Джадж У.К. - Мадам Блаватская в Индии

Во-первых, я её старый и близкий друг, в то время как мистер Конвей встречался с ней лишь дважды, по его собственным словам, и только на короткое время. Во-вторых, она оставила своё тленное тело и не может дать ответ на его нападки. В-третьих, потому что, хотя его статья преподносится как обобщающий рассказ о ней, на самом деле это нападение на Теософское общество, в основании которого я имел честь принять участие вместе с мадам Блаватской и другими, и с историей которого во всех подробностях я хорошо знаком, будучи одним из его секретарей с момента его учреждения в 1875 году.

Статья в октябрьском номере занимает двенадцать страниц и в основном представляет собой перефразировку старых обвинений, выдвинутых другими людьми, о которых г-н Конуэй вообще ничего не знает, а также большое количество материала, в котором ошибки слишком очевидны, чтобы ввести в заблуждение любого, кто, действительно, в какой-то степени изучал теософское движение.

Давайте посмотрим вначале на профессионализм г-на Конвей, как репортёра. Он говорит, что Адьяр находится в пятнадцати милях от Мадраса, когда самое большее – всего шесть, а протяжённость самого Мадраса – всего пятнадцать. «Пальмы» описываются как находящиеся у входа, тогда как единственными пальмами в этом месте были несколько тщедушных пальм на побережье океана и там, где дорога не проходила. Нет сомнений в том, что «пальмы», о которых он говорит, должны придать колорит роскоши самопожертвования, которое он не одобряет. В следующих нескольких строках «гуру» чела описывается как «махатма» (стр. 508), определение, придуманное исключительно критиком. В этой маленькой сцене он упоминает приказ махатмы как повод индусу не пожимать ему руку; все путешественники знают, что индусы не пожимают друг другу руки, а тем более незнакомым людям; г-н Конвей, должно быть, наблюдал это, как и я, когда встречался там с кем-либо, кроме английских чиновников. Его описание «святилища» на стр. 582 настолько далеко от действительности, что я вынужден сомневаться в точности даже его воспоминаний о том, что было сказано ему мадам Блаватской. Я хорошо знаю святилище, осмотрел его полностью, сразу после того, как г-н Конвей был там, и знаю не только это, но и то, что по собственному приказу оно было снято со стены, и его содержимое было убрано вскоре после того, как он покинул Индию. Убирать содержимое, в основном, приходилось мне; это происходило накануне знаменитого так называемого разоблачения в журнале Христианского колледжа. По словам г-на Конвея, «оно почти достигало потолка», и так как, в действительности, это был настенный шкафчик и ничего более, а его общая высота не составляла и четырёх футов, то потолок должен был быть очень низким. Его дверцы были выкрашены в чёрный цвет и покрыты лаком, но его память приписывает ему украшение из «мистических эмблем и фигур», возможно, в соответствии с его представлением о теософском святилище. «Внутренняя часть святилища имела инкрустацию по металлу», – говорит он, и, очевидно, он видел святилище лишь однажды и очень бегло. Я имел возможность видеть его несколько дней подряд, полностью осмотреть его, взять на себя ответственность и своими собственными руками убрать все предметы из него, и вместо инкрустации по металлу его внутренняя часть была отделана обычным красным плюшем. Однако описание, данное г-ном Конвеем, более эффектно для газетной истории. Расписывая его интерьер с помощью своего богатого воображения, он говорит, что там была статуэтка Будды, а это не так; и затем следует вопиющий абсурд, что на портрете изображён Кут Хуми «с небольшим бочкообразным молитвенным аппаратом на голове». Это – весьма любопытный пример гипнотизма и плохой памяти, смешивающей все факты, потому что в святилище был тибетский молитвенный барабан, но он лежал на нижней полке, а на портрете, который я тогда снял, Кут Хуми был изображён в меховой шапке. Это похоже на плохой сон, который приснился учёному доктору. Но, кроме того (это тот случай, когда любой хороший журналист проверил бы простые факты), он пишет, говоря о влиянии скандалов на отделения Общества в Индии, что семьдесят семь отделений, имевшихся в 1879 году, сейчас (1891 г.) «вымирают в результате скандала с Блаватской». На самом деле, сейчас существует более ста пятидесяти отделений, которые приняли решение высоко чтить её память и продолжать работу, которую она побудила их начать, включая растущую переписку с постоянно увеличивающейся секцией в Америке, а также помощь в продвижении специального отдела общества, в частности посвящённого переводу древних книг Индии и приобретению рукописей и трактатов, которые Макс Мюллер и другие хотели бы иметь. Если бы г-н Конвей никогда ранее не принимал участия в нападках на мадам Блаватскую и Общество, некоторая неточность могла бы быть приписана неопытности; но поскольку дело обстоит иначе, можно сделать вывод, что какой-то другой мотив, кроме рвения к фактам, должен был стимулировать настоящую статью. И ему, возможно, будет интересно узнать, что мадам Блаватская сама сказала мне о нём после того, как он с ней встречался:

«Этот джентльмен находится в периоде своего упадка, с огромным разочарованием, нависшим над его жизнью; с этого момента он будет ощущать себя всё менее и менее значимым в мире, и вы, в конце концов, увидите, как за ничтожную плату он нападает через меня на то дело, которому вы хотите служить»,

и, как мы знаем, часть этого уже подтвердилась.

Поскольку я пытаюсь защитить друга, который ушёл за завесу, невозможно не заметить заявление, сделанное в примечании на странице 582 статьи г-на Конвея, которое создаёт впечатление, что эта статья является его первой презентацией данного вопроса для широкой публики. И, действительно, таково его заявление, единственной неопределённостью которого является отсутствие имён «друзей мадам Блаватской», которым он упоминал об этом деле, чтобы дать им возможность ответить. Отсутствие этих имён теперь препятствует тому, чтобы получить их показания, потому что я знаю всех её друзей, и ни один из них не преминет сообщить мне факты. Возможно, ускользнул из памяти г-на Конвея тот факт, что после того, как он посетил Адьяр и имел беседу с мадам Блаватской, он написал длинный отчёт об этом в «Вестнике Глазго» (The Glasgow Herald), опубликованном в Глазго, Шотландия, в котором он проявил тот же дух, что и в рассматриваемом отчёте, и что я написал ответ на него для той же газеты, который газета и опубликовала, а также, что позже, когда я был в Лондоне по дороге в Адьяр, он встретился с полковником Олкоттом и мной на одном из служений в часовне Саут-Плейс, на котором он рекламировал себя, как знатока теософии и спиритизма, но совершенно не обмолвился о теософии, когда разговаривал с нами там; а также, о нашем разговоре в подземной железной дороге, в ходе которого он ссылался на статьи в «Вестнике Глазго» и демонстрировал то же самое недовольство, в котором он обвиняет себя в настоящей статье на странице 581, когда он обнаружил, что святилище было навсегда закрыто всего за три дня до того, как он туда попал. Возможно, «чары» Адьяра всё ещё сохраняются в его воспоминаниях.

Теперь я перехожу к конкретному инциденту, вокруг которого вращается октябрьская статья. Это объяснение, которое, как предполагалось, было предложено мадам Блаватской о всей её жизни и работе посетителю, который сказал ей, что хочет дать объяснение своей пастве (в часовне Саут-Плейс), которая всегда была готова признавать факты. Из его рассказа ясно, что он не спрашивал её о философских учениях человека и разума, а также о теориях космогенеза, которыми она занималась, а также о задачах и целях Теософского общества, которому она посвятила свою жизнь, а также о том, как сейчас действует организация не только в Индии, но и в Европе и Америке. Его единственно интересовали ничтожные феномены, которым она никогда не уделяла особого интереса. Итак, он продолжает: «Что означают эти слухи? Я слышал, как вы поднимали чайники из-под вашего кресла, вызывали потерянные драгоценности и разговаривали с махатмами за тысячу миль отсюда».

Если это всё, что его интересовало (и о большем не было спрошено), то и в ответе нет ни слова, касающегося философии или многих других важных предметов, над которыми мадам Блаватская долго работала, прежде чем кропотливо писать или говорить об этом. Поэтому она даёт ответ исключительно на этот вопрос. Она говорит: «Это – лишь чары, люди думают, что видят то, что на самом деле не видят. Вот и всё». Этот ответ не имеет ничего общего ни с существованием махатм, ни с их способностями, ни с изложенными ею теориями космогенеза и антропогенеза, ни с целями и работой её Общества, ни с её взглядами на многие скрытые и естественные силы человека, о которых она до этого много говорила и писала. Она просто предложила объяснение, которое всегда могла предложить, заключённое в слове «чары». Способность творить чары теперь хорошо известна французским и другим школам гипнотизёров, и это слово является правильным объяснением многих из её самых лучших и самых замечательных феноменов. Этим можно объяснить многочисленные необычные действия, которые можно увидеть в Индии. Посредством них можно доставить письмо в комнату и положить его где угодно без того, чтобы кто-либо из присутствующих заметил письмо или посыльного. Нельзя установить пределы такой способности и её применения. Возьмите появление чайной чашки из-под стула, где за мгновение или два до этого её не было. Та же самая сила чар позволяла ей выйти из комнаты, но казаться присутствующей, взять чайную чашку из соседнего помещения и затем вытащить её внезапно из-под стула, в то время как зрители думали, что видели, как она сидела там. Это одна из возможностей царства чар, которую г-н Конвей признал в моём присутствии, как я покажу далее. Чары – это ещё одно название гипнотизма, отчасти понятое доктором Шарко и его учениками, но полностью известного мадам Блаватской, которую учили в школе, где эта наука разработана очень подробно. Западные школы ещё не достигли такого уровня, но, в конечном итоге, они достигнут. Так она часто заявляла о многих своих феноменах, потому что она сознательно назвала их «психологическим мошенничеством».

Я сказал, что мистер Конвей признал в моём присутствии что-то уместное в этом расследовании. Именно в его часовню на Саут-Плейс я отправился в 1884 году, чтобы послушать его беседу на тему, которую он представил, как спиритизм и теософия. По какой-то неизвестной мне причине он ни разу не упомянул о теософии, но подробно остановился на своём опыте, связанном с индийскими факирами, фокусниками и йогами. Он рассказывал с серьёзным видом о чудесах магии, гипнотизма или мошенничества, которые затмевают всё, что он критиковал в мадам Блаватской. Среди них он рассказал о том, что видел, как старый факир или йог заставляли танцевать монеты под столом по его команде, следуя невысказанному желанию г-на Конвея, поскольку между ним и фокусником не было никакой связи, как он утверждал. «Это, – сказал он, – очень замечательно. Я не знаю, как это объяснить. Но когда-нибудь я вернусь и расследую дело дальше». Всё это мадам Блаватская объясняла ему в разговоре в Адьяре.

Я не считаю, как некоторые говорили, что она смеялась над ним, думая:

«Вы, глупый и простодушный старый гусь, действительно ли думаете, что я собираюсь всерьёз отвечать человеку, который заранее заявляет о своей миссии здесь и надеется увидеть, как я произвожу феномены, о которых он может написать проповедь для своих лондонских младенцев?»^[1]

Напротив, она была готова идти с ним дальше, если он решит пойти дальше простых чудес, которые она часто называла словом «чары», ещё до его приезда. Но он не пошёл дальше, но продолжал спокойно плестись с гротескной торжественностью, которая до крайности забавна.

В общем, всё, к чему сводится несколько тяжеловесная статья г-на Конвея, – это то, что он просит нас поверить в тот факт, что после того, как мадам Блаватская одурачила некоторых из самых ярких умов Запада и Востока, и добилась их преданности, благоговения и привязанности, в том числе многих сотен индусов, обладавших знаниями и богатым опытом в своей стране чудес (как они рассказывали мне сами) ей удалось создать систему обмана, от которой, если мы примем его точку зрения, она должна была зависеть и была готова в непринуждённой беседе признать свои действия мошенничеством и отдаться на милость мистера Конвея только потому, что он проповедовал в часовне Саут-Плейс и имел паству, на что он напрасно надеется. Если бы она решилась на признание («признание без свидетелей», как он его называет) в беседах с ним, то интересно, почему она не призналась ему, что существуют потайные дверцы и раздвижные панели, помогающие производить феномены? Но не было такого признания, никаких потайных дверей и никакого мошенничества.

На стр. 587 г-н Конвей пишет: «Самым любопытным в этом спиритизме с тюрбанами является миф о Кут Хуми. Я спросил сэра У.У. Хантера из газеты «Генерал Индии» (General of India), а также других востоковедов об имени этого предполагаемого махатмы или рахата (sic)^[2], и они заявили, что имени Кут Хуми нет аналогий ни в одном древнем или современном индийском языке.

Легко потерять себя в океане индийской литературы с её огромным количеством имён, так что, возможно, г-на Конвея можно извинить. Но сэр У.У. Хантер не относится к великим востоковедам, а имена «других востоковедов», которых он спрашивал, не приведены, поэтому их следует считать сомнительными. Обращаясь к «Классическому словарю Индии» (написанному г-ном Джоном Гарреттом, директором по общественному обучению в Майсоре, Индия, напечатанном в 1871 году в Мадрасе, Higginbotham & Co) в разделе K, мы находим:

«Кутхуми (Kuthumi): ученик Паушииндзи и учитель Сама Веды».

Имя совпадает с именем «Koothoomi» в журнале «Арена», поскольку двойное «о» означает «у».

Продолжая своеобразный анализ этого «мифа», г-н Конвей пишет: «На основании авторитетного источника я уверен, что имя изначально было «Коттхьюм», просто смесью Олкотта и Хьюма, главных сторонников мадам Блаватской». Очевидное безрассудство высказываний здесь очень заметно и непростительно. Имя «авторитетного источника» не даётся; конечно, не мистер Синнетт первым объявил имя Кутхуми (Koothoomi); возможно, это был какой-то учёный востоковед, который никогда не читал книгу Джона Гарретта. Но так как я хорошо знал Е.П. Блаватскую в 1874 году, до того, как она познакомилась с Синнеттом или Хьмом, и до того, как это имя, которое теперь называют мифом, было представлено публике, я могу сказать, что изначально оно не было Коттхьюм, а тем, с которым я и другие в Нью-Йорке прекрасно знакомы благодаря его переписке с нами в то время по вопросам, связанным с Обществом. И когда мистер Синнетт опубликовал свой «Эзотерический буддизм», открыв миру это имя, мы все почувствовали, что за этим последует его оскорбление. Я написал тогда мадам Блаватской, выражая сожаление, что имя было открыто. На это она ответила:

«Не пугайтесь и не огорчайтесь. Это имя должно было когда-нибудь появиться, и поскольку оно является подлинным, его использование вместо нью-йоркского заменителя лучше, потому что последнее не было подлинным. Грязь, которой вы боитесь, теперь бросаемой на священные имена, не причинит им вреда, но неизбежно вернётся и попадёт в лицо тех, кто её бросает».

Оставшаяся часть статьи показывает полное отсутствие осведомлённости о теософском движении, которое великий француз Эмиль Бурнуф классифицировал как одно из трёх великих, современных, религиозных движений. Г-н Конвей, кажется, думает, что оно зависит от полковника Олкотта, игнорируя многих других людей, которые посвящают свою жизнь его «пропаганде». Такие мужчины, как мистер А.П. Синнетт, и такие женщины, как миссис Анни Безант, остаются вне поля зрения, не говоря уже об упущении того факта, что на каждом из трёх великих континентах земного шара, в Европе, Азии и Америке, есть хорошо организованные отделения Общества, и что существует большой объём литературы, посвящённой его деятельности. Это было очень хорошо известно другим, поэтому незадолго до её смерти в «Североамериканском обозрении» была напечатана статья мадам Блаватской, в которой описывалась история этого движения. Но г-н Конвей хотел бы, чтобы мы предположили, что несколько опубликованных выступлений полковника Олкотта представляют всех нас или указывают на наше будущее, и он серьёзно советует поместить штаб-квартиру на Цейлоне, чтобы благодаря союзу с буддизмом можно было обеспечить движению надёжную жизнеспособность. Это никогда не может быть. В течение нескольких лет у Общества была штаб-квартира на Цейлоне, как и другие штаб-квартиры в Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско и Мадрасе, но Общество не является и не должно быть буддийским обществом. Небольшой обзор его литературы, публикуемый в этих центрах, указал бы на это г-ну Конвею и, возможно, позволил бы ему дать нам лучшую и более подробную статью. Интерес, вызванный этой статьёй в Англии, делает последнее её предложение: «Если теософии суждено жить, то она должна «найти убежище в Будде»», избитой и изжитой шуткой. Собрание Общества в Лондоне, состоявшееся в июле прошлого года, привлекло более тысячи двухсот человек к открытому собранию в Портмен Румс, а позднее в Сент-Джеймс-Холле и Сент-Джорджес было полно людей, включая таких известных людей, как сэр Роберт Пил и лорд Джастис Поллок, чтобы послушать лекцию теософа миссис Анни Безант на тему «Перевоплощение», в то время как на её лекцию по теософии в Демократическом клубе был такой наплыв слушателей, что пришлось открыть все двери и окна. Всё это явилось предметом газетных сообщений, колонка за колонкой были этому посвящены, и утренние выпуски немедленно раскупались. Кажется более вероятным, что теософия «находит прибежище» больше в Лондоне, чем в «Будде».

Итак, ответив на статью г-на Конвея, я воспользуюсь возможностью добавить непосредственно известные мне факты о «святилище» и комнатах в Адьяре.

Я отправился в Адьяр в начале 1884 года с полными полномочиями от президента Общества делать всё возможное для нашей защиты от нападения (о котором у нас были некоторые сведения), готовившегося совместно с миссионерами из христианского колледжа в Мадрасе. Я обнаружил, что г-н Куломб частично проделал дыру в стене за святилищем. Она была настолько свежей, что из неё торчали концы планок, а штукатурка всё ещё лежала на полу. Напротив дыры он поставил недоделанный шкаф из тикового дерева, изготовленный по этому случаю, с раздвижной панелью в задней части, которая скрывала дыру в стене. Но панель была слишком новой и не поддавалась, на неё нужно было сильно надавить, чтобы убедиться, что она отодвигается. Всё случилось неожиданно, без предупреждений, и поэтому не было протёрто. Он был уволен до того, как успел закончить. В коридоре, который выходил на лестницу, он сделал хитрую панель, открывавшуюся в заднюю часть шкафа, стоявшего в «оккультной комнате». Она не была закончена, и чтобы открыть её, нужно было применить усилие и то только с помощью деревянного молотка. Ещё одну раздвижную панель он сделал в гостиной, и агент Психического общества признал, что она была совсем новой. Она была сделана из тика, и мне пришлось открыть её с помощью деревянного молотка и напильника. Всё это было обнаружено и исследовано в присутствии многих людей, которые тут же написали своё мнение в книге, которую я предоставил для этой цели, и которая сейчас находится в штаб-квартире. Все устройства, очевидно, были сделаны, чтобы служить доказательством предполагаемого мошенничества. То, что это делалось за деньги, подтвердилось, так как через несколько дней после того, как мы закончили исследование, сюда приехал директор Христианского колледжа (он никогда не делал этого раньше) и попросил, чтобы ему и его друзьям разрешили посмотреть комнату и святилище.

Он почти умолял нас позволить ему подняться, но мы не позволили, поскольку мы считаем, что он просто хотел закончить то, что он назвал своим «разоблачением». Затем в моём присутствии д-р Гартманн спросил его, сколько он заплатил Куломбу за работу, и застигнутый врасплох, он ответил, что он заплатил ему где-то около ста рупий. Это подтверждает заявление д-ра Гартманна (сделанное в печати) о том, что Куломб пришёл к нему и сказал, что у него будет десять тысяч рупий, если он сможет разрушить Общество. Он просто преувеличил сумму, чтобы посмотреть, дадим ли мы ему больше за молчание.

Противники Е.П. Блаватской и Теософского общества, казалось, всегда были одержимы исключительной глупостью. Кажется, что им пришлось, как бы силой, отрицать все принятые законы мотивов и жизни в суждениях об этих вещах, объясняя поведение членов Общества принципами, противоположными любым когда-либо известным людям, игнорируя факты, ясные как день, или построенные на теориях, которые заслуживают огромнейшего доверия. Они не воспринимают ни малейшего побуждения и смеются над нашей идеей предоставить основание для нравственности, хотя ни одно слово во всех работах мадам Блаватской не представляет её или нас в каком-либо другом свете.

Сноски

↑ «Теософский форум», ноябрь 1891.
↑ Так! (лат.) – пометка, которая ставится в книгах напротив слов, переписанных из другого источника и представленных в ненормативной авторской орфографии, а также в случаях когда нужно заострить внимание читателя на приведённом слове или фразе. – Прим. пер.

[1] «Теософский форум», ноябрь 1891.

[2] Так! (лат.) – пометка, которая ставится в книгах напротив слов, переписанных из другого источника и представленных в ненормативной авторской орфографии, а также в случаях когда нужно заострить внимание читателя на приведённом слове или фразе. – Прим. пер.

[1]

[2]