Наследие Е.П.Б.: Труды • Письма • Альбомы • Произведения с участием • Изображения • Биография • Цитаты • Разное | дополнения – вопросы – исправления – задачи
ССЕПБ, том 1, стр. 177-186; ССЕПБ 1:177-186; BCW 1:177-186 • Альбомы 1:118; SB 1:118 • О странице
| Информация о произведении | |
|
Светящийся круг
Удивительные способности девы-пророчицы из Дамаска
(английский: Helena Petrovna Blavatsky, The Luminous Circle) (2 января 1876) Подписано: Хаджи Мора (Hadji Mora).
Публикации:
Известные переводы:
Читать оригинал: Внешние ссылки:
ДАННЫЕ Название для ссылок: Блаватская Е.П. - Светящийся круг
| |
[The Sun, Нью-Йорк, том XLIII, № 111, 2 января 1876 г.]
[В своём Альбоме, том I, стр. 118, Е.П.Б. оставила помету синим карандашом под этим заглавием, информируя, что это её «вторая повесть». – Составитель.]
177 Наша славная компания любителей странствий была невелика. Мы прибыли в Константинополь из Греции неделю тому назад и по четырнадцать часов в сутки преодолевали крутые подъёмы и спуски в раскинувшихся на холмах кварталах Пера, бродили по базарам, поднимались на минареты и с боем пробивали себе дорогу сквозь полчища голодных собак, традиционных хозяев улиц Стамбула. Бродячая жизнь, как говорится, заразительна, и никакой цивилизации не под силу истребить привлекательность неограниченной свободы, стоит только раз вкусить её. Первые три дня мой спаниель, Ральф, не отходил от меня ни на шаг и вёл себя как прилично воспитанное четвероногое. Это был славный приятель, мой товарищ в путешествиях и закадычный друг; я боялась потерять его и поэтому всегда отслеживала его уходы и приходы. Каждый раз, когда его магометанские собратья нахально подступали к нему, будь то с проявлением дружелюбия или враждебности, он тут же поджимал хвост и, не теряя достоинства, с благопристойным видом искал защиты под чьим-нибудь крылом в нашей небольшой компании. С самого начала он демонстрировал решительное неприятие дурной компании, и поэтому, уверовав в его благоразумие, я к концу третьего дня ослабила свою бдительность. За этой халатностью немедленно последовало наказание. В один из таких моментов, оставленный без присмотра, он поверил голосу некой пёсьей 178искусительницы, и последнее, что мне осталось увидеть, был его пушистый хвост, исчезающий за углом грязной, кривой улочки.
Крайне раздосадованная и полная решимости вернуть его во что бы то ни стало, я провела остаток дня в безуспешных поисках. Я предлагала двадцать, тридцать, сорок франков в награду за него. Примерно столько же бродяг-мальтийцев начали настоящую охоту, и к ночи наша гостиница и мы в ней подверглись штурму целой армией, каждый боец которой держал в руках шелудивую дворнягу, которая, как он из кожи вон лез убедить меня, была именно та, которую я потеряла. Чем больше я отпиралась, с тем большей серьёзностью они настаивали, а один из них даже упал на колени, сорвал с груди потускневший, в коросте ржавчины образок Девы Марии и торжественно поклялся, что сама Царица Небесная явилась ему и милостиво указала, которая собака моя. Напряжение нарастало, грозя перейти в бунт, когда наш хозяин гостиницы, в конце концов, вынужден был послать за нарядом полиции в ближайший участок, и те, применив грубую силу, прогнали толпу двуногих и четвероногих бунтарей. Я пришла в ещё большее отчаяние, когда старший официант, старый разбойник с потугами на респектабельность, явно проведший с полдюжины лет на каторжных работах, со всей серьёзностью заверил меня, что мои страдания никчёмны, так как мой спаниель к этому времени, несомненно, уже съеден и почти переварен, если помнить о том, что турецкие собаки обожают своих христианских собратьев, таких приятных на вкус.
Дискуссия происходила на улице, у дверей гостиницы, и я была готова отказаться от поисков этой ночью, когда одна старая гречанка, фанариотка, которая внимательно прислушивалась к шумному обмену мнениями, стоя на крыльце соседнего дома, подошла к нашей печальной группе и предложила мисс Х., одной особе из нашей компании, разузнать о судьбе Ральфа у дервишей. «И что же дервиши могут знать о моей собаке?» осведомилась я, совсем не настроенная шутить.
«Святые люди знают всё, кирея (мадам)! – ответила она с некоторой таинственностью в голосе. – На прошлой неделе грабители сорвали с меня новую атласную мантилью, которую сын привёз мне из 179Брусы (Brusa), и вот, как видите, она снова на моих плечах».
«В самом деле? Тогда, должен сказать, святые люди ещё и трансформировали вашу новую мантилью в старую», – заметил джентльмен из нашей компании, указывая на большую прореху на спине, не очень изящно заделанную посредством булавок.
«А это как раз и есть самое удивительное, – спокойно ответила фанариотка без всякого смущения. – Они показали мне квартал города в светящемся круге, дом и даже комнату, в которой еврей, укравший мою одежду, собирался разорвать и разрезать её на кусочки. Мой сын и я едва успели добежать до этого квартала, Калинджикулосека (Kalindjikoulosek), и спасти мою собственность. Мы застали вора прямо на месте преступления и сразу же опознали в нём того человека, которого дервиши показали нам в волшебной луне. Он сознался, и теперь он сидит в тюрьме».
Не понимая, что она подразумевает под светящимся кругом и волшебной луной, но изрядно заинтригованные её рассказом о провидческих способностях «святых людей», мы до такой степени прониклись уверенностью, что история не была от начала до конца выдумкой, что решили следующим же утром пойти и посмотреть всё сами.
Когда монотонный призыв муэдзина с высоты минарета возвестил полдень, мы уже спускались с холмов Перы к Галате, к порту, локтями прокладывая себе путь в торговом квартале города сквозь толпы людей сомнительного вида. Пока мы добрались до доков, мы едва не оглохли от возгласов и нескончаемых, до боли в ушах, пронзительных криков и вавилонского смешения языков. В этой части города бесполезно надеяться на указатели в виде номеров домов или названия улиц. Местонахождение какого бы то ни было искомого дома определяется его относительным соседством с каким-либо другим заметным зданием, таким как мечеть, бани или европейский пакгауз; а в остальном приходится полагаться на Аллаха и его пророка.
Так, с величайшими трудностями, мы, наконец, отыскали британский склад судового поставщика, позади которого нам следовало искать конечный пункт наших устремлений.
180 Наш проводник из гостиницы знал о дервишах не больше нашего; но, в конце концов, один уличный мальчишка, грек, святая простота в своей первобытной наготе, согласился отвести нас к плясунам за скромный бакшиш из нескольких медных монет.
Наконец, мы добрались до места, и нас провели в большое тёмное помещение, показавшееся мне похожим на конюшню, из которой вывели лошадей. Помещение было длинным и узким, на полу был толстый слой песка, как в манеже, свет проникал только через маленькие оконца под потолочными карнизами. Дервиши закончили свои утренние представления и теперь, по-видимому, отдыхали после своих изнурительных трудов. Они выглядели совершенно обессиленными; одни лежали по углам, другие сидели на пятках, поджав под себя ноги, с широко открытыми, невидящими глазами в состоянии безмолвного созерцания Невидимого Бога, как нам объяснили. Они, очевидно, полностью утратили способность видеть и слышать, так как никто из них не отвечал на наши вопросы, пока из тёмного угла не появился сухопарый великан с длинными руками и ногами в остроконечном головном уборе, который делал его на семь футов выше. Сообщив нам, что он здесь главный, он заметил, что не следует беспокоить святых братьев, получающих в данный момент указания для дальнейших церемоний этого дня от самого Аллаха. Но когда переводчик объяснил ему цель нашего прихода, которая касалась его одного, поскольку именно он был единственным обладателем «магического жезла», все возражения прекратились, и он протянул руку за подаянием. Получив вознаграждение, он знаком подозвал двоих человек из нашей группы, объяснив, что не может взять одновременно больше, и повёл нас за собой.
Бросившись за ним вдогонку в сумрак того, что нам показалось полуподземным коридором, мы добрались до высокой лестницы, которая вела к помещению под крышей. Вслед за нашим вожаком мы взобрались наверх и оказались в жалкой мансарде средних размеров без какой-либо мебели. На полу, однако, был ковёр, покрытый толстым слоем пыли, на стенах в изобилии висели гирлянды паутины. В одном углу мы заметили нечто, что я сначала приняла за кучу старого тряпья; но эта груда вскоре зашевелилась, 181встала на ноги, выдвинулась на середину комнаты, и перед нами оказалось самое экстраординарное существо, какое мне когда-либо доводилось узреть. Существо было женского пола, но определить, была ли она взрослой женщиной или ребёнком, было невозможно. Она была отталкивающего вида карлицей с уродливой головой, разросшейся до таких размеров, что она была бы слишком большой и для великана, с плечами гренадера, с грудью нормандской кормилицы; и всё это держалось на двух коротких, тощих, паучьих ножках, которые подрагивали под торсом таких непропорциональных размеров, когда она передвигалась. Ухмылка сатира блуждала по её лицу, орнаментированному письменами и символами из Корана, написанными ярко-жёлтой краской. На её лбу был кроваво-красный полумесяц; голову венчала пыльная феска; широкие турецкие шаровары скрывали её нижние конечности; верхнюю часть её туловища обтягивало полотнище грязно-белого миткаля, которого едва хватало, чтобы прикрыть половину её уродливого торса. Это существо скорее бросило себя, чем село, на пол в середине комнаты, и когда она всем своим весом рухнула на шаткие доски, поднялось такое густое облако пыли, что у нас перехватило горло, и мы стали кашлять и чихать. Такова была знаменитая Татмос, известная как Оракул Дамаска!
Без лишних разговоров дервиш достал кусок мела и начертил круг диаметром около шести футов, центром которого была эта дева. Затем он принёс из угла за дверью двенадцать маленьких медных лампад, налил в них тёмную жидкость из склянки, которую вытащил из-за пазухи, и расставил их симметрично по границе магического круга. Потом он отщепил лучинку от наполовину разбитой дощатой двери, которая демонстрировала следы многочисленных покушений подобного рода, и, держа лучинку большим и указательным пальцами, стал дуть на неё в строго определённом ритме, перемежая это действо неразборчивым проговариванием таинственных магических заклинаний. Вдруг и, судя по всему, без каких-либо явных причин для возгорания, на кончике лучины появилась искорка, и она вспыхнула, как сухая спичка. Он зажёг двенадцать лампад от этого пламени, возникшего самопроизвольно. Пока совершались эти действия, Татмос, которая до этого сидела совершенно 182безучастная и неподвижная, сняла свои жёлтые бабуши с босых ног и, отбросив их в угол, продемонстрировала, как дополнительную прелесть, шесть пальцев на каждой деформированной ступне. После этого дервиш вошёл в круг и схватил карлицу за лодыжки; резким движением, словно поднимая куль зерна, он полностью оторвал её от пола и, отступив на шаг и держа её вниз головой, стал потряхивать её, как, бывает, поступают с мешком, чтобы утрясти его содержимое; он делал это размеренно и легко. Затем он стал раскачивать её из стороны в сторону, словно маятник, пока не была достигнута необходимая инерция движения, и тогда он, выпустив одну ногу и ухватившись обеими руками за другую, сделал мощное мускульное усилие и стал вертеть ею в воздухе как булавой.
Моя спутница, испугавшись, отскочила в угол. А дервиш всё вращал и вращал деву, свой живой снаряд, она же при этом оставалась совершено пассивной. Скорость вращения возросла настолько, что глаз едва успевал следить за её телом в этой круговерти. Вероятно, всё продолжалось две или три минуты, пока дервиш, постепенно замедляя движение, не остановил его и в одно мгновение приземлил деву на колени в середине освещённого лампадами круга. Таков был восточный метод введения в состояние гипноза, практикуемый у дервишей.
Теперь карлица казалась полностью отрешённой от внешнего мира и погружённой в глубокий транс. Голова её и нижняя челюсть упали на грудь, остекленевшие глаза были широко раскрыты, и вся она являла собой неприглядный вид. Дервиш же плотно закрыл деревянные ставни единственного окна, и мы бы оказались в полной темноте, если бы не высверленное в створке отверстие, сквозь которое проникал яркий солнечный луч, пронизывая погружённую в темноту комнату, и падал световым пятном на деву. Маг сориентировал её голову таким образом, чтобы луч падал прямо на её темя, после чего, дав нам знак хранить молчание, он скрестил руки на груди, устремил пристальный взгляд на яркое пятно и замер в неподвижности, словно каменное изваяние. Я тоже впилась взглядом в это световое пятно и следила за развитием событий с острым 183интересом, так как я уже видела нечто подобное раньше и знала, на какое удивительное явление можно рассчитывать.
Постепенно яркое пятно, как будто бы оно посредством солнечного луча притягивало всё больше блеска извне и концентрировало его в себе, приняло форму сверкающей звезды, из центра которой расходились во все стороны лучи.
Затем последовал необычный оптический эффект. В комнате, которая до этого скупо освещалась солнечным лучом, стала сгущаться тьма, в то время как сияние звезды становилось всё ярче, пока нас не поглотила тьма египетская. Звезда засверкала, завибрировала и начала двигаться, вращаясь сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, растягиваясь и расширяя свои внешние границы с каждым оборотом, пока не сформировала блестящий диск, и мы потеряли из виду карлицу, как если бы её самою втянул в себя свет. Достигнув постепенно головокружительной скорости, какая была у девы, когда её вертел над собой дервиш, вращение стало замедляться и, в конце концов, перешло в слабую вибрацию, подобную мерцанию лунного света на покрытой рябью воде.
Затем диск померцал ещё какое-то мгновение, выбросил напоследок несколько вспышек и, обретя плотность и переливчатость огромного опала, замер в неподвижности. Теперь диск излучал лунный свет, мягкий и серебристый, но вместо того чтобы освещать мансарду, он, по ощущениям, лишь сгущал тьму. Его края не расплывались в полутени, а, наоборот, были чётко очерчены подобно окоёму серебристого экрана.
Теперь всё было готово, и дервиш, не говоря ни слова и не отрывая пристального взгляда от диска, протянул руку и ухватил ею мою; он приблизил меня к себе и указал на освещённый экран. Глядя на указанное место, мы увидели, как там появляются тёмные пятна, подобно пятнам на луне. Постепенно они оформлялись в фигуры, которые начинали шевелиться, пока не проявлялись рельефно в присущих им цветовых тонах. Проявлялись они и не как фотография, и не как гравюра; ещё менее походили они на отражения образов в зеркале; но как будто бы диск был камеей, и они выступали над её поверхностью и затем наделялись жизнью и движением. К изумлению моему и потрясению моей подруги 184мы узнали мост между Галатой и Стамбулом, перекрывающий Золотой Рог и соединяющий новый город со старым. Были видны люди, спешащие в разных направлениях, пароходы и разноцветные каики, скользящие по голубому Босфору, здания пёстрых расцветок, особняки и дворцы, отражавшиеся в воде; и всё это освещалось полуденным солнцем.
Картина развёртывалась словно панорама; и восприятие было настолько реальным, что мы не могли определить, движется ли то, что мы видим, или движемся мы сами. Суматошная жизнь била ключом, но ни один звук не нарушал томительного безмолвия. Не было слышно ни звука, как во сне. Это была картина-фантом. Улица за улицей, квартал за кварталом появлялись друг за другом; вот Базар с его узкими, крытыми рядами, лавки с обеих сторон, кофейни, в которых сидели солидного вида турки и курили; и когда то ли они, то ли мы проплывали мимо них, один из курильщиков опрокинул нагрилé и кофе другого курильщика, и взрыв беззвучной ругани повеселил нас немало. Так мы перемещались вместе с изображением, пока не добрались до большого здания, в котором я узнала резиденцию министра финансов. В арыке позади дома, неподалёку от мечети, утопая всем своим шелковистым мехом в жидкой грязи, лежал мой бедный Ральф! Часто и тяжело дыша, распластавшись обессилено, он, казалось, умирал; и около него собралось несколько дворняг жалкого вида – они лежали, щурились на солнце и клацали зубами, отбиваясь от мух!
Я увидела всё, что хотела, хотя я, придя к дервишу, не проронила ни звука о собаке, и мной двигало более любопытство, чем мысль о каком-либо успехе. Мне не терпелось немедленно отправиться на спасение Ральфа; но так как моя спутница умоляла меня побыть здесь чуть дольше, я с неохотой согласилась.
Картинка постепенно растаяла, и теперь мисс Х. заняла место рядом с великаном-дервишем. «Я буду думать о нём», – прошептала она мне на ухо с той сентиментальностью в тоне, какую молодые девушки обычно напускают на себя, когда намекают на «него». Длинная песчаная коса, синее море с белыми барашками, играющими 185на солнце; большой пароход, рассекающий волны на своём пути мимо пустынного берега, оставляющий за собой белый пенный след. На палубе кипит жизнь; на носу корабля команда занята делом; кок в белом колпаке и фартуке выходит из камбуза; повсюду мелькают офицеры в форменной одежде; на корме, на верхней палубе, пассажиры флиртуют, слоняются без дела или читают; молодой человек, которого мы обе узнаём, проявляется на переднем плане и наклоняется вперёд, опираясь на фальшборт. Это он!
Мисс Х. издаёт лёгкий вздох, заливается румянцем, улыбается и опять концентрирует свои мысли. Изображение корабля, в свою очередь постепенно исчезает; магический лунный диск на несколько секунд остаётся без изображения. Но на его светящейся поверхности появляются новые пятна; мы видим библиотеку, медленно проступающую из глубины, с зелёным ковром и портьерами и с книжными полками вдоль стен с трёх сторон. Пожилой джентльмен сидит в кресле за столом в свете лампы, и пишет. Его седые волосы зачёсаны назад, открывая лоб, он гладко выбрит, и весь облик его излучает добросердечие. «Отец!» – радостно восклицает мисс Х.
Дервиш нетерпеливым жестом приказал соблюдать тишину. Свет на диске мелко дрожит, но обретает вновь свою устойчивую яркость.
Теперь мы опять в Константинополе; из перламутровых глубин экрана проступает, формируясь, изображение нашего номера в гостинице. Наши газеты и книги, лежащие на бюро, панама моей подруги в углу, её ленточки, висящие на зеркале, а на кровати то самое платье, которое она сменила перед нашим выходом в этот достопамятный поход. Ни одна подробность не упущена, делая помещение окончательно узнаваемым; и чтобы подтвердить, что мы видим не некий плод нашего воображения, на дорожном несессере лежали два запечатанных письма, почерк на которых знаком моей спутнице; они были от очень близкого родственника её, от которого она ждала вестей в Афинах, но так и не дождалась. Картина распалась, и теперь мы видим комнату её брата и его самого, лежащего 186на кушетке, и горничную, которая промывает рану на его голове, которая, к нашему ужасу, кровоточит.
За час до этого мы оставили мальчика совершенно здоровым; и, увидев его изображение, моя спутница тревожно вскрикнула и, схватив меня за руку, потащила меня к двери. Спустившись на землю, мы присоединились к нашему гиду и спешно пустились в обратный путь, в нашу гостиницу.
Мальчик упал с лестницы и сильно рассёк лоб; в комнате, на письменном столе, лежали два письма, которые переслали из Афин, те письма, которые она видела на диске и узнала и прибытия которых она с таким нетерпение ожидала. Распорядившись насчёт экипажа, я поспешила к [резиденции] министра финансов и, находя ориентиры, пошла прямо к тому арыку, который я прежде никогда не видела, разве что в магической комнате. В луже, весь в страшных укусах и рваных ранах, издыхающий от голода, но всё-таки живой, лежал мой красавчик-спаниель, Ральф!
Хаджи Мора