Изменения

Увы, но даже в вышеупомянутых случаях, даже в примерах максимальной удалённости от низменно-убогой индивидуальности, эти люди всё ещё очень далеки от того идеально-абстрактного, универсального существа, преображённого в славе божественной личности, у которого начинает теряться даже само представление о частичности и атомарности.  

Увы, но даже в вышеупомянутых случаях, даже в примерах максимальной удалённости от низменно-убогой индивидуальности, эти люди всё ещё очень далеки от того идеально-абстрактного, универсального существа, преображённого в славе божественной личности, у которого начинает теряться даже само представление о частичности и атомарности.  

Вы, разумеется, знакомы с тем, как Сведенборг проводит различие между дискретностью и непрерывностью. До сих пор мы наблюдали примеры того, как человек – индивид – способен возвышаться непрерывно, всем своим сердцем и душой отдаваясь интересам живого мира, как он способен всё успешнее преодолевать собственную ограниченность, впитывая в себя всё больше и больше от более широкого мирского духа. Но, увы, оказывается, что, поднимаясь всё выше и выше, он всего лишь приближается к своему же собственному мирскому источнику, к той душе мира – пракрити, – к которой, не особенно настаивая на её буквальном понимании, я могу прибегнуть как к удобной фигуре речи. А вот для того, чтобы подняться ещё выше, требуются шаги, которые должны уже носить дискретный характер. Никаким простым “улучшением” обычного своего “я”, при котором это “я” всё ещё остаётся в качестве фокуса (во французском языке для этого существует очень выразительное слово “foyer”<ref>Центр, средоточие, источник, очаг (''фр''.). – Пер.</ref>) мира человеческих мыслей и поступков, и никаким отождествлением даже с высшими интересами мирского плана, о которых мы только что говорили, человек не может и близко подойти к реализации своего божественного идеала. Это “улучшение” нашей нынешней природы, когда оно одно только и считается главным — если вообще достижимым — средством “совершенствования” есть просто банальность или, выражаясь принятым сегодня термином, “фарисейство”. Это – подмена дискретности непрерывностью. Это компромисс человека с собственным “я” – с собою любимым.  

Вы, разумеется, знакомы с тем, как Сведенборг проводит различие между дискретностью и непрерывностью. До сих пор мы наблюдали примеры того, как человек – индивид – способен возвышаться непрерывно, всем своим сердцем и душой отдаваясь интересам живого мира, как он способен всё успешнее преодолевать собственную ограниченность, впитывая в себя всё больше и больше от более широкого мирского духа. Но, увы, оказывается, что, поднимаясь всё выше и выше, он всего лишь приближается к своему же собственному мирскому источнику, к той душе мира – пракрити, – к которой, не особенно настаивая на её буквальном понимании, я могу прибегнуть как к удобной фигуре речи. А вот для того, чтобы подняться ещё выше, требуются шаги, которые должны уже носить дискретный характер. Никаким простым “улучшением” обычного своего “я”, при котором это “я” всё ещё остаётся в качестве фокуса (во французском языке для этого существует очень выразительное слово “foyer”<ref>Центр, средоточие, источник, очаг (''фр''.). – Пер.</ref>) мира человеческих мыслей и поступков, и никаким отождествлением даже с высшими интересами мирского плана, о которых мы только что говорили, человек не может и близко подойти к реализации своего божественного идеала. Это “улучшение” нашей нынешней природы, когда оно одно только и считается главным — если вообще достижимым — средством “совершенствования”, есть просто банальность или, выражаясь принятым сегодня термином, “фарисейство”. Это – подмена дискретности непрерывностью. Это компромисс человека с собственным “я” – с собою любимым.  

{{Стиль А-Цитата|“Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили” [1Цар.15:9  – Пер.]}}

{{Стиль А-Цитата|“Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и всё хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили” [1Цар.15:9  – Пер.]}}

Мы знаем, сколь мало приемлемым этот компромисс оказался для Бога Израилева, и трудно найти лучшей тому иллюстрации, чем приведённый выше отрывок, который мы вполне склонны считать скорее архетипическим, чем историческим. Архетипическим в смысле той безраздельной и радикальной жертвы, то есть “очищения” нашей низшей природы, о которой как о единственно необходимой вещи настойчиво говорят все (или почти все)<ref>О великих религиозных учениях ислама мне неизвестно почти ничего, и поэтому я не знаю, распространяются ли на них мои слова.</ref> великие мировые религии. Кажется, невозможно подобрать более точных слов для описания самой природы индивида (а не отдельных её случайных пороков), которая должна быть отброшена и истреблена. Нет, то, что заслуживало пощады, было действительно хорошо, – этого никто не отрицает; никто не говорит о том, что вся вселенная заражена физическим или моральным злом; речь идёт лишь о том, что всё доброе и полезное, но имеющее отношение к низшему состоянию бытия, должно погибнуть вместе с ним, коли оно должно расчистить путь для чего-то лучшего.  

Мы знаем, сколь мало приемлемым этот компромисс оказался для Бога Израилева, и трудно найти лучшей тому иллюстрации, чем приведённый выше отрывок, который мы вполне склонны считать скорее архетипическим, чем историческим. Архетипическим в смысле той безраздельной и радикальной жертвы, то есть “очищения” нашей низшей природы, о которой как о единственно необходимой вещи настойчиво говорят все (или почти все)<ref>О великих религиозных учениях ислама мне неизвестно почти ничего, и поэтому я не знаю, распространяются ли на них мои слова. – Ч.К.М.</ref> великие мировые религии. Кажется, невозможно подобрать более точных слов для описания самой природы индивида (а не отдельных её случайных пороков), которая должна быть отброшена и истреблена. Нет, то, что заслуживало пощады, было действительно хорошо, – этого никто не отрицает; никто не говорит о том, что вся вселенная заражена физическим или моральным злом; речь идёт лишь о том, что всё доброе и полезное, но имеющее отношение к низшему состоянию бытия, должно погибнуть вместе с ним, коли оно должно расчистить путь для чего-то лучшего.  

Приведённая иллюстрация эта тем более уместна, что целью наших рассуждений является вовсе не этическая сторона дела. Задача наша состоит в другом: в том, чтобы подчеркнуть некий метафизический вывод, пусть даже и без всякой попытки дать развёрнутое изложение метафизического аспекта вопроса. Речь идёт не о моральных качествах – они не отрицаются, но и не подчёркиваются. Например, некий индивид “А”, оцениваемый по наивысшим моральным стандартам, может быть признан самым что ни на есть добродетельным и почтенным человеком. А индивид “Б” представляет собою антипод первого и, с точки зрения его нравственных качеств, получает самую низшую оценку. И тогда весь диапазон моральных качеств, который простирается между ними, предстанет перед нами в виде того, что я вслед за Сведенборгом, назвал бы “непрерывной шкалой”. И, пожалуй, различие это станет для нас ещё более отчётливым, если мы снова обратимся к той Книге, которую мы, изучающие теософию, отнюдь не считаем менее почитаемой лишь из-за того, что склонны всегда бурно протестовать против любых притязаний религиозных систем на монополию в этих вопросах.  

Приведённая иллюстрация эта тем более уместна, что целью наших рассуждений является вовсе не этическая сторона дела. Задача наша состоит в другом: в том, чтобы подчеркнуть некий метафизический вывод, пусть даже и без всякой попытки дать развёрнутое изложение метафизического аспекта этого вопроса. Речь идёт не о моральных качествах – они не отрицаются, но и не подчёркиваются. Например, некий индивид “А”, оцениваемый по наивысшим моральным стандартам, может быть признан самым что ни на есть добродетельным и почтенным человеком. А индивид “Б” представляет собою антипод первого и, с точки зрения его нравственных качеств, получает самую низшую оценку. И тогда весь диапазон моральных качеств, который простирается между ними, предстанет перед нами в виде того, что я вслед за Сведенборгом, назвал бы “непрерывной шкалой”. И, пожалуй, различие это станет для нас ещё более отчётливым, если мы снова обратимся к той Книге, которую мы, изучающие теософию, отнюдь не считаем менее почитаемой лишь из-за того, что склонны всегда бурно протестовать против любых притязаний религиозных систем на монополию в этих вопросах.  

Тот человек, который при всей своей добродетельности ещё, однако, не становится подлинным “сыном Божиим”, всё-таки находится “под стражею закона” – того нравственного закона, который имеет просветительскую и подготовительную задачу, это и есть тот самый “детоводитель [школьный учитель – ''перев''.] ко Христу”,<ref>См. Гал.3:23-26: “А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того [времени], как надлежало открыться вере… Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; ... по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя... Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса”. – Пер.</ref> собственный наш дух Божий – то есть наша наивысшая личность. Понять различие между двумя этими состояниями значит постичь точный смысл того, что подразумевается под личностью ложной, временной, и личностью истинной, вечной, как и тот смысл, в каком мы здесь употребляем само это слово, “личность”. Нам не дано знать, сохраним мы или не сохраним ощущение своей тождественности с нашими прошлыми и навсегда отвергнутыми “я”, когда пройдём через это великое изменение, когда великий труд<ref>Сегодня имеется ясное понимание того, что тот “великий труд”, о котором так часто говорят философы-герметики и точным архетипом которого выступает труд алхимический, т.&nbsp;е. превращение грубых металлов в золото, в той же мере относится и к превращению духовному. Кроме того, имеются твёрдые основания полагать, что и материальный процесс также реален.</ref> нашей жизни будет завершён – сейчас ли или когда-либо в жизни загробной.  

Тот человек, который при всей своей добродетельности ещё, однако, не становится подлинным “сыном Божиим”, всё-таки находится “под стражею закона” – того нравственного закона, который имеет просветительскую и подготовительную задачу, это и есть тот самый “детоводитель [школьный учитель – Пер.] ко Христу”,<ref>См. Гал.3:23-26: “А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того [времени], как надлежало открыться вере… Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; ... по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя... Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса”. – Пер.</ref> собственный наш дух Божий – то есть наша наивысшая личность. Понять различие между двумя этими состояниями значит постичь точный смысл того, что подразумевается под личностью ложной, временной, и личностью истинной, вечной, как и тот смысл, в каком мы здесь употребляем само это слово, “личность”. Нам не дано знать, сохраним мы или не сохраним ощущение своей тождественности с нашими прошлыми и навсегда отвергнутыми “я”, когда пройдём через это великое изменение, когда великий труд<ref>Сегодня имеется ясное понимание того, что тот “великий труд”, о котором так часто говорят философы-герметики и точным архетипом которого выступает труд алхимический, т.&nbsp;е. превращение грубых металлов в золото, в той же мере относится и к превращению духовному. Кроме того, имеются твёрдые основания полагать, что и материальный процесс также реален.</ref> нашей жизни будет завершён – сейчас ли или когда-либо в жизни загробной.  

Выражаясь философским языком, исчезнуть должна будет “материя”, и меняться будет сама “форма”. Ответ на вопрос: сохраняется ли наша трансцендентная тождественность с нынешним<ref>“Человек может уже обрести бессмертную жизнь и оставаться на протяжении вечности всё тем же ''внутренним я'', каким он был на земле, но из этого вовсе не вытекает, что он непременно должен либо оставаться Смитом и Брауном, каким он был на земле, либо утратить свою индивидуальность” – ''Isis Unveiled'', I, p. 316 (в русском переводе см.: Разоблачённая Изида. Кн. I. М., 2003. С. 450. – Пер. </ref> “А” или “Б”, должен зависеть от ответа на другой высказанный выше вопрос: чем является дух Божий, нашей изначальной, центральной сущностью или ипостасью? Но нахождение “под стражею закона” означает для нас невозможность действовать непосредственно и по собственной воле – в этом случае мы можем действовать лишь косвенно, то есть в добровольном согласии с чужой волей. Та воля, в соответствии с которой мы по природе своей привыкли действовать, – т.&nbsp;е. наша собственная воля – должна пониматься не как простое волеизъявление, а как вся наша природа – т.&nbsp;е. как та самая “властительница-любовь”, которая то-то и то-то делает для нас притягательным, а всё остальное отталкивающим.  

Выражаясь философским языком, исчезнуть должна будет “материя”, и меняться будет сама “форма”. Ответ на вопрос: сохраняется ли наша трансцендентная тождественность с нынешним<ref>“Человек может уже обрести бессмертную жизнь и оставаться на протяжении вечности всё тем же ''внутренним я'', каким он был на земле, но из этого вовсе не вытекает, что он непременно должен либо оставаться Смитом и Брауном, каким он был на земле, либо утратить свою индивидуальность” – ''Isis Unveiled'', I, p. 316 (в русском переводе см.: Разоблачённая Изида. Кн. I. М., 2003. С. 450. – Пер. </ref> “А” или “Б”, должен зависеть от ответа на другой высказанный выше вопрос: чем является дух Божий, нашей изначальной, центральной сущностью или ипостасью? Но нахождение “под стражею закона” означает для нас невозможность действовать непосредственно и по собственной воле – в этом случае мы можем действовать лишь косвенно, то есть в добровольном согласии с чужой волей. Та воля, в соответствии с которой мы по природе своей привыкли действовать, – т.&nbsp;е. наша собственная воля – должна пониматься не как простое волеизъявление, а как вся наша природа – т.&nbsp;е. как та самая “властительница-любовь”, которая то-то и то-то делает для нас притягательным, а всё остальное отталкивающим.