Перевод с 1-го английского издания: В.В. Базюкин
6. После появления первородного (первочеловека) нить между безмолвным блюстителем и его тенью делается всё
265 | 265 |
крепче и сияет всё ярче с каждым изменением (перевоплощением) (а). Свет восходящего солнца сменяется сиянием солнца полуденного . . . .
(а) Фраза: "Нить между Безмолвным Блюстителем и его тенью (человеком) делается всё крепче" с каждым перевоплощением — заключает в себе ещё одну психологическую тайну, которую мы разъясним во втором томе. Пока же достаточно будет сказать, что "Блюститель" и его "тени" — а количество последних соответствует количеству совершённых монадой перевоплощений — находятся в неразрывном единстве друг с другом. Блюститель, то есть божественный прототип, занимает место на верхней ступеньке лестницы бытия, а тень — на нижней. Точно так же и монада любого живого существа (если только низкие нравственные качества последнего не оборвут этой связи и его порочная природа не вырвется на свободу, сбившись, как говорят оккультисты, на "лунный путь") представляет собой самостоятельного, отличного от других, дхьян-когана — своего рода самостоятельную духовную индивидуальность, сохраняющуюся на протяжении одной конкретной манвантары.
Его первооснова, дух (атман), разумеется, представляет собой одно целое с единым мировым духом (параматмой), но тот носитель (вахана), в который этот дух облачён, буддхи, составляет неотъемлемую часть эссенции дхьян-когана, и вот здесь-то и заключена тайна той вездесущности, о которой мы говорили на предыдущих страницах. "Отец Мой Небесный и Я — одно", — сказано в христианском Писании,[1] и, по крайней мере, в этом слышен верный отзвук эзотерического принципа.
Сноски
- ↑ "Я и Отец — одно" (Ин. 10, 30).