Изменения

Они смотрят на древнего человека через призму самих себя, считая его противоестественно склонным к самомистификации, или, как выразился Фонтенель, "склонным видеть вещи, которых на самом деле не существует". Они рисуют превратный образ древнего первобытного человека-идиота, который послушно следует туда, куда влечёт его живое, но не обузданное просвещением воображение, заставляющее его верить во все те небылицы, которым напрямую и непрерывно противоречит его же собственный ежедневный опыт; они рисуют образ игрушки собственной фантазии, находящейся в гуще мрачных реалий, которые по-своему перемалывали его собственный опыт, подобно могучим айсбергам, таранящим подводные скалы, оставляя на них свои следы.

Они смотрят на древнего человека через призму самих себя, считая его противоестественно склонным к самомистификации, или, как выразился Фонтенель, "склонным видеть вещи, которых на самом деле не существует". Они рисуют превратный образ древнего первобытного человека-идиота, который послушно следует туда, куда влечёт его живое, но не обузданное просвещением воображение, заставляющее его верить во все те небылицы, которым напрямую и непрерывно противоречит его же собственный ежедневный опыт; они рисуют образ игрушки собственной фантазии, находящейся в гуще мрачных реалий, которые по-своему перемалывали его собственный опыт, подобно могучим айсбергам, таранящим подводные скалы, оставляя на них свои следы.

Нам остаётся сказать только одно — и в один прекрасный день это будет признано всеми: к истокам мифологии и языка эти авторитетные учителя стоят не ближе, чем бёрнсовский поэт Вилли к Пегасу. Мой ответ им будет таков: всё это лишь плод досужего рассуждения метафизика-теоретика, полагающего, будто мифология представляет собой болезнь языка и всего что угодно ещё — но только не его собственного мозга.

Нам остаётся сказать только одно — и в один прекрасный день это будет признано всеми: к истокам мифологии и языка эти авторитетные учителя стоят не ближе, чем бёрнсовский поэт Вилли к Пегасу. Мой ответ им будет таков: всё это лишь плод досужего рассуждения метафизика-теоретика, полагающего, будто мифология представляет собой болезнь языка и чего угодно ещё — но только не его собственного мозга.

Подлинные истоки мифологии и заложенный в ней смысл оказались целиком вне поля зрения этих соляристов и сочинителей басен! Мифология представляет собой первобытный способ ''оформления'' древней мысли. Она опиралась на факты природы, на природные явления, которые и сегодня поддаются проверке. В ней нет ничего безумного, ничего иррационального, надо только взглянуть на неё в свете эволюции и правильно понять её выразительные средства в виде языка знаков. Безумие возникает тогда, когда мы по ошибке принимаем миф за историю человечества или за божественное откровение.'''[1]'''  

Подлинные истоки мифологии и заложенный в ней смысл оказались целиком вне поля зрения этих соляристов и сочинителей басен! Мифология представляет собой первобытный способ ''оформления'' древней мысли. Она опиралась на факты природы, на природные явления, которые и сегодня поддаются проверке. В ней нет ничего безумного, ничего иррационального, надо только взглянуть на неё в свете эволюции и правильно понять её выразительные средства в виде языка знаков. Безумие возникает тогда, когда мы по ошибке принимаем миф за историю человечества или за божественное откровение.'''[1]'''  

Мифология представляет собой хранилище самых древних научных знаний человека, и самое главное, что нас интересует в ней, состоит в следующем: если только мы сможем верно интерпретировать изложенные в ней сведения, то это будет означать смертный приговор всем лже-богословиям, которые она ненамеренно породила на свет.'''[2]''' В нашем сегодняшнем языке мы порой используем слово "мифический", когда хотим подчеркнуть, что то или иное сообщение явно не соответствует действительности, но древняя мифология не представляла собой системы или способа фальсификации действительности в этом смысле. Её иносказания были просто способом изложения фактов, и они не являлись ни подтасовкой этих фактов, ни чистым вымыслом. . . .  

Мифология представляет собой хранилище самых древних научных знаний человека, и самое главное, что нас интересует в ней, состоит в следующем: если только мы сможем верно интерпретировать изложенные в ней сведения, то это будет означать смертный приговор всем лже-богословиям, которые она ненамеренно породила на свет.'''[2]''' В нашем сегодняшнем языке мы порой используем слово "мифический", когда хотим подчеркнуть, что то или иное сообщение явно не соответствует действительности. Однако древняя мифология не представляла собой системы или способа фальсификации действительности в этом смысле. Её иносказания были просто способом изложения фактов, и они не являлись ни подтасовкой этих фактов, ни чистым вымыслом. . . .  

Например, когда египтяне изображали луну в виде ''кошки'', то они не были настолько глупы, чтобы полагать, будто луна и есть сама кошка. И никакая самая буйная фантазия не могла бы их заставить усмотреть между кошкой и луной какое-либо сходство. Также и миф о кошке не является ''просто развёрнутой вербальной метафорой'', да и не имели они никакого намерения заниматься загадками и ребусами. . . Просто-напросто они отметили следующие факты — кошка умеет видеть в темноте, ночью её зрачки расширяются, становясь совершенно круглыми, и начинают ярко светиться. Луна была ''наблюдателем'' ночной жизни на небесах, то же самое была кошка на земле. Вот поэтому-то самая обычная кошка и была выбрана в качестве символа, естественного знака, живой пиктограммой лунной сферы. . . . А из этого следует, что солнце, которое по ночам снизу видит всё, что происходит в преисподней, также может считаться как бы кошкой, ибо ''также способно видеть'' в темноте. В Египте }}

Например, когда египтяне изображали луну в виде ''кошки'', то они не были настолько глупы, чтобы полагать, будто луна и есть сама кошка. И никакая самая буйная фантазия не могла бы их заставить усмотреть между кошкой и луной какое-либо сходство. Также и миф о кошке не является ''просто развёрнутой вербальной метафорой'', да и не имели они никакого намерения заниматься загадками и ребусами. . . Просто-напросто они отметили следующие факты — кошка умеет видеть в темноте, ночью её зрачки расширяются, становясь совершенно круглыми, и начинают ярко светиться. Луна была ''наблюдателем'' ночной жизни на небесах, каковой была кошка на земле. Вот поэтому-то самая обычная кошка и была выбрана в качестве символа, естественного знака, живой пиктограммой лунной сферы. . . . А из этого следует, что солнце, которое по ночам снизу видит всё, что происходит в преисподней, также может считаться как бы кошкой, ибо ''также способно видеть'' в темноте. В Египте }}

{{Стиль А-ТД. Сноски ЕПБ}}

{{Стиль А-ТД. Сноски ЕПБ}}

{{Стр| 305 |ЭМБЛЕМА И СИМВОЛ — ЭТО НЕ ОДНО И ТО ЖЕ}}

{{Стр| 305 |ЭМБЛЕМА И СИМВОЛ — ЭТО НЕ ОДНО И ТО ЖЕ}}

{{Стиль А-Цитата|кошку называют ''мау'', что означает "видящий" (от глагола ''мау'' — "видеть").<ref>Древнеегипетская Книга мёртвых. М., 2011, гл. 21 ("Представление умершего богам. Хвалы и прославления"): "Этот кот-самец — сам бог Ра, и он был назван "Мау" из-за речи бога Сиа, который сказал относительно него: "Он подобен (мау) тому, что он сделал"; с тех пор имя Ра стало May".</ref> Один из исследователей мифологии утверждает, будто, согласно египетским поверьям, "позади солнца находится огромная кошка, и само солнце — это лишь зрачок глаза этой кошки". Но всё это лишь современные фантазии. Это всё тот же товар из лавки Мюллера. Луна-''кошка'' понималась как глаз солнца, ''поскольку Луна отражает солнечный свет'' и ещё потому, что глаз также способен зеркально отражать образы окружающих вещей. В образе богини Баст кошка сторожит Солнце, и своей лапой она попирает и ранит голову извечного врага Солнца, Змея Тьмы. . ." <ref>Gerald Massey, "Luniolatry; Ancient and Modern," 1887 — pp. 1-2 (''SDR'', TUP). </ref>}}

{{Стиль А-Цитата|кошку называют ''мау'', что означает "видящий" (от глагола ''мау'' — "видеть").<ref>Древнеегипетская Книга мёртвых. М., 2011, гл. 21 ("Представление умершего богам. Хвалы и прославления"): "Этот кот-самец — сам бог Ра, и он был назван "Мау" из-за речи бога Сиа, который сказал относительно него: "Он подобен (мау) тому, что он сделал"; с тех пор имя Ра стало May".</ref> Один из исследователей мифологии утверждает, будто, согласно египетским поверьям, "позади солнца находится огромная кошка, и само солнце — это лишь зрачок глаза этой кошки". Но всё это лишь современные фантазии. Это всё тот же товар из лавки Мюллера. Луна-''кошка'' понималась как глаз солнца, ''поскольку луна отражает солнечный свет'' и ещё потому, что глаз также способен зеркально отражать образы окружающих вещей. В образе богини Баст кошка сторожит солнце, и своей лапой она попирает и ранит голову извечного врага солнца — змея тьмы. . ." <ref>Gerald Massey, "Luniolatry; Ancient and Modern," 1887 — pp. 1-2 (''SDR'', TUP). </ref>}}

Таково очень точное изложение смысла лунных мифов в их астрономическом аспекте. Однако селенография принадлежит к числу наименее эзотерических разделов лунной символики. А для того чтобы овладеть — если мне будет позволено предложить новый термин — ''селеногнозисом'', необходимо глубоко разобраться не в одном только её астрономическом аспекте. Луна (см. § IX "Луна, Деус Лунус, Феба"), как показано в стансе VI тома I, теснейшим образом связана с Землёй и имеет гораздо более непосредственное отношение ко всем тайнам нашей глобосферы, чем даже Венера-Люцифер, оккультная сестра и alter-ego Земли.  

Таково очень точное изложение смысла лунных мифов в их астрономическом аспекте. Однако селенография принадлежит к числу наименее эзотерических разделов лунной символики. А для того чтобы овладеть — если мне будет позволено предложить новый термин — ''селеногнозисом'', необходимо глубоко разобраться не в одном только её астрономическом аспекте. Луна (см. § IX "Луна, Деус Лунус, Феба"), как показано в стансе VI тома I, теснейшим образом связана с Землёй и имеет гораздо более непосредственное отношение ко всем тайнам нашей глобосферы, чем даже Венера-Люцифер, оккультная сестра и alter-ego Земли.