Зло

Проблему происхождения зла можно рассматривать с философских позиций, лишь приняв за основу рассуждений древнюю индийскую формулу. Только древняя мудрость удовлетворительно объясняет существование зла во Вселенной. Она связывает зарожде­ние Космоса и эволюцию жизни с расколом и превращением изначаль­ного проявленного Единства во множественность, или великую иллюзию формы. Когда Гомогенность трансформировалась в Гетеро­генность, появились и противоположности. Так возникло то, что мы называем Злом и что с тех самых пор безраздельно правит в нашей «юдоли слез».

Материалистическая западная «философия» (не очень удачный термин) не упустила возможности выгодно использовать этот великий метафизический принцип. Даже физические науки во главе с химией с недавних пор обратили свое внимание на это утверждение и направили усилия на получение неопровержимых доказательств гомогенности изначального вещества. Однако здесь вмешался материалистический пессимизм — учение, которое не является ни наукой, ни философией, но лишь потоком бессмысленных слов. В своих самых последних проявлениях пессимизм перестал быть пантеистическим и, объединив­шись с материализмом, собирается нажить капитал на древней индий­ской формуле. Но атеистический пессимизм воспаряет не выше земной гомогенной плазмы дарвинистов. Для него ultima thule — это земля и материя, и он видит, что за prima materia скрывается лишь отврати­тельная пустота, пустое ничто. Некоторые пессимисты пытаются приук­расить свою идею на манер побеленных надгробий или мексиканских мумий, ввалившиеся щеки и губы которых щедро нарумянены. Но несмотря на все усилия, следы разложения материи проглядывают сквозь маску мнимой жизни.

Материализм прибегает сегодня к помощи метафор и образов Древней Индии. В новой работе д-ра Майнландера «Пессимизм и прогресс», посвященной этой теме, он говорит, что пантеизм Индии совершенно тождественен немецкому пессимизму и что именно распад гомогенной материи в гетерогенное вещество, переход от единообразия к многообразию обусловил возникновение такой несчастной Вселенной. Вот что говорит пессимизм:

«Это (т.е. переход) — принципиальная ошибка, первородный грех, который весь сотворенный мир должен искупить великими страдания­ми. Именно этот грех, дав начало всему живому, вверг их в пучину зла и невзгод, и спастись от них можно только одним путем — положив конец своему существованию».

Такое толкование восточной формулы, приписывающее ей столь замечательную идею — избежать страданий жизни, «положив конец своему существованию», — относится ли это ко всему Космосу или только к одной конкретной жизни — в высшей степени ошибочно, Восточный пантеист, чья философия учит его различать Бытие, или Сущее, и обусловленное существование, вряд ли опустился бы до столь абсурдного утверждения. Он знает, что можно уничтожить форму, но не само бытие, и то исключительно на земном, иллюзорном плане. Ему хорошо известно, что, убивая танха (неудовлетворенное, желание существовать), он таким образом постепенно избавится от проклятия новых рождений и обусловленного существования. Но он знает также, что не может убить или «положить конец» даже своей маленькой жизни, за исключением личности, что есть не более чем смена одежд. И веря лишь в одну реальность — в вечное Бытие, в «причину, которая не имеет причин», из которой он сам изгнал себя в мир форм, он рассматривает его преходящие и временные проявления в состоянии Майя (изменения или иллюзии) как величайшее зло. Но в то же время для него это естественный ход развития, столь же неизбежный, как родовые муки. Это лишь средство, с помощью которого он может перейти от ограниченных, обусловленных, исполненных боли жизней к жизни вечной, к тому абсолютному Бытию, которое столь точно отражено санскритским словом «сат».

«Пессимизм» индуистского или буддийского пантеиста метафизи­чен, он исполнен философской глубины и труден для нашего понима­ния. Мысль о том, что материя и ее изменчивые проявления есть источник всеобщего зла и скорби — очень древняя, хотя Гаутама Будда был первым, кто определенно ее выразил. Но, конечно же, великий индийский реформатор не имел намерения создать из нее поручень, за который смог бы ухватиться современный пессимист, или вешалку, на которую материалист мог бы повесить свои искаженные и пагубные догмы. Этот мудрец и философ, принесший себя в жертву человечеству, живя для пего, чтобы спасти его, учил людей видеть в чувственно-воспринимаемом существовании материи страдание, но его глубокая философская мысль никогда не содержала в себе и намека на поощрение самоубийства. Его усилия были направлены на то, чтобы освободить человечество от слишком сильной привязанности к жизни, являющейся основной причиной эгоизма, а значит — источником страданий и боли. Сам Будда дал нам достойный подражания пример твердости, прожив жизнь, а не пытаясь убежать от нее. Его учение показывает, что зло присуще не материи, которая вечна, а иллюзиям, которые созданы ею. В то же время все это зло не только неизбежно, но и необходимо. Ведь отличить добро от зла, свет от тьмы и оценить их по достоинству можно только путем сравнения. Философия Будды (ее догматическая часть) показывает лишь темную сторону вещей на иллюзорном земном плане; но эзотеризм этой философии, ее скрытая душа поднимает завесу и открывает архату всю красоту вечной жизни в единстве и однородности сознания и бытия. Это, без сомнения, также выглядит абсурдно для материалистической науки и даже современного идеализма, хотя и является фактом для мудреца и эзотерического пантеиста.

Конечно, изначальная идея о том, что зло возникло из непрестанного усложнения однородной материи, которая принимает форму и все более дифференцируется, по мере того как эта форма становится физически все более совершенной, эта Идея имеет эзотерический аспект, который, похоже, остался незамеченным современными пессимистами. Однако формальная сторона идей Будды стала предметом спекуляций у всех мыслящих народов древности. Даже в самой Индии первозданная мысль, лежащая в основании уже упомянутой формулы, была искажена многочисленными сектами и свелась к обрядовым, чисто догматическим ритуальным формам Хатха Йоги, в отличие от философской ведантической Раджа Йоги. Языческие и христианские экзотерические спеку­ляции, включая средневековый монашеский аскетизм, выжали все, что могли, из этой изначально благородной идеи, подчинив ее своим узким сектантским воззрениям. Их ложные представления о материи привели к тому, что с давних времен женщина отождествлялась со злом и материальностью (хотя римская католическая церковь и почитает Деву Марию).

Последнее применение немецкими пессимистами неправильно поня­той индийской формулы весьма оригинально и, как мы увидим, довольно неожиданно. Попытка провести аналогию между в высшей степени метафизическим учением и дарвиновской теорией физической эволюции представляется довольно безнадежной задачей. Тем более что теория естественного отбора не предполагает какого-либо мыслимого уничтожения Бытия, а, напротив, говорит о непрерывном развитии жизни. Тем не менее, изобретательность немцев позволила им посред­ством научных парадоксов и многочисленных софизмов придать такой аналогии видимость философской истины. Сам древний индийский принцип также не избежал претензий со стороны современных песси­мистов. Счастливый создатель теории о том, что зло ведет свою историю от протоплазменной амебы, размножившейся простым делением, утра­тив тем самым свою изначальную незапятнанную гомогенность, в своей новой книге предъявил права на архаическую арийскую формулу. Превознося ее философию и глубину древних воззрений, он заявляет, что она должна рассматриваться «как глубочайшая из истин, отнятая древними мудрецами у современной мысли»!!

Таким образом, «современная мысль» ставит глубоко религиозный пантеизм индуистской и буддийской философии рядом со случайными причудами пессимистического материалиста и даже отождествляет их. При этом не принимается в расчет глубочайшая пропасть, их разделя­ющая. Не имеет значения, что пантеист, не признавая в проявленном Космосе никакой реальности и рассматривая его как простую иллюзию чувств, должен и в своем собственном существовании видеть лишь клубок иллюзий. Когда же он говорит о способах избежать страданий объективной жизни, то его взгляд на эти страдания и причины, побуждающие положить конец существованию, полностью отличен от взглядов пессимиста-материалиста. Для него боль и страдания — это иллюзии, результат невежества и привязанности к этой жизни. Потому-то он и стремится к вечной неизменной жизни и абсолютному сознанию в состоянии Нирваны; тогда как европейский пессимист, принимая «зло» жизни как реальность, стремится (когда у него есть время стремиться к чему-либо, кроме вышеуказанной земной реальности) к уничтожению «существования», как он это называет. Для философа реально существует только одна жизнь — блаженство Нирваны, состояния, отличного по качеству, а не только по степени, от какого-либо другого плана сознания в проявленной вселенной. Пессимист называет Нирвану предрассудком, считая ее просто «прекращением жизни», жизни, начинающейся и заканчивающейся для него на земле. Пантеист игнорирует в своих духовных устремлениях неделимое однородное единство, на котором сейчас делает такой капитал немецкий пессимизм. Он знает и верит только в непосредственную причину этого единства, вечную и всегда действующую, ибо ЕДИНОЕ не сотворено, или, скорее, не эволюционирует. А посему все его усилия направлены на скорейшее возможное соединение с ним и возвращение к изначаль­ному состоянию после странствования по иллюзорной цепи вообража­емых жизней с их фантасмагорией чувственного восприятия.

Такой пантеизм может расцениваться как «пессимистический» лишь теми, кто верит в личную предопределенность, теми, кто противопостав­ляет отрицанию реальности всего «сотворенного» — то есть обусловлен­ного и ограниченного — свою собственную слепую и нефилософскую веру. Восточная мысль не занимается выискиванием зла в каждом фундаментальном законе и проявлении жизни и умножением числа жизненных явлений на количество бед, зачастую воображаемых. Вос­точный пантеизм просто подчиняется неизбежному и стремится, на­сколько это возможно, исключить из своей жизни как можно больше последующих «падений в перерождения», избегая создания новых кармических причин. Буддийскому философу известно, что продолжи­тельность цепочки жизней всякого человеческого существа, пока он не достигает Нирваны «искусственным путем» (как говорится в Каббале: «Царство Божье силой берется»), аллегорически выражается сорока девятью днями, которые Гаутама Будда провел под деревом Бодхи. А индусский мудрец знает, в свою очередь, что он сначала должен зажечь, а затем потушить сорок девять огней, прежде чем достигнет конечного освобождения. Зная это, и философ, и мудрец спокойно ожидают естественного часа освобождения, тогда как их несчастный подража­тель - европейский пессимист — всегда готов как прочитать пропо­ведь, так и совершить самоубийство. Не ведающий о бесчисленных головах гидры существования, он не способен чувствовать философское презрение к жизни так, как он чувствует его к смерти, и следовать в этом мудрому примеру своего восточного собрата.

Таким образом, философский пантеизм очень сильно отличается от современного пессимизма. Первый основывается на верном понимании таинств Бытия, последний же в действительности представляет собой лишь еще одну систему зла, добавленную нездоровой фантазией к и без того громадному количеству подлинных социальных бед. На самом деле пессимизм не является философией, это, скорее, просто систематическое злословие по поводу жизни и существования, желчные излияния желудочного больного или же неизлечимого ипохондрика. И ни одной параллели нельзя провести между этими двумя системами мысли.

Семена зла и страданий были, очевидно, первым результатом и следствием гетерогенности проявленной Вселенной. Во всяком случае, они лишь иллюзия, порожденная законом контрастов, основным зако­ном природы. Ни добро, ни зло не существовали бы, если бы не свет, который они излучают. Существование Бытия в любой форме, от самого сотворения являющего эти контрасты, и зла, господствующего во Вселенной благодаря поклонению Эго, то есть эгоизму, глубокая восточная метафора рассматривает как искупление ошибки Природы, а человеческая душа (psyche) считается с того времени козлом отпуще­ния и жертвой бессознательной Сверхдуши. Но такое положение породило мудрость, а не пессимизм. Невежество — только добровольное мученичество, а настоящим учителем естественного пессимизма является знание. Постепенно пессимизм сделался врожденным, превратился в передаваемый по наследству атавизм. Он неизменно присутствует в каждом из нас, сколь бы скрытым и тихим ни был его голос вначале. Даже среди первых радостей бытия, в молодости, когда мы еще полны жизненных сил, каждый из нас уже склонен в печали, после неудачи или при внезапном появлении черной тучи на горизонте обвинять в этом жизнь, воспринимать ее как тяжкую ношу и проклинать свое существо­вание. Это показывает, что пессимизм у нас в крови, и в то же время он плод нашего невежества. По мере того как численность человечества растет, вместе с ним множатся страдания, боль и горечь, что является естественным результатом роста числа их источников. Мы живем в атмосфере уныния и разочарования, но это происходит оттого, что наши взоры неизменно опущены и прикованы к земле со всеми ее физическими и грубыми материальными проявлениями. Если бы вместо этого на протяжении своего жизненного пути человек взглянул, нет, не на небо, — это просто образное выражение, а внутрь самого себя и сосредоточил свое внимание на внутреннем человеке, тогда бы он очень скоро освободился от колец великой змеи иллюзии. Тогда его жизнь с пеленок и до самой смерти стоила бы того, чтобы прожить ее, даже в самые худшие ее периоды.

Пессимизм — это хроническое подозревание во всем скрытого зла, но он также имеет двойственную природу и может приносить разные плоды. Пессимизм — естественная черта физического человека, становящаяся для невежды сущим проклятьем. Для человека духовного — это благо, ибо заставляет вернуться на верный путь и ведет к открытию другой столь же основополагающей истины: все в этом мире — лишь подготовка, ибо является преходящим. Это как щель в мрачных тюремных стенах нашей земной жизни: через нее к нам проникает лучик света из вечного жилища, освещая внутренние чувства и нашептывая узнику в его клетке о происхождении и двойственной тайне нашего существова­ния. В то же время пессимизм — молчаливое доказательство присутст­вия в человеке того, о чем он знает, хотя ему никто не говорил, — что по ту сторону проклятия его земных жизней есть другая, лучшая жизнь.

Такое исключительно метафизическое объяснение проблемы зла и его происхождения не имеет ничего общего с физическими законами. Поскольку оно принадлежит всецело духовной части человека, подхо­дить к этому по-любительски поверхностно гораздо опаснее, нежели просто игнорировать его. Ибо, так как это лежит в основании этики Гаутамы Будды, а сейчас попало в руки современных филистеров от материализма, смешение этих двух систем «пессимистической» мысли может привести лишь к ментальному самоубийству, если не к еще худшим последствиям.

Восточная мудрость учит нас, что дух должен пройти тяжелое испытание воплощения и жизни и быть крещенным материей, прежде чем обретет опыт и знания. Только после этого он принимает крещение души, или самосознания, и может вернуться к изначальному божествен­ному состоянию, прибавив к нему опыт, венчающийся всеведением. Иными словами, он может вернуться к первичному состоянию однород­ности изначальной сущности, только собрав плоды Кармы. Лишь она способна создать абсолютно сознательное божество, не более чем на одну ступень отстоящее от Абсолютного Всего.

Даже согласно тексту Библии, зло должно было существовать до Адама и Евы, которые, следовательно, не повинны в первородном грехе. Ведь если бы зло и грех не существовали до них, то не могло бы существовать ни Змея-искусителя, ни древа познания добра и зла в Эдеме. Описание этой яблони дано в стихе, где Адам и Ева вкусили от запретного плода: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они» очень много помимо того, что сами они наги. Здесь прямо показано, что чрезмерные знания о материи — уже зло.

Источник: Блаватская Е.П., «Происхождение зла (перевод изд. Новый Акрополь)»

См. также

• Добро и зло