ПМ (аноним), п.85b

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Анонимный перевод под редакцией С. Арутюнова и Н. Ковалёвой

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 85b

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: «совсем рядом с Дарджилингом»
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Симла, Индия

содержание: Возможности Адептов. Проблемы адекватного изложения эзотерических доктрин; «Разоблаченная Изида» Е.П. Блаватской. Учение о внутренней структуре человеческого существа. Портрет Кут Хуми. Пояснения; полемика по поводу кажущихся противоречий учения Махатм. Дэвачан; разнообразие посмертных состояний сознания. Переписка с Хьюмом.

<<   ☰   >>

англ • аноним (85b) • Базюкин (24b) • Рерих (–) • Самара (88b)

[К.Х. — Синнетту] Получено в середине сентября 1882 г.

[Возможности Адептов]

На этом этапе нашей переписки, поскольку нас, похоже, ошибочно понимают, даже вы лично, мой верный друг, нам обоим было бы полезно, если бы вам были сообщены некоторые факты, связанные с адептством. Запомните поэтому следующие пункты:

1. Адепт, как наивысший, так и наинизший, является Адептом только во время применения им оккультных сил.

2. Каждый раз, когда эти силы нужны, суверенная воля отпирает дверь к внутреннему человеку (Адепту), который может явиться и свободно действовать только при условии, что его тюремщик, внешний человек, будет полностью или частично парализован, в зависимости от потребности, а именно:

а) ментально и физически;

б) ментально, но не физически;

в) физически, но не совсем ментально;

г) ни то ни другое, но между внешним и внутренним человеком помещена акашическая пленка.

3. Малейшее применение оккультных сил, как вы теперь видите, требует усилия. Мы можем сравнить это с внутренним мускульным усилием атлета, готовящегося применить свою физическую силу. Невероятно, чтобы атлет стал все время забавляться, напрягая свои мышцы в предвкушении поднятия тяжести; также нельзя предполагать, что Адепт будет держать в постоянной напряженности своего внутреннего человека, заставляя его функционировать, когда в этом нет немедленной необходимости. Когда внутренний человек отдыхает, Адепт становится обычным человеком, ограниченным своими физическими чувствами и функциями физического мозга. Привычка обостряет интуицию последнего, но не в состоянии сделать его сверхчувствительным. Внутренний Адепт всегда наготове, всегда бодрствует, и этого достаточно для наших целей. Во время покоя его способности тоже в покое. Когда я сижу за едой или одеваюсь, читаю или занимаюсь чем-нибудь еще, я не думаю даже о тех, кто находится близ меня. И Джуал Кул легко может разбить себе нос до крови, стукнувшись в темноте о балку, как это с ним случилось вчера вечером (как раз потому, что вместо введения «пленки» он необдуманно парализовал все свои внешние чувства, пока разговаривал с другом на далеком расстоянии), — а я остался в полном неведении этого факта. Я не думал о нем, отсюда мое незнание.

Из вышесказанного вы легко можете сделать вывод, что Адепт является обычным смертным во все моменты ежедневной жизни, за исключением тех, когда действует внутренний человек.

Присоедините к этому неприятный факт, что нам запрещено применять даже частицу нашей силы в связи с «Эклектиком» (за что вы должны благодарить вашего Председателя, и только его) и то малое, что могло быть сделано, было совершено, так сказать, контрабандой, и затем начните силлогизировать так:

К.Х., когда пишет нам, не Адепт. Не-адепт подвержен ошибкам. Потому К.Х. очень легко может совершать ошибки.

Ошибки в знаках препинания, которые часто меняют значение предложения; идиоматические ошибки, которые весьма вероятны, особенно при такой спешке в писании, как у меня; ошибки, возникающие из-за случайной путаницы в терминах, которые мне приходилось узнавать от вас, так как именно вы являетесь автором «Кругов», «Колец», «земных Кругов», и т.д., и т.п. Теперь, после всего изложенного, я прошу разрешения сказать, что после того, как я сам внимательно перечитал «Знаменитые противоречия» снова и снова, и после представления их для прочтения М., а затем высокому Адепту, чьи силы не находятся в распоряжении Чохана, чтобы он их не растрачивал на нестоящие цели по личной склонности, — после всего этого мне было сказано следующее: «Все это совершенно правильно. Зная, что вы хотите сказать, как и любой другой человек, ознакомленный с этой доктриной, я не могу найти в этих отдельных фрагментах ничего, что действительно противоречило бы одно другому. Но так как многие предложения неполны и предмет изложен без всякой системы, я не удивлюсь, что ваши «мирские ученики» находят в них недостатки. Да, они нуждаются в более исчерпывающем объяснении».

Таков вердикт одного Адепта, и я поддерживаю его; я постараюсь дополнить информацию ради вас.

[Проблемы адекватного изложения эзотерических доктрин; «Разоблаченная Изида» Е.П. Блаватской]

В одном-единственном случае, отмеченном на ваших страницах и в моих ответах (12 а и 12 б), «истец» имеет право на свое выслушивание, но отнюдь не на возмещение своих убытков, ибо по закону никто — ни истец, ни ответчик — не имеет права ссылаться на незнание закона. Так же и в оккультных науках: мирских учеников следовало бы заставлять принимать на веру сказанное гуру в тех случаях, когда, будучи совершенно несведущими в этих науках, они склонны к неправильному истолкованию смысла сказанного — а не позволять им сразу обвинять гуру в противоречиях! Теперь разрешите констатировать, что в двух предложениях, соответственно отмеченных 12 а и 12 б, имеется явное противоречие, но только для того, кто не знаком с этим учением. Вы не были знакомы, и потому я признаю себя «виновным» в пропуске, но «невиновным» в противоречии. И даже в отношении пропуска надо сказать, что он был настолько мал, что я, подобно девушке, обвиненной в детоубийстве, которая в свое оправдание заявила судье, что ребеночек был настолько мал, что его совсем нельзя было назвать ребенком, — я мог бы заявить то же самое, если бы перед моими глазами не было вашего ужасающего определения: «изощрение изобретательности». Ну что же, прочтите объяснение, данное в моих «Пояснениях и ответах», и судите.

Кстати, мой дорогой брат, я до сих пор не подозревал в вас такой способности к защите и извинению неизвиняемого, какую проявили вы в защиту меня в связи с теперь знаменитым «изощрением изобретательности». Если статья (ответ Ч.К. Мэсси) написана в духе, какой вы приписываете мне в вашем письме, и если я или любой из нас имеет «склонность допускать более тонкие и изящные способы преследования своей цели», нежели это вообще считается честным правдолюбивыми и откровенными европейцами (включен ли мистер Хьюм тоже в эту категорию?), то, действительно, вы не имеете никакого права извинять такой образ действия, даже мне. Также вы не имеете права рассматривать это «просто в духе пятен на Солнце», ибо пятно есть пятно, будь оно на сияющем светиле или же на медном подсвечнике. Но вы ошибаетесь, мой дорогой друг. Тут не было ни тонких, ни изящных действий, чтобы выручить Е.П.Б. из затруднения, созданного ее двусмысленным стилем и незнанием английского языка, но не ее незнанием предмета, что не одно и то же и совершенно меняет дело. Так же я не остался в неведении того факта, что М. писал вам перед тем по этому предмету, поскольку это было в одном из его писем (в последнем случае — перед тем, как я взял это дело на себя), в котором он коснулся вопроса о «расах» в первый раз и говорил о перевоплощениях. Если М. велел вам быть осторожным и не слишком доверять «Изиде», то это потому, что он преподавал вам истину и факт и что в то время, когда этот абзац был написан, мы еще не пришли к решению по поводу обучения людей без разбора. Он давал вам несколько таких примеров — вы можете перечитать его письмо, — добавляя, что такие-то и такие-то предложения, написанные так-то, гораздо лучше объясняют факты, на которые только намекалось.

Конечно, Ч.К.М. этот абзац должен казаться неправильным и противоречивым, ибо он «вводит в заблуждение», как говорит М. Много тем трактуется в «Изиде», с которыми даже Е.П.Б. не было разрешено тщательно ознакомиться; все же они не противоречивы и «не вводят в заблуждение». Заставить ее сказать, как я ее заставил, что «критикуемый абзац был неполон, хаотичен, неясен, неуклюж, как многие абзацы в этом труде», — было, я полагаю, достаточно «откровенным признанием», чтобы удовлетворить наиболее капризного критика. Признать, что «этот абзац был неверен», с другой стороны, равнялось бы бесполезной лжи, ибо я утверждаю, что он не неверен, ведь, если он и не дает всей истины, он и не искажает ее во фрагментах этой истины, которые даны в «Изиде». Суть недовольной критики Ч.К.М. заключалась не в том, что не была выдана вся истина, а в том, что истина и факты 1877 года были представлены как ошибки и опровергнуты в 1882 году. Это был вопрос, вредный для Общества, для его «мирских» и внутренних учеников и для нашего учения, который нужно было показать в его истинном свете, именно как ошибочное понимание, обязанное тому факту, что доктрина «семеричности» еще не была разглашена миру в то время, когда писалась «Изида». И таким образом это было показано. Мне жаль, что вы находите, что ее (Е.П.Б.) ответ, написанный под моим непосредственным вдохновлением, «не очень удовлетворителен», ибо это доказывает мне только то, что вы еще не очень прочно усвоили разницу между шестым, седьмым и пятым [принципами], или бессмертной и астральной (или личной) «монадами-Эго». Это подозрение подтверждается тем, что X. приводит в своей критике моего объяснения в конце своего «письма» в сентябрьском номере; ваше письмо передо мною дополняет доказательство этого.

[Учение о внутренней структуре человеческого существа]

Нет сомнения, «действительное Эго находится в высших принципах, которые перевоплощаются» периодически каждые одну, две или три и более тысячи лет. Но бессмертное Эго, «индивидуальная монада», не есть личная монада, которая есть пятый принцип; и этот абзац в «Изиде» соответствовал не восточным реинкарнистам, которые утверждают в той же самой «Изиде» — если бы вы прочитали ее всю, — что индивидуальности, или бессмертному «Эго», приходится снова появляться в каждом цикле, а западным, в особенности французским, реинкарнистам, которые учат, что именно личная, или астральная, монада, «moi fluidique», — манас, или интеллектуальный ум, короче говоря, пятый принцип, — является тем, что каждый раз воплощается. Таким образом, если вы еще раз прочитаете цитированный Ч.К.М. отрывок из «Изиды» против «Обозревателя Совершенного Пути», вы, может быть, найдете, что Е.П.Б. и я были абсолютно правы, утверждая, что в вышеуказанном отрывке подразумевалась только «астральная монада». А далее имел место сильный «шок недовольства», нанесенный моему уму, когда я обнаружил, что вы отказываетесь признать в астральной монаде личное Эго, тогда как все мы называем его, несомненно, именно так, и называли так в течение тысячелетий. Этот шок, полученный мной, наверняка сильнее, чем тот шок, который возникнет у вас, когда вы встретите эту монаду под ее настоящим названием во «Фрагментах о смерти» Э. Леви.

«Астральная монада» есть «личное Эго», и поэтому она никогда не перевоплощается вопреки учению французских спиритов; она перевоплощается, только «в исключительных обстоятельствах» и в таком случае, перевоплощаясь, не становится оболочкой. Если она успешна в своем втором воплощении, она становится оболочкой и затем постепенно теряет свою личность после того, как бессмертная монада, или «духовное Эго», так сказать, извлечет из нее ее лучшие, высшие духовные атрибуты во время последней и величайшей борьбы. «Потрясение чувств» поэтому должно было быть с моей стороны, так как, действительно, это только «казалось еще одной иллюстрацией различия между восточным и западным методами», но не было ею. Мне вполне понятно, мой дорогой друг, что в расхолаживающих условиях, в каких вы находитесь (в ментальном отношении), вы готовы греться даже в лучах погребального костра, на котором совершается современное сати; но зачем, зачем называть это Солнце с его пятном — трупом?

Письмо, адресованное мне, которое ваша деликатность не позволила вам прочесть, предназначалось для вашего прочтения и было послано с этой целью. Я хотел, чтобы вы прочли его.

Ваш намек в отношении предстоящего испытания Д. К[ула] в искусстве изящен, но недостаточно, чтобы скрыть белые нитки иезуитской черной инсинуации. Дж. К[ула], однако, за этим застали: «Nous verrons, nous verrons!» — гласит французская песня.

[Портрет Кут Хуми]

Д. Кул считает, посылая свои самые смиренные селямы, что вы «неправильно описали ход событий в отношении первого портрета». Он рассказал следующее: в тот день, когда она пришла, она не просила вас «дать ей лист бумаги», прежде чем вы начали говорить с ней о моем портрете, насчет которого она очень сомневалась, что вы сможете его получить. Только после получасового разговора об этом в парадной гостиной вы двое образовали две верхние вершины треугольника близ дверей вашей конторы, а ваша леди — низшую (он [Д. Кул] говорит, что был тут, когда [Е.П.Б. ] сказала вам, что попытается). Вот тогда она попросила у вас лист толстой белой бумаги, а вы ей дали лист тонкой бумаги, к тому же носящей следы прикосновения очень антимагнетической личности. Однако он [Кул] говорит, что сделал все, что мог. На следующий день миссис Синнетт взглянула на портрет ровно за 27 минут до его завершения, а не за «один или два часа перед тем», как вы говорите, ибо он сказал С[тарой] Л[еди], чтобы она посмотрела его как раз перед завтраком. После завтрака она попросила у вас лист бристольского картона, и вы ей дали два листа, оба помеченные, а не один, как вы говорите. Когда она вынесла рисунок в первый раз, он оказался неудачным (он говорит: «брови как пиявки»), и портрет был закончен лишь в течение вечера, пока вы были в клубе и на обеде, на который старая Упасика отказалась пойти. И опять же именно он, Д. Кул, «великий художник», убрал эти «пиявки», поправил головной убор и черты лица и сделал портрет «похожим на Учителя» (он упорно называет меня так, хотя в действительности более не является моим челой), так как М., после того как испортил рисунок, не стал беспокоиться о его исправлении, но предпочел лечь спать вместо этого. И, наконец, он [Д. Кул] говорит мне, что сходство большое и было бы еще больше, если бы М.-сахиб не вмешался и предоставил бы свободу действий Д. К[улу] с его собственными «художественными» методами. Таков его рассказ; он не удовлетворен вашим описанием и сказал об этом Упасике, которая рассказала вам совсем по-другому.

[Пояснения; полемика по поводу кажущихся противоречий учения Махатм]

Теперь обратимся к моим пояснениям.

1. Меня они тоже не особенно беспокоят. Но так как они дают нашему общему другу хороший повод против нас, который он, вероятно, использует когда-либо гадким образом, преимущественно ему свойственным, лучше еще раз объясню с вашего любезного разрешения.

2. Конечно, конечно, это наш обычный прием, чтобы выбраться из затруднений. Сами будучи «изобретенными», мы отплачиваем «изобретателям» изобретением воображаемых рас. Имеется еще многое, в изобретении чего нас обвиняют. Ну, ну, во всяком случае, имеется одна вещь, в изобретении которой нас никогда не смогут обвинить, — это сам мистер Хьюм. Изобрести нечто подобное не под силу самым высочайшим Сиддхи, силам, о которых мы знаем.

А теперь, добрый друг, прежде чем мы двинемся дальше, пожалуйста, прочтите добавление А. Настало время, когда вы должны узнать нас такими, какие мы есть. Только для того, чтобы доказать вам, если не ему (Хьюму. — Ред.), что мы не изобретали те расы, я скажу вам ради вашей пользы то, что никогда прежде не выдавалось. Я объясню вам целую главу из труда Риса Дэвидса по буддизму или, скорее, по ламаизму, который по своему природному невежеству он считает искажением буддизма! Так как эти джентльмены-ориенталисты берут на себя смелость давать миру soi disant переводы и комментарии к нашим священным книгам — пусть теософы показывают великое невежество этих «мировых» пандитов посредством изложения публике правильных доктрин и объяснения того, что они склонны рассматривать как абсурдную фантастическую теорию.

3. Является ли признание мною поверхностной или кажущейся непоследовательности [наших объяснений] — и то лишь для человека, который, как и вы, совершенно не знаком с нашими доктринами, — причиной, по которой они должны признаваться противоречивыми на самом деле? Предположим, что в одном из предыдущих писем я бы написал: «Луна не имеет атмосферы», — и потом перевел бы речь на другие предметы; а затем в другом письме написал бы: «Ибо Луна имеет свою собственную атмосферу» и т.д. Несомненно, меня обвинили бы в том, что сегодня я говорю черное, а завтра — белое. Но где в этих двух предложениях мог бы увидеть противоречие каббалист? Я уверяю вас, что он не увидел бы, ибо каббалист знает, что Луна не имеет атмосферы, подобной земной, но имеет свою собственную, совершенно отличную от той, какую ваши люди назвали бы атмосферой. Знает он также, что, подобно западникам, мы, восточники, а в особенности оккультисты, обладаем нашими собственными способами выражения мыслей, такими же ясными для нас, как ваши способы — для вас. Для примера попробуйте преподавать астрономию своему слуге. Скажите ему сегодня: «Посмотрите, как красиво заходит солнце, посмотрите, как быстро оно движется, как восходит и заходит и т.д.». А завтра попытайтесь внушить ему, что Солнце сравнительно неподвижно и что Земля сама теряет его из виду и снова видит его во время своего суточного вращения; и десять против одного, что ваш ученик, если только у него имеются мозги, прямо обвинит вас в противоречии самому себе. Будет ли это доказательством вашего незнания гелиоцентрической системы? И могли бы вы быть обвинены при наличии хоть какой-нибудь справедливости, что вы «в один день пишете одно, а на другой день это отвергаете», хотя и ваше собственное чувство подсказывает вам, что нужно признаться, что вам «очень легко понять это обвинение».

4. Мое писание писем таково, что я набрасываю несколько строк и два часа спустя прибавляю к ним пару слов, для чего приходится подхватить снова нить мысли. Меня могут прервать дюжину или более раз между началом и концом письма, поэтому я не могу обещать вам ничего похожего на западную аккуратность. Следовательно, единственной «жертвой несчастного случая» являюсь сейчас я сам. Невинный перекрестный допрос, которому вы подвергаете меня и против которого я не возражаю, и решительное намерение со стороны мистера Хьюма уличить меня во лжи каждый раз, когда представляется возможность, — поведение, считающееся вполне оправданным и честным по обычаям Запада, но против которого мы, азиатские дикари, очень решительно возражаем, — создали у моих коллег и Братьев высокое мнение о моей склонности к мученичеству. На их взгляд, я стал чем-то вроде индо-тибетского Симеона Столпника. Подхваченный нижним крюком вопросительного знака Симлы и насаженный на него, я вижу самого себя балансирующим на высшей точке этого полукружия, боясь сорваться при каждом неосторожном движении вперед или назад. Таково нынешнее положение вашего смиренного друга. С тех пор как я взял на себя из ряда вон выходящую задачу обучать двух взрослых учеников, обладающих умом, в котором методы западной науки кристаллизовались годами (причем один из них склонен дать место новому иконоборческому учению, но все же требует осторожного обращения, тогда как другой ничего не хочет принять, разве только при условии систематизации предметов так, как он хочет их систематизировать, но не в их естественном порядке), — с тех пор все наши Чоханы считают меня сумасшедшим. Меня всерьез спрашивают, не сделало ли меня мое прежнее общение с западными «пелингами» полупелингом и не обратило ли оно и меня в «дзинг-дзинг», подверженного галлюцинациям. Все это ожидалось, и я не жалуюсь; я повествую о фактах и смиренно требую доверия в этом, надеясь, что это опять не будет ошибочно принято за тонкое трюкачество, чтобы выбраться из затруднения.

[Дэвачан; разнообразие посмертных состояний сознания]

5. Все только что развоплотившиеся четверичные существа, умирают ли они естественной или насильственной смертью в результате самоубийства или несчастного случая, умственно здоровыми или душевнобольными, юными или старыми, хорошими, плохими или нейтральными — все теряют в момент смерти все воспоминания, ментально уничтожаются; они спят своим акашическим сном в Кама-Локе. Это состояние длится от нескольких часов (редко менее), дней, недель, месяцев, иногда до нескольких лет, — в зависимости от существа, его ментального состояния в момент смерти, характера смерти и т.д. Память возвращается медленно и постепенно к концу созревания — к сущности, или Эго, еще медленнее и значительно более несовершенно и неполно — к оболочке, и полностью — к Эго в момент его входа в Дэвачан. Последнее есть состояние, определяемое и создаваемое его прошедшей жизнью. Эго попадает в него не стремительно, а погружается постепенно, легкими ступенями. С первым проблеском этого состояния показывается прошлая жизнь (или, вернее, Эго еще раз переживает прожитую жизнь), от первого сознательного дня до последнего. Начиная с наиболее важных событий и до самых пустяковых, все проходит в торжественном шествии перед глазами духовного Эго; только, в отличие от событий реальной жизни, — остаются те из них, которые избрал новый жилец (извините за это слово), цепляющийся за некоторые сцены и актеров, — они останутся навечно, тогда как все остальные угаснут, чтобы исчезнуть навсегда или возвратиться к своему творцу — оболочке. Теперь постарайтесь понять этот очень важный (потому что очень справедливый и воздающий) закон в его действии. Из воскрешенного прошлого ничего не остается, кроме того, что Эго прочувствовало духовно, что развилось посредством духовных способностей и благодаря им, и проживалось благодаря им, будь то любовь или ненависть. Все, что я сейчас пытаюсь описать, по правде, неописуемо. Как нет двух людей, даже двух фотографий одного и того же человека, как нет двух листьев, похожих точь-в-точь один на другой, так нет и двух похожих состояний в Дэвачане. Если индивидуум не Адепт, который может осознавать такое состояние в своем периодическом Дэвачане, как можно ожидать от него, чтобы он сформировал правильно его картину?

6. Поэтому нет противоречия в сказанном, то есть что «Эго, как только оно вновь родилось в Дэвачане, сохраняет на некоторое время, пропорционально своей земной жизни, «полное воспоминание о своей (духовной) земной жизни». Здесь опять же лишь пропуск слова «духовный» создал недоразумение!

7. Все, кто не соскальзывают в восьмую сферу, попадают в Дэвачан. В чем тут дело, где противоречие?

8. Состояние Дэвачана, повторяю, может быть так же слабо описано или объяснено — каким бы подробным ни было описание состояния любого наудачу выбранного Эго, — как жизни всех людей в совокупности можно описать жизнью Наполеона или кого-либо другого. Существуют миллионы состояний счастья и несчастья, эмоциональные состояния, имеющие своим источником как физические, так и духовные способности и чувства, и только последние переживают [земное бытие]. Честный рабочий будет чувствовать себя не так, как честный миллионер. Состояние мисс Найтингейл будет значительно отличаться от состояния молодой невесты, умершей до того, как успело совершиться то, что она считала счастьем. Две вышеупомянутые любят свою семью; филантроп любит человечество; для девушки весь мир сосредоточен в ее будущем муже; меломан не знает более высокого блаженства и счастья, чем музыка — наиболее божественное и духовное из всех искусств. Дэвачан варьируется от самой высокой своей ступени до самой низкой неощутимыми градациями, тогда как за последней ступенью Дэвачана Эго часто может оказаться в самом начальном состоянии Авитчи, которое к концу «духовного отбора» событий может стать bona fide Авитчи. Запомните, каждое чувство относительно, нет ни добра, ни зла, ни счастья, ни несчастья самих по себе. Преходящее мимолетное блаженство нарушающего супружескую верность, который этим актом убивает счастье другого супруга, не менее духовно из-за своей преступной природы. Если угрызение совести (оно всегда исходит от шестого принципа) однажды ощущалось в течение периода блаженства и действительно духовной любви, порожденной шестым и пятым принципами, то, как бы она ни была осквернена четвертым [принципом], или Кама-Рупой, — это угрызение совести должно сохраниться после смерти и будет неизменно сопровождать сцены чистой любви. Мне нет надобности углубляться в детали, так как физиологический эксперт, которым я вас считаю, едва ли нуждается в том, чтобы его воображение и интуиция подталкивались психологическим наблюдателем вроде меня. Ищите в глубине вашего сознания и памяти и старайтесь увидеть, каковы те картины, которые смогут прочно овладеть вами, когда еще раз вы ощутите, что вы снова их переживаете, и когда под их властью вы забудете все остальное, в том числе и настоящее письмо, ибо по ходу событий оно появится гораздо позднее в панораме вашей воскресшей жизни. Я не имею права заглядывать в вашу прошлую жизнь. Каждый раз, когда мне попадались ее проблески, я закрывал свое духовное зрение, ибо я должен иметь дело с нынешним А.П. Синнеттом (также «новым изобретением», причем и значительно более новым, нежели экс-А.П. С[иннетт]), а не с прежним человеком.

Да, Любовь и Ненависть являются единственными бессмертными чувствами, но градации тонов по семижды семеричной шкале всей клавиатуры жизни бесчисленны и, так как эти два чувства (или, чтобы быть точным, не должен ли я рискнуть еще раз быть неправильно понятым и сказать — эти два полюса человеческой «Души», которая сама есть единство?) формируют будущее состояние человека для Дэвачана или для Авитчи, то и разнообразие таких состояний должно быть неисчерпаемым. А это приводит нас к вашей жалобе, или обвинению, 9.

9. Ибо, если выбросить из вашей прошлой жизни Раттиганов и Ридов, которые с вами никогда не переходили за пределы низшей части вашего пятого принципа с его проводником — камой, — что останется, как не «частичное воспоминание» о жизни? Строчки, отмеченные вашим самым красным карандашом, также отбрасываются. Ибо как вы можете оспаривать тот факт, что музыка и гармония являются для какого-нибудь Вагнера, баварского короля и многих других истинных художников и меломанов предметом глубочайшей духовной любви и почитания? С вашего разрешения, я не изменю ни одного слова в этом пункте.

10. Жаль, что вы не сопроводили ваши цитаты своими личными комментариями. Для меня непонятно, почему вы возражаете против слова «сон»? Конечно, блаженство и несчастье — только сон. А так как они духовны, [в посмертии] они «усиливаются».

11. Отвечено.

[Переписка с Хьюмом]

12 а, 12 б. Если бы я только написал, когда отвечал на возражения мистера Хьюма, который после статистических вычислений, проделанных с очевидным намерением сокрушить наше учение, утверждал, что, в конце концов, спиритуалисты правы, и большинство призраков на сеансах являются «духами». «Следовательно, никому другому, за исключением самоубийц и пустых оболочек, — и тех жертв несчастных случаев, которые умирают, полные какими-либо пожирающими земными страстями, — ни в коем случае нет возможности, и т.д., и т.п.», то был бы совершенно прав и выглядел «профессором»? Подумать только, что вы, который так стремится принять доктрины, противоречащие некоторым наиболее важным положениям физической науки с начала до конца, — вы согласились на предложение мистера Хьюма спорить над простым пропуском! Мой дорогой друг, позвольте мне заметить, что простой здравый смысл должен бы подсказать вам, что человек, который в один день говорит: «Ни в коем случае» и т.д., а несколькими днями позднее отрицает, что произносил слово «никогда», — не только не Адепт, но должен страдать или размягчением мозга, или от другого «несчастного случая». «На полях я написал «редко», но не произнес слова «никогда» — относится к полям корректуры вашего письма 2; те поля, или, чтобы избегнуть нового обвинения, лоскут бумаги, на котором я написал несколько замечаний по этому предмету, приклеенный к полям вашей корректуры, вы вырезали так же, как четыре строчки стихотворения. Почему вы так поступили, вы сами лучше знаете. Но слово «никогда» относится к тем полям.

В одном грехе, однако, я сознаюсь, что «виновен». Этот грех заключается в острейшем чувстве раздражения против мистера Хьюма после получения его торжествующего статистического письма, ответ на которое вы находите включенным в письмо для вас, в котором я посылал вам материал для вашего ответа на письмо мистера Хандалавала, которое вы отправили обратно Е.П.Б. Если бы я не был раздражен, я, возможно, не провинился бы в пропуске. Это теперь моя карма. Мне не следовало раздражаться или терять хладнокровие; но это его письмо, я полагаю, было седьмым или восьмым такого рода в течение двух недель. И я должен сказать, что наш друг применяет самым жульническим образом свой интеллект для выдвигания наиболее неожиданных софизмов, какие я когда-либо знал, чтобы щекотать человеческие нервы! Под видом строгого логического рассуждения он совершает ложные выпады в сторону своего противника, и каждый раз, не в силах найти уязвимое место и будучи изобличен, он отвечает с самым невинным видом: «Что вы! Это — для вашей пользы, и вы должны быть благодарны! Если бы я был Адептом, я бы всегда знал, что мой корреспондент на самом деле подразумевает, и т.д.» Будучи Адептом в некоторых малых делах, я знаю, что он на самом деле подразумевает, и это сводится к следующему: если бы мы разгласили ему всю нашу философию, не оставив никакой непоследовательности необъясненной, это все же ни к чему не привело бы. Ибо, как в наблюдении, изображенном в куплете Худибразиана (Hudibrassian):

У этих мух имеются другие мухи, кусающие их. А у тех мух — свои мухи, и так без конца… —

так обстоит дело и с его возражениями и аргументами. Объясните ему одно, и он найдет изъян в объяснении; удовлетворите его, доказав, что последнее в конечном счете было правильно, и он накинется на вас за то, что вы говорите слишком медленно или слишком быстро. Это невозможная задача, и я от нее отказываюсь. Пусть это длится до тех пор, пока все не будет раздавлено собственным весом. Он говорит: «Ни у какого папы римского целовать туфлю я не могу», — забывая, что никто его об этом не просит. «Я могу любить, но не могу поклоняться», — говорит он мне. Пустые слова — никого он не может любить и никого не любит, кроме А.О. Хьюма, да и никогда не любил. Действительно, можно бы воскликнуть: «О, Хьюм, пустое слово твое имя!» — и это доказывается следующими словами, которые я выписываю из одного его письма: «Не будь никакой другой причины, я бы любил М. за его большую преданность вам, а вас я всегда любил (!). Даже когда я наиболее зол на вас — ведь всегда бываешь наиболее чувствительным по отношению к тем, о ком больше всего заботишься, — даже если бы я был вполне убежден, что вы — миф, даже тогда мое сердце стремилось бы к вам, как оно часто стремится к откровенно выдуманным героям». Какая-нибудь сентиментальная Бекки Шарп, пишущая воображаемому возлюбленному, едва ли смогла бы выразить свои чувства лучше!

Вашими научными вопросами я займусь на следующей неделе. Я сейчас не дома, но нахожусь совсем близко от Дарджилинга в монастыре, предмете томлений бедной Е.П.Б. Я думал об отъезде к концу сентября, но нахожу это довольно трудным — собственной персоной беседовать со Старой Леди, если М. доставит ее сюда. А он должен доставить ее сюда или же потерять ее навсегда, по крайней мере, постольку, поскольку это касается ее физической триады. А теперь до свидания! Я вас еще раз прошу — не пугайте моего человечка; он может оказаться полезным вам в один прекрасный день, но не забудьте — он только призрак.

Ваш К.Х.

Сноски

---