Блаватская Е.П. - Великий парадокс

ВЕЛИКИЙ ПАРАДОКС

Парадокс вполне можно назвать естественным языком оккультизма. Более того, парадокс глубоко проникает в самое сердце вещей и потому неизбежен при любой попытке выразить словами истину, реальность, лежащую в основе внешних проявлений жизни.

Парадокс присутствует не только в словах, но и в действии, в самом течении жизни. Парадоксы оккультизма следует пережить на собственном опыте, а не только услышать об их существовании. Но в этом кроется величайшая опасность, ибо человек рискует заблудиться в интеллектуальных спекуляциях относительно истинности пути, напрочь позабыв при этом, что дорогу может осилить только идущий.

Один удивительный парадокс ожидает ученика в самом начале пути и затем подстерегает его каждый раз в новой и все более причудливой форме за каждым поворотом дороги. Я говорю здесь об ученике, который ищет верный путь и проводника, способного указать его, а также стремится сформулировать правила жизни, коих ему следует придерживаться. Ему суждено открыть для себя, что альфой и омегой, началом и концом всей жизни является бескорыстие, и почувствовать истинность сказанного о том, что лишь в бессознательном самозабвении человек может услышать своим горячим сердцем голос истины и реальности бытия.

Но поначалу ученик узнает только один закон оккультизма, который можно назвать одновременно и наукой жизни, и искусством жить, — закон, который должен стать его проводником к искомой цели. Ученик весь горит энтузиазмом и храбро ступает на горную тропу. Но тут выясняется, что учителя отнюдь не поощряют его страстные эмоциональные устремления и его всепоглощающее желание достичь Бесконечности на внешнем уровне земной жизни и сознания. Если они и не умеряют его пыл, то, во всяком случае, дают ему понять, что первоочередной и непреложной задачей для него является подчинение и установление строгого контроля над собственным телом. Ученик с удивлением узнает, что он вовсе не должен жить погруженным в возвышенные мечтания, воображая, что он уже достиг того эфира, где витает дух истинной свободы, и что ему не следует забывать о своем теле, физической личности и деятельности; напротив, от него ждут решения гораздо более приземленных задач. Все его внимание и воля должны сосредоточиться на внешнем уровне; он должен постоянно помнить о себе — о своем теле и разуме. Ему следует научиться контролировать каждый свой жест, выражение собственного лица, сделать волевыми все невольные движения. Объектом для его наблюдений и изучения должна стать повседневная — внешняя и внутренняя — жизнь. Вместо того чтобы перестать обращать внимание на то, что называют обычно досадными мелочами, курьезами памяти и случайными оговорками и рассеянностью мысли, ему приходится каждый день уделять этим мелочам все больше внимания, пока ему не начнет казаться, что самый воздух, которым он дышит, отравлен ими, что он вот-вот окончательно потеряет из виду великий мир свободы, к которому стремится, и каждый день, и каждый час его жизни пропитывается горьким вкусом эгоцентризма, а сердце начинает болеть от напряжения и безысходности. Окружающая его темнота кажется еще более невыносимой из-за внутреннего голоса, который непрестанно кричит: «Да забудь же ты, наконец, о себе. Берегись, чтоб не стать тебе самовлюбленным и чтобы не укоренился в твоем сердце ползучий сорняк духовного эгоизма; берегись, берегись, берегись!»

Голос бередит сердце, не давая ему покоя, ибо ученик понимает, что он говорит ему правду. Но эта ежедневная и ежечасная борьба учит его, что эгоцентризм есть корень всех несчастий, причина боли; и душа его жаждет освобождения.

Итак, ученика раздирают сомнения. Он доверяет своим учителям, поскольку знает, что через них ему вещает тот же самый голос, который он слышит в тишине собственного сердца. Но теперь эти голоса противоречат друг другу: если внутренний голос умоляет его раз и навсегда забыть о себе, чтобы посвятить свою жизнь служению человечеству, то услышанные наяву слова тех, у кого он ищет наставления в своем служении, призывают его подчинить сперва свое тело, свою физическую личность, хотя этот процесс и не приносит ему ничего, кроме разочарования, ибо с каждым часом он все более явственно осознает, насколько плохо подготовлен к битве с этой гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают семь новых.

Поначалу ученик разрывается между двумя этими крайностями, прислушиваясь то к одному голосу, то к другому. Но вскоре понимает, что совместить одно с другим невозможно. Ощущение свободы и легкости, испытываемое им поначалу в те моменты, когда ему удается незаметно выскользнуть из своей внешней личности и приобщиться к внутреннему миру, постепенно теряет свою остроту, пока наконец какое-нибудь неожиданное потрясение не даст ему понять, что он уже поскользнулся на своей трудной горной дороге — поскользнулся и упал. Тогда в отчаянии он набрасывается на вероломного змия низшей сущности, пытаясь задушить его насмерть, но извивающиеся кольца змеи все время ускользают, блеск ее чешуи, свитой из коварных соблазнов, слепит глаза, и снова ученик оказывается втянутым в отчаянную битву, день ото дня захватывающую его все больше и больше — до тех пор, пока ему не покажется, что она уже заполнила для него весь мир, вытеснив из головы все прочие мысли. Ученик оказывается перед лицом убийственного парадокса, решение которого следует сперва выстрадать, чтобы понять.

Со временем, в часы молчаливой медитации ученик обнаруживает в глубинах своей души тихий уголок, где он может найти убежище и спасение от собственных мыслей и желаний, от суматохи чувств и иллюзий разума. Он узнает, что может достичь этого убежища, погружая свое сознание в глубину собственного сердца. Поначалу это удается ему только тогда, когда он остается один — в темноте и молчании. Но когда потребность в тишине для него многократно возрастает, ученик совершенствует свои способности настолько, что ему удается проникать в эту цитадель даже в разгар битвы, не теряя при этом контроля за ее ходом и не обманывая себя мыслью о том, что, удалившись от поля сражения, он уже одержал победу. Победа будет одержана только тогда, когда тишина установится не только во внутренней цитадели, но и за ее пределами. Так, ведя наступление из глубин внутренней тишины, ученик осознает, что уже разрешил первый великий парадокс.

Но на смену одному парадоксу приходит другой. Когда ученик впервые попадает во внутреннюю тишину своей души, он ищет в ней едино лишь спасения от бурь, бушующих в его сердце. Но, по мере того как он учится сдерживать и контролировать порывы собственных желаний и страстей, ученик все явственнее понимает, какие могучие силы он вознамерился покорить. Он все еще чувствует, что ему гораздо ближе по духу силы бури, нежели покой внутренней тишины. Но как же может он — слабый человек — справиться с этими сатрапами животной природы?

На этот вопрос трудно (если вообще возможно) дать сколько-нибудь конкретный ответ, но подсказать направление поиска его решения можно с помощью аналогии.

Во время вдоха мы заполняем свои легкие некоторым количеством воздуха, а в процессе выдоха можем имитировать в миниатюре настоящий ветер с небес. Мы можем превратиться в некоторое — пусть даже очень скромное — подобие природы: вызвать бурю в стакане воды, заставить плыть или даже утопить бумажный кораблик. И тогда каждый из нас может сказать: «Я сделал это своим собственным дыханием». Но мы не можем надеяться на то, что своим дыханием мы сможем остановить ураган или же превратить свои легкие в источник беспрерывно дующих пассатов. И все же несомненно то, что в нас заключены подлинные силы природы; разум, управляющий силами стихий, смешивается с нашим собственным, и если бы мы осознали это и смогли бы позабыть о своей внешней личности, то и сами ветры стали бы тогда нашими слугами.

Так всегда и бывает в жизни. Пока человек тяготеет к своей внешней сущности (или даже к той форме, которую он приобретает после того, как отбросит свою земную, «смертную оболочку»), он пытается дуть против урагана, рассчитывая исключительно на силу собственных легких. Бессмысленное и тщетное предприятие, ибо могучий ветер жизни рано или поздно сметет такого человека с лица земли. Но если он изменит свое отношение к себе и будет действовать, целиком и полностью осознавая, что его тело, желания, страсти и мозг — это еще не он сам, хотя они и принадлежат ему и он несет за них ответственность; если он научится рассматривать их как неотъемлемую часть природы, то для такого человека откроется возможность полного и окончательного слияния с единым потоком бытия, что позволит ему наконец достичь тихой гавани счастливого самозабвения.

«Фауст»

Издания

[Авторство данной статьи остается не до конца определенным. Некоторые ее слова и выражения не совсем соответствуют стилю Елены Петровны Блаватской, но в целом статья выдержана в ее «духе».
Бертрам Кейтли, тесно сотрудничавший с Еленой Петровной Блаватской в редактировании и издании «Lucifer», сообщает в своих «Воспоминаниях о Е.П.Блаватской» (Адьяр: Теософское издательство, 1931 год), что, помимо собственных редакционных статей, ей принадлежат «многие другие статьи и очерки, которые она подписывала разными псевдонимами». Следовательно, псевдоним «Фауст», коим подписана данная статья, также может принадлежать ей. (изд.)]

• «Lucifer», vol. I, № 2, October, 1887, p. 120—122 (первая публикация)
• Блаватская Е.П. - Наука жизни, M., Сфера, 1999. С. 68—73. Пер. Ю.А.Хатунцева (первая публикация на русском языке)
• Блаватская Е.П. - Практикум оккультного обучения, M., Сфера, 2005