Изменения

(''a'') Падение этого единственного луча<ref>Дополнительную информацию об этом мы получаем из "Протоколов" (Собрание 7): "Какое бы множество лучей ни являлось к нам на наш план бытия, сведённые вместе в своём первоисточнике, они в конце концов сливаются в один единый луч подобно семи известным цветам спектра, возникающим из одного белого луча и образующим его вновь, когда эти семь цветов спектра сливаются вместе. Так и этот один-единственный луч распадается на семь лучей (и их бесчисленные подвиды) лишь на плане иллюзии. О нём принято говорить как о луче, образующем треугольник — первую совершенную геометрическую фигуру. По утверждению Пифагора и, как это следует из текста станса, луч этот (пифагорейская монада) спускается из "того, что не имеет места" (алока). Он проносится, подобно падающей звезде, сквозь все планы небытия и оказывается в первом мире бытия, где и порождает номер один. Затем, отклоняясь вправо, он порождает номер два. После этого он снова сворачивает со своего пути и образует основание треугольника, рождая, таким образом, номер три. Оттуда он поднимается снова вверх, к числу один, и далее окончательно исчезает, уходя в высшие царства "небытия". Так этот процесс описывает Пифагор. . . Таким образом, мы видим, что треугольник является первой дифференциацией, и при этом все его стороны описываются одним-единственным лучом" (Transactions. Part 2, p. 18).

(''a'') Падение этого единственного луча<ref>Дополнительную информацию об этом мы получаем из "Протоколов" (Собрание 7): "Какое бы множество лучей ни являлось к нам на наш план бытия, сведённые вместе в своём первоисточнике, они в конце концов сольются в один единый луч подобно семи известным цветам спектра, возникающим из одного белого луча и образующим его вновь, когда эти семь цветов спектра сливаются вместе. Так и этот один-единственный луч распадается на семь лучей (и их бесчисленные подвиды) лишь на плане иллюзии. О нём принято говорить как о луче, образующем треугольник — первую совершенную геометрическую фигуру. По утверждению Пифагора и, как это следует из текста станса, луч этот (пифагорейская монада) спускается из "того, что не имеет места" (алока). Он проносится, подобно падающей звезде, сквозь все планы небытия и оказывается в первом мире бытия, где и порождает номер один. Затем, отклоняясь вправо, он порождает номер два. После этого он снова сворачивает со своего пути и образует основание треугольника, рождая, таким образом, номер три. Оттуда он поднимается снова вверх, к числу один, и далее окончательно исчезает, уходя в высшие царства "небытия". Так этот процесс описывает Пифагор. . . Таким образом, мы видим, что треугольник является первой дифференциацией, и при этом все его стороны описываются одним-единственным лучом" (Transactions. Part 2, p. 18).

Сказанное можно сравнить с каббалистическим деревом сфирот: Сфира (кетер), хохма и бина — первый треугольник или первая триада. См. также ниже примеч. к с. 73.</ref> в глубины матери-бездны можно воспринимать как оплодотворение хаоса божественной мыслью, или разумом. Всё это происходит, однако, на плане метафизической абстракции, а вернее, на том плане бытия, где всё, что мы называем метафизической абстракцией, является реальностью. Это "девственно-непорочное яйцо" является вечным и всегда неизменным, так как в определённом смысле оно есть абстрактная идея яйца вообще как способности возникать и развиваться путём оплодотворения. И точно так же, как процесс оплодотворения в обычном яйце происходит прежде, чем оно оказывается снесённым птицей, так и этот невечный, лишь периодически существующий зародыш (который позже в  

Сказанное можно сравнить с каббалистическим деревом сфирот: Сфира (кетер), хохма и бина — первый треугольник или первая триада. См. также ниже примеч. к с. 73.</ref> в глубины матери-бездны можно воспринимать как оплодотворение хаоса божественной мыслью, или разумом. Всё это происходит, однако, на плане метафизической абстракции, а вернее, на том плане бытия, где всё, что мы называем метафизической абстракцией, является реальностью. Это "девственно-непорочное яйцо" является вечным и всегда неизменным, так как в определённом смысле оно есть абстрактная идея яйца вообще как способности возникать и развиваться путём оплодотворения. И точно так же, как процесс оплодотворения в обычном яйце происходит прежде, чем оно оказывается снесённым птицей, так и этот невечный, лишь периодически существующий зародыш (который позже в  

Эта идея per se — разумеется, чистая абстракция, позволяющая символически выразить суть описываемых нами процессов. Но это ещё и яркий символ бесконечности, изображаемый в виде не имеющего ни начала, ни конца круга. Образ яйца заставляет нас нарисовать в своём воображении картину космоса, возникающего из недр безграничного пространства, картину вселенной, столь же безграничной по своему размаху, хоть и не столь же бесконечной в своём объективном проявлении.  

Эта идея per se — разумеется, чистая абстракция, позволяющая символически выразить суть описываемых нами процессов. Но это ещё и яркий символ бесконечности, изображаемый в виде не имеющего ни начала, ни конца круга. Образ яйца заставляет нас нарисовать в своём воображении картину космоса, возникающего из недр безграничного пространства, картину вселенной, столь же безграничной по своему размаху, хоть и не столь же бесконечной в своём объективном проявлении.  

В образе яйца находит своё выражение ещё один принцип оккультизма, согласно которому праформа всего проявленного, от атома до планеты, от человека до ангела, имеет вид сферы. А сфера у всех народов на земле является, к тому же, и символом вечности и бесконечности — змея, проглатывающая собственный хвост.  

В образе яйца находит своё выражение ещё один принцип оккультизма, согласно которому праформа всего проявленного, от атома до планеты, от человека до ангела, имеет вид сферы. А сфера у всех народов на Земле является, к тому же, и символом вечности и бесконечности — это образ змеи, проглатывающей собственный хвост.  

Но для того чтобы нам ещё лучше понять смысл этого образа [образа яйца], нам нужно представить себе сферу изнутри, как бы обозревая её из её центра. Поле нашего зрения или нашей мысли окажется сферообразным, и радиусы в нём будут начинаться в нас самих и будут исходить из нас во всех направлениях, уходя далее в пространство и открывая нашему взору расстилающуюся вокруг нас безбрежность. Таков символический круг Паскаля и каббалистов, "центр которого расположен везде, а окружность нигде".<ref>Блез Паскаль. Мысли. М., 1994, с. 64: "Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы. Никакая мысль не обнимает ее [природу]. Сколько бы мы ни тщеславились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспроизведем лишь атомы в сравнении с действительным бытием. Эта бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Наконец, самое осязательное свидетельство всемогущества Божия это то, что наше воображение теряется в этой мысли".</ref> Это представление — лишь одно из множества идей, связанных с этим символом.  

Но для того чтобы нам ещё лучше понять смысл этого образа [образа яйца], нам нужно представить себе сферу изнутри, как бы обозревая её из её же центра. Поле нашего зрения или нашей мысли окажется сферообразным, и радиусы в нём будут начинаться в нас самих и будут исходить из нас во всех направлениях, уходя далее в пространство и открывая нашему взору расстилающуюся вокруг нас безбрежность. Таков символический круг Паскаля и каббалистов, "центр которого расположен везде, а окружность нигде".<ref>Блез Паскаль. Мысли. М., 1994, с. 64: "Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы. Никакая мысль не обнимает ее [природу]. Сколько бы мы ни тщеславились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспроизведем лишь атомы в сравнении с действительным бытием. Эта бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Наконец, самое осязательное свидетельство всемогущества Божия это то, что наше воображение теряется в этой мысли".</ref> Это представление — лишь одно из множества идей, связанных с этим символом.  

"Мировое яйцо" — это, пожалуй, один из самых распространённых и чрезвычайно наглядных в мире символов как в духовном, так и в физиологическом и в космологическом смысле. Поэтому оно встречается в космогониях всех народов мира и чаще всего выражается в образе змея, а змей и в философии, и в религиозной символике всегда выступает эмблемой вечности, бесконечности, возрождения, обновления и мудрости (см. часть II, "Дерево, змей и культ крокодилов").  

"Мировое яйцо" — это, пожалуй, один из самых распространённых и чрезвычайно наглядных в мире символов как в духовном, так и в физиологическом и в космологическом смысле. Поэтому оно встречается в космогониях всех народов мира и чаще всего выражается в образе змея, а змей и в философии, и в религиозной символике всегда выступает эмблемой вечности, бесконечности, возрождения, обновления и мудрости (см. часть II, "Дерево, змей и культ крокодилов").