч света”, он при этом уверяет нас в том, что . . . “можно также доказать наличие определённого веса у пребывающего в состоянии крайней разрежённости мирового эфира, о котором пишет наука”. Это утверждение — сделанное на виду у всех, кто считает эфир реальностью и кто прекрасно знает, что эфир заполняет собой самые плотные тела с такой же лёгкостью, как вода губку, и по этой самой причине он не может быть собран в каком-то одном месте, — звучит действительно странно, да и само это его предположение вряд ли получит поддержку со стороны современной науки. Если же ей всё-таки удастся взвесить эту её чисто гипотетическую среду, существование которой она пока что допускает лишь в качестве удобной гипотезы, отвечающей задачам волновой теории, то мы все тогда склоним свои головы перед могуществом её волшебной палочки. Коль скоро собрат наш питает такую склонность к цитированию авторитетов, пусть он в следующий раз процитирует такую, например, фразу:

“Независимо от того, существуют волны эфира на самом деле или нет, эти характеристики представляются в нашем воображении как длины волн, . . . и любой физик поддержит меня . . . в том, что, даже если теория эта — лишь фантом наших научных грёз, указанные величины неизбежно должны указывать на размеры чего-то” (“Magnitudes of Ether Waves,” p. 25).

После таких публичных признаний становится довольно трудным поверить в то, что наука способна “доказать наличие определённого веса” у мирового эфира.

С одной стороны, наш критик совершенно правильно сомневается в том, что когда-либо мог существовать прибор, способный “установить вес луча света”, а с другой, столь же ошибочно продолжает называть свет “силой или энергией”. Позволю себе заметить, что даже в строгом соответствии с положениями современной науки — которая, как легко доказать, в девяти случаях из десяти даёт неверные наименования предметам своего исследования и тут же наивно признаётся в этом, не делая, однако, ни малейшей попытки заменить неточные термины, — никто никогда не называл свет “силой”. Свет, говорит наука, — это “проявление энергии”, “форма движения”, вызываемая стремительной вибрацией молекул любого светящегося тела и передаваемая волнами эфира. То же относится и к теплоте и звуку, передача которых, помимо вибраций эфира, зависит ещё и от волн атмосферы Земли.

Одно время профессор Крукс полагал, будто ему и в самом деле удалось доказать, что свет является силой, но очень скоро он понял, что ошибался. Волновая теория света в объяснении Томаса Юнга сохраняет свою актуальность и по сей день, доказывая, что под светом мы понимаем всего-навсего лишь то впечатление, которое производит на сетчатку глаза волнообразное движение частиц материи. А значит, свет, как и теплота — венцом которой он является — это лишь пустой призрак, мираж, производимый движущейся материей, это безграничные, вечные, бесконечные пространство, движение и продолжительность, то есть триединая сущность того, что деисты называют Богом, а мы — Единым Первоэлементом. Это — дух-материя или материя-дух, семеричные свойства чего мы описываем в форме абстрактной тройственности, то есть равностороннего треугольника. Если средневековые теософы и современные оккультисты и называют духовную душу — вахану седьмой, наичистейшей, имматериальной искры — “огнём, являющимся из вечного океана света”, то на эзотерическом языке они ещё называют её и “пульсацией Вечного Движения”, а последняя, разумеется, никак не может существовать вне материи.

Деятели науки только что обнаружили “четвёртое состояние материи”, тогда как оккультисты ещё много веков тому назад на пути своих изысканий уже миновали шестое, а потому безо всякой дедукции они твёрдо знают о существовании седьмого — и последнего. В своей попытке доказать, будто свет является энергией или силой, профессор Бальфур Стюарт ссылается на слова Аристотеля, отмечая, что, судя по всему, этот греческий философ придерживался следующей идеи: “свет не есть тело и не есть эманация какого-то тела (ибо в этом случае, по словам Аристотеля, опять получилось бы своего рода тело), а значит, свет есть энергия или действие”. Здесь я позволю себе скромно возразить и заметить, что, если мы не можем мыслить движение или перемещение в пространстве при отсутствии силы, то ещё менее мы можем представить себе “энергию или действие”, которые существовали бы, происходили или хотя бы проявлялись в пространстве от века при отсутствии какого-либо тела. Более того, концепции “тела” и “материи”, сформулированные Аристотелем и Платоном, основателями двух великих соперничавших между собой школ, при всей разности их взглядов по многим вопросам, расходятся ещё сильнее с современными представлениями о “теле” и “материи”, предложенными деятелями науки.

Теософы, как в древности, так и в наши дни, а равно алхимики и розенкрейцеры всегда утверждали, что не существует ни “света”, ни “теплоты”, ни “звука”, ни “электричества” как таковых, и уж менее всего в природе может существовать пустота. И то, что они утверждали всегда, а именно: не существует на самом деле никакого “химического луча”, никакого “луча света” и никакого “луча теплоты” — сегодня целиком подтверждается результатами как древних, так и современных изысканий. Нет ничего, кроме лучистой энергии, или, как выразился в журнале “Scientific American” один деятель науки, “лучистая энергия — это особого рода движение, вызывающее вибрации в пространстве чего-то, находящегося между нами и Солнцем, — того нечто, которое за нашим полным его непониманием (именно так!) мы называем “эфиром” и которое существует повсюду, даже в вакууме радиометра”.

Хотя эта фраза и изложена довольно нескладно, тем не менее, она верно передаёт смысл, и это последнее слово в науке. А вот ещё:

“Мы всегда имеем дело с одной и той же причиной, лучистой энергией, но при этом называем это единственное, что существует, по-разному: то “актинизмом”, то “светом”, то “теплотой”.

Из указанной статьи узнаём мы также и о том, что все эти так называемые химические или актинические лучи, а также всё то, что представляется нашему глазу синим, зелёным или красным, как и то, что воспринимают наши термометры — “всё это суть одно и то же: следствия движения в эфире”.

Но Солнце и эфир — это, вне всякого сомнения, тела материальные, а значит, и порождаемые ими следствия: свет, теплота, звук, электричество и так далее неизбежно должны быть, по определению Аристотеля (с которым профессор Бальфур Стюарт согласен, но которого он слегка недопонял), также “своего рода телом”, ergo — материей.

Что же такое материя на самом деле? Как мы убедились, электричество едва ли можно назвать силой, но, тем не менее, нам запрещают называть его материей под страхом быть обвинёнными в отстаивании антинаучных взглядов! Как поучает нас наш “Теософ”, электричество не обладает весом — ergo оно не может быть материей. Что ж, здесь есть немало, что сказать по обоим пунктам. Так, эксперимент Малле, подтвердив результаты опыта Пирани (1878), доказал, что электричество подчиняется закону тяготения, а значит, должно иметь вес. Для этого во время эксперимента бралась прямая медная проволока с загнутыми с обеих сторон концами и за середину подвешивалась к одному из плеч высокочувствительных весов, при этом загнутые концы погружались в ртуть. Когда из мощной батареи по проволоке пропускался через ртуть электрический ток, происходил заметный крен вниз того плеча, на котором была закреплена проволока, — сопротивление плавучести ртути преодолевалось, хотя на противоположном плече весов находился точный противовес.

Оппоненты Малле попытались в то время доказать, что сила тяготения здесь ни при чём, а наблюдавшееся отклонение плеча весов вызывалось законом притяжения электрического тока, и ссылались при этом на теорию электрического тока Барлоу и открытие Ампером эффекта, при котором противоположно направленные токи отталкиваются друг от друга, а порой могут и подаваться вверх вопреки закону тяготения. Одним словом, эксперимент этот лишь доказал, что представители науки вряд ли когда-нибудь договорятся между собой, и вопрос этот так и остаётся по сей день открытым.

Однако в связи с этим возникает побочный вопрос: а что же такое “закон тяготения”? С точки зрения современных учёных, “гравитация” и “притяжение” — это два совершенно разных понятия. Но, возможно, уже недалёк тот день, когда своё точное научное обоснование получит теория оккультистов, по которой “закон тяготения” есть не что иное, как “закон притяжения и отталкивания”.

Конечно, наука может и дальше называть электричество силой, если это ей так нравится. Но только если уж она объединяет его со светом и теплотой, которым решительно отказано в праве именоваться силой, то ей придётся признать либо собственную непоследовательность, либо то, что она молчаливо принимает его за один из “видов материи”. И в этой связи не так уж важно, обладает электричество весом или нет, — важнее здесь отметить другое: ни один подлинный учёный сегодня не взялся бы доказывать невозможность существования материи столь лёгкой, что сегодняшние приборы оказались бы бессильны определить её вес. И это подводит нас вплотную к открытию последних лет, к одному из грандиознейших открытий науки — я говорю о “лучистой материи” У. Крукса, то есть о четвёртом состоянии материи, как это принято сегодня называть.

Думаю, вряд ли нужно кому-либо доказывать, что три известных состояния материи — твёрдое, жидкое и газообразное — это не что иное, как определённые фазы в неразрывной цепи физического континуума, и все эти три состояния взаимодействуют друг с другом, преобразуясь из одного в другое в виде незаметных тончайших переходов. Для нас, оккультистов, здесь гораздо важнее отметить другое: те признания, которые последовали за открытием этого четвёртого состояния материи со стороны целого ряда виднейших представителей науки в их различных статьях. Вот что говорит один из них в журнале “Scientific American”: —

“С одной и той же долей вероятности мы можем допустить как то, что эти три состояния материи не исчерпывают всех возможностей материальных условий бытия, так и то, что возможности звука способны достигать таких колебаний воздуха, что становятся уже неразличимыми для наших органов слуха, а возможности зрения — таких колебаний эфира, быстрота или медлительность которых уже не в состоянии воздействовать на наш глаз в виде света".

И коль скоро профессор Крукс так много преуспел в деле разрежения газов, доводя их до такой ничтожной степени плотности, что они переходят в некое новое состояние материи, “справедливо описываемое как сверхгазообразное и проявляющее какой-то совершенно новый набор свойств”, то зачем же нападать на оккультистов из-за их утверждений, что за этим “сверхгазообразным” состоянием следуют также и другие состояния материи — состояния столь сверхтонкие, что даже в своих наиболее грубых проявлениях (как, например, электричество во всех его известных формах) они едва не лишают учёных разума — пусть же счастливые обладатели последнего и дальше именуют электричество “силой”!

Совершенно очевидно — говорят они, — что при огромном увеличении разрежённости газа, обеспечиваемой в условиях самого полного вакуума, какого только способна достигнуть наука, можно настолько уменьшить количество молекул, что число их обычных в благоприятных условиях столкновений друг с другом резко падает сравнительно с объёмом массы, и тогда они перестают оказывать определяющее воздействие на физический характер наблюдаемой материи. Иными словами, они говорят: “если свободно парящие молекулы поместить в такие условия, при которых они будут подчиняться законам одной только кинетической энергии без возможности проявления взаимной интерференции, то они перестанут проявлять свойства, характерные для газообразного состояния, и приобретут набор неких совершенно новых свойств”. Именно такова лучистая материя. А за её пределами, ещё глубже скрывается и источник электричества — но по-прежнему материя.

Мы надеемся, с нашей стороны не будет чрезмерной самонадеянностью сказать читателю, что если профессору Круксу удалось открыть четвёртое состояние материи, а профессору Цёлльнеру — четвёртое измерение пространства, а два этих человека действуют на самом переднем крае науки, то нет ничего невозможного в том, что со временем будут открыты и пятое, и шестое, и даже седьмое состояния материи, а у человека будут открыты семь чувств, и в конце концов окажется, что и вся природа является семеричной, ибо кто способен положить предел всем её возможностям!?

Говоря о своём открытии, профессор Крукс справедливо отмечает, что явления, которые он исследовал в своих откачных трубках, открывают перед физической наукой новое поле исследований, некий новый мир —

“мир, в котором материя существует в своём четвёртом состоянии, где корпускулярная теория света сохраняет свою актуальность и где свет не всегда движется прямолинейно, но в тот мир нам никогда не суждено войти и при изучении его мы должны будем довольствоваться лишь тем, что станем наблюдать за ним и экспериментировать, всегда оставаясь извне”.

В ответ на приведённые слова оккультист мог бы заметить: “да, с помощью своих физических чувств в этот мир мы никогда проникнуть не сможем, но, тем не менее, мы давным-давно и проникли в него, и даже ушли ещё дальше, а переносимся мы туда с помощью своих духовных способностей и своих духовных тел”.

Завершить же эту чрезмерно затянувшуюся статью мне хотелось бы следующим размышлением. Древние никогда не изобретали своих мифов. И всякий знакомый с наукой оккультной символогии без труда разглядит, что под маской самого причудливого вымысла всегда скрывается тот или иной научный факт. Так, если дать себе труд проанализировать миф об Электре — одной из семи дочерей Атланта, — то в свете оккультной науки нам очень скоро прояснится подлинная природа электричества, и мы узнаем, что, назови мы его силой или материей, это мало что даст нам по сути, поскольку оно является и тем, и другим одновременно, и если отталкиваться от того смысла, который вкладывает в понятие электричества современная наука, то оба этих термина мы можем считать в равной степени ложными. Как мы знаем, Электра была супругой и дочерью титана Атланта, сына Асии, и Плейоны, дочери Океана . . .

По справедливому замечанию Леконта,

“существует множество блестящих учёных, высмеивающих эти термины, “жизненная сила”, “витальность”, считая их неким пережитком суеверного прошлого, и в то же время эти люди применяют такие термины, как “сила тяготения”, “магнетическая сила”, “химическая сила”, “физическая сила”, “электрическая сила” и т.д.”,

и при этом они совершенно неспособны объяснить, что такое есть жизнь и даже что такое электричество, как неспособны они и внятно объяснить причины того общеизвестного факта, что после гибели живого тела от удара молнии в нём наблюдается несвёртываемость крови.

Химия нам доказывает, что каждый атом как в органической, так и в неорганической природе подвержен поляризации либо в образуемой ими массе, либо как отдельная единица; что инертная материя связана с силой тяготения, свет — с теплотой и т.д., а значит, они содержат в себе латентное электричество, но та же самая химия упорно продолжает проводить границу между органической и неорганической материей, хотя и та, и другая своим существованием обязаны одной и той же таинственной энергии, которая не прекращает ни на минуту своего действия не только в растительном, но и в минеральном царстве, благодаря своим же собственным оккультным процессам, протекающим в лаборатории природы.

Поэтому-то оккультисты и утверждают, что обе эти философские концепции — духа и материи — должны покоиться на одном и том же базисе явлений, и добавляют при этом, что сила и материя, дух и материя, то есть Божественность и Природа — какими бы противоположными полюсами они ни показывались в соответствующих своих проявлениях — это по своей сущности и по истине одно и то же, и жизнь в такой же мере присутствует как в мёртвом, так и в живом теле, как в органической, так и в неорганической материи. И если наука по-прежнему бьётся и, возможно, ещё неопределённо долго будет биться над вопросом: “что есть жизнь?”, то оккультисту нет нужды обременять себя этим занятием, поскольку с не меньшими основаниями, чем его оппоненты, он утверждает: Жизнь — в латентной ли или динамической форме — существует повсюду. Она так же бесконечна и неразрушима, как и сама материя, поскольку одна не может существовать без другой, а электричество — это изначальная эссенция и источник самой Жизни.

“Пуруша” не живёт без “пракрити”, но и пракрити — пластичная материя — не может иметь бытия или существовать без пуруши, то есть духа, витальной энергии, Жизни. Одним словом, пуруша и пракрити — это два полюса одного и того же вечного первоэлемента, они синонимичны друг другу и взаимозаменяемы. В качестве живых тканей наше тело, по сути дела, представляет собой “нестройный хор химических сил” плюс некую молекулярную силу, как профессор Бейн называет электричество. Она бушует при жизни тела во всю свою динамическую мощь, а после его смерти разрывает на куски все его частицы. Сама же она, по завершении этого процесса, превращается в химическую силу лишь для того, чтобы в конце концов восстать из пепла [снова] в качестве электрической силы — то есть жизни — присутствующей в каждом отдельно взятом атоме. И как бы мы электричество ни называли, силой или материей, оно остаётся всё тем же вездесущим вселенским Протеем, единым первоэлементом — Жизнью. Дух, или сила, выступает её отрицательным полюсом, а материя — положительным. Первый представляет собой материально-духовный универсум, а второй — материально-физический: Природу, Свабхават, то есть неразрушимую материю.

Предыдущее письмо № 24b	Оглавление	Следующее письмо № 111
(предположительная хронологическая последовательность)

Сноски

---