ПМ (Базюкин), п.27

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Перевод В.В. Базюкина

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 27; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество

от кого:	Кут Хуми Лал Синг	написано из: –
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Симла, Индия

содержание: К.Х. — Синнетту: об ошибочности советов не отвечающих сознанию человека. О "Императоре". О К. К. Мэсси; закон Кармы. Организационные вопросы.

<<   ☰   >>

англ • аноним (21) • Базюкин (27) • Рерих (–) • Самара (19)

Письмо № 27

Получено в Симле. Осень, 1881 год

Всё идёт так, как я и предвидел. В своём бомбейском письме я советовал Вам не выходить за рамки разумного, когда Вы станете рассказывать С.М. о + и его [С.М. — перев.] собственных медиумических способностях, имея в виду, что сообщить ему следует только общий смысл того, о чём я рассказал Вам. Вы же, как я заметил, наблюдая за Вами в Аллахабаде, собрались, наоборот, потчевать его обильными выдержками из моего письма, и тогда я вновь почувствовал недоброе, но решил не вмешиваться по нескольким причинам. Одна из них состоит в том, что время [для подробных объяснений — перев.], как я полагаю, по-настоящему приспеет лишь тогда, когда соображения безопасности общества и морали сами потребуют того, чтобы кто-нибудь в Теос. Обществе высказал истину до конца, даже если после этого на него падут Гималаи.

Открывать неприглядную истину, однако, необходимо с величайшим благоразумием и осторожностью. Но, как я вижу, вместо приобретения новых друзей и союзников в стане филистимлян — хоть по эту, хоть по ту сторону Океана — многие из вас (и Вы в том числе) лишь плодите врагов, и всё из-за того, что слишком много говорите обо мне и моих личных взглядах. По ту сторону Океана раздражение уже велико, и вскоре Вы увидите его вспышки в газете “Лайт” или где-нибудь ещё, и тогда “С.М. будет для вас потерян навсегда”. Эти обильные выдержки сделали своё дело, ибо они оказались — чересчур обильными. Никакая сила — ни человеческая, ни сверхчеловеческая — никогда не откроет глаза С.М. Напрасно было даже пытаться делать это насильно.

По эту же сторону Океана всё обстоит ещё хуже. Добрый симлийский народ не очень-то склонен к метафорике, и иносказательность прилипнет к их эпидерме не раньше, чем вода к перьям какого-нибудь гуся. С другой стороны, кому понравится, если ему сказать прямо в глаза, что от него “дурно пахнет”? А вышучивание замечания, которое на самом-то деле заключало в себе глубочайший психологический смысл, нанесло непоправимый вред как раз в тех самых кругах, где в ином случае Э.Т.О.С. могло бы обрести для себя немало новообращённых . . . Но вернёмся к письму.

Самая тяжкая сторона упрёка в мой адрес состоит в том, что (а) мои слова в письме как бы разжигают в С.М. желание наперекор мне доказать, будто + и есть именно “дух”, и (б) наш друг меня сурово осуждает за то, что я вывел + лжецом.

Что ж, я готов разъяснить свою позицию, хотя оправдываться мне совершенно не в чем. Разумеется, в письме я подразумевал и первое, и второе, но слова мои предназначались только для Вас, коль скоро Вы обратились ко мне с этим вопросом, — но ни в коем случае не для него. Доказать он ничего так и не сумел, да я и не ожидал от него ничего другого, пусть даже сам он и был уверен в том, что ему это удастся, ведь его утверждения целиком опираются на одни лишь его голословные заверения, ибо он неколебимо верит собственным впечатлениям.

С другой стороны, мне не составило бы никакого труда доказать, что + — никакой не развоплощённый дух вовсе, но у меня есть самые веские причины пока этого не делать. Я писал своё письмо, тщательно взвешивая каждое слово, и поэтому, осторожно намекнув Вам на то, как обстоит всё на самом деле, я самым недвусмысленным образом дал Вам понять, что не вправе раскрывать “секрет Собрата”. Но, добрейший друг мой, я ведь так и не разъяснил Вам во всех подробностях, кто он [Император — перев.] такой, и что он собой представляет. Я мог бы, вероятно, посоветовать Вам сделать собственные выводы о + на основании его так называемых “писаний”, ибо “враги” наши, более удачливые в этом, чем Иов, все сплошь занимаются “сочинительством книг”. Вообще, они обожают надиктовывать “богооткровенные истины”, а потому — сами же и ловятся на крючок собственного краснобайства. Да и найдётся ли среди наиболее интеллектуально одарённых спиритуалистов такой, кто, прочитав всё это полное собрание сочинений, приписываемых +, рискнул бы заявить, что за исключением пары отдельных, действительно замечательных, страниц всё остальное гораздо хуже того, что мог бы написать — и при этом гораздо талантливее! — и сам С.М.? Будьте уверены, ни одному сообразительному, толковому и честному медиуму нет никакой нужды черпать “вдохновение” у развоплощённого “духа”. Истина всегда останется истиной, от кого бы она ни исходила: от богов или от духов, а вернее сказать: вопреки им всем, поскольку “ангелы”, как правило, нашёптывают одну лишь ложь, чем и подпитывают кладовые суеверия.

Вот эти-то неприятные “пустячки” как раз и не позволяют мне удовлетворить просьбу Ч.К. Мэсси. Я не собираюсь ни прибегать к его “авторитету”, ни исполнять его “желание”, да и самым решительным образом отказываюсь “сообщать о его секрете”, который по самой природе своей не позволяет ему достичь уровня Адепта, но при этом не имеет никакого отношения к характеру его личности. Повторяю, всё это я пишу исключительно для Вас как ответ на Ваш удивлённый вопрос: неужели мне может действительно что-то помешать вступить в общение с ним и вывести его к Свету — но всё это вовсе не предназначено для его ушей. Да, в истории его жизни, может быть, и найдётся одна-две страницы, которые ему хотелось бы удалить навсегда, но его надёжные и верные инстинкты наделяют его преимуществом и всегда выведут в число людей, стоящих гораздо выше всех тех, кто оставался целомудренным и добродетельным лишь потому, что ни разу в жизни не испытывал подлинного искушения.

Итак, с Вашего позволения, я воздержусь. В будущем же, дражайший друг мой, нам придётся всецело ограничиться философией и — избегать наших внутрисемейных пересудов. А скелеты в фамильных шкафах — только начни их касаться — могут порой оказаться поопаснее, скажем, грязных тюрбанов, мой дорогой и прославленный друг. Пусть ничто не тревожит Вашего столь чуткого сердца и да не почудится Вам, будто хотя бы одно из сказанных мной слов было назначено к тому, чтобы выразить Вам укор. Мы, полудикие азиаты, привыкли судить о человеке исключительно по его намерениям. Ваши же — это сама искренность и доброта.

Однако не забывайте, Вы проходите трудную школу, и тот мир, с которым Вы теперь вступили во взаимодействие, устроен совершенно иначе, чем тот, в котором Вы пребывали до сих пор. Особенно же важно помнить следующее: даже самую ничтожную причину, которую Вы производите — пусть даже совершенно не отдавая себе в этом отчёта или исходя из самых благородных намерений — уже невозможно будет никак отменить, и однажды приведённую в действие цепочку следствий уже невозможно будет остановить, соберите Вы для этого хоть миллионы богов, демонов и людей.

А потому не сочтите меня за чересчур въедливого критика, когда я скажу Вам, что все вы допускали в той или иной мере опрометчивость — если не сказать неосторожность: последнее слово я отношу пока лишь к одному из членов [Теософского общества]. И стало быть — возможно, Вы когда-нибудь это поймёте — все те ошибки и грубые промахи, которые допустил Г. Стил Олкотт, не так уж и трагичны, как это может показаться на первый взгляд, ведь и вы, англичане — по сравнению с ним уж куда как более разумный и искушённый в мирских делах народ, — способны заблуждаться ничуть не меньше, чем он. А вы — каждый по отдельности, и все вместе взятые — оказывались в плену заблуждений, и очевидность этого проявится уже в самое ближайшее время. Как следствие этого управление Обществом и его успех окажутся в вашем случае делом гораздо более трудным, поскольку ни один из вас не готов, как он, признать собственные ошибки, да и никто из вас не готов, как он, следовать предложенному вам совету, хотя в каждом случае совет этот исходит из предвидения надвигающихся событий — пусть даже эти события и предсказываются вам в выражениях, не всегда приличествующих — с вашей точки зрения — тому, как должен был бы изъясняться истинный Адепт.

Вы можете передать Мэсси всё, что я вам рассказал о нём, равно как и причины, по которым я это сделал. Вы можете — хотя я не рекомендовал бы Вам этого делать — прочитать это письмо м-ру Хьюму. Но мне хочется настоятельно напомнить Вам о необходимости более, чем когда-либо ранее, соблюдать осторожность. При всей чистоте ваших намерений Коган может в один прекрасный день заинтересоваться результатами проведённой работы, а те могут оказаться катастрофически плачевными, и он решит, что не может и далее стоять в стороне. А значит, на членов Эклектического общества в Симле следует оказывать постоянное давление, чтобы те держали язык за зубами и укротили свой пыл. А между тем в общественном мнении продолжает расти обеспокоенность в связи с деятельностью вашего Общества, и уже скоро вас могут попросить определить свою позицию более отчётливо. Очень скоро мне придётся на три месяца предоставить вас самим себе. Когда именно это произойдёт, в октябре или январе, будет зависеть от того, какой жизненный импульс получит это Общество и как в нём пойдут дела.

Я был бы Вам лично признателен, если бы Вы любезно согласились оценить написанное Падшахом стихотворение и сообщить мне о его литературных достоинствах. Думаю, оно вряд ли годится для публикации в теософском журнале по причине своего размера, да и литературные достоинства его вряд ли отвечают необходимым критериям и соответствуют должному уровню. Однако окончательную оценку я всецело вверяю Вашему более компетентному мнению. Мне очень хочется, чтобы в этом году журнал стал работать успешнее, чем работал до сих пор.

Предложение сделать перевод “Великого Инквизитора” принадлежит мне, поскольку автор, на котором во время работы над произведением уже возлежала длань Смерти, оставил после себя самое яркое и правдивое описание Общества Иисуса из всего написанного о нём на сегодняшний день. В нём заключён бесценный урок, который должен научить многих, и даже Вам он может принести немалую пользу.

Дорогой друг мой, Вы не должны удивляться, если я скажу Вам, что меня крайне удручает и огорчает та перспектива, которую вижу перед собой. Боюсь, Вам так и не хватит терпения дождаться того дня, когда мне позволено будет ответить на все Ваши вопросы. Много веков тому назад народ наш начал создавать определённые правила, в согласии с которыми намеревался строить свою жизнь. Все эти правила превратились ныне в Закон. Нашим предшественникам пришлось все свои нынешние знания накапливать собственными силами — изначально же им был дан лишь некий фундамент знаний. Мы готовы и для вас заложить такой же фундамент, но вы ведь не примете его. Вам нужно уже готовое, полностью отстроенное здание — только входи в него и владей.

Не корите меня за равнодушие и невнимание к Вам, когда по целым дням не получаете от меня ни одного ответа. Зачастую мне просто нечего сказать Вам, ведь Вы задаёте вопросы, на которые я не вправе отвечать.

Однако я должен закончить на этом, ибо время моё ограничено и у меня есть ещё и другие дела.

Искренне ваш,

К. Х.

Коньяк создаёт у вас в доме поистине ужасную атмосферу.

Точка зрения Когана о Т.О.	Оглавление	Следующее письмо № 69
(предположительная хронологическая последовательность)

Сноски

---