- Дописано ЕПБ
- Подчёркнуто ЕПБ
- Зачёркнуто ЕПБ
- <Пометка редактора>
- <Пометка архивариуса>
- Утеряно
Вкладыш
Литературные очерки
Осенью 1831 г. на кладбище, расположенном недалеко от Иерусалима, на севере, стоял молодой человек и смотрел неопределенно вдаль. По лицу его было видно, что он мечтал.
Фигура этого молодого человека невольно остановила бы на себе внимание наблюдателя. Высокого роста, с матово-бледным цветом лица, с большими, горящими пламенем ярко-чёрными глазами и необыкновенно правильными чертами, – он казался и был в действительности красавцем. Его пламенный взор устремлялся на гранитную скалу с выступом, находившуюся всего в нескольких шагах от него, и бледное его лицо слегка подёрнулось румянцем. Вечно деятельный ум и невообразимо яркое воображение начали работать неудержимо. Действительность исчезла из его глаз, перед которыми были так называемые «гробницы царей израильских». И вот, голая скала раскрывается перед очами юноши и вместо неё появляется громадный зал, поддерживаемый сотнями колонн и украшенный изваяниями и фресками невообразимой красоты. Множество львов, изваянных из красного гранита составляют аллею, которая ведёт к этому залу… По этой аллее идёт человек, смелым, решительным шагом и достигает высокого каменного портала, поддерживаемого могучими кариатидами в несколько сот футов высоты. Он прижимает к колоссальным воротам свой волшебный перстень, раздаётся гром, подобный подземному удару, ворота открываются, путник бледнеет, шаг его делается нерешительным, и он робко входит в необозримый зал, освещённый блестящими металлическими шарами, висящими с потолка. По обеим сторонам зала на золотых тронах сидят цари Израиля. Он идёт далее. Они снимают свои диадемы, трижды восклицая радостным хором: Да здравствует Алрой, да здравствует царь, наш брат! Твоя корона ждёт тебя. Он останавливается и, дрожа, облокачивается на колонну, и когда он снова приходит в себя, – то цари сидят уже снова, как окаменелые и по-видимому, не замечают присутствия Алроя. Он ступает дальше по залу и достигает, наконец, громадного трона, высоко выдающегося над всеми другими и занимающего всю глубину зала. На этом троне сидит царственный образ, поражающий и ослепляющий взоры Алроя. Высокая лестница, каждая ступенька которой сделана из слоновой кости и поддерживается золотыми львами, ведёт к самому трону из драгоценной яшмы.
Лучи света исходят из диадемы и из царственного образа, сидящего на этом троне. Лицо царя прекрасно, как лицо девушки, величественно, как лик Божий. В одной руке он держит перстень, в другой – скипетр. Алрой, достигший ступеней трона, останавливается. Решимость покидает его. Но одна краткая молитва, и мужество снова возвратилось, и снова восходит решительным шагом по ступеням из слоновой кости. Наконец, он становится лицом к лицу с царём Израиля; но напрасно старается он обратить на себя его взоры, привлечь его внимание… Большие тёмные глаза, которые, кажется, всё видят, слепы к присутствию Алроя. Тогда, мёртвенно-бледный юноша ещё раз собирается с духом при мысли о народе Израиля, решительно протягивает свою руку и с лёгким и почтительным усилием берёт скипетр из рук великого царя *).
Эта поэтическая легенда воскресла в пламенном воображении двадцатисемилетнего Вениамина Дизраэли в то время, когда он стоял, задумавшись перед «гробницами царей» возле Иерусалима. Легенда имела историческое основание: Давид Алрой существовал действительно в XII столетии и был тем, что тогда у евреев называлось «князем пленения». Калифат в это время уже ослабел. Четыре сельджукских султана разделили наследие пророка и со страхом наблюдали возрастающее могущество королей карасма. Евреи, жившие на Востоке, хотя считались побеждённой нацией, но сохранили до известной степени самоуправление и имели даже правителя из своего народа – «князя пленения», власть которого возрастала, по мере ослабления калифата. Давид Алрой был одним из сильнейших, страстно любил свой народ.
И горько чувствовал его унижение. Но вот глава сельджуков оскорбил его. Мало того, он покусился на честь его сестры. Мера переполнилась, султан пал от руки еврея, как некогда египтянин от руки Моисея. Алрой бежал и решился освободить народ израильский. Он освободил его, по крайней мере, в поэме Дизраэли, – но возгордился, – эта великая цель показалась ему малою. Он пошёл далее и – пал.
Кто может сказать, что эта легенда о еврее, вырывающем у царя Соломона скипетр, не пришла в голову лорду Биконсфильду через сорок семь лет после рассказанной сцены, тогда, когда он так решительно и упорно настоял на гегемонии Англии над азиатской Турцией (во время берлинского конгресса), так что страны, над которыми стремился господствовать и господствовал Давид Алрой, – перешли теперь под фактическое господство Вениамина Дизраэли?
Странный, но необыкновенно интересный, может быть единственный в истории человек Вениамин Дизраэли, граф Биконсфильд, виконт Гуфеден! Из совершенного ничтожества, только благодаря самому себе, добился он всего, чего только человек может желать, и оставил неизгладимый след в политической истории и очень заметный след в литературе. В этом последнем отношении он, к сожалению, очень мало известен в России. Я знаю, по крайней мере, перевод только двух романов Дизраэли на русский язык (Генриэта Темпль и в последнее время, – Танкред). Между тем, во всех цивилизованных государствах сочинения Дизраэли читаются очень сильно, не говоря уже об Англии, где вышло, Бог знает, уже которое издание этих сочинений, в десяти томах, предназначенное для народа. И действительно, произведения Дизраэли имеют помимо личности автора, интерес литературный и политический.
Дизраэли, как человек с пламенным воображением и страшной верой в себя никогда не мог и не хотел скрываться ни перед кем. Он более пятидесяти лет тому назад заявил печатно, что сделается первым министром и нарисовал тот путь, по которому пойдёт (и пошёл). В первом из его романов, в Вивиане Грей, встречаются титулы «Императрица Индии» и «Лорд Биконсфильд», в «Танкреде» говорится о приобретении Кипра, как я имел уже случай указать около года тому назад в другом месте. Мало того, он не скрывает самых непохвальных своих мотивов, убеждений и чувств. Он откровенен до конца, до цинизма, – потому что откровенно презирает массу и считает себя выше и сильнее всех. Проследить все эти черты в литературных произведениях Дизраэли и интересно и своевременно, так как именно в последние два месяца о нём появилось на французском, немецком и английском языках множество статей и книг, написанных его друзьями и врагами и рассматривающих его и целиком, и в частях, со всевозможных точек зрения.
«Свет – моя устрица и я открою её себе мечом» – таков эпиграф первого романа Дизраэли «Вивиан Грэй», появившегося в 1827 году, т.е. 52 года тому назад. Известно, что это пророчество исполнилось. Устрица открылась для сына Исаака Дизраэли, человека без определённых занятий, не особенно богатого еврея, страдавшего одною из самых неприятных болезней – писательским зудом и во всю жизнь не смогшего произвести ничего порядочного. Для такого человека как Дизраэли, сначала свет был действительно закрыт, как устрица. Английская аристократия не могла принять в свои салоны молодого человека, который только недавно принял христианство 2) и ничем особенным не отличался, кроме красоты, элегантности костюма и восточной живости характера и речи. Между тем, этого человека заедало честолюбие. Оно было у него не только преобладающей страстью – нет, это была его мания, его пункт помешательства… Он считал себя не ниже, а выше английских аристократов по происхождению. Что это за аристократия, считающая свою генеалогию столетиями? Евреи считают её тысячелетиями!...
И не только знатнее, аристократич-
*) «Алрой» – поэма Дизраэли. 91 seqq.
2) Дизраэли былъ крещён двенадцати лет.
нее считал себя молодой Дизраэли, но и талантливее, а главное – сильнее. Вот что говорит он в первом же из своих романов:
Основным принципом Вивиана Грея было то, что всё возможно. Конечно, люди часто терпят неудачи и, вообще говоря, немногие достигают цели, но эти неудачи, это недостижение цели сводится к недостатку физических или нравственных сил. Вивиан Грей был, однако, убеждён, что есть на свете, по крайней мере, один человек, который не струсит ни нравственно, ни физически, а потому давно уже пришёл к решительному заключению, что его путь не может окончиться нигде, кроме самой высшей точки человеческого пути.
Известно всем, и давным-давно доказано, что Вивиан Грей – это сам Венiамин Дизраэли. Тысячи автобиографических подробностей указывают на это. И это пророчество сбылось. В другом романе, Конигсби, он заставляет свой идеал мужчины, банкира Сидония (барона Джемса Ротшильда) говорит в ответ на слова Конигсби «это не в духе времени»:
Дух времени, – это именно то, что крупный человек должен изменить. «Но что же такое единичная личность» – спрашивает Конигсби, – «против всемогущего общественного мнения?» – Божество – отвечает лаконически Сидония.
Понятно, что с такою верой в себя, в могущество единичной личности, Дизраэли должен был много страдать от пустых препятствий, поставленных на его пути рождением его и разными обстоятельствами. Это ярко выражается в двух первых его романах: «Вивиан Грей» и «Контарини Флемминг».
Вивиан Грей, как и Вениамин Дизраэли, сын литератора, снедаемый честолюбием. Много приходится ему вынести неудач, прежде чем он достигает своей цели – влияния. Он достигает его, сойдясь с глупейшим аристократом, маркизом де-Караба, и составляя для него партию. Кутила и политический интриган без моральных убеждений, но с необыкновенною настойчивостью – вот кто Вивиан Грей.
Контарини Флемминг отличается от него только нравственно, но страдания их, их цели и средства – совершенно одни и те же.
Ровно через десять лет после издания «Вивиана Грей», Вениамин Дизраэли приложил теории его на практике.
Потерпев четыре раза неудачи на выборах, он, наконец, попал в пятый раз, отыскал наконец, своего маркиза де-Караба в первом министре лорде Линдгерсте, одурачил его, как и Вивиан Грей, составил ему партии и, путём политических интриг, пренебрегая самыми основными нравственными принципами, мало по малу добился влияния и власти.
В одном году с «Вивианом Грей» вышел юмористический рассказ Дизраэли «Попанилла». Где-то на Индийском океане.
Дикий, варварский народ, |
Народ этот чужд цивилизации, его потребности очень ограничены, но он счастлив. Вдруг Попанилла, один из народа, находит случайно на берегу ящик с книгами, занесённый волнами с погибшего корабля. Книги все полезные: грамматика, гидростатика, история, политика. Научившись читать и проглотив всю эту премудрость, Попанилла выступает реформатором. Он убеждает своих сограждан, что им следует эксплуатировать минеральные богатства острова; устроить гавань, заводить торговые сношения со всем миром. «Для того, чтобы со временем сделаться страшными соседним странам и быть в состоянии угрожать всякому народу, имеющему какое-нибудь значение и даже покорить его». Это под конец надоедает королю, и он делает Попаниллу адмиралом своего флота и насильно отправляет его на лёгком челноке открывать государства для организации сношений или для порабощения.
Это только половина рассказа. Далее следует сатира на существовавшие в Британии порядки. Я хотел указать тут главным образом на одну характерную черту: нелюбовь Дизраэли к науке, а в особенности к науке утилитарной и к утилитаризму вообще.
Эта нелюбовь проглядывает у него тысячу раз и часто выражается чрезвычайно остроумно, хотя и ехидно. Так, например Попанилла предлагает срыть Анды, «потому что такое безобразие не должно быть терпимо вследствие своей бесполезности». В другом месте он утверждает, что встретил утилитариста, который был личным врагом Монблана. В рассказе «Молодой Герцог» – герой разговорился в дилижансе с соседом, который, взглянув на прекрасный парк этого самого герцога, объявляет совершенно бесполезными и парк и всю аристократию и говорит, что всё это следует уничтожать. При этом он самым экзальтированным образом расхваливает того знаменитого писателя, который так мужественно и энергетически отделал Анды и совершенно забраковал их, «как аристократию земного шара».
Не любя науки вообще и утилитарной в особенности, Дизраэли придавал огромное значение порыву, страсти, воображению. Их считает он творческими силами истории, мотивами и стимулами всякого подвига. Из той великолепной картины, которой я начал настоящий фельетон и которую я заимствовал из поэмы Дизраэли «Алрой», – читатели могут видеть, каким пламенным воображением обладает этот политический деятель. Некоторые из его романов (напр. «Венеция», «Генриэта Темпль») представляет почти экскурсив область чистого искусства. Иногда он, благодаря своей способности увлекаться, делал даже положительные глупости. Что делать! Какому умному человеку пришлось обойтись без глупостей? Шекспир написал Тита Андроника, Перикла, Лукрецию, Венеру и Адониса, Виктор Гюго писал «Ce que dit la bouche de l’ombre», Гёте написал Gross-Kophta, Дизраэли написал «The revoiutionary Epic».
Это, действительно, очень глупая поэма, и Дизраэли сделал очень хорошо, что её не кончил. Начал он с того, что приравнял себя к Гомеру, Виргилию, Мильтону и Данте, и решительно объявил, что хочет быть для новейшей эпохи тем же, чем они были для своих. Это бы ещё не беда. Человек, сознающий свои силы, может многое позволить себе. Но дело в том, что Дизраэли при исполнении своей задачи, что называется, «как в лужу треснул». Основная мысль поэмы: борьба феодального и федерального принципов. Магрос – гений федерализма спорит с Лиридоном – гением федерализма. Затем является Наполеон, становится на сторону Лиридона и отправляется в итальянский поход, в котором автор следует шаг за шагом за своим героем. Поэма потерпела совершенное и вполне заслуженное фиаско. Характерно тут то, что и в сфере поэзии Дизраэли сразу желал стать наряду с величайшими гениями и прямо заявил об этом. Удивительная откровенность. – Нельзя также не обратить внимания на одно противоречие в теориях Дизраэли. Не любя утилитаризма и будучи в душе артистом, он относится сам к природе чисто утилитарно. Он чрезвычайно метко называет её своей Эгерией, после свидания с которой он находит в себе новые силы для деятельности. Природа для него – муза политики. Это ли не утилитарное отношение?..
В конце 1828 года двадцатичетырехлетний Дизраэли отправился путешествовать, как подобает всякому благовоспитанному английскому джентльмену. Но его тянуло не в Берлин, не в Париж, не в Вену … Нет, его привлекали те страны, где жила и страдала его семья, где жил его народ. Дизраэли, не смотря на крещение, всю свою жизнь оставался евреем и не только не стыдился этого, а напротив – гордился этим и много раз выставлял это на показ в парламенте безо всякой надобности. Это самосознание и чувство было у него глубоко и искренно. Оно слышится почти в каждом его произведении и достигает апогея в Алрое и Танкреде. Оно-то повлекло его прочь от центров цивилизации, сначала в Испанию, где его семья и его народ страдали под гнётом католического фанатизма, потом в Венецию, где они нашли приют, гостеприимство и покой, и наконец, в Сирию и Палестину, священные страны для всего цивилизованного мира. Там, дав волю своему воображению, проникшись историей и преданиями прошлого, он написал поэму Алрой, единственное в своём роде произведение, рисующее Дизраэли весьма ярко.
3) Домашний бог.
4) Царь.
5) Жрецъ.
- ↑ Автор не известен, «Литературные очерки».