ПМ (Самара), п.18
- перенаправление Шаблон:Стиль А-Заголовок
Мой дорогой сэр!
Если из нашей переписки никогда не получится другой пользы, как только то, что еще раз будет продемонстрировано, насколько существенно различаются два антагонистических элемента – англичане и индусы – обмен нашими несколькими письмами не будет напрасен. Скорее смешаются масло и вода, чем англичанин, хотя и умный, благородный и искренний, усвоит индусскую эзотерическую мысль, не говоря уже об ее эзотерическом духе. Это, конечно, вызовет у вас улыбку. Вы скажете: «Я этого и ожидал». Пусть будет так. Но если так, то это доказывает не более как проницательность мыслящего человека и наблюдательность того, кто интуитивно предчувствует событие, ускоряемое его собственным отношением...
Простите, что приходится откровенно и искренне говорить о вашем длинном письме. Хотя его логика убедительна, благородны некоторые идеи, пылки устремления, все же оно лежит здесь передо мною, как само зеркало духа века сего, против которого мы боремся всю жизнь! В лучшем случае это безуспешная попытка острого ума, натренированного в приемах экзотерического мира, осветить и дать суждение об образе жизни и мышления тех, кто для него неизвестен, ибо они принадлежат совсем другому миру, чем тот, с которым он имеет дело. Вы человек с немалым тщеславием. Вы смело можете сказать: «Мой дорогой друг, не говоря обо всем этом, бесстрастно исследуйте свое письмо, взвесьте некоторые свои фразы, и вы ими гордиться не будете». Оцените ли вы когда-нибудь полностью мои побуждения, или превратно поймете истинные причины, заставляющие меня уклониться в настоящее время от всякой дальнейшей переписки, я все же уверен, что когда-нибудь вы сознаетесь, что это ваше последнее письмо, облаченное в наряд благородного смирения и признаний «в слабостях и неспособностях, недостатках и безрассудствах», является, несомненно, совершенно бессознательным для вас самих, монументом гордости, громким эхом того высокомерного и властного духа, который скрывается в глубине сердца каждого англичанина. При вашем нынешнем душевном состоянии весьма возможно, даже после прочтения этого ответа, вы вряд ли осознаете, что вы не только не поняли, в каком духе мое письмо было написано, но даже в некоторых случаях не усвоили его истинного смысла. Вы были заняты одной единственной всепоглощающей идеей и, не обнаружив в моем ответном письме прямого ответа на нее, не обдумав и не поняв его применяемости в широком, а не в личном значении, вы сразу же принялись меня обвинять, что я вам дал камень вместо хлеба, которого вы просили! Нет надобности быть юристом в прежних жизнях, чтобы констатировать простые факты. Нет надобности «из черного делать белое», когда истина так проста и так легко высказана. Мое замечание «Вы занимаете такую позицию, что если знаток сокровенного знания не будет тратить энергию на ваше зарождающееся общество» и т.д. вы отнесли к себе, тогда как это совершенно не имелось в виду. Это относилось к ожиданиям тех, кто могли захотеть присоединиться к Обществу на определенных условиях, оговоренных заранее, на чем упорно настаивали вы сами и мистер Синнетт. Письмо в целом предназначалось для вас двоих, а это особое выражение относилось вообще ко всем.
Вы говорите, что я «до некоторой степени неправильно понял вашу позицию» и что я «совершенно неправильно истолковал» вас. Это настолько очевидно неверно, что для меня будет достаточно процитировать единственный параграф из вашего письма, чтобы доказать, что это вы являетесь тем, кто совсем «неправильно понял мою позицию» и «совершенно неправильно истолковал меня». Что же другое вы делаете, как не находитесь под ложным впечатлением, когда в своем рвении отречься от того, что вы когда-то мечтали о создании «школы», вы теперь говорите о предполагаемом «Англо-Индийском Филиале»: «он не является моим Обществом... Я понимаю, что вы сами и ваши главы желают, чтобы Общество было образовано, и чтобы я занял в нем один из ведущих постов». На это я ответил, что если и было нашим постоянным желанием распространять на Западном континенте среди передовых образованных классов Филиала Т.О. в качестве возвещателей Всемирного Братства, то в вашем случае этого не было. Мы (Главы и я) совершенно отвергаем идею, что таковы были наши надежды (хотя мы могли желать этого) в отношении проектируемого А.И. Общества. Устремление к братству между нашими расами не встретило ответа, нет! Оно сперва было высмеяно, и таким образом мы отказались от него даже до получения первого письма от Синнетта. С его стороны сначала единственно выдвигалась мысль образовать что-то вроде клуба или «школы магии». Это не являлось нашим предложением, точно также мы не были «составителями этого проекта». Почему же тогда прилагаются такие усилия, чтобы обвинить нас? Это была мадам Б., а не мы, у нее появилась эта идея, и Синнетт был тот, кто ее подхватил. Несмотря на ее откровенное и честное признание о том, что не будучи в состоянии ухватить основную идею Теософического Общества о Всемирном Братстве, он задался целью лишь культивировать изучение оккультных наук, – признание, которое должно было сразу прекратить всякое дальнейшее домогательство с ее стороны, она сперва сумела получить согласие, весьма неохотное, я должен сказать, от своего непосредственного Главы, а затем мое обещание сотрудничать, поскольку мне это возможно. Наконец, через мое посредство она получила согласие высочайшего Главы, которому я передал первое письмо, которым вы меня удостоили. Но это согласие, прошу вас это запомнить, было получено под одним ясно выраженным и неизменным условием, что это новое Общество должно быть основано как Филиал Всемирного Братства, и что некоторым избранным среди его членов, если они согласны подчиниться нашим условиям, вместо того, чтобы диктовать их, будет тогда разрешено приступать к изучению оккультных наук под письменным руководством одного «Брата». Но нам никогда и не снилось создание «рассадника магии». Организация, намеченная мистером Синнеттом и вами, немыслима среди европейцев и она почти невозможна даже в Индии, если вы не приготовились влезать на высоты 18 000 – 20 000 футов среди глетчеров Гималаев. Величайшая, а также наиболее обещающая из таких школ в Европе провалилась весьма знаменательно 20 лет тому назад в Лондоне. Это была тайная школа магии, на практике основанная под названием «клуба» дюжиной энтузиастов под руководством отца лорда Литтона (романист Бульвер). Он собрал для этой цели наиболее рьяных и предприимчивых, а также наиболее выдающихся ученых по месмеризму и «церемониальной магии», таких как Элифас Леви, Регазони, копт Зергван-Бей. И все же в пагубной атмосфере Лондона «клуб» пришел к преждевременному концу. Я посетил его с полдюжины раз и почувствовал с самого начала, что в нем ничего не было и не могло ничего быть. И это тоже является причиной, почему Британское Т.О. на деле не прогрессирует ни на шаг. Они являются Всемирным Братством только по названию и, в лучшем случае, тяготеют к Квиетизму – к окончательному параличу души. Они чрезвычайно эгоистичны в своих устремлениях и получают плоды собственного эгоизма. Не мы начали переписку по этому вопросу. Это был мистер Синнетт. Он по собственному побуждению адресовал одному «Брату» два длинных письма, даже до того, как мадам Б. получила разрешение или обещание от кого-либо из нас отвечать ему. Она даже не знала, кому из нас надо доставить его письмо. Так как ее Руководитель категорически отказался переписываться, она обратилась ко мне. Движимый уважением к ней, я согласился на то, чтобы она сообщила вам всем мое сокровенное тибетское имя и ответил на письмо вашего друга. Затем пришло ваше письмо так же неожиданно. Вы даже не знали моего имени! Но ваше первое письмо было такое искреннее, дух его так обещающ, возможности, открываемые этим письмом для служения Общему Благу, казались такими великими, что если я после его прочтения и не воскликнул: «Эврика!» и не забросил сразу своего Диогеновского фонаря в кусты, то только потому, что слишком хорошо знал человеческую и, вы меня простите, западную натуру. Тем не менее я отнес его нашему уважаемому Главе. Однако все, что я мог от Него получить, было разрешение на временную переписку с тем, чтобы дать вам полностью высказаться, выявить ваши намерения прежде, чем давать определенные обещания. Мы не боги, и даже они, наши Главы, они надеются. Бездонна, неизмерима человеческая натура, и ваша, возможно, более такова, чем у других мне известных людей. Ваше последнее письмо явилось, несомненно, если и не целым откровением, то, по меньшей мере, очень ценным добавлением к моему запасу наблюдений над характерами обитателей Запада, особенно над характерами современных высоко интеллигентных англо-саксов. Но оно действительно явилось бы откровением для мадам Б., которая не видела его (и по различным причинам оно и лучше, что она не видела), ибо это могло бы в значительной степени сбить ее самонадеянность и веру в собственную наблюдательность. Я бы мог, между прочим, доказать ей, что она настолько же ошибалась в отношении позиции мистера Синнетта в этом деле, сколько ошиблась в вас. И притом я, никогда не имевший привилегии быть персонально знакомым с вами, как она, знал вас гораздо лучше, чем она. Я заранее предсказал ей ваше письмо. Вместо того, чтобы обойтись совсем без общества, она предпочла сперва создать общество на любых условиях с тем, чтобы потом попытать в нем удачу. Я предупредил ее, что вы не такой человек, чтобы подчиниться каким-либо условиям, кроме своих собственных, и что вы не сделаете ни шага к тому, чтобы основать организацию, как бы велика и благородна она ни была, если сперва вы не получите доказательства, которые нами даются только тем, кто в течение многолетних испытаний оказались вполне заслуживающими доверия. Она восставала против моей точки зрения и уверяла, что если я вам дам одно безупречное доказательство оккультных сил, вы будете удовлетворены, тогда как Синнетт не будет. И теперь, когда вы оба получили такие доказательства, каковы же результаты? В то время, как мистер Синнетт верит и никогда в этом не раскается, вы позволили своему уму постепенно наполниться отвратительными сомнениями и наиболее оскорбительными подозрениями. Если вы будете так любезны, что припомните мою первую краткую записку из Джелума, вы поймете, что я тогда подразумевал, говоря, что вы найдете свой ум отравленным. Вы меня тогда неправильно поняли, как и всегда впоследствии, ибо в этой записке я не имел в виду письмо полковника Олькотта в «Бомбейской Газете», а ваше собственное состояние ума. Был ли я не прав? Вы не только сомневаетесь в отношении «феномена с брошью», но вы категорически не верите в него. Вы сказали мадам Б., что она, может быть, является одною из тех, которые считают, что хорошая цель оправдывает плохие средства, и вместо того, чтобы обрушить на нее все то презрение, какое подобное действие должно вызвать в человеке с такими высокими принципами, как ваши, вы уверяете ее в вашей неизменной дружбе. Даже ваше письмо ко мне полно тем же духом подозрения и то, чего вы не простили бы самому себе – преступление обмана, вы стараетесь уверить себя, что вы простили бы в другом человеке. Мой дорогой сэр, это странные противоречия! После того, как вы оказали мне свою благосклонность серией бесценных нравоучительных рассуждений, советов и проявлений истинно благородных чувств, вы, может быть, разрешите и мне в свою очередь преподнести вам на эту тему идеи смиренного апостола Истины, безвестного индуса. Так как человек является творением, родившимся со свободной волей и обладающим рассудком, откуда у него возникают понятия о добре и зле, то он сам по себе не представляет собою нравственного совершенства. Понятие о нравственности вообще прежде всего связано с целью и побуждением и только затем со средствами и приемами действия. Отсюда вытекает, что если мы не называем и никогда не назовем нравственным человека, который, следуя правилу одного знаменитого деятеля религии (Лойола), пускает в ход нехорошие сравнения во имя доброй цели, то насколько менее в нашей оценке будет иметь право называться нравственным такой человек, который применяет благовидные средства для достижения недоброй презренной цели? И, в соответствии с вашей логикой, раз вы признаетесь в таких подозрениях, мадам Б. должна быть помещена в первую категорию, а я – во вторую, ибо если вы до некоторой степени оправдываете ее из-за отсутствия улик, то в отношении меня у вас нет таких излишних предосторожностей, и вы недвусмысленно обвиняете меня в создании системы обмана. Аргумент, употребляемый в моем письме в отношении «одобрения самоуправления», вы оцениваете, как «очень низкие побуждения»; и к этому вы добавляете следующее решительное и прямое обвинение: «Вы не нуждаетесь в этом Филиале (Англо-Индийском) для работы... Вам он нужен только как приманка для вашей туземной братии. Вы знаете, что он будет поддельным, но будет выглядеть, как настоящий» и т.д. Это прямое решительное обвинение. На меня указано как на виновного в преследовании безнравственной цели посредством низких, заслуживающих порицания средств, т.е. притворстве.
Не пришло ли вам в голову при составлении этого обвинения, что так как проектируемая организация имела в виду нечто более величественное, благородное и более важное, чем только удовлетворение желаний одного единственного лица, хотя и достойного, а именно, в случае успеха способствовать благосостоянию целой завоеванной нации, то возможно, что то, что вашей личной гордости кажется «низким побуждением», в конце концов есть ни что иное, как напряженные поиски средств, которые могли бы стать спасением для целой страны, лишенной доверия и всегда подозреваемой, средств, превращающих завоевателя в покровителя! Вы гордитесь тем, что вы «патриот», а я не горжусь этим, ибо учась любить страну, человек более приучается любить все человечество. Недостаток того, что вы называете «низкими побуждениями», в 1857 году послужил причиной того, что мои соотечественники были сметены пушками ваших соотечественников. Так почему же мне не представить себе, что настоящий филантроп считал бы устремлением к лучшему взаимопониманию между правительством и народом Индии очень похвальным, а не низким? Вы говорите: «Все, что я ни сделал бы для знания и философии, на которой оно основано, если оно не полезно человечеству, не сделало бы меня более полезным своему поколению» и т.д. Но когда вам предлагают средства, чтобы делать такое добро, вы отворачиваетесь с пренебрежением и язвите нас «приманками» и «подделками»! Противоречия, содержащиеся в вашем письме, действительно удивительны. А затем вы от всего сердца смеетесь по поводу мысли о «награде» и «одобрении» со стороны других. «Награда, которую я ожидаю, – вы говорите, – это заслужить мое собственное самоодобрение», самоодобрение, которое так мало заботится об утвердительном приговоре лучшей части общества, которому благие деяния и подвиги служат высокими идеалами и наиболее сильными побудителями к соревнованию в добре, такое самоодобрение мало чем отличается от гордого, заносчивого эгоизма. Это выше всякой критики «apres moi – le deluge!» (после нас хоть потоп!), – восклицает француз с его обычным легкомыслием. «Прежде, чем был Иегова, Я есмь!» – говорит Человек – идеал каждого современного мыслящего англичанина. Чувствуя удовлетворение при мысли, что я послужил средством к доставлению вам так много веселья, а именно тем, что просил вас набросать общий план учреждения А.И. Филиала, я все же должен опять сказать, что ваш смех был преждевременным, поскольку вы еще раз неправильно поняли меня. Если бы я вас просил помочь выработать систему преподавания оккультных наук или план «школы магии», тогда приведенный вами пример о невежественном мальчике, которого просили разработать «трудную для понимания проблему о движении газа внутри другого газа», мог бы пригодиться. Но в данном случае ваше сравнение не соответствует, и его ирония никого не задевает, так как мое упоминание этого предмета относилось только к общему плану и внешней администрации проектируемого Общества, но не имело ни малейшего отношения к изучению эзотеризма; мое упоминание относилось к филиалу Всемирного Братства, но не к «школе магии», причем учреждение первого является «условием, без которого нельзя обойтись», для последнего. Безо всякого сомнения, в таких делах, как это, т.е. в организации А.И. Филиала, который должен формироваться из англичан и предназначен служить связующим звеном между британцами и туземцами (при условии, что те, кто хотят получить долю тайного знания, являющегося наследием детей этой страны, должны быть готовы жаловать этих туземцев, по крайней мере, некоторыми привилегиями, в которых им отказано), вы, англичане, гораздо больше компетентны в составлении общих планов, чем мы. Вы знаете, какие условия вам приемлемы и какие неприемлемы, чего мы можем не знать. Я у вас просил набросок плана, а вы вообразили, что я добиваюсь вашего содействия в наставлениях по духовным наукам! Весьма несчастливое недоразумение, и все-таки мистер Синнетт, кажется, понял мое желание с первого взгляда.
Опять вы кажетесь обнаруживающим незнакомство с индусским умом, когда говорите: «Из десяти тысяч туземных умов ни один не готов в такой степени к пониманию и усвоению трансцендентальной истины, как мой». Однако, вы весьма можете быть правы, думая, что «среди английских ученых даже не наберется полдюжины, чей ум более способен к восприятию этих элементарных принципов (оккультного знания), чем мой» (ваш); но вы ошибаетесь в отношении туземцев. Индусский ум особенно отличается способностью к быстрому и ясному восприятию наиболее трансцендентальной, наиболее глубокой метафизической истины. Некоторые из наиболее необразованных индусов с первого взгляда ухватят то, что очень часто ускользнет от лучшего Западного метафизика. Вы, может быть, и безо всякого сомнения, являетесь выше стоящими нас в любой отрасли физического познания, но в духовных науках мы были, есть и всегда будем вашими учителями.
Но разрешите мне спросить вас, что могу я, полуцивилизованный туземец, думать о милосердии, скромности и любезности человека, принадлежащего к вышестоящей расе – человека, которого я знаю, как великодушного, справедливого и отзывчивого в большинстве случаев его жизни, когда он с плохо скрываемым презрением восклицает: «Если вам нужны слепо бросающиеся вперед люди, незадумывающиеся о конечных результатах (я никогда этого не говорил), держитесь за ваших Олькоттов, но если вам нужны люди высшего класса, чьи мозги должны эффективно работать для вашего дела, помните...» и т.д. Мой дорогой сэр, нам не нужны слепо бросающиеся вперед люди; также мы не собираемся бросать испытанных друзей, которые скорее готовы прослыть дураками, чем открыть то, что они узнали, дав торжественную клятву никогда не открывать, если на то не будет разрешения, даже для привлечения людей самого высшего класса; также мы не особенно озабочены привлечением кого-либо к нашей работе, за исключением тех случаев полной добровольности. Мы нуждаемся в верных и бескорыстных, в бесстрашных доверчивых душах и охотно оставляем людей «высшего класса» и более высокие интеллекты – пусть сами нащупывают путь к Свету. Такие только будут смотреть на нас, как на подчиненных.
Верю, что эти несколько цитат из вашего письма и откровенные ими вызванные ответы являются достаточными, чтобы показать, как далеко мы находимся от чего-либо подобного entente cordiale[1]. Вы проявляете свирепый воинственный дух и желание (простите меня) сражаться с тенями, вызванными вашим собственным воображением. Я имел честь получить от вас три длинных письма, прежде чем еле успел в общих выражениях ответить на ваше первое письмо. Я никогда категорически не отказывался исполнять ваши желания; до сих пор я всегда отвечал на ваши вопросы. Как вы могли знать, что будущее вам уготовило, если вы бы подождали одну неделю? Вы приглашаете меня на совещание, как видно только для того, чтобы указать мне недостатки, слабые места нашего образа действий и причины нашего предполагаемого провала в отвращении человечества от путей зла. В своем письме вы без обиняков демонстрируете, что являетесь началом, серединой и концом закона для себя. Тогда зачем вам вообще беспокоить себя писанием мне? Даже то, что вы называете «Парфянской стрелой» (стрела, пущенная назад уезжающим всадником), никогда не предназначалось в качестве таковой. Отнюдь не я, который не в состоянии достичь абсолютного добра, стану умалять и недооценивать относительное добро. Ваши «птички», без сомнения, раз вы в этом уверены, совершили много добра на своем пути, и мне, конечно, не снилось кого-либо оскорблять замечанием, что человеческая раса и ее благосостояние является не менее благородным предметом изучения и не менее желательным, чем орнитология. Но я не совсем уверен, что ваше прощальное замечание о том, что мы в целом не являемся неуязвимыми, было совершенно свободно от такого духа, который воодушевлял отступающих парфян. Как бы то там ни было, но мы довольны той жизнью, какую ведем, неизвестные и нетревожимые цивилизацией, которая покоится исключительно на интеллекте. Также мы ничуть не тревожимся о возобновлении наших древних искусств и высокой цивилизации, ибо они так же несомненно вернутся в свое время и в более высоком состоянии, как и в свое время в прошлом явились плезиозавры и мегатерии. Мы имеем слабость верить в постоянно повторяющиеся циклы и надеемся ускорить воскресение того, что минуло. Этому мы не смогли бы воспрепятствовать, даже если бы хотели. «Новая цивилизация» будет детенышем старой, и нам остается только предоставить вечному закону действовать, чтобы заставить наших покойников выйти из могил; все же мы, несомненно, озабочены, чтобы ускорить наступление этого желательного события. Не бойтесь, хотя мы «суеверно цепляемся за останки прошлого», наше знание не исчезнет из поля зрения человека. Оно – «дар богов» и притом самая драгоценная из всех реликвий. Держатели Сокровенного Света не для того шли через века, чтобы очутиться разбившимися на скалах современного скептицизма. Наши рулевые слишком опытные моряки, чтобы давать нам повод опасаться такого бедствия. Мы всегда найдем добровольцев для замены усталых часовых и, как бы ни был плох мир в его нынешнем состоянии переходного периода, все же он может время от времени снабдить нас несколькими людьми. Вы «не предлагаете дальнейшей движения в этом деле», если мы «не подадим сигналов к дальнейшему»? Мой дорогой сэр, мы исполнили наш долг: мы ответили на ваше обращение и теперь предлагаем не делать дальнейших шагов. Мы, немного изучившие этику Канта, анализировали ее довольно тщательно и пришли к заключению, что взгляды даже такого великого мыслителя на ту форму долга, которая определяет метод добродетельного поступка – несмотря на его одностороннее утверждение о противном – не соответствуют полному определению необусловленного абсолютного принципа нравственности, как мы его понимаем. И эта Кантовская нота звучит по всему вашему письму. Вы так любите человечество, – говорите вы, – что откажетесь от самого «Знания», если ваше поколение не сможет им пользоваться. И все же это филантропическое чувство, кажется, даже не внушает вам милосердия к тем, кого вы рассматриваете, как ниже стоящих по умственным способностям. Почему? Просто потому, что филантропия, которой хвастают западные мыслители, лишена характера универсальности, то есть она никогда не была установлена на прочном основании нравственного универсального принципа, никогда не поднималась выше теоретических рассуждений; среди вездесущих протестантских проповедников она является только случайным проявлением, но не признанным законом. Даже самый поверхностный анализ покажет, что не более, чем любой другой эмпирический феномен в человеческой натуре, филантропия не может быть принята за абсолютный стандарт нравственной активности, то есть не может быть принята, как производящая эффективное действие. По своей эмпирической натуре такого рода филантропия подобна любви, но носит характер случайности, исключительности и, как таковая, имеет эгоистичные предпосылки и влечения, то она несомненно не способна обогреть своими благодатными лучами все человечество. Я считаю, что здесь кроется секрет духовного банкротства и бессознательного эгоизма нашего века. И вы, в других отношениях хороший и мудрый человек, бессознательно для вас самих являете тип этого духа и не способны понять наши идеи об обществе, как Всемирном Братстве. Потому вы и отворачиваете свое лицо от него.
Ваша совесть, – говорите вы, – восстает против того, чтобы быть «подставным лицом, куклой для двух или более десятков дергателей за веревочку». Что вы о нас знаете, раз вы не видите нас? Что вы знаете о наших целях, о нас, о ком вы не можете судить? Вы требуете странных доказательств. И действительно ли вы полагаете, что вы «узнали» бы нас или сколько-нибудь проникли в наши «намерения и цели», если бы вы увидели меня лично? Боюсь, что без подобного опыта в прошлом, даже ваши природные наблюдательные способности, как бы они ни были остры, должны бы быть признаны более чем бесполезными. Да, мой дорогой сэр, даже наши Невидимые посредники и помощники могут оказаться не под силу самому проницательному политическому резиденту; и ни один еще не выслежен или опознан; а их месмерические силы не высочайшего порядка. Какие подозрения вы бы ни питали по поводу деталей «броши», в этом деле имеется одна важная черта, которую ваша проницательность уже подсказала вам, – что это можно объяснить только предположением, что некая более сильная воля заставила миссис Хьюм думать именно об этом предмете, а не о другом. И если уж мадам Б., болезненной женщине, приписываются такие силы, то как вы можете вполне быть уверены, что вы сами не поддадитесь тренированной воле, в десять раз сильнее, чем ее? Я мог бы прийти к вам завтра, водвориться в вашем доме, как приглашенный, и целиком владеть вашим умом и телом в течение 24-х часов, и вы ни на миг этого не осознали бы. Я могу быть хорошим человеком, но я также мог бы быть, почем вы знаете, и злым, составляющим заговоры и глубоко ненавидящим вашу белую расу, ежедневно унижающую мой народ, и отомстить вам, одному из лучших представителей этой расы. Если бы применять силы одного только экзотерического месмеризма, то есть той силы, которой могут с одинаковым аспектом овладеть как хорошие, так и плохие люди, даже тогда навряд ли вы избегли ловушек, расставленных для вас, если человек, которого вы пригласили, оказался бы хорошим месмеризатором, ибо вы являетесь чрезвычайно податливым в этом отношении субъектом с физической точки зрения. «Но моя совесть, но моя интуиция!» – вы можете возражать. В таком случае, как со мной – помощи мало. В то время ваша интуиция заставила бы вас чувствовать все, за исключением того, что в действительности было; а что касается вашей совести, вы разве считаете кантовское ее определение правильным? Вы, вероятно, верите также, как и он, что при всяких обстоятельствах, и даже при полном отсутствии религиозных понятий, даже без строго определенных понятий о том, что хорошо и что плохо, человек всегда имеет верное руководство в своем собственном внутреннем моральном понимании – совесть? Величайшая ошибка! При всем огромном значении этого морального фактора, он имеет один радикальный недостаток. Совесть, как уже было сказано, можно приравнять к тому демону, к чьим велениям так внимательно прислушивался Сократ и которым он так быстро подчинялся. Подобно этому демону, совесть может случайно сказать нам, чего мы не должны делать. Однако, она никогда не направляет нас к тому, что нам следовало бы делать, а также не даст определенной цели нашей деятельности. И ничто не может быть более легко усыплено и даже парализовано, как эта самая совесть, если за это возьмется тренированная, более сильная воля, чем у обладателя совести. Ваша совесть никогда не скажет вам, является ли месмеризатор истинным адептом или очень ловким шарлатаном, раз он переступил ваш порог и овладел контролем над вашей аурой. Вы говорите о воздержании от всего, за исключением невинного занятия вроде коллекционирования птиц, чтобы не было создания другого чудовища – Франкенштейна... Как воля, так и воображение создает. Подозрение является наиболее мощным вызывающим агентом воображения... Берегитесь! Вы уже зачали в себе зародыш будущего уродливого чудовища, вместо осуществления ваших чистейших и высочайших идеалов, вы можете в один день вызвать призрак, который, загородив все пути к Свету, оставит вас в еще большем мраке, чем вы были прежде. И не будет он вам давать покоя до конца ваших дней.
Опять выражаю надежду, что моя прямота не будет для вас оскорбительна, я остаюсь, дорогой сэр, как всегда,
Сноски
- ↑ Сердечное согласие. Употр. в знач.: 1) Дружеское взаимопонимание между двумя государствами или народами, закрепленное договором, соглашением и т.п. 2) Дружеские, благожелательные отношения между кем-либо.
| << | Оглавление | >> |
|---|