Синнетт А.П. - Автобиография: различия между версиями

После того, как я несколько дней находился взаперти в школе с утра до самого вечера, нисколько не продвинувшись в данной мне задаче, мать забрала меня из школы совсем и дала мне работу, подходящую моим вкусам — черчение. В то время все мои склонности были направлены к инженерной деятельности, но у меня не было денег, чтобы законно заняться этой профессией. Моим единственным шансом было начать в качестве чертёжника. Скоро я приобрел неплохие навыки в этом деле и с помощью сестёр Милл был взят в качестве бесплатного подмастерья в чертёжную контору одного из патентных агентств в Линколнс Инн Филдс. Со мной не очень великодушно поступили, так как я выполнял ту же самую работу, что и старшие, получавшие полную плату чертёжники, так что этот период я тоже вспоминаю, как очень несчастливый. Главному чертёжнику я не нравился, так как он поначалу видел во мне мальчика на посылках. Я протестовал против такого подхода, и старший партнёр фирмы принял мою сторону, но эта неприятная напряжённость не была большим облегчением, хотя в конце концов я был удостоен щедрого жалования в 10 шиллингов в неделю.  

Это означало значительное улучшение моего положения. Я получал жалование в 3 фунта в неделю и вскоре подружился со своим непосредственным начальником, Хербертом Стэком. Это была во всех отношениях очень важная поворотная точка в моей карьере. Я ещё всё ещё жил с матерью в разных съёмных квартирах, но познакомился со многими друзьями м-ра Стэка и моя дружба с ним переросла в очень сильную привязанность. Дж. С. о’Дауд тоже работал в «Глобе», и мы с м-ром Стэком иногда проводили воскресенья в на реке в Кингстоне. Это был для меня очень приятный опыт. Тогда началось волонтёрское движение, и трое из нас — Стэк, я, и Джордж Хупер, тоже работавший в «Глобе», присоединились к отряду Южного Мидллсекса под командованием лорда Рэнело. После тренировок мы иногда ужинали у Хуперов (в Бедфорд Гарднз, Кенсингтон), и в один из этих вечеров я встретил там Веру!  

Кто-то — думаю, это был Херберт Стэк, — сказал мне о книге Блаватской «Разоблачённая Изида» как об открывающей новую идею, превосходящую спиритизм — действительную реальность магии. Затем я увидел в бомбейских газетах сообщение, что с полковником Олкоттом они приехали в Бомбей и написал о них заметку в «Пайонире», подразумевая, что они спириты, приехавшие в Индию в поисках новой разновидности медиумизма. Олкотт написал мне по поводу этой заметки, и мы кое-как познакомились по переписке. Мы думали, что они могут оказаться интересными людьми и решили попросить их нанести нам визит, если они намереваются (а я полагал, что это так и будет) поехать на север страны. Они приехали 4 декабря 1879 г.  

Я нахожу в дневнике значимую запись от 12 декабря, хотя тогда на важность этого обратили мало внимания. Мы жили в доме миссис Эденсор, на Роял Крессент, 34. Я не помню, где тогда жила она со своей дочерью Томасиной, но так или иначе, мы временно занимали этот дом, хотя активно искали дом, где могли бы поселиться постоянно. Запись, о которой я говорю, гласила: «Заходил м-р Боттомли». Его визит имел следующее объяснение: Полностью оставив план основать газету в Индии, я пришёл к заключению, что лучшее, что я мог сделать, это купить значительную долю в какой-нибудь лондонской газете, где я мог бы выполнять определённый объём редакторской работы, которая была бы гарантирована моими правами долевого собственника. Я разместил соответствующее объявление в «Афенэуме». И странно сказать — хотя предложения купить что-то обычно вызывают много предложение более или менее непорядочного характера — я получил только один ответ от м-ра Хорэйшио Боттомли! И много времени спустя я узнал от него, что он вообще раньше не видел газеты «Афенэум», пока не взял её номер на каком-то столе для публичного чтения и не заметил моё объявление.  

Мы переехали в новый дом 31 января 1884 г., и скоро он стал центром значительной чести теософической деятельности. В то время интерес к теософии быстро распространялся в высших слоях общества, и новости о таком развитии событий побудили Блаватскую оставить своё намерение, очень определённо выраженное ею нам, когда мы останавливались у неё в Адьяре, остаться там до конца жизни. Она решила приехать в Европу в сопровождении Олкотта — о чём я весьма сожалел, так как предвидел неприятности, произошедшие в связи с их приездом в Лондон.  

Но это было не единственной сенсацией того вечера. В середине собрания совершенно неожиданно появилась Блаватская, и конечно, все были очень возбуждены.<ref> Дополнительные подробности этой встречи можно найти в книге Ледбитера «Как ко мне пришла теософия». — ''Прим. пер.''</ref> Мы взяли её к себе домой, и вскоре дом наполнили любопытные посетители, но примерно через неделю она на время вернулась в Париж, а Олкотт с Мохини по-видимому остановились у Арундэйлов. Наше время было почти полностью занято теософскими собраниями, неформальными встречами с более близкими нам членами и беседами с интересующимися посторонними. На неделю или две в конце мая — начале июня мы с женой и сыном отправились в Хастигнс ради здоровья жены, которое было тогда непрочным. Помню, меня и других позабавила рекомендация К.Х., что она должна принимать виски и молоко. Блаватская всегда была фанатична во своём отвращении к алкоголю в любой форме и навязала свою волю и Олкотту, который был очень удивлён вышеупомянутой рекомендацией. Кстати могу здесь сказать, что сам я никогда не считал правила питания имеющими какую-либо важность в связи с настоящим духовным ростом. Он зависит от развития характера и поведения перед лицом разнообразных кризисов и жизненных испытаний, и два великих психиста, с которыми я познакомился позже, не были ни вегетарианцами, ни абсолютными трезвенниками. Излишне говорить, что оба они были очень умеренны в употреблении мяса и вина, но вот фанатизм в таких вещах основан на заблуждении.  

Мы прожили в Вюртемберге до 21 сентября до 1 октября, когда мы снова отправились на несколько дней в Эльберфельд, а затем домой. В течение последовавшего месяца или двух имело место некоторое оживление интереса к Теософическому Обществу, и мы даже провели встречу в Квин Эннс мэншнс, где я прочитал лекцию о высшем Я, которая позже вышла в трудах Лондонской ложи под тем же названием («The Higher Self»).  

Тем временем 19 марта к нам приехала погостить Мэри и начались серьёзные месмерические сеансы с определёнными сообщениями от Учителя. Но всё это согласно его воле держалось в полном секрете даже от наших друзей-теософов. В апреле Мэри временно оставила нас, чтобы погостить о своих старых друзей Мак-Колламсов, но по вечерам постоянно бывала у нас, и месмерические сеансы продолжались. Всё это время они касались больше её собственного развития, чем вопросов, особо интересовавших меня. Это развитие проходило на манасическом плане, и я был предупреждён — не задавать ей никаких вопросов, которые могли бы вовлечь её в астральные обстоятельства. В мае Мэри снова вернулась к нам, а через неделю иди две куда-то уехала, но вернулась опять в июне, окончательно оставив нас на тот год, как мы думали, 23-го.  

В тот период, когда мы виделись Блаватской очень мало, она познакомилась с Анни Безант, которую покорила полностью. У Безант имелись какие-то права на дом на Авеню роуд в Ст. Джон Вуд, и туда Блаватская и её домашние в конце концов и переехали.  

Мэри вернулась к нам в феврале 1889 г., и наши месмерические сеансы возобновились. Ни дневник, ни моя память не позволяют мне дать насколько-нибудь подробного отчёта о наших беседах с Учителем или с «Ней», как мы стали называть высшее Я Мэри (этот термин был навеян романом Райдера Хаггарда). Но все они внесли в клад в подготовку разных выпусков «Трудов Лондонской ложи», сыгравших такую важную роль в расширении наших теософических знаний. Мэри очень неохотно подчинилась полученному ею призыву вернуться домой и в середине мая оставила нас. Сразу же после этого мы отправились в Саутси, поскольку моя жена нуждалась в перемена атмосферы после очень беспокоившей нас болезни — приступа герпеса, продержавшего её в постели почти две недели. Возвратившись через неделю или две, мы вернулись к нашей довольно активной общественной жизни, и наши вечерние приёмы по вторникам были многолюдны, как обычно.  

Теперь я вернусь к описанию хода нашей с женой личной жизни, хотя после приведённого выше исчерпывающего рассказа мало что остаётся изложить такого, что было бы интересно для будущего читателя. Однако я суммирую факты, связанные с краткой карьерой нашего сына, Перси Эденсора Синнетта, что никоим образом не будет радостной историей. Хотя и будучи совершенно свободен от каких-либо пороков банального характера и обладая манерами, производящими благоприятное впечатление на знакомых, Денни, как его обычно называли, имел совершенно бесхребетный характер, в результате чего все наши попытки как-то устроить его в жизни оканчивались неудачей, причём обычно с утратой доверия. Примерно в 18 лет он был принят в качестве стажёра в очень важную и богатую торговую фирму в Сити. Если бы он там себя нормально зарекомендовал, то в конечном счёте успех был бы ему обеспечен. Но это был он — не смог работать, как все, и после короткого испытательного срока был уволен. Затем ему показалась привлекательной военно-медицинская служба, и в этом направлении были сделаны некоторые предварительные шаги. Потом, во время краткого периода кажущегося восстановления моих коммерческих дел, он по собственному желанию добился зачисления в милиционный полк, надеясь таким образом проложить себе путь в регулярную армию. Он прошёл дорогостоящую подготовку, но провалил экзамен. Затем разразилась англо-бурская война, и мы благодаря личным связям получили для него назначение без экзамена, и он отправился в Капскую колонию. Вместо того, чтобы отправить его на фронт, его оставили с подразделением, охранявшим заключённых, и там он попадал в самые разные передряги, самой худшей из которых было то, что он влюбился одну девушку, дочь местного врача, и женился на ней, не поставив нас заранее в известность. Конечно, у неё не было никаких личных средств, а Денни полностью зависел от нас, и когда период моего кажущегося финансового восстановления закончился по причине краха новых компаний Боттомли, трудность его положения обострилась.  

В то время я надеялся, что эти потери, очень значительные в сравнении с моими средствами, будет компенсированы успехом «Интернэйшнл фойл компани», запущенной моим другом м-ром Фолдингом для создания новой технологии проката алюминиевой фольги. Я вложил в это предприятие некоторую сумму, и Фолдинг передал мне значительное количество акции этой компании (и других, с ней связанных, которые постепенно создавались). Я стал директором и в конце концов председателем совета директоров этой компании, по отношению к которой производящие являлись дочерними. Покамест на пути к её успеху стоят столько трудностей и уже было столько разочарований, так что когда я пишу это, будущее её представляется несколько неясным.  

Теперь я могу перейти к новой фазе своего оккультного опыта, которая ещё продолжается, когда я это пишу. Она началась в связи с сообщениями, которая я получил от Рэйнолдса на сеансах сэра Алфреда Тёрнера. Рэйнолдс пользовался всякой возможностью связаться со мной, и случай показал мне, что мой ясновидящий друг Роберт Кинг мог связываться с Рэйнолдсом и вне сеансов Тёрнера. Я счёл, что мне стоит оказать ему любезность и предоставить больше возможностей говорить со мной, чем предоставляли сеансы Тёрнера. Так что я пригласил м-ра Кинга к себе на ряд сеансов, которые могли предоставить Рэйнолдсу возможности, которые он, по-видимому, искал.