Изменения

По мере того, как расширяется круг интересов, которым эти люди “всецело преданы”, – то есть по мере того, как эти люди очищаются от шлаков индивидуализма, – мы начинаем относиться к ним со всё большей терпимостью, со всё большим уважением, восхищением или любовью. От собственного “я” к семье, от семьи к секте или к тому или иному обществу, от секты и общества к церкви (в целом, без различия конфессий) и государству – так и протягивается восходящая лестница, всё более расширяется круг, возникают последовательные переходы, в которых значение индивида определяется степенью подавления его индивидуальности ещё более всеохватной душой или духом. Даже сама та скромность, с какой мы, общаясь с другими, стараемся по мере возможности избегать личных местоимений, подсказывает нашим чувствам, что мы пытаемся не выпячивать нечто предельно незначительное и неважное – нечто такое, что, вообще, имеет право на существование разве лишь в минуты нашей полной уединённости, то есть в том, что составляет скорее состояние сна или покоя, чем собственно жизни.  

По мере того, как расширяется круг интересов, которым эти люди “всецело преданы”, – то есть по мере того, как эти люди очищаются от шлаков индивидуализма, – мы начинаем относиться к ним со всё большей терпимостью, со всё большим уважением, восхищением или любовью. От собственного “я” к семье, от семьи к секте или к тому или иному обществу, от секты и общества к церкви (в целом, без различия конфессий) и государству – так и протягивается восходящая лестница, всё более расширяется круг, возникают последовательные переходы, в которых значение индивида определяется степенью подавления его индивидуальности ещё более всеохватной душой или духом. Даже сама та скромность, с какой мы, общаясь с другими, стараемся по мере возможности избегать личных местоимений, подсказывает нашим чувствам, что мы пытаемся не выпячивать нечто предельно незначительное и неважное – нечто такое, что, вообще, имеет право на существование разве лишь в минуты нашей полной уединённости, то есть в том, что составляет скорее состояние сна или покоя, чем собственно жизни.  

Увы, но даже в вышеупомянутых случаях, даже в примерах максимальной удалённости от низменно-убогой индивидуальности, эти люди ещё очень далеки от того идеально-абстрактного, универсального существа, преображённого в славе божественной личности, у которого начинает теряться даже само представление о частичности и атомарности.  

Увы, но даже в вышеупомянутых случаях, даже в примерах максимальной удалённости от низменно-убогой индивидуальности, эти люди всё ещё очень далеки от того идеально-абстрактного, универсального существа, преображённого в славе божественной личности, у которого начинает теряться даже само представление о частичности и атомарности.  

Вы, разумеется, знакомы с тем, как Сведенборг проводит различие между дискретностью и непрерывностью. До сих пор мы наблюдали примеры того, как человек – индивид – способен возвышаться непрерывно, всем своим сердцем и душой отдаваясь интересам живого мира, как он способен всё сильнее утрачивать собственную ограниченность, впитывая в себя всё больше и больше от более широкого мирского духа. Но, увы, оказывается, что, поднимаясь всё выше и выше, он всего лишь приближается к своему же собственному мирскому источнику, к той душе мира – пракрити, – к которой, не особенно настаивая на её буквальном понимании, я могу прибегнуть как к удобной фигуре речи. А вот для того, чтобы подняться ещё выше, требуются шаги, которые должны уже носить дискретный характер. Никаким простым “улучшением” обычного своего “я”, при котором это “я” всё ещё остаётся в качестве фокуса (во французском языке для этого существует очень выразительное слово “foyer”<ref>Центр, средоточие, источник, очаг (''фр''.). – Пер.</ref>) всех человеческих мыслей и поступков, никаким даже отождествлением с высшими интересами мирского плана, о которых мы только что говорили, человек не может даже и близко достигнуть реализации своего божественного идеала. Это “улучшение” нашей нынешней природы – когда оно одно только и считается главным, если вообще достижимым, средством “совершенствования” – банальность или, выражаясь принятым сегодня термином, “фарисейство”. Это – подмена дискретности непрерывностью. Это компромисс человека с собственным “я” – с собой любимым.  

Вы, разумеется, знакомы с тем, как Сведенборг проводит различие между дискретностью и непрерывностью. До сих пор мы наблюдали примеры того, как человек – индивид – способен возвышаться непрерывно, всем своим сердцем и душой отдаваясь интересам живого мира, как он способен всё успешнее преодолевать собственную ограниченность, впитывая в себя всё больше и больше от более широкого мирского духа. Но, увы, оказывается, что, поднимаясь всё выше и выше, он всего лишь приближается к своему же собственному мирскому источнику, к той душе мира – пракрити, – к которой, не особенно настаивая на её буквальном понимании, я могу прибегнуть как к удобной фигуре речи. А вот для того, чтобы подняться ещё выше, требуются шаги, которые должны уже носить дискретный характер. Никаким простым “улучшением” обычного своего “я”, при котором это “я” всё ещё остаётся в качестве фокуса (во французском языке для этого существует очень выразительное слово “foyer”<ref>Центр, средоточие, источник, очаг (''фр''.). – Пер.</ref>) мира человеческих мыслей и поступков, и никаким отождествлением даже с высшими интересами мирского плана, о которых мы только что говорили, человек не может и близко подойти к реализации своего божественного идеала. Это “улучшение” нашей нынешней природы, когда оно одно только и считается главным — если вообще достижимым — средством “совершенствования” есть просто банальность или, выражаясь принятым сегодня термином, “фарисейство”. Это – подмена дискретности непрерывностью. Это компромисс человека с собственным “я” – с собою любимым.  

{{Стиль А-Цитата|“Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили” [1Цар.15:9  – Пер.]}}

{{Стиль А-Цитата|“Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили” [1Цар.15:9  – Пер.]}}