ПМ (аноним), п.141

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Анонимный перевод под редакцией С. Арутюнова и Н. Ковалёвой

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 141

от кого:	Блаватская Елена Петровна	написано из: Вюрцбург
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Лондон.

содержание: Е.П.Б. — Синнетту: неверное понимание Синнеттом личного послания от Махатмы К. Х. в качестве критики. Сожаление Е.П.Б. об отсутствии энтузиазма в речи Синнетта на прощальной встрече в честь Основателей перед тем, как они покинули Англию.

<<   ☰   >>

англ • аноним (141) • Базюкин (140) • Рерих (–) • Самара (158)

[Е.П.Б. — Синнетту.] Не датировано

Я просила вас (я сама) в письме к вам: «Пожалуйста, постарайтесь разбудить вашу интуицию». Вам это удалось, но лишь частично. Вы почувствовали, что страница или около того была продиктована мне и что это был, несомненно, К.Х. Но вам снова не удалось почувствовать, с каким неподдельным духом доброты, сочувствия и признательности вам Он продиктовал эти несколько фраз. Вы приняли их за критику. А сейчас послушайте меня. Кроме смутного воспоминания о том, что я писала под Его диктовку, я, конечно, не могу точно припомнить ни одной строчки, хотя тщательно прочла письмо, перед тем как сложить его. Но в чем я могу поклясться, так это в том, что в нем не было ни тени критики в ваш адрес ни в словах, ни в мыслях Махатмы, когда Он передавал его мне. Я писала свое письмо к вам, написала около трех-четырех страниц, когда вошла графиня и прочитала мне из вашего письма те угнетающие строки, в которых вы пишете о том, что склонны подозревать, что «Высшие Силы» не хотят, чтобы Общество продолжало существовать и что вам бесполезно пытаться чтонибудь предпринимать. Я еще не успела раскрыть рот для ответа и протеста, как увидела Его отражение над письменным столом и услышала слова: «А сейчас прошу: пишите». Я не прислушивалась к диктуемым словам, воспринимая [их] механически, но помню, с каким вниманием и острым интересом следила за «огоньками мыслей и чувств» и аурой, если вы понимаете смысл сказанного мною. Полагаю, Махатма именно этого и хотел от меня, иначе Его мысли и внутренняя работа остались бы для меня непроницаемыми. И я говорю, что никогда с тех пор, как вы Его знаете, никогда в Нем не было по отношению к вам столько доброты, подлинного сочувствия и полного отсутствия «критики» или упрека, как в это время. Не будьте неблагодарным, не допускайте недоразумения. Раскройте ваше внутреннее сердце, раскройте целиком чувство и не смотрите через ваши холодные, рассудочные, мирские очки. Спросите графиню, которой было прочитано это письмо и которой я рассказала то, что теперь рассказываю вам и что услышать она была так рада, ибо она сочувствует вам и вашему положению и одобряет, как и я, все, что вы сделали. Все, что вы говорите, совершенно верно, и это как раз то, что, как я думаю, я разглядела в ауре Махатмы. Желто-сероватые полоски все были направлены к Олькотту (это лондонский период, не нынешний), к Мохини, Финчу (более красноватые) и к другим, которых не буду называть. Ваш портрет в полный рост, или син-лека, получал целый поток лазурного, ярко-серебристого света; Принс Холл, инцидент с Кингсфорд и даже Холлоуэй — все были далеко-далеко от вас в тумане, и это является неоспоримым доказательством, что вы были замешаны в этом не по вашей личной вине, а были вовлечены неодолимою общею кармой. В чем же тогда «критика» или упрек? Ни один живой человек не может сделать в этом мире больше того, на что он способен. Мы не могли избежать собрания в Княжеском зале, так как Общество избрало путь, по которому оно должно было пойти. Но все — и вы первый, — спасли бы положение, если бы подготовились к этому собранию, как вам надо было давно сделать; если бы каждый из вас произнес — а еще лучше, даже прочитал бы — речь, которая дошла бы до сознания публики, вместо того, что произошло.

Ваша речь была единственной, против которой ничего нельзя было возразить, но — вследствие вашего нежелания (ведь вас же затащили в это дело) она была так холодна, настолько лишена энтузиазма или даже серьезности, что задала тон другим. Речь Олькотта представляла собою обычную чепуху янки, притом одну из худших. Речь «ангела-Мохини» была весьма глупа, олицетворяя цветы риторики а-ля Бабу, и т.п. Но это дело прошлого. Разумеется, это была неудача, но встреча могла бы быть удачной, несмотря на все противодействие, будь она заранее подготовлена. Общественное собрание пошло по избранному пути и должно было состояться, ибо было бы еще хуже, если бы его не было. Холлоуэй была подослана и участвовала в программе испытаний и разрушения. Она принесла вам в десять раз больше вреда, чем Обществу, но это целиком ваша вина, и теперь она танцует военный танец вокруг Олькотта, который ей такой же верный друг, каким были ей вы, и даже больше. Между ними идет еженедельная переписка, беспрестанная и подкупающая, за которой любо наблюдать; она его обаятельный агент в Бруклине по оккультным делам и т.п. Оставим это.

Что касается учеников — это более серьезный вопрос. Ни один из них не дурак. Если они еще не знают, то, во всяком случае, чувствуют, что пропасть между ними и Учителями с каждым днем расширяется. Они ощущают, что находятся на неверной левой стороне, и, чувствуя это, повернут к тому, к чему поворачиваются все подобные «неудачники». Если бы Учителя приказали им вернуться обратно в Индию, не думаю, что они сейчас, по вдохновению Баваджи, это сделали бы. Мохини им испорчен, вне всякого сомнения. А мисс А. гибнет в их компании. Вам придется действовать независимо от них, не порывать с ними внешне, а делать свое дело, как будто их не существует. Послушайте, я хочу, чтобы вы написали Артуру Гебхарду серьезное письмо и рассказали ему все, что знаете о Баваджи. Последний переписывается с американцами вовсю и обманывает их так же, как обманывал Гебхардов. Я писала ему, и графиня писала. Но он нам не поверит, если вы нас не поддержите. Ему наверняка уже наговорили, что графиня находится целиком под моим психологическим влиянием. Франц, бедняга, в этом уверен. Если вы не предостережете его, оба или один из «чел» непременно поедут в Америку. Если бы вы могли убедить Леонарда потребовать его отъезда в Индию в качестве меры урегулирования, тогда у него не было бы никаких оправданий для дальнейшего пребывания. Но как это сделать? Если бы я только знала, как подойти к этой особе, я была бы готова принести себя в жертву, сделать все что угодно, лишь бы очистить Общество от всей этой ядовитой растительности. Но вы можете работать независимо от них всех — это без сомнения.

До 15 апреля мы будем недалеко от вас, на той стороне реки. Графиня приедет со мною и попытает свое счастье до половины мая. Я должна быть около вас на случай, если что-нибудь произойдет, так как думаю, что, помимо нее, в этом огромном мире нет у меня друга, настоящего друга, кроме вас и миссис Синнетт. «Подобие» теософского мистера Хайда (доктора Джекила) сделало все, что могло. Я могла бы остановить это за час, если бы только могла обрушиться на них неожиданно. Клянусь. Но как это сделать? Если бы только я могла незамеченной приехать и остановиться на два дня в Лондоне, я бы это сделала, пошла бы к ним в 8 часов утра. Но сперва я должна увидеться с вами и все обдумать. Если бы только я обладала здоровьем — которого у меня нет. «Два года жизни, не больше», [как выразились] лондонский доктор, приведенный мистером Гебхардом, а также мой доктор в Адьяре, уже подходят к концу. Если Учитель не вмешается еще раз — прощайте.

Вы ничего не сказали о маленьких трюках Гладстона. Разве вы в это не верите? Смешно. Мне говорили, что по этому поводу вы получили письмо еще во время законопроекта Ильберта. Ладно, я могу вам рассказать хорошенькие штучки об иезуитах и их проделках. Но, разумеется, это бесполезно. И все же, в самом деле, это действительно серьезно.

Ну, до свидания! Пишите же.

Ваша всегда верная Е.П.Б.

Сноски

---