Перейти к содержанию

Блаватская, Елена Петровна: различия между версиями

Блаватская, Елена Петровна (посмотреть исходный код)

Версия от 11:31, 19 мая 2024

223 896 байт добавлено ,  19 май
м
→‎Протоколы
(не показано 36 промежуточных версий 2 участников)
Строка 1: Строка 1:
== Письма Махатм ==
{{Содержание справа}}


Как бы плохо ни были показаны феномены, среди них, как вы сами это признаете, были и совершенно безупречные. «Стуки по столу, когда его никто не трогает» и «звуки колокольчика в воздухе» по вашим словам всегда рассматривались как «удовлетворяющие» и т.д. Из этого вы выводите, что хорошие «проверочные феномены легко могут быть умножены до бесконечности». Так оно и есть, они могут производиться в любом месте, где имеется наш магнетизм и другие условия, и где нам не приходится действовать через посредство ослабевшего женского тела, в котором, как мы можем сказать, большую часть времени бушует жизненный циклон. Но как бы ни был несовершенен наш видимый агент, и часто он весьма неудовлетворителен и несовершенен, все же он наилучший, какой только может быть в нынешнее время, и его феномены уже около полсотни лет удивляют и ставят в тупик искуснейшие умы своего столетия.
==Тайная доктрина==


{{Подпись-ПМ|2}}
Изучение скрытого смысла каждой религиозной и мирской легенды, каждого народа, великого или малого и, особенно, в преданиях Востока, заняло большую часть жизни автора настоящего труда. Она разделяет убеждение, что ни один мифологический рассказ, ни одно традиционное событие в народных сказаниях, никогда, ни в одну эпоху, не были вымыслом, но что каждый из таких повествований имеет действительно историческую подоснову.
 
{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=2
|отдел=1
}}
 
Говоря, что Восточный Оккультизм владеет тайною, автор не претендует на «полное» или даже на приблизительно полное знание, что было бы нелепым. Что я знаю, то и даю; то, что не могу объяснить, изучающий должен найти сам.
 
{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=2
|отдел=2
}}
 
звук порождает, или скорее, привлекает во едино элементы, которые порождают озон, приготовление которого выходит за пределы химии, но в пределах алхимии. Он может даже воскресить человека или же животное, астральное или «жизненное тело» которых еще не отделилось невозвратно от физического тела, вследствие разрыва магнетической или одической нити. Можно допустить и поверить, что писательница, как трижды спасенная от смерти этою силою, может знать нечто об этом.
 
{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=3
|отдел=9
}}
 
Меня часто обвиняли за употребление в ''«Разоблаченной Изиде»'' выражений, указывающих на верование в личного и антропоморфического Бога. Это не было моим намерением. Говоря каббалистически, «Зодчий» есть имя общее для Сефиротов, Строителей Вселенной, так же как «Вселенский Разум» представляет совокупность Разумов Дхиан-Коганов.
 
{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=3
|отдел=11
}}
 
== Разоблачённая Изида==
 
Когда, много лет тому назад, мы первый раз путешествовали по Востоку, исследуя тайники его покинутых святилищ, два приводящих в трепет и постоянно возвращающихся вопроса угнетали наш ум: кто и что есть Бог? Кто видел когда-нибудь бессмертный дух человека и убедился таким образом в собственном бессмертии?
 
И когда мы были наиболее озабочены разрешением этих смущающих вопросов, – мы пришли в соприкосновение с некими людьми, обладающими таинственными силами и такими глубокими познаниями, что мы можем, поистине, назвать их мудрецами Востока. Мы чутко прислушивались к их наставлениям. Они доказали нам, что путем комбинирования науки с религией существование Бога и бессмертие человеческого духа могут быть доказаны так же, как теоремы Евклида. В первый раз мы убедились, что в философии Востока нет места ни для какой другой веры, кроме абсолютной и непоколебимой веры во всемогущество бессмертного собственного «Я» человека. Нас учили, что это всемогущество происходит от родства человеческого духа со Вселенскою Душою – Богом!
 
{{Подпись-ЕПБ-РИ|1|1}}
 
Многие годы скитаний среди «языческих» и «христианских» магов, оккультиcтoв, месмеристов и ''tutti quanti''<ref>Всех имеющих отношение (лат).</ref> к белой и черной магии должны бы быть достаточными – мы думаем, – чтобы иметь право чувствовать себя компетентным для установления правильного взгляда по этому весьма сложному вопросу. Мы общались с факирами, святыми людьми Индии и видели, как они сообщаются с ''питри.'' Мы наблюдали собрания и ''modus operandi''<ref>Способ действия (лат).</ref> воющих и пляшущих дервишей; были в дружеских отношениях с марабутами европейской и азиатской Турции, и мало осталось секретов у заклинателей змей Дамаска и Бенареса, которых нам не удалось бы изучить.
 
{{Подпись-ЕПБ-РИ|1|2}}
 
==Ключ к Теософии==
 
''Спрашивающий.'' Вы, похоже, весьма серьезно настроены против "духов". Поскольку вы уже объяснили мне свои взгляды и причины, по которым вы не верите в материализацию развоплощённых духов и в непосредственное общение с "духами умерших" на сеансах, то не растолкуете ли вы мне еще и такой факт: почему некоторые теософы неустанно твердят о том, как опасны общение с духами и медиумизм? Есть ли у них какие-нибудь конкретные доводы?
 
''Теософ.'' Надо полагать, да. У меня, например, они есть точно. Благодаря своему более чем полувековому опыту общения с этими невидимыми, но слишком уж осязаемыми "влияниями", существование которых невозможно отрицать, — от сознательных элементалов и полусознательных ''оболочек'' до в высшей степени бесчувственных и не поддающихся описанию призраков всех видов — я действительно имею право высказывать такие взгляды.
 
{{Подпись-ЕПБ-КТ|X}}
 
''Спрашивающий.'' Но если Учителя действительно существуют, почему же они не покажутся перед всеми и не опровергнут раз и навсегда те многочисленные обвинения, которые были выдвинуты против мадам Блаватской и Теософического Общества?
 
''Теософ.'' Какие обвинения?
 
''Спрашивающий.'' Что никаких Учителей нет и она их выдумала. Что они — соломенные чучела, "махатмы из муслина и надувных пузырей". Разве всё это не вредит её репутации?
 
''Теософ.'' Но как же, в самом деле, могут повредить ей подобные обвинения? Разве она когда-либо извлекала из их предполагаемого существования материальную или какую-то иную выгоду или же стремилась достичь таким образом известности? На это я могу ответить, что на её долю выпали лишь оскорбления, брань и клевета, которые были бы для нее весьма мучительны, не научись она уже давно оставаться совершенно равнодушной к этим ложным обвинениям. Чему всё это равносильно, в конце концов? ''Скрытому комплименту'', прежде чем произнести который, её обвинители должны были бы дважды подумать, не будь они движимы своей слепой ненавистью. Заявить, что Блаватская выдумала Учителей — значит подразумевать, что она должна была изобрести и всю философию, когда-либо выданную в теософической литературе. Она должна быть автором писем, на основе которых был написан "Эзотерический буддизм", и единственным автором всех положений, содержащихся в "Тайной доктрине", которую, если бы мир был справедлив, признали бы восполняющей многие из недостающих звеньев науки, что и будет обнаружено сто лет спустя. Но, утверждая то, что они продолжают утверждать, эти люди оказывают ей огромную честь, считая её куда более умной, чем сотни других людей (среди которых много ''очень'' умных и немало учёных), которые верят в то, что она говорит, — раз уж она всех их одурачила! Если они говорят правду, то Блаватская — должно быть, сразу несколько махатм в одном лице, подобно вложенным друг в друга китайским коробочкам, поскольку из так называемых "Писем махатм", все из которых приписываются ей обвинителями, многие написаны в совершенно разных и отличных друг от друга стилях.
 
''Спрашивающий.'' Именно это они и говорят. Но разве не больно ей, когда её публично поносят, как "самую законченную мошенницу века, чьё имя заслуживает памяти потомков", как сказано в отчёте Общества Психических Исследований?
 
''Теософ.'' Это было бы больно, если бы было правдой или исходило от людей не столь материалистичных и предвзятых. Но при существующем положении лично она относится ко всему этому с презрением, тогда как махатмы просто над этим смеются. Поистине, это высочайший комплимент, который только можно было ей преподнести. Я снова это повторяю.
 
''Спрашивающий.'' Но её враги заявляют, что доказали свои обвинения.
 
''Теософ.'' Да, достаточно легко сделать такое заявление, если вы сами назначаете судью, присяжных и обвинителей одновременно, как это сделали они. Но кто, кроме их прямых последователей и наших врагов, в это поверит?
 
''Спрашивающий.'' Но они послали представителя в Индию, чтобы расследовать дело, не так ли?
 
''Теософ.'' Да, и их окончательное заключение всецело основывается на неподтверждённых заявлениях и непроверенных утверждениях этого юного джентльмена. Юрист, прочитавший это сообщение, сказал моему другу, что за всю свою практику он никогда не видел "такого ''смехотворного'' и самоосуждающего документа". Оказалось, что в нём полно предположений и "''рабочих'' гипотез", которые друг друга взаимно опровергают. Разве это серьёзное обвинение?
 
''Спрашивающий.'' Тем не менее, оно принесло Обществу огромный вред. Тогда почему же она не защитила своё достоинство в суде?
 
''Теософ.'' Во-первых, потому что её долг, как теософа, не принимать во внимание личные оскорбления. Во-вторых, потому что ни Общество, ни у г-жи Блаватской нет денег на подобные судебные иски. И, наконец, потому, что для них было бы нелепо изменить своим принципам из-за нападок на них со стороны толпы глупых старых британских баранов, которых повёл на это чересчур игривый австралийский ягнёночек.
 
''Спрашивающий.'' Это звучит лестно. Но не думаете ли вы, что она принесла бы делу теософии реальную пользу, если бы авторитетно опровергла всё это раз и навсегда?
 
''Теософ.'' Возможно. Но верите ли вы, что английские присяжные или судья когда-нибудь допустят реальность психических феноменов, даже будучи совершенно непредубежденными заранее? А если вы вспомните, что их уже восстановили против нас путём запугивания "русскими шпионами", обвинениями в ''измене'' и ''атеизме'', и прочей распространяемой против нас клеветой, то вы не можете не увидеть, что такая попытка добиться справедливости в суде оказалась бы более чем бесплодной! "Психические исследователи" хорошо всё это знали и бессовестно воспользовались преимуществом своего положения, чтобы возвыситься над нами и спастись за наш счет.
 
''Спрашивающий.'' Общество Психических Исследований теперь полностью отрицает существование махатм. Они говорят, что это от начала и до конца это было вымыслом, сотканным Блаватской в своём собственном мозгу!
 
''Теософ.'' Она могла сделать множество ещё менее умных вещей, чем это. Во всяком случае, у нас нет ни малейшего возражения против этой теории. Как она всегда теперь говорит, она почти предпочитает, чтобы люди не верили в Учителей. Она открыто заявляет, что скорей предпочла бы, чтобы люди серьёзно думали, что единственным местом, где живут махатм, является серое вещество её мозга и что она извлекла их из глубин своего внутреннего сознания, чем если бы их имена и великие идеалы выносились на поругание и осквернялись, как происходит сейчас. Поначалу она обычно с негодованием протестовала против сомнений в их существовании. Теперь же она не отрывается от своих дел, чтобы доказывать или опровергать. Пусть люди думают, что хотят.
 
''Спрашивающий.'' Но, конечно, эти Учителя есть?
 
''Теософ.'' Мы утверждаем, что ''они существуют''. Тем не менее, это не очень-то помогает. Многие люди, даже некоторые теософы и экс-теософы, говорят, что никогда получали каких-либо доказательств их существования. Замечательно, но тогда мадам Блаватская ставит такую альтернативу — если она придумала их, то она придумала и их философию и практические знания, которыми владеют лишь немногие, а если так, то какое имеет значение, существуют они или нет, если сама она здесь, и уж по меньшей мере ''её собственное существование'' вряд ли можно отрицать? Если знание, переданное якобы ими, хорошо само по себе и принимается как таковое многими людьми с интеллектом выше среднего, то зачем нужна такая шумиха? То, что она мошенница, ''никогда не было доказано'', и всегда останется предметом прений; тогда как как установленным фактом, который нельзя отвергать, является то, что философия, проповедуемая "Учителями", — кем бы она ни была придумана — одна из величайших и самых благотворных философий, если только она правильно понята. Так что клеветники, будучи движимы самыми низкими и подлыми чувствами — ненавистью, мстительностью, злобой, уязвлённым тщеславием или честолюбием, — похоже, не сознают, что тем самым они воздают должное её интеллектуальным способностям. Ну, если бедные глупцы хотят этого, пусть так. На самом же деле, мадам Блаватская нисколько не против того, чтобы её враги представляли её ''тройным'' адептом и "махатмой" в придачу. И лишь нежелание выглядеть в своих собственных глазах вороной, красующейся в павлиньих перьях, до сих пор заставляло её настаивать на истине.
 
{{Пропущено}}
 
Всякое дерево познается по плодам; и обо всех теософах нужно судить по их делам, а не по тому, что они пишут или говорят; поэтому ''все'' теософические книги нужно оценивать по их достоинствам, а не по тем претензиям на авторитетность, которые могут быть в них предъявлены.
 
''Спрашивающий.'' Но относит ли мадам Блаватская это правило к своим собственным трудам — к "Тайной Доктрине", например?
 
''Теософ.'' Конечно. В предисловии она недвусмысленно заявляет, что выдаёт доктрины, которые были преподаны ей Учителями, но не претендует ни на какое вдохновение в отношении того, что было написано ею за последнее время.
 
{{Подпись-ЕПБ-КТ|XIV}}
 
==Статьи==
 
Я сама сидела на верхней ступеньке платформы в течение 14 дней рядом с миссис Клевеленд. Каждый раз, когда "Хонто" была от меня на расстоянии в один дюйм, я вставала, чтобы видеть ее лучше. Я постоянно дотрагивалась до ее рук, как и другие касались духов и даже обнимала ее почти каждый вечер.
 
{{Пропущено}}
 
Последний раз, когда я была у Эдди, духи Джоржо Дикс и Мэйфлауер подарили мне серебряный орден и я его узнала по особой отметке сверху. Дух произнес: "Мы принесли тебе этот орден, потому что, мы думаем, ты будешь его ценить больше, чем что-либо. Ты узнаешь его – это орден славы, которым правительство наградило твоего отца в Русско-Турецкой кампании 1828 года. Нам помог твой дядя, он приходил к тебе сюда сегодня. Этот орден из могилы твоего отца в Ставрополе и ты узнаешь его по отметке, известной только тебе".
 
Эти слова прозвучали в присутствии сорока свидетелей. Полковник Олькотт может подтвердить этот факт и описать орден.
 
Сейчас он у меня и я знаю, что он принадлежал моему отцу. Более того, я узнала его по отколотой части – это произошло по моей вине много лет назад, и, чтобы развеять все сомнения относительно этого факта, у меня есть фотография отца (я никогда не брала ее к Эдди, и, следовательно, никто из присутствующих там ее не видел) на которой четко видно этот орден.
 
Вопрос д-ру Бэрду: откуда Эдди знали о том, что мой отец похоронен в Ставрополе; что его наградили этим орденом, и что у меня вообще был отец, который воевал в 1828 году?
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Возражения доктору Бэрду}}
Только мы уполномочены Академией Наук, прикрепленной к Имперскому Университету Санкт-Петербурга в России отбирать медиумов, которые получат приглашение от этого учреждения продемонстрировать свои способности во время предстоящего научного исследования спиритуализма, а мистер Е. Джерри Браун, редактор "The Spirituai Scientist" - наш единственный полномочный представитель.
 
<div align="right">Генри С. Олькотт
 
Е. П. Блаватская</div>
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Фокусники-спиритуалисты}}
 
«Книга золотых правил» – из которых одни принадлежат к добуддийской эпохе, другие же к позднейшему времени – содержит около 90 коротких отдельных трактатов. Из них несколько лет тому назад я знала тридцать девять наизусть. Чтобы перевести остальные, я должна была обратиться к записям, разбросанным по весьма большому количеству бумаг и записок, накопившихся за последние двадцать лет и никогда не приведенных в порядок, так что это было бы весьма нелегкой задачей.
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Голос Безмолвия и другие избранные отрывки из «Книги Золотых Правил»}}
 
За несколько лет до того, как доктрины спиритуализма стали широко распространяться в мире, я покинула Индию и жила в Америке. Я воздерживалась от полемики в печати со знаменитым спиритуалистом — «пилигримом» и философом, хотя его заявления и удивляли меня, как мне казалось, прекрасно знавшую Индию. Я думала, что Индия, сама по себе консервативная, могла измениться, и уже было усомнилась в своих наблюдениях. Но теперь, когда я возвратилась в эту страну в четвертый раз и вот уже пять месяцев живу здесь, тщательно изучая сии феномены, и особенно мнение людей по этому вопросу, и проведя семь недель в путешествиях по стране, я наверняка знаю, о чем говорю. М-р О’Грэйди был прав. Ни один «индус» не является спиритуалистом — в том смысле, в котором мы понимаем это слово.
 
{{raw:t-ru-pool:Пропущено}}
 
Как я уже упоминала, мы с полковником Олькоттом в сопровождении индусского джентльмена, м-ра Мулджи Такер Сингха, члена нашего Совета, в начале апреля отправились в семинедельное путешествие. У нас было две цели:
 
# немного погостить у нашего союзника и учителя свами Даянанды, с которым мы долгое время переписывались из Америки, чтобы тем самым укрепить союз нашего Общества с Арья Самадж (насчитываещем сегодня более 50-и членов); и
# увидеть как можно больше сверхъестественных феноменов и с помощью нашего свами, йога и посвященного в тайны'' видья'' (то есть тайной науки), выяснить из первых уст некоторые спорные вопросы, касающиеся сверхъестественных сил и способностей в действии. Конечно, лучшей возможности выяснить это не было ни у кого, кроме нас.
 
С пандитом Даянандой у нас сложились дружеские отношения ученика — учителя.
 
{{raw:t-ru-pool:Пропущено}}
 
Во время этого путешествия мы посетили колыбель индийского мистицизма, средоточие аскетов, где память о чудесных феноменах Риши так же жива, как и в дни, когда школа Патанджали, известного основателя йогизма, была переполнена, и где его «Йога-санкхья» все еще изучается с тем же рвением, хотя и с меньшим пониманием. Дальше мы отправились в Верхнюю Индию и северо-западные провинции — в Аллахабад и Канпур, где берега священной Ганги переполнены многочисленными верующими, которые, испытывая отвращение к жизни, приходят сюда провести остаток дней в медитации и уединении и становятся саньяси, госсайнами, садху. Затем — в Агру с ее Тадж Махалом, этой «поэмой в мраморе», как удачно назвал его епископ Гебер; и дальше в Сикундру к могиле основателя Агры, великого Императора-Aдeптa Акбара; снова в Агру, где храмы переполнены поклоняющимися Шакти, где Джумна смешивает свои голубые воды с патриархальной Гангой, к тому известному в истории индийского оккультизма месту, что было избрано шактами (поклонниками женского аспекта Вселенской энергии) для совершения своих ''пудж'', в ходе которых руками девственниц создаются знаменитые черные кристаллы, или зеркала, упомянутые П.Б.Рандольфом. Оттуда — снова в Сахаранпур и Мирут, где вспыхнуло сипайское восстание в 1857 году. Во время нашего пребывания в железнодорожном центре Сахаранпуре там cобралось почти двадцать пять тысяч саньяси и госсейнов, возвращавшихся после паломничества в Хардвар. Полковник Олькотт учинил тщательный допрос паломникам и часами беседовал с ними. Затем мы отправились в Раджпутану, где живет самая отважная и самая мистическая из всех рас Индии — Солнечная раса, чьи раджи ведут происхождение от самого Солнца. Мы дошли аж до Джейпура, этого Парижа и одновременно Рима земли раджпутов. Мы облазили долины, горы и священные рощи, где было много пагод и верующих, среди которых нам встретилось много святых, действительно обладающих чудесными свойствами. Однако большинство из них все же были отъявленными мошенниками. Нам удалось расположить к себе нескольких брахманов — стражей и хранителей тайн своего Бога и храма, но мы получили от этих «наследственных жуликов», как их метко окрестил полковник Олькотт, не больше свидетельств о схожести их взглядов со взглядами спиритуалистов, нежели от саньяси и заклинателей злых духов. Также мы никогда не упускали возможности, встречаясь с образованными индусами, расспросить их о том, что думают их соотечественники о феноменах вообще и о спиритуализме в частности. И на все наши вопросы,'' кто'' именно наделяет святых йогов «чудодейственными силами», позволяющими совершать феномены, неизменно получали один и тот же удивленный ответ: «Он (йог) совершает их,'' сливаясь с Брахманом''». Очень часто наши собеседники негодовали и даже обижались на непочтительные расспросы полковника Олькотта о том, не помогают ли «бхуты» творить магу чудеса. Почти два месяца в нашем жилище в Бомбее — в саду, на верандах и в залах, с утра и до позднего вечера, ежедневно до ста человек — толпились туземцы, принадлежавшие к различным кастам, расам и религиозным верованиям. Они приходили к нам обменяться мнениями по метафизическим вопросам и обсудить достоинства восточной и западной философии, включая оккультные науки и мистицизм. Во время путешествия мы принимали наших братьев из Арья Самадж, отправлявших свои депутации приветствовать нас везде, где мы находились и где было отделение Самадж. Так мы ближе познакомились со взглядами сотен и тысяч последователей свами Даянанды, которые они исповедовали, прежде чем последний отвратил их от той или иной идолопоклоннической секты. Многие из них были образованными людьми, настолько же сведущими в ведической философии, насколько прежде — в догматах секты, с которой они расстались. Таким образом, у нас было намного больше возможностей познакомиться со взглядами индусов, их философией и традициями, чем у других европейских путешественников и даже чиновников, живших в Индии годами; поскольку они не исповедовали индусской веры и не были с индусами в приятельских отношениях, как мы, им не доверяли и не называли, как нас, «братьями».
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Отголоски Индии}}
 
Путешествуя от места высадки на берег, на Мадрасском «букингемском канале», до Неллура<ref>Неллур, или Неллуру — город на юго-востоке Индии.</ref>, мы пережили новое ощущение, проехав 15 миль в удобных современных экипажах, каждый из которых проворно тащила дюжина сильных жизнерадостных мужчин, которых мы приняли за обычных индусов из низшей касты париев.
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Загадочное племя}}
 
Они {{raw:t-ru-pool:Комментарий редактора|адепты}} владеют всеми истинами, которых жаждут люди, и в то же время способны защитить их от ищущих умов, не готовых еще использовать их должным образом, а затем слегка приоткрыть размыш­ляющему сознанию картину того, что они ищут. Это и приводит к тем внезапным озарениям в процессе размышления, в которых признава­лись многие. Они сообщали об этом миру, становясь знаменитостями и признанными мудрецами. Адепты делают это постоянно, но время от времени они немного больше приоткрывают истину Природы, как это было в случае Е.П.Б. Поначалу эти открытия не признаются обществом, но так как все это делается с прицелом на следующий век, оно сыграет свою роль в нужное время.
 
{{Подпись-ЕПБ-Статья|Беседы об оккультизме (перевод изд. Новый Акрополь)}}
 
== Письма ==
 
Таково вкратце нынешнее положение. Оно началось в Симле, где был первый акт, а теперь подходит к подлогу, который вскоре закончится моей смертью. Ибо, вопреки докторам (которые объявили, что моя агония продлится четыре дня, и возможность выздоровления исключена), я внезапно поправилась благодаря охраняющей руке Учителя, но я ношу в себе две смертельные болезни, которые не исцелены – в сердце и в почках. В любую минуту в первом может появиться разрыв, а вторая может покончить со мною через несколько дней. Я уже не увижу следующего года. Все это из-за пяти лет постоянной муки, беспокойства и подавленных эмоций. Какого-то Гладстона могут назвать обманщиком, и он будет смеяться над этим. Я – не могу, говорите, что хотите, м-р Синнетт.
 
{{Пропущено}}
 
Если я обманывала мадам Джебхард и его самого, то я прямо-таки черная душа и мошенница. Месяц я пользовалась гостеприимством в их доме; они ухаживали за мною пока я болела и даже не позволили мне оплачивать доктора, осыпали меня богатыми подарками, почестями и любезностями, и за все это я отплатила обманом. О, силы небесные! Истина и Справедливость! Пусть Карма м-ра Артура Джебхарда окажется легкой. Я прощаю ему ради его отца и матери, которых я буду любить и уважать до последнего часа.
 
{{Подпись-ПМ|157}}
 
Я легла спать, и мне было весьма необычное видение. Перед этим я напрасно взывала к Учителям, которые не приходили ко мне, пока я была в бодрствующем состоянии, но теперь, во время сна, я увидела их обоих; я опять была (сцена, совершившаяся много лет тому назад) в доме Махатмы К.Х. Я сидела в углу на циновке, а он шагал по комнате в своем костюме для верховой езды; и Учитель разговаривал с кем-то за дверью. «Не могу вспомнить» – произнесла я в ответ на один из его вопросов об умершей тетке. Он улыбнулся и сказал: «Забавным английским языком вы говорите». Затем мне стало стыдно, мое тщеславие было уязвлено, и я стала думать (обратите внимание – это было в моем сне или видении, которое было точным воспроизведением того, что произошло слово в слово 16 лет тому назад): «Теперь я нахожусь здесь и ни говорю ни на каком другом языке, кроме английского разговорного языка, и, наверное, разговаривая с ним (Махатмой), научусь говорить лучше». (Поясню – с Учителем я тоже говорила по-английски, хорошо или плохо – для Него это было одно и то же, так как он не говорит на нем, но понимает каждое слово, возникающее в моей голове; и я понимаю его, каким образом – этого я не смогла бы объяснить, хоть убей, но я понимаю. С Джуль Кулом я также разговариваю по-английски, он говорит на этом языке даже лучше, чем Махатма К.Х.). Затем, все еще в своем сне, три месяца спустя, как мне было дано понять в этом видении, я стояла перед Махатмой К.Х. у старого разрушенного здания, на которое он смотрел, и так как Учителя не было дома, я принесла к нему несколько фраз, которые я изучила на языке сензара в комнате его сестры, и просила его сказать мне, правильно ли я их перевела, и дала ему лоскут бумаги, где эти фразы были написаны на английском языке. Он взял и прочитал их, поправляя перевод, еще раз перечитал и сказал: «Теперь ваш английский язык становится лучше – постарайтесь выбрать из моей головы хотя бы ту малость знания английского языка, которой обладаю я». И он положил свою руку мне на лоб в области памяти и сжал на ней свои пальцы (и я даже почувствовала чуть-чуть ту же самую боль, как тогда, и холодный трепет, который я уже раньше испытывала), и начиная с этого дня, он поступал так со мною ежедневно в течение двух месяцев приблизительно. Опять сцена меняется, и я ухожу с Учителем, который отсылает меня обратно в Европу. Я прощаюсь с его сестрой и ее ребенком и всеми учениками. Я слушаю, что мне говорят Учителя. Затем раздаются прощальные слова Махатмы К.Х., как всегда, смеющегося надо мною. Он говорит: «Итак, вы немногому научились из Сокровенной Науки и практического оккультизма – кто же может ожидать этого от женщины, но, во всяком случае, вы немножко научились английскому языку. Вы теперь говорите на этом языке только немножко хуже, чем я», – и он засмеялся. Опять сцена меняется, я нахожусь на 47-й улице Нью-Йорка, пишу «Изиду», и Его голос диктует мне. В том сне или ретроспективном видении я еще раз переписала всю «Изиду» и могла бы теперь указать все страницы и фразы, продиктованные Махатмой К.Х., и страницы и фразы, продиктованные Учителем и записанные на моем настолько плохом английском языке, что Олькотт в отчаянии вырывал горстями волосы со своей головы, не будучи в состоянии добраться до настоящего смысла написанного. И опять я видела себя самое ночью в кровати – я писала «Изиду» в своих снах в Нью-Йорке – в самом деле писала ее во сне и чувствовала фразы, которые Махатма К.Х. запечатлевает на моей памяти. Затем, когда я приходила в себя после моего видения (теперь в Вурцбурге), я услышала голос Махатмы К.Х.: «А теперь сделай выводы, бедная слепая женщина. Плохой английский язык и построение фраз вы уже знаете, хотя даже этому вы научились от меня... Снимите пятно, наброшенное на вас этим введенным в заблуждение самодовольным человеком (Ходжсоном); объясните истину тем немногим друзьям, которые вам поверят, ибо публика не поверит до того дня, пока не выйдет из печати "Тайная Доктрина"». Я проснулась, и это было, как вспышка молнии; но я все еще не понимала, к чему это относилось. Но через час пришло письмо Хьюбе Шлейдена графине, как получилось, что Ходжсон обнаружил и показал такое сходство между моим испорченным английским языком и некоторыми выражениями Махатмы К.Х. конструкцией фраз и своеобразными галлицизмами, то я останусь навсегда обвиненной в обмане, подлоге и т.п. (!). Конечно, своему английскому языку я научилась от него! Это даже Олькотт поймет. Вы знаете, и я это рассказывала многим друзьям и врагам, что моя воспитательница, так называемая гувернантка, обучила меня ужасающему йоркширскому диалекту. С того времени, как мой отец привез меня в Англию, думая, что я прекрасно говорю по-английски (мне тогда было 14 лет), и люди спрашивали его, где я получила образование – в Йоркшире или в Ирландии, и хохотали над моим акцентом и образом речи, – я совсем забросила английский язык и пыталась избегать говорить на нем как только можно. С 14 лет и до тех пор, пока мне не исполнилось больше 40 лет, я никогда не говорила по-английски, не говоря уже о том, чтобы писать, и совсем его забыла. Я могла читать, но очень мало читала по-английски – не умела говорить на этом языке. Я помню, как трудно мне было понимать хорошо написанную английскую книгу еще в 1867 году в Венеции. Все что я знала, когда в 1873 году приехала в Америку, было умение немножко говорить, и об этом могут свидетельствовать и Олькотт, и Джадж, и все, кто меня тогда знали. Я бы хотела, чтобы люди увидели статью, которую я однажды пыталась написать для «Знамени Света», и где я вместо «сангвинистический» написала «кровавый» и т.д. Я научилась писать на нем пока писала «Изиду» (т.е. посредством писания «Изиды»); это именно так, и профессор Уайдлер, который каждую неделю приходил, чтобы помогать Олькотту в распределении глав и писать индекс, может это засвидетельствовать. И когда я закончила «Изиду» (нынешняя «Изида» – это только третья часть того, что я написала и уничтожила), – я могла писать по-английски так же, как я пишу теперь – не хуже и не лучше. Моя память и способности кажутся исчезнувшими с тех пор.
 
Что же тогда удивительного в том, что мой английский язык и язык Махатмы оказались сходными! Язык Олькотта и мой также проявляют сходство в американизмах, которые я набрала от него за эти десять лет. Я, мысленно переводя все с французского, не писала бы слово «скептик» через К, хотя Махатма написал, и когда я написала его через С, Олькотт и Уайдлер, а также корректор поправили его. Махатма К.Х. сохранил эту привычку и придерживается ее, а я никогда с тех пор, как уехала в Индию. Я бы никогда не поставила «carbolic»<ref>Carbolic асid – карболовая кислота.</ref> вместо «carbonic»<ref>Carbonic acid – угольная кислота.</ref>, и я была первой, кто заметила эту ошибку в письме Хьюма, в Симле, где она встретилась. Подло и глупо было с его стороны опубликование его, ибо, если он говорит, что это относилось к одной фразе, найденной в каком-то журнале, то это слово, правильно написанное, было перед моими глазами или перед глазами какого-либо ученика, который осаждал письмо, и поэтому, очевидно, эта ошибка является lapsus calami<ref>Ошибка при письме, описка.</ref>, если там вообще было какое-нибудь calam при осаждении. «Разница в почерках» – ой, какое большое диво! Разве Учитель К.Х. сам писал все свои письма? Сколько учеников осаждали и писали их – одно только небо знает. Итак, если существует такое заметное различие между письмами, написанными механически одним и тем же человеком (как, например, у меня, – у меня никогда не было стойкого установившегося почерка), то насколько это различие может быть больше при осаждении, которое есть фотографическое воспроизводство из чьей-то головы, и я готова побиться об заклад на что угодно, что ни один ученик (если Учителя могут) не в состоянии дважды осаждать свой почерк в точности одинаково так же, как ни один художник не может переписать картину, сохраняя полное сходство (посмотрите портреты Учителя, написанные Шмихеном). Все это может быть легко понято теософами (не всеми) и теми, кто глубоко задумывались и кое-что знают из (нашей) философии. Кто поверит всему тому, что я говорю в этом письме, кроме тех немногих? Никто. И все же от меня требуют объяснений, и когда они будут даны (если вы хотите писать объяснения, основываясь на фактах, – я дам вам факты), никто им не поверит. Все же вы должны доказать им, по крайней мере, одно: оккультные свершения, писание писем и т.п. не могут быть судимы на основе обычных каждодневных стандартов обычными экспертами и т.п. мерами. Имеется не три решения, а только два: или я выдумала Учителей, их философию, написанные ими письма и т.д., или же не выдумала. Если и выдумала, и Учителя не существуют, тогда их рукописи тоже не могли бы существовать; или же Я эти письма-рукописи тоже выдумала, и если так, то как могут называть меня «подделывательницей»? Тогда это мои рукописи, и я имею право использовать их, если я так умна. Что касается изобретения философии и учения, – это покажет Т.Д. Здесь я нахожусь одна с графиней в качестве свидетельницы. У меня здесь нет никаких книг и никого, кто бы помог мне. И я скажу вам, что «Тайная Доктрина» будет в двадцать раз ученее, философичнее и лучше, чем «Изида», которая будет ею убита. Имеются сотни тем, на которые мне разрешено говорить и также объяснить их. Я покажу, что может сделать русский шпион, мнимый подделыватель и плагиатор и т.д. Будет доказано, что вся Доктрина – камень основания всех религий, включая эту; это будет доказано на основании опубликованных индусских экзотерических книг, символы которых будут объяснены эзотерически. Будет показана чрезвычайная ясность «Эзотерического Буддизма» и правильность ее доктрин будет доказана математически, геометрически, логически и научно.
 
{{Подпись-ПМ|159}}
 
не думаю, что в правилах Т[уитит] Б[ея] высказываться слишком определенно. Я, на свою беду, отношусь к числу посвященных и прекрасно помню, каким бичом, каким проклятием стало в моей жизни слово «старайся» и как часто меня за­хлестывал страх по поводу того, что я неправильно истолкую распоряжения Братьев и навлеку на себя кару за то, что либо перестараюсь, выполняя их указания, либо проявлю недостаточное рвение.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Олькотту|1}}
 
Никогда не состояла «при штабе Гарибальди». Отправилась с друзьями в Ментану, чтобы помочь с отстрелом папистов, но там меня саму подстрелили.
 
{{Подпись|труд=Комментарий к статье "Героические женщины"}}
 
Если я и вышла замуж за русского «дворянина», то нигде с ним не проживала, потому что через три недели после этого жертвоприношения я оставила мужа под предлогом, достаточно благовидным как в моих собственных глазах, так и в глазах «пуританского» мира. Не знаю, действительно ли мой супруг скончался в преклонном девяностосемилетнем возрасте, ибо в течение последних двенадцати лет* сей благородный патриарх совершенно исчез из поля моего зрения и памяти. Но, с вашего позволения, хочу сообщить, что я никогда больше не выходила замуж, так как этого единственного опыта «супружеской любви» для меня оказалось вполне достаточно.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|издателям «New York Sunday Mercury»}}
 
Только, пожалуйста, пусть ни­кто не знает, что картину {{Комментарий Редактора|автопортрет [[Джон Кинг|Джона Кинга]]}} создавали через меня. У меня нет ни малейшего желания прослыть медиумом, ведь в наши дни это звание стало синонимом слова «мошенник». Кроме того, я и вправду вовсе не медиум и никогда им не была, по крайней мере, в вашем, общечеловеческом, понимании.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Липпитту|4}}
 
Возьмем, к примеру, меня. Я знаю Джона уже 14 лет. Все это время он не расставался со мной: весь Петербург и пол-России знали его под именем «Ян­ка», или «Джонни», он странствовал вместе со мною по всему свету. Трижды он спасал мне жизнь: например, в Ментане во время кораблекрушения или последний раз — 21 июня 1871 года близ Специи, когда наш пароход взорвался, разлетевшись на кусочки, на атомы, и из четырехсот пассажиров уцелело лишь шестнадцать человек.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Липпитту|10}}
 
Более того, я неоднократно пыталась воспроизвести и фигуры, и самого Джона, и облака на других кусках атласа при помощи тех же самых обрезков из «промасленной бумаги», как он их называет. Я пыталась это сделать на дереве, на полотне, на бархате и на точно таком же атласе, но, за исключением таких цветочков, у меня никогда ничего'' не получалось''. Полковник О[лькотт] всякий раз посмеивался, наблюдая за моими усилиями, ибо они постоянно приводили к самым плачевным результатам, если я не прибегала к посторонней помощи, как в том случае.
 
Господин Уильямс, художник из Хартфорда, иллюстрировавший книгу полковника Олькотта, может вам поведать, сколь жалкими были мои потуги, когда я изо всех сил пыталась набросать рисунок, чтобы дать художнику некоторое представление о костюме, который он хотел изобразить. Тот самый ваш портрет я тщилась воспроизвести (когда он'' весь был за­ляпан чернилами''; это происходило в присутствии г-на Эванса из Филадельфии; мне пришлось устранять пятна, положив на картину свои ладони, а меня в это время держал за руки «Джон Кинг»), однако это кончилось очередным провалом. И если бы тогда чернильные пятна на летящей фигуре Кэти Кинг и на самых изящных местах картины мгновенно не исчезли, я не смогла бы послать вам сие творение, ибо на тот момент оно было безнадежно испорчено.
 
Напишите письмо г-ну М.Эвансу в Филадельфию и расспросите его о подробностях. Кроме него и полковника О[лькотта] при этой катастрофе присутствовало еще несколько человек. Я вырезала несколько десятков подобных трафаретов и с их помощью пы­талась рисовать, но потерпела полное'' фиаско''. И тем не менее, как свидетельствуют в лондонском журнале «Spiritualist» художник-портретист Ле Клир и скульптор О’Донован, я создала по крайней мере одну картину такого уровня, который, как они заявляют,'' не под силу ни одному из ныне живущих художников'' (см. «Spiritualist», April 12, 1878), то есть тот портрет. Неужели и это я нарисовала при помощи масляной бумаги и трафаретов?
 
Дадим высказаться по этому поводу художникам — господам Ле Клиру и О’Доновану. Первый заявляет: «В целом можно сказать, что это'' яркая индивидуальность''. Складывается впечатление, что картина создавалась на одном дыхании, а это всегда отличает великие творения живописи. Я'' не могу разгадать, в какой технике'' выполнена работа. Сперва я подумал, что это мел, затем — карандаш, затем — тушь, но даже в результате тщательного анализа я так и не пришел ни к какому решению». Может ли М.Ле Клир, ''не ''являющийся спиритуалистом, также участвовать в заговоре? Может ли художник рисковать своей репутацией великого портретиста ради поддержания обмана?
 
А вот что говорит О’Доновэн: «Ле Клир, один из наиболее выдающихся портретистов, художник с бо­лее чем пятидесятилетним творческим опытом, утверждает: это картина такого уровня, что не может принадлежать кисти ни одного из известных нам современных художников. Она обладает всеми основными качествами, которые отличают портреты, написанные Тицианом, Масолино и Рафаэлем, то есть глубочайшей индивидуальностью, а следовательно, размахом и цельностью, достигшими той степени совершенства, какую только можно себе пред­ставить. Могу добавить, что картина... на первый взгляд кажется выполненной тушью, однако при более пристальном изучении мы с Ле Клиром не смогли отнести эту технику ни к одной из нам известных; чернила выглядят как составной компонент бумаги...»
 
Если ко всему этому добавить свидетельство нью-йоркских художников, которое вы получили в Бостоне в Кембриджском университете, свидетельство, опубликованное вами в «Spiritualist» и показывающее, что лучшие художники оказались не в состоянии определить, «в какой технике выполнена картина на атласе», то можете смело просить Робертса заткнуться! Он, наверное, тогда предположит, что портрет'' создавался не мною''? Но у меня имеется данное под присягой письменное свидетельство очевидцев, офор­м­­­­­ленное к тому же на гербовой бумаге клуба «Лотос»!
 
До нашего с вами знакомства я нарисовала тем же способом еще три картины на атласе. Одну из них, с двумя изображенными на ней фигурами, я подари­ла нашему уважаемому другу Э.Дж.Дэвису*; вторую, с цветами, продала за сорок долларов доктору г-же Лозье, а вырученные деньги отдала одной голодающей женщине, вдове, дочь которой хотела изучать медицину, и я стремилась ей помочь, но на это у меня тогда не было своих личных средств. Даже не помню, сообщила ли я г-ну Дэвису, каким образом создавалась картина для него. Но г-же Лозье я про это ни словом не обмолвилась, так как она известна своим скептическим отношением к подобным фе­номенам.
 
Об этом я вам рассказываю, чтобы вы знали: я так мало пекусь о славе и так презираю деньги, что, хотя мне предлагали крупные суммы за создание по­добных картин на атласе (даже без всякой связи со спиритическими манифестациями*), я здесь, в Америке, не нарисовала ничего кроме этих трех картин; последняя из них — выполненный красками портрет М.Стейнтона Моузеса, которого я никогда раньше не видела, но внешность которого я сразу же воспроизвела на картине. Так зачем же мне стремиться к подобной славе, не приносящей ни денег, ни вообще какой-либо выгоды?
 
Робертс говорит, что я «хитра, как лиса»? Ну, это скверный комплимент, совершенно неуместный в ус­тах правдивого и проницательного редактора «Mind and Matter»; этот человек мог бы заметить, что хитрости моей не хватило даже на то, чтобы избавиться от таких роковых доказательств, как эти несчаст­ные трафареты, — как раз наоборот, я их повсюду разбрасывала, и в итоге их как мусор убирала моя служанка! Уже одно это абсурдное противоречие демонстрирует уровень умственных способностей сего правдолюбца и степень моей «хитрости».
 
{{Пропущено}}
 
Эту картину (я имею в виду ваш портрет) я «закончила» за один присест, после того как управилась с цветочками и листочками (их автором, конечно же, являюсь я, горемычная). Причем многие части картины были созданы мгновенно; краски, сперва туск­лые, понемногу сгущались, становились все насыщеннее, постепенно приобретая нужный оттенок, — все было именно так, как вам описал полковник О[лькотт]. А те противоречия, которые мудрый г-н Робертс находит в письмах других людей, меня совершенно не касаются, ибо я за них не отвечаю. Каждый описывает все эти феномены в соответствии со своими впечатлениями, а при спиритических феноменах наблюдатели, как правило, склонны преувеличивать. И я не отступаю от того, о чем писала ранее.
 
Не могу понять, зачем понадобилось некоторым спиритуалистам подвергать меня такого рода нападкам! Я с самого начала стала верным другом всем истинным медиумам — иначе и быть не могло. Я верю в их медиумические способности; я всегда вы­ручала этих людей деньгами, даже если в результате самой приходилось оставаться без гроша в кармане. Быть может, эта ненависть вызвана тем, что я решительно не считаю себя медиумом? Но если я знаю, что, кем бы я ни была в девичестве, сейчас я не обладаю ни одним из общеизвестных свойств ме­диума, то с какой стати мне таковым себя называть? Пойди я на это, мне запросто удавалось бы самым откровенным образом околпачивать сотни людей, причем выкачивая из них деньги, и Робертс тогда первым бросился бы сражаться за меня не на жизнь, а на смерть.
 
Но я — не медиум. Я лишена их специфических недостатков и никогда не была под таким жестким контролем, под какой'' попадают эти люди''. При этом я знала (если вообще на этом свете можно что-либо знать и если я, сама того не подозревая,'' не сошла с ума''), что помимо духов, которые были людьми (и которые не в состоянии выйти за пределы земной атмосферы — царства элемантариев*), есть тысячи дру­гих незримых сил, и сил полуразумных, и прочих невидимых сущностей, которые производят большую часть оккультных феноменов. Я'' действительно'' верю, что некоторые, а может быть, и многие человеческие индивидуальности (разумеется, не все) после физической смерти продолжают жить, и я твердо убеждена, что после смерти тела''' воля''' подобной «индивидуальности», движимая сильнейшим чув­ством любви или ненависти, способна на короткий срок облачиться в свой призрак, то есть в духов­ного'' двойника'' физического тела, и этот «двойник» некоторое время слоняется по родным местам до тех пор, пока не наступает окончательная дезинтеграция его объективных, вещественных частиц (которые иногда доступны восприятию наших органов чувств), когда сохраняются только духовные, точнее, субъективные частицы; они-то и остаются навеки запечатленными в эфире — этакой своеобразной картинной галерее, из которой ничего из того, что находится в нашей солнечной системе, никогда не исчезает!
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Липпитту|14}}
 
Вы так любезно приглашаете меня в Каскад, но что вы скажете, увидев, как ваша гостья каждые пятнадцать минут незаметно ускользает из комнаты, чтобы укрыться за дверью, во дворе или в подвале и выкурить папироску? Вынуждена признаться, что я, как и все женщины в России, курю у себя в гос­тиной, как это принято в гостиных уважающих себя дам, от великосветской княжны до жены служащего; согласно нашему национальному обычаю, они курят и в экипаже, и даже в фойе театра. Здесь же я вынуждена скрываться, как вор, ибо американцы столько раз оскорбляли меня, и таращились, приводя в замешательство, и писали обо мне в газетах, украшая мою бедную персону самыми удивительными эпитетами и придумывая про меня небылицы, что я, не в силах отказаться от этой невинной привычки более чем двадцатилетней давности, в конце концов дошла до того, что считаю проявлением низменного малодушия, делая то, о чем мне здесь, в Америке, стыдно заявлять открыто.
 
{{Пропущено}}
 
Помнится, с милой, искренней, верной г-жой Эндрюс я все же была более чистосердечна. Да смилостивятся надо мною небеса, но припоминаю, что в ответ на ее дружеское приглашение на днях заглянуть в гости к ней в Спрингфилд я действительно призналась ей, что частенько ругаюсь по-русски. До сих пор не знаю, как она выдержала подобный удар, но надеюсь, что это роковое откровение не убило ее на месте.
 
{{Пропущено}}
 
Если я достаточно хорошо пишу на других языках (а я знаю, что так оно и есть), то при этом я также знаю, что мне нечем похвалиться в своих английских статьях. И если бы не размышления и убежденность в том, что истина, как бы плохо ни была она одета, должна всегда побеждать, то я бы никогда не рискнула ввязаться в полемику в области английской литературы.
 
Догадываюсь, что вы, профессор английской филологии и литературы, часто смеялись над моими рус­скими выражениями. Сочла бы за благо, если бы смогла заставить вас посмеяться от души, ибо сдается мне, что вы отчаянно в этом нуждаетесь. Я не могу сказать большего и не смогла бы, даже если бы захотела, потому что я никогда не в состоянии выразить то, что чувствую, если только не приходится за это сражаться. Мне плохо дается любое внешнее выражение симпатии или любезности, и есть много вещей, которых я бы никогда не осмелилась коснуться, так как эти раны столь глубоки, что проходят через самую середину сердца, а руки мои так грубы, что я им не доверяю.
 
{{Пропущено}}
 
Как только мой благородный профиль и классический нос перевоплотятся в свое прежнее нормальное состояние, я сфотографируюсь на портрет для вас и г-жи Эндрюс, но только не в профиль. По какому-то таинственному и несправедливому указу Про­видения мой нос предстает в этом ракурсе в облике перевернутой комнатной туфли, слегка поношенной.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|4}}
 
Однако при достаточном запасе силы воли и настойчивом желании передать другим то, что мне довелось узнать самой, а также при изрядной дозе предварительных знаний с вашей стороны, ибо вам случалось так серьезно штудировать хоуиттовского Эннемозера* и прочих, будем надеяться, что это взаимное внутреннее восприятие друг друга не будет сопровождаться (как в некоторых случаях, с которыми я имела дело в последнее время) бурным стол­к­новением конфликтующих, враждебных стихий, что приводит к широким расхождениям между собеседниками из-за недостатка спокойной аргументации или вследствие избытка фанатизма с обеих сторон.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|6}}
 
Милостивый государь, пожалуйста, отмечайте пись­­ма, которые я вам пишу в ночное время, и больше доверяйте им, нежели тем, что нацарапаны днем.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|7}}
 
а сужу я с позиции собственного розенкрейцерства второй каменной скрижали Двойного Камня
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|8}}
 
Я знаю: то, что я предпринимаю, вероятно, превосходит мои силы, но отнюдь не превосходит моей воли, ибо, как sentinelle perdue1, я погибну на своем посту, решительная и непреклонная, стремясь представить все факты в истинном свете. Те, кто стремятся подорвать истинный спиритуализм, кем бы они ни были, столкнутся в моем лице с дико­винным драконом и беспощадным разоблачителем. Я вижу всю трудность и бесплодность предстоящего мне пу­тешествия, непроходимые тернии, которыми усыпан мой путь, но это меня вовсе не страшит и не обескураживает. Я уже получала анонимные письма, записки с угрозами и оскорбительные предупреждения, но все это, право, смешно. Мое вознаграждение не здесь, и я на него тут не рассчитываю — оно в доме вышнем, и я прекрасно знаю, что, проиграй я или преуспей, в любом случае меня будут поносить, порочить и шантажировать. И даже если события впоследствии полностью оправдают мои действия и объяснят, почему и для чего я поступала именно таким образом, я чувствую, что не один тип из тех, кто очерняет наше дело и насмехается на­до мною, будет трепать языком, признавая, что по крайней мере один из фанатиков, безумных защитников спиритуализма, оказался правдивым во всех отношениях.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|9}}
 
Подобно кошке, которая всегда испытывает чувство вины, украв кусок мяса, я думала, что вы в Филадельфии от кого-то узнали о мистификации, коей мы забавлялись в течение трех месяцев. Я имею в виду брак, заключенный по совету «духов» между мною и этим глупым бедолагой, который младше меня на двадцать лет. Чтобы посмеяться над спиритуалистами и особенно над духами моей бывшей подруги, г-жи Луизы Эндрюс, которая с тех пор как я дала ей знать о своем намерении, принялась писать мне письма, исполненные зависти, я по секрету сообщила эту новость многим своим друзьям, заставив их поверить в то, что все уже con­sum­matum est и что я вышла замуж.
 
Это было глупо с моей стороны, и я потом частенько раскаивалась, ибо злые языки получили таким образом повод для сплетен, тем более что стои­ло мне расстаться с вами, уехав из Итаки, как этот господин открыто женился на некоей девице Аллен. Надеюсь, вы не думаете, что я слишком много лгала вам, находясь вдали от вас? Помню, что, едва вер­нувшись в Нью-Йорк, я собиралась написать вам, что это была всего лишь дурная шутка, но вы не оставили мне времени на подобный шаг.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Корсону|16}}
 
«Где истина — что есть истина?» — вопрошал Христа Пилат, и это еще 1877 лет назад. Где же она? Я, бедная грешница, также вопрошала, но так ни­где и не смогла найти ответа. Кругом сплошь обман, вероломство, жестокость — и наследие иудейской Биб­лии, которая тяжким бременем лежит на плечах христиан и при помощи которой половина христианского мира задушила даже учение самого Христа.
 
Поймите меня правильно: это не относится к нашему православию. В книге о нем не упоминается. Я раз и навсегда отказалась его анализировать, ибо хочу сохранить хоть один укромный уголок в своем сердце, куда не прокралось бы сомнение, — чувство, которое я изо всех сил гоню от себя прочь.
 
{{Пропущено}}
 
Я верую по-своему, я твердо верю, как я вам уже писала, в то, что с начала процесса творения (то есть не творения, а последовательного развертывания эволюции мира согласно его духовному аспекту) воплощение Бога в человека повторяется каждые несколько тысячелетий или столетий. Избранный человек становится храмом Божиим, в нем проявляется чистый и святой Дух, объединяясь с душою и телом, и таким образом на земле вновь появляется Троица. У брахманов тоже имеется свой Христна, или Кришна, то есть та же Троица — Тримурти. Если бы первые христиане не верили в эти периодические воплощения, то как бы они могли гарантировать себе безопасность на случай прихода Антихриста и второго пришествия Христа?
 
Я верую в незримого и всеобщего Бога, в абстрактный Дух Божий, а не в антропоморфное божество. Я верю в бессмертие Божественного Духа каждого человека, но не верю в бессмертие каждого человека, ибо верю в справедливость Бога. Каждый должен взять Царство Божие силой, то есть через благие труды и чистую жизнь, но поверить в то, что любой негодяй, любой атеист, любой убийца благодаря одному лишь тому факту, что он воскликнет в момент наивысшего напряжения из чувства страха: «Верую! Верую в то, что Сын Божий умер за меня!», — и сразу станет вровень с человеком добрым и праведным — в это я поверить не могу.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Фадеевой|1}}
 
Сахиб (одно из имен, которым сестра называла своего «Учителя», или «Хозяина») мне знаком вот уже лет двадцать пять. Он прибыл в Лондон вместе с премьер-министром Непала и королевой Оудха. После этого я не видела Сахиба, пока через одного индуса не получила от него письмо. В послании говорилось, что он приехал сюда три года назад и читал лекции по буддизму. Сахиб напомнил мне в этом письме также о некоторых вещах, которые предсказывал мне ранее.
 
В Лондоне он смерил меня взглядом, исполненным глубокого сомнения (вполне оправданного), и поинтересовался, готова ли я теперь отвергнуть неизбежное уничтожение после смерти и поверить ему.
 
Взгляните на его портрет: Сахиб с тех пор ничуть не изменился. Он, который по праву рождения мог восседать на троне, отринул все, чтобы жить, будучи никому не известным, а свое колоссальное состояние раздал бедным. Он — буддист, но не догматического толка, а принадлежит к течению Шивабхавика, последователей которого в Непале ''называют атеистами'' (?!!). Живет он на'' Цейлоне'', но чем он там занимается, я не знаю.
 
Я'' не могу, не имею права рассказать вам все'', но кончилось тем, что я уехала из Нью-Йорка и в результате провела семь недель в уединенном месте, в лесу, в Сангусе, где виделась с Сахибом каждый день, сначала в присутствии одного индийского буддиста, а потом в одиночестве, и каждый раз чуть не умирала от страха. Этот индиец появлялся не в виде двойника, а в своем обычном теле.
 
Он первым приступил к организации Теософ­ского Общества. И он выбрал почти всех его членов, а барону Пальме предсказал, что тот умрет в мае следующего года, и велел ему заняться приготовлениями к кремации тела, что и было сделано соответствующим образом. Индиец уехал, оставив нам несколько десятков имен жителей Индии, которые были каббалистами или масонами, но не из этих глупых европейских или американских лож, а из Великой Восточной Ложи, куда не принимают англичан.
 
Факир Говиндасвами, о котором пишет Жаколио (возможно, вы читали в «Revue Spirite»), принадлежал к младшим членам этой Ложи. (Если вы не чи­тали об этом, рекомендую прочесть работу Жаколио «Le Spiritisme dans le Monde»*. Все эти господа — такие чудотворцы, что по сравнению с ними самые лучшие медиумы со всеми их духами просто ослы.
 
Когда индиец находился здесь, он специально хо­дил ко всем лучшим медиумам, и одно лишь его при­сут­ствие парализовывало все манифестации. Нет! Эти люди с подозрением относятся ко всем ме­диумам, называя их бессознательными колдунами, а всех ду­хов —'' кикиморами'', глупыми земными демонами-элементариями, и считают, что ни на земле, ни на небесах нет ничего выше бессмертного человеческого духа. Превыше этого бессмертного духа — только Непостижимый Великий Бог или, точнее, Сущность Высшего Божества, поскольку, как вам известно, все они отрицают'' un Dieu personnel<ref>личного Бога (франц.).</ref>.
 
В одном из их подземных храмов стоит колоссальная бронзовая статуя Иисуса, прощающего Марию Магдалину. Рядом с нею изваяние Гаутамы, ко­торый поит нищего из своей чаши, а также статуя его ученика и брата — Ананды. И еще одна скульп­турная группа: Будда у колодца, пьющий из со­суда, который ему протягивают отверженный и прости­тутка.'' Вот что мне известно''. Однако сокровенный смысл этих трех изваяний лучше известен «посвященным», чем мне. А я знаю лишь то, что мой «хозяин» гораздо больше проникнут любовью Христа и Христоподобен, нежели любой из современных христиан, и несомненно почитает Христа сильнее папы римского, Лютера или Кальвина*.
 
Когда двойник Сахиба, то есть истинный Сахиб, временно покидает свою физическую оболочку, его тело пребывает в состоянии, похожем на то, которое можно наблюдать у тихих помешанных. Хозяин приказывает телу погрузиться в сон или же оставляет его под присмотром своих людей. На первых порах мне казалось, будто он выталкивает меня из моего тела, но вскоре я, видимо, привыкла к этому, и теперь у меня просто возникает ощущение, словно я'' живу какой-то двойной жизнью''.
 
Когда мне предстояла операция на ноге (мне хотели ампутировать ногу в связи с развитием гангрены), «хозяин» меня вылечил. Он все время находился рядом со старым негром и посадил на мою больную ногу белого щенка. Помните, я вам писала об этом случае? А скоро он навсегда заберет нас с Олькоттом в Индию, только сначала мы должны основать Общество в Лондоне. Насчет того, занимает ли он другие тела кроме моего, мне неизвестно. Но я знаю, что, когда он отсутствует, порою много дней подряд, я часто слышу его голос и отвечаю ему «через океан». Олькотт и другие тоже нередко видят его призрак: иногда он обладает определенной плотностью, подобно живым существам, часто же совершенно бесплотен, как дым, а еще чаще он невидим, и его можно только'' почувствовать''.
 
Сама я только сейчас учусь выходить из своего тела; проделывать это в одиночку пока побаиваюсь, но вместе с Сахибом мне ничего не страшно.
 
Постараюсь опробовать это на вас. Только будьте так добры, не сопротивляйтесь и не кричите.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Фадеевой|4}}
 
Мне было 35 лет, когда мы с вами виделись в последний раз. Давайте не будем говорить о том мрач­ном времени,'' заклинаю вас'' позабыть о нем на­все­гда. Я тогда только что потеряла единственное существо, ради которого стоило жить, существо, которое, выражаясь словами Гамлета, я любила, как «сорок тысяч братьев и отцов любить сестер и дочерей своих не смогут». Несколько недель я провела в Одессе у своей тети госпожи Витте, которая по-прежнему живет в этом городе. Там я получила письмо от одного индуса, с которым при весьма необычных обстоятельствах познакомилась в Лондоне 28 лет назад и который убедил меня предпринять мою первую поездку в Индию в 1853 году*. В Англии я виделась с ним лишь дважды, и во время нашей по­следней встречи он мне сказал: «Судьба навсегда свяжет вас с Индией, но это произойдет позже, через 28-30 лет. Пока же поезжайте и познакомьтесь с этой страной». Я туда приехала, почему — сама не знаю! Это было словно во сне. Я прожила там около двух лет, путешествуя, каждый месяц получая деньги неведомо от кого и честно следуя указанным мне маршрутом. Получала письма от этого индуса, но за эти два года'' не виделась с ним ни разу''. Когда он на­писал мне: «Возвращайтесь в Европу и делайте что хотите, но будьте готовы в любой момент вернуться», — я поплыла туда на «Гвалиоре», который у Мыса потерпел кораблекрушение<ref>К.Джинараджадаса считает, что корабль, на котором плыла Е.П.Блаватская, потерпел крушение между Пиреем и островом Специя, недалеко от Греции, однако С.Крэнстон указывает, что это произошло у мыса Доброй Надежды.</ref>, однако меня и еще десятка два человек удалось спасти.
 
Почему этот человек приобрел такое влияние на меня? Причина мне до сих пор не ясна. Но вели он мне броситься в пропасть — я бы не стала колебаться ни секунды. Я побаивалась его, сама не зная почему, ибо не встречала еще человека мягче и проще в обращении, чем он. Если вам захочется побольше узнать об этом человеке, то, когда будет время, прочтите «В дебрях Индостана»<ref>Е.П.Блаватская. «Из пещер и дебрей Индостана»</ref>. Вещь напечатана в «Московском вестнике», где я выступаю под псевдонимом «Радда Бай». Пусть они вышлют вам ее отдельной брошюрой. Мой индус представлен там под именем Такур Гулаб Сингх.
 
{{Пропущено}}
 
В 1869 году я по­ехала в Египет, а оттуда — снова в Индию и возвратилась в 1872 году. Затем, уже будучи в Одессе, в 1873 году я получила письмо от моего таинственного индуса, в котором он велел мне отправляться в Париж, и отбыла туда в марте 1873 года (кажется, второго числа). Сразу же по прибытии я получила еще одно письмо с указанием отплыть в Северную Америку, что я и сделала без всяких возражений. Там мне пришлось доехать до Калифорнии, а оттуда — плыть до Иокогамы, где после девятнадцати лет разлуки я снова повстречала своего индуса: он, оказывается, обосновался в маленьком дворце, то есть в загородном доме в трех-четырех милях от Иокогамы. Пробыла у него лишь неделю, ибо он с по­дробнейшими наставлениями отослал меня обратно в Нью-Йорк. Там я с ходу приступила к работе. Для начала индус велел мне проповедовать против спиритуализма.
 
{{Пропущено}}
 
На следующий, 1875 год, численность его составляла уже от восьми до девяти тысяч человек. Тут я получила еще одно письмо, заставившее меня оставить лекторскую работу (меня заменил пол­ковник Олькотт), сесть и написать книгу, которая в напечатанном виде составила 1400 страниц мелким шрифтом, — два толстых тома под названием «Разоблаченная Изида»!
 
Не стану о ней говорить, ибо не было газеты, которая не упоминала бы о ней — либо для того, чтобы разнести в пух и прах, либо для того, чтобы уподобить величайшим творениям всех философий прошлого, настоящего и грядущего. Я писала ее совсем одна — рядом не было никаких помощников, писала на английском, который тогда едва знала, однако, как и в случае с моими лекциями, оказалось, что я писала на классическом английском без единой ошибки, подкрепляя свое небрежное изложение цитатами из известных и неизвестных авторов, порою из книг, существующих в единственном экземпляре где-нибудь в ватиканской или в бодлианской библиотеке, — книг, к которым у меня тогда просто не могло быть доступа, но которые со временем помогли подтвердить правильность написанного мною и отомстить клеветникам, ибо выяснилось, что я точно процитировала все до последнего слова. Эта работа была и остается сенсацией. Она переведена на несколько языков, включая сиамский и хинди, и является'' Библией'' наших теософов.
 
Написала ли я ее сама? Нет, она была написана'' моею рукою'' и'' моим'' пером. В остальном же я от сво­его авторства отказываюсь, ибо сама в этой книге до сих пор ничего не смыслю. Но десять тысяч экземпляров первого издания по 36 шиллингов за штуку разошлись буквально за месяц; мне же в качестве прибыли от продаж пришлось довольствоваться лишь славой, не получив ни гроша, так как, будучи убеждена, что все это — праздная болтовня, не стоящая и одного-единственного издания, я продала ее издателю, как говорится, за спасибо, тогда как он заработал на ней сто тысяч долларов, ибо за последние три года книга эта выдержала шесть изданий. Вот так-то.
 
Собрав весь урожай авторских почестей, а в качестве'' материального'' вознаграждения получив только оскорбления со стороны моих фанатичных критиков, я получила распоряжение выбрать семь теософов, готовых при надобности пожертвовать жизнью ради успеха своей миссии среди язычников, и вместе с этими'' делегатами''<nowiki> сесть на корабль, отплывающий в Индию*. С 1865 по1868 год, когда все думали, что я в Италии или где-нибудь еще, я побывала в Египте, откуда я должна была отправиться в Индию, но отказалась это сделать. Именно тогда я вернулась в Россию вопреки советам моего учителя, желавшего, чтобы я поехала в ламаистский монастырь Топ-Линг за Гималаями, где я так хорошо себя чувствовала, — вернулась, изменив маршрут, влекомая желанием вновь увидеть [...]* (нет, простите, но я, видимо, не в силах это выговорить) — скажем, свою родную страну, и приехала в Киев, где потеряла все, что мне было дороже всего на свете, и чуть не лишилась рас­судка. Впрочем, с тех пор я наверняка безумна, ибо временами мне кажется, что я сплю и все это вижу во сне! Однако...</nowiki>
 
Сразу по прибытии в Лондон, где было основано наше первое «Британское Теософское Общество» с графом Карнарвоном и Балкарресом (лордом Линдсеем) во главе (смотрите Устав, который я вам посылаю), мы возобновили наше путешествие. В Суэце, в Адене и везде, где только можно (в первую очередь во Франции, на Корфу и на Мальте), мы основывали наши Общества, ибо друзья,'' собратья'' были у нас уже повсюду. Прибыв в Бомбей, я оставила в покое англичан, потому что хотела посвятить все свое время коренным жителям. Увы, последствия не заставили себя долго ждать! Как только мы сошли на берег по просьбе поднявшейся на борт корабля депутации из двухсот индусов, на набережной нас приветствовала толпа из пятидесяти тысяч тысяч че­ловек, и англичане были вне себя от ярости. Меня приняли за русскую шпионку!! Англо-индийское правительство с проницательностью, присущей милордам с'' Оксфорд-стрит'', которых направляют в Индию вместо обычных лордов, решило, что меня подослал генерал Кауфман* — мой бедный невинный красноносый друг Константин Петрович! Я не виделась с ним с 1848 года; тогда, в Абаз-Тумане, он имел обыкновение попусту объясняться мне в любви, восседая на куче картошки с морковью.
 
Представляете? Эти глупые англичане стали тратить огромные суммы денег на слежку за дочерью моего отца. Краснощекие агенты тайной полиции с пышными выцветшими усами целых семь месяцев ходили за мною по пятам, проехав на поезде около пяти тысяч километров, следя за мною всю дорогу от Бомбея на север Индостана в Раджпутану*, оттуда — в Центральную Индию, затем в Пенджаб, Кашмир, Дарджилинг, где по истечении семи месяцев я покинула британскую территорию, на прощание показав шпикам нос. Им запрещено ступать на территорию Тибета, и я отправилась туда'' одна'', расставшись с индусами и американцами — моими спут­ни­ками, которые остались дожидаться меня в Дар­джилинге. Я отправилась в монастырь к своим друзьям-ламам, совершая паломничество «в поклонение Будде», как я в насмешку написала в записке, отправленной шпику, который следил за мною до самого конца пути. Возвратившись через три недели, я снова встретила и своих спутников, и шпиков, поджидавших мою'' опасную'' персону. Уверена, что англичане и по сей день считают, что у меня в Тибете была тайная встреча с Кауфманом, переодетым в далай-ламу*.
 
Поняв, что с этими глупцами-англичанами ничего не поделаешь, я принялась понемногу с ними знакомиться и обнаружила, что в глазах туземцев они стали просто посмешищем, но закончилось все тем, что они «успокоились в собственном волнении», как говаривала моя старая няня, раскладывая карты для гадания. В конце концов мы отбыли на Цейлон по приглашению наших друзей, теософов-буддистов. Итак, в прошлом году наша делегация из девяти человек, посланных девятью Обществами, в составе которой были представлены самые разные народы: американец, русская, индус, англичанин, итальянец, парс, пенджабец, непалец и раджпут* — высадилась на Цейлоне, и клянусь вам, дорогой мой князь, такой прием, как нам, не оказывали и принцу Уэльскому!
 
В течение трех месяцев одно триумфальное шествие сменялось другим: процессии, во главе ко­торых шли сотни высокопоставленных буддийских священнослужителей и слоны (я сама ехала на слоне кофейного цвета); вдоль дороги через весь Цейлон — гирлянды из цветов и триумфальные арки через каждые десять шагов; женщины из центральных провинций, украшенные, вернее,'' одетые'' в алмаз­ные ожерелья в качестве единственного предмета ооблачения; процессии сингальских аристо­краток, разодетых наподобие средневековых голландских дам, подходившие ко мне, чтобы про­стереться передо мною ниц; священнослужители сиамской секты* в желтых накидках на голое тело, перекинутых через левое плечо, и так далее.
 
Англичан снова охватила ярость, однако они не стали ничего предпринимать: боялись революции, на­­родного восстания. «Убивайте индусов и будди­стов, но не трогайте их религии, иначе они сами поубивают вас», — гласит местная поговорка. В глазах туземцев я была пророчицей, которую послал им Будда. Как они до такого додумались, откуда у них столь странное наваждение — не знаю! Тем не менее это неоспоримый факт, и поэтому англичанам приходилось со мною считаться. Я быстро выучила санскрит и пали; скоро буду читать лекции на обоих этих языках. Сингалы выбрали меня своим третейским судьей в религиозных вопросах. На Цейлоне есть две буддийские секты — сиамская и секта Амарапура*, постоянно враждуюие друг с другом. После семи веков вражды я их примирила. Я дискутировала с ними по религиозным проблемам и объясняла им тот или иной метафизический вопрос из'' Трипитаки'' и'' Абхи­дхармы''<nowiki>* — буддийских священных писаний. Откуда мне известны эти столь абстрактные и метафизические вещи? О! В этом-то и заключена страшная тайна. Но я чувствую себя в силах держаться с достоинством перед величайшими знатоками санскритской учености и побеждать в публичных дискус­сиях как брахманов, так и буддистов, которые на своих священных писаниях собаку съели.</nowiki>
 
Вам достаточно пролистать мой журнал «Theo­sophist» — издаваемый мною в Бомбее ежемесячник, куда пишут величайшие'' пандиты''<nowiki>* (ученые, астро­логи, богословы и прочие), скромно получая наши критические отзывы и замечания. Где я этому научилась? Наверное, в другом воплощении, но истина в том, что я все это знаю.</nowiki>
 
{{Пропущено}}
 
После возвращения с Цейлона и моего буд­дий­ского триумфа вышеупомянутая аристократия на­чала со мною заигрывать. Из Симлы ко мне стали поступать настойчивые приглашения провести там'' жаркие месяцы'' — сезон, когда на равнинах Индостана все горит, изжаривается и превращается в пепел. В прошлом году я провела этот сезон в гостях у г-на Синнетта (сезон чудес, описанный в его «Оккультном мире»). В этом году я получила приглашение в Ротни-Касл, расположенный в десяти тысячах футов выше уровня моря, от г-на Хьюма, которого'' только что назначили губернатором'' северо-западных провинций*. (Позже вам станет ясно, почему я об этом упоминаю.) Прошел месяц, и маркиз Рипон, который три года назад обратился в католичество и всецело находится в руках иезуитов, перепугался и... принял меня за'' дьявола''! Сказать-то он ничего не осмелился, хотя и является вице-королем, однако его партия принялась подрывать мое влияние в тех кругах, где я властвовала безраздельно. В ход пошло все: злословие, ложь, клевета и прочее. Все это делалось по наущению рипоновского духовника-иезуита — от­ца Керра, этакого'' venticello''<ref>Venticello (итал.) — ветреник, повеса.</ref>, о котором говорит, вернее, поет дон Базилио.
 
 
Общество раскололось на два лагеря, причем боль­шинство осталось со мною. Все дамы, все придворные и великое множество военных — молодых'' агностиков'' — бросились на мою защиту, готовые сто­ять за меня насмерть, причем возглавил их сам г-н Хьюм. Последний пошел гораздо дальше. Он набрал около пятидесяти светских львов и львиц и, когда все они вступили в Теософское Общество, ос­новал его параллельную ветвь под названием «Эклектическое Теософское Общество Симлы», был избран председателем оного и под предлогом того, что дела Общества занимают все его время и требуют полной самоотдачи,'' подал вице-королю прошение об отставке'','' отказавшись от поста губернатора провинции'' и заявив, что службе Ее Величеству он предпочитает теософию*! Общественное положение и богатство позволили г-ну Хьюму осуществить все это.
 
 
Однако поскольку это отделение Общества подчинено нашему, «материнскому» Обществу,'' истинным'' руководителем которого являюсь я, выбор г-на Хьюма расценили как оскорбление и вице-король, по-видимому, отметил, что г-н Хьюм предпочитает служить не Ее Величеству ко­ро­ле­ве-императрице, а г-же Блаватской (смотрите прилагаемую брошюрку с нашим Уставом*). Полковник Олькотт, хотя и числится нашим председателем, на самом деле мой ученик и обязан мне во всем повиноваться. В прессе поднялся страшный шум. Боже праведный! Меня при­нимаются рвать в клочья. Католические миссио­неры преследуют меня со всею'' odium theologicum''<ref>богословской ненавистью (лат.).</ref>, на какую только способны. Но я'' никого не боюсь''. Я могу отправиться в Тибет, в Лхасу,'' когда мне вздумается'', а им этого не дано.
 
Тем не менее, убедившись, что я никакая не русская шпионка, мои недруги измыслили очередную инсинуацию: будто я'' не госпожа Блаватская'','' ''а'' некая особа'','' знакомая с нею и укравшая ее документы'', которую здесь принимают за госпожу Блаватскую. Настоящая же госпожа Блаватская'' умерла'', и люди говорят, будто «она похоронена в Адене... мы сами видели имя этой дамы на могильной плите». Насчет плиты все верно, ибо я специально заказала мо­гильный камень с выгравированным на нем моим именем — это было в Лондоне более двадцати лет назад. Я брала этот камень с собою во все путешествия, чтобы, случись что со мною, меня могли бы опознать. Но в конце концов это надгробие стало обузой. Когда в 1871 году я сошла на берег в Адене, у меня умерла Коко — моя абиссинская обезьянка. Я так горько оплакивала ее смерть, что по­жертвовала своей любимице собственную мраморную плиту, которой предназначалось в один прекрасный день прикрыть мои останки. Я лишь приписала черной краской перед своей эпитафией слова «''favourite monkey of''...»<ref>«любимая обезьянка...» (англ.).</ref>, после чего надгробная надпись, первоначально гласившая:
 
 
<center>HELENA P. BLAVATSKY</center>


Мадам и полковник О. прибыли в наш дом в Аллахабаде 1 декабря 1880 г. Полковник О. поехал в Бенарес третьего числа, мадам присоединилась к нему одиннадцатого числа. Оба вернулись в Аллахабад двадцатого числа и остались до двадцать восьмого.
<center>died ...................<ref><center>ЕЛЕНА П. БЛАВАТСКАЯ</center>


Амрита Сарас 29 октября
<center>скончалась.....</center></ref></center>
 
 
теперь приобрела следующий вид:
 
 
<center>The favourite monkey of</center>
 
<center>HELENA P. BLAVATSKY</center>
 
<center>died in 1871<ref><center>Любимая обезьянка</center>
 
<center>ЕЛЕНЫ П. БЛАВАТСКОЙ</center>
 
<center>скончалась в 1871 г.</center></ref>.</center>
 
 
Однако слова, дописанные краской, смыло дождями, а мое выгравированное имя осталось. Ходили слухи, что эту мраморную плиту с тех пор успели похитить. Вот почему в Симле меня стали принимать за мою же собственную служанку или горничную! Более того, поговаривали, что я не дочь моего отца, не племянница моего дяди и даже (о если бы я только могла пригубить этот волшебный нектар!) не возлюбленная супруга старика Блаватского.
 
Как-то раз на вице-королевском балу в связи с подобными слухами разгорелась ссора между г-ном Синнеттом, издателем «The Pioneer», и г-ном Прим­роузом, личным секретарем лорда Рипона. Синнетт в ярости подошел ко мне в сопровождении сэра Лайэлла и леди Лайэлл и поинтересовался, не желаю ли я написать своему дяде (имя которого здесь хорошо известно) или графу Лорис-Меликову* письмо на предмет опознания моего почерка и попросить их сообщить мне о результате, что помогло бы идентифицировать мою личность. Я жутко разозлилась. Во-первых, Лорис-Меликов не знаком с моим почерком. Во-вторых, я не знала, на какой адрес писать моему дяде. Я отказалась. Но, вернувшись с бала, Синнетт обнаружил конверт с письмом от своего индуса (Кут Хуми), который вдруг откуда-то выпал прямо у него перед носом (конверт, а не индус). В письме были следующие слова: «Передайте ей, пусть на­пишет князю А.Дондукову-Корсакову, генерал-губернатору Одессы, и попробует все уладить через него. Князь ее знает». Так что они о вас наслышаны, эти таинственные индусы с Тибета!
 
Я сделала то, о чем меня просили, боясь потревожить вас своей просьбой и страшась, что вы пошлете меня с моим письмом к черту. «Если генерал Фадеев, — заявили мне сэр А.Лайэлл и г-н Хьюм, — признает ваш почерк и ответит на ваше письмо, направив свой ответ на имя г-на Примроуза, дабы тот прочел его и затем вручил вам, то в этом случае мы разобьем наших врагов».
 
<nowiki>И вот, прежде чем до меня и г-на Синнетта дошел ответ моего дяди, когда я была еще в Симле, прямо на большом званом обеде у г-на Хьюма мне принесли письмо от вас. На вас, мой князь, явно снизошло вдохновение свыше, когда вы писали эти слова: «Узнав ваш почерк, я вспомнил...» и так далее! Полный триумф, сокрушительное поражение моих недругов! Вы, князь Д[ондуков]-К[орсаков], один из российских «сильных мира сего», пишете такое письмо, и кому — «мелкой авантюристке»!</nowiki>
 
Господи, какой потрясающий эффект возымело письмо князя,'' настоящего'','' живого'' князя в среде всех этих парвеню*, этих лавочников, из которых в основном и состоят официальные круги и'' аристо­кратическое'' общество Симлы и Индии в целом! Это вам я обязана тем ежедневным ворохом визитных карточек, которые я лично получала следующие пару недель. Вы ведь простите мне, не правда ли, мою нескромность (ввиду критической ситуации, в которой я оказалась), с коей мне пришлось потрясать вашим письмом перед носом у моих врагов, демонстрируя им вашу подпись и первые строки послания? А теперь, мой дорогой князь, я к вашим ус­лугам.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|2}}
 
вместе со своей фотографией посылаю вам снимок моего слона Ваньки — моего лучшего друга. Снимок сделан в Ратнапуре (Цейлон), где у Общества одна из штаб-квартир, каковые у нас теперь повсюду.
 
{{Пропущено}}
 
Если уж вы решите что-то вставить в рамку, то пусть это будет Ванька, мой слон, ибо так уж распорядилась капризная судьба, что это меланхоличное животное непременно станет фигурировать однажды в «истории религиозно-философского раз­вития цивилизации Индии и Цейлона» в качестве лошадки, любимого ездового животного «махатмы Блаватской», и затмит исторического верблюда Магомета.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Но как только я начал пользоваться благоговейной тишиной, которая обычно следует за таким катаклизмом {{Комментарий Редактора|лавиной в горах}}, чтобы составить более ясное представление о нынешней ситуации и настроениях «мистиков» Симлы, как был грубо возвращен к действительности. Знакомый голос, такой же резкий, как голос, приписываемый павлину Сарасвати, который, если верить преданию, отпугнул короля Нагов, кричал по токам: «Олькотт опять поднял самого Сатану на ноги!.. Англичане сходят с ума. Кут Хуми, приходи скорей и помоги мне!» – и в своем возбуждении она забыла, что говорит по-английски. Я должен сказать, что телеграммы Старой Леди бьют по человеку, как камни из катапульты!
Когда это я изобретала какую-нибудь религию или веру? И зачем, если уж я не повинна в такой глупости, коверкать мою фамилию, которая и так уже имеет свойство несколько смущать меня и к тому же весьма неблагозвучна, — зачем же переделывать ее в «Главатскую», которая звучит еще хуже?! И все это враки. «Слышал звон, да не знает, где он». Ничего я не изобретала; не для того я отринула всяческую поповщину, отвернулась от разношерстных догматиков, чтобы на старости лет самой изобретать всевозможные религии и верования!
 
Моя вера — это полное отсутствие веры, даже в саму себя. Я давно перестала верить в видимых и незримых личностей, или в общепринятых и субъективных богов, в духов и в провидение — я верю''' только''' в человеческую глупость. Для меня всего, что обусловленно, относительно и конечно, не существует. Я верю лишь в Бесконечное, Безусловное и Абсолютное, но я не проповедую свои идеи.
 
В нашем Обществе, состоящем из представителей всех народов, всех религий, всех концепций,'' никто'', от президента до последнего члена, не имеет права распространять свои представления, и каждый обязан уважать убеждения и верования ближнего своего, какими бы абсурдными они ему ни казались. Нас не 75 000, а скорее 300 000, если учитывать все со­юзные общества. И весь секрет моего «[[аватар]]ства» (в которое верят глупцы) в том, что я защищаю право каждого честного человека, будь то буддист, брахманист, джайн*, иудей или поклонник дьявола, веровать и поклоняться как ему угодно, если только он делает это ''искренне''. Вот почему я говорю христианину: если ты веруешь в своего Христа, то жи­ви, как жил Христос, и старайся походить на Христа, а не на папу римского или на Лютера. То же самое я говорю и буддисту, приводя в пример Гаутаму Будду, величайшего философа на свете
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|4}}


Что я мог сделать, как не прийти? Доказывать через пространство человеку, находящемуся в полном отчаянии, в состоянии морального хаоса, было бесполезно. Так я решил показаться из своего многолетнего уединения и провести некоторое время с нею, утешая ее, как только мог. Но наш друг не тот, кто мог бы побудить ее ум соблюдать философское смирение Марка Аврелия. Парки никогда не писали, что она будет в состоянии сказать: «Королевское величие в том, чтобы делать добро, когда о тебе говорят плохо».
Никогда в жизни я не смеялась над тем, что для других свято; я лишь высмеивала «тартюфов» от религии, которых от всей души презираю. В протестантизме почти сплошь заправляют подобные «тартюфы», а о католичестве и говорить нечего. Если бы вы знали, чего я только не натерпелась от этих «по­следователей Христа», вы бы поняли, что я издеваюсь не над религией Христа, а лишь над ее внешней оболочкой, над лицемерием так называемых христиан, которые гораздо хуже иудеев каждое мгновение распинают Истину и сам идеал Христа.


{{Подпись-ПМ|4}}
{{Пропущено}}


Даже если бы мадам Б. могла быть «побуждена» давать А.И. Обществу какие-либо «практические наставления», я боюсь, что она слишком долго оставалась вне сокровенного святилища, чтобы смогла принести значительную пользу в практических объяснениях. Однако, хотя это не зависит от меня, я посмотрю, что могу сделать в этом направлении. Но я боюсь, что она очень нуждается в нескольких месяцах для восстановления здоровья на глетчерах вместе со своим старым Учителем, прежде чем возлагать на нее такую трудную задачу. Будьте очень осторожны с нею, если она по дороге домой остановится у вас. Ее нервная система ужасно расшатана, и она нуждается в большой заботе.  
Я устала от жизни, мой дорогой князь, вот и все. Нравственные страдания сделали из меня то же, что физические — из Гейне, хотя я и не Гейне. Внутренние переживания иссушили меня до глубины ду­ши, а смерть все не приходит, вот и все. Знаете ли вы, что я была в сто раз счастливее в те дни, когда голодала и ютилась на чердаке? Тогда, еще всецело придерживаясь веры своих отцов, я гневно накричала на католического священника, предложившего мне свое покровительство и сто тысяч франков, если я соглашусь использовать свои «необычные медиумические способности» для оккультных феноменов, призванных обратить египетского хедива* в католичество. В ту пору я еще во что-то верила — по крайней мере, в русского Бога; теперь же, когда я живу в относительной роскоши и мне поклоняются язычники, равно как и глупцы-англичане, я перестала во что-либо верить. Я не верю ни во что, кроме человеческой глупости. Все мои идеалы исчезли навсегда, и у меня теперь нет причин жить ради чего-нибудь или кого-нибудь. Однако я живу, потому что жизнь не оставляет меня в покое и потому что самоубийство — вещь постыдная.


{{Подпись-ПМ|6}}
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|7}}


Беда миссис Б. заключается в том (кроме ее физических недомоганий), что она иногда прислушивается к двум или более нашим голосам сразу: например, сегодня утром в то время как «Лишенный Наследства», которому я предоставил место в этом письме для сноски, разговаривал с нею по важному делу, она предоставила другое ухо одному из нас, проезжающему через Бомбей из Кипра в Тибет и таким образом восприняла обоих в невероятной путанице. У женщин не хватает силы сосредоточения.
Врачи велели мне срочно уехать из Бомбея, так как в начале сентября я страдала тяжелейшим и опаснейшим заболеванием печени и почек, и я поехала в горы. Будучи проездом в Бенаресе, я получила ваши изделия из бронзы и, упаковав их, отослала в Аллахабад. Затем через Калькутту и Чан­дернагар отправилась в Куч-Бехар (раджа которого является теософом). Там я на три дня слегла от лихорадки из-за резкого перепада погоды: на смену жуткой жаре пришли холод, дождь и туман. Меня сопровождала дюжина теософов-бабу* из Калькутты вместе с тремя буддистами с Цейлона и одним из Бирмы. Вся эта полуодетая босоногая компания из тропических долин Индостана немедленно подхватила простуду. Одна я как русская сумела собраться с духом и продолжить путь. Но вместо пятнадцати че­ловек в Сикким за мною последовало лишь пятеро: те четыре буддиста и один непалец — все остальные свалились.


{{Подпись-ПМ|12}}
Как вам известно, Сикким — это независимое государство между Куч-Бехаром и Бутаном. Сиккиму и Бутану удалось не угодить в когти к британ­скому льву, а Куч-Бехар стал «протекторатом» (то есть находится под опекой), и сие означает, что его правитель, раджа — по сути марионетка в руках ан­гличан. Дорога, ведущая в Тибет, проходит по эту сторону границы. Нужно проезжать через Сикким, это почти независимое государство разбойников, затем через Бутан, где сам черт ногу сломит, или через Непал, где англичанину по этой дороге и шагу не дадут ступить. Я запросила в Министерстве иностранных дел ''пропуск'' через Сикким. Мне отказали. Министр написал мне следующее: «Мы не против вашей поездки в Тибет и проезда туда через британскую территорию, но за ее пределами'' мы не несем ответственности за вашу безопасность''». Конечно, они были бы только рады, если бы меня там убили. Тогда я заявила: «Не хотите выдать мне паспорт — ладно, черт с вами. Я все равно поеду». Ехать в Ши­гадзе, столицу таши-ламы*, было уже слишком позд­но, но я решила отправиться в ламаистский мона­стырь в четырех днях пути от Дарджилинга (этой второй Симлы), расположенный на границе с самим Тибетом. Я шла пешком, потому что туда не проехать на повозке — только на яках или верхом, и нам пришлось карабкаться и взбираться наверх, причем не четыре, а все восемь дней. Часть пути меня несли в «дэнди» (что-то вроде паланкина). Несколько раз меня чуть не уронили в пропасть, и все же мы добрались до места — не в сам Тибет, а на границу с ним.


Р.S. Наша несчастная Старая Леди больна. Печень, почки, голова, мозг, ноги, все органы и конечности сражаются и щелкают пальцами перед ней на ее усилия не замечать их. Одному из нас придется укрепить, восстановить ее силы, «подправить ее», как говорит наш уважаемый мистер Олькотт, или с нею будет плохо.
Вот тут начинается самое смешное. Граница — это стремительный горный поток, через который перекинут качающийся бамбуковый мостик. На другой стороне реки — казармы пограничников, ламаист­ский монастырь и деревушка. Это узкое ущелье, по которому могут пройти одновременно не более десяти человек. На бутанской стороне речки нам встретились двое англичан, переодетых нищенствующими монахами (я их сразу распознала), несколько индийцев из департамента геологических и геодезических исследований, а с ними караван. Мы узнали, что они вот уже целую неделю напрасно дожидаются разрешения перебраться на другую сторону. Пограничники переговаривались с ними через стремнину, были злы, крыли их на чем свет стоит, но не пропускали. Кто-то мне сказал: «Зря вы сюда заявились, все равно вас не пропустят». «Посмотрим», — возразила я. Послала к стражам теософа-буддиста с письмом от ламы из монастыря Памйончи; его пропустили, а через час к нам вышел главный лама собственной персоной и преподнес мне чаю с маслом и прочие лакомства. Мы поздоровались; настоятель увидел, что мне пришлось по вкусу его угощение, и велел от­вести меня к ним в монастырь. Меня с почестями провели по мостику, разрешив сопровождать меня трем сингалам; англичанам пришлось дожидаться ме­ня на месте!


{{Подпись-ПМ|14}}
В монастыре я пробыла три дня. Боялась только, что меня не выпустят обратно. Жила в ма­леньком домике у самых стен монастыря и сутками беседовала с монахом Гилинджаником (он тоже — ''воплощение'' Шакья-Будды*), а также часами просиживала в их библиотеке, куда женщин не допускают, — трогательное свидетельство моей красоты и совершеннейшей невинности, — и настоятель публично признал меня одним из женских воплощений бодхисаттвы, чем я очень горжусь. Я прочла им письмо Кут Хуми (напечатанное в «Оккультном мире»), после чего проводники отвели меня к мосту другой дорогой. Когда мы перешли через мост, англичан на месте уже не было. Вот так я попала в Сикким, где сейчас и нахожусь, остановившись в еще одном монастыре, в двадцати трех милях от Дарджилинга.


Чжан-чаб (адепт, который в силу своего знания и просветления души изъят из необходимости бессознательного перевоплощения) может по своей воле и желанию вместо воплощения только после телесной смерти воплощаться и повторно при жизни, если он желает. Он обладает властью выбирать для себя новые тела или на этой или на другой планете, пока еще сам владеет своим старым телом, которое он обычно сохраняет для своих собственных целей. Читайте книгу «Кинти», и вы найдете в ней эти законы. Е.П.Б. могла бы перевести вам несколько парас, так как она знает их наизусть.
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|9}}


{{Подпись-ПМ|17}}
Я никогда ни от чего не отрекалась, и меня никогда не просили убраться из Тифлиса. Оба раза я сама, по собственной воле, уезжала оттуда, потому что на сердце была тоска и душа требовала простора. Никто никогда не понимал, да и не хотел понять, что творится в моей душе. Я никогда не строила из себя непонятую (!) и невинную женщину. Если я в чем-то провинилась, то открыто это признаю: не при­стало Ивану на Петра кивать. В юности я казалась, да наверное, и была ненормальной по сравнению с другими. В то время в свете добродетельных женщин было больше, чем недобродетельных, и сегодняшняя госпожа Блаватская в свои пятьдесят лет — и я знаю это наверняка — могла бы выиграть приз Монтиано в состязании с вашими московскими и петербургскими увядшими розами.


этот неуравновешенный ум, кажущаяся нелепость ее речей и идей, ее нервное возбуждение, короче говоря – все, что считается нарушающим спокойствие трезво мыслящих людей, чьи понятия о сдержанности и манерах шокированы странными вспышками ее темперамента, и что вам так противно, если вам скажут, что она ни в чем этом не виновата. Несмотря на то, что еще не пришло время посвятить вас целиком в эту тайну, что вы еще не подготовлены к пониманию великой тайны, даже если вам ее расскажут – все же, вследствие причиненной по отношению к ней великой несправедливости и обиды, я уполномочен разрешить вам заглянуть по ту сторону завесы. Это ее состояние тесно связано с ее оккультной тренировкой в Тибете и вызвано тем, что она одинокой послана в мир, чтобы постепенно подготавливать путь других. После почти столетних бесплодных поисков Нашими Главами пришлось использовать единственную возможность посылки европеянки на европейскую почву, чтобы создать связующее звено между их страной и нашей. Вы понимаете? Разумеется, нет. Тогда, пожалуйста, вспомните то, что она пыталась объяснить, и что вы довольно сносно от нее усвоили, а именно факт семи принципов совершенного человеческого существа. Ни один мужчина или женщина, если только они не являются посвященными «пятого круга», не может покинуть область Бод-Ласа и возвратиться обратно в Мир весь целиком, если можно так выразиться. Самое меньшее, одному из его сателлитов приходится остаться по двум причинам: первая, чтобы образовать необходимое связующее звено, провод передач; вторая, как лучшую гарантию, что некоторые вещи никогда не будут разглашены. Она не является исключением из правила; вы видели другой пример – человека с большим интеллектом, и теперь его считают весьма эксцентричным. Поведение и статус остальных шести зависят от врожденных качеств, психофизиологических особенностей данного лица, особенно от унаследованных идиосинкразий, которые современная наука именует «атавизмом». Поступая согласно с моими желаниями, мой брат М. сделал вам через нее предложение, если вы помните. Вам надо было только принять это предложение, и в любое время, по вашему желанию, вы могли бы на час или более иметь подлинную возможность для беседы, вместо того, чтобы иметь дело с психическим калекой. Вчера это была его ошибка. Ему не следовало посылать ее относить послание к мистеру Синнетту в таком состоянии, в каком она была. Но считать ее ответственной за ее чисто физиологическое возбуждение и дать ей видеть ваши презрительные улыбки, было бы положительно грешно.
Далее, я никогда не отрекалась от Христа; я решительно отвергаю христианство попов — лжецов и лицемеров, которые активно лезут в политику. Не отрекалась я и от русского христианства, о котором знаю очень мало, но всегда открещивалась от христианства еврейского, насквозь прогнившего, пропитанного идолопоклонством и иезуитским двуличием; я буду насмерть стоять против всех его «армий спасения», против его миссионеров-«тартюфов» , которые превратили свои библейские общества в рестораны и питейные заведения и из самых святых понятий делают ширмы для прикрытия своих грязных политических и коммерческих интриг.


{{Подпись-ПМ|20}}
{{Пропущено}}


{{Комментарий Редактора|Письмо Хьюма Блаватской Е.П.}}
Скажу вам, что на мои плечи легла ответственность за миллионы душ. Пять лет, проведенных мною здесь, потрясли всю Индию. Под влиянием Теософского Общества идолопоклонство, суеверия, кастовая система — все это стало исчезать, как туман под теплыми лучами солнца. Миссионеры, которым за несколько веков так и не удалось обратить Индию в христианство (если угодно, это подтверждает и статистика), ненавидят нас за то, что мы везде, где можем, стараемся разоблачать те грязные приемы, которыми они маскируют свои еще более грязные поступки, совершаемые под видом обращения к Христу.


(5) Теперь, я знаю все о предполагаемом объяснении Братьев (6), что вы являетесь психологическим калекой – один из ваших семи принципов находится в качестве залога в Тибете, – если так, то тем больший позор для них удерживать имущество владельцев к большому ущербу для них. Но допустим, что это так, тогда я попрошу своих друзей, Братьев, «precisez»<ref>Уточните.</ref>, как говорят французы: какой же принцип вы держите у себя, приятели?
За четыре года мы сумели заинтересовать теософией более ста тысяч человек (в настоящее время существует 57 обществ), а миссионеры не могут похвастаться и несколькими десятками новообращенных в год, хотя они и платят им от двух до десяти рупий в месяц со дня крещения, что не мешает обращенным носить определенные символы, поклоняться идолам и простираться ниц перед брахманами. А почему? Потому, что мы учим только этике, нравственным принципам и искренности и не вмешиваемся в личные верования. Этические ценности одинаковы во всех древних религиях, и Христос не учил ничему такому, что до него не проповедовали Конфуций* и Будда, а также другие, еще более древние учителя, мудрецы древнего Египта. Мертвая буква убивает дух, поэтому мы стараемся всюду, где только можем, убиваем букву, дабы возродить дух.


Это не может быть Стхула-Шарирам, тело – это ясно, ибо вы могли бы, поистине, сказать вместе с Гамлетом: «О, если бы ты, моя тучная плоть, могла растаять!»
{{Пропущено}}


И это не может быть Линга-Шарирам, так как она не может отделиться от тела, и это не может быть Кама-Рупа, если бы было так, ее потеря не объяснила бы ваши симптомы.
Нет, милый князь, мое имя в Индии запомнят надолго. Теперь на наших встречах брахман сидит рядом с шудрой и называет его «братом». Мое имя не умрет, потому что, теряя себя, я избавляю людей от страданий, невежества и суеверий. Подобно Наполеону, провозглашавшему: «Государство — это я»*, мне тоже впору заявить: «Общество — это я». Я создала его и возглавляю в настоящее время. Как Хри­с­тос говорил, что Он пришел не разрушать, но исполнить то, чего требует закон, так и я, недостойная кающаяся Магдалина, могу сказать без лишнего хвастовства, что я вновь утверждаю в Индии торжество закона Истины, что я спасаю народные массы от рабства, учу людей уважать себя и больше не ползать в ногах у брахманов, и так далее.  


Также, конечно, это не Джив-Атма, у вас имеется избыток жизненности. Также это не пятый принцип или ум, ибо без него вы были бы «quo ad» относительно внешнего мира идиотом. Также это не есть шестой принцип, ибо без этого вы были бы дьяволом, интеллектом без совести; что же касается седьмого, так это всемирный, и не может быть захвачен никаким Братом и никаким Буддою, но существует для каждого соответственно той степени, в которой открыты глаза шестого принципа.
{{Пропущено}}


Потому для меня это объяснение не только неудовлетворительно, но само то, что оно предложено, навлекает подозрение на все это дело.
Возможно, на ваш взгляд я сумасшедшая, зато я искренне и страстно служу своему делу. Это не утопия, которая умрет вместе со мною. До­статочно пролистать все туземные газеты от Гималаев до мыса Кумари, в которых меня благословляют каждый день. Поверьте мне, я посеяла семена, которые уже прорастают и вскоре дадут пышные всходы. Англичане все это уже осознали в полной мере, но они пока не знают, горевать им или радоваться; в любом случае они опасаются не выказать своего одобрения. И если народ Индии считает меня во­площением какого-нибудь божества, то со временем это забудется, подобно прочим суевериям. Пусть себе думают что угодно, лишь бы они меня слушали.


{{Комментарий Редактора|Комментарий Кут Хуми}}
Но то, что мы знаем нечто такое, чего другим пока не известно, — это факт. Мой ученик, полковник Олькотт, президент Общества (почитайте апрельское приложение к журналу «Theosophist»), как вы увидите, мгновенно и окончательно исцеляет сотни людей от болезней, против которых медицина бессильна: от паралича, эпилепсии и прочих; он творит чудеса и за ним ходят толпы. На Цейлоне полковник за один месяц исцелил 119 хромых, парализованных, эпилептиков и слепых. А ведь он мой ученик! Что ж, если можете, рассудите сами.


(к) Весьма умно, но предположим, что это не является одним из семи отдельно, но все? Каждый из них – «калека» и без возможности проявлять свои полные силы? И предположим, что таков мудрый закон далеко предвидящей власти!
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|12}}


{{Подпись-ПМ|28}}
Я знаю, что обречена умереть здесь в одиночестве, как собака, будучи окружена лишь своми учениками (которые, конечно же, люди милейшие, но душевной широтой не отличаются), и рядом не будет ни единой русской души. Знаю и то, что больше никогда не увижу ни родной страны, ни своих соотечественников, ни своих близких.


В то же время я должен сказать, что она жестоко страдает, и я не в состоянии помочь ей, ибо все это следствия причин, которые не могут быть уничтожены – это оккультизм в теософии. Она теперь должна или победить, или умереть. Когда настанет час, она будет взята обратно в Тибет. Не обвиняйте эту бедную женщину, обвиняйте меня. Временами она только «оболочка», и я часто бываю невнимателен, наблюдая за нею.
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|13}}


{{Подпись-ПМ|41}}
Боже праведный! Она зарабатывает в месяц 38 рублей, и у нее нет даже 14 копеек на почтовую марку! У меня сердце кровью обливается, как подумаю о ней. Ради Христа, в которого вы веруете, помогите ей, дайте ей денег. У меня денег нет, но я посылаю ей две индийские шали, которые преподнесли мне махараджа Бенареса и махараджа Кашмира. Пусть она их продаст и деньги возьмет себе. Мне эти шали не нужны. Все равно я постоянно теряю свои вещи.


Е.П.Б. обвиняют в нерадивости, в неточности ее сообщений. «Не задавайте вопросов, и вам не скажут лжи». Ей запрещено говорить то, что она знает. Вы можете резать ее на куски – она не скажет. Нет, ей приказано в случае надобности вводить людей в заблуждение; и если бы она по своей природе была более лживой, она могла бы быть счастливее и уже давно бы одержала победу. Но как раз тут-то и загвоздка. Она слишком правдива, не способна притворяться, и за это ее каждый день распинают.  
Взять, к примеру, мои письма из Индии «Из деб­рей Индостана». Еще до того, как они были закончены, Катков* стал продавать их по два рубля за книгу. Сама я об этом ничего не знала, и, похоже, за эту книгу я не получу ни копейки. А то я могла бы отдать все деньги этой женщине. Вам это может показаться странным, но у меня нет ни гроша, ни одного пая*. В Штаб-квартире Общества никому не разрешается относиться к деньгам как к своей собственности — все вкладывается в общий фонд. Нас 37 человек, и мы круглосуточно трудимся в общине, и, пока не подсчитаны все приходы и расходы, никому не позволено тратить на себя ни единого пенни.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


На мученичество приятно смотреть и критиковать, но тяжелее его переносить. Никогда не было женщины более несправедливо обвиняемой, нежели Е.П.Б. Посмотрите на постыдные, оскорбительные письма, какие посылаются ей из Англии с тем, чтобы она публиковала их против себя самой, нас и Общества.
Пару слов обо мне самой. Честь имею сообщить вам, что у меня парализовало обе ноги и что вот уже два месяца меня возят из комнаты в комнату в инвалидной коляске. Если мне не станет лучше, то, значит, пришло время умирать. Без ног все же не очень-то удобно.


{{Подпись-ПМ|47}}
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|14}}


Е.П.Б. в отчаянии: Коган отказал в разрешении М. позволить ей в этом году приехать дальше Черной Скалы, и М. очень хладнокровно заставил ее разгрузить свой дорожный сундук. Попытайтесь утешить ее, если можете. Кроме того, она действительно более нужна в Бомбее, чем в Пенлоре.
Убежденный теософ, он {{Комментарий Редактора|раджа}} в своем горе воззвал ко мне, и я примчалась. В порядке мести резиденту этот горячий молодой человек устроил мне пышный прием на своей собственной железнодорожной ветке, и всю дорогу я ехала «с развевающимися знаменами».


{{Подпись-ПМ|70}}
Когда я прибыла, меня приветствовал полковой оркестр, причем вместо «Боже, храни королеву» му­зыканты сыграли американскую песню «Янки Дудль», а на последней станции, где меня вышел встречать сам раджа со своими придворными, соорудили большую триумфальную арку, которую ук­рашал подсвеченный сзади транспарант с надписью на ''русском'' языке: «Будьте счастливы»!!! Я чуть не лишилась чувств от неожиданности и от страха за бедного раджу. Он ведь поплатится за это. И все же доблестный раджпут просто великолепен. Он готов мстить англичанам «зуб за зуб». Юноша говорит: «Можете сколько угодно растаскивать мое царское наследство, но не препятствуйте моему самовыражению, иначе продам свое царство евреям, разобью корону о ваши головы и махну в Америку»! Мне очень трудно его урезонить.


Попытайтесь больше, чем теперь, верить Старой Леди. Она иногда действительно говорит бессвязно, но она правдива и делает все лучшее, что может для вас.
А вот еще одна новость! Когда вы получите это письмо, я буду уже в Европе — наверное, где-нибудь в Швейцарии или Булони. Врач заявил мне, в точности как и госпоже Курдюковой*, что мне уже пора отправиться попить немецкой минеральной во­дички «в обществе лордов, графов, принцев и во­обще людей благородного происхождения». Еще он добавил: «Если вы сейчас не отправитесь в Европу, то через три-четыре месяца отправитесь в нирвану». У меня не было ни малейшего желания ехать. Я хочу умереть в Индии. Но теософы подняли крик: я им нужна живой, а не мертвой, так что я еду. Они дали мне личного секретаря, одного музыканта с ситаром* (который обязан каждую ночь убаюкивать меня каким-нибудь ведическим гимном, а по утрам — будить величественным гимном рассвету), а также слугу-индийца.


{{Подпись-ПМ|71}}
Отплываю 20 февраля* (сегодня 16-е) пароходом французской почтово-пассажирской компании — не желаю садиться на английский корабль. Терпеть не могу самодовольные и надменные лица британцев. Через три недели буду в Марселе; быть может, за­еду в Ниццу, загляну к графине Кейтнесс (герцогине де Помар)*. Она является президентом парижского отделения нашего Общества — «Теософского Общества Востока и Запада». Оттуда уже поеду на тот курорт, куда меня направят. Напишу вам оттуда, ес­ли позволите. Если не хотите, можете не отвечать мне. На отпуск мне дали лишь четыре месяца. В июле я должна вернуться, так как примерно 11 августа в Калькутте состоится конгресс всех теософов Индии; кроме того, я должна побывать в Бирме. Король Тхибоу очень просит меня приехать и обещает преподнести в подарок белого слона.


Э.Л. оккультист и каббалист, пишущий для тех, кто предполагаются знающими элементарные принципы каббалистических догм, он употребляет специальную фразеологию своей доктрины, и Е.П.Б. поступает так же. Единственная ошибка, в которой она виновна, заключается в том, что она не поместила слова «западная» между двумя словами «оккультная» и «доктрина» (см. строчку в примечании редактора). Она фанатик в своем роде и не в состоянии писать с чем-либо похожим на систему и спокойствие и помнить, что обычная публика нуждается во всех тех понятных объяснениях, которые ей самой могут казаться излишними.  
Конечно, все это произойдет только в том случае, если я сумею дожить до зимы. Милый князь, чувствую я себя просто ужасно; все мышцы погрузились в спячку, как раки зимой, жизненная энергия иссякла, и поэтому нет никаких сил и мозги отупели; я просто разваливаюсь на куски! Врачи говорят (впрочем, все они — ослы), что я перенапрягла свой мозг.


{{Подпись-ПМ|72в}}
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|15}}


Старая Леди, раз вы спрашиваете меня, конечно, ничего не знает. Но вы должны знать, что с тех пор, как она уехала в Бароду, ее мнение о Ферне стало даже хуже вашего. Она там узнала некоторые вещи о нем и о Бруксе, и еще кое-что услышала от последнего так как он, как вы знаете, был в Бароде помощником Ферна. Она женщина, и хотя она Упасика (ученица), ей трудно удержать язык, когда речь идет не об оккультных делах.
в 1849 году, когда я уехала с паспортом Блаватской, моей сестре Вере было 14 лет? Сестра моя в то время жила у нашего дедушки, а никакой другой сестры у меня не было. С тех пор я постоянно жила за границей и вообще на других континентах. В Тифлис я возвратилась в 1861 году; тогда я помирилась с Блаватским и еще целый год мы прожили под од­ной крышей, пока мое терпение не лопнуло, и я снова уехала от этого дурака. Затем я три месяца прожила у тетки в Одессе, а потом, после встречи с вами, уехала из России и больше никогда не возвращалась.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Странно обвинять человека, вполне владеющего своими мозгами, что в среду он писал одно, а в субботу или воскресение почти все забыл и категорически себе противоречит! Я не думаю, чтобы даже наша Е.П.Б. с ее до смешного ослабленной памятью, могла бы быть повинна в такой полной забывчивости.
Я вышла замуж 6 июля 1848 года в селении Джелалоглы Эриваньского уезда. Тогда мне было 17 лет. В следующем году я уехала из Эривани в Тифлис, и, прожив там два года, я с паспортом, который вы­писал мне г-н Блаватский, отправилась сначала в Одессу, а оттуда — за границу. Во второй раз я приехала в Тифлис в 1860 году, чтобы погостить у своего родственника, тайного советника Андрея Ми­хайловича Фадеева*, и прожила у него около года вместе с моим супругом г-ном Блаватским (который в то время был статским советником) в доме г-на Добржанского на Головинском проспекте. После этого, в 1863 году, я посетила Зугдиди и Кутаиси и вернулась в Тифлис. У моего дяди я прожила почти год. В 1865 году я выехала в Италию и на Кавказ больше никогда не возвращалась. За все это время на меня не подавали никаких жалоб и не привлекали к суду. Против меня не только никогда не возбуждали никаких уголовных дел, но даже не предъявляли простейших гражданских исков.  
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Дондукову-Корсакову|16}}
 
Американской гражданкой я сделалась не вследствие каких-либо политических видов, так как в политике вообще аза в глаза не знаю, а просто потому, что иначе не могла владеть купленными мною в Нью-йоркском штате землей и домом.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Суворину}}


{{Подпись-ПМ|80}}
Что же касается обвинений в том, что я будто бы обманывала ради денежных средств для Тео­софского Общества, то я никогда никаким образом не выманивала и не вымогала денег ни для себя, ни для Общества и смело предлагаю всякому попытаться доказать противное, если я не права. Деньги я получаю только за мои литературные произведения и еще доходы с наследственного имения, которое я получила раньше, чем посвятила свою деятельность Теософскому Обществу. Теперь я беднее, чем была в то время, когда основала Общество.


Равным образом он не должен вымещать свое дурное настроение на человеке, который не ответственен за наши действия, на женщине, которая так больна, что я опять вынужден, как в 1877 г., увезти ее, хотя она так нужна там, где она теперь находится, в штаб-квартире, из боязни, что рассыплется на куски. И что это ее состояние возникло в последнее время вследствие постоянной озабоченности об Обществе, и частично, если не целиком, вследствие его поведения в Симле – в этом я даю свое слово.
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|редактору "Times"}}


{{Подпись-ПМ|82}}
Деньги, зарабатываемые мною в журналах, единственные, которые я могу назвать своими. Общество на­ше богатое, но я не имею права ни на одну ко­пейку оного. Главный совет послал меня сюда лечиться, ну я и лечусь, а деньги свои нужны. Вот дядя: до того любил Россию, что умер с тремя руб[лями] в кармане! А сестра родная моя, Ве­ра Желиховская, чуть ли не умирает от голоду в Одес­се с шестерыми детьми, — с ее талантом?! Если мне не нужны лично, то ей нужны мои деньги.


Я сейчас не дома, но нахожусь совсем близко от Дарджилинга в монастыре, предмете томлений бедной Е.П.Б. Я думал об отъезде к концу сентября, но нахожу это довольно трудным в своей собственной коже беседовать со Старой Леди, если М. доставит ее сюда. А он должен доставить ее сюда или же потерять ее навсегда, по крайней мере настолько, насколько это касается ее физической триады.
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Каткову}}


{{Подпись-ПМ|88б}}
После трех недель постели сегодня впервые встала и была в саду. Ну, родная, буду я что помнить. «Здания у цепного моста» — сиречь ревматизм острый. Лечусь пока, через две недели увидимся.


А теперь – хотите ли вы знать, насколько она виновата? Знайте тогда, что если она когда-либо была виновата в настоящем действительном обмане из-за этого «усердия», то это было, когда при совершении феноменов, за исключением таких пустяковых, как стук и звук колокольчика – постоянно отрицала, что она лично имеет к ним какое-либо отношение. С вашей европейской точки зрения это прямой обман, громкая ложь, а с нашей азиатской – это, хотя неблагоразумное, порицаемое усердие, неправдивое преувеличение или то, что янки называли «вопиющее самодовольство», предназначаемое в пользу «Братьев». Все же, если мы заглянем в мотив, побуждение, оно возвышенно, самоотверженно, благородно и заслуживающие, но не бесчестно! Да, в этом и только в этом одном она постоянно становится виноватой в обмане друзей. Ее никогда нельзя было заставить понять крайнюю бесполезность и опасность такого усердия, понять, что она ошиблась в своем мнении, что она этим увеличивает нашу славу, тогда как приписывая нам очень часто феномены весьма ребяческого свойства, она лишь понижала нас в оценке публики и подтверждала заявления своих врагов, что она «только медиум»! Но это было бесполезно. Согласно нашим правилам М. не разрешалось запрещать ей такой образ действий. Короче говоря, ей должна была быть предоставлена полная свобода действий, свобода создавать причины, которые в должное время стали ее бедствием, ее позорным столбом. Он мог, в лучшем случае, запретить ей производить феномены, и к этой последней крайности он прибегал так часто, как только мог, к великому недовольству ее друзей и теософов. Было ли это или есть недостаток умственной восприимчивости в ней? Несомненно – нет! Это психологическая болезнь, над которой у нее мало власти. Ее импульсивная натура, как вы правильно заключили в вашем ответе, всегда готова увлечь ее за пределы истины в область преувеличений, тем не менее безо всякой тени подозрения, что она этим обманывает своих друзей и злоупотребляет великим их доверием к ней. Стереотипная фраза: «Это не я. Я сама ничего не могу сделать... Это все они – Братья... Я только их смиренная рабыня и орудие» – это явное вранье. Она может и производит феномены благодаря ее природным силам и долгим годам регулярной тренировки, и ее феномены иногда лучше, чудеснее и гораздо более совершенны, нежели некоторых высоких посвященных учеников, которых она превосходит в художественном вкусе и чисто западной оценкой искусства, например – в мгновенном создании картин. Вот свидетельство – ее портрет факира Тиравалла, упомянутый в «Намеках», в сравнении с моим портретом, созданным Джуль Кулом. Несмотря на все превосходство его сил по сравнению с ее силами, его молодости, противопоставленной ее старости, а также неоспоримое и важное преимущество, которым он обладает потому, что его чистый неомраченный магнетизм никогда не имел прямого соприкосновения с великой нечистотой вашего мира и общества, все же, делай он, что хочет, он никогда не создаст такой картины просто потому, что он не в состоянии представить ее в своем уме и в тибетском мышлении. Таким образом, приписывая нам авторство всякого рода дурацких, часто неуклюжих и подозрительных феноменов, она неоспоримо помогала нам во многих случаях, сэкономив нам иногда две трети применяемой энергии, и когда ее за это упрекали, ибо часто мы были не в состоянии помешать ей и в этом на ее конце линии – она отвечала, что ей она не нужна и что ее единственная радость – быть полезной нам. И таким образом, она продолжала убивать себя дюйм за дюймом, готовая отдать ради нашей пользы и прославления, как она думала, свою кровь жизни каплю за каплей, и все же неизменно отрицая это пред свидетелями и утверждая, что она к этому ни имеет никакого отношения. Назовете ли вы это возвышенное, хотя и глупое самоотречение бесчестным? Мы – нет. И также мы никогда не согласимся рассматривать это в таком освещении.
Шмихен здесь. Махатма ему велел приехать сю­да поправить портреты и рисовать мой. Огромное полотно, посреди которого, окруженная кактусами, пальмами и кобрами и несуществующими индий­скими руинами, под небом цвета полевого василька, сижу я, как мать-слониха в своей черной абайн.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Новиковой|5}}
 
третье {{Комментарий Редактора|книга "Magikon"}} — прекрасная вещь для библиотеки нашего Общества, но лично я прочесть ее не в состоянии, поскольку, хотя отец мой и был немцем из Финляндии и носил имя барон Ган Ган, немецкого я все же не знаю.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Нет сомнения, что она заслужила часть этих упреков; невозможно отрицать, что она увлекается преувеличениями вообще, и когда дело доходит до «раздувания» тех, кому она предана, ее энтузиазм не знает границ. Таким образом она из М. сделала Аполлона Бельведерского, ее пламенное описание его физической красоты заставило его не раз вскакивать в гневе и сломать свою озоновую трубку, бранясь подобно истинному христианину; также под ее красноречивой фразеологией я сам имел удовольствие услышать, как меня превратили в «ангела чистоты и света», только без крыльев. Иногда мы не можем не рассердиться на нее, но чаще смеемся. Все же те чувства, которые находятся в основе всех этих смешных излияний, слишком горячи, слишком искренни и правдивы, чтобы их не уважать или даже обращаться с ними равнодушно. Я не думаю, чтобы я когда-нибудь был глубоко тронут чем-либо, чему я был свидетелем в своей жизни, как я был тронут восторженной радостью этого бедного старого создания, когда мы недавно встретились оба в своих физических телах с нею, один – после трех лет, другой – почти после двух лет отсутствия и телесного расставания. Даже флегматичный М. был выведен из равновесия таким проявлением, в котором он являлся главным героем. Ему пришлось употреблять свою силу и погрузить ее в глубокий сон, иначе у нее лопнули бы некоторые кровеносные сосуды, включая почки, печень и ее «внутренности», как говорит наш друг Оксли, в ее лихорадочных попытках расплющить свой нос о его плащ для верховой езды, запачканный Сиккимской грязью! Мы оба смеялись, и все же, разве мы могли остаться нетронутыми? Разумеется, она совершенно не годна в качестве настоящего, истинного Адепта: ее натура склонна к слишком страстной привязанности, а мы не имеем права поддаваться личным привязанностям и чувствам. Вы не можете знать ее так, как мы. Поэтому никто из вас никогда не будет в состоянии судить ее беспристрастно и правильно. Вы видите поверхность вещей. И то, что вы называете «добродетелью», придерживаясь очевидности, то мы будем судить лишь после того как измерим объект до его наибольших глубин, и вообще, представляем очевидностям самим заботиться о себе. В вашем мнении Е.П.Б. в лучшем случае для тех, кто любит ее ради ее самой, необычная, странная женщина, психологическая загадка – импульсивная и добросердечная, но все же не свободная от порока неправды. Мы, с другой стороны, под одеянием эксцентричности и дурости находим в ее внутреннем «Я» более глубокую мудрость, чем вы когда-либо будете в состоянии постичь. В поверхностных деталях ее простой труженической обычной повседневной жизни и дел вы различаете только непрактичность, женские импульсы, часто – абсурдность и дурость. Мы, наоборот, наталкиваемся ежедневно на черты ее внутренней натуры, в высшей степени тонкие и изысканные, которые стоили бы непосвященному психологу годов постоянного напряженного наблюдения и многих часов тщательного анализа и усилий, чтобы составить мнение о глубинах наиболее тонкой из тайн – человеческого сознания и одной из наиболее сложных машин – ума Е.П.Б., и таким образом познать ее истинное внутреннее «Я».
Сама я принадлежу к Мемфисской Ложе* Изначального Общераспространенного Ритуала Удочерения<ref>Полномочия на разработку Мемфисского обряда в 1872 г. были переданы из Соединенных Штатов англий­ско­му масону Джону Яркеру, который впоследствии офи­­циально действовал как Великий Иерофант; имен­но это звание и дало ему право выдать Е.П.Блаватской масонский диплом.</ref>, ибо в другие ложи женщин — этих несчастных «самок» — не принимают!


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Каким бы помешанным энтузиастом она ни была бы, даю вам честное слово, что она никогда не была обманщицей. Также она никогда не произносила преднамеренной неправды, хотя ее положение часто становилось нелепым, так как ей приходилось скрывать многое согласно данным ею торжественным обетам.
Но так как меня переименовали из простой «ученицы» в «шотландскую леди и венценосную принцессу розенкрейцеров» (excusez du peu!<ref> не взыщите! (франц.).</ref>), то мне надлежит испытывать благодарность и не проявлять к ним излишнюю строгость. Полагаю, вам известно, что я в полной мере стала буддисткой (de facto, а не de jure<ref>De facto (лат.) — фактически, на деле.
 
De jure (лат.) — по праву.</ref>) и не признаю ни Иегову, ни како­­го-ли­бо иного небесного аристократа.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Альберту де Бурбону}}
 
Не знаю, являюсь ли я «великой душой», но знаю, что предпочла бы вообще не иметь души и не видеть, как она разрушается, а вместе с нею и мое тело. Эта старая туша уже давно мне надоела, а моя «великая душа» собрала вокруг себя лишь небла­годарных да клеветников; стало быть, она просто «дурочка». Но это — мое ''личное мнение''. Я — буддистка до мозга костей, и вот уже многие годы ут­вер­ждаю это. Я верю в существование души, но ду­ши материальной, которая в итоге исчезает, как и подобает всякой честной душе, равно как и всякой частице материи, формы существования и длительность которой не могут быть бесконечными во времени, а следовательно, не обладают бессмертием.
 
Я верю в вечность материи ''как принципа'', а не как формы, которая всегда преходяща. Не верю в личное бессмертие души, или эго, но зато верю в бессмертие и вечность Универсального Духа, или безличного Высшего Эго, и именно в нем, погрузившись в великое Целое и растворившись, моя бедная крохотная «великая душа» обретет свое уничтожение, свою '''нирвану''' и во Всеобщем Небытии наконец найдет отдохновение от бурных и ничтожных жизней. Ее лихорадочная активность утонет в Духовном Бездействии, жалкий одиночный атом исчезнет во Вселенской Всеобщности, и тогда Е.П.Блаватская из мут­ной капельки воды превратится в беспредельный Океан без конца и без начала. Вот каковы'' мои'' устремления! Я никогда не удовлетворюсь тем, чтобы утвердиться в качестве'' индивидуальной души'' где бы то ни было — в нирване или в традиционном раю.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Е.П.Б. поправлена, если и не совсем, то по крайней мере на некоторое время.
Моя цель — стать в конце концов Всем, окончательно кануть в нирвану и раствориться в ней подобно тому, как отдельная капелька воды, поднявшаяся вверх с испарениями, вновь растворяется в океане; и, утратив собственную индивидуальность, заменить ее безличной индивидуальностью Вселенской Сущности, которую христиане и прочие деисты<ref>Деисты – последователи деизма (от лат. deus – бог), религиозно-философской доктрины, которая признает Бога как мировой разум, сконструировавший целесообразную «машину» природы и давший ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство Бога в самодвижение природы (т. е. «промысел божий», чудеса и т. п.) и не допускает иных путей к познанию Бога, кроме разума. Получил распространение среди мыслителей Просвещения, сыграл значительную роль в развитии свободомыслия в XVII—XVIII вв.</ref> называют Богом и которую моя школа (не являющаяся теософской школой) называет Универ­сальной Причиной — причиной, которая не имеет ни разума, ни желания, ни воли, ибо сама является абсолютным Разумом, абсолютным Желанием и абсолютной Волей. Засим желаю вам доброй ночи.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Бильеру|1}}
 
Ну и вот, врачи заявили, что если меня не вывезут силой в какую-нибудь другую климатическую зону, где я буду соблюдать абсолютный покой в те­чение нескольких месяцев, то больше трех месяцев я не протяну. Теперь меня вывозят силой, а вместе со мною и мою индусскую прислугу: горничную, камердинера, да еще мою голову, которой я больше не владею.
 
Полковник-президент вынужден ехать в Лондон, чтобы примирить английских теософов, которые ''судятся'' и ссорятся друг с другом вместо того, чтобы изучать теософию. Полковник собирается отплыть (со мною под руку) около 20 февраля, чтобы до­б­раться до Марселя, где он со мною расстанется. Куда я отправлюсь потом? Не знаю; быть может, в Ниццу на несколько дней — повидаться с герцогиней, затем на несколько дней в Париж. Зачем? Это мне вообще неведомо. Но хотелось бы увидеться со своим старым другом Леймари и с доктором Фортэном, его врагом (посмотрите, как любят друг друга эти два христианина!), а также с г-жой де Морсье и лично с вами; мне хотелось бы с вами посмеяться немножко, ведь вы истинный парижанин, хотя и теософ.
 
Но пробуду я у вас разве что несколько дней: нет у меня желания оставаться в этом вашем вавилон­ском столпотворении Луизы Мишель и Ко. Я хочу абсолютного покоя. Уеду подальше от всего этого шума, за город, где смогу заняться проверкой и редактированием французского перевода «Изиды» (который я получила сегодня, 27 января: пришел как раз вовремя!). Все, чего мне хочется, это чтобы вы не раскрывали моего секрета; иначе я вообще не приеду.
 
{{Пропущено}}
 
Короче говоря, посылают меня сюда на отдых, а я взваливаю на свои плечи «Изиду», точнее, за­гружаю ею свою голову, которая в данный момент очень больна и едва на этих плечах держится. В конце концов, дорогой мой г-н Бильер, я действительно больна, даже если внешне и не выгляжу таковой. Прежде всего, у меня почти отнялись обе ноги, к тому же у меня больше не работает голова. Шарниры во мне ржавеют так стремительно, что начинаешь пугаться. Мой Махатма и достопочтенный ''гуру'' уже дважды чинил меня на скорую руку. В прошлом году врачи ''вообще'' поставили на мне крест. Я уже болела брайтовой болезнью в последней стадии, когда впервые узнала, что почки бывают не только у овец и что у меня они ''тоже'' имеются, причем в весьма отвратительном состоянии, точно так же как и печень.
 
Что ж, я отправилась в Дарджилинг, в Сикким (который захлопывает двери перед каждым приближающимся к нему англичанином) недалеко от въезда в Тибет, и там мой возлюбленный Учитель (не Махатма Кут Хуми, а другой) вылечил меня, исцелил почки и печень, и через три дня я была здорова как никогда. Мне сказали, что это чудо. Наставник лишь поил меня семь раз в день отваром из какого-то гималайского растения. А сейчас Учитель сам посылает меня подышать свежим воздухом. Думаю, в конце концов я отправлюсь в Альпы.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Бильеру|3}}
 
Итак, когда я уехала с Кавказа в 1848 году и путешествовала со своим отцом по Европе, когда я потом почти двенадцать лет жила в Индии, Южной Америке и Африке, когда в 1859 году я прямо из Америки возвратилась в Санкт-Петербург и поселилась там вместе с отцом и сестрой, о чем знал весь Петербург, а затем в 1861 году, отправившись в Тифлис, жила там у своего деда — личного со­ветни­ка императора (и у моего мужа, г-на Блават­ского — губернатора Эривани) больше года, вплоть до по­следовавшей довольно скоро кончины дедушки, а затем в 1864 году уехала с Кавказа и больше туда не возвращалась
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Бильеру|8}}
 
Меня обвиняют в том, что я одна, без посторонней помощи, написала «[Разоблаченную] Изиду», все статьи в журнале «Theosophist», все письма обоих Махатм, что я придумала и Их самих, и Их почерки, и Их философию. Прекрасно. Если будет доказано, что я сделала это не ради ''выгоды'', то есть не ради денег, ибо на сегодняшний день я ''нищая'' и ни­когда не имела за душою ни гроша, поскольку все, что я получила за свои статьи и романы на русском языке (несколько тысяч рублей), я отдала Обществу; если вспоследствии выяснится, что обвинение в том, что я являюсь ''русской шпионкой'', откровенно аб­сурдно (вся Индия обхохочется, прочитав об этом), а г-ну Хьюму с г-ном Синнеттом это хорошо из­вестно; и если от обоих этих ''мотивов'' обвинителям придется отказаться, то к чему же тогда пона­до­бились все эти ''красочные небылицы'', которые рас­пространяются уже более двенадцати лет? Ради «известности и славы»?
 
Да разве я не добилась бы гораздо большей известности и славы, заяви я, что «[Разоблаченная] Изида» со всеми ее недостатками и несовершенст­вами (''лишь теперь'' обнаруженными) была написана ''лично'' ''мною'' десять лет назад, когда я не могла правильно написать по-английски и двух фраз; что я — единственный автор всех философских статей в журнале «Theosophist»; что я — автор, придумавший «Тайную Доктрину» (подтверждения правильности которой те­перь постепенно обнаруживаются в сотнях до сих пор ''непереведенных'' томов, написанных на древнем санскрите); я, работающая сейчас над «Тайной Доктриной» — книгой в сто раз более философской, бо­лее логичной и более насыщенной эрудицией, нежели «Изида», — в полном одиночестве пишущая ее в Вюрцбурге, окружив себя массой книг (отнюдь не справочников)?
 
Неужели идея того, что автором является одна-единственная женщина, которая сама, ''без всякой помощи'', взяла все это исключительно из собственной головы, не казалась бы в десять раз чудеснее и не стала бы в десять раз более надежной дорогой к сла­ве, нежели возложение ответственности за авторство на адептов?
 
Если бы я хотела ''прославиться, сделать себе имя'', я бы заявляла, что все производимые мною феномены основаны исключительно на ''моей'' силе. Я могла бы аналогичным образом заявить, что они имеют ''неспиритуалистическое'' и ''немедиумическое'' происхож­дение, и утверждать, что эти чудесные феномены произвожу ''исключительно я сама'', и мне хватило бы славы, уверяю вас. Но разве я когда-либо претендовала на какие-то ''личные'' способности? Нет, кроме случаев со звоном колокольчиков, с постукиваниями и прочими электрическими феноменами, а иногда с ясновидением, я никогда не произносила ничего, кроме одной и той же стереотипной фразы: «Если Учителя или их чела помогут мне, то я смогу то-то и то-то, ''если же нет'' — я ничего не сумею сама». Можно ли назвать это стремлением к славе? Я была сильным, ''очень сильным медиумом'', пока Учитель пол­ностью не избавил меня от этих опасных, ''губительных для души'' способностей. С тех пор я не могу ни­чего.
 
«Сходство стилей», одни и те же ошибки, особенности орфографии, галлицизмы и т. д. и т. п. ''Следовательно'', я — это Махатма К. Х., а ''он — это я''. Но почему бы не истолковать это правильным способом? Расспросите Олькотта, Джаджа и всех, кто знал меня в Америке ''еще до того, как я написала ''«[''Разоблаченную''] ''Изиду''». Они вам расскажут, что я тогда с трудом изъяснялась по-английски, что большинство страниц «[Разоблаченной] Изиды», где есть хоть что-то, достойное прочтения, было продиктовано мне Учителем К. Х.; порою он диктовал мне по 30-40 страниц за раз, причем без единой ошибки, о чем знают Олькотт и д-р Уайлдер; они расскажут, что писать по-английски меня учил Учитель, и, как и Он, я писала в «[Разоблаченной] Изиде» слово «sceptic» через букву «k» («skeptic»), а вместо «Bacchus» писала «Bakkus» и т. п.
 
Я изучала английский в детстве, однако к 1868 году уже перестала на нем говорить. И только с фев­раля 1868 до 1870 года, примерно девять-десять месяцев, а затем еще около полугода я говорила с Махатмой ''исключительно по-английски'', ибо не владела ни тибетским, ни хинди. Могу сказать, что свои скромные познания в английском, с которыми я в 1873 году приехала в Америку, я заново получила ''от Не­го''. ''Писать по-английски я, безусловно, училась у него'', в процессе работы над «[Разоблаченной] Изидой». Приехав в Индию, я начала писать слово «sceptic» (слово, к сожалению, слишком часто употребляемое в нашем Обществе) через букву «c», по­сколь­ку над прежним моим способом написания стали смеяться. К. Х. же так и продолжал писать по-своему. Он торопился и написал через меня сотни писем, ''прежде чем я отправилась'' в Америку и повстречала там Олькотта, однако мой Учитель возражал, утверждая, что это — ''медиумизм''. Я тогда действительно думала, что первое письмо, которое Он послал г-ну Синнетту, было написано в Симле через меня, однако Он сообщил мне, что я ошибаюсь. И г-н Синнетт также в это не верил. Что же касается ''моего Учителя'', то он не знает ни слова по-английски. Для каждого из написанных им писем ему приходилось заимствовать английские слова и выражения либо из моей головы, либо из головы кого-нибудь из своих чела, владеющих английским. ''Чудес'' в природе не бывает. Все происходящее должно иметь свою причину и свое следствие.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Вильяму Хюббе-Шляйдену|2}}
 
<small>
Году в 1875 г-жа Желиховская*, известная как личным вкладом в литературу, так и тем, что она — сестра г-жи Блаватской, прослышала о том, что Е.П.Б. начала писать свои работы каким-то особым способом, который еще несколько лет назад был бы для нее совершенно невозможен. Каким образом она обрела знания, удостоившиеся единодушного признания и английской, и американской прессы, было совершенно необъяснимо. Поползли слухи, что в основе всего этого лежит «колдовство», и, терзаемая страхами и дурными предчувст­виями, г-жа Желиховская написала сестре, умоляя ее объяснить все это. Она получила следующий ответ:
</small>
 
 
Не бойся, я не безумна. Все, что я могу сказать, — это что некто определенно'' вдохновляет меня''... бо­лее того, некто входит в меня. Говорю и пишу не я — это нечто внутри меня, мое высшее, лучезарное Я думает и пишет за меня. Не спрашивай меня, друг мой, что я при этом испытываю, ибо я не в состоя­нии ясно объяснить. Я и сама не понимаю! Единственное, что я знаю, — это то, что теперь, с возрас­том, я стала чем-то вроде кладезя чьих-то чужих знаний...


{{Подпись-ПМ|91}}
''Некто'' приходит, окутывает меня туманным облаком и неожиданно выталкивает меня из самой се­бя, и тогда я уже не «я» — Елена Петровна Блаватская, а кто-то другой. Кто-то сильный и могучий, рожденный совсем в иных краях. Что же касается меня самой, то я словно сплю или лежу рядом поч­ти без сознания — не в своем теле, а совсем рядом, и удерживает меня подле него лишь какая-то тонкая нить, связывающая меня с ним. Однако временами я совершенно отчетливо все вижу и слышу: я прекрасно сознаю, что говорит или делает мое тело или, по крайней мере, его новый владелец. Я даже понимаю и помню все это так хорошо, что могу по­том записать'' его'' слова...


К Е.П.Б., я еще раз говорю, нельзя более приближаться без полного ее согласия. Она так много сделала, и ее надо оставить в покое. Ей разрешено удалиться по трем причинам:
В такие моменты я замечаю страх и благоговейный трепет на лицах Олькотта и других и с инте­ресом слежу за тем, как'' он'' с некоторой жалостью глядит на них моими глазами и учит этих людей, пользуясь для этого моим материальным, физиче­ским языком. Но не моим умом, а своим собственным, который окутывает мое сознание подобно облаку... Ах, на самом деле я не могу всего объяснить.
# Чтобы отделить Т.О. от ее феноменов, которые подвергаются попыткам представить, как обман.
# Чтобы помочь Т.О. удалением главной причины ненависти к нему.
# Чтобы восстановить ее физическое здоровье так, чтобы оно еще могло послужить ей несколько лет.


{{Подпись-ПМ|125}}
<small>
Изумление Е.П.Б., вызванное таким чудесным развитием ее способностей, видимо, было очень велико, судя по письму, которое она написала (примерно в 1875 или в 1876 г.) своей тетке, г-же Фадеевой, вместе с которой она воспитывалась и училась:
</small>


мой Брат и я единственные среди Братства, кому дорого распространение (в известных пределах) нашего Учения, и Е.П.Б. была до сих пор нашим единственным орудием и понятливым агентом. Допуская, что она является всем тем, какою вы ее описываете, причем я вам уже говорил, что иногда это расшатанное старое существо положительно становится опасным, я заявляю, что это все еще не может служить извинением в малейшем ослаблении усилий, чтобы спасти положение и тем скорее двинуть работу вперед (и в особенности охранять нашу переписку). Подумайте, какое это положительное преимущество для остальных из вас, что она была тем, что она есть, так как этим она дала вам величайший стимул к завершению, несмотря на затруднения, которые вы ей приписываете. Я не говорю, что мы предпочли бы ее, если бы нам был доступен более подходящий агент; все же, поскольку вы сами были заинтересованы, это было преимущество, но вы сами уже надолго, если не навсегда, отдалились от нее и тем создали огромные препятствия на моем пути. Помните, что я вам сказал года два тому назад – «если бы Е.П.Б. умерла прежде, чем мы нашли ей заместителя», – силы, которыми мы пользуемся для сношений с внешним миром, позволили бы нам переслать вам два-три письма, затем все это угасло бы и больше писем от меня не поступило бы. Ну, она, в сущности, мертва, и это вы сами – простите мне еще одну правду – кто убил этого грубого, но верного агента, тем более такого, который действительно был вам предан.
Скажите, милая моя, интересуют ли вас физиологическо-психологические тайны? Вот вам одна из таковых, вполне достойная того, чтобы повергнуть в изумление любого физиолога: в нашем [Теософ­ском] Обществе есть несколько исключительно образованных членов, к примеру, профессор Уайлдер, один из первых археологов и востоковедов в Соединенных Штатах, и все эти люди приходят ко мне, чтобы учиться у меня, и клянусь, что я разбираюсь во всевозможных восточных языках и науках, как точных, так и абстрактных, гораздо лучше, чем сами эти ученые мужи. Это факт! А факты — упрямая вещь, с ними не поспоришь.


{{Подпись-ПМ|130}}
Так поведайте же мне: как могло случиться, что я, чье образование вплоть до сорока лет столь ужасно хромало, вдруг стала светочем знаний в глазах по-настоящему ученых людей? Этот факт — непостижи­мая тайна Природы. Я — какая-то загадка пси­хо­логии, головоломка для будущих поколений, некий Сфинкс*! Вы только представьте себе: я, никогда в жизни ничего не изучавшая, не обладающая ничем, кроме поверхностных сведений самого общего характера, никогда не имевшая ни малейшего представления о физике, химии, зоологии и вообще ни о чем, теперь вдруг стала способна писать целые диссертации по этим предметам. Я вступаю в дискуссии с учеными мужами, в диспуты, из которых часто выхожу победительницей... Это не шутка, я совершенно серьезна, я не понимаю, как это все получается.


Некоторые пытаются, весьма несправедливо, свалить всю ответственность за нынешнее состояние дел единственно на Х.С.О. и Е.П.Б. Эти двое, скажем, далеки от совершенства и в некоторых отношениях даже прямо-таки – наоборот. Но у них имеется то, (простите это постоянное повторение, но на это так же постоянно не обращают внимания), что мы так чрезвычайно редко находим у других – неэгоистичность и горячая готовность самопожертвования в пользу других. Какое «множество грехов» не покроется этим! Это труизм, все же я его повторяю – только в невзгодах можно познать истинную сущность человека. Это истинное мужество, когда человек смело принимает свою долю коллективной Кармы той группы, с которой он работает, и не позволяет себе огорчаться и видеть других более черными, чем они на самом деле есть, или во всем обвинять какого-то «козла отпущения», специально выбранного. Такого правдивого человека мы всегда будем защищать, несмотря на его недостатки, поможем ему развивать то хорошее, что в нем есть. Такой человек возвышенно неэгоистичен: он погружает свою личность в то дело, которому он служит, и не обращает внимания на неудобства или личные оскорбления, несправедливо бросаемые на него.
Это правда, что вот уже почти три года я днем и ночью все штудирую, читаю, размышляю. Но что бы мне ни случилось прочесть, все это кажется мне уже знакомым... Я нахожу ошибки в ученейших статьях, в лекциях Тиндаля, Герберта Спенсера, Гексли* и других. Если какому-либо археологу доводится вы­звать меня на спор, то при прощании он непременно заверяет меня, что я разъяснила ему значение различных памятников и указала ему на такие вещи, которые ему никогда не пришли бы в голову. Все символы древности с их тайными смыслами приходят мне на ум и стоят перед моим мысленным взором, как только в беседе заходит о них речь.


{{Подпись-ПМ|131}}
Один ученик Фарадея*, профессор Х., которого в ученом мире единодушно окрестили «отцом экспериментальной физики», провел со мною вчерашний вечер и теперь уверяет меня, что я способна «за­ткнуть за пояс самого Фарадея». Может быть, все они — просто глупцы? Но ведь нельзя предположить, будто и друзья и враги объединились, чтобы выставить меня светилом науки, если все, что я делаю, окажется на поверку лишь моими собственными ди­кими теориями.


Таково вкратце нынешнее положение. Оно началось в Симле, где был первый акт, а теперь подходит к подлогу, который вскоре закончится моей смертью. Ибо, вопреки докторам (которые объявили, что моя агония продлится четыре дня, и возможность выздоровления исключена), я внезапно поправилась благодаря охраняющей руке Учителя, но я ношу в себе две смертельные болезни, которые не исцелены – в сердце и в почках. В любую минуту в первом может появиться разрыв, а вторая может покончить со мною через несколько дней. Я уже не увижу следующего года. Все это из-за пяти лет постоянной муки, беспокойства и подавленных эмоций. Какого-то Гладстона могут назвать обманщиком, и он будет смеяться над этим. Я – не могу, говорите, что хотите, м-р Синнетт.
И если столь высокого мнения обо мне придерживались бы только преданный мне Олькотт и прочие мои теософы, то можно было бы сказать: «''Dans le pays des aveugles les borgnes sont rois''»<ref>«В стране слепых одноглазые — просто короли» (франц.).</ref>. Но в доме моем постоянно, с утра до вечера, толпятся всевозможные профессора, доктора наук и доктора богосло­вия... Например, есть тут два еврейских раввина, Адлер и Гольдштейн, причем оба считаются вели­чайшими талмудистами. Они наизусть знают ''каббалу'' Симона Бен Йохая и «Назорейский кодекс» Бардезана*. Их привел ко мне г-н А. — протестантский священник и комментатор Библии, надеявшийся, что они докажут, что я заблуждаюсь по поводу одной формулировки в халдейской Библии Онкелоса*. И чем все кончилось? Я их победила. Я цитировала им целые фразы на древнееврейском и доказала раввинам, что Онкелос — один из авторитетов вавилон­ской школы.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Если я обманывала мадам Джебхард и его самого, то я прямо-таки черная душа и мошенница. Месяц я пользовалась гостеприимством в их доме; они ухаживали за мною пока я болела и даже не позволили мне оплачивать доктора, осыпали меня богатыми подарками, почестями и любезностями, и за все это я отплатила обманом. О, силы небесные! Истина и Справедливость! Пусть Карма м-ра Артура Джебхарда окажется легкой. Я прощаю ему ради его отца и матери, которых я буду любить и уважать до последнего часа.
В нашем [Теософском] Обществе каждый должен стать вегетарианцем, не потребляющим мяса и не пьющим вина. Это — одно из первейших наших пра­вил. Хорошо известно, какое вредное влияние оказывают испарения крови и алкоголя на духовную сторону человеческой природы, раздувая животные страсти в бушующее пламя; поэтому на днях я решила попоститься сильнее, чем обычно. Я питалась одним лишь салатом и даже не курила целых девять дней, спала на полу, и вот что произошло: перед моим внутренним взором вдруг промелькнула одна из самых отвратительных в моей жизни сцен, и я ощутила, будто выхожу из собственного тела и с отвращением смотрю на него со стороны — как оно ходит, разговаривает, самодовольно предаваясь излишествам и погрязнув в грехе. Фу, как я себя возненавидела!
 
На следующую ночь, снова укладываясь спать на жестком полу, я была уже такой уставшей, что вскоре уснула и меня окутала тяжелая, беспросветная тьма. Затем я увидела, как появляется какая-то звезда; она зажглась высоко-высоко надо мною и стала падать прямо на меня. Звезда опустилась мне прямо на лоб и превратилась в чью-то ладонь. Ладонь эта оставалась у меня на лбу, а я сгорала от лю­бопытства: чья же это рука?.. Я сосредоточилась на одной-единственной мольбе, на одном волевом импульсе, силясь постичь, кому же принадлежит эта светящаяся ладонь... И я поняла: тот, кто стоит надо мною, — это я сама.
 
Внезапно эта «вторая я» заговорила, обращаясь к моему телу: «Взгляни на меня!» Тело мое взглянуло и увидело, что половина второй меня была черна, как смоль, другая половина — бледновато-серая и лишь макушка — совершенно белая, сверкающая, лу­чезарная. И снова я обратилась к собственному телу: «Когда ты станешь такою же светящейся, как эта крохотная часть твоей головы, тогда взору твоему будет доступно то, что видят другие, чистые, сумевшие полностью очиститься... А пока что очищайся, очищайся, очищайся». И тут я проснулась.
 
 
<small>Одно время Е.П.Б. была в исключительно тяжелом состоянии из-за болезни ноги, связанной с прогрессирующим ревматизмом. Врачи сообщили ей, что началась гангрена, и сочли это безнадежным. Однако ее успешно исцелил некий негр, посланный «Сахибом». Е.П.Б. пишет г-же Желиховской: </small>
 
 
Он меня полностью излечил. И как раз в это вре­мя я стала испытывать весьма странное раздвоение. По нескольку раз на день я ощущаю, что кроме меня в моем теле присутствует кто-то еще, вполне отделимый от меня самой. Я никогда при этом не перестаю осознавать собственную личность; я просто чувствую себя так, словно сама я молчу, а «постоялец», который во мне, говорит моим языком.
 
Например, я знаю, что никогда не бывала в тех местах, которые описывает это мое «второе я», однако этот другой — «вторая я» — не лжет, рассказывая о местах и вещах, мне неизвестных, ибо он действительно их видел и прекрасно знает. Я решила не сопротивляться: пусть судьба моя ведет меня так, как ей заблагорассудится; да и что мне еще оста­ется? Было бы совершенно нелепо, если бы я отрицала обладание знаниями, о которых заявляет мое «второе я», давая повод окружающим считать, что я держу их в неведении из скромности. По ночам, когда я одна лежу в постели, вся жизнь моего «второго я» проходит у меня перед глазами, и я вижу вообще не себя, а совсем другого человека — другой нации и с другими чувствами. Но что проку об этом говорить? Так недолго и с ума сойти. Пытаюсь с головою окунуться в эту роль и забыть о странности своего положения.
 
Это не медиумизм и уж никак не общение с нечистой силой, ибо оно намного сильнее и выше нас и ведет нас к лучшему. Никакой бес не стал бы действовать подобным образом. Может быть, «духи»? Но если уж на то пошло, то мои былые «привидения» больше не смеют ко мне приближаться. Стоит мне войти в комнату, где проходит спиритический сеанс, как все такого рода феномены, особенно материа­лизации, разом прекращаются. Нет-нет, это нечто совсем иное, явление высшего порядка! Под руководством моего «второго я» все чаще происходят явления совсем другого рода.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|1}}
 
Тебе кажется странным, что какой-то индусский Сахиб столь вольно и бесцеремонно обращается со мною. Вполне могу тебя понять: человек, не привычный к такого рода феноменам, которые хотя и не являются из ряда вон выходящими, однако совершенно игнорируются, наверняка отнесется к ним с недоверием по той простой причине, что такой человек не привык погружаться в исследование подобных вопросов. Вот ты, например, спрашиваешь, не отказывает ли этот Сахиб себе в удовольствии попутешествовать по телам других людей так же, как он входит в мое тело.


{{Подпись-ПМ|157}}
{{Пропущено}}


== Елена Петровна о себе ==
Что же до Сахиба, то мы познакомились с ним уже давно. Двадцать пять лет назад он прибыл в Лондон вместе с премьер-министром Непала, а три года назад передал мне письмо через одного индийца, прибывшего сюда читать лекции по буддизму. В этом письме он напомнил мне о многих вещах, в свое время им предсказанных, и поинтересовался, верю ли я ему теперь и согласна ли ему повино­ваться, дабы избежать полного краха. После этого он являлся неоднократно, не только мне, но и другим людям, в том числе Олькотту, которому он повелел быть президентом [Теософского] Общества и наставлял его, как положить начало этому Обществу.


Изучение скрытого смысла каждой религиозной и мирской легенды, каждого народа, великого или малого и, особенно, в преданиях Востока, заняло большую часть жизни автора настоящего труда. Она разделяет убеждение, что ни один мифологический рассказ, ни одно традиционное событие в народных сказаниях, никогда, ни в одну эпоху, не были вымыслом, но что каждый из таких повествований имеет действительно историческую подоснову.
Я всегда узнаю Учителя и часто говорю с ним, не видя его непосредственно. Как получается, что он в состоянии услышать меня отовсюду и что я тоже по двадцать раз на дню слышу его голос через моря и океаны? Не знаю, но это так. Не берусь с уверенностью утверждать, что это он сам входит в меня: если это не он сам, то значит это — его сила, его влияние. Я сильна только его силой, без него я про­с­то ничто.


{{Подпись-ЕПБ-ТД
{{Пропущено}}
|том=1
|часть=2
|отдел=1
}}


Говоря, что Восточный Оккультизм владеет тайною, автор не претендует на «полное» или даже на приблизительно полное знание, что было бы нелепым. Что я знаю, то и даю; то, что не могу объяснить, изучающий должен найти сам.
Ну вот, Вера, хочешь — верь, хочешь — нет, но со мною творится что-то чудесное. Ты и представить себе не можешь, в каком чарующем мире картин и видений я живу. Я пишу «Изиду»; вернее, не пишу, а скорее копирую и зарисовываю то, что Она сама мне показывает. Честное слово, временами мне кажется, что древняя Богиня Красоты собственной пер­соной ведет меня через все страны минувших веков, которые я должна описывать.


{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=2
|отдел=2
}}


звук порождает, или скорее, привлекает во едино элементы, которые порождают озон, приготовление которого выходит за пределы химии, но в пределах алхимии. Он может даже воскресить человека или же животное, астральное или «жизненное тело» которых еще не отделилось невозвратно от физического тела, вследствие разрыва магнетической или одической нити. Можно допустить и поверить, что писательница, как трижды спасенная от смерти этою силою, может знать нечто об этом.
Я сижу с открытыми глазами и, судя по всему, вижу и слышу все действительно происходящее во­круг меня, но в то же время вижу и слышу то, о чем пишу. Чувствую, что у меня перехватывает дыхание, боюсь пошевелиться: как бы эти чары не развеялись. Медленно выплывают откуда-то издалека век за веком, образ за образом и проходят передо мною словно в какой-то волшебной панораме, а я тем вре­менем мысленно свожу их воедино, приводя в соответствие эпохи и даты, и знаю'' наверняка'', что не может быть'' никакой ошибки''.


{{Подпись-ЕПБ-ТД
|том=1
|часть=3
|отдел=9
}}


Меня часто обвиняли за употребление в ''«Разоблаченной Изиде»'' выражений, указывающих на верование в личного и антропоморфического Бога. Это не было моим намерением. Говоря каббалистически, «Зодчий» есть имя общее для Сефиротов, Строителей Вселенной, так же как «Вселенский Разум» представляет совокупность Разумов Дхиан-Коганов.
Расы и народы, страны и города, давным-давно сгинувшие во тьме доисторического прошлого, возникают и затем исчезают, уступая место другим, а потом мне сообщают последовательные даты. На сме­ну седой древности незапамятных времен приходят исторические периоды; мифы излагаются мне наряду с действительно происходившими событиями и реально существовавшими людьми, и каждое мало-мальски значительное событие, каждая заново пе­релистываемая страница этой разноцветной книги жизни запечатлевается в моем сознании с фотографической точностью.


{{Подпись-ЕПБ-ТД
Мои собственные расчеты и выводы представляются мне впоследствии в виде отдельных цветных осколков различной формы, как в игре под на­званием'' casse-tete'' (головоломка). Я складываю их вместе и стараюсь расположить один за другим, и в конце концов возникает единое геометрическое целое...
|том=1
|часть=3
|отдел=11
}}


«Книга золотых правил» – из которых одни принадлежат к добуддийской эпохе, другие же к позднейшему времени – содержит около 90 коротких отдельных трактатов. Из них несколько лет тому назад я знала тридцать девять наизусть. Чтобы перевести остальные, я должна была обратиться к записям, разбросанным по весьма большому количеству бумаг и записок, накопившихся за последние двадцать лет и никогда не приведенных в порядок, так что это было бы весьма нелегкой задачей.
И уж конечно, все это проделываю не я, а мое Эго — высший принцип, живущий во мне. И даже это я делаю с помощью моего Гуру и Учителя, который помогает мне во всем. Если я случайно что-нибудь позабуду, то мне достаточно мысленно обратиться к нему или к другому подобному учителю, и то, что я запяматовала, еще раз всплывает у меня перед глазами; иной раз перед моим мысленным взором проходят целые таблицы чисел, длинные перечни событий. Они помнят все. Они знают все. Не будь их, откуда бы я черпала свои знания?


{{Подпись-ЕПБ-Статья|Голос Безмолвия и другие избранные отрывки из «Книги Золотых Правил»}}


Когда, много лет тому назад, мы первый раз путешествовали по Востоку, исследуя тайники его покинутых святилищ, два приводящих в трепет и постоянно возвращающихся вопроса угнетали наш ум: кто и что есть Бог? Кто видел когда-нибудь бессмертный дух человека и убедился таким образом в собственном бессмертии?
<small>Вскоре после выхода в свет «Разоблаченной Изиды» на Е.П.Б. посыпались приглашения о сотрудничестве от всевозможных газет. Это ее чрезвычайно позабавило, и она написала г-же Желиховской:</small>


И когда мы были наиболее озабочены разрешением этих смущающих вопросов, – мы пришли в соприкосновение с некими людьми, обладающими таинственными силами и такими глубокими познаниями, что мы можем, поистине, назвать их мудрецами Востока. Мы чутко прислушивались к их наставлениям. Они доказали нам, что путем комбинирования науки с религией существование Бога и бессмертие человеческого духа могут быть доказаны так же, как теоремы Евклида. В первый раз мы убедились, что в философии Востока нет места ни для какой другой веры, кроме абсолютной и непоколебимой веры во всемогущество бессмертного собственного «Я» человека. Нас учили, что это всемогущество происходит от родства человеческого духа со Вселенскою Душою – Богом!


{{Подпись-ЕПБ-РИ|1|1}}
К счастью, усилия мои не пропали даром, и неважно, что у меня едва ли найдется хоть какое-то время на то, чтобы публиковаться за деньги в чужих изданиях... Работа наша расширяется. Я обязана трудиться, должна писать и писать — лишь бы нашлись издатели для моих сочинений. Поверишь ли ты мне, что, пока я пишу, я все время не могу отделаться от впечатления, что несу вздор, галиматью, которую никто никогда не сумеет понять? Затем на­писанное появляется в печати и кругом поднима­ется волна бурного одобрения. Люди это перепечатывают, приходят в восторг. Я нередко диву даюсь: ну как можно быть такими ослами, чтобы так восторгаться? Вот если бы я имела возможность писать по-русски и удостоиться похвалы соотечественников, тогда бы я еще поверила, что делаю честь своим предкам, блаженной памяти графам Ган-Ган фон дер Ротен Ган.


Многие годы скитаний среди «языческих» и «христианских» магов, оккультиcтoв, месмеристов и ''tutti quanti''<ref name="ftn0">Всех имеющих отношение (''лат'').</ref> к белой и черной магии должны бы быть достаточными – мы думаем, – чтобы иметь право чувствовать себя компетентным для установления правильного взгляда по этому весьма сложному вопросу. Мы общались с факирами, святыми людьми Индии и видели, как они сообщаются с ''питри.'' Мы наблюдали собрания и ''modus operandi''<ref name="ftn1">Способ действия (''лат'').</ref> воющих и пляшущих дервишей; были в дружеских отношениях с марабутами европейской и азиатской Турции, и мало осталось секретов у заклинателей змей Дамаска и Бенареса, которых нам не удалось бы изучить.


{{Подпись-ЕПБ-РИ|1|2}}
<small>Е.П.Б. часто объясняла своим близким, что не испытывает авторской гордости от написания «Разоблаченной Изиды», что не имеет ни малейшего понятия, о чем же она, собственно, пишет, что ей просто было велено сесть и писать и что единственная ее заслуга — в повиновении приказу. Лишь одного она боялась: что не сумеет должным образом описать то, что ей показывали в чудесных картинах. Она писала сестре: </small>


''Спрашивающий.'' Вы, похоже, весьма серьезно настроены против "духов". Поскольку вы уже объяснили мне свои взгляды и причины, по которым вы не верите в материализацию развоплощённых духов и в непосредственное общение с "духами умерших" на сеансах, то не растолкуете ли вы мне еще и такой факт: почему некоторые теософы неустанно твердят о том, как опасны общение с духами и медиумизм? Есть ли у них какие-нибудь конкретные доводы?


''Теософ.'' Надо полагать, да. У меня, например, они есть точно. Благодаря своему более чем полувековому опыту общения с этими невидимыми, но слишком уж осязаемыми "влияниями", существование которых невозможно отрицать, — от сознательных элементалов и полусознательных ''оболочек'' до в высшей степени бесчувственных и не поддающихся описанию призраков всех видов — я действительно имею право высказывать такие взгляды.  
Ты не веришь, что я рассказываю тебе святую правду о моих Учителях. Ты считаешь их фигурами мифическими, но как же ты не уразумеешь, что без их помощи я не смогла бы ничего написать о «Байроне и серьезных материях», как выражается дядюшка Ростер? Что мы с тобою знаем о метафизике, древ­них философиях и религиях, о психологии и всяких прочих головоломных вещах? Разве мы не учились вместе — с тою лишь разницей, что ты лучше делала уроки? И теперь полюбуйся на то, о чем я пишу, а ведь люди — и какие люди! ученые, профессора — читают да нахваливают! Раскрой «[Разоблаченную] Изиду» на какой угодно странице — и сама делай выводы. Что до меня, то я говорю правду: Учитель мне все рассказывает и показывает. У меня перед глазами проходят картины, рукописи, даты, и все, что мне остается, так это копировать, а записываю я так легко, что это вовсе никакой не труд, а одно удовольствие.


{{Подпись-ЕПБ-КТ|X}}
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|2}}


''Спрашивающий.'' Но если Учителя действительно существуют, почему же они не покажутся перед всеми и не опровергнут раз и навсегда те многочисленные обвинения, которые были выдвинуты против мадам Блаватской и Теософического Общества?
<small>Рисуя забавные подробности жизни своего окружения, Е.П.Б. не щадила и себя. Американское фре­­но­логи­ческое общество обратилось к ней в письме с прось­бой позволить написать с нее портрет и сделать гипсовый слепок с ее черепа, и профессор Бьюкенен, фре­нолог и психометрист, попросил ее о встрече. Е.П.Б. описывает этот случай в письме к г-же Желиховской:</small>


''Теософ.'' Какие обвинения?


''Спрашивающий.'' Что никаких Учителей нет и она их выдумала. Что они — соломенные чучела, "махатмы из муслина и надувных пузырей". Разве всё это не вредит её репутации?
И вот прислали ко мне эту бедную жертву (жерт­ву ввиду чудовищности предстоявшей задачи) — эта­кого оккультиста от френологии, который заявился ко мне с гигантским букетом (словно я примадонна какая!), да еще и наврал с три короба, рассыпаясь в комплиментах. Он все щупал и щупал мою голову пальцами, вертел ее и так и сяк. Он пыхтел надо мною, пыхтел, как паровой двигатель, пока мы оба не вспотели.


''Теософ.'' Но как же, в самом деле, могут повредить ей подобные обвинения? Разве она когда-либо извлекала из их предполагаемого существования материальную или какую-то иную выгоду или же стремилась достичь таким образом известности? На это я могу ответить, что на её долю выпали лишь оскорбления, брань и клевета, которые были бы для нее весьма мучительны, не научись она уже давно оставаться совершенно равнодушной к этим ложным обвинениям. Чему всё это равносильно, в конце концов? ''Скрытому комплименту'', прежде чем произнести который, её обвинители должны были бы дважды подумать, не будь они движимы своей слепой ненавистью. Заявить, что Блаватская выдумала Учителей — значит подразумевать, что она должна была изобрести и всю философию, когда-либо выданную в теософической литературе. Она должна быть автором писем, на основе которых был написан "Эзотерический буддизм", и единственным автором всех положений, содержащихся в "Тайной доктрине", которую, если бы мир был справедлив, признали бы восполняющей многие из недостающих звеньев науки, что и будет обнаружено сто лет спустя. Но, утверждая то, что они продолжают утверждать, эти люди оказывают ей огромную честь, считая её куда более умной, чем сотни других людей (среди которых много ''очень'' умных и немало учёных), которые верят в то, что она говорит, — раз уж она всех их одурачила! Если они говорят правду, то Блаватская — должно быть, сразу несколько махатм в одном лице, подобно вложенным друг в друга китайским коробочкам, поскольку из так называемых "Писем махатм", все из которых приписываются ей обвинителями, многие написаны в совершенно разных и отличных друг от друга стилях.
— И это, по-вашему, голова? — спрашивает Бьюкенен. — Да это вообще не голова, а клубок про­тиворечий. На этой голове, — говорит, — идет не­скончаемая война между самыми противоречивыми шишками, сплошь турки да черногорцы*. Ничего не могу поделать с этим хаосом невероятностей и ва­вилон­ским столпотворением. Вот здесь, например, — говорит он, тыча пальцем в мой череп, — шишка самой пылкой веры и силы убеждения, а вот здесь, бок о бок с нею, горделиво высится шишка скептицизма, пессимизма и недоверчивости. А вот вам, если угодно, шишечка искренности, идущая рука об руку с шишкой лицемерия и коварства. Шишечка домашнего уюта и любви к родине соседствует с шишкой странствий и любви к переменам. И вы хотите сказать, что считаете свою голову достойной?


''Спрашивающий.'' Именно это они и говорят. Но разве не больно ей, когда её публично поносят, как "самую законченную мошенницу века, чьё имя заслуживает памяти потомков", как сказано в отчёте Общества Психических Исследований?
Профессор схватился за свою шевелюру и в отчаянии выдрал изрядный клок волос из своей до­стойной головы, отвечающей высшим стандартам фре­нологии...


''Теософ.'' Это было бы больно, если бы было правдой или исходило от людей не столь материалистичных и предвзятых. Но при существующем положении лично она относится ко всему этому с презрением, тогда как махатмы просто над этим смеются. Поистине, это высочайший комплимент, который только можно было ей преподнести. Я снова это повторяю.  
Но все равно Бьюкенен описал и зарисовал бедную мою головушку и опубликовал ее изображение на потеху сотне тысяч подписчиков «Френологи­че­ско­го журнала». Увы, увы, «тяжела ты, шапка Мономаха!» Ореол собственного величия, столь неза­служенно обретенный, на меня просто давит. Вот высылаю вам копию моей несчастной головушки, как ты просила, кушайте без всякого соуса. Ею вот-вот полакомится сотня тысяч янки, так что я решительно настроена сохранить кусочек для своих родных!


''Спрашивающий.'' Но её враги заявляют, что доказали свои обвинения.


''Теософ.'' Да, достаточно легко сделать такое заявление, если вы сами назначаете судью, присяжных и обвинителей одновременно, как это сделали они. Но кто, кроме их прямых последователей и наших врагов, в это поверит?
<small>В следующем письме она пишет:</small>


''Спрашивающий.'' Но они послали представителя в Индию, чтобы расследовать дело, не так ли?


''Теософ.'' Да, и их окончательное заключение всецело основывается на неподтверждённых заявлениях и непроверенных утверждениях этого юного джентльмена. Юрист, прочитавший это сообщение, сказал моему другу, что за всю свою практику он никогда не видел "такого ''смехотворного'' и самоосуждающего документа". Оказалось, что в нём полно предположений и "''рабочих'' гипотез", которые друг друга взаимно опровергают. Разве это серьёзное обвинение?
А теперь внимание, братцы! Посылаю вам весьма любопытную вещицу. Изучайте ее, дивитесь и совершенствуйтесь. Английские масоны, Гроссмейстером которых является Принц Уэльский, прислали мне диплом, из коего следует, что я достигла высокого масонского звания, и мой титул теперь — «таинственная масонка». Увы мне! В следующий раз меня, вероятно, изберут папой римским за мои добродетели. Знак отличия, присланный ими, очень красив: рубиновый крест и роза. Посылаю вам вырезку из «Масонского журнала».


''Спрашивающий.'' Тем не менее, оно принесло Обществу огромный вред. Тогда почему же она не защитила своё достоинство в суде?


''Теософ.'' Во-первых, потому что её долг, как теософа, не принимать во внимание личные оскорбления. Во-вторых, потому что ни Общество, ни у г-жи Блаватской нет денег на подобные судебные иски. И, наконец, потому, что для них было бы нелепо изменить своим принципам из-за нападок на них со стороны толпы глупых старых британских баранов, которых повёл на это чересчур игривый австралийский ягнёночек.  
<small>В результате публикации «Разоблаченной Изиды» на Е.П.Б. со всех сторон посыпались почести. Одно весьма древнее общество в Бенаресе, основанное еще до начала христианской эры и носящее название «Сат Бай», прислало Е.П.Б. диплом на санскрите, украшенный мно­жеством символов. Примечательно, что в этом дипломе Елена Петровна упоминается как «брат женского пола». «С этого времени наш брат Рад за свои великие познания наделяется властью над служителями низших ступеней, посыльными, слушателями, писцами и глухими». Е.П.Б. получила также старинный экземпляр «Бхагавадгиты» в переплете из золота и перламутра — подарок от одного индийского князя.


''Спрашивающий.'' Это звучит лестно. Но не думаете ли вы, что она принесла бы делу теософии реальную пользу, если бы авторитетно опровергла всё это раз и навсегда?
Когда началась русско-турецкая война 1877—1878 гг., Е.П.Б. написала множество статей против католиков, по­скольку папа римский благословил турецкое оружие.</small>


''Теософ.'' Возможно. Но верите ли вы, что английские присяжные или судья когда-нибудь допустят реальность психических феноменов, даже будучи совершенно непредубежденными заранее? А если вы вспомните, что их уже восстановили против нас путём запугивания "русскими шпионами", обвинениями в ''измене'' и ''атеизме'', и прочей распространяемой против нас клеветой, то вы не можете не увидеть, что такая попытка добиться справедливости в суде оказалась бы более чем бесплодной! "Психические исследователи" хорошо всё это знали и бессовестно воспользовались преимуществом своего положения, чтобы возвыситься над нами и спастись за наш счет.
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|3}}


''Спрашивающий.'' Общество Психических Исследований теперь полностью отрицает существование махатм. Они говорят, что это от начала и до конца это было вымыслом, сотканным Блаватской в своём собственном мозгу!
<small>В письме к г-же Фадеевой, написанном в ноябре 1879 года, Е.П.Б. Пишет:</small>


''Теософ.'' Она могла сделать множество ещё менее умных вещей, чем это. Во всяком случае, у нас нет ни малейшего возражения против этой теории. Как она всегда теперь говорит, она почти предпочитает, чтобы люди не верили в Учителей. Она открыто заявляет, что скорей предпочла бы, чтобы люди серьёзно думали, что единственным местом, где живут махатм, является серое вещество её мозга и что она извлекла их из глубин своего внутреннего сознания, чем если бы их имена и великие идеалы выносились на поругание и осквернялись, как происходит сейчас. Поначалу она обычно с негодованием протестовала против сомнений в их существовании. Теперь же она не отрывается от своих дел, чтобы доказывать или опровергать. Пусть люди думают, что хотят.


''Спрашивающий.'' Но, конечно, эти Учителя есть?
Вы хотели бы ознакомиться с программой моей неотложной работы на месяц? Если да, то пожалуйста:'' во-первых'', проверить правильность каждой статьи для следующего номера журнала «Theo­so­phist»;'' во-вторых'', просмотреть переводы на английский язык от двух до четырех статей, написанных на санскрите и местных индийских наречиях;'' в-третьих'', лично написать передовицу и еще какую-либо другую знаменательную статью;'' в-четвертых'', изучить все статьи по мистике, дабы не дать Олькотту и дру­гим сотрудникам переборщить с пи­кантностью данных материалов;'' в-пятых'', от­кор­ректировать гранки, порою даже пять раз подряд;'' в-шестых'', ответить на три-четыре десятка писем на имя секретаря по пере­писке Теософского Общества;'' в-седьмых'', поблагодарить людей, присылающих кни­ги для нашей биб­лиотеки, и подтвердить полу­чение книг;'' в-восьмых'', отве­тить на несколько десятков частных писем;'' в-де­вя­­тых'', написать две-три обычные статьи для американских и индийских газет;'' в-десятых'', присутствовать на церемонии посвящения новых членов, внести их имена в списки и выдать им соответствующие дипломы — по дюжине и более;'' в-одиннадцатых'', зарегистрировать новых подписчиков;'' в-двенадцатых'', просмотреть около со­рока журналов и газет;'' в-тринадцатых'', при­нимать каждый вечер посетителей — всевозможных брахманов, буддистов, сикхов, джайнов, парсов, му­­суль­ман и европейцев, которые являются с науч­ными целями и с которыми я должна обсуждать философские и метафизические вопросы до одиннадцати часов ночи;'' в-четырнадцатых'', чаще всего в этом пунк­те мне выпадает много дополнительной работы: например, разослать шестьсот пятьдесят пригласительных открыток (подобную открытку я высылаю вам, ибо вы являетесь одним из наших членов) на великую церемонию, которая состоится завтра вечером, 29 ноября, в честь пятой годовшины образования [Теософского] Общества (в 1879 году), открытия нашей библиотеки и издания нашего журнала «Theosophist».


''Теософ.'' Мы утверждаем, что ''они существуют''. Тем не менее, это не очень-то помогает. Многие люди, даже некоторые теософы и экс-теософы, говорят, что никогда получали каких-либо доказательств их существования. Замечательно, но тогда мадам Блаватская ставит такую альтернативу — если она придумала их, то она придумала и их философию и практические знания, которыми владеют лишь немногие, а если так, то какое имеет значение, существуют они или нет, если сама она здесь, и уж по меньшей мере ''её собственное существование'' вряд ли можно отрицать? Если знание, переданное якобы ими, хорошо само по себе и принимается как таковое многими людьми с интеллектом выше среднего, то зачем нужна такая шумиха? То, что она мошенница, ''никогда не было доказано'', и всегда останется предметом прений; тогда как как установленным фактом, который нельзя отвергать, является то, что философия, проповедуемая "Учителями", — кем бы она ни была придумана — одна из величайших и самых благотворных философий, если только она правильно понята. Так что клеветники, будучи движимы самыми низкими и подлыми чувствами — ненавистью, мстительностью, злобой, уязвлённым тщеславием или честолюбием, — похоже, не сознают, что тем самым они воздают должное её интеллектуальным способностям. Ну, если бедные глупцы хотят этого, пусть так. На самом же деле, мадам Блаватская нисколько не против того, чтобы её враги представляли её ''тройным'' адептом и "махатмой" в придачу. И лишь нежелание выглядеть в своих собственных глазах вороной, красующейся в павлиньих перьях, до сих пор заставляло её настаивать на истине.  
Вы легко можете представить, что за удовольствие вставать с постели, «невзирая» на эту жару увешивать себя всевозможными медалями, значками и лентами различных обществ и улыбаться шестистам пя­тидесяти обнаженным, полуобнаженным, одетым в муслин и в вечерние костюмы братьям-теософам.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Всякое дерево познается по плодам; и обо всех теософах нужно судить по их делам, а не по тому, что они пишут или говорят; поэтому ''все'' теософические книги нужно оценивать по их достоинствам, а не по тем претензиям на авторитетность, которые могут быть в них предъявлены.  
<small>Несмотря на явно нелюбезное отношение к ней со стороны русских газет, Е.П.Б. всегда подписывалась на многие русские газеты и журналы; если она не имела возможности читать их днем, то ей приходилось выкраи­вать время для этого за счет сокращения своего и без того короткого (пяти-шестичасового) ночного отдыха, — так сильно хотелось ей знать, что происходит у нее на родине. Получение одной из таких посылок с российскими газетами послужило толчком для следующего психометрического эксперимента, произошедшего осенью 1880 года. В своем письме г-же Фадеевой Е.П.Б. выра­зила признательность за отправленную ей бандероль с газетами:</small>
 
 
И вот какая интересная вещь приключилась со мною недавно. Получила я вашу бандероль с подборкой «Нового Времени» и вскоре после десяти часов вечера пошла укладываться спать (как вы знаете, встаю я в пять утра). Прихватив с собою одну из газет, наугад, ту, что ближе лежала, я сладко потянулась и погрузилась в размышления об одной санскритской книге, которая, по моему разумению, помогла бы мне хорошенько посмеяться над Максом Мюллером на страницах моего журнала. Так что вы понимаете: в тот момент я никоим образом о вас не думала. А газета все это время лежала на подушке у меня за головой, слегка прикрывая мне лоб.
 
 
И вдруг я почувствовала, что переношусь в какой-то чужой и в то же время привычный, известный мне дом. Комната, которую вижу, для меня но­вая, а вот стол посреди нее — мой старый знакомый. А за столом сидите вы, друг мой милый, и потягиваете сигаретку, глубоко задумавшись. Ужин на столе, но в комнате больше никого нет. Только показалось мне, что я мельком заметила, как через дверь выходит тетушка. Тут вы протягиваете руку, берете со стола газету и откладываете ее в сторону. Я лишь успела прочесть название «Одесский вестник», и ви­дение исчезло.
 
Вполне может показаться, что ничего необыч­ного в произошедшем нет, но вот что странно: я была совершенно уверена, что взяла с собою номер «Нового Времени», и, разглядев в своем видении рядом с вами ломтики черного хлеба, я вдруг испытала столь сильное желание отведать этого хлеба, хотя бы маленькую крошку, что даже ощутила во рту его вкус. Я подумала про себя: что же все это значит? Что может вызвать подобную фантазию? И дабы избавиться от этого желания, которое невозможно удовлетворить, я развернула газету и стала читать. И что же? В руках у меня действительно оказался «Одесский вестник», а вовсе не «Новое Время». Более то­го, к газете прилипли крошки столь вожделенного ржаного хлеба!
 
Вот так эти крохотные кусочки, прикоснувшись к моему лбу, перенесли в мое сознание сцену, которая, по-видимому, происходила в тот момент, когда они прилипали к газете. В данном случае крошки ржаного хлеба сыграли роль фотографического аппарата. Эти сухие хлебные крошки подарили мне такое глубокое наслаждение, на мгновение перенеся меня к вам. Меня переполняла атмосфера домаш­него уюта, и от радости я лизнула самую крупную крошку, а те, что поменьше, — вот они, я их соскребла и посылаю вам их обратно. Пусть вернутся домой вместе с частичкой моей души. Поступок, быть может, довольно глупый, зато совершенно искренний.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|4}}
 
<small>В начале 1881 года Е.П.Б. была чрезвычайно тяжело больна, и все доктора сходились на том, что ей следует делать прижигание спины. Вопреки этому она пыталась игнорировать постельный режим, хотя спина ее была в ужасном состоянии; однако в постели или вне ее Е.П.Б. продолжала постоянно работать. В минуты отчаяния она писала:
</small>
 
 
О Господи! Какое несчастье жить и чувствовать! О если бы было возможно впасть в нирвану! Какое неотразимое очарование заключено в идее вечного покоя! О дорогие мои, только бы увидеть вас еще разок и знать, что смерть моя не окажется для вас слишком большим горем.
 
 
<small>В своих последующих письмах Елена Петровна пока­зывает, что ей стыдно за эту минутную слабость. Убеждения ее, по словам г-жи Желиховской, были слишком глубокими; она прекрасно осознавала, что даже в смерти далеко не каждому дано обрести вожделенный отдых. Е.П.Б. с презрением и страхом отвергала саму мысль о добровольном искусственном прекращении страданий, видя в страданиях действие закона воздаяния, нарушение которого вызовет к жизни еще худшие страдания как до, так и после смерти. На случай внезапной болезни Е.П.Б. всегда оставляла указание о том, чтобы через Олькотта или через одного из ее секретарей о факте бо­лезни известили ее близких.
 
В данном случае родственники Е.П.Б. изумились, ко­г­­­­да вскоре после того как они узнали о ее страданиях, им стало известно, что в начале августа 1881 года она внезапно отправилась в Симлу на севере Индии, а затем проследовала еще дальше на север. Из Мирута она собственноручно написала родным, что ей приказано покинуть железнодорожные пути и прочие оживленные дороги и в сопровождении человека, специально посланного к ней с этой целью, углубиться в джунгли, в священный лес «Део-Банд». Там она должна встретиться с одним великим ламой по имени Дебодургай, который будет возвращаться в Тибет из паломничества к дереву Будды и который уверен, что вылечит ее. Она пишет:
</small>
 
 
Я была без сознания. Не помню, как меня глубокой ночью тащили в гору, поднимая на такую высоту. Но я проснулась, вернее, очнулась лишь на следующий день, ближе к вечеру. Я лежала посреди огромной и совершенно пустой комнаты с каменными стенами. Вдоль стен стояли высеченные из камня статуи Будды. В расставленных вокруг меня котелках варились какие-то курящиеся благовония, а надо мною стоял лама Дебодургай, совершая магнетические пассы.
 
 
<small>Благодаря этому лечению ее хроническое заболевание в значительной мере пошло на убыль, однако на обратном пути она схватила тяжелую ревматическую ли­хо­радку. Этим недугом Е.П.Б. была в немалой степе­ни обязана переживаниям, связанным с убийством царя Алек­­сандра II*. Услышав о гибели императора, она писала г-же Желиховской:
</small>
 
 
Господи Боже мой, что же это за новая напасть? Неужели близится последний день России? Или сам дьявол вселился в детей земли русской? Да что они там все с ума посходили, эти несчастные русские люди? Чем все это кончится, чего нам ждать от будущего? О Господи! Люди могут говорить, если им хочется, что я — атеистка, буддистка, отступница, гражданка республиканской страны, но я чувствую горечь! Как мне жаль императорскую семью, ца­­ря-му­ченика, всю Россию. Ненавижу, презираю и полностью отвергаю этих подлых чудовищ — террористов. Пусть все надо мною смеются, если им угодно, но мученическая смерть нашего Государя вызывает во мне, хотя я и американская гражданка, такое сострадание, такую боль и такой стыд, что даже в самом сердце России люди не могут переживать гнев и скорбь сильнее.
 
 
<small>Е.П.Б. было очень рада, что «Pioneer» напечатал ее статью о царе, и пишет об этом сестре:
</small>
 
 
Я вложила в нее все, что смогла вспомнить, и только представь себе, они не выбросили ни единого слова, а некоторые другие газеты ее перепечатали! Но все равно многие, впервые увидев меня в трауре, спрашивали: «Что вы хотите этим сказать? Разве вы не американка?» Я так разозлилась, что направила в «Bombay Gazette» что-то вроде общего ответа всем сразу: не как российская подданная облачилась я в траур (так я им написала), но как русская по рождению, как одна из многих миллионов тех, чей благодетель был тем добрым, сострадательным человеком, которого сейчас оплакивает вся моя страна. Этим поступком я желаю выразить уважение, любовь и искреннюю скорбь в связи со смертью Государя моих отца и матери, моих оставшихся в России братьев и сестер.
 
 
Эти строки заставили вопрошавших замолчать, но две-три газеты успели воспользоваться случаем и по­­шутить по поводу траура, в который погрузилось здание редакции и сами сотрудники журнала «Theo­sophist». Ну вот, теперь им ясна причина — и пусть катятся ко всем чертям!
 
 
<small>Получив по почте фотографию покойного императора, запечатленного в гробу, Е.П.Б. 10 мая 1881 года пишет г-же Фадеевой:
</small>
 
 
Поверите ли, как только я взглянула на снимок, у меня стало твориться что-то неладное с головою; я ощутила какой-то безудержный трепет, заставивший меня осенить себя большим русским крестным знамением, склонив голову к мертвой руке Государя. Все это произошло так внезапно, что я замерла в изумлении. Неужели и вправду я, которой за восемь лет после смерти отца ни разу не приходило в голову перекреститься, вдруг поддалась такой сентиментальности? Это сущее бедствие: вообразите, что даже сейчас я не в силах читать русские газеты, не теряя при этом самообладания! Я превратилась в веч­ный, неиссякаемый фонтан слез; нервы мои совсем никуда не годятся.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|5}}
 
<small>Несмотря на это приглашение, г-жа Фадеева и г-жа Желиховская предпочли остановиться вместе с Е.П.Б. в Париже, где они втроем прожили полтора месяца, в те­че­ние которых произошло много интересного. В это же время в том же самом доме проживал и У.К.Джадж. Ког­да пришла пора расставаться, Е.П.Б. должна была вы­ехать в Лондон часа на два раньше, чем ее тетка и сест­ра уезжали в Россию, и они поехали проводить ее на Гар-дю-Нор, где ее ожидала большая компания друзей и знакомых. Вот как описывает проводы г-жа Желиховская: </small>
 
 
:Е.П.Б. чувствовала себя весьма неважно, с трудом передвигая опухшие ноги; каждый шаг причинял ей жуткую боль. Наверное, я была не единственной, кто лелеял нелестные мысли в адрес всемогущих Махатм: если они и вправду так добры, какими их изображают, то они вполне могли бы избавить мою сестру от страданий, хо­тя бы частично, при том, что ей еще предстояло долгое путешествие и горестное прощание с нами. По своему обыкновению, она вступилась за Махатм, уверяя нас, что хотя они и не считают благим деянием избавление людей от страданий (каковые являются законным воздаянием для каждого отдельного человека), тем не менее ее собственный конкретный Учитель нередко помогал ей, спасая даже от смертельного недуга.
 
:Я двигалась к перрону, поддерживая под руку сестру, как вдруг она остановилась и, взглянув на свое плечо, воскликнула: «Что это? Кто тронул меня за плечо? Вы видели руку?» Никто из нас не видел никакой руки, и мы удивленно уставились друг на друга. Но каково же было наше изумление, когда Елена Петровна улыбнулась, мягко отвела в сторону мою руку и зашагала вперед такою твердой и бодрой поступью, какую мне за по­следнее время ни разу не доводилось за нею наблюдать. «Ну вот, — сказала она, — это их ответ тебе, Вера. Ты их все бранишь за нежелание мне помочь, а я только что видела руку Учителя. Полюбуйся, как я теперь вышагиваю». И действительно, она прошла всю дорогу до перрона быстро и совершенно легко. Хотя сестре пришлось дважды переходить из вагона в вагон, она каждый раз входила и выходила без видимых усилий, уверяя нас, что боль совсем прошла и что давно уже она физически не чувствовала себя так хорошо.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|6}}
 
А теперь послушайте любопытнейшую историю: меня пригласил М.А.Хитрово, наш консул в Египте, и в беседе между прочим задал мне такой во­прос: «Кстати, вы получили нашу телеграмму за коллективной подписью всего экипажа фрегата “Стрелок”? Мы направили из Суэца в Порт-Саид выражение признательности Радде Бай<ref>Радда Бай — русский литературный псевдоним Е.П.Блаватской.</ref> за ее добрые пожелания и приветствие соотечественникам. — Я молчу, ни слова не понимаю. — Разве вы не помните, — говорит он, — я как консул должен был провожать нашего посла в Китай и поэтому оказался на борту фрегата, который вы встретили на Суэцком канале».
 
Тут я наконец вспомнила. Припоминаете, я рассказывала вам в Париже о шутке, которую я разыграла в Суэце, 3 марта, если не ошибаюсь. Нашему пароходу компании «Мессажери» пришлось встать на прикол, чтобы пропустить большой русский фрегат, направлявшийся в Китай. И тут я достала одну из своих визитных карточек и написала на ней: «Русская женщина, долгие годы не видевшая ни еди­ного русского лица, от всего сердца шлет поклон, горячий привет и желает счастливого пути всем русским людям, от капитана с офицерами до матросов. Боже, храни Россию и ее Царя!» И подписалась: Радда Бай. А на обратной стороне указала свое настоящее имя и мой адьярский адрес. Мы положили визитку в жес­­тянку и как следует закрыли. Когда фрегат поравнялся с нами, Олькотт весьма ловко перебросил банку группе офицеров и матросов на его борту, а я прокричала: «Послание капитану!»
 
Письмо немедленно ему вручили, и он тут же у нас на глазах его прочитал. Все офицеры сняли фуражки и помахали ими, приветствуя меня, и весь экипаж фрегата прокричал «Ура!» Я была ужасно рада. «Нас всех весьма позабавила ваша изобретательность, — заметил Хитрово, — и крайне растрогала ваша записка. Посол и все офицеры сошлись на том, что нужно немедленно телеграфировать вам в Порт-Саид, выразив нашу благодарность». Вообразите, ка­кая досада: мне эту телеграмму так и не переслали... Я сказала Хитрово, что настаиваю на ее вручении мне на память.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|7}}
 
<small>Сестра и племянница Е.П.Б. навестили ее в Остенде в 1886 году. Вот что она писала им вскоре после их отъ­езда: </small>
 
 
Возьмусь за работу, благо я теперь совсем одна, и из Вечного Жида-скитальца превращусь в «рака-отшельника», в оцепеневшее морское чудище, вы­брошенное волною на берег. Буду писать и писать, — единственное мое утешение! Увы, блаженны те, кто способен ходить. Что это за жизнь такая: все время больна, да еще к тому же без ног...
 
 
<small>После своей тяжелой болезни в Остенде весной 1887 года Елена Петровна пишет сестре:</small>
 
 
Милая моя, не пугайся: я в очередной раз надула безносую. Кое-кто помог мне выкарабкаться. Со мною такие чудеса творятся! Ты пишешь: «Как ты можешь быть такой беспечной!» Будто я могла простудиться из-за беспечности. Я никогда не встаю с кресла, никогда не выхожу из комнаты, сижу над своей «Тайной Доктриной» как прикованная. Я всех при­влекла к работе над нею: графиню, доктора Кей­т­ли, кузена которого ты видела в Париже. Он приехал в качестве делегата из Лондона, чтобы меня туда пригласить, а я возьми да нагрузи его работой!
 
Ты же, наверное, не знаешь, как это все было. Дней за десять до моей болезни лондонское [Теософское] Общество стало усиленно зазывать меня к себе: очень я им нужна, говорят, без меня никак не справляются. Хотят изучать оккультизм и потому горят желанием лишить Остенде моего благотворного присутствия. Перед этим получала ворохи писем с мольбами, но хранила молчание. Отстаньте, думаю про себя, не мешайте, дайте спокойно написать книгу. Как бы не так: присылают ко мне депутацию. Доктор Кейтли мне сообщает: «Мы сняли для вас прекрасный дом с садом, мы все для вас приготовили и перевезем вас прямо в кресле. Не упорствуйте!» И вот я уже стала склоняться к тому, чтобы передумать. Графиня принялась укладывать вещи; первым делом она вознамерилась собрать в дорогу меня, а затем поехать в Швецию и продать там свою собственность, чтобы жить вместе со мною, как вдруг я слегла! Такова уж, видно, моя звезда.
 
И вот тебе еще одно чудо. 27 марта мы должны были выезжать, а семнадцатого я после обеда ус­нула в кресле без всякой причины. Ты же знаешь, такого со мною никогда не случается. Я погрузилась в глубокий сон и вдруг во сне заговорила, обращаясь к графине (как она мне впоследствии рассказывала, ибо сама я ничего не помню): «Учитель говорит, что вы не должны уезжать, потому что я заболею и буду при смерти». Графиня воскликнула: «Что вы такое говорите?» Я проснулась и тоже давай кричать в изумлении: «О чем вы тут вопите? Что стряслось!»'' Tableau''!<ref>Ну и картина! (франц.).</ref>
 
Через два дня, когда мы об этом уже почти забыли, я вдруг получаю письмо от одного члена [Тео­софского] Общества в Лондоне, которого я раньше никогда в жизни не видела, — от доктора Эштона Эллиса, врача Вестминстерской амбулатории; он мис­тик, поклонник Вагнера, большой любитель музыки, совсем еще молодой человек. В своем письме он тоже настаивает на моем приезде по той простой причине, что я, понимаешь ли, явилась ему в видении и он узнал меня, ибо видел на портретах. Он пишет, что сидит он за письменным столом, и тут за другим концом стола появляюсь я и пристально на него гляжу. Нас с Констанцией* позабавило его восторженное заявление: «Моя жизнь странным образом связана с вашей, с вами лично и с Теософ­ским Обществом. Знаю, что вскоре мне предстоит с вами увидеться». Нас эти слова развеселили, но вскоре мы позабыли о них.
 
Затем я простудила горло — совершенно не понимаю, каким это образом, и мне становилось все хуже и хуже. На пятый день — после того, как я вынуждена была слечь, а врачи в Остенде заявили, что надежды никакой, поскольку стали отказывать почки и началось заражение крови, а я все время дремала и обречена была, не выходя из дремоты, погрузиться в вечный сон, — на пятый день графиня припомнила, что ведь этот Эштон Эллис — известный врач. Она дала ему телеграмму с просьбой прислать хорошего специалиста. И вот этот совершенно чужой нам человек телеграфирует в ответ: «Еду сам, прибуду ночью».
 
Помню смутно, сквозь сон, как ночью кто-то вхо­дит в комнату, берет мою руку, целует ее, дает что-то проглотить; затем садится на край кровати и начинает массировать мне спину. Ты только представь себе, этот человек три ночи и три дня не спал, растирая и массируя меня каждый час...
 
 
<small>Далее г-жа Блаватская рассказывает в письме, что услышала, как кто-то говорит, что ее тело не позволят кремировать, если она умрет, не написав завещания.</small>
 
 
И вот тут-то я пришла в сознание, в ужасе от того, что меня зароют в землю, что я буду лежать вместе с католиками здесь, а не в Адьяре... Я позвала окружающих и заявила: «Скорей, скорей, адвоката!» — и, поверишь ли,'' встала''! Артур Гебхард, который только что вернулся из Америки и явился сюда со своей матерью, прослышав о моей болезни, помчался и привез адвоката и американского консула, а я (совершенно не понимаю, откуда только силы взялись) — я продиктовала и подписала завещание...
 
Покончив с этим, я почувствовала, что больше не выдержу. Пошла обратно к своей кровати со словами: «Ну все, прощайте, теперь я умру». Но Эштон Эллис превзошел самого себя: целую ночь он массировал меня и все время поил какою-то дрянью. Я, однако, ни на что уже не надеялась, ибо видела, как тело мое становится серым и покрывается темными желтовато-синими пятнами, и, теряя сознание, я уже мысленно со всеми вами прощалась...
 
 
<small>Тем не менее лечение возымело свое действие. Елена Петровна проспала целые сутки и вновь пробудилась к жизни.
 
По поводу той же самой болезни она пишет г-же Фа­деевой:</small>
 
 
''Воскресенье, католическая пасха''. Мой старый товарищ и друг, написала вам о своей болезни дней десять назад, когда еще не вставала с постели. Так почему же вы жалуетесь, что я «снова дурака валяю»? Однако я действительно чуть было не сваляла дурака навеки: снова я была на волосок от смерти и снова воскресла из мертвых.
 
Когда и как я умудрилась простудиться, не выходя из комнаты, это выше моего понимания. Началось все с бронхита, а кончилось тяжелым осложнением на почки. Врачи в Остенде мучили меня без всякой пользы, вытягивая из меня деньги и едва меня не угробив, но меня спас один из наших теософов, д-р Эштон Эллис, который в награду за это лишился высокооплачиваемой должности, ибо покинул без разрешения Вестминстерскую амбулаторию и девять дней не отходил от моей постели (массируя мне спину)... Когда все местные доктора поставили на мне крест, графиня вспомнила об Эштоне Эллисе, который прослыл хорошим врачом, и попросила у него дать совет или прислать толкового специалиста, а он ответил в телеграмме, что выезжает сам и прибудет вечером.
 
Он все бросил и примчался сюда. И представьте себе, он меня никогда раньше не видел и знал только по моим книгам и статьям. Меня совесть замучила — просто не знаю, куда деваться: он так много из-за меня потерял. Хорошо еще, что он холостяк... Он спас меня при помощи массажа, растирал меня день и ночь, глаз не смыкая все это время. На днях он съездил в Лондон и вчера вернулся, сообщив мне, что не оставит меня, пока я полностью не поправлюсь, и намерен сам отвезти меня в Лондон, как толь­ко на улице потеплеет.
 
Госпожа Гебхард все еще со мною; вместо того чтобы праздновать пасху в кругу семьи, она ухаживает за мною, как за ребенком, следит, чтобы я принимала лекарства, а графиня тем временем отправилась в Швецию, чтобы продать там свое поместье. В будущем она собирается жить со мною неразлучно, дабы присматривать за мною и уха­живать.
 
А что вы скажете о той преданности, которую проявил по отношению ко мне Эштон Эллис! Где еще найдешь такого человека, который отказывается от своей работы, от хорошего места — и все лишь ради того, чтобы освободиться и приехать спасать от смерти какую-то старушку, совершенно чужую и незнакомую?.. И все это — за свой счет: у меня он ни гроша брать не желает, да еще потчует меня каким-то старым добрым «бордо», которое где-то раздобыл. И ведь все это исходит от иностранца, более того, от англичанина. Говорят, «англичане холодны, ан­гличане бездушны». Видать, не все...
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|10}}
 
<small>В письмах и разговорах Е.П.Б. часто упоминала о своем долге благодарности по отношению к графине Вах­т­мейстер, г-же Гебхард и особенно доктору Эштону Эллису за их преданность и самоотверженность во время ее болезни. В одном из писем, которые она посылала г-же Желиховской из Остенде, Елена Петровна пишет следующее:</small>
 
 
Прямо не знаю, что и подумать! Ну кто я для них? С чего бы графине проявлять по отношению ко мне такую преданность, что она ради меня готова жизнь отдать? Кто я для Эллиса, который меня прежде ни­ког­да не видел; кто я такая, чтобы, пренебрегая риском, без разрешения, оставить свою больницу на целую неделю ради меня, а теперь вот лишиться своего места, своего прекрасного жалованья и квартиры при Вестминстерской амбулатории. Он съездил домой и, вернувшись сюда, смеялся: плевать, говорит... Теперь, говорит, у него осталась лишь частная практика и будет больше времени на теософию...
 
Да что все это значит? Что они во мне нашли? Что же это, у меня на роду написано влиять на чужие судьбы? Серьезно тебе говорю,'' мне страшно''! Я перестаю понимать что к чему и совершенно теряюсь. Знаю только то, что я разбудила некую неизвестную силу, которая связывает судьбы других лю­дей с моею судьбою, с моею жизнью... Знаю также, и это служит для меня большим утешением, что мно­гие из этих преданных мне людей смотрят на меня как на свою спасительницу. Многие из них были бездушными эготистами, неверующими материали­стами, любителями житейских благ, бездумными сенсуалистами<ref>Сенсуализм (от лат. sensus — восприятие, чувство) — направление в теории познания, согласно которому основой достоверного познания являются ощущения, восприятия.</ref>, а стали серьезными людьми, неутомимыми тружениками, жертвующими ради работы всем: положением, временем, деньгами — и думающими лишь об одном — о своем духовном и интеллектуальном совершенствовании. Они в некотором роде принесли себя в жертву идее самопожертвования и живут исключительно ради блага ближних, видя во мне свое спасение, свой свет.
 
А что я такое? Я то, чем и была всегда. По крайней мере в том, что касается их. Я готова пожертвовать последней каплей крови ради теософии, но что до теософов, то едва ли испытываю любовь к кому-либо из них лично. Я не способна любить ко­го-нибудь лично, кроме вас, моих родных... Какое же я слепое орудие, должна признаться, в руках то­го, кого я называю своим Учителем!.. Я не знаю,'' не знаю, не знаю''...
 
Для меня, как и для любого из нас, феноменальное рождение нашего [Теософского] Общества (по ''моей'' инициативе), его ежедневный и ежечасный рост, его несокрушимость под ударами врагов со всех сторон — нерешенная загадка. У меня нет этому логического объяснения, но я вижу, я знаю, что Тео­софскому Обществу предопределено свыше обрести всемирное значение. Оно станет одним из событий мирового масштаба! [Теософское] Общество обладает нравственной и духовной энергией, мощь которой, подобно девятому валу, захлестнет, поглотит и сметет все, что оставили на берегу менее крупные волны человеческой мысли, все чужеродные осадки, все осколки и фрагменты религиозных и философских систем. Я — всего лишь слепой двигатель этой силы, но великая мощь заключена в ней самой.


''Спрашивающий.'' Но относит ли мадам Блаватская это правило к своим собственным трудам — к "Тайной Доктрине", например?
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|11}}


''Теософ.'' Конечно. В предисловии она недвусмысленно заявляет, что выдаёт доктрины, которые были преподаны ей Учителями, но не претендует ни на какое вдохновение в отношении того, что было написано ею за последнее время.
В третьем, ноябрьском, номере, будет напечатана моя статья «Эзотерический характер евангелий»*, в которой я отстаиваю учение Христа, прославляя, как обычно, его истинное учение, а не искаженное папизмом и протестантизмом. Я (то есть мы, теософы), конечно же, буду разоблачать любое подобное фарисейство, любые суеверия такого рода. Я не пощажу ни католицизма, облачившего учение Христа в ненужную мишуру и пустую обрядность, ни протес­тантизма, который в пылу борьбы против папского свое­волия и тщеславия католического духовенства ободрал древо истины, сорвав с него не только пус­тоцветы, привитые папством, но и лишив его всех здоровых цветов и плодов. Мы намерены, не скрою, задать жару фанатизму, фарисейству, ожесточенному материализму, но эти газетчики выбрали не то слово, окрестив наши устремления «буддизмом».


{{Подпись-ЕПБ-КТ|XIV}}
Впрочем, хоть горшком назови, только в печь не сажай. Люди меня называют «язычницей», да и сама я, должна признать, зову себя так же. Я просто не в силах выслушивать рассказы о том, как несчастных индусов или буддистов обращают в англикан­ское фарисейство или в христианство папского толка; от этого меня просто дрожь пробирает. Но когда я слышу о распространении русского православия в Японии, сердце мое ликует. Объясни это, если сумеешь. Меня тошнит от одного вида иностранного клерикала, но привычный облик русского попа я выношу без всяких усилий...


Я сама сидела на верхней ступеньке платформы в течение 14 дней рядом с миссис Клевеленд. Каждый раз, когда "Хонто" была от меня на расстоянии в один дюйм, я вставала, чтобы видеть ее лучше. Я постоянно дотрагивалась до ее рук, как и другие касались духов и даже обнимала ее почти каждый вечер.
Я наврала тебе тогда, в Париже, когда заявила, что не желаю идти в нашу церковь; мне было стыдно признаться, что я побывала там перед твоим приездом и стояла там, разинув рот, словно перед своей родной матушкой, которую не видела долгие го­ды и которая меня уже просто не узнает!.. Я не верю ни в какие догмы, мне противен любой ритуал, но к нашей православной церковной службе я испытываю совсем иные чувства. Возможно, мозгам моим не хватает седьмого винтика... Наверное, это у меня в крови... Я не устану утверждать: к учению Христа в тысячу раз ближе буддизм — совершенно гармонирующее с ним чисто нравственное учение, нежели современные католичество и протестантизм. Но сравнивать буддизм с верой русской церкви я не возьмусь. Ничего не могу с собою поделать. Такова уж моя глупая, противоречивая натура.


{{Пропущено}}
{{Пропущено}}


Последний раз, когда я была у Эдди, духи Джоржо Дикс и Мэйфлауер подарили мне серебряный орден и я его узнала по особой отметке сверху. Дух произнес: "Мы принесли тебе этот орден, потому что, мы думаем, ты будешь его ценить больше, чем что-либо. Ты узнаешь его – это орден славы, которым правительство наградило твоего отца в Русско-Турецкой кампании 1828 года. Нам помог твой дядя, он приходил к тебе сюда сегодня. Этот орден из могилы твоего отца в Ставрополе и ты узнаешь его по отметке, известной только тебе".
Каждый месяц я пишу от со­рока до пятидесяти страниц «эзотерических инструкций»* по тайным наукам, не подлежащих публикации. Пять-шесть добровольцев-мучеников из числа моих эзотериков должны рисовать, чертить, писать и литографировать по ночам до 320 экземпляров этих инструкций, которые мне необходимо просмотреть, исправить, сравнить и откорректировать, чтобы не закрались ошибки и мою оккультную информацию нельзя было посрамить.
 
Ты только представь себе все это! У меня берут уроки седовласые ученые каббалисты и посвященные масоны... Далее, на мне целиком лежит издание журнала «Lucifer», от передовицы и некоторых других мало-мальски живых статей для каждого номера до вычитки гранок. Далее, моя дорогая графиня д’Адемар присылает мне «La Revue Theosophique», и я не могу отказать ей в помощи. Далее, я должна чем-то питаться, как и любой другой человек, а это значит, что мне нужно писать еще статьи, дабы заработать себе на хлеб насущный. Далее, официальные приемы, еженедельные собрания, сопровождающиеся уче­ными дискуссиями, когда за спиною у меня сидит стенографист, а иногда еще и два-три репортера по углам, — все это, как ты легко можешь догадаться, занимает некоторое время.
 
Я должна специально готовиться к каждому четвергу, изучая материалы, ибо люди, которые сюда приходят, — это не какие-то там невежды с улицы, а такие персоны, как электротехник К., доктор Уиль­ям Б. и натуралист К.Б. Я должна быть готовой отстаивать учение оккультизма в борьбе с адептами прикладных наук, и поэтому доклады, зафиксированные стенографистом, печатаются, причем без корректуры, в нашем новом ежемесячном издании под названием «Протоколы Ложи Блаватской». Уже одно это — услуги стенографиста и типографские работы — влетает нашим теософам в 40 фунтов каждый месяц...
 
Со времени твоего отъезда они тут все с ума посходили: так сорят деньгами, что у меня волосы дыбом встают... Видишь ли, они разослали тут циркулярное письмо теософам всего света: «Е.П.Б., — заявляют они, — стара и больна, Е.П.Б. недолго еще пробудет с нами. А если Е.П.Б. умрет, то­гда ведь мы ни с чем останемся. Некому будет учить нас хорошим манерам и тайной мудрости. Так давайте организуем сбор подписных взносов в фонд расходов...» и т.д. и т.п. И вот они организовали сбор подписных взносов, а теперь тратят деньги. А «Е.П.Б.» все трудится, протирая локти до дыр, трудится за всех и всех их учит. Излишне говорить, что за такого рода обучение я не мо­гу принять ни гроша. «Денежки ваши пропадут вместе с вами, если вы рассчитывали купить за деньги милость Божью», — повторяю я каждому, кто воображает, будто сможет Божественную мудрость многих столетий приобрести за фунты и шил­линги.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|12}}
 
Что же до меня, то я теперь самый что ни на есть теософский папа: меня единодушно избрали президентом всех европейских теософских филиалов. Но что мне с того?.. Побольше бы здоровья — вот это было бы дело. А почести и титулы — это совсем не по мне.
 
{{Подпись-ЕПБ-Письмо|Родным|13}}
 
– Но это Вы забываетесь, сэр!.. – свирепо воскликнул потерявший всякое терпение полковник. – Вы оскорбляете женщину и грозите ей!.. К тому же она гражданка свободной Америки и ''вовсе не русская''... т. е. не ''такая'' русская, за какую Вы её принимаете!.. – поправился он, встретив мой негодующий взгляд.
 
– Извините меня, полковник, и предоставьте мне самой, прошу Вас, право защищать себя... Прежде всего ''я русская''; русской родилась и русской умру, я русская в ''душе'', если не на паспорте... Стыдитесь! Неужели вы желаете, чтоб эти господа уехали, увозя с собою впечатление, что пред их нелепой выходкой и дерзостями я готова была отречься от родины и даже от своей национальности!..
 
{{Подпись-ЕПБ-Из пещер|31}}
 
 
== Протоколы «Ложи Блаватской» ==
 
''Блаватская:'' Во-первых, вы часто задаёте вопросы, переступающие запретную черту. Что мне толку говорить вам что-то одно, а потом тут же захлопывать дверь у вас перед носом? Это будет только «томление духа»<ref>Блаватская использует встречающееся в Библии выражение ''vexation of spirit'', переведённое в русской Библии как «томление духа», но если переводить буквальный смысл выражения вне библейского контекста, получится «это вас только раздразнит, разозлит». — ''Прим. пер.''</ref> и многому вас не научит. А я не могу говорить некоторые вещи. Я рассказываю всё то, что мне позволено давать. Это может быть очень глупо, эгоистично, создавать впечатление исключительности. Вы можете думать что хотите, но не я придумала эти правила, я никогда не устанавливала законов. Не так я это получила, не так я это и передам. То, что я обещала не открывать, я не могу, это невозможно.
 
''Кинели:'' Знаете, так много того, что для вас просто, для нас часто бывает трудно.
 
''Блаватская:'' Видите ли, вы всегда продолжаете спрашивать про те вещи, которые я не могу выдать полностью.
 
{{Подпись-Протоколы|1889.03.28}}
 
''Блаватская:'' Видите, как эти христиане любят друг друга? Точно так же, как любят друг друга теософы.
 
''Дама:'' И так же, как вы любите католиков.  


Эти слова прозвучали в присутствии сорока свидетелей. Полковник Олькотт может подтвердить этот факт и описать орден.
''Блаватская:'' Я выступаю против системы, а не против католиков. Я говорю – нападайте на системы, но не трогайте личностей. Нам ещё достаточно много придётся нападать на системы, потому что системы отвратительны.  


Сейчас он у меня и я знаю, что он принадлежал моему отцу. Более того, я узнала его по отколотой части – это произошло по моей вине много лет назад, и, чтобы развеять все сомнения относительно этого факта, у меня есть фотография отца (я никогда не брала ее к Эдди, и, следовательно, никто из присутствующих там ее не видел) на которой четко видно этот орден.
{{Подпись-Протоколы|1889.05.16}}


Вопрос д-ру Бэрду: откуда Эдди знали о том, что мой отец похоронен в Ставрополе; что его наградили этим орденом, и что у меня вообще был отец, который воевал в 1828 году?


{{Подпись-ЕПБ-Статья|Возражения доктору Бэрду}}
{{Сноски}}
Только мы уполномочены Академией Наук, прикрепленной к Имперскому Университету Санкт-Петербурга в России отбирать медиумов, которые получат приглашение от этого учреждения продемонстрировать свои способности во время предстоящего научного исследования спиритуализма, а мистер Е. Джерри Браун, редактор "The Spirituai Scientist" - наш единственный полномочный представитель.


<div align="right">Генри С. Олькотт</div>
=См. также=


<div align="right">Е. П. Блаватская</div>
* [[Враги Блаватской]]
* статью [[:t-ru-lib:Блаватская Е.П. - Важное замечание|Блаватская Е.П. - Важное замечание]]


{{Подпись-ЕПБ-Статья|Фокусники-спиритуалисты}}


----
'''В других разделах:'''
<references/>
* [[:t-ru-mahatmas:Блаватская Елена Петровна|Махатмы]] [[t-ru-mahatmas:Блаватская Елена Петровна]]
* [[:t-ru-hir:Блаватская Елена Петровна|Рерих Е.И.]] [[t-ru-hir:Блаватская Елена Петровна]]
* [[:t-ru-temple:Блаватская Елена Петровна|Храм Человечества]] [[t-ru-temple:Блаватская Елена Петровна]]
* [[:t-ru-wiki:Категория:Блаватская Елена Петровна|Общая вики]] [[t-ru-wiki:Категория:Блаватская Елена Петровна]]


[[Категория:Личности]][[Категория:Теософское Общество]][[Категория:Теософы]]
[[Категория: Личности]]
[[Категория: Теософское Общество]]
[[Категория: Теософы]]
Источник — https://ru.teopedia.org/hpb/Служебная:Сравнение_версий/8225...12572