Блаватская Е.П. - Девахан (перевод изд. Новый Акрополь)

1. перенаправление Шаблон:Стиль А-Заголовок

Меморандум

Мне кажется, что причиной нашего непонимания является использование в этих учениях непоследовательного языка. Мы посто­янно слышим о «видящих сновидения в Девахане», о «субъективной изоляции» этого состояния. И нас при этом упрекают за то, что мы считаем его «менее реальным», чем наше теперешнее состояние! Рас­смотрим здесь случай связи друзей. Мы хотим знать, действительно ли существует тут реальное взаимодействие индивидуальностей — пятых принципов? № VI «Фрагментов» в мартовском выпуске «The Theosophist» и Приложение С, стр. 136, претендуют на то, чтобы прояснить этот вопрос, но оставляют много туманных мест. Конечно, для освобожден­ного от телесной оболочки сознания в Девахане телесное присутствие, являющееся здесь для нас внешним и видимым признаком взаимосвязи, не может быть реальностью. Разумеется, не было необходимости слишком настаивать на этом факте. «Каждая из двух близких душ, освобожденных от телесной оболочки», — читаем мы, — «будет испытывать в Девахане свои собственные ощущения, заставляя другую разделять ее субъективное блаженство. Естественно, это будет для них так же реально, как если бы обе были еще на земле». Пока все хорошо; истинность и реальность взаимодействия кажутся несомненными, хотя, конечно, мы не можем себе представить, исходя из нашего опыта, форму этого взаимодействия. Но при чтении следующего отрывка снова возникает сомнение. «Тем не менее, они разъединены, когда речь идет об индивидуальной или телесной связи». Это можно принять относи­тельно тел, но как же насчет индивидуального, ибо это именно пятый принцип, индивидуальное сознание, которое сохраняется в Девахане? Рассмотрим два освобожденных от телесной оболочки индивидуальных сознания в Девахане. Действительно ли они влияют друг на друга, создавая истинную связь, или же одна индивидуальность лишь вообра­жает присутствие другой, принимая этот образ за реальность, причем не имеющую ничего общего с тем, что переживает на самом деле другая? Я вовсе не «постулирую несоответствие», не утверждаю, что такая связь нереальна, что «это просто сновидение», так как я могу представить реальную связь — сознательную с обеих сторон, с настоящим действием и реакцией, — которая возможна не «только при взаимоотношениях на уровне физического существования».

Задается вопрос: «...Какое здесь может быть действительное общение, кроме чисто идеалистического, как описано выше, между двумя субъективными сущностями, которые даже не настолько матери­альны, как эфирное тело-тень, майяви-рупа?». Действительное обще­ние подразумевает взаимное действие и реакцию сознания — которое не нуждается в посредничестве телесной оболочки. Вы должны реально и подлинно воздействовать на меня, и я должен знать, что Вы в этом смысле (самом реальном из всех) присутствуете рядом со мной, и наоборот. Короче говоря, если некоторое представление о Вас, возни­кающее в моем субъективном сознании, не соответствует какому-то Вашему действию или мысли и не вызывается им, то оно является просто сновидением, и я «обманут Природой», раз меня заставили верить в то, чего на самом деле не существует. Мы хотим знать и не можем полностью понять из этих учений, является ли Девахан состоянием, соответствующим нашему бодрствованию или же сну со сновидениями? Первое мы называем реальным и истинным, второе — вымышленным. Сомнение возникает из-за следующего утверждения: «Человек, высшее счастье которого на земле было полностью центрировано на проявлении привязанностей [это случается с немногими — достаточно того, что привязанности являются существенным элементом нашего высшего счастья], встретит в Девахане всех, кого любил. Но сразу возникает вопрос: а если некоторые из них недостойны Девахана, что тогда? Ответ: это не имеет значения. Для человека, любившего их, они там будут». И далее указывается, что нет ничего абсолютно реального в том, что здесь объективно для нас, все относительно. «Столь же реальна, как действительность этого мира для нас, и даже более, будет реальность Девахана для тех, кто перейдет в это состояние». Но не отрицается, что существует реальная взаимосвязь индивидуальностей, хотя и при помощи очень несовершенных и не совсем реальных средств. Ваше тело и голос, который я слышу, так же как и мое тело и органы чувств, которые дают мне возможность слышать, — эти явления по крайней мере столь же нереальны для духовного сознания, сколь духи невоспринимаемы и, следовательно, нереальны для нас. Но Вы и я не нереальны. Между нами есть реальная связь. При помощи имеющихся у нас несовершенных средств я улавливаю Ваше очень неполное, частичное присутствие — я лишь получаю символ Вашего присутствия. Тем не менее, это пока что вполне адекватный символ, и Вы действитель­но говорите со мной, когда я Вас слышу. Мне не просто кажется, что я слышу Вас, в то время как Вас нет рядом или Вы совсем не существуете. Но если в Девахане я могу реалистично вообразить присутствие — живое присутствие того, с кем я общаюсь, но кого там нет, какова гарантия, что я действительно общаюсь с кем-то, кто там находится? Действительно ли у меня в любом случае есть такая связь? Или каждая индивидуальность, совершенно изолированная и отделенная от других, просто выдумывает и видит во сне друзей вокруг себя, Вы — меня, а я — Вас, как будто мы оба действительно находимся в одном и том же состоянии и могли бы на самом деле быть друг с другом? Но опять-таки, для того, кто постиг понятие Девахана в земной жизни — для меня и для Вас, например, — могли ли бы быть возможны такие сновидения? Ведь мы бы все время знали, что просто спим, и тогда сон потерял бы всю свою кажущуюся реальность — и мы бы фактически проснулись. Я бы знал, что друг, которого я оставил на земле, все еще там, а что-то от него, что, как кажется, находится со мной, есть просто субъективный образ, созданный мной самим. Я знал бы это, потому что изучил доктрину о Девахане и потому что «непрерывность наших умозрительных идей — одна из характеристик Девахана», как Вы мне объяснили. (См. «Ответ II». - Ред.).

Кажется, есть только один выход из этого, и мне хотелось бы узнать, верна ли эта мысль. Может быть, для девахани то, что здесь для нас является только будущим и возможным, является действительным и настоящим. Представим, что Вы - в Девахане, а я — на земле. Конечно, я, будучи человеком земным, должен обладать только объективным сознанием. Но моя высшая индивидуальность, хотя еще и не выражен­ная через мое объективное сознание, может, тем не менее, иметь свое собственное субъективное сознание, то, в которое я вступлю и с которым я отождествлюсь в Девахане. И Вы в Девахане можете быть en rapport с этим моим высшим субъективным сознанием. Так Вы могли бы узнать

все лучшее во мне, все то, что наиболее близко Вашему деваханическому сознанию. Однако это была бы лишь та часть моего пятого принципа, которая могла бы подняться до деваханического состояния.

Конечно, у меня еще много вопросов, но я больше не буду испытывать Ваше терпение.

30 апреля 1883 г

Реальное и нереальное

Ответ I

«Совершенное сознание того, что «Я есмь Брахма», Устраняет ложные внешние проявления, привнесенные Невежеством... Знаю это как Брахма — Не существует ничего, кроме Брахмы; когда кажется, что Существует что-то еще — это только обманчивая иллюзия...»

Атма-Бодхи (Знание Души) — Шанхарачаръя

«Недоразумение» возникает из-за естественного недопонимания смысла, в котором используются определенные термины, а не из-за «непоследовательного языка». С опасностью вступить на ложный путь сталкивается каждый изучающий оккультную философию европеец, который начал занятия, не ознакомившись с образом мышления и особенностями средств выражения ее учителей. Прежде всего ему необходимо узнать эзотерические представления о первичной природе Духа, Материи, Силы и Пространства, о таких основных и не требую­щих доказательств понятиях, как реальное и нереальное, форма и бесформенность (рупа и а-рупа), сновидение и бодрствование. Особен­но хорошо он должен усвоить (по крайней мере, в общих чертах) разницу между «объективным» и «субъективным» в чувственном восприятии живущего и в психическом восприятии освобожденной от телесной оболочки сущности (девахани). Тогда ему не нужно будет напоминать, что «мы не можем себе представить, исходя из нашего опыта, форму этого взаимодействия». Другими словами, пока человек не станет девахани, он не сможет вступить в симпатическую связь со своими чувствами или ощущениями. Поскольку освобожденная от телесной оболочки индивидуальность идентична по природе высшей триаде живого человека, будучи освобождена в результате самораз­вития, вызванного полным развитием сознательной и тренированной воли, — адепт может через эту триаду узнать все, что касается девахани; он может жить в течение этого времени ментальной жизнью человека, испытывать его ощущения и, полностью разделяя его сверхчувственное восприятие, может вернуть с ним на землю его же память, не искаженную майявическими обманами, следовательно — может не быть противоречивым. Конечно, это если признать существование такого lusus naturae, как «адепт», который может допус­каться оппонентами в качестве аргумента. Следует попросить еще о следующем: не нужно сравнивать, в ущерб адепту, силу восприятия его триады, освобожденной от тела, и наполовину свободной монады сомнамбулы или медиума в трансе, туманные взоры которого прони­кают в «небесную тайну». Еще менее позволительно оценивать эту силу по фантазиям воплощенного разума, каким бы развитым и метафизичным он ни был, но который ни на чем не основывается, за исключением индукции и дедукции, происходящих из его собствен­ной обычной деятельности.

Хотя многим европейцам может казаться, что они переросли свои ранние незрелые убеждения, им необходимо специальное изучение тенденций азиатского мышления, чтобы уловить значение азиатских выражений. Короче говоря, возможно, они переросли свои унаследо­ванные взгляды ровно настолько, чтобы критически к ним относиться, и недостаточно, чтобы определить, что является «непоследовательным языком» (или последовательным) восточных мыслителей. Следует помнить и о самом важном факторе — различии в средствах языка. Это хорошо выражено в ответе жителя Востока, посетившего Европу, когда его попросили сравнить христианство с буддизмом: «Здесь нужен указатель или словарь, ибо в христианстве нет ни понятий для наших слов, ни слов для наших понятий». Любая попытка объяснить оккуль­тные учения с помощью ограниченной терминологии европейской науки и метафизики людям, не знающим наших терминов, может привести к ужасающему непониманию, несмотря на добрые намерения обеих сторон. Бесспорно, такие выражения, как, например, «жизнь, реальная в сновидении», должны казаться непоследовательными дуалисту, ут­верждающему вечность индивидуальной души, ее независимое сущест­вование, отдельное от Высшей Души, или Параматма, и отстаивающему реальность природы (личного) Бога. Естественно, что западный мыс­литель, затруднения которого вызваны совершенно иным ходом мыс­лей, будет в замешательстве, услышав, что деваханическая жизнь — «реальность», хотя и является сновидением, а земная жизнь — только «призрачное сновидение», хотя и представляется действительностью. Несомненно, даже проф. Балфур Стюарт, выдающийся физик, не смог бы понять наших восточных философов, хотя его гипотеза о невидимой Вселенной, со всеми ее посылками и выводами, построена на настойчи­вом предположении реального существования персонального Бога, персонального Создателя или персонального морального Повелителя Вселенной. Нас не могут понять ни мусульманин, у которого две вечности: azl, не имеющая начала, и abd, — вечность, имеющая начало, но не имеющая конца; ни христианин, по убеждению которого вечность каждого человека начинается (!) в момент, когда личный Бог вдохнет личную душу в личное тело. Никто из них не мог бы без величайшего труда согласиться с совершенной разумностью доктрины деваханйческой жизни.

Когда слово «субъективный» используется в связи с состоянием изоляции девахани, оно не означает последнюю возможную степень субъективности, но только степень, мыслимую западным, невосточным разумом. Для последнего субъективно без различия все, недоступное чувственному восприятию. Но для оккультиста существует восходящая шкала субъективности, которая становится все более реальной по мере удаления от иллюзорной земной объективности: ее завершение, Реаль­ность — Парабрахман.

Но раз Девахан — «только сновидение», мы должны найти определение феномена сновидения. Имеет ли к нему какое-то отношение память? Некоторые физиологи говорят, что да; сны-фантазии осно­вываются на дремлющей памяти, они определяются и развиваются в большинстве случаев благодаря функциональной активности неко­его внутреннего органа, «раздражение которого приводит в действие ту часть мозга, с которой особым симпатическим образом связан орган».

На это, почтительно кланяясь современной науке, оккультист ответит, что сновидения бывают разные. Есть разница между снови­дением, вызванным внешними физиологическими причинами, и сновидением, которое является реакцией и в свою очередь становится создателем сверхчувственных восприятий и чувств. Оккультист делит сновидения на феноменальные и ноуменальные и различает их; и более того, физиолог совершенно неспособен понять конечное стро­ение освобожденного от телесной оболочки Эго — а следовательно, и природу его «сновидений». Это происходит в силу нескольких причин, одну из которых можно особенно отметить: физиолог a priori отрицает Волю — главный и необходимый фактор внутреннего человека. Он отказывается признать ее, кроме определенных актов волеизъявления, и считает это просто реакцией или желанием вывести наружу энергию после «сложной переработки и комбинации идей в ганглиях полушарий». Следовательно, физиолог должен будет сразу отрицать возможность сознания — минус память; а у девахани нет органов, нет сенсорных ганглий, нет нервных клеток, естественно, он не может иметь того, что физиологи рассматривают и определяют как память. Освобожденное от личностных ощущений Манаса, деваханическое сознание обязательно должно стать вселенским или абсо­лютным сознанием, без прошлого, как и без будущего, так как они сольются в одно вечное Настоящее — за исключением пут личного Эго. Но даже последнее, будучи отделено от физических органов, не может иметь такой памяти, как определяет профессор Гексли, кото­рый приписывает ее «чувствительным молекулам» мозга, тем моле­кулам, которые остаются даже тогда, когда исчезли породившие их ощущения, и которые считаются физической основой памяти, а следовательно, и основой всех сновидений. Какое отношение могут иметь молекулы к эфирным атомам, которые действуют в духовном сознании монады во время ее блаженства, полностью зависящего только от степени связи с сущностью индивидуального Эго?

Какова же тогда природа деваханического сна, — спрашивают нас, — и.как оккультист определяет сновидение еще воплощенного человека? Для западной науки сновидение — это серии мыслей, связанных действий или, скорее, «состояний», которые только кажут­ся реальными. С другой стороны, непосвященный метафизик экзотерически опишет его как путь чувства из темноты к свету — как пробуждение духовного сознания. Но оккультист, который знает, что духовное чувство, свойственное неизменному, не может ни спать, ни даже дремать per se и всегда находится в «свете» реальности, оккультист скажет, что во время состояния сна Манас (местонахожде­ние физического и индивидуального разума) становится способным воспринять ту реальность в субъективном мире, которая была скрыта в часы бодрствования (ибо Манас включает Кама, Волю, которая отпу­щена на полную свободу сознательного действия, благодаря тому что волеизъявление остается пассивным, и бессознательного — из-за времен­ного бездействия сенсорных центров). Эта реальность не становится менее реальной, потому что при пробуждении «сенсигенные молекулы» и «необразованные центры» путают в майявическом свете действитель­ной жизни воспоминание и даже память о ней. Но участие Манаса в деваханическом блаженстве не увеличивает, а, напротив, уменьшает реальность, которая выпала бы на долю монады, если бы она была уже свободна от его присутствия. Ее блаженство является выходом Саккай-адиттхи, заблуждения или «ереси индивидуальности», которая вместе с аттавадической цепью причин необходима для будущего рождения монады. Именно это все приводит к тому, что оккультист рассматривает общение или «взаимодействие» двух лишенных телесной оболочки сущностей в Девахане — насколько бы это ни было реальнее жизни — как иллюзию и, с его точки зрения, «сновидение» и так и говорит о нем; а то, что его критики охотно, хотя и с сожалением, назвали бы сновидениями — «интерлюдиями, созданными фантазией» — будет, как знает оккультист, просто обрывками реальности.

Рассмотрим пример: сын теряет горячо любимого отца. В снови­дениях он может видеть его, общаться с ним и все это время чувствовать себя таким же счастливым, не осознавая его смерть, как если бы его отец еще не покинул эту землю. Проснувшись, он будет с печалью думать об этом как о сновидении, которое не может длиться вечно. Прав ли он? Оккультист говорит, что нет. Сын просто не знает о том, что дух его той же природы и сути, что и его отца, — как и все духи — и что унаследованное свойство взаимного притяжения и ассимиляции в их конкретном случае усилено отцовской и сыновней любовью их индивидуальных Эго — что они, собственно говоря, никогда не разлучались. Сама смерть бессильна разорвать психичес­кую связь там, где двое соединены чистой духовной любовью. «Сновидение» в этом примере было реальностью; а «реальность» — майя, ложным явлением, вызванным авидья (ложными понятиями). Итак, более справедливо и правильно называть неведение сына во время бодрствования «сновидением» и заблуждением, чем характери­зовать так подлинную связь. Так что же происходит? Спиритуалист ответит: «Дух отца спускается на землю, чтобы поддерживать связь с духом сына в тихие часы сна». Оккультист возразит: « Не совсем так; строго говоря, ни дух отца не спускается, ни триада сына не поднимается. Центр деваханической деятельности нельзя локализо­вать: это опять авидья. Монады в это время даже при связи с пятью конечными коса (оболочками или принципами) не знают ни про­странства, ни времени, они рассеяны в пространстве, они вездесущи и повсеместны. Манас в высшем аспекте есть дравийя — вечная «субстанция», так же как и Буддхи, духовная душа, — когда развит этот аспект; и, объединенный с Душой, Манас становится духовным само-сознанием, которое есть Викара (создание) своего подлинного «творца» Буддхи. Если он не стал совершенно непригоден, в силу смешения или связывания со своими низшими Танматрами, к тому чтобы стать единым с Буддхи, — он неотделим от него. Поэтому высшая триада человека, приближенная к тем триадам, которые она больше всего любила, с помощью Манаса в его высшем аспекте самосознания (он совершенно не нуждается в качестве канала в физическом внутреннем органе, называемом антахкарана) связана с ними навсегда и радуется присутствию всех, кого она любит, — в смерти так же, как в жизни. Связь реальна и подлинна.

Критик сомневается, можно ли назвать такую связь «достоверной». Он хочет знать, действительно ли две освобожденные, от телесной оболочки сущности «реально и подлинно влияют друг на друга» или же «одна личность лишь воображает себе присутствие другой» и не имеет ничего общего с тем, «что переживает другая индивидуальность [вопло­щенная или освобожденная от телесной оболочки]». Критик отрицает, что «постулирует несоответствие», возражая, что такая «связь» нереаль­на, что это «просто сновидение», так как может представить реальную связь — сознательную с обеих сторон, с настоящим действием и реакцией, которая возможна не «только при взаимоотношениях на уровне физического существования». Если он действительно может это сделать, то на какие трудности жаловаться? Подлинное значение, которое оккультист придает таким словам, как «сновидение», «реаль­ность» и «нереальность», объяснено; что еще мешает понять конкретно этот догмат? Критика можно также спросить, как он может представить подлинную сознательную взаимосвязь этих сущностей, не понимая их особую, ему еще неведомую интеллектуальную реакцию и взаимоотно­шения. [Эта симпатическая реакция — не предположение, а научный факт, известный и изучаемый в посвящениях, хотя и незнакомый современной науке и лишь туманно осознанный некоторыми метафизи­ками-спиритуалистами]. Или, напротив, он антропоморфизирует Дух — в спиритуалистическом, ошибочном смысле? Наш критик только что сказал нам, что «мы [он] не можем себе представить, исходя из нашего опыта, форму этого взаимодействия». Тогда какое же взаимодействие он может представить?

Жизнь во время сновидений

Ответ II

Приложение, на которое сделана ссылка во Фрагменте № VI мартовского выпуска «The Theosophist», ни в коей мере не непоследо­вательно. В Приложении С (стр. 136), если его рассматривать в свете нашей доктрины, дается совершенно недвусмысленное толкование рассматриваемой проблемы; сам Фрагмент, возможно, содержит не­сколько выражений, способных ввести в заблуждение тех, кто не придал предшествующему должного значения.

Например: «Любовь, созидательная сила, поместила их [партнеров] живой образ перед личной душой, которая жаждет их присутствия, и этот образ никогда не померкнет». Неверно использовать термин «личная душа» в связи с монадой. «Личная» или «животная» душа является, как уже сказано, пятым принципом и не может быть в Девахане; высшее состояние, позволенное ей на земле — самадхи. Только ее сущность следует за монадой в Девахан, чтобы на ее основе, на ее фоне проходила будущая жизнь монады в сновидениях и ее развитие; то, что остается, — лишь шелуха, оболочка, которая, постепенно разлагаясь, со временем исчезнет. То, что находится в Девахане, не более персона — маска, чем запах розы — сам цветок. Роза вянет и становится щепоткой пыли, но ее аромат никогда не умрет, и его можно будет вспомнить и воскресить спустя годы. Если выражаться правильно, фраза звучала бы так: «...живой образ перед Духовной Душой, которая в этот момент поглощена сущностью личности, и поэтому он перестает быть арупа (бесформенным или, скорее, лишен­ным всякого основания) на время своего пребывания в Девахане. Духовная Душа жаждет присутствия этих образов». Период созревания кончился, Духовная Душа одержала победу, она рождена как нечто новое из старого эго, и перед тем как ее снова введут в новую личность, она пожнет плоды причин, созданных в предыдущем рождении в одном из деваханических или авитчианских состояний, хотя последние очень сильно различаются. «Плод древа действия, хороший или дурной, неизбежно должен быть съеден». Деваханическое состояние во всех своих аспектах, бесспорно, подобно состоянию сновидения при рас смотрении с точки зрения нашего объективного сознания, когда мы находимся в состоянии бодрствования. Тем не менее, оно так же реально для девахани, как наше состояние бодрствования для нас. Следовательно, когда спрашивают, чему соответствует состояние Девахана — бодрствованию или сну со сновидениями, ответом будет: ни тому, ни другому. Оно подобно полудреме человека, у которого совсем нет состояния бодрствования, если предположить, что подобная лич­ность вообще может существовать. Монада в Девахане имеет только одно Состояние сознания, и пока она в нем пребывает, контраста между сном и бодрствованием не возникает. Другое возражение: если девахани думает о предмете или человеке, как будто они присутствуют перед ним, тогда как их нет (если судить с позиции общепринятых идей объектив­ного восприятия), то девахани «обманывается Природой». Но в таком случае он всегда «обманывается Природой»; и предположение, со­держащееся в предыдущем письме, о возможном способе коммуникации между девахани и живущим на земле не спасет его от заблуждения. Оставим на время природу связи девахани с другой монадой в Девахане или вне его, пусть природа его идей исследуется в связи с объектами; тогда правильность приведенного выше утверждения легко понять. Представим, например, Галилея в Девахане, субъективно занятого своим любимым интеллектуальным исследованием. Естественно пред­положить, что его телескоп часто оказывается в пределах его деваханического сознания и девахани субъективно направляет его к какой-то планете. Совершенно ясно, что согласно общим понятиям объективности перед Галилеем нет телескопа, и бессмысленно утверждать, что ход его мыслей в самом деле действует на телескоп, который он оставил в этом мире. Если размышления возражающего верны, Галилея «обманывает Природа», и приведенное выше предположение никак не поможет ему в этом случае.

Таким образом, вновь становится очевидно, что говорить о девахани как об «обманутом Природой» неверно и нефилософично. Значение таких слов, как «обман», «заблуждение», «реальность» всегда относи­тельно. Только по контрасту конкретное состояние сознания можно назвать реальным или иллюзорным; и эти слова перестают иметь какое бы то ни было значение, если названное состояние сознания нельзя сравнить с другим. Предположим, что человек прав, считая деваханический опыт заблуждением с его точки зрения, точки зрения человека, живущего на этой земле, что тогда? Неясно, как можно использовать это замечание. Конечно, из сказанного выше читатель не должен сделать вывод, что сознание девахани не может воздействовать или влиять на состояние сознания другой монады в Девахане или вне его. Так или иначе, реальность или нереальность деваханического опыта (в том, что касается девахани) не зависит от такого коммуникативного воздействия.

В некоторых случаях очевидно, что состояние сознания одной монады, в Девахане или на земле, может переплетаться с идеацией другой монады, также находящейся в Девахане, и влиять на нее. Это, например, случай сильной, нежной симпатии между двумя эго, возни­кающей от одних и тех же высоких чувств или переживаний, или сходных интеллектуальных исследований, или духовных устремлений. Как мысли гипнотизера, находящегося на расстоянии, передаются путем излучения тока магнитной энергии, сразу же притягиваемой объектом, так и поток мыслей девахани передается потоком магнитной или электрической силы, притягиваемой к другому девахани благодаря сильной симпатии, существующей между двумя монадами, особенно если эти мысли относятся к вещам, субъективно связанным с данным девахани. Однако не следует делать вывод, что в других случаях, когда нет такого действия или реакции, девахани осознает, что его субъектив­ный опыт — просто заблуждение; это не так. Как было показано, реальность или нереальность не зависит от такой коммуникации или передачи интеллектуальной энергии.

Нас спрашивают: «А если кто-то из тех, кого любит девахани, недостоин Девахана, что тогда?» Мы отвечаем: «Даже в случае, если человек живет на земле или страдает в авитчи, идеация монады в Девахане может повлиять на его монаду, если между ними есть сильная симпатия, как было указано выше. Однако девахани не узнает о ментальных страданиях другого человека».

Если этот щедрый дар природы, которая никогда не наказывает невинного за пределами нашего мира заблуждений, еще называют «обманом Природы» и возражают против него на основании того, что это не есть «подлинный символ» присутствия другой индивидуаль­ности, самым разумным было бы оставить оккультные доктрины и Девахан в покое. Благородные истины, величайшая цель жизни души, для таких умов навсегда останутся закрытой книгой. Девахан вместо того, чтобы явиться тем, что он есть, — блаженным отдыхом, небесным оазисом на трудном пути Монады к высшей эволюции, — представится кульминацией, сутью самой смерти. Нужно интуитивно почувствовать его логическую необходимость, осознать в нем исход и увековечение строжайшей справедливости, абсолютно согласной с гармонией универсального закона. Мы не хотим сказать ничего - обидного, но видя такое сопротивление самому изложению (так как никого не заставляют ее принимать) нашей доктрины некоторыми западными умами, мы считаем себя обязанными напомнить нашим оппонентам, что у них есть свобода выбора. Среди наиболее значи­тельных современных мировых философий есть две — причем более новая возникла из более старой, — в которых «послесостояния» просто и ясно определены, и принятие какой-либо из них, более того, приветствовалось бы: одной — миллионами спиритуалистов, другой — самой уважаемой частью человечества — цивилизованным западным обществом. Нет ничего сомнительного, никакого обмана Природы в последней философии: ее девахани, истинным и верным, ясно и милосердно обещают невыразимое наслаждение — вечно смотреть на муки проклятых в глубинах Геенны. Мы должны и мы действительно хотим привести некоторые факты. Только оккультная философия и буддизм не дали пока что Тертуллиана, который набросал бы для нас основные принципы ортодоксального ада, и мы не можем взять на себя обязательство снабжать всех литературой на любой вкус.

Не существует такого места пыток для невиновных, такого состояния, когда под предлогом воздаяния и необходимости «подлинных символов» невинные души были бы свидетелями или даже просто знали бы о страданиях любимых. Если бы было иначе, живое блаженство самих Дхиан Чоханов превратилось бы при виде этого в безбрежный океан страдания. Тот, кто желал: «Пусть все грехи и все зло, идущее от испорченности Калиюги, этого развращенного века, падет на меня, но пусть мир будет искуплен», — желал бы этого напрасно и мог бы предпочесть ужас видимого, а не невидимого мира. Подумать, что душа, освободившись и бежав с окруженной злом планеты, где невинные плачут, а злые радуются, будет иметь подобную судьбу даже в мирной гавани Девахана, было бы самой безумной, [самой] ужасной мыслью. Но мы утверждаем, что это не так. Блаженство девахани полное, и природа обеспечивает его, даже рискуя тем, что пессимисты этого мира, неспособные различить Васту — единую реальность и Вишайя — «майю» наших чувств, обвинят ее в обмане. Слишком странно предпо­ложить, что наше объективное и субъективное являются стандартом для реальностей и нереальностей всего мира; что наш критерий правды и честности есть единственная мера во Вселенной. Если бы мы исходили из этих принципов, нам пришлось бы обвинить Природу в постоянном обмане не только людей, но и животных. Кто из наших критиков, изучая факты естественной истории, а также явления зрения и цвета, рискнул бы заметить, что, так как муравьи не различают цвета, их также «обманывает природа». Ни личности, ни объективности, известных нам, нет у монады; и если бы каким-то чудом живое человеческое существо попало бы в поле деваханического зрения, девахани столь же мало осознал бы его присутствие, как наши глаза не воспринимают элементалов, толпящихся в воздухе вокруг нас.

Еще одна ошибка критика. Он, вероятно, считает, что если у кого-то есть определенное представление о деваханическом состоянии субъ­ективного сознания в этой жизни, то он будет знать, что в Девахане подобный опыт иллюзорен; и для него деваханическое блаженство потеряет всю свою реальность. Нет никаких оснований опасаться такой катастрофы. Нетрудно понять ошибку, лежащую в основе подобных утверждений. Предположим, например, что А, живущий в Лахоре, знает, что его друг Б находится в Калькутте. Ему снится, что они оба в Бомбее, заняты различными делами. Знает ли он во время сна, что его сновидения — иллюзия? Как может сознание того, что его друг на самом деле в Калькутте (а понимает он это только во время бодрствования), помочь ему убедиться в иллюзорности его сна в то время, когда он спит) Даже после того как он несколько раз видел сновидения и знает, что они иллюзорны, А не будет знать, что он спит, когда он действительно находится в этом состоянии.

Подобно этому, человек может испытать деваханический опыт при жизни и называть его, если ему так нравится, иллюзией, возвратившись в обычное состояние объективного сознания и сравнивая его с этим опытом. Тем не менее, увидев сновидение вновь или попав в Девахан после смерти, он не будет считать это сновидением.

Сказанного выше вполне достаточно, чтобы закрыть тему, даже если обсуждаемое состояние действительно есть «сновидение» в том смысле, который предпочитают наши оппоненты. Но это не «сновидение» и ни в коей мере не «обман». Так может быть с точки зрения словаря Джонсона. С точки зрения же факта, независимого от всех человечес­ких определений, с точки зрения человека, знающего нечто о законах, управляющих невидимыми мирами, — связь между монадами реальна, взаимна и столь же действительна в мире субъективности, сколь и в нашем мире обманчивой реальности. Эта все та же старая история.

Различные состояния Девахана

Ответ III

Когда азиатский оккультист видит многочисленные трудности в отношении понятия Девахана у изучающих эзотеризм европейцев, он прежде всего задается вопросом: чем объяснить их странные, фантасти­ческие представления о состояниях после смерти? Для человека естес­твенно судить об интеллектуальных способностях другого, сравнивая их со своим уровнем; требуются некоторые усилия, чтобы встать на место соседа и посмотреть на вещи с его точки зрения. Что касается, например, Девахана, уж, казалось бы, нет ничего яснее эзотерической доктрины, как бы неполно она ни была изложена «светским чела»; однако ее, очевидно, не понимают, и, я думаю, это объясняется, скорее, тем, что мы по-разному смотрим на вещи, а не чисто техническими недостатками средств выражения. Для азиатского оккультиста немыслимо даже представить себе причудливый образ в духе Сведенборга, представля­ющего ангелов нашими посмертными «инквизиторами», которые долж­ны оценить накопленные душой достоинства и недостатки путем физического обследования тела, начиная с кончиков пальцев рук и ног и доходя до центров! Столь же тщетной была бы попытка представить путь обитателя американской «Страны вечного блаженства духов» через начальные школы, дискуссионные клубы и законодательные собрания этого оптимистического Аркадского Эдема. Антропоморфизм, как ткацкая основа, пронизывает всю «ткань» европейской метафизики. Тяжелая рука божественной личности и его священников, также личностей, довлеет, кажется, над сознанием каждого европейского мыслителя. Это влияние является если не в одном виде, то в другом. Вопрос о Боге? Вставляют метафизический слайд, и диапроектор высвечивает изображение позолоченного Нового Иерусалима с пер­ламутровыми дверями, с залом для торжественных приемов, пышным троном, Махараджей, Диваном, придворными, трубачами, писцами и свитой. Обсуждается взаимосвязь освобожденных от телесной оболочки духов? Характерное для западного мышления предубежде­ние не может представить такую связь без некоторой степени взаим­ного сознания объективного присутствия чего-то телесного: что-то вроде психической болтовни. Надеюсь, я не обижаю наших западных корреспондентов, но совершенно невозможно, по крайней мере, для меня, вывести какое-то заключение из общего смысла меморандума «Британского теософа». Какой бы туманной и эфирной ни была его концепция, по сути своей она все-таки материалистична. Как мы бы сказали, зародыш метафизической эволюции — библейского проис­хождения; и сквозь этот переливчатый туман сверкают башни «Но­вого Иерусалима».

В восточных системах много причудливого экзотеризма. Его не меньше, а, может быть, и больше, чем в западных; и многие из наших философий носят одежду арлекина. Но сейчас нас не интересует внешняя сторона: наш критик стоит на метафизической почве и имеет дело с эзотеризмом. Его проблема в том, чтобы примирить «изоляцию», как он ее понимает, со «связью», как ее понимаем мы. Хотя монада не похожа на семечко, упавшее с дерева, она по природе своей повсеместна, всепроникающа, вездесуща; хотя в субъективном состоянии время, пространство и место не существуют для нее; хотя все земные условия обратимы, и мыслимое сейчас станет немыслимым потом, и наобо­рот, — однако, продолжает размышлять наш лондонский друг, как будто все это не совсем так...

В Девахане существует безграничное количество различных состо­яний и различных степеней этих состояний, и в каждом из них, несмотря на объективную (для нас) изоляцию главного героя, он окружен множеством актеров, вместе с которыми он во время последней земной жизни создал причины тех последствий, которые сначала проявляются в деваханической либо авитчианской субъективности, а затем усилива­ют Карму, чтобы перейти на объективный (?) уровень последующего рождения. Земная жизнь является, так сказать, прологом драмы (может быть, ее следует назвать мистерией), разыгрывающейся в рупа- и арупалоках. Если бы мы могли сказать, что природа с должным учетом индивидуальности и законов объективности, как их понимают в экзотеризме, «составляет истинную связь» между героями и актерами Девахана; и вместо разъединения монад не только по «личностному или телесному признаку», но и с учетом астральных «ассоциаций» устанав­ливает их «действительное содружество», как и на земном плане, — мы, быть может, могли бы избежать странных обвинений в «обмане Природы» в Девахане. С другой стороны, после такого потворствования эмоциональным возражениям мы бы наверняка поставили наших европейских учеников перед гораздо более сложной дилеммой. Они бы столкнулись с проблемой посмертной вездесущности личности, которая оставляет вездесущность западного божества далеко позади, на задних планах нелогичной абсурдности. Представим на мгновение в Девахане отца, женатого дважды и любящего обеих жен и всех своих детей, причем мачеха не любит ни его детей, ни их мать, и жены испытывают друг к другу самое холодное безразличие, если не настоящее отвращение. «Действительное содружество» и «подлинная личностная связь» (пос­леднее применимо даже к их астральным телам) подразумевает здесь блаженство для отца и раздражение для обеих жен и детей, причем все они одинаково достойны деваханического блаженства. Представим теперь настоящую мать, притягивающую своей сильной любовью детей в свое деваханическое состояние и тем самым лишающую отца его законной доли блаженства. Уже было сказано, что деваханическое сознание способно только на высшую духовную идеацию; что ни объекты более грубых чувств, ни что-то, вызывающее неудовольствие, не могут быть даже восприняты им — иначе Девахан слился бы с авитчи, и чувство неомраченного блаженства исчезло бы навсегда. Как может Природа в приведенном выше примере решить проблему, не жертвуя своим долгом ради нашего земного чувства объективности и реальности или не компрометируя свой статус перед нашим критерием правды и честного поведения? С другой стороны, дети должны были бы раздваиваться и растраиваться до бесконечности, так как они тоже могут иметь лишенные телесной оболочки деваханические объекты духовной привязанности, претендующие на их присутствие где-то еще, — и это явление вездесущности едва ли согласуется с нашими понятиями личного, действительного присутствия в одно и то же время в нескольких разных местах, иначе всегда где-нибудь будет кто-то, «обманутый Природой». Беспорядочно поместить вместе монады, как одну счастли­вую семью, было бы пагубно для правды и факта: у каждого человека, каким бы незначительным он ни был на земле, все же есть, ментально и морально, «sui generis» в его собственных вполне определенных понятиях блаженства и желаний и, следовательно, право и абсолютная необходимость в особом, индивидуальном, «изолированном» Девахане. До сих пор западные теории не дали нам изображения более высокой будущей жизни, чем жизнь в кама- и рупалоках тли в нижних, внутриземных «духо-мирах». В Приложении D есть намек на существо­вание многих состояний и сфер. Согласно даже экзотерической буддий­ской философии, развоплощенные существа делятся на три класса: (1) Камавачара, или те, кто еще находится под властью страстей в камалоке; (2) Рупавачара, или те, кто перешел на более высокую ступень, ко еще сохраняет следы старой формы в рупалоке; и (3) Арупаеачара, или те, кто стали бесформенными сущностями в арупй-локе высшего Девахана. Все зависит от степени духовности и устремле­ний монады. Астральное тело 4-го принципа — называемое Кама, ибо оно неотделимо от камалоки, — всегда находится в поле притяжения земного магнетизма, и монада должна приложить усилия, чтобы освободиться от более высокого, но в равной степени сильного притя­жения своего Манаса, прежде чем достигнет в своей последовательности деваханических состояний верхних областей Арупа. Следовательно, существуют различные степени девахани. Среди девахани в арупалоках сущности столь же субъективны и на самом деле «даже менее матери­альны, чем эфирное тело-тень — майяви-рупа». Но даже там, утвержда­ем мы, есть «действительное общение». Однако лишь очень немногие достигают его там, преодолев нижние ступени. Существуют девахани, бывшие на земле людьми высочайшего морального уровня и доброты, которые из-за пристрастия к интеллектуальным исследованиям и особенно к неоконченному умственному труду в течение веков пребы­вают в рупалоках в строгой деваханической изоляции — именно так, поскольку люди и любимые родственники исчезли из поля их зрения прежде этой сильной и чисто духовной страсти к интеллектуальному поиску. В качестве примера такой «привязанности к учению» возьмите состояние ума умирающего Берцелиуса, последней мыслью которого было отчаяние из-за того, что его последняя работа будет прервана смертью. Это — Танха (на хинди — Тришна), или неудовлетворенная жажда, которая должна удовлетвориться до того, как существо перейдет к чистому состоянию арупа. Для каждого случая делается оговорка, которая обуславливается последним, главным желанием умирающего. Ученый, живший в основном под влиянием Манаса и ради удовольствия развития своего высшего физического ума поглощенный тайнами мате­риальной Вселенной, будет магнетически притягиваться умственным напряжением к ученым и их работе, субъективно влияяна них и ощущая, их влияние (хотя образом, совершенно отличным от известного от медиумов и из спиритических сеансов), пока энергия не истощится и влияние Буддхи не станет определяющим. То же правило применимо ко всем видам деятельности, включая страсти и чувства, вовлекающим странствующую монаду (Индивидуальность) во взаимоотношения во­площения. Развоплощенный должен последовательно возводить каж­дую ступень лестницы от субъективно-земного к абсолютно субъектив­ному. Когда это ограниченное нирваническое состояние Девахана достигнуто, сущность радуется ему и его живым, хотя и духовным реальностям, пока не завершится эта фаза Кармы и не заявит о себе физическое притяжение к следующей земной жизни. Следовательно, в Девахане сущность воздействует и испытывает воздействие психическо­го состояния любой другой сущности, отношения с которой настолько близки, чтобы пережить, как было отмечено выше, очистительную эволюцию в низших посмертных сферах. Их связь будет ощущаться духовно, и все же, что касается связи, постулируемой западными мыслителями, каждый будет отделен от другого. Если задающий вопрос сможет сформулировать для себя состояние монады как чистого духа, самой субъективной сущности, какую только можно представить, без формы, цвета или веса, даже с атом; сущности, чьи воспоминания о последней личности (или земном рождении) идут из последнего объеди­нения Манаса с нижними пятью принципами, — тогда он сам сможет ответить на свой собственный вопрос. Согласно эзотерической доктрине, эволюция рассматривается не как затухание индивидуального сознания, но как его бесконечное расширение. Сущность не уничтожается, но объединяется со вселенским существом, и ее сознание становится способным вспомнить не просто сцены из жизни одной из его развивших­ся на земле личностей, но каждую из всех последовательностей жизней в течение Кальпы, а затем и всех других личностей. Короче говоря, сознание из конечного становится бесконечным. Но это происходит только в конце всех рождений в великий день абсолютного Воскресения. Однако поскольку монада движется от рождения к рождению и проходит через низшие и деваханические сферы после каждого земного существования, взаимные связи, созданные в каждом рождении, долж­ны слабеть и в конце концов затухать, прежде чем она сможет возродиться. Записи этих отношений вечно сохраняются в Акаше и могут быть просмотрены, когда, в каком-то из воплощений, существо разовьет свои скрытые духовные силы до «четвертой степени Дхьяны»; но власть этих отношений над существом постепенно ослабевает. Это совершается в каждом Девахане между рождениями; и когда личност­ные связи — магнитные или психические, вам решать, какое название предпочесть, — связывающие девахани с другими существами из непосредственно предшествующей жизни — с родственниками, друзь­ями или семьей, — ослабевают, душа освобождается для дальнейшего продвижения по своему циклическому пути. Если бы это забвение личных связей не было фактом, каждое существо путешествовало бы по Кальпе, втянутое в сети прошлых отношений с мириадами отцов, матерей, сестер, братьев, жен и т.д. из своих бесчисленных рождений. Вот была бы неразбериха! Эти ложные представления проистекают из невежественной геоцентрической гипотезы, которая породила все экзо­терические теологии с их абсурдными догмами. Отсюда же — невежес­твенная теория моногенезиса, или только одной земной жизни для каждого существа, из-за которой европейским метафизикам так трудно постичь загадку нашего существования и понять разницу между инди­видуальностью монады и ее физическим появлением в последователь­ности жизней на земле в виде множества совершенно различных личностей. Европа много знает об атомном весе и химических символах, но мало — о Девахане.

Сноски

---