Воображение

Чрезвычайно интересен диалог между Теспесионом, настоятелем общины гимнософистов, и Аполлонием, когда они сравнивают, кто достойнее изображал богов: греки или египтяне. Он звучит примерно так:

«И что же? — спрашивает Теспесион. — Следует ли нам думать, что Фидий и Пракситель поднялись на небо, получили представление об обликах богов и так создали свои произведения, или же что-то ещё подтолкнуло их к ваянию?»

«Да, что-то ещё, — сказал Аполлоний. — Что-то ещё, богатое мудростью».

«Что же это было? Ты же не скажешь, что другое? Кроме копирования?»

«В них играло воображение — мастер куда более мудрый, чем копирование. Ибо копирование создаёт только то, что увидено, в то время как воображение создаёт то, что люди никогда не видели, создавая при этом вещь такой, какова она есть на самом деле».

Воображение, говорит Аполлоний, — это один из самых могущественных даров, так как оно позволяет нам стать ближе к реальности. К примеру, многие считают, что греческая скульптура была лишь восхвалением черт лица и формы тела, пустым восхвалением физического, не имеющим ничего общего с проникновением в суть вещей. Но Аполлоний заявлял, что скульптура помогает нам приблизиться к реальности, как до него говорили Пифагор и Платон и как учат все мудрецы. Философ полагал, что образы и представления являются единственной реальностью. Иными словами, Аполлоний хотел объяснить, что между несовершенством земного бытия и высшим божественным эталоном находятся определённые ступени совершенства. Он хотел сказать, что в каждом человеке заключена форма этого совершенства, хотя, конечно, эта форма относительная. Ангел внутри человека, его демон, обладал божественной красотой — воплощением лучших черт лица, которые человек имел за свои многие земные жизни. Боги тоже принадлежали к ми­ру образов, моделей совершенствова­ния — к небесному миру. Греческим скульпторам удалось вступить в контакт с этим миром благодаря дару воображения.

Идеализация формы была способом, подобающим изображению богов; но, говорил Аполлоний, если вы устанавливаете в храмах ястреба, сову или собаку как символы Гермеса, Афины или Аполлона, то тем самым, облагораживая животных, вы лишаете богов достоинства.

На это Теспесион отвечал, что египтяне не осмеливаются придавать изображениям богов какую-нибудь определённую форму, — они используют лишь символы, имеющие оккультное значение.

Да, продолжал Аполлоний, но опасность состоит в том, что простые люди поклоняются этим символам и получают неверные представления о богах. Лучше всего было бы вообще никак их не изображать. Ибо сознание молящегося может создать для него самого образ поклонения гораздо лучше, чем любое искусство.

Конечно, это так, согласился Теспесион, а затем лукаво добавил: жил как-то один старый афинянин, в общем-то, не глупый, по имени Сократ — он клялся собакой и гусем, словно они были богами.

Конечно, ответил Аполлоний, он был не глупый. Он клялся собакой и гусем не как богами, но для того, чтобы не клясться ими (IV, 19).

Этот «поединок» египтян с греками — превосходный образец остроумия. Но, вероятно, подобные заранее подготовленные аргументы являются риторическими упражнениями Филострата, а не словами Аполлония, который учил людей как «имеющий авторитет», словно «из треножника». Аполлоний, жрец универсальной религии, мог отмечать как хорошие, так и спорные стороны греческого и египетского искусства воплощения богов. Что же касается самой религии, то, без сомнения, он учил высшему способу поклонения — без всяких символов, — но философ никогда бы не стал противопоставлять один народный культ другому. В приведённой выше речи откровенно звучит предубеждение против Египта и восхваление Греции.

Источник: Мид Дж.Р.С., «Аполлоний Тианский», часть 15