| Информация о произведении | |
|
Мадам Блаватская
(анг.: Octavia Hensel, Madame Blavatsky) (26 января 1895) Публикации:
В английском разделе: Hensel O. - Madame Blavatsky ДАННЫЕ Название для ссылок: Хенсель О. - Мадам Блаватская
| |
Блаватская была женщиной комической; таково, по крайней мере, было моё впечатление о ней.
Мы, её друзья, говорим о настоящей Блаватской, а не о той, что описывали газеты. Она походила на всё разом — на мужчину, на женщину, на сивиллу, на зверя, на рептилию, на лошадь, на льва, на жабу; в ней было нечто весьма жабоподобное. Я часто говорила ей, что она самая элегантно одетая крупная женщина, какую мне доводилось видеть. Она думала, что я смеюсь над ней; но это была правда, ибо она была единственной крупной женщиной, которую я знала, не пытавшейся наряжаться. Несколько широких складок ткани покрывали её — вот и всё; бесшовное одеяние Востока, с бурнусом[1], обёрнутым вокруг головы, когда она выходила на улицу, хотя делала она это редко; порой проходило шесть месяцев, прежде чем она ступала за порог дома.
Она остаётся в памяти как воплощение величайшей личной силы, какую мне доводилось видеть, и я нередко замечала, как в теософской часовне[2], когда Анни Безант произносила одну из своих великолепных, страстных речей, а Блаватская сидела на сцене позади неё, попыхивая сигаретой и изредка вставляя замечания, люди уходили оттуда, полные впечатления от личности Блаватской, а не Безант.
Сама миссис Безант, казалось, ощущала в ней источник силы, ибо вечер за вечером сидела, держа мадам Блаватскую за руку, не отпуская её даже тогда, когда вставала, чтобы приветствовать гостей. Мадам Блаватская была по сути своей женственной; она была вся — женщина, и немало — мужчина. Все, кто соприкасался с «Е.П.Б.» (как она предпочитала, чтобы её называли) любили её; я часто приводила к ней друзей, которые, дрожа у порога, говорили: «Я не могу войти, я боюсь её силы», но вскоре после входа они уже сидели на оттоманке[3] у её ног, лаская её руку, чувствуя себя детьми под защитной тенью великой горы.
Её откровенность восхищала; она не старалась приукрашивать свой разум и чувства, как и своё тело. Она жила в ментальной и нравственной наготе, что так ошеломляло большинство людей, что это становилось загадочнее любой тайны. Она была далека от лицемерия, чем кто-либо, кого я знала, — абсолютно бесстрашная в своих мнениях, невзирая на то, с кем говорила. У неё были многочисленные оригинальные толкования библейских текстов; её интерпретация первой главы Книги Бытия была поразительной.
Когда я объяснила её одному другу-священнику, он сказал: «Я бы предпочёл, чтобы моего мальчика учили этому, а не тому, что дают ему в воскресной школе». В этом, по крайней мере, была философия и вера.
Прежде всего, христиане должны приветствовать её толкование возгласа Христа на кресте — слов, которые по какой-то неведомой ошибке переводчиков она читала не как «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?[4]», а как «Боже Мой, как Ты Меня прославил![5]». Это толкование, которое я также слышала от мадам Блаватской, казалось мне наиболее вероятным. Совершенная человеческая вера никогда не сомневается; природа Христа была человеческой, Его вера была совершенной; великолепие Его самоотречения было совершенным; Его предсмертный возглас был триумфальным.
Она восклицала громким голосом (если бы Он говорил тихо, это указывало бы на смирение): «Как Ты Меня прославил!»
Мадам Блаватская была великим исследователем Библии и питала глубокое уважение к учениям Христа, но не к христианской церкви.
Много говорили о её приступах гнева, но в них был любопытный предмет для изучения. Некоторые люди, будучи раздражены, обнажают скрытые глубины злобы и порока, и ты чувствуешь, что обманулся в них. Её гнев был подобен буре — ты даже склонялся перед ним. В самых яростных вспышках гнева она нередко ударяла себя по лбу и говорила: «Какая же я глупая! Ты прав, а я ошиблась; мой дорогой друг, прости меня».
Говоря о нападках на неё, она сказала: «Я так рада, что меня ненавидят; я бы не хотела жить, не будучи проклинаемой и осуждаемой кем-либо».
Её величайшей красотой было движение её рук, которые были очень изящны, возможно, благодаря постоянному скручиванию сигарет. Её глаза напоминали хризопраз. Каждое утро она была дома, чтобы принимать друзей; беседуя, она постоянно играла в пасьянс за карточным столом рядом с собой. Не думаю, что она когда-либо играла в вист[6]. Её беседа была куда интереснее для тех, кому посчастливилось её слушать, чем молчание за столом для виста.
Члены её семьи, посещавшие её в Лондоне, были весьма выдающимися и интересными людьми; среди них я особенно вспоминаю князей Долгоруких. Её дом был самым гостеприимным, что мне доводилось видеть; поистине, единственным по-настоящему гостеприимным. Семья состояла всего из шести человек, но стол накрывали ежедневно на двадцать персон, и все друзья имели постоянное приглашение присоединиться к ней за завтраком, обедом или ужином.
(Г. Шмихен)[7]
Приём был простым — по сути, его и не было. Стол был обильно уставлен множеством странных блюд. Люди тянулись через него, брали, что хотели, обходили вокруг, если видели что-то желанное, или меняли стулья, чтобы посидеть рядом с двумя или тремя разными друзьями в течение трапезы. Графиня Вахтмейстер, председательствовавшая за этим столом, была очень миловидной женщиной. Она походила на изображения Мадонны. Лучший портрет мадам Блаватской написал Герман Лембрехер (Шмихен - прим. перев.), немецкий художник, пользовавшийся в последние годы большой популярностью в Лондоне.
Многие друзья говорят о мадам, какой они знали её в последние два года её жизни. «В то время, — говорят они, и я рада подтвердить их слова, — я никогда не видел её в ином состоянии, кроме как великого философа и учителя, учёного, обладавшего знанием религиозных тайн всех времён и народов».
Я никогда не видела ни малейшей попытки обмана, притязаний на духовные силы, таинственности или материализации. Люди скажут: «Но разве вы не слышали удивительную историю о дверной ручке? Разве не слышали о том, что она сделала с ручкой ведра для угля?» Я вынуждена ответить: «Да, я слышала и читала, но должна говорить только о том, что видела сама».
Позвольте мне процитировать слова самой мадам по этому поводу. Однажды вечером на собрании один из присутствующих сказал: «Мадам, не хотите ли, чтобы я рассказал, как я был свидетелем в Индии удивительной материализации чашки с блюдцем и японского шёлкового платка?» Она ответила: «Мой дорогой сэр, умоляю вас, никогда больше не повторяйте эти истории; они уже достаточно навредили мне. Если бы вы и другие передали миру мои объяснения этих феноменов вместо ваших впечатлений, меня бы не считали старой дурой, как теперь. Я говорила вам, что это были трюки на физическом плане, подобные тем, что выполняет фокусник; вы же предпочли видеть во мне богиню, приписывать мне чудесную божественную силу, но некоторые настоящие духовные вещи, мой дорогой сэр, происходили прямо перед вами, а вы их не замечали».
Говоря об Обществе психических исследований, которое направило миссию в Индию, чтобы попросить её продемонстрировать своих Махатм, она сказала: «Я просила богов выступить для них, и они отказались».
Однажды, навестив её и узнав, что она занята, я отправилась в библиотеку и на два часа так увлеклась интересными исследованиями, что не услышала шагов за спиной, пока она не сказала: «Что ты читаешь?» Я ответила: «Эзотерический буддизм» и «Оккультный мир»[8]. «Я никогда их не читала, — сказала она. — Мне очень жаль, что ты их прочла теперь; мне очень жаль, что мир вообще их читал; они исказили моё учение»[9].
«Однажды вечером, — рассказывает мистер Эдмунд Рассел[10], — присутствуя на приёме в доме Томаса Карлейля[11], я стал свидетелем некоторых выступлений знаменитой Кэти Фокс[12]. Я стоял, положив руки по обе стороны двери; мне сказали (разумеется), что Шарлотта Кушман[13] всегда со мной. На следующий день я сказал мадам Блаватской: “Вчера я впервые услышал стуки духов. На что они похожи?” Она спросила: “Это были стуки, от которых дверь дрожала с головы до ног, громче, чем я могла бы сделать кулаком?” Я ответил: “О, это была Кэти Фокс”. Я рассказал ей о саморазоблачении сестёр Фокс в Америке и спросил: “Могла бы Кэти Фокс это объяснить, если бы попыталась?” “Нет, — сказала мадам, — она просто инструмент и ничего не знает об источнике своей силы”».
Однажды я спросила мадам, есть ли что-то духовное в этих проявлениях. Она ответила: «Ничего подобного. В человеке, как и в природе, существует множество не открытых сил. В каждом человеке есть скрытая электрическая сила, проявляющаяся в некоторых аномальных примерах; пока мы не знаем, как её использовать или контролировать. Это станет одной из сил шестой расы, которая скоро придёт на смену нашей».
Друг сказал ей:
— Много пишут о ваших силах, мадам, и особенно о чудесном астральном колокольчике, звук которого раздавался в воздухе, когда вы собирали своих учеников; это было духовное или физическое?
— Это было физическое – ответила она
— Той же природы, что и проявления Кэти Фокс?
— Да, той же природы, но более высокого порядка.
— Почему вы теперь его не используете?
— Если мне придётся использовать физическую силу для таких проявлений, это может меня убить.
У этой великой женщины было много врагов, как у всех откровенных людей; её часто обманывали, как обманывают всех великодушных натур; у неё не было высоких способностей к распознаванию людей, или, скорее, она их не использовала; она давала каждому, кто к ней приближался, и, полностью поглощённая своей работой, смотрела на мир, как королева на своих подданных, приветствуя всех, отвечая на их почтение, но не делая различий в их пользу.
Иногда она могла казаться непоследовательной, но была любима и любящей — великая, добрая женщина, которая считала неприемлемым приносить свою жизнь и натуру в жертву мирским представлениям о последовательности, которую она презирала, говоря, что это «последнее прибежище лишенных воображения».
Новое лицо для неё было как чаша, подставленная, чтобы в неё что-то налить, к чему этот человек был восприимчив или невосприимчив. Она не шла дальше и никогда не задавалась вопросом, говорит ли она с заурядным или лживым человеком.
Она жила в великой правде, но её называли лгуньей; в великой щедрости, но её называли мошенницей; в ненависти ко всякому притворству, и всё же её короновали «Королевой шарлатанов».
Сноски
- ↑ Бурнус (фр. Burnous) - очень широкий, просторный мужской или женский плащ с капюшоном из сукна или тонкого войлока, орнаментированный тесьмой, шнурами и аппликациями в восточном стиле.
- ↑ Подразумевается, как место собрания, не в религиозном смысле.
- ↑ Оттоманка - это широкий, мягкий пуф или банкетка, которая может быть как отдельным предметом мебели, так и частью дивана.
- ↑ Евангелие от Матфея, глава 27, стих 46.
- ↑ См. «Тайная Доктрина» том 3, отдел 18 «Факты, лежащие в основании биографий адептов».
- ↑ Вист - старинная английская карточная игра для четырёх человек, в которой пары игроков стремятся взять больше взяток, чем соперники.
- ↑ Это изображение отсутсвует в статье и добавлено для удобства читателя.
- ↑ Книги А.П.Синнета: «Оккультный мир» (1881) и «Эзотерический буддизм» (1883)
- ↑ Известна критика Е.П.Б. книг Синнета, считая, что автор передал письма Махатм слишком буквально и материалистично, тем самым исказив глубокие эзотерические идеи.
- ↑ Edmund Russell (1852-1914) – теософ, часто бывал у Е.П.Б. в доме на Лэнсдаун-роуд, Лондон.
- ↑ Thomas Carlyle (1795-1881) – британский писатель, публицист, историк и философ
- ↑ Kate Fox (1837-1892) - одна из трёх сестёр Фокс, с которых началось движение спиритуализма в США в середине XIX века.
- ↑ Charlotte Cushman (1816-1876) - американская актриса
Изображение оригинальной статьи
