Гомес М. - Как была написана Тайная доктрина

Гомес, Майкл

Как была написана “Тайная доктрина”

Опубликовано в журнале "Современная теософская мысль", 2023-1 (15)
Д-р Майкл Гомес – учёный и автор ряда работ в области теософии. Живёт в США. Публикуемая статья представляет собой перепечатку его же статьи, вышедшей в майском номере журнала “Теософист” (The Theosophist) за 1988 год. В 2023 году отмечается 135-летие выхода в свет “Тайной доктрины”.

Как прекрасно известно большинству теософов, magnum opus Е.П. Блаватской, “Тайная доктрина”, вышел в свет в 1888 году. Не является для них секретом и то, что в этой книге представлены монументальные теории происхождения космоса и человека. Однако те внешние события, которые наложили свой отпечаток на ход создания этого великого труда, известны им уже не столь подробно. К счастью, до нас дошёл целый ряд свидетельств, помогающий нам реконструировать этот период. Увлекательнее и подробнее всего он описан в «Воспоминаниях о Е.П. Блаватской и “Тайной доктрине”», принадлежащих перу графини Вахтмейстер. Воспоминания эти были впервые опубликованы в 1893 году уже после смерти ЕПБ, а затем переиздавались издательством Quest Books.

Представительница древнего французского рода Бурбелей де Монжюкон, эта белокурая, голубоглазая графиня уже по праву рождения принадлежала к кругам высшего общества. Её отцом был маркиз де Бурбель. Родилась она в Италии, во Флоренции, 28 марта 1838 года. В 1863 году Констанс вышла замуж за своего кузена, графа Карла Вахтмейстера, который в то время жил в Лондоне, исполняя обязанности шведского и норвежского посланника при английском дворе. Некоторое время спустя они переехали в Копенгаген, где он служил посланником при датском дворе, а после назначения его министром иностранных дел они обосновались в Стокгольме. После его смерти в 1871 году она увлеклась спиритуализмом. Но, как это случилось и со многими другими титулованными особами, входившими в Теософское общество в первые годы его существования – графом Кроуфордом и Балькарресом, бароном Спедальери и герцогиней де Помар – её первоначальное увлечение спиритуализмом вскоре переросло в глубокий интерес к оккультизму. Прочитав “Разоблачённую Исиду”, она в 1880 году решила стать членом Британского теософского общества.

В начале апреля 1884 года в лондонской квартире А.П. Синнетта – тогда уже известного автора нескольких книг по теософии – и состоялась первая встреча между графиней Вахтмейстер и ЕПБ, только что на короткий срок приехавшей из Парижа в связи с выборами в Британскую ложу Теософского общества. Вторая встреча графини с мадам Блаватской произошла весной того же года в замке графа и графини д’Адемар в Ангиене во Франции, куда она заехала по пути в Швецию. Тогда-то ЕПБ и предрекла ей, что “не пройдёт и двух лет, как я целиком посвящу свою жизнь теософии”, что было тогда, полагала она, полнейшей невозможностью.

Когда графиня Вахтмейстер свиделась с ЕПБ снова – а случилось это в декабре 1885 г. – положение дел в корне переменилось: канули в прошлое те блестящие приёмы, что, бывало, закатывались и в Париже, и в Лондоне, кульминацией которых стал торжественный прощальный вечер, устроенный в честь полковника Олкотта и мадам Блаватской в лондонском “Принс Холле” 21 июля 1884 г., на который съехалось 500 гостей во фраках и в вечерних туалетах. “Это не жизнь”, – писала ЕПБ своей сестре Вере, –“а какая-то сумасшедшая чехарда с утра до ночи. Визитёры, званые обеды, вечерние посетители и встречи каждый день”. Теперь, однако, основательница теософского движения пребывала в опале, “всеми забытая и покинутая”. В сентябре и октябре 1884 г. христианский журнал “Madras Christian College Magazine” [«Журнал Мадрасского христианского колледжа»] опубликовал на своих страницах якобы ЕПБ написанные письма, которые бросали густую тень сомнения на все её феномены. Обращение в суд в попытке восстановить своё доброе имя закончилось для неё неудачей. Подозрения вызывал и её внезапный отъезд из Индии в Европу в марте 1885 г. Для расследования всех обстоятельств дела в Индию был направлен представитель только что учреждённого в Лондоне Общества психических исследований, но уже никто не сомневался, что ожидавшийся со дня на день его отчёт окажется для неё неблагоприятным.

Зиму 1885-1886 гг. графиня первоначально намеревалась провести в Италии, но по пути туда сделала остановку в Германии, в Эльберфельде, в доме у Мари Гебхард, также состоявшей членом ТО и также занимавшейся изучением оккультизма. Мадам Гебхард, которая в своё время вместе с небольшой группой учеников в частном порядке изучала оккультные науки у французского каббалиста Элифаса Леви, предложила гостье навестить ЕПБ, которая к тому времени обосновалась по соседству в Вюрцбурге. Мадам Блаватская, однако, ответила вежливым отказом на её просьбу приехать к ней, ссылаясь на отсутствие у неё места для приёма гостьи, а также недостатком свободного времени, поскольку была целиком занята работой над “Тайной доктриной”. Однако, когда графиня уже была готова вот-вот отправиться в Рим и дорожный экипаж буквально ожидал её у дверей, вдруг пришла телеграмма, гласившая: “Немедленно приезжайте в Вюрцбург. Вы мне срочно нужны. – Блаватская”.

Расхожие слухи, связывавшие имя Блаватской с мошенничеством и обманом, сделали своё дело, и, как рассказывает графиня Вахтмейстер, когда она, прибыв в Вюрцбург вечером того же дня, поднималась по ступенькам дома номер 6 на Людвигштрассе, у неё невольно сжималось сердце от недобрых предчувствий. Она увидела перед собой несчастную 54-летнюю женщину, мучительно страдавшую под тяжким грузом оскорблений и подозрений, которая, смущаясь, объясняла ей, что не пригласила графиню к себе в первый раз по причине скромных размеров её апартаментов, состоявших главным образом из спальни, столовой, гостиной и комнаты для служанки. По её словам, эта тесная квартирка едва ли могла удовлетворить изысканные вкусы столь знатной особы, каковую представляла собой её гостья.

В действительности же графиня Вахтмейстер оказалась настолько непритязательным человеком, что осталась у мадам Блаватской и прожила у неё следующие пять месяцев. Была куплена ширма, которая разделила спальню на две половины, обеспечивая, таким образом, единственное личное пространство для обеих из них. В шесть утра служанка-швейцарка, Луиза, приносила чашку кофе для ЕПБ, которая затем поднималась, одевалась и к семи часам уже сидела за письменным столом. Завтракали в восемь, и в это время ею обычно прочитывалась свежая почта, после чего мадам Блаватская возвращалась к работе. Обед подавался в час пополудни, но, когда графиня звонила в свой колокольчик, ЕПБ могла порой часами не откликаться на него – это зависело от того, насколько гладко шла у неё работа. Наконец в семь часов вечера она откладывала все дела в сторону и после вечернего чая они “коротали вечерок” вместе: пока ЕПБ раскладывала свой пасьянс, графиня зачитывала ей отдельные места или целые статьи из газет. Ближе к девяти ЕПБ ложилась в постель и до глубокой ночи читала российские газеты.

Посетителей в то время у них было немного, и размеренность их жизни нарушалась лишь еженедельными визитами врача ЕПБ, который обычно задерживался у них на час, или появлением хозяина квартиры. Бóльшую часть времени ЕПБ отдавала работе над своей новой книгой, которая в официальном журнале Общества уже в начале 1884 года была заявлена как “новый вариант “Разоблачённой Исиды” с новым изложением материала, с обширными и важными дополнениями и с подробными примечаниями и комментариями”. Работа над ней, однако, подвигалась медленно. Мысль о том, чтобы сгруппировать весь материал по темам, впервые пришла в голову ЕПБ во время её поездки в Европу в 1884 году, но до приезда графини ей удалось скомпоновать всего лишь несколько глав.

Как рассказ полковника Олкотта о ходе работе ЕПБ над “Разоблачённой Исидой” и воспоминания Анни Безант о работе ЕПБ над “Голосом Безмолвия”, так и то описание, что графиня Вахтмейстер представила в собственных воспоминаниях, рисуют нам одну и ту же картину: ЕПБ могла долгими часами сидеть за письменным столом и писать, писать без остановки. Лишь время от времени она замирала, на какое-то время уставившись взглядом в пустое пространство перед собой. ЕПБ объясняла свой способ работы следующим образом: она умела

“создавать в воздухе перед собой то, что я могу описать лишь как своего рода пустое пространство, вакуум, а затем взглядом своим и всей своей волей я сосредотачиваюсь на нём, и вскоре перед моими глазами начинают проходить разные сцены, одна за другой, как картинки в диораме, а если мне бывает нужно что-то уточнить или получить сведения из какой-то книги, то я твёрдо сосредотачиваю на ней свой ум, и затем передо мной появляется астральный двойник этой книги, из которой я и беру всё, что мне нужно. Чем меньше мой ум отвлекается на всё постороннее, чем свободнее он от всяких личных переживаний, тем большей энергией и напряжением он обладает и тем легче я достигаю поставленной цели”.

Однако вскоре в этой мирной атмосфере, созданной стараниями графини оградить ЕПБ от бытовых забот, произошёл решительный переворот. В самый канун нового 1885 года к ним в дом явился член Теософского общества “Германия”, профессор Зеллин, который привёз наконец-то вышедший отчёт Ричарда Ходжсона для учреждённого Обществом психических исследований Комитета по теософским феноменам. В этом отчёте Комитет окрестил ЕПБ человеком, достойным того, чтобы навечно остаться в людской памяти как “одна из самых ловких, изобретательных и интересных мошенниц в истории”, а Ходжсон добавил от себя в заключение, что все общеизвестные занятия её – лишь внешнее прикрытие, поскольку на самом деле она является русской шпионкой!

“Мне никогда не забыть этот день”, – пишет графиня в своих воспоминаниях, – “как не забыть и её брошенного на меня взгляда, в котором читалось немое и беспросветное отчаяние, после того, как, войдя к ней в гостиную, я застала её сидящей с открытой книгой в руках”. Острота момента вызвала в ЕПБ бурю чувств, и она обрушилась на графиню с криком:

“Да почему же вы не уезжаете прочь? Зачем остаётесь со мной? Ведь вы графиня, вам нельзя оставаться рядом с погибшей женщиной. Я выставлена на позор перед всем миром, и теперь на каждом углу на меня будут тыкать пальцем, обзывая мошенницей и самозванкой. Немедленно уезжайте, пока и вас не коснулся мой позор!”

Но нет, графиня не уехала. Напротив, она осталась и находилась рядом с ЕПБ не только в течение всего этого кризиса, но и вплоть до самой смерти ЕПБ, последовавшей в 1891 году. Её постоянное присутствие в значительной мере облегчало страдания ЕПБ, а безукоризненная личная честность способствовала тому, что лондонское общество в конце концов стало доброжелательнее относиться к ЕПБ. Это признавала и сама ЕПБ. Так в письме к одному из индийских членов Теософского общества она пишет:

“Вдова шведского посланника в Лондоне, для которого двери к королеве бывали открыты в любое время суток, она вот уже двадцать лет известна в высших лондонских кругах как женщина с безукоризненной репутацией, ни разу в жизни не произнёсшая ни слова неправды. Она едва ли согласилась бы пожертвовать собственной репутацией, своими друзьями, своим положением, решившись стать самой преданной защитницей некой ЕПБ, если бы за всем этим не стояло ничего серьёзного”.

И, тем не менее, как показывают письма графини Вахтмейстер находившемуся в Лондоне А.П. Синнетту, это было ужасное время для обеих из них. “Мы пережили поистине ужасный день, и Старушка собралась было тотчас отправиться в Лондон”, – писала она ему вечером 1 января 1886 г. В конце концов графине удалось успокоить ЕПБ, готовую тут же написать во все инстанции серию гневных протестов. От волнения у неё усилилось сердцебиение, и ей снова потребовалась доза дигиталиса. По мере того как содержание Отчёта О.П.И. получало всё большую известность, каждый последующий день стал приносить им очередную партию грубых писем и заявлений о выходе из Общества. Дело дошло до того, что, как пишет графиня, “душа у меня уходила в пятки каждый раз, как нам в дверь звонил почтальон, при мысли об очередных оскорблениях, которые, конечно же, будут содержаться в новых письмах”.

“У нас творится что-то ужасное”, – сообщала она Синнетту 4 января. “Я уж думала, мадам хватит апоплексический удар – по счастью, от него её спас сильнейший приступ диареи, но я от всего этого уже так устала”. Графиня рассказывает, как тяжело ЕПБ “переживала ощущение брошенности всеми, кто клялся ей в верности ещё совсем недавно. Однажды она в сердцах сказала: “Если бы нашёлся хоть один человек, которому хватило бы смелости выступить вперёд и защитить меня от грубых нападок, как собственную родную мать, то всё течение тока в Теософском обществе” тут же изменилось бы.” В этот критический момент, когда решалась судьба Общества, ЕПБ была покинута всеми и должна была в одиночку переживать личную боль и отчаяние.

Вот в этом бурлящем котле событий, определявших будущее лицо всего Общества, и рождалось ядро той “Тайной доктрины”, которую мы знаем сегодня. Книга больше не должна была представлять собой всего лишь новую редакцию предыдущей её работы – ей предстояло стать чем-то иным, что, как чувствовала ЕПБ, должно было наконец подтвердить её правоту и ответить на все выдвинутые против неё обвинения. В своём письме от 6 января она так и написала об этом председателю Общества:

“Тайная доктрина” – совершенно новая книга. Из “Изиды” в ней не найдётся и двадцати страниц. Это будет новый материал, там будут оккультные разъяснения. На основе переводов экзотерических (и легко проверяемых) текстов будет объяснён весь индуистский пантеон, а с помощью эзотерической их трактовки будет доказано, что христианство и любая другая религия все свои догматы почерпнули из древнейшей религии Индии… В ней будет четыре части – архаика, древность, Средневековье и современный период. Каждая часть будет состоять из двенадцати глав, а в конце будут помещены приложения и словарь терминов. Графиня находится рядом со мной и прекрасно видит, что у меня нет почти никаких книг. Учитель и Кашмирец диктуют по очереди. Она переписывает всё. Говорю Вам, это станет моей полной реабилитацией”.

Работа над “Тайной доктриной” может, пожалуй, послужить очень важным уроком и для всех нас. Вот перед нами стоит человек, весь мир которого безнадёжно рассыпается на куски. Она, за десятилетие столько сделавшая для того, чтобы возникло Теософское общество, видит, как теперь от него остаются одни руины. Всё западное общество ощерилось против неё, её избегают бросившие её теперь друзья и знакомые. И что же она предпринимает в ответ? Сдаётся? Признаёт своё поражение, как сделали бы, возможно, многие другие? Ничуть не бывало. Она бросает в лицо своим критикам книгу – книгу, содержащую одно из самых полных описаний физической и духовной эволюции, какое только можно было сделать в её время. То была книга, которая спустя столетие дошла и до нас, а читательскую её аудиторию составляет ныне весь мир.

Когда в начале февраля 1886 года ЕПБ вернулась к работе над “Тайной доктриной”, одна только мрачная решимость и позволила ей стойко продержаться в следующие два года и даже одержать победу над самой смертью. К концу месяца у неё уже были готовы триста рукописных страниц предварительного тома, в котором она рассказывала о том, “чтó по данным истории и литературы, в изложениях классической, экзотерической и сокровенной истории – в те 500 лет, что предшествовали христианскому периоду, и в те 500 лет, что следовали за принятием христианства – было фактически известно” о существовании “всемирного тайного учения”. Всё это должно было служить введением к её последующему переводу стансов из “Книги Дзян”.

Поскольку аренда вюрцбургской квартиры была оплачена ею лишь до 15 апреля, ЕПБ решила провести летние месяцы в Остенде на бельгийском побережье. С ней рядом находились её сестра и племянница, и это позволило графине вернуться в Швецию, чтобы уладить там кое-какие свои дела. До Остенде ЕПБ проследовала вместе с мисс Эмили Кислингбери, состоявшей членом английского Т.О. ещё с 1876 года. Однако, когда они прибыли в Кёльн, где должны были после дня отдыха пересесть на другой поезд, Густав Гебхард убедил ЕПБ ненадолго остановиться в его доме в Эльберфельде. Там-то она, поскользнувшись, и растянула ногу, что заставило её задержаться там вплоть до июля, после чего она продолжила свою поездку вместе с сестрой и племянницей.

В Остенде она прибыла в самый разгар сезона, и цены на жильё там взлетели до небес. С помощью сестры ей всё же удалось снять меблированные комнаты сначала по адресу Boulevard Van Isgham, 10, а позже на Rue d’Quest, 17, где к ней вновь присоединилась графиня. Там она и провела всю зиму. К ним вернулась размеренность прежних вюрцбургских дней, и однообразие их жизни нарушалось лишь приездом редких гостей: английской ясновидящей Анны Кингсфорд и её дяди, Эдварда Мэйтленда; Синнетта, который собирал материал для задуманной им биографии ЕПБ; Артура Гебхарда и Мохини Чаттерджи, которые всё своё время проводили за “изучением “Бхагавадгиты” с утра до вечера”; преп. А. Эйтона, а также К.Ф. Габорьё из Франции.

Один экземпляр рукописи уже завершённого предварительного тома “Тайной доктрины” ЕПБ передала Мари Гебхард с просьбой переслать его из Эльберфельда полковнику Олкотту. Однако та продержала его у себя около месяца, и в Индию рукопись попала лишь 10 декабря. Этот том должен был служить вводным разделом к тóму “уже подлинной, pukka, т. д.”, описывающему период архаики и уже содержащему в себе семь стансов “Дзян” с комментариями к ним. “Он абсолютно необходим”, – писала ЕПБ Олкотту, – “ведь если публика начнёт сразу с тома, посвящённого архаике, она просто сойдёт с ума, не одолев и пяти страниц, – слишком много метафизики”.

После того как графиня была отослана в Лондон для улаживания кое-каких дел, ЕПБ осталась одна, и новый, 1887, год она провела в полном одиночестве. “Вот наступила и вторая годовщина моей опалы, а по какой такой моей вине, – то ведают одни только боги”, – писала она одному из членов Американского теософского общества. – “Да, жизнь – штука нелёгкая”. Именно в это время она и приняла то важное решение, которое и определило её судьбу на ближайшие годы. “Я должна либо вернуться в Индию, где и умру этой осенью, либо до ноября следующего года должна буду создать ядро подлинных теософов, основать собственную школу… Могу оставаться здесь, могу уехать в Англию – я вольна поступать, как мне угодно”, – признавалась она графине Вахтмейстер.

Возможно, то было простое совпадение, но тотчас же по возвращении графини к ЕПБ стали поступать письма от небольшой группки членов Лондонской ложи, которые продолжали проводить свои заседания на регулярной основе и в своих письмах спрашивали у неё совета о том, как им лучше организовать свою работу. Эта группа направила к ЕПБ д-ра Арчибальда Китли, который ещё в 1884 году вместе со своим дядей Бертрамом вступил в Общество, и он лично передал ей приглашение приехать в Англию, где она могла бы провести лето. А поскольку графиня Вахтмейстер должна была этим летом отправиться в Швецию, чтобы, продав там своё имущество, получить возможность постоянно находиться рядом с ЕПБ, то приглашение группы было принято.

Дата отъезда была назначена на 27 марта, но 17 марта ЕПБ, сидя в своём кресле после обеда, вдруг неожиданно для всех потеряла сознание. Потом она простудилась, а на пятый день болезни врач установил у неё уремическую интоксикацию вследствие отказа почек. Как рассказывает графиня, её очень встревожило состояние ЕПБ, когда та начала погружаться в “глубокую летаргию, во время которой она часами как будто утрачивала способность сознавать, что происходит вокруг неё, и ничто не могло пробудить в ней интерес к окружающему”.

Из Эльберфельда приехала мадам Гебхард, и теперь, сменяя друг друга, они могли неотлучно находиться рядом с ЕПБ, а поскольку местный врач оказался ни на что неспособен, то графиня Вахтмейстер телеграфировала д-ру Эштону Эллису, члену лондонской группы теософов, попросив его прислать к ним какого-нибудь специалиста. Д-р Эллис ответил, что немедленно прибудет сам, и по приезде он прописал курс массажа, чтобы вернуть парализованные органы к жизнедеятельности, и проводил его в течение следующих трёх дней.

Однако улучшения в состоянии ЕПБ всё не наступало, и тогда мадам Гебхард пришла к мысли, что ЕПБ должна написать завещание, поскольку если ЕПБ скончается в чужой стране, не оставив завещания, то это может вызвать затем бесконечные осложнения. Было решено, что на следующий день прибудут нотариус, врач и американский консул. Вот как вспоминает ту ночь сама графиня:

“К ужасу своему, я вдруг стала ощущать тот характерный, едва заметный запах смерти, который иногда предшествует разложению. Я не смела даже надеяться на то, что она доживёт до утра”.

Судьба рукописи “Тайной доктрины” очень беспокоила ЕПБ, и она попросила графиню отослать рукопись полковнику Олкотту в Адьяр, с тем чтобы он там мог её опубликовать. По её словам, она даже рада была умереть после всех перенесённых ею за последние годы страданий. Затем она впала в забытьё и на протяжении ночи, казалось, слабела с каждым часом. Напряжение последних дней не прошло даром, и, по словам графини, её саму охватила “волна такой горькой безнадёжности”, что незаметно для себя она задремала.

За окном уже брезжило раннее утро, когда графиня открыла глаза. Первой её мыслью было: а вдруг ЕПБ уже скончалась, пока она так спала. Но нет, она увидела перед собой живую и бодрую ЕПБ, которая рассказала ей о том, что ночью ей было предложено сделать выбор: либо умереть, либо завершить “Тайную доктрину”.

“Когда я подумала о том, что есть ещё люди, которых мне будет позволено кое-чему научить, когда подумала о Теософском обществе в целом, которому отдала всё своё сердце, то приняла жертву”.

Когда днём к ним прибыл нотариус для совершения завещания, то увидел перед собой весёлую группу жизнерадостных людей. Врач-бельгиец не переставал повторять: “Она же должна была умереть… должна была умереть…”, а американский консул перед уходом заметил на прощанье: “Ну что ж, полагаю, наша умирающая поутомилась на сегодня уже преизрядно”, и вся компания дружно расхохоталась над треволнениями этого безумного дня.

Между тем, графиня настолько осунулась за последние дни, что мадам Гебхард посоветовала ей как можно скорее отправиться в Швецию, и вызвалась оставаться в доме до самого приезда обоих Китли, которые должны были забрать ЕПБ в Лондон.

Несмотря на дурную погоду, они переправились через пролив без всяких злоключений и благополучно прибыли в Дувр, хотя состояние ЕПБ не переставало вызывать у них беспокойство, ведь она перед этим неделями не покидала своих жарко натопленных комнат.

Для ЕПБ был снят небольшой домик в Верхнем Норвуде под названием Мэйкот, и 1 мая она въехала туда с сопровождавшей её Мэйбл Коллинз, также членом лондонской группы. Однако день ещё не успел подойти к концу, как она уже вновь сидела за работой над “Тайной доктриной”.

Пока же графиня Вахтмейстер отсутствует в Лондоне, оставаясь в Швеции до конца лета 1887 года, мы продолжаем свой рассказ о работе над “Тайной доктриной”, опираясь на воспоминания двух молодых выпускников Кембриджа: Арчибальда (1859-1930) и его дяди Бертрама Китли (1860-1945). В конце мая Бертрам Китли уже мог написать генеральному секретарю только что сформированной американской секции Теософского общества и одновременно редактору нью-йоркского журнала “Путь” (“Path”) У.К. Джаджу, что “ЕПБ чувствует себя вполне недурно и трудится вовсю над “Тайной доктриной”, которая ужас, как хороша, и, уверен, Вы останетесь ею чрезвычайно довольны”.

Вскоре после своего приезда в Мэйкот ЕПБ передала свою рукопись, стопка страниц в которой была уже более трёх футов в высоту, обоим Китли: “читать, расставлять знаки препинания, править английский стиль, вносить изменения и, вообще, обращаться с ней, как со своей собственностью”. Всё лето они “читали, перечитывали и переписывали её”. Именно с этого времени и берёт своё начало та “Тайная доктрина”, которую мы знаем по опубликованной окончательной редакции. Как пишет Китли,

“если, по первоначальному её замыслу, первый том должен был состоять из истории великих оккультистов, то мы посоветовали ей следовать естественному порядку изложения и начать с эволюции космоса, затем перейти к описанию эволюции человека, потом в третьем томе обратиться к истории и рассказать о великих оккультистах и, наконец, если ей когда-нибудь удастся написать четвёртый том, то там уже представить оккультную практику”.

Таким образом, весь материал был перегруппирован по соответствующим рубрикам: “Космогенез” и “Антропогенез”, и теперь каждый том начинался со стансов “Дзян” и её комментариев к ним, после чего шли объяснения символики и современные научные толкования. Особенно же обоих Китли поразила скудость личной библиотечки мадам Блаватской. Арчибальд, переезжавший из Остенде вместе с ней и затем помогавший ей распаковывать багаж, вспоминает:

“Я отлично знал, что у неё нет библиотеки, в которой она могла бы справляться по тому или иному вопросу, и видел собственными глазами, что личных книг у ЕПБ было не более тридцати: несколько словарей и пара-тройка других сочинений”.

При этом, однако, в той рукописи, которую они редактировали перед сдачей в типографию, содержались ссылки более чем на 1300 книг и прямые цитаты из них. Одной только сверкой источников занималась целая группа людей: Е. Дуглас Фосетт, помощник редактора лондонской “Дэйли Телеграф”; Ричард Харт, член американского отделения ТО; и, по слухам, даже С.Л. Макгрегор Мазерс, которого регулярно видели в Британском Музее корпящим над древними фолиантами мудрецов-каббалистов.

Параллельно с редакторской работой, шедшей над текстом “Тайной доктрины”, произошёл и ряд событий, буквально возродивших теософское движение в Англии. 19 мая в рамках Теософского общества была учреждена Ложа Блаватской (существующая и поныне), в состав которой вошло десять человек; на состоявшемся спустя неделю втором заседании было решено издавать журнал, через который можно было бы доносить теософские идеи до более широкой аудитории, и для решения этой задачи было организовано собственное теософское издательство. К августу, когда в Англию приехала графиня Вахтмейстер, в Лондоне был уже снят трёхэтажный кирпичный дом на Лэнсдаун Роуд, 17, в котором и поселилась группа теософов.

Публиковать “Тайную доктрину” должен был лондонский издатель Джордж Редвэй, и в проект этот вложил свои собственные средства А.П. Синнетт, но из-за возникших разногласий, связанных с условиями издания, заказ на публикацию книги был поручен Теософскому издательскому обществу, и назначена дата издания – 27 октября 1888 г. Сохранился и сигнальный экземпляр первого тома (состоявший из 723 страниц), на котором присутствует собственноручная подпись, сделанная Ричардом Хартом, о том, что этот том он получил из типографии 20 октября в связи с тем, что должен был отплыть в Индию вместе с полковником Олкоттом. Первое издание книги с тиражом 500 экземпляров, вышедших в переплёте светло-серого цвета и с посвящением “всем истинным теософам, в какой бы стране они ни жили и к какой бы расе ни принадлежали”, разошлось мгновенно – в основном по подписчикам. Но до конца года вышло и второе издание книги. Сообщая о публикации книги, графиня Вахтмейстер завершает свои “Воспоминания” словами: “В тот день ЕПБ была счастлива”.

В отличие от “Разоблачённой Исиды”, “Тайная доктрина” не получила столь шумного приёма со стороны прессы. Тем не менее, журнал “Теософист” перепечатал отзывы на книгу, поступившие из столь разных источников, как “Мемфис Эппил”, новоорлеанская газета “Саутленд” и лондонское “Светское обозрение”. Предубеждение к теософскому движению было в то время столь сильно, что нью-йоркская “Ивнинг Телеграм” опубликовала свой отзыв, опираясь на один лишь рекламный проспект книги, распространённый за четыре месяца до её фактического выхода в свет. Эта газета сообщала своим читателям:

“Мадам Блаватская, вне сомнения, представляет собой интеллектуальный феномен. Однако её способности возвращаться в своих полётах мысли ко временам брахманского невежества буддистов и давать богатую пищу для размышлений Эдвину Арнольду ещё недостаточно для доказательства того, что каждое её слово есть истинная правда… Десять минут чтения Эдисона или Ноя Вебстера дадут цивилизации гораздо больше, чем все эти ладно скроенные непристойности индийских поэтов. При этом, однако, книга может оказаться неплохим подспорьем для изучающих историю, и мадам Блаватская с её учёностью и терпением всё же проливает кое-какой свет своего тусклого интеллектуального фонаря на чудовищные безумия прошедших времён. Книга её отличается обширностью материала и, несомненно, найдёт для себя широкого читателя”.

Но, пожалуй, самым важным откликом на книгу оказалась рецензия, появившаяся в “Пэлл-Мэлл Газетт” – лондонской газете, занимавшейся исключительно литературными обозрениями. Заключительные строки анонимного рецензента могут служить достойным завершением нашего рассказа об истории написания “Тайной доктрины” да, пожалуй, и введением к самой книге.

“Возможно, взгляды мадам Блаватской и не встретят широкого признания со стороны читательской аудитории, но, подкреплённые обширными знаниями, остротой ума и талантом, они заслуживают того, чтобы их уважительно выслушать. Здесь мы видим подлинный Восток, который через её посредство бросает гордый вызов Западу, и этому Востоку не придётся краснеть за своего ходатая.

Эта книга стóит того, чтобы её прочитать, она стоит того, чтобы мыслями возвращаться к ней вновь и вновь. Если мы верим в прогресс человечества, то никто из нас не вправе торопливо отворачиваться от любого вклада в область человеческих знаний, в какой бы форме этот вклад ни являлся; от любой теории, в каком бы непривычном виде она ни преподносилась. Даже самые невообразимые грёзы одного поколения могут становиться банальной реальностью для последующего…”

Сноски

---