Блаватская Е.П. - Была ли ошибка

В редакторских примечаниях к статье «Распятие человека», напечатанной в майском номере «Lucifer», приводится цитата из книги «Ключ к еврейско-египетским мистериям в источнике мер». Сам я не читал эту книгу и не знаю, кто ее автор, но, судя по приведенному фрагменту его сочинения, он, увы, не из тех, кому можно безоглядно доверять. По тому, что и как он говорит о рассматриваемой в статье проблеме, его можно уличить в незнании того факта, что в обоих Евангелиях, где сохранено оспариваемое восклицание Иисуса, воспроизводится халдейский перевод (или Таргум) Псалмов (XXII, 1). Иудеям того времени (во всяком случае, тем из них, кто находил удовольствие в поучении других людей) он был знаком гораздо лучше, нежели еврейский оригинал, и к тому же больше подходил для человека, умиравшего при столь драматических обстоятельствах. Так что противопоставление халдейского варианта еврейскому, а также утверждение, будто один из них является фальсификацией другого, в данном случае выглядит неправомерным. Но в цитате есть и другая ошибка — еще более серьезная, чем первая: для того, чтобы вывести из халдейской версии перевод: «Боже мой, Боже мой, как Ты меня прославляешь!», автор подменяет глагол שבהחני другим глаголом — שבקחני, и таким образом сам фальсифицирует традиционный вариант прочтения. Если предположить, что указанное восклицание представляет собою воспринятую евангелистом халдейскую версию еврейского оригинала, то нельзя не признать, что халдейский переводчик сохранил его значение, изначально заложенное еврейским автором, поскольку его целью был точный перевод. И этим значением, несомненно, было «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» К тому же в предполагаемом прочтении автора книги тот еврейский глагол, на использовании которого он настаивает, означает «прославлять» в смысле «воспевать хвалу» прославляемому субъекту, что никак не связано с просветлением.

Я никогда не слышал, чтобы евреи использовали фразу, которая напоминала бы по смыслу «Боже мой, Боже мой, как ты меня прославляешь!». Быть может, редакторы «Lucifer» или кто-то из его читателей, кому в этом плане повезло более, нежели мне, просветит меня на сей счет?

Евфрат

8 июня 1888 г.

[Это письмо было переправлено в США, автору «Источника мер», дабы он смог сам ответить своему критику. Мы получили на него ответ, который публикуем ниже. — Редактор «Lucifer».]

Ошибки нет

Письмо «Евфрата» застало меня в провинции, где у меня нет под рукою справочного материала. Новый перевод слов «или, или, лама савахфани» я мог бы обосновать следующим образом. О текстах Нового Завета необходимо судить сообразно их собственным достоинствам, но не более того, поскольку обнаружить какой-либо достоверный их источник не представляется возможным. Таким образом, нам приходится принимать содержащиеся в нем указания и следовать им, не задумываясь над их подлинностью и происхождением. Но кое-что мы все-таки можем сделать, например, перевести записанную греческими буквами еврейскую фразу на алфавит оригинала, для чего необходимо найти точный эквивалент для каждой греческой буквы. В данном случае мы можем получить из одного записанного греческими буквами слова целых два, записанных еврейским квадратным письмом — одинаковых по звучанию, но различных, по написанию и, соответственно, по значению. Одно из них — халдейское שבק, а другое — еврейское חבש. Первое в английской транскрипции можно записать как «shabak», и означает оно «оставлять, покидать», а второе — «shabach», со значением — «прославлять, возвеличивать». Эти слова, предположительно, заменяют фигурирующее в одном из Псалмов слово azabthani, в точности означающее «оставил меня». Но если в греческом тексте, который является для нас в данном случае единcтвенным источником, пишется sabac, это слово можно перевести на еврейское (или квадратное) письмо только одним способом — как חבש или, в английской транскрипции, «shabach». Полностью слово в греческом тексте записывается как sabacqani и, следовательно, переводится на еврейский алфавит как שבהחני (shabachthani), что может означать только «прославляешь меня» и ничего более. И любое отступление от этого перевода может быть только следствием искажения и исправления текста Нового Завета. Звучащая в самый важный момент всей символически изображенной драмы, эта фраза была заимствована из Мистерий и никогда не имела отношения к реальности. Суть проблемы была изложена весьма образованным евреям, которые выразили в ответ недоумение по поводу того, что столь явное несоответствие между означенным словом и его скорректированным переводом до сих пор не вызывало никаких нареканий, вероятно, из-за того, что обойти это противоречие молчанием казалось предпочтительнее, чем разоблачать подложный символизм евангельской фразы перед бездумной и невежественной паствой.

Вообще, в процессе выявления подлинного и единственно правильного символического прочтения популярного экзотерического текста, скрывающего этот символизм, очень часто возникают сложные, почти непреодолимые препятствия. И эта закономерность справедлива как для еврейского, так и для греческого языка. Одним из примеров подобных затруднений может служить еврейская фраза, в которой говорится о первом рожденном на свет ребенке. При этом указывается, что этим ребенком был сам Иегова; а простолюдинов всегда отпугивал предлог «от», из-за которого фраза звучала довольно странно: «ребенок от Иеговы и дар его». Или возьмем еще один пример обманчивого прочтения: Марголиут, крупный еврейский ученый, обращает наше внимание на традицию ношения одежды с «бахромой», косвенное указание на которую имеется в Новом Завете — в рассказе о женщине, страдавшей кровотечением, но уверовавшей в то, что одно лишь прикосновение к «краю его одежды» способно исцелить ее. Здесь, по словам Марголиута, греческое слово «Graspedon» буквально означает ее желание прикоснуться хотя бы к «бахроме» его одежды. Ношение бахромы изначально было предписано как напоминание о законах и обрядах, о необходимости неукоснительно исполнять их, но с течением времени эта традиция превратилась в обычное суеверие, а бахроме на одежде стали приписывать чудодейственную магическую силу. Вот почему больная женщина решила прикоснуться к его одежде: она надеялась на магическую силу окаймлявшей ее бахромы. Учитель, соответственно, ощутил при этом, что сила ушла из него; но все-таки сказал ей, что она права, чем фактически поддержал ее веру в фетиш и его целительную силу. Но точно таким же фетишем, и даже более сильным, считалась сама одежда, к которой крепилась эта бахрома. У этой одежды было собственное название — «талиф». В «Евангелии от Марка» есть рассказ, как будто специально предназначенный для того, чтобы читатель мог убедиться в магических способностях как бахромы, так и самого талифа. Едва успела женщина, страдавшая кровотечением, исцелиться через прикосновение к краю его одежды, как появляется начальник синагоги и говорит, что дочь его умерла; и начинается следующая история. Он берет девушку за руку и говорит: «Талифа куми», что, согласно приводимому ниже переводу, означает: «Девица, тебе говорю, встань». Но слово «талиф», образованное от еврейского «талал» (что значит одевать, покрывать), переводится как «одежда» — та самая, к которой крепится бахрома, и не имеет ничего общего со словом «девица». Вся фраза могла бы иметь какой-то смысл лишь в том случае, если бы это слово было собственным именем девушки. Тогда она звучала бы как приказ конкретному лицу: «Талифа, встань!» Но если эта история действительно является символическим указанием на фетишизацию талифа и его бахромы, то более правдоподобной будет иная версия: слово «талифа» здесь предназначено для тех, кто понимает его значение, а парафраза «Девица, тебе говорю, встань» — для необразованного простонародья. В этом случае неточный перевод можно трактовать как невинный обман, призванный скрыть истинный смысл еврейской фразы, а всю историю — как глубокомысленную аллегорию, облеченную в форму детской сказки. И действительно, сюжет этого рассказа можно поставить в один ряд с историей о том, как мальчики лепили из глины птичек и у одного из мальчиков птичка ожила и улетела. А в другом греческом фрагменте читаем: «Для чего вы креститесь за мертвых?» Здесь распространенный, но бессмысленный предлог επι по ошибке заменил подлинное слово из текста — υπερ, означающее — «ради спасения». В действительности эта фраза указывала на традицию замещающего крещения — когда на скамейку усаживали живого человека, а сверху на него клали мертвеца. Умершему задавали вопрос: «Желаешь ли ты окреститься?», и когда его «заместитель» отвечал: «Желаю», его (живого человека) крестили υπερ των νεκρων — вместо или ради блага или спасения мертвого. Столь явный подлог вряд ли удовлетворил бы широкую публику, но мог бы привлечь к «высокой церкви» глупцов.

Но один из наиболее занимательных и поучительных образчиков обмана выходит за рамки священного писания, хотя и принадлежит пастырю христианского стада. Он является частью необыкновенной истории, основные персонажи которой царь мясников Константин и непревзойденный теологический дипломат Евсевий. Константин поклонялся Митре, Солнечному Богу, жрецы которого, маги, отмечали день рождения этого Бога 25 декабря каждого года (то есть в день Рождества). Культ этого Бога предписывал крещение, евхаристические празднества, исповедь и воскресение из мертвых, признавая также ангелов и ад. Как видите, у этой религии было много общего с христианством, к которому Константин относился едва ли не с таким же уважением, как и к Митре. Так что христианским отцам, во избежание обвинений в плагиате, пришлось заявить, что Дьявол, благодаря присущей ему хитрости и изворотливости, предугадал появление на свет истинной религии и потому заранее подготовил почву, чтобы заявить о своем приоритете, когда придет время для его безбожных проказ. Константин благоволил то Митре, то христианству, в зависимости от обстоятельств, сидя, так сказать, между двух стульев и меняя, при необходимости, только название. На реверсе его монеты было написано «Непобедимому Солнцу, моему охранителю», а на другой стороне — «первозванные христиане Антиохии», но изображен господь восьмого дня, или дня того самого непобедимого Солнца, именуемого «Sunday». Но пришло время покончить с этой игрой в перевертыши, и император, желая довести до конца работу своих царедворцев по консолидации империи, решил распространить на всей ее территории цементирующее влияние новой формы очень древней персидской и еврейской религии, насаждая ее сильной рукою светской власти. Для этой цели он принял крещение, обставив его с большой помпой и приурочив церемонию к воскресению после Троицына дня. И архиплут Евсевий прокомментировал это событие следующим образом: «В самое Троицыно Воскресенье, седьмой Господний день после Пасхи, в полуденный час, при свете Солнца Константин был принят Богом своим». Ну чем не наша песенка «То ли видишь, то ли нет»? «Солнце было на юге, во всей красе и славе дневной, в наивысшей точке, в самом зените своем, и душа брата нашего Константина вознеслась вослед за ним, вертикально вверх, прямо к Богу его. Так сказал учитель Ложи. Аминь».

И в заключение позволю себе обратить ваше внимание на явную и вопиющую интерполяцию в священном писании, обманные слова которой призваны были сыграть роль цепи, укрепляющей здание церкви Евсевия и Константина. Когда Учитель сказал Петру: «Ты — Петр, и на камне сем Я создам Церковь Мою, и врата ада» и т.д., ни о какой церкви никто даже не подозревал, поскольку в то время существовали только храмы и синагоги. Еврейское слово «синагога» означает «паства», и лишь гораздо позже, с началом расколов, схизм, или разделений, появилось то, что было названо словом «Ecclesia» — церковь (или сепаратисты, или отделившиеся). Представляю, какой глупый и растерянный вид был у Петра, когда он выслушивал эту абракадабру насчет какой-то там церкви. Ныне образованные богословы, коим уже понятна суть проблемы, утверждают, что это высказывание было пророческим, нацеленным в будущее, и Петр, с помощью Духа Святого, проник в его смысл ясновидящим взором. Поистине, нет предела человеческой изобретательности. Однако слишком придирчивое отношение к священному тексту может показаться кому-то непочтительным; а мы способны воспринять высокий идеал и без тщеславного и язвительного любопытства.

Дж. Р[альстон] С[киннер]

Цинциннати.

Примечание

«Евфрат», безусловно, набивает себе цену. Иначе зачем ему было упоминать абсолютно фантастическую халдейскую версию, о которой до сих пор никто не слышал? Принято считать, что галилейский диалект во времена Иисуса был арамейским или сирийским. И предложенная Евфратом подстановка халдейской буквы ק (коф) вместо еврейской ח (хет) просто делает всю фразу совершенно бессмысленной.

Редакторы «Lucifer» сожалеют о том, что не могут указать Евфрату конкретные номера глав и стихов, подтверждающих правильность нашего варианта прочтения спорной фразы, поскольку они фигурируют в тайных книгах священных заклинаний, используемых в процессе посвящения. Но одна из редакторов может лично свидетельствовать о том, что наш вариант прочтения анализируемых слов верен, поскольку сама видела их в тайных книгах посвящения и знает, как они пишутся. Более того, слова эти использовались во всех великих мистериях — митраитских и индийских, египетских и элевсинских. И не будет ничего странного, если скрупулезное изучение древних индусских сочинений или, что еще перспективнее, египетских папирусов выявит использование «евангельских» слов в религиозных ритуалах этих народов.