Майерс Ф. - Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта “Эзотерический буддизм” (пер. В.В.Базюкина)

Ш

Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта “Эзотерический буддизм”

Фредерик Уильям Генри Майерс

В редакции сборника «Пять лет теософии» (Five Years of Theosophy, скачать PDF)

Перевод с английского: В.В. Базюкин

Первое издание: The Theosophist, vol. 4, No. 12 (48), September, 1883, pp. 295-310

Сбоку от текста проставлены страницы в первом английском издании (1885), на которое даются ссылки в ТД.

<<   ☰   >>

(Член английского Теософского общества)

230В связи с книгой “Эзотерический буддизм” у некоторых английских её читателей возник ряд вопросов, которые мы и хотели бы изложить в этом своём обращении в редакцию. По счастью, нам выпала возможность выслушать разъяснения по многим изрядно удивившим нас положениям из уст самого г-на Синнетта, и теперь именно с его одобрения мы и взяли на себя смелость попросить вас разъяснить нам – в рамках дозволенного – некоторые проблемы, которые, как мы понимаем, пока ещё не нашли своего окончательного разрешения. Мы не станем здесь касаться таких тем, любые расспросы по которым, как мы можем понять, ставятся Адептами под запрет, но поскольку интерес наш к настоящему предмету продиктован искренним желанием добраться до истины во всей возможной для нас полноте, то, смеем надеяться, наше недоумение будет сочтено достойным того, чтобы дать на него авторитетное разъяснение.

Начнём, пожалуй, с некоторых проблем сугубо научного свойства.

1. Отвергают ли Адепты небулярную теорию в том виде, в каком её сегодня принято понимать? Нам трудно вообразить себе, чтобы из центральной массы Солнца могли поочерёдно образовываться то планеты видимые и обладающие массой, то планеты невидимые и – судя по отсутствию их влияния на движение видимых планет – как будто не имеющие массы вообще.

2. Далее, время, отводимое для периода 231манвантары даже одной планетарной цепи, не говоря уже обо всех семи, на наш взгляд, намного превышает тот вероятный срок, в течение которого Солнце способно сохранять в себе собственную теплоту, если под Солнцем понимать обычную остывающую массу, не заимствующую сколь-нибудь значительного притока теплоты извне. Может быть, у Адептов имеется какая-то иная точка зрения на проблему сохранения Солнцем собственной теплоты?

3. Как утверждается в книге, смена различных человеческих рас, которые, следуя одна за другой, существуют на Земле, происходит в ходе катастроф, и чаще всего в результате погружения континентов под воду. Означает ли это, что подобные погружения происходят столь внезапно и непредсказуемо, что способны в одночасье стереть с лица Земли даже великие народы? А иначе как объяснить, что сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций, которые, по описаниям, существовали когда-то в прошлом? Предполагается ли, что и наша нынешняя европейская цивилизация вместе с её рассеянными по всей планете ответвлениями также может погибнуть в результате какого-то наводнения или гигантского пожара, после чего жизнь на Земле всё равно сохранится? Но неужели все виды нашего искусства, все существующие ныне языки обречены на погибель? Или же всё сказанное относится только к древним расам, периоды существования которых отделялись один от другого столь резкими границами?

4. Как нам говорят, Луна представляет собой арену такой жизни, которая сравнительно с земной отличается гораздо большей материальностью. Значит ли это, что там существуют живые материальные организмы? Если это так, то как они обходятся без воздуха и воды и почему наши телескопы не отмечают никаких следов их жизнедеятельности? Нам очень хотелось бы получить более полное представление о точке зрения Адептов на Луну, тем более что о существующих на ней материальных условиях мы уже знаем достаточно много, и дополнительные знания о ней нам было бы усвоить гораздо легче, чем если бы мы говорили (к примеру) о планетах целиком невидимых.

2325. Одобряют ли Адепты выражение “минеральная монада”? Если да, то какое отношение эта монада имеет к тому атому или молекуле, о которых в своих гипотезах сегодня говорит обычная наука? И действительно ли каждая минеральная монада в конце концов превращается в растительную монаду, а в завершение всего становится и человеческим существом?

А далее мы хотели бы обратиться к некоторым проблемам из области истории и получить ответы на следующие вопросы:

6. Нет ли какой-то путаницы в письме, что приводится в “Эзотерическом буддизме”, где на с. 62 говорится, что “древние греки и римляне” были атлантами? И греки, и римляне были ведь наверняка такими же ариями, как Адепты и мы сами, а их языки можно было бы назвать переходными между санскритом и современными европейскими диалектами.

7. Как утверждается в книге (с. 141), Будда родился в 643 году до Р. Х. Насколько точна эта приведённая Адептами датировка? Что они думают о недавно обнаруженных надписях Ашоки (которые приводит генерал А. Каннингем в своей книге “Corpus Inscriptionum Indicanum,” том I, сс. 20-23), на основании которых Барт (“Religions of India,” с. 106) датирует уход Будды в нирвану примерно 476 годом до Р. Х., а датой его рождения, соответственно, считает примерно 556 год до Р. Х.? Было бы исключительно интересно получить от Адептов хотя бы самое краткое описание истории Индии тех веков с подлинными датировками.

8. Период жизни Шанкарачарьи востоковедами датируется по-разному, но неизменно относится ими к христианской эре. Барт, к примеру, относит его рождение к 788 году по Р. Х. Однако в “Эзотерическом буддизме” (с. 149) утверждается, что он родился почти сразу же после смерти Будды. Как можно объяснить подобное расхождение? Разве учение Шанкарачарьи не принято 233относить к вишнуизму? И разве точно так же Гаудапада не считается шиваитом? При этом и период его жизни датируется гораздо более поздним временем по сравнению с тем, чтó о нём говорится в “Эзотерическом буддизме” (с. 147).

Список подобных вопросов мы были бы готовы продолжать и далее, но почитаем наилучшим сначала дождаться ответа от Адептов и посмотреть, насколько согласны они разъяснить нам те или иные проблемы, связанные с историей религий Индии, а в этой области, как нам представляется, они наверняка должны обладать знаниями, которыми могли бы поделиться с мирскими учениками, не преступая при этом границ дозволенного.

А теперь мы переходим к вопросам, которые лежат вне пределов знаний обычной науки и истории, но по которым мы были бы чрезвычайно рады получить как можно более подробные сведения.

9. Нам хотелось бы лучше понять природу того субъективного общения, что происходит в условиях девачана между близкими и глубоко любящими друг друга душами. Скажем, к примеру, я умираю и оставляю на земле своих малолетних детей. Должны ли эти дети представляться моему сознанию в девачане всё ещё детьми? Может быть, мне будет казаться, будто они умерли одновременно со мною? А если они будут представляться мне уже взрослыми, то не будет ли это лишь игрой воображения, и я ничего не буду знать о том, как именно сложилась их дальнейшая жизнь? Буду ли я скучать по ним в девачане всё то время, пока они будут жить на земле, и лишь только после их смерти я смогу узнать от них все подробности об их жизни, прошедшей между моей и их смертью?

10. Мы не вполне понимаем, какой объём воспоминаний сохраняется у души на различных этапах её развития. Сохраняют ли память о своих предыдущих воплощениях Адепты, которые, как мы предполагаем, по своему уровню развития соответствуют человечеству шестого круга? И все ли души, дожившие до шестого круга, обретут такую же память? А тот девачан, что наступает в конце каждого круга? Способен ли он возвратить память обо всех девачанах 234и обо всех воплощениях, происходивших в рамках данного круга? И позволит ли человеку его память так организовывать свои будущие воплощения, чтобы рядом с ним по-прежнему оставалась какая-то одна избранная им душа или группа душ?

У нас осталось ещё немало вопросов, на которые хотелось бы получить ответ, но чувство неловкости удерживает нас от дальнейших расспросов. А в заключение приведу здесь слова наших английских друзей, которые мы чаще всего слышим, когда рассказываем им об Адептах. Как мы замечаем, друзья наши зачастую вовсе не просят нас в доказательство истинности поразительных возможностей Адептов привести какие-нибудь диковинные случаи или случаи так называемых чудес. Нет, их интересует другое: зачем, говорят они, Адептам непременно доказывать своё превосходство над нами, пусть лучше докажут, что в тех всем известных и вполне определённых областях, которые открыла для себя западная наука, их знания окажутся хотя бы под стать нашим. Несколько ярких замечаний по химии, громогласное объявление о каком-то не открытом ещё законе электричества, который был бы легко доказуем экспериментально, – и, говорят нам, этого с лихвой хватило бы для того, чтобы привлечь к себе внимание, внушить уважение и придать этому высокому учению веса и авторитетности, которых ему явно не видать, покуда оно остаётся в таком уголке мира, где доказать что-либо вообще невозможно.

Мы глубоко признательны Адептам за тот вполне обоснованный выбор, который они сделали, назначив г-на Синнетта посредником между нами и ими. Им трудно было бы найти человека, по всем своим данным более отвечающего нашим западным интеллектуальным критериям, чем г-н Синнетт: взять ли ясность его письменной речи, обстоятельность в изложении фактов или неподдельную искренность его убеждений. Коль скоро до сего времени они со столь глубоким вниманием относились к нашим непривычным для них запросам, то, 235смеем надеяться, они сочтут возможным для себя и дальше адаптировать свои методы обучения к требованиям западного мышления.

Член английского Теософского общества Лондон, июль 1883 г.

Ответ члену английского Теософского общества

В самом начале, когда ещё только затевалась работа над “Фрагментами”, никак не предполагалось, что научные проблемы эволюции космоса должны будут освещаться с такой полнотой, каковую теперь, судя по всему, многие ожидают. Как хорошо известно г-ну Синнетту, твёрдо обещано было лишь одно: в самых общих чертах познакомить читателей с эзотерическими доктринами – и не более того. О многом предполагалось читателю рассказать, но о ещё большем – умолчать.

Это кажущееся на первый взгляд нежелание поделиться с миром некоторыми тайнами природы, которые могут составлять круг знаний небольшой горстки людей, объясняется вовсе не той причиной, которую, как правило, в этом случае называют. Дело вовсе не в эгоизме, который якобы и воздвигает китайскую стену между оккультной наукой и желающими познакомиться с ней поближе – при этом не делая в последнем случае никакого различия между просто любопытствующим “профаном” и вдумчивым, пылким искателем истины. Неправы и несправедливы все те, кто думает так; кто в дальновидном и продиктованном заботой о человечестве образе действий видит, наоборот, безразличие к судьбам людей; кто обвиняет хранителей высоких, но веками отвергаемых физических и духовных истин в том, что они будто бы держат 236эти истины на недосягаемой для всех остальных людей высоте.

Но ведь дотянуться до этих истин неспособны именно сами же их искатели. Главную причину (среди множества других) подобной скрытности – по крайней мере, в отношении тайн, связанных с физическими науками – следует искать в чём-то совсем ином. Она целиком связана с одним-единственным обстоятельством: с невозможностью сообщить миру на данном этапе его развития всего того, что уже по самой своей природе выходит за пределы понимания возможных восприемников, каким бы интеллектуальным потенциалом те ни отличались и какой бы научной подготовкой ни обладали. Эта неразрешимая проблема и разъясняется сегодня тем немногим, кто не только прочитал книгу “Эзотерический буддизм”, но и понял поведанные в ней отдельные аксиомы оккультизма. Широкий же читатель – и в том нет ни малейшего сомнения – даже и близко не подойдёт к пониманию этой книги, зато получит лишний повод, чтобы откровенно поглумиться над ней. Впрочем, уже получил.

Всё дело в том, что постепенное развитие семи принципов и физических органов чувств у человека должно совпадать и происходить параллельно с процессом смены кругов и корневых рас. Сегодня у нашей, пятой по счёту, расы развиты всего только пять чувств. Но если бы сейчас, в четвёртом круге, принцип кама (принцип воли) в своей эволюции уже достиг такой стадии, на которой любые автоматические действия, любые немотивированные инстинкты и импульсы – характерные для принципа кама в пору его детства 237и юности, – не следовали бы рабски одним лишь внешним раздражителям, а обратились бы в акты воли, формируемые неизменно в согласии с умом (манасом), то каждый принадлежащий к этой расе человек на земле превратился бы в свободного деятеля, в существо, целиком несущее ответственность за свои действия – но кама нашей далеко ещё не взрослой расы лишь только медленно приближается к такому состоянию.

Что же касается шестого чувства у этой (нашей) расы, то оно пробилось у неё не выше лишь самого верхнего материального слоя. Вот почему было бы в высшей степени неразумным ожидать от человечества пятой [расы] способности ощущать имеющимися у него органами чувств природу и сущность того, чтó станет полностью ощущаться и восприниматься лишь шестой – и тем более седьмой, – [расой], а значит, и пользоваться законными плодами эволюции и талантами будущих рас, применяя для этого одни лишь ограниченные средства наших нынешних органов чувств, оно не в состоянии. Исключения из этого почти что универсального правила до сих пор встречались либо в редчайших случаях аномалий: у отдельных людей с преждевременно развившимися особенностями в строении организма, либо в тех случаях, когда с помощью рано начавшейся тренировки и особых методов обучения отдельные люди достигали уровня развития человечества пятого круга и у них, в дополнение к их природной одарённости, формировались (с помощью особых оккультных методов) шестое – а в ещё более редких случаях даже и седьмое – чувство. Примером первой категории людей может служить ясновидица из Префорста – это опередившее своё время существо, редкий случай преждевременного развития, она была мало приспособлена к жизни в окружавшей её чуждой среде, а потому и стала вечно страдающей и болеющей мученицей. Примером другой категории исключений мы могли бы назвать графа Сен-Жермена.

Наряду с антропологическим и физиологическим развитием человек проходит также и свою духовную эволюцию, для которой развитие сугубо интеллектуальное является скорее помехой, чем подспорьем. 238Вот один лишь пример: лучистое вещество – “четвёртое состояние материи”. Оно открыто только что, но ни один человек – включая и знаменитого первооткрывателя – пока ещё так и не понял всей значимости этого события, не увидел открывающихся с этим новых возможностей, не разглядел его связи с физическими явлениями и не заметил, что оно способно дать ответ на самые запутанные проблемы науки. И что же тогда остаётся делать “Адепту”, каким бы он ни был? Как он может изловчиться и доказать ошибочность многих положений небулярной теории и теории Солнца, когда единственным средством, позволяющим ему доказать безупречность своей позиции, может быть лишь ссылка на это шестое чувство-сознание и его демонстрация – но его-то физика и отвергает. Разве это не очевидно?

Следовательно, препятствием здесь является вовсе не желание “Адептов” “поставить любые расспросы под запрет”. Мешает здесь скорее ограниченность чувств, характерная сегодня не только для среднестатистического человека, но даже и для деятелей науки. Пытаться разъяснять то, что с самого начала будет отвергнуто как физически невозможное, как результат галлюцинации, – и немудро, и даже вредно, поскольку преждевременно. Вот почему использование психических средств для производства физических феноменов – за исключением случаев крайней необходимости – и находится под строгим запретом.

И вот теперь “Адептов” просят вторгнуться в область астрономии – науки, из всех областей человеческих знаний предоставившей самые точные сведения, самые математически безупречные данные – и коснуться достижений, которые у деятелей науки являются предметом их вполне законной гордости! Да, верно, на счету у астрономии в целом намного больше блистательных побед, чем у многих прочих наук. Но если астрономия столь много сделала для удовлетворения пытливого и жадного ума человека 239и его благородных устремлений к знанию – физическому в важнейших его аспектах, – то она же неизменно и потешалась над жалкими потугами человека, тщащегося вырвать у Бесконечности её величайшие тайны с помощью одних лишь механических приборов.

Да, спектроскоп показал, что Земля и звёзды состоят, вероятно, из похожего вещества, однако с его помощью так и не удалось определить, каковы те химические реакции, что идут на небесных телах, находящихся на различных этапах своего развития, как не удалось и доказать, что это те же самые реакции, какие наблюдаются и на нашей собственной планете. В этом отношении весьма полезной могла бы оказаться эзотерическая психология. А кто из деятелей науки согласился бы побороться с ней, располагая для этого одними лишь ручными средствами, им же самим и сработанными? Кто из них оказался бы готов признать неоспоримую истинность и превосходство знаний Адептов над их собственными гипотезами? Ведь в свою очередь деятели науки смогли бы предъявить лишь математическую точность своих дедуктивных рассуждений, сделанных на основе якобы безупречной точности их современных приборов, тогда как Адепты предъявили бы всего лишь знание об изначальной природе тех материалов, с которыми работают уже многие века, да ещё феномены, производимые на основе этих знаний. Сколько бы ни говорилось о том, что полученные дедуктивным методом аргументы представляют собой лишь неполные формы 240силлогизма и, более того, зачастую противоречат имеющимся фактам, что такие суждения далеко не всегда верны при всей кажущейся верности предикатов таких умозаключений, учёные всё равно будут отстаивать свой спектральный анализ, не соглашаясь признаться, что он уступает чисто духовному методу исследования. Точно так же ни за что не призна́ют они – пока у человека не разовьётся шестое чувство – и ошибочности своих теорий, связанных с солнечным спектром, ведь для этого им пришлось бы отказаться, хотя бы отчасти, от столь любимых ими условных и разделительных силлогизмов, порождающих бесконечные дилеммы.

Пока что “Адепты” не видят никакого выхода из сложившегося положения. Попробуй только они – эти “профаны”, которых и видеть-то никто не видел и знать не знает – не то что открыто восстать против dicta Королевского общества, но хотя бы даже просто заговорить о них, то наградой им будут одни лишь презрение и насмешки, сопровождаемые обвинениями в том, что они не знают элементарнейших принципов современной науки. А если найдутся желающие прислушаться к тому “бреду”, который несут эти “профаны”, то их тут же заклеймят, обозвав “городскими сумасшедшими”.

Ну, что тут можно поделать? Взять этих августейших учёных особ и одним махом посвятить во все великие таинства, чтобы без дальних околичностей, без всей обычной предварительной подготовки, без всякого обучения члены Королевского общества каким-то чудом оказались вдруг наделены шестым чувством? Иного способа Адепты, пожалуй, и не видят. Для суда первой инстанции они предоставили уже вполне достаточно материала – это только некоторым кажется, будто его всё ещё не хватает. Нескончаемая череда мучеников, принёсших себя в жертву во имя великих универсальных истин, продолжает пополняться всё новыми и новыми именами. Начинающийся с Галилея длинный перечень этих известных и безызвестных страдальцев сегодня завершается именем Цёлльнера. А известна ли в мире науки истинная причина преждевременной смерти Цёлльнера? Когда четвёртое измерение пространства станет такой же научной реальностью, как и четвёртое состояние материи, он вполне заслужит того, чтобы благодарные потомки поставили ему памятник. Но ведь это не вернёт его к жизни, как не облегчит уж и тех терзаний ума, что днями и месяцами мучили душу этого скромного гения, наделённого даром интуиции и видевшего далеко вперёд. Но даже и после смерти он получил свою порцию пинков и оплеух: идеи его были извращены, а сам он был публично объявлен сумасшедшим.

241До сих пор астрономия двигалась вперёд лишь наощупь, отличая свет от тени лишь с помощью не слишком-то надёжного проводника в виде аналогий. Она обстоятельно и математически точно описала физическое движение и траектории небесных тел – и не более того. Однако до сей поры ей так и не удалось более-менее верно определить физический состав ни Солнца, ни звёзд, ни даже кометного вещества. О последнем ей, похоже, известно не более того, чему пять тысяч лет назад учили официальные астрономы в древних Халдее и Египте, а именно: оно пребывает в парообразном состоянии, поскольку пропускает через себя свет звёзд и планет без каких-либо заметных помех. Но попросите сегодняшнего химика ответить на вопрос, связано ли как-то это вещество с веществом какого-нибудь известного ему газа, подобно ли оно ему или какому-нибудь твёрдому элементу, о котором говорит его химия? И ответ его, вероятнее всего, не прольёт никакого света на мировые загадки, поскольку какие бы гипотезы об обратном ни строила наука, кометное вещество не проявляет никаких признаков того, что подчиняется хотя бы общим законам молекулярного притяжения или химического сродства.

А причина этого до чрезвычайности проста. И истина должна была уже давным-давно прийти экспериментаторам в голову при виде того, что наш крохотный мир (мир, столь нередко посещаемый этими волосатыми и бородатыми странницами, облачёнными в хвостом тянущуюся за ними тончайшую пелену, или как-то иначе приходивший в соприкосновение с их веществом) так до сих пор и не задохнулся от дополнительного поступления газообразного азота, и не утонул в избытке водорода, и никак не пострадал от излишка кислорода. По своей сущности кометное вещество должно, по-видимому, в корне отличаться – а, как однозначно утверждают “Адепты”, оно и отличается – от любых химико-физических 242характеристик, известных сегодня крупнейшим физикам и химикам Земли – наперекор всем последним гипотезам об обратном. Увы, прежде чем будет обнаружена истинная природа старшего детища мулапракрити, г-н Крукс, боимся, уже успеет открыть вещество в пятом и последующих состояниях лучистой материи.

Да, астрономы свершили буквально чудеса в своих усилиях проникнуть в загадку видимых глазом взаимоотношений небесных тел, но они так ничего и не узнали об их внутренней природе. Созданная ими наука сумела приблизить их к пониманию этих внутренних тайн не больше, чем наука геологов, способная лишь на то, чтобы поведать нам о самых внешних слоях поверхности Земли, или наука физиологов, до сих пор имеющая дело с одной лишь внешней оболочкой человека, стхула-шарирой.

Как и прежде, оккультисты изо дня в день утверждают, что было бы ошибкой судить о сущности вещей по одним лишь их внешним проявлениям, об изначальной природе жизненного принципа – по циркуляции крови; о природе ума – по серому веществу мозга; о физическом составе Солнца, звёзд и комет – по данным нашей земной химии и веществу нашей собственной планеты. Право, никакие микроскопы, спектроскопы, телескопы, фотометры или какие-то другие физические приборы невозможно настроить и направить на наивысшие принципы как макро-, так и микрокосма: майявирупа ни того, ни другого никогда не раскроет своих тайн в ходе физического исследования.

Помочь здесь могут только духовные методы изысканий и наблюдения, производимые с помощью психологических средств. Чтобы чувствовать себя уверенно, мы вынуждены во всём следовать аналогии. Но очень скоро честные учёные должны обнаружить, что 243изучить парочку звёзд – это всё равно что зачерпнуть жалкую горстку песка из дальних просторов безбрежного космического океана, и этого явно недостаточно для того, чтобы сделать вывод о полнейшем сходстве этих тел со всем множеством остальных звёзд, в том числе и с нашей Землёй. Они едва ли смогут сказать, что, измерив с помощью гигантской силы своих телескопов площадь лишь одного участка пространства, малой крупицы по сравнению со всей остальной ширью космоса, они сумеют тем самым углубить своё знание обо всём, что только существует хотя бы на этом клочке пространства. Потому что, по правде сказать, ничего в этом роде они так и не сделали. Они всего лишь бросили поверхностный взгляд на то, чтó в сегодняшних условиях им явлено в зримом виде, да и то только в узких пределах их зрения. И это не изменило бы сути дела, даже получи они в своё распоряжение телескопы, во сто крат превышающие возможности нынешнего телескопа лорда Росса, или новейшую Ликскую астрономическую обсерваторию.

Ни один физический прибор никогда не поможет астрономии глубоко исследовать те гигантские расстояния, что отделяют Землю от других небесных тел. Сириус, например, расположенный всего в каких-нибудь 130 125 000 000 000 милях от внешней границы небесной сферы, и даже α Капелла, расположенная всего на каких-то 295 355 000 000 000 миль ещё дальше, способны дать учёным, как они и сами это прекрасно понимают, лишь самое отдалённое представление о подлинных масштабах космоса. Адепт же – пусть он даже и неспособен пересечь телесно (то есть пребывая в своей астральной оболочке) границы Солнечной системы – тем не менее, знает, что там, дальше, в недосягаемых для телескопа просторах, существует бесчисленное множество систем, и если взять самую малую из них и сравнить с системой 244Сириуса, то последняя покажется просто атомом из того песка, что заполняет собою великую пустыню Шамо. Ни один астроном, полагающий, будто он тоже знает о существовании подобных систем, ни разу ещё не бросал своего взора ни на одну из них, никогда не улавливал из них хотя бы тот полупризрачный образ, причудливый и туманный, подобный смутному видению, что является уму в минуты дрёмы, какой ему до сих пор изредка удавалось уловить, когда он обозревал ближние системы. И он ещё вправду верит, будто сумел измерить Бесконечность! Астральный же астроном своим духовным оком видит все эти неизмеримо далёкие от нас миры так же отчётливо и близко, как изучающий растения ботаник ясно видит разбитую в двух шагах от него клумбу с маргаритками.

Да, “Адептам” нынешнего поколения едва ли удастся помочь не посвящённым в духовную науку астрономам, даже если они и расскажут им об изначальной сущности звёздного вещества или хотя бы о материальном составе звёзд и планет, ведь европейская наука, не зная пока что ничего ни о существовании подобных субстанций, ни о различных их состояниях, не имеет для них специальных терминов и едва ли способна составить о них хотя бы приблизительное представление, даже если предоставить им это описание. Но, возможно, они смогут помочь, объяснив им, чем эта материя не является – этого будет более чем достаточно для решения сегодняшних задач. Ведь второй наилучший способ постичь истину – это сначала понять, чтó истиной не является.

Предвосхитив, таким образом, некоторые возражения самого общего характера и обозначив пределы возможных читательских ожиданий, можно частично ответить на вопросы, которые задаёт “член английского Т.О.”, тем более что здесь нет никакой нужды напускать туману таинственности. Сам же отрицательный характер ответов на поставленные вопросы позволит провести чёткую грань между взглядами Адептов и позицией 245западной науки, тем самым помогая читателю хотя бы косвенным образом извлечь полезные для него сведения.

Вопрос I. Отвергают ли Адепты небулярную теорию?

Ответ: – Нет, они не отвергают ни её общих положений, ни относительной истинности высказанных наукой гипотез. Они не согласны лишь с тем, чтобы называть её окончательной, а всё множество так называемых “лопнувших” теорий, которые одна за другой стремительно выдвигались в прошлом веке, – целиком ошибочными.

Так, например, вместе с Лапласом, Гершелем и другими они не считают, что те изменчивые пятнышки света, которые наблюдаются на туманообразном фоне галактики, происходят из далёких миров, ещё пребывающих в состоянии формирования, и согласны с современной наукой в том, что эти пятна не являются продуктами агрегации бесформенной материи, а принадлежат к уже сформировавшимся “звёздным” скоплениям. При этом, добавляют они, многие подобные скопления, принимаемые астрофизиками за уже возникшие отдельные звёзды и миры, на самом-то деле представляют собой кладовые разнообразных материалов, уже готовых к постройке будущих миров. Это как бы уже обожжённые кирпичи, которые могут отличаться друг от друга по своему качеству, форме и цвету, но при этом уже не представляют собой, как прежде, одну лишь бесформенную глину: они превратились в готовые элементы будущей стены, и каждый из них имеет ясно предписанное ему пространство, которое будет занимать в каком-нибудь будущем здании, представляя собой отдельный и как будто бы взрослый мир.

Об относительной юности этих миров астроном может судить, пожалуй, лишь сравнивая различные звёздные скопления на основе принципов обычного орбитального 246движения и взаимной гравитации, а также отталкиваясь от таких скоплений, которые, если не ошибаюсь, вы называете неправильными, поскольку они весьма капризно меняют свой внешний облик. Сведённые вместе как будто по воле случая и являя собой, на первый взгляд, вопиющее противоречие с законом симметрии, они не поддаются наблюдению: это такие, например, скопления, как 5 М. созвездия Лира, 52 М. Цефея, Гантель и некоторые другие. Готовясь выслушать порцию категорических возражений и насмешек по поводу вышесказанного, думаем, было бы нелишним определиться с природой и характером некоторых других, так называемых “временных”, звёзд, периодичность которых, хотя так никогда и не была фактически установлена, почему-то ни у кого не вызывает сомнения. Что это за звёзды? Они то внезапно появляются во всём своём несравненном великолепии и блеске, то столь же внезапно и таинственно исчезают, не оставляя после себя ни единого следа? Откуда они приходят? В каких безднах пропадают? То один, то другой яркий “кирпичик” как будто оказывается в руке некоего каменщика, ведомого волей Архитектора вселенной, который вечно эту вселенную разрушает лишь для того, чтобы её перестроить заново. Каждый такой кирпичик находит своё законное место в мироздании и будет выполнять возложенную на него миссию до самого последнего часа манвантары.

А вот ещё одно положение, по которому “Адепты” самым категорическим образом не согласны с наукой, утверждающей, будто в видимом глазом пространстве небес существуют пустоты, в которых отсутствуют какие бы то ни было звёздные миры. Звёзды, миры и системы существуют как внутри, так и вне видимых человеку систем и, что бы там ни говорили физики, даже внутри нашей собственной атмосферы. Ортодоксальная (или так называемая официальная) наука, замечают в этой связи “Адепты”, весьма часто употребляет слово “бесконечность”, не придавая ему 247того значения, которого оно на самом деле заслуживает. У них это обычная фигура речи, а не термин, обозначающий страшную, самую загадочную Реальность. Когда в очередном отчёте астронома мы встречаем слова о том, как он “измеряет бесконечность”, то даже самые интуитивные его коллеги слишком часто склонны забывать, что меряют-то они всего лишь внешнюю плоскость весьма малого участка вселенной и её видимых глазом глубин, но говорят о них так, словно описывают простые объёмы с поддающимся подсчёту количеством. Это прямое следствие сложившегося на сегодня представления о трёхмерном пространстве. Открытие четырёхмерного пространства уже не за горами, однако наука так и будет продолжать путаться в загадках до тех самых пор, пока не придёт к правильному пониманию естественной мерности видимого и невидимого пространства – во всей его семеричной полноте.

“Бесконечное и Абсолютное – это лишь слова, обозначающие две стороны одного и того же слабосилия человеческого (непосвящённого) ума”, и считать их уже постигнутыми “свойствами природы вещей – двумя субъективными отрицаниями, обращёнными в объективные утверждения”, как пишет сэр У. Гамильтон, это значит не понимать ничего о бесконечном многообразии деятельности освобождённого человеческого духа и о его свойствах, первой из которых является способность проникать за пределы того, что нам известно как материя и пространство по опыту одной лишь земной жизни. Как невозможен абсолютный вакуум внизу, так невозможен он и вверху. Но наши молекулы, те мельчайшие частицы, что составляют вакуум “внизу”, заменяются гигантом-атомом Бесконечности “вверху”. Будь только возможно продемонстрировать [человечеству] особенности четырёхмерного пространства, то концепция эта могла бы привести к открытию новых приборов для изучения той экстремально плотной материи, в окружении которой мы живём, – это как живёт, скажем, мошка в шарике смолы. 248Но поскольку мы знаем об этой материи лишь по тем её свойствам, которые она проявляет на Земле, то мы и называем её чистой, ясной и прозрачной атмосферой. И дело здесь не в психологии, а в одной лишь оккультной физике, которая никогда не спутает “вещество” с “центрами силы”, если прибегнуть к терминологии западной науки, ничего не знающей о майе. Менее чем за одно столетие ко всем телескопам, микроскопам, микрографам и телефонам тогда добавился бы ещё и эфироскоп, за изобретение которого Королевскому обществу пришлось бы объявить особую премию.

Кроме того, отвечая на поставленный “членом английского Т.О.” вопрос, необходимо также указать и на то, что “Адепты” Благого Закона отвергают и гравитацию в том виде, в каком она объясняется сегодня. Они не считают, что гипотезу гравитации можно подтвердить только с помощью так называемой “ударной теории”. Если, говорят они, так до сих пор и не увенчались даже скромным успехом все усилия физиков, направленные на то, чтобы связать гравитацию с эфиром для объяснения электромагнитного воздействия на расстоянии, то это опять-таки следствие незнакомства нынешней расы с наивысшими состояниями материи в природе и в первую очередь результат незнания подлинной природы солнечного вещества. Убеждённые в том, что существует лишь закон взаимного электромагнитного притяжения и отталкивания, “Адепты” согласны с мнением тех, кто считает “всемирную гравитацию слабой силой”, совершенно неспособной хотя бы отчасти объяснить связанные с движением явления.

Одновременно они вынуждены предположить, что наука может ошибаться и придавая чересчур большое значение центробежной силе, которая не вписывается ни в универсальный, ни в сколь-нибудь последовательно действующий закон. Вот лишь один пример: 249действием этой силы невозможно объяснить то, почему некоторые планеты выглядят как сплющенные сфероиды. Ведь если бы выпячивание экваториальных областей этих планет и сплюснутость на полюсах можно было отнести за счёт действия центробежной силы, а не мощного электромагнитного притяжения со стороны Солнца, “сбалансированного концентрическим спрямлением собственной гравитации каждой из планет, достигаемым за счёт её вращения вокруг собственной оси”, если воспользоваться формулировкой, предложенной одним из астрономов (формулировкой и неясной, и неверной, но зато демонстрирующей ряд изъянов в существующей системе, что мы и хотим показать), то отчего же тогда науке так трудно ответить на возражение, что наблюдаемые у различных планет различия в скорости движения их экваториальных областей и в их плотности прямо противоречат этой теории? Как долго ещё собираются даже крупные математики заниматься самообманом лишь для того только, чтобы чем-либо заполнить зияющий пробел в своих знаниях?

“Адепты” никогда не хвастались ни своим превосходством над западной астрономией и прочими науками, ни каким-либо близким знакомством с ними. Но ведь если мы обратимся даже к самым элементарным учебникам, по которым учатся в индийских школах, то обнаружим, что родившаяся на Западе центробежная теория неспособна устранить все противоречия, которые возникают в этом вопросе. Сама по себе она не в состоянии ни объяснить каждый отдельный случай сплющенности у полюсов, ни разрешить ни одного явного противоречия, связанного с относительной плотностью отдельных планет. Ну каким, в самом деле, образом какие-либо расчёты центробежной силы могут нам объяснить, например, то, почему Меркурий, который, как нам говорят, “вращается на одну треть медленнее, чем Земля, и имеет плотность лишь на четверть выше земной”, показывает сжатие у полюсов, более чем в десять раз превышающее земное? Или опять-таки почему Юпитер, у которого скорость вращения экваториальных областей, как нам говорят, “в двадцать семь 250раз выше, а плотность всего примерно в пять раз ниже, чем у Земли”, сжат у полюсов в семнадцать раз сильнее, чем Земля? Или возьмём Сатурн, у которого скорость вращения экваториальных областей в пятьдесят пять раз выше, чем у Меркурия. Тогда как с точки зрения центробежной теории объяснить, почему сжатие полярных областей у него всего лишь втрое превышает тот же показатель у Меркурия?

Ну, и в довершение всего нам предлагается поверить нынешней западной концепции “центральных сил” даже наперекор сообщениям о том, что экваториальная масса Солнца – которая по своей скорости вращения более чем вчетверо превышает центробежную скорость экваториальной поверхности Земли и лишь примерно в четверть уступает гравитации земной экваториальной массы, – не проявляет никаких тенденций ни к выпячиванию в области солнечного экватора, ни к малейшему сплющиванию в районах полюсов. Проще говоря, Солнце с его плотностью, лишь вчетверо уступающей земной, не имеет сжатия у полюсов вообще, и где же здесь действие центробежной силы? Это возражение высказывалось далеко не одним астрономом, но на него, насколько “Адептам” известно, так до сих пор и не поступило удовлетворительного объяснения.

Вот почему они и говорят, что со стороны великих деятелей западной науки, ничего или почти ничего не знающих ни о веществе комет, ни о центробежных и центростремительных силах, ни о природе туманностей, ни о физическом составе Солнца, звёзд и даже Луны, было бы явной неосторожностью говорить в их привычно уверенном тоне о том, что планеты, кометы и всё прочее образовались, оторвавшись от “центральной массы Солнца” и улетев от неё в пространство. И если уж нас просят высказать здесь своё скромное мнение по этому вопросу, то мы утверждаем: она [“центральная масса Солнца”] вырабатывает из себя один только жизненный принцип, душу этих тел, отдавая и получая его обратно 251в нашей крохотной Солнечной системе так же, как его отдаёт и получает назад “вселенский жизнедатель”, Единая Жизнь, в бесконечности и вечности; и наша Солнечная система в той же мере является микрокосмом по отношению к Единому макрокосму, в какой человек выступает микрокосмом в сравнении с тем крохотным солнечным космосом, в котором он живёт.

Каковы же аргументы науки? Солнечные пятна (такой же псевдотермин, как и многие другие)? Но о плотности “центральной массы” Солнца они говорят не больше, чем грозовые облака свидетельствуют о плотности скрывающихся над ними атмосферных масс. Может быть, дело в несоразмерности фактической величины солнечного тела и площади его мнимой светящейся области, по причине чего это “тело” и представляется “плотной массой, тёмной материальной сферой, заключённой внутри огненной тюрьмы, то есть как бы облачённой в наряд из яростных языков пламени?” Мы говорим: да, внутри Солнца действительно скрывается “узник”, но “узник” этот ещё никогда не представал перед физическим оком ни одного-единого смертного, ибо он позволяет увидеть в себе одно лишь гигантское отражение, обманчивый призрак “чего-то ещё, чем обладает Солнце”, как честно пишет об этом г-н Проктор. Прежде чем сказать что-либо ещё по этому поводу, давайте перейдём к следующему вопросу.

Вопрос II. Действительно ли Солнце – это всего-навсего остывающая масса?

Такова общепринятая теория современной науки, но не то, чему учат “Адепты”. Первая гласит: Солнце “не получает никаких значимых поступлений теплоты извне”. Вторые же на это замечают: “А Солнце в этом и не нуждается”. Оно является столь же самодостаточным, сколь и самосветящимся [небесным телом]; и для поддержания собственного 252запаса теплоты оно вовсе не нуждается в помощи извне, как ему ничуть не требуется и поступление жизненной энергии со стороны, поскольку оно представляет собой сердце собственной системы, сердце, которое не перестанет биться до тех самых пор, пока для него не пробьёт час отдыха. Будь Солнце действительно некой “остывающей массой”, то этот наш великий жизнедатель уже значительно потускнел бы со временем, и сегодня ему было бы весьма нелегко подыскивать топливо для поддержания огня в своих сигнальных кострах, освещающих путь для грядущих рас, чтобы те могли спокойно проходить свои циклы, а планетарные цепи переживали свои круги. В этом случае у человечества не осталось бы никаких надежд на эволюцию, – ну, может быть, некоторым утешением для него стало бы то, что выдаётся за науку в учебниках по астрономии, столь популярных в миссионерских школах, а именно: “Для того чтобы странствовать по своей орбите, у Солнца ещё есть сотня миллионов лет, а [Солнечной] системе нашей пока ещё всего только семь тысяч лет от роду!” (Prize Book, Astronomy for General Readers [“Астрономия для всех”]).

“Адепты” же, вынужденные, таким образом, вначале заниматься делом разрушения перед тем, как переходить к задаче реконструкции, самым решительным образом не согласны с тем, что (а) на Солнце происходит процесс горения в любом традиционном значении этого слова; (б) оно находится в раскалённом состоянии или пребывает в огне, хотя при всём при этом и излучает яркий свет; (в) яркость его уже начала падать, а энергия горения может у него полностью истощиться за какое-то конкретное и поддающееся подсчёту время; и что даже (г) содержащиеся в его физико-химическом составе какие-нибудь элементы из земной химии находятся в известном химикам и физикам состоянии. Что касается последних, то они говорят ещё и о том, что, хотя образующие солнечное тело (которое ещё ни разу ни отражалось в изобретённых человеком телескопах и спектроскопах) земные элементы едва ли пребывают там в, 253строго говоря, известном химикам состоянии, все они, тем не менее, присутствуют во внешней оболочке Солнца наряду с огромным множеством других, пока не известных науке, элементов.

Право, не стоило так долго ждать, чтобы по совпадению принадлежащих этим элементам линий с тёмными линиями солнечного спектра понять, что на Солнце никогда не было недостатка в присутствии тех же элементов, что имеются и на Земле, хотя, с другой стороны, на Солнце встречается и множество других элементов, которые пока ещё либо не попали на Землю, либо не были на ней открыты. Какие-то из них могут отсутствовать на ещё не до конца сформировавшихся звёздах и других небесных телах или, строго говоря, хотя они там и присутствуют, но по причине своей недооформленности могут пока не проявляться в проводимых учёными обычных исследованиях.

Да разве же может на Земле оказаться то, чего никогда не присутствовало бы на Солнце? “Адепты” со всей решительностью утверждают, что подлинное Солнце – то невидимое небесное тело, о котором наука может пока судить лишь по его единственно видимой внешней оболочке, его внешнему обличью, его чисто внешнему облачению – скрывает в себе дух каждого элемента, какой только существует в нашей Солнечной системе, а его “хромосфера”, как окрестил эту оболочку г-н Локьер, содержит в себе всё ровно то же самое, только находящееся в гораздо более высоком состоянии – состоянии, пока ещё недостижимом на Земле, и планете нашей ещё придётся долго ждать, долго расти и развиваться, прежде чем любой её элемент сможет быть сведён к такому состоянию, в котором он сегодня пребывает внутри этой хромосферы.

Да и ту субстанцию, что производит в последней свет разнообразных цветов и оттенков, невозможно назвать, строго говоря, ни твёрдой, ни жидкой, ни даже “газообразной”, как полагают сегодня, поскольку она не представляет собой ни первое, ни второе, ни третье. За тысячи лет до Леверье и падре Секки древние арии, воспевая 254Сурью, говорили о нём такими словами: “Он прячет за одеждой йога голову свою, которой никто узреть не может”. Как всем известно, аскеты носят облачение, окрашенное в яркий оранжевый цвет, а краситель имеет на себе розовые пятна, символически намекающие на присутствие жизненного принципа в крови человека – символ жизненного принципа, присутствующего на Солнце – вернее, в том, что сегодня называют хромосферой. Тот самый “розовый участок”! Но как же мало астрономам суждено когда-либо узнать о его подлинной природе, хотя сотни затмений Солнца приносят им неопровержимые свидетельства о его присутствии на нём. Солнце так плотно окружено оболочкой из этого “красного вещества”, что, опираясь на одни лишь свои физические приборы, им не стоит даже браться за разгадку природы того, чего никогда не смогут ни увидеть, ни обнаружить обычным глазом смертного за этой областью ярко светящегося вещества.

Если вы спросите у “Адептов”: какова же, по их мнению, природа нашего Солнца, и что там скрывается внутри, за этой сотканной из космической материи внешней пеленой, то они ответят вам: там, за ней, вращается и бьётся то, что является сердцем и головою нашей системы. Снаружи оно покрыто облачением, которое представляет собою не ту знакомую вам твёрдую, жидкую или газообразную материю, а жизненное электричество, которое уплотнено и сделано видимым. А если 255на наше утверждение нам возразят: дескать, будь свечение Солнца обязано не процессу горения и пламени, то ни один сколь-нибудь известный западной науке физический закон не позволил бы ей объяснить наличие у Солнца столь чрезмерно высокой температуры при отсутствии процесса горения; дескать, при такой температуре Солнце не только сжигало бы своим светом и пламенем любой видимый объект в нашей вселенной [Солнечной системе – перев.], но и проявляло бы повсюду однородную и единообразную светимость, чего на самом деле не наблюдается; дескать, волнения и возмущения в фотосфере, возникновение “протуберанцев”, наблюдаемое на Солнце неистовое буйство горящих элементов с языками пламени, а также наличие пятен, во всём напоминающих циклонообразное движение, “солнечные бури”, и проч. и проч., то на это можно дать только один ответ: да, всё это похоже на то, но, тем не менее, это не процесс горения.

Нет никакого сомнения, что если бы только можно было снять с Солнца то ослепительное облачение, которое сегодня покрывает собой солнечное тело целиком, или проделать хотя бы узенькую щёлку в той “сияющей атмосфере, которая и позволяет нам 256видеть Солнце” (как полагал сэр Уильям Гершель), то вся наша вселенная тут же обратилась бы в пепел. Громовержец Юпитер всегда испепелял своих возлюбленных, когда являл им свой подлинный облик. Однако случиться такого не может никогда. Защитная оболочка столь плотна и расположена столь далеко от сердца вселенной, что едва ли кто-нибудь из ваших математиков сможет когда-нибудь представить расчёты этих величин. Да и как могут они надеяться увидеть внутреннее солнечное тело (при том, что наука твёрдо доказала существование “хромосферы”, пусть даже не установив всё ещё её фактическую плотность), когда один из крупнейших научных авторитетов (если не самый крупный), сэр Уильям Гершель, утверждает следующее:

“У Солнца также есть собственная атмосфера, и если одни образующие её флюиды обладают ярким блеском, а другие совершенно прозрачны, то любая временная причина, способная удалить светящийся флюид, позволит нам увидеть солнечное тело сквозь прозрачные флюиды”.

Подчёркнутые слова – а они были написаны почти восемьдесят лет тому назад – заключают в себе неверную гипотезу о том, что при таких условиях будто бы можно увидеть солнечное тело, тогда как на самом-то деле наблюдать в этом случае удалось бы лишь самые удалённые от него слои “светящегося флюида”. А следующие слова великого астронома целиком сводят на нет первую часть его предположения:

“Если посадить на Луне наблюдателя, то твёрдое тело нашей Земли он увидел бы лишь в тех местах, где ему позволили бы это сделать прозрачные флюиды атмосферы. В остальных же местах непрозрачные пары отразили бы солнечный свет, так и не позволив наблюдателю своим взором проникнуть за них и добраться до поверхности нашей планеты”.

Итак, если атмосфера нашей Земли в сравнении с “атмосферой” (?) 257Солнца – это всё равно что тончайшая фруктовая кожура в сравнении с твердейшей скорлупой кокосового ореха, и при этом она едва ли позволит находящемуся на Луне наблюдателю своим взором “добраться до поверхности нашей планеты”, то с какой стати находящийся на Земле астроном может надеяться разглядеть поверхность Солнца, удалённую от него на расстояние от 85 до 95 млн миль, тогда как Луна, говорят нам, находится примерно лишь в 238 тыс. миль от Земли? И относительно бо́льшие размеры Солнца отнюдь не облегчают задачу его наблюдения с помощью чисто физических методов. Как верно заметил сэр У. Гершель, “это, по-видимому, лишь чисто метафорически принято называть Солнце огненным шаром!”

Что же касается тёмных пятен, то наука предположила, что это некие твёрдые тела, вращающиеся вблизи от солнечной поверхности.

“Считалось, что это дым от вулканов, что это какой-то шлак, плавающий на поверхности океана флюидической материи... Их принимали за облака... Объясняли тем, что это какие-то непрозрачные массы чего-то, плавающие во флюидической материи Солнца...”

Когда же все эти антропоморфные концепции были отброшены, то оказалось, что ближе всех к истине подобрался сэр Джон Гершель, интуиция которого была гораздо глубже его учёных знаний. Действительно, к истине он подобрался ближе всех современных астрономов, которые при всём своём восхищении его гигантскими познаниями не могли удержаться от улыбки, слушая его “неправдоподобные и сомнительные теории”. Его единственной ошибкой, которую сегодня разделяет большинство астрономов, является то, что “тёмное тело”, которое изредка удавалось разглядеть сквозь пелену “светящейся оболочки”, он принял за само Солнце. Когда, рассуждая 258о теории ивовых листьев Несмита, он говорил, что

“определённая форма этих объектов, их строгое сходство между собой ... – всё это такие особенности, которые делают несостоятельным представление об их природе как о паре, тумане или флюиде”,

то духовная его интуиция подсказала ему много больше, чем все его замечательные познания в физической науке. Когда же он говорит далее:

“Нам не остаётся ничего другого, кроме как считать их отдельными и самостоятельными листами, хлопьями, . . обладающими некоторой плотностью ... Но чем бы они ни были, очевидно, что именно они и выступают непосредственными источниками солнечного света и теплоты”,

то произносит величайшую в области физики истину, какая только исходила из уст живущего на Земле астронома. А когда мы слышим от него такие, например, слова:

“при такой постановке вопроса мы не можем не считать их своеобразными, поразительными организмами; и, хотя было бы большой смелостью с нашей стороны утверждать, что подобная система организации может использовать ресурсы природы жизни, мы знаем, однако, что в ходе витальных процессов вполне способны вырабатываться одновременно и теплота, и свет, и электричество”,

то понимаем, что сэр Джон Гершель высказывает теорию, стоящую к оккультной истине гораздо ближе, чем любые теории незнакомых с духовной наукой учёных в области солнечной физики.

Эти “чудесные объекты” – вовсе не то, что утверждает современный астроном, видящий в словах сэра Джона Гершеля указание на каких-то “солнечных обитателей, огненный состав которых позволяет им освещать, согревать и обеспечивать электричеством всю Солнечную систему”. Нет, это не что иное как резервуары солнечной витальной энергии, кладовые того самого витального электричества, которым питается вся [Солнечная] система и в котором она живёт, дышит и существует. Солнце, как мы и говорим, выступает кладовой нашего малого космоса, которая сама же и производит необходимый ему флюид, и Солнце всегда получает назад столько же, сколько и отдаёт.

259Если же задать астрономам такой вопрос: какие определённые и надёжные данные лежат в основании их солнечной теории и что они знают о процессе горения на Солнце и о его атмосфере, то, взглянув под таким углом зрения на все собственные нынешние теории, они, скорее всего, просто разведут руками. Право, если коротко перечислить всё то, чего специалисты по солнечной физике не знают, то из этого можно легко заключить, что они, как всегда, очень далеки от ясного представления о составе и элементарной природе небесных тел. Позволим себе привести здесь краткий перечень таких моментов.

Начнём с того, чтó г-н Проктор справедливо называет “самым безумным из всех возможных предположений”. Оно заключается в том, что по закону аналогии должно существовать какое-то общее сходство между присутствующими на Солнце материалами и идущими на нём процессами, с одной стороны, и теми материалами, которые знакомы учёным, занимающимся земной химией и физикой, с другой. Что представляет собой тот массив данных, который уже собран в ходе спектроскопического и прочих видов анализа поверхности и внутренней части Солнца, и насколько позволяет он подтвердить хотя бы одну из существующих на сегодня аксиом относительно горения и постепенного затухания Солнца?

Судя по ежедневным признаниям учёных, у них нет никакого способа провести эксперимент на Солнце, а следовательно, и нет возможности установить его физическое состояние, поскольку (а) им неизвестны границы солнечной атмосферы; (б) будь даже доказан факт непрерывного падения на Солнце известной им материи, они, не зная ни истинной скорости, ни природы падающего на него материала, не могут “обсуждать вопрос о последствиях движений, многократно превышающих по скорости... чудовищно превосходящих даже невообразимую скорость многих метеоров”; (в) как следует из их же признаний, “они не располагают 260никакими средствами для того, чтобы определить, откуда исходит та часть света, которая даёт непрерывный спектр...”, а значит, “у них нет и никакого способа определить размеры того слоя солнечной поверхности, которая участвует в истечении этого света”. Свет этот “может исходить из одних только поверхностных слоёв”, а “она [поверхность] может оказаться одной лишь внешней оболочкой” (вот именно!); и наконец (г) они ещё пока не установили, “в какой мере процесс собственно горения может иметь место внутри солнечной массы” и “происходят ли там только те процессы горения, которые мы (то есть они, учёные) считаем таковыми”.

На этом основании г-н Проктор, к примеру, в конце концов приходит к счастливой и разумной мысли:

“то, что ранее полагалось самым характерным признаком раскалённых твёрдых и жидких тел, теперь, возможно, следует считать признаком света, исходящего от раскалённого газа”.

Таким образом, теперь, когда рухнула вся основа их логических рассуждений (под давлением критики Франкленда), у них, у астрономов, остаётся ещё шанс признать справедливость оккультной теории, то есть заняться поисками шестого состояния материи, которое и откроет перед ними истинную природу всех их “фотосфер”, “хромосфер”, “придатков”, “протуберанцев”, “проекций” и “рожков”.

В самом деле, когда один из авторитетнейших физиков века, профессор Тиндаль, говорит, что

“ни одному из тех веществ, с которыми мы знакомы на Земле, как и ни одному из тех веществ, которые приносят с собою падающие на Землю метеориты, никогда не удалось бы поддерживать процесс горения на Солнце”,

или:

“...как бы мы ни умножали свои энергии в миллионы миллионов раз, мы никогда не достигнем солнечных объёмов расхода ресурсов. Несмотря на гигантскую утечку этих ресурсов в пределах даже человеческой 261истории, мы, тем не менее, неспособны зафиксировать ни малейшего сокращения его запасов...”

то на фоне этих слов утверждения учёных, продолжающих всё так же отстаивать свою теорию “остывания горячей планеты”, не могут не вызывать чувства удивления перед такой непоследовательностью. И ведь прав этот великий физик, называя даже само Солнце всего лишь “крапинкой в бесконечной протяжённости пространства – одной лишь каплей в океане Вселенной”. По его словам,

“к Природе ничего нельзя добавить; от Природы ничего нельзя отнять. Объём её энергий постоянен. Самое большее, на что способен человек в поиске физической истины и в приложении своих физических знаний, – это лишь изменять отдельные величины в рамках никогда не меняющейся итоговой суммы. Закон сохранения начисто исключает как сотворение, так и уничтожение... Истечение энергии остаётся вечно одним и тем же”.

Г-н Тиндаль говорит здесь, как оккультист. И, тем не менее, всё то же самое memento mori – “Солнце остывает... оно умирает!..”, исходящее из уст траппистов от западных науки, продолжает звучать всё так же громко.

Нет, говорим мы. До тех пор, пока на планете остаётся хотя бы один человек, Солнце не погаснет. Прежде чем на сторожевой башне Вечности пробьёт час “солнечной пралаи”, все остальные миры в нашей системе будут, как и прежде, скользить в своих призрачных пеленах по безмолвным тропам Бесконечного Пространства. И прежде чем час этот пробьёт, могучий титан Атлант, сын Асии и питомец Эфира, успеет сбросить с своих плеч тяжкий манвантарный груз и – умереть, а Плеяды, семь блистательных сестёр, разбудив прячущуюся Астеропу, чтобы та разделила с ними их скорбь, и сами умрут, не пережив утраты родного отца. Геркулесу же, когда он уберёт свою левую ногу, придётся сдвинуться на небе и 262возвести на нём собственный погребальный костёр. И вот только тогда, окружённый стихией огня, прорывающейся сквозь сгущающийся сумрак наступающей пралаи, Геркулес и испустит последний вздох, погибнув во всеобщем огне, но принося тем самым и смерть нашему Солнцу: ибо он своим уходом обнажит “Центральное Солнце” – таинственный, вечно сокрытый центр притяжения для нашего Солнца и системы.

Басни? Обычный поэтический вымысел? Однако тот, кто знает, что наиточнейшие из наук, самые великие математические и астрономические истины пришли в этот мир к hoi polloi из узкого круга жрецов-посвящённых, иерофантов sanctum sanctorum в древних храмах, под обманчивой маской религиозных мифов, то было бы весьма нелишним поискать универсальные истины даже под шутовским одеянием вымышленных героев. Та же самая басня об этих семи сёстрах, Плеядах, об Атланте и Геркулесе, повествующая об одних и тех же событиях – лишь герои в них выведены под другими именами – присутствует и в священных индийских книгах и передаёт тот же самый оккультный смысл. Впрочем, если, по мнению великого санскритолога, профессора Вебера, “Рамаяна” была “заимствована из греческой “Илиады”, а “Бхагавадгита” и Кришна украдены из Евангелия, то, кто знает, может, и рассказ о Плеядах и Геркулесе арии позаимствовали из того же источника?! А когда христианские востоковеды докажут, что брамины – это прямые потомки тевтонских крестоносцев, то тогда-то, по всей видимости, и закончится нынешних цикл доказательств, и исторические истины Запада окончательно восторжествуют!

263

Вопрос III. Правда ли, что великие народы мира могут быть сметены с лика Земли в одночасье?

Нет, такого вздора никто и нигде не утверждал. Тот катаклизм, что уничтожил самые блестящие субрасы Четвёртой расы, расы атлантов, медленно подготавливался на протяжении веков – об этом можно легко прочитать в “Эзотерическом буддизме” (с. 54). А так называемый “Посейдонис” относится уже к историческим временам, хотя о его судьбе стали задумываться и строить догадки лишь теперь. Всё, что об этом было рассказано, остаётся в силе: каждая корневая раса отделяется от другой какой-то катастрофой, каким-то катаклизмом, которые и послужили исторической основой для всех тех мифов, что позднее оказались вплетены в ткань религиозных откровений у всех народов Земли, как цивилизованных, так и диких, под различными названиями: “потопов”, “огненных дождей” и проч. и проч.

Почему же “сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций”? На то есть несколько причин. Одна из них связана в основном с неспособностью – а частично и с нежеланием (а может быть, и с врождённой духовной слепотой этого нашего века?) – современных археологов разобраться, какие из раскопанных артефактов и остатков сооружений имеют возраст 50, а какие – лишь 4 тысячи лет. Они не в силах точно датировать целый ряд важнейших архитектурных памятников, принадлежащих периоду архаики, а потому и не относят их к доисторическим временам. Тут нет никакой вины археологов – в самом деле, какими критериями, какими признаками они располагают для того, чтобы установить точную датировку какого-нибудь найденного в ходе раскопок здания, на котором нет ни одной надписи? И какие у широкой публики могут быть гарантии того, что специалисты по древности не ошиблись на какие-нибудь 20 тысяч лет? Ярким примером этого может служить научно-историческая характеристика 264циклопических сооружений. Традиционная археология, имеющая дело с монументальной архитектурой, здесь не поможет. Что же касается изустной литературы, народных преданий, баллад, обрядов, то всё это огульно причисляется к разряду обычных суеверий, так что древнее наследие народов превратилось в одни только “басни” и “фольклор”.

Более грубый стиль кладки в таком, например, циклопическом сооружении, как стены упоминаемого Гомером Тира, позволил отнести их к самому древнему периоду – к временам, далеко предшествовавшим зарождению будущей древнеримской цивилизации, тогда как стены городов Эпира и Микен – к наиболее близкому нам историческому периоду. Принято считать, что возведены они были пеласгами, вероятно, где-то в I тысячелетии до начала западной эры. Что касается первых, то их максимально приближенная к нашим дням датировка исходит из датировки Ноева потопа. Как подсчитал в своей учёной схеме архиепископ Ашер, Земля и человек “были сотворены в 4004 году до Р. Х.”, и вплоть до триумфальных идей г-на Дарвина такая датировка не просто бытовала в народных представлениях, но и фактически навязывалась просвещённым классам.

Если бы не усилия горстки александрийских и иных мистиков, платоников и других языческих философов, то Европа недосчиталась бы даже тех немногих произведений греко-римской классики, которыми сегодня обладает. А поскольку не все счастливо избежавшие своей гибели произведения отличались безупречной правдивостью – возможно, поэтому-то они и не были уничтожены – у западных учёных уже на самом раннем этапе вошло в обычай отвергать любые исходившие из уст языческих авторов сведения, когда истина приходила в противоречие с догматами их церквей.

Кроме того, необходимо опять же иметь в виду следующее обстоятельство: все современные археологи, востоковеды и историки являются исключительно европейцами и все они, хотя бы и номинально, – исключительно христиане. Так или иначе, но большинству из них очень не хочется относить памятники архаики к таким временам, когда вдруг окажется, что те значительно старше самых древних, по их мнению, 265иудейских источников. Именно к подобной позиции и скатилось большинство из них.

А следы древних цивилизаций существуют, и их немало. Но, как можно робко предположить, до тех пор, пока почтенные господа-клерикалы вольготно чувствуют себя в археологических и востоковедческих обществах; до тех пор, пока христианским епископам позволяется описывать всё то, что они полагают историей и религиями нехристианских народов, а также пока им никто не мешает верховодить в собраниях востоковедов – до тех самых пор во всех областях знания период архаики со всеми его памятниками будет оставаться на вторых ролях у древнего иудаизма и современного христианства.

Сегодня археология не знает ничего о том, где находились очаги иных, гораздо более древних цивилизаций. Исключение составляют лишь те из них, на которые она наткнулась случайно и которым приписала соответствующий возраст, опираясь главным образом на библейскую хронологию. Имел ли Запад право насильно навязывать всемирной истории ту недостоверную хронологию, которую почерпнул у немногочисленного и никому не ведомого еврейского племени, отвергая при этом любой факт и любую иную традицию, исходящие от классических авторов неиудейских и нехристианских народов, – это, конечно, вопрос дискуссионный. Но прими он с той же готовностью данные, исходящие из других источников, то в любом случае он к сегодняшнему дню смог бы уже убедиться, что не только в Италии и в других областях Европы, но даже и совсем рядом с теми районами, которые он привык считать очагами древнейших культур – Вавилоне и Ассирии – имеется множество мест, где он мог бы вести археологические раскопки с большой пользой для себя. Например, обширная “соляная долина” Дашт-Беяд в Хорасане скрывает под собою остатки древнейших в мире цивилизаций; а с того дня, когда самая первая цивилизация Пятой расы оставила свои сегодня уже невидимые и, вероятно, навсегда стёршиеся “следы” под многочисленными слоями песка, пустыня Шамо [ныне Гоби] успела превратиться из моря в сушу 266и из плодородных земель в мёртвую пустыню.

Времена изменились и продолжают меняться. Накапливается всё больше свидетельств существования древних цивилизаций и премудрости, восходящей к эпохам глубочайшей архаики. И хотя рукою оголтелой солдатни и проходимцев в сутанах было сожжено немало книг, осквернено немало старинных библиотек; хотя тлен и насекомые сделали своё дело, уничтожив множество бесценных древних рукописей; хотя уже в исторический период испанские варвары складывали целые костры из лучших литературных творений, созданных высокоразвитыми расами Америки в глубочайшей древности, которые, будь только сохранены, могли бы пролить свет не на одну историческую загадку; хотя Умар месяцами топил александрийские бани литературными сокровищами Серапеума; хотя в войнах погибли Сивиллины книги и другие мистические творения Греции и Рима; хотя южноиндийские захватчики Цейлона и занимались тем, что “сбрасывали написанные на пальмовых листах буддистские писания в одну груду высотой с кокосовые пальмы”, а затем предавали их огню во славу своих побед – тем самым стирая из мировой памяти человечества знание о ценнейших исторических записях и философских трактатах раннего буддизма; хотя пятно этого безжалостного и бессмысленного вандализма лежит на совести большинства воинствующих народов, тем не менее, несмотря ни на что, множеству памятников, свидетельствующих о глубочайшей истории человечества, всё-таки посчастливилось сохраниться, и, когда эти жалкие крохи теперь время от времени всё-таки поступают в распоряжение науки, та величает их “курьёзнейшими совпадениями”.

Сегодня Европа едва ли может похвастать очень уж точным знанием собственной истории. Она мало что помнит о том, через какие невзгоды прошла и какие переломы судьбы испытала на своём веку, какие народы, сменяя друг друга, жили на её территории и чем они занимались. Да и какие памятники древности могли бы сохраниться в Европе при всех её свирепых войнах, при варварских нравах её уже исторически известных 267готов, гуннов, франков и прочих воинственных народов? А возьмите тот целенаправленный литературный вандализм, которым из века в век занималось увенчанное тонзурами духовенство, словно ночной кошмар преследуя интеллектуальную жизнь Европы? И вот теперь, оставшись без собственного, ею самою зафиксированного Прошлого, Европа в лице своих критиков, историков и археологов, ничтоже сумняшеся, отрицает его у других – и так происходит каждый раз, как только малейшая уступка с её стороны угрожает обернуться ударом по престижу Библии.

Нам говорят, “от древних цивилизаций не осталось и следа”! А как же пеласги – прямые, по Геродоту, предки эллинов? А как же этруски – с точки зрения историка, загадочный и, если хотите, чудесный народ, корни которого составляют одну из самых неразрешимых сегодня проблем? А то, что сегодня известно о них, наводит на ясную мысль: за этим народом скрывается нечто такое, что могло бы привести к открытию длиннейшей вереницы доисторических цивилизаций.

Возьмём этот самый народ, который описывается сегодня как пеласги, – народ высокоинтеллектуальный, чуткий ко всему новому, не привыкший сидеть без дела, занятый главным образом сельским хозяйством, народ миролюбивый, но умевший, когда надо, и постоять за себя; умевший, как никто другой, строить искусственные каналы, подземные водохранилища, возводить плотины, стены городов, невероятно прочные циклопические сооружения; народ, который, по некоторым догадкам, даже изобрёл так называемое кадмейское или финикийское письмо, положившее начало алфавитам всех европейских народов – кем они были? Существуй только способ доказать, что пеласги – это потомки библейского Фалека (Быт. 10, 25), и вот вам был бы уже пример восходящей к глубокой древности цивилизации, но, правда, при этом и древность её тут же съёжилась бы, поскольку начало её нас заставили бы отсчитывать от ничтожного 2247 года “до Р. Х.”. А кем были этруски?

268Должны ли хоть Восток, хоть Запад твёрдо уверовать в то, что между высоким уровнем цивилизаций доримских (а мы бы сказали – доисторических) времён – тирсенийцев, как их называли греки, – с их уже известными истории двенадцатью великими городами, циклопическими по размерам зданиями, с их пластическими и изобразительными искусствами, и тем временем, когда они были ещё просто неким кочевым племенем, “впервые спустившимся в Италию из своих северных широт”, минуло всего лишь несколько веков? Как можно продолжать настаивать на том, что финикийцы с их Тиром, основанным в 2750 году “до Р. Х.” (хронология, принятая западной историографией), с их широкой торговлей, флотом, расцветом знаний, искусств и цивилизации, представляли собой всего за пару веков до строительства Тира лишь “малочисленное племя семитских рыбаков”? Или что Троянская война никак не могла начаться ранее 1184 г. до Р. Х., и, таким образом, возникновение Великой Греции, Magna Græcia, необходимо возводить именно к VII-IX векам “до Р. Х.”, и ни в коем случае не на тысячелетия раньше, хотя именно о последнем и говорили Платон и Аристотель, Гомер и циклы поэм, сюжеты которых заимствовались из писаний, уходивших на тысячелетия в прошлое?

Если сбитый с толку своей хронологией христианский историк или лишённый необходимых сведений вольнодумец одинаково почитают своим долгом презрительно отзываться о любой нехристианской или незападной хронологии как о “явном вымысле” и “чистейшем мифе, не заслуживающем и минуты внимания”, то каким же образом человеку, целиком зависящему от такого рода западных проводников, добраться до истины? Если же этим невежественным составителям всемирной истории и удаётся как-то убедить свою публику в достоверности западной хронологии и этнологических бредней, то с какой стати восточный исследователь, имеющий доступ к совершенно другим – и, смеем сказать, более достоверным – материалам, 269должен присоединяться к числу слепых защитников “непогрешимой” западной историографии? Опираясь на документальные свидетельства, оставленные в Индии Яваначарьей (Пифагором) за целых 607 лет “до Р. Х.”, и полагаясь на те данные, что содержатся в “храмовых записях” своего собственного народа, этот восточный исследователь заключает, что Великая Греция и самая первая её колония, Кумы, возникли вовсе не сотни лет назад, и здесь можно смело говорить о тысячелетиях. К тому моменту, когда великий ученик арийских Учителей, Пифагор, отправился в Кротон, цивилизация этой Великой Греции уже вступила в период своего упадка.

Но, свободный от библейских предубеждений, восточный исследователь исходит из совершенно других посылок. В самом деле, у населявших Britannicæ Insulæ кельтских и галльских племён ушло целых две тысячи лет на то, чтобы построить свои средневековые города, пусть и не идущие ни в какое сравнение с римскими, и две с половиной тысячи лет на то, чтобы хотя бы наполовину достичь уровня цивилизации Рима, и всё это при том, что племена эти имели перед своими глазами яркий пример уже готовой римской цивилизации, были знакомы с цивилизацией финикийцев, с которыми начали торговать за тысячу лет до христианской эры, и, в довершение ко всему, позднее пользовались определённой помощью со стороны норманнов и саксонцев. А из этого следует, что весь тот гипотетический период, что был милостиво наречён периодом детства человечества, никак не мог быть близок по времени периоду жизни апостолов и первых отцов церкви – наоборот, его следует отодвинуть назад, в прошлое, на гигантский по длительности промежуток времени. Если у живших в Западной Европе варваров ушло столько веков на то, чтобы создать собственный язык и отстроить империи, то, право, кочевым племенам “мифических” времён должно было бы, по всей справедливости, понадобиться с десяток тысячелетий, чтобы возвести свои Тиры и Вейи, Сидоны и Карфагены, ведь они никогда не пользовались благодатным влиянием христианской церкви, в заслугу которой нам теперь и предлагается 270приписать всё научное просвещение этого века.

В Троаде под самым поверхностным слоем руин древней Трои погребены остатки и других, ещё более древних “Трой”. А в ходе раскопок, проведённых Мариетт-Беем, под верхним слоем песка были обнаружены иные, более высокоразвитые цивилизации, артефакты которых составили археологические коллекции Лепсиуса, Эббота и Британского музея. А глубоко под нынешним Дели скрываются от людского взора шесть других таких же городов. Их расположенные одни над другими останки послужили моголам-захватчикам пьедесталом для возведения той роскошной столицы, руины которой и по сей день свидетельствуют о великолепии Дели времён Великих Моголов. Но ни один памятник, свидетельствующий о законе цикличности в развитии цивилизаций, так никогда и не будет обнаружен до тех самых пор, пока в душе фанатичных критиков наконец не уляжется ярость, а деятели западной науки не будут готовы к работе по описанию истории в интересах одной лишь истины. Сегодняшняя Флоренция своим прекрасным ликом склоняется над могилой этрусской Флоренции, а та в свою очередь произросла из ныне уже незримых останков ещё более древних городов. Те же слова можно отнести и к Ареццо, и к Перудже, и к Лукке, и ко множеству других мест в Европе, на которых раскинулись современные города и посёлки, но все они покоятся на останках древнейших цивилизаций, восходящих ко временам немыслимой давности, и имена их давно позабыла даже нимфа Эхо, и не может она уже более даже прошептать их нам на ухо, пробиваясь сквозь неведомые “коридоры Времени”.

Когда западные историки окончательно и бесповоротно, с аргументами в руках, объяснят, кто такие были хотя бы пеласги, а кто – этруски, а равно и столь же загадочные япиги, народ, который, судя по оставленным ими надписям, и с письменностью-то, похоже, познакомился раньше финикийцев, вот только тогда они, возможно, и получат право навязывать историкам-азиатам свои высосанные из пальца “сведения” и догмы. И вот тогда-то они, возможно, и получат право на свой 271насмешливый вопрос: “Как же объяснить, что сегодня не осталось ни одного заметного следа от тех высокоразвитых цивилизаций, которые, по описаниям, существовали когда-то в прошлом?”

“Означает ли это, что и наша нынешняя европейская цивилизация с её... ответвлениями может также погибнуть в результате какого-то наводнения или гигантского пожара?” Может, и даже быстрее, чем погибли многие прочие цивилизации. Ведь Европа не применяет в своих зданиях той кладки, что присутствует в циклопических и поистине титанических сооружениях древности. Не имеет она и пергамента, который мог бы сохранить свидетельства о “существующих ныне её искусствах и языках”. Цивилизация её ещё слишком молода, и развивается она слишком стремительно, чтобы заботиться ещё и об оставлении потомкам каких-либо действительно неразрушимых памятников своей архитектуры, искусств и наук. Что есть такого во всей Европе, что можно было бы счесть хотя бы относительно неразрушимым, не говоря уже о реликвиях, которые могли бы пережить глубокие смещения геологических слоёв, как правило, происходящие вслед за подобными катаклизмами? Уж не её ли эфемерные хрустальные дворцы, её театры, железные дороги, хрупкая современная мебель? Или, может быть, это её электрические телеграфные аппараты, фонографы, телефоны и микрографы? Если все первые из перечисленного находятся целиком во власти огня и циклонов с их неистовыми ливнями, то упомянутые последними чудеса современной науки может легко уничтожить ребёнок, расколотив их вдребезги. Если вспомнить о разрушении “семи чудес света”, о гибели Фив, Тира, лабиринта, египетских пирамид, храмов и гигантских дворцов, которые, как мы сегодня видим, медленно превращаются в пыль пустынь, сокрушаемые рукою Времени – рукою более лёгкою и милосердною в сравнении с любым катаклизмом, – то может показаться, что вопрос этот задаётся скорее из типичного для современности чувства гордыни, чем по зрелом размышлении.

А взять ваши ежедневные газеты с журналами? Они же спустя пару дней уже превращаются в жалкие клочья. А ваши столь непрочные книги, хранящие в себе все свидетельства 272о величии вашей цивилизации? Что останется от них после того, как ими пару раз полакомятся термиты? Неужто и их тоже следует считать неподвластными тлену? Да и с какой стати европейская цивилизация должна избежать общей участи? В основном уцелеют представители социальных низов, то есть те самые единицы, из которых и образуется основная масса народа, но они мало что знают об искусствах, науках и языках – владеют они языком разве лишь собственным, да и то далеко не блестяще. Искусства и науки – это та самая птица Феникс из старинных преданий: она умирает для того, чтобы возродиться вновь. И когда был впервые задан тот вопрос, который мы встречаем на с. 58 книги “Эзотерический буддизм”, о “стремительном характере человеческого прогресса за последние две тысячи лет”, корреспондент г-на Синнетта, пожалуй, мог бы дать на него следующий более исчерпывающий ответ:

“Эта стремительность, этот прогресс и та ненормальная быстрота, с которой одно открытие следует за другим, должны подсказать человеческой интуиции: то, что вы воспринимаете как “открытия нового” – это всего лишь повторные открытия забытого старого, которые, подчиняясь закону постепенного прогресса, вы делаете лишь чуть более совершенными, но, объявляя о них, вы должны знать: объясняете их вы далеко не первыми”.

Легче всего мы усваиваем то, о чём уже слышали хотя бы раз прежде или узнали когда-то в детстве. Если, как утверждается, западные народы выделились из великой арийской ветви, то нетрудно догадаться, что первые населявшие Европу расы по своему развитию значительно уступали той корневой расе, что была обладательницей вед и имела у себя доисторических риши. Но те секреты, что передавались вашим далёким-далёким праотцам в тиши храмов, не были утеряны. Они дошли и до потомков, которые ныне занимаются лишь отработкой деталей полученных знаний.

273

Вопрос IV. Правда ли, что Луна глубоко погружена в материю?

Насколько известно авторам этих строк, ни один “Адепт” ещё никогда не излагал “мирским чела” своих “взглядов на Луну” для дальнейшей их публикации. С селенографией современная наука знакома очень хорошо – много лучше того, на что когда-либо мог бы рассчитывать любой ничтожный азиат-аскет. Боимся, что рассуждения, присутствующие на сс. 104 и 105 книги “Эзотерический буддизм”, не только весьма туманны, но и преждевременны. А потому давайте сразу перейдём к следующему вопросу –

Вопрос V. О минеральной монаде

Любое английское выражение, которое верно передаёт ту или иную идею, “получает одобрение со стороны Адептов”. А что в этом не так? Термин "монада" обозначает всё ту же жизнь – дремлющую ли в минерале или присутствующую в растениях и животных. Моногенист может не соглашаться с таким термином и особенно с самой идеей “монады”, тогда как у полигениста – если только он не законченный корпореалист – никаких возражений по этому вопросу возникнуть не должно. Что же до учёных других школ, то они отвергнут уже саму концепцию человеческой монады – просто назовут её “ненаучной”.

Какое отношение имеет монада к атому? Ровно никакого – ни к атому, ни к молекуле в их современном научном понимании. Нельзя её уподобить и тому микроорганизму, который когда-то был отнесён к разряду полигастрических инфузорий, а сегодня считается растением и причисляется к водорослям. Но это и не совсем та "монада", о которой говорят перипатетики.

В физическом, 274структурном смысле минеральная монада, разумеется, отличается от человеческой, хотя собственно монада не имеет в себе ничего физического, а строение её невозможно описать с помощью каких бы то ни было химических символов или элементов. Коротко говоря, минеральная монада едина, одна и та же – монады же высших животных и человека бесчисленны. А иначе как ещё можно было бы объяснить и понять математически процесс эволюционного развития четырёх царств природы, к тому же, и происходящего по спирали?

Монада – это соединение двух последних принципов в человеке: шестого и седьмого, и, строго говоря, термин “человеческая монада” относится только к духовной душе, а не к её жизнедателю – наивысшему духовному принципу. Но поскольку духовная душа не могла бы существовать, не могла бы быть в отрыве от последнего, то она называется всё-таки "монадой". По своему составу (если уж этот термин, “состав”, способный шокировать любого азиата, нам так настоятельно необходим, когда мы хотим прояснить свою мысль европейцу) буддхи, то есть шестой принцип, представляет собой эссенцию того, что вы назвали бы материей (а скорее неким центром духовной силы), пребывающей в своих шестом и седьмом состояниях, тогда как питающий его [буддхи] жизнью атман составляет часть единой жизни, Парабрахмана. Но пусть даже эссенция монады (да простят нам это выражение), заключённая в минерале, растении и животном, и остаётся одной и той же на протяжении всех циклов эволюции – от самых низших элементалов до царства дэв, – она всё-таки различается уровнем своего развития.

Было бы глубоко ошибочным представлять себе монаду в виде некоего отдельного, самостоятельного существа, медленно пробивающегося по какому-то своему особому пути в низших царствах, и полагать, будто монада, скажем, Гумбольдта может восходить к монаде атома какого-нибудь минерала вроде роговой обманки. 275С точки зрения физической науки, привыкшей строго отличать один атом от другого, корректнее было бы, разумеется, говорить не о той или иной [отдельно взятой – перев.] "минеральной монаде", а о той единой Монаде, которая в данном случае проявляет себя в особой форме пракрити, называемой минеральным царством. Не следует думать, будто атом, молекула, в его обычном научном понимании – это эдакая частичка чего-то такого, что должно питаться жизнью от чего-то психического и что спустя долгие эоны должно неминуемо получить расцвет в виде той или иной человеческой личности. Нет, минеральная монада – это такое конкретизированное проявление универсальной, мировой энергии, которое пока ещё не обрело своей индивидуализации, это рядовое проявление единой мировой Монады.

Океан [первоматерии] начинает расщепляться на потенциально образующие его капли лишь после того, как волна импульса жизни достигает определённой стадии эволюции – стадии появления человека. Тенденция к индивидуализации монад набирает силу постепенно и почти что подходит к своему максимуму у высших животных. Перипатетики под словом “монада” понимали весь Космос – в пантеистическом смысле. Оккультисты же, в принципе соглашаясь с таким взглядом на вещи, подразделяют весь процесс эволюции конкретного из абстрактного на ряд последовательных этапов, каждый из которых у них носит особое название, и одним из таких названий как раз и является термин “минеральная монада”.

Термин этот означает всего лишь то, что приливная волна духовной эволюции в известный момент проходит именно по этой дуге своей цепи. Незаметно дифференцироваться “эссенция монады” начинает уже в растительном царстве. Поскольку же монада, по верному определению Лейбница, представляет собой нечто простое и несоставное, то жизнь свою на всех этапах дифференциации, в ходе которой и образуются собственно монады, она получает именно от духовной эссенции – а вовсе не от той или иной агрегации атомов, выступающей лишь носителем или субстанцией, через которую пробивается разум, достигший у одних монад более низкого, а у других – более высокого уровня.

276Да, среди растений, проявляющих, как считается, чувствительность [к внешним раздражителям], существует некоторое число таких, которые действительно можно считать обладателями этого осознанного восприятия, которое Лейбниц называет апперцепцией. Однако все остальные наделены такой внутренней деятельностью, которую можно назвать простой лишь нервной чувствительностью растений (и было бы ошибкой называть её даже перцепцией). И поэтому даже растительная монада остаётся по-прежнему всё той же самой единственной монадой, но находящейся теперь на втором этапе пробуждения чувствительности.

Лейбниц несколько раз подходил почти вплотную к истине, но всё-таки определял эволюцию монады неточно, а зачастую и глубоко ошибочно.

Всего существует семь царств [природы]. Первую группу образуют три класса элементалов (или нарождающихся центров силы), стоящих на разных ступеньках эволюции – от первой фазы дифференциации мулапракрити до её третьей степени, то есть включают в себя как то, что ещё начисто лишено сознания, так и то, что уже обладает полуперцепцией. Вторая, более развитая группа охватывает собой все царства от растительного до человеческого. Таким образом, минеральное царство оказывается центральной или поворотной точкой в процессе развёртывания “эссенции монады” – если рассматривать последнюю как эволюционирующую энергию.

Итак, мы имеем: три этапа эволюции элементалов, минеральное царство, и три [последующих] этапа эволюции объективной физической природы – таковы те семь звеньев, которые и образуют всю эволюционную цепочку. Нисхождение духа в материю (равнозначное процессу восхождения [материи] в ходе физической эволюции); повторное восхождение [духа] из бездны бездн материальности (минеральности) назад, к status quo ante с соответствующим рассеянием плотного организма – вверх, к нирване, точке исчезновения дифференцированной материи.

Быть может, нам будет легче представить себе весь этот процесс с помощью следующей несложной диаграммы:

277

Линия AD [“Дух нисходит в материю”] показывает постепенную обскурацию духа по мере его перехода в плотную материю, где точка D указывает на положение минерального царства в ходе его эволюции, начиная с точки его зарождения d и заканчивая точкой а, в которой это царство достигает своей предельной плотности. Точки с, b, a в левой части рисунка указывают на три стадии эволюции элементалов, то есть на те три последовательных этапа, которые проходит духовный импульс (через царство элементалов, о котором мало что позволено говорить), после чего этот духовный импульс оказывается заточённым в самую плотную форму материи. Указанные же в правой части диаграммы точки a, b, с обозначают три фазы органической жизни: в виде растений, животных и человека. То, что является полной обскурацией для духа, означает достижение предельного совершенства для его антипода – материи. Эта идея передаётся линиями AD и DA. Стрелками же обозначена направленность движения эволюционного импульса, который переходит в состояние 278вихря [объективности], а затем вновь рассеивается в субъективность абсолюта. Центральной, самой толстой линией dd обозначено минеральное царство.

Времена моногенистов канули безвозвратно. Даже те, кто, как, например, профессор Агассис ещё верует в личного Бога, сегодня утверждают, что

“...существует очевидный прогресс в последовательной смене на поверхности Земли одних живых существ другими. Прогресс этот заключается в достижении всё большего сходства с ныне живущей фауной и – особенно у позвоночных – в их всё большем сходстве с человеком... Человек – вот та цель, к которой стремится весь животный мир, начиная с самого первого появления самых первых рыб палеозойской эры” (“Principles of Zoology”, pp. 205-206).

Минеральная монада – это никакая не латентная индивидуальность, а такая всепроникающая сила, которая своим носителем на сегодняшний день имеет материю, пребывающую в своём самом низшем, самом плотном земном состоянии. В человеке монада достигает своего полнейшего потенциального развития, и в зависимости от своего носителя – пяти низших и наиболее физических человеческих принципов, – она может находиться либо в пассивном, либо в абсолютно активном состояниях. Своё полное освобождение монада получает в царстве дэв, где и пребывает в своём наивысшем состоянии – лишь на один шаг отстоя от единой мировой Жизни.

Примечание переводчика

(1) В июньском номере журнала "Теософист" за 1883 год разгорелся спор по поводу учения Махатм о порядке прохождения импульса жизни по всей планетарной цепи Земли, а также по вопросу о присутствии представителей 5-го Круга среди человечества нынешнего 4-го Круга. Поводом к спору послужило письмо под заголовком "Космические кольца и круги" ("Cosmical Rings and Rounds"), направленное в редакцию журнала одним из читателей под псевдонимом "Изучающий оккультизм" ("A Student of Occultism"). В этом письме автор высказал ряд критических замечаний по поводу некоторых положений, изложенных в 7-м выпуске "Фрагментов оккультной истины". Сам 7-й выпуск "Фрагментов" был перед тем опубликован в апрельском номере журнала за тот же год, и автором его (точнее, выпусков IV-VIII) являлся А. Синнетт, подписывавшийся псевдонимом "Мирской чела" ("A Lay Chela"). В своём редакционном комментарии Е.П.Б. подчеркнула мнимость противоречий обеих сторон разгоревшегося спора, указав: "...у нас нет никаких сомнений в том, что при всех кажущихся разногласиях и "Изучающий оккультизм", и "Мирской чела" могли бы превосходно сойтись во взглядах, если бы они занимались изучением доктрины не урывками, как сейчас, на основе мелких и выдаваемых время от времени порций, а если бы они получили в своё распоряжение целостное учение и будь им объяснены те огромные различия, которые существуют между семью Кругами. Но таковы воля и желание тех, кто знает лучше нас о том, что годится к разглашению, а что следует ещё какое-то время придержать".

Разрешить спор между сторонами должен был "доверенный и высокий чела", С.Т.К. Чери (S.T.K*** Chary). Однако в своём письме-комментарии он сразу же указал на невозможность "предоставить хоть в какой-то степени удовлетворительное разъяснение" по указанным вопросам без соответствующего разрешения "Братьев". "Учителя", подчеркнул он, "на сегодняшний день обозначили своё учение по этому вопросу лишь в самых общих чертах, и в их намерения в данное время вовсе не входит давать разъяснения всего учения и во всех его подробностях. Никто, кроме доверенных учеников, не может всерьёз рассчитывать на получение от них таких разъяснений, которые связаны с тайнами посвящения, тем более, что такие разъяснения должны были бы оказаться разглашены всему миру. Те, кто уже получил содержащиеся во "Фрагментах" сведения, должны теперь сами воспользоваться собственной интуицией и самостоятельно определить с большей или меньшей точностью те детали учения, которые им не были сообщены."

Тем не менее, этот чела осветил отдельные вопросы этого учения, завершив своё письмо следующими словами:

"Разумеется, высказанные здесь сомнения и разногласия могут получить своё удовлетворительное разъяснение в свете подлинного эзотерического учения по этому вопросу, и каждый продвинутый чела владеет им. Но поскольку эти священные числа и цифры могут быть предоставлены только доверенным и прошедшим посвящение ученикам, то помочь вашему корреспонденту мы можем лишь указанием на его заблуждения, не выдавая при этом того, к чему он должен прийти лишь собственным умом. Даже "Мирской чела" (то есть А. Синнетт) должен стараться посильно разобраться в этом учении с помощью собственной интуиции и умственных усилий".

(2) В произведении "Роза мира" Д. Андреева элементалы называются стихиалями. Вот как он описывает их: "Здесь мы касаемся тезиса, поддающегося изложению с некоторым трудом... Стихиалями называются те монады, которые проходят свой путь становления в Шаданакаре преимущественно сквозь царства Природы. При этом нельзя забывать, что аспектом своеобразного царства Природы является и человечество. Стихийные, именно стихийные силы, кипящие в нём и без которых немыслимо его существование, выражают, хотя и не исчерпывают, этот его аспект. Неудивительно поэтому, что есть и такие стихиали, которые связаны не с природой в общепринятом смысле слова, а с человечеством, с его стихийным, природным аспектом" (сс. 91-92).

В.В. Базюкин

Вопрос VIII. Датировка периода жизни Шри Шанкарачарьи

Когда речь заходит о древнем периоде истории Индии, то не всегда бывает легко определить точную дату того или иного события. Однако трудность эта многократно усиливается ещё и спекуляциями европейских востоковедов, усилия которых в этом направлении немало поспособствовали 279внесению ещё большей сумятицы в и без того сложную картину, которая сложилась в области народных легенд и преданий, нередко изменявшихся и подправлявшихся в угоду спорящим друг с другом религиозным течениям. Причины этого станут понятны после того, как мы проанализируем те исходные посылки, на которых строятся эти спекуляции. Западные востоковеды в своих трудах зачастую выказывают не слишком-то глубокое знание индийской литературы, философии, религии и индийских преданий, проявляя при этом высокомерное невнимание к мнению индуистских писателей и пандитов. Весьма нередко они берут факты и даты из сочинений своих же предшественников или современников, пребывая в полной уверенности, что те точны, а потому и не утруждая себя их дополнительной проверкой. Даже в тех случаях, когда какой-нибудь автор приводит ту или иную дату, откровенно признаваясь при этом, что сам он не вполне убеждён в её точности, последователь его зачастую может ссылаться на эту же дату, как если бы она была абсолютно точна. Вот так одна неверная дата порождает другую, столь же неверную, дату, и один неверно сделанный вывод приводит к другому, столь же безосновательному и нелогичному.

Стало быть, если мы хотим проверить точность даты, на которую ссылается тот или иной из числа этих авторов, то нам придётся для этого внимательно проанализировать всю построенную им структуру индийской хронологии. Мы считаем целесообразным перечислить вначале некоторые из упомянутых исходных посылок этих авторов, и лишь после этого перейдём к анализу их мнений относительно датировки периода жизни Шри Шанкарачарьи.

I. Многие из вышеуказанных авторов не вполне свободны от предубеждений, связанных с тем пагубным учением, которое они верно или неверно восприняли из Библии, а именно: будто наш мир имеет всего лишь шесть тысяч лет от роду. Мы вовсе не хотим этим сказать, будто 280каждый из числа этих авторов сегодня готов всерьёз защищать указанное учение. Тем не менее, на умы христианских авторов оно наложило столь заметный отпечаток, что и к исследованию сообщаемых азиатской хронологией сведений они приступают именно под этим своим углом зрения. Едва только высказывается утверждение, что то или иное событие из древней истории Египта, Индии или Китая произошло пять или шесть тысяч лет тому назад, как, разумеется, утверждение это тут же отбрасывается, а [христианские] авторы даже не удосуживаются провести хоть какое-нибудь исследование для проверки верности высказанного утверждения.

II. Они крайне не желают признавать того, что веды в любой своей части могут оказаться древнее Пятикнижия, и стоят на своём даже в тех случаях, когда в доказательство приоритета вед приводятся доводы, спорить с которыми не стал бы ни один беспристрастный исследователь с незамутнённым христианскими предубеждениями умом. Таким образом, древность индийской истории определяется, по их мнению, теми пределами, которые устанавливает для неё Ветхий Завет. Они буквально исходят из того, что любое произведение, входящее в корпус ведийской и санскритской литературы, а равно и почти любое событие из индийской истории, должны строго вписываться в тот промежуток, который пролегает между временами Ветхого Завета и сегодняшним днём.

III. Зачастую они без всяких на то оснований исходят из убеждения, будто любой фрагмент вед, содержащий в себе философские или метафизические рассуждения, должен рассматриваться как позднейшая вставка, и, вообще, ни одна посвящённая философским вопросам книга не могла быть написана ранее периода жизни Будды или до начала христианской эры. Цивилизация, философия и научное исследование, по мнению этих авторов, 281возникли лишь в те шесть-семь веков, что непосредственно предшествовали христианской эре, а человечество возникло, постепенно выйдя из “глубин животной дикости”, лишь в последние четыре-пять тысяч лет.

IV. Они также исходят из того, что буддизм возник лишь вместе с Гаутамой Буддой. Любой факт, свидетельствующий о существовании буддизма, джайнизма и философии архатов в более ранние времена, напрочь отвергается как вздорная и смехотворная придумка буддистов и последователей других религий, якобы помышляющих таким образом приписать собственным вероучениям исключительную древность. В этом неверном свете им представляется, будто ни одна индуистская книга, упоминающая доктрины буддизма, не могла быть написана ранее периода жизни Гаутамы Будды. Г-н Вебер, к примеру, полагает, будто Вьяса, автор “Брахма-сутр”, написал своё произведение лишь в V веке по Р. Х. Вот уж, право, откровение так откровение для большинства индуистов.

V. Каждый раз, как оказывается, что авторство нескольких написанных на различные темы книг приписывается индуистской литературой или традицией одному и тому же человеку, они зачастую предполагают – причём в большинстве случаев голословно – что указанные произведения на самом-то деле принадлежат различным авторам. Рассуждая таким образом, они уже открыли двух Бадараян (Вьяс), двух Патанджали и трёх Вараручи. Мы далеки от мысли, что одноимённость всегда предполагает и несомненную тождественность лиц. Но мы не можем не протестовать против подобных предположений, когда они высказываются без приведения соответствующих доказательств и с единственной целью: подтвердить уже загодя подготовленный вывод или любимую гипотезу.

282VI. В попытке установить хронологическую последовательность в исторических событиях древней Индии эти авторы нередко разбивают процесс развития или формирования санскрита и индийской литературы на разнообразные этапы. А то время, которое, по их мнению, необходимо для этого развития, они подсчитывают на манер геолога, подсчитывающего количество времени, необходимого для постепенного формирования того или иного слоя земной коры. Но в их расчётах мы не наблюдаем ничего похожего на строгий метод. Было бы ошибкой исходить из того, что процесс развития одного языка требует точно такого же количества времени, что и любой другой. Предпринимая расчёты подобного рода, необходимо тщательно учитывать характерные особенности того народа, который говорит на этом языке. Важна также и история этого народа. Если взглянуть на расчёты, сделанные Максом Мюллером для так называемых “периодов сутр, брахман, мантр и кханд”, то всякому станет очевидно, что ни один из указанных выше факторов так и не был им принят во внимание. Все периоды времени, присвоенные этим четырём “слоям” ведийской литературы, носят совершенно произвольный характер.

Таковы пороки, характерные для трудов европейских востоковедов, и мы привели их здесь для того, чтобы подвести читателя к единственной мысли: полагаться на точность выводов этих авторов в датировке истории древней Индии можно далеко не всегда.

Анализируя ссылки на литературные и традиционные источники, которыми во множестве оперируют европейские востоковеды в попытке установить годы жизни Шанкарачарьи, мы должны обращать особое внимание на то, является ли указываемая ими личность действительно тем самым первым Шанкарачарьей, который и является основоположником 283учения адвайта, или же речь идёт о каком-то простом его последователе, ставшим адипати (главой) одного из множества матхов (храмов), учреждённых Шанкарачарьей и его преемниками. Многие из последующих матх-адипати, придерживающихся учения адвайта (особенно принадлежащих к матху в Шрингери), пользовались при жизни громкой славой и были широко известны в Индии. Все они зачастую были известны под именем “Шанкарачарья”. А это значит, что любое упоминание о каком-либо из этих матхадипати можно легко по ошибке принять за упоминание о само́м – первом – Шанкарачарье.

Что же касается г-на Барта, на точку зрения которого относительно периода жизни Шанкары ссылается в своём письме “член английского Т.О.”, противопоставляя её датировке, приведённой в книге г-на Синнетта об эзотерическом буддизме, то складывается впечатление, что сам он не вполне знаком с историей вопроса. Приводимую им датировку он не подкрепляет никакими доказательствами и даже вскользь не упоминает о существовании более авторитетных научных и традиционных источников, которые расходятся с его собственной датировкой. Годы жизни Шанкары он указывает в скромном примечании на с. 89 своей книги “Религии Индии”, где говорит:

“Период жизни Шанкарачарьи обычно датируют VIII веком; мы же, пожалуй, должны отнести его скорее к IX веку. Наиболее достоверная традиция считает датой его рождения 10 число месяца “мадхава” [апрель-май] в 788 году по Р. Х. [Ind. Studien, t. xiv, p. 353]. Правда, другие источники относят годы его жизни к II и V векам [Ind. Antiq., i, 361; vii, 282]. С другой стороны, автор “Дабистана” [ii, 141] переносит период его жизни аж к началу XIV века”.

Г-н Барт явно ошибается, утверждая, будто период жизни Шанкары принято датировать VIII веком. Существует столько же источников, относящих годы его жизни к тому или иному веку 284дохристианской эры, сколько и тех, что утверждают, будто жил он уже в христианские времена, но, как мы увидим ниже, свидетельства, склоняющиеся в пользу первого утверждения, всё-таки численно преобладают.

Нельзя сказать, чтобы у востоковедов в целом сложился какой-то чёткий собственный взгляд на рассматриваемый вопрос. Так, Макс Мюллер, похоже, вообще не уделял этой проблеме особого внимания. Монье-Вильямс просто копирует датировку г-на Уилсона, да и г-н Вебер, судя по всему, всецело полагается на тот же самый источник, не обременяя себя дополнительным исследованием этого вопроса. Единственным востоковедом, глубоко и внимательно изучившим проблему, является, пожалуй, г-н Уилсон, но и он сам честно признаётся, что установить “точный период его (Шанкары) жизни не представляется возможным” (“Essays on the Religion of the Hindoos”, vol. I, p. 201).

Таким образом, в свете сказанного приведённое выше примечание явно вводит читателя в заблуждение. Г-н Барт не сообщает своим читателям ни того, откуда он взял приводимую им традицию, ни оснований, по которым он полагает, будто речь в ней идёт именно о первом Шанкарачарье и будто это и есть “наиболее достоверная традиция”. Ввиду же того, что вопрос остаётся по-прежнему открытым, г-ну Барту не следовало останавливаться ни на какой конкретной датировке, коль скоро он не готов ни обосновать, ни твёрдо подкрепить её соответствующими аргументами. Упоминаемые же им другие традиции явно не в силах ничем подтвердить авторитетность той традиции, на которую он ссылается вначале. Однако, судя по тому, как он сформулировал своё примечание, складывается впечатление, будто он осветил в нём все существующие по этому вопросу научные и традиционные источники, но, как мы покажем ниже, самые важные из них оказались 285вне поля зрения читателя. Никаких аргументов, подтверждающих его датировку периода жизнедеятельности Шанкары, мы не найдём и в остальных главах книги г-на Барта, кроме парочки отдельных пассажей, которые можно понимать как угодно: и как выводы из вышеприведённого утверждения, и как аргументы в его пользу, которые ещё только предстоит в этой связи проанализировать.

Г-н Барт усмотрел некую связь между появлением в Индии Шанкары и началом преследований буддистов, которое он, похоже, датирует VII-VIII веками. На с. 89 своей книги он говорит о “широко развернувшихся на Деканском плоскогорье преследованиях буддистов со стороны школ Кумарилы и Шанкары в VII-VIII веках”. А на с. 135 он даже пишет, что “ученики Кумарилы и Шанкары сформировали военные отряды и объявили себя ярыми защитниками ортодоксии”. Однако убедительность этих утверждений автор сам же и сводит на нет на сс. 89 и 134, где отмечает отсутствие в исследованных на сегодняшний день аутентичных документах каких-либо следов, свидетельствующих о преследовании буддистов Шанкарой, и указывает на вздорность легенд, рисующих его в роли безжалостного истребителя буддистов на всей территории, простирающейся от Гималаев до мыса Коморин.

Связывать Шанкару с Кумарилой, а именно это автор и делает в приведённых выше цитатах, просто смехотворно. Едва ли найдётся такой индуист, который не знал бы о том, что последователи пурва-мимансы (а у Кумарилы есть комментарии к сутрам) принадлежали к числу самых яростных, самых непримиримых противников Шанкары и его учения, и, судя по всему, г-н Барт 286совершенно незнаком со взглядами Кумарилы, не понимает, что такое школа пурва-мимансы, и не имеет ни малейшего представления о масштабе и идеях ведантистской философии Шанкары. Непонятно, на каком основании автор говорит о гонениях на буддистов в VII и VIII веках и о Шанкаре как их главном застрельщике. А некоторые места в его книге явно наводят на мысль, что его датировка не может считаться абсолютно верной.

Так, к примеру, на с. 135 он говорит, что гонения на буддистов начались уже во времена Ашоки. Но в этом случае не может не озадачивать то обстоятельство, что индуисты-ортодоксы безропотно молчали почти десять веков, даже не помышляя о том, чтобы достойно ответить врагу. Политическое возвышение буддизма при Ашоке продолжалось недолго, а индуисты пользовались поддержкой со стороны самых могущественных царей как до, так и после начала христианской эры. Кроме того, как заявляет сам же автор на с. 132 своей книги, в VII веке буддизм переживал уже период упадка. Но в этом случае трудно поверить, чтобы гонения на буддистов начались аккурат в тот момент, когда их религия уже и без того пребывала в упадке. Да какому же вероучителю или религиозному реформатору и в голову бы взбрело тратить своё время и силы на разрушение уже и без того развалившейся религии? И где свидетельства того, что Шанкару вообще занимала эта задача?

Будь действительно проповеди его главным образом направлены на то, чтобы пробудить гонения на буддизм, то, можно не сомневаться, он оставил бы после себя хоть какие-то сочинения, в которых подверг бы критике буддизм и разоблачил его пороки. С другой стороны, ни в одном из своих трудов он даже вскользь не упоминает о буддизме. 287Хотя он и был весьма плодовитым автором, во всём ряду его сочинений мы не встретим ни единой строчки, касающейся буддизма и его доктрин. Единственным исключением можно, пожалуй, считать несколько его замечаний по поводу отстаиваемой некоторыми буддистами теории, касающейся природы восприятия, – они содержатся в его комментарии к “Брахма-сутрам”.

Но даже и эти несколько строк, присутствующие в его комментарии, были вызваны необходимостью дать толкование некоторым идеям, высказанным в “Сутрах”. Поскольку же, по нашему скромному мнению, эти “Брахма-сутры” были написаны самим Вьясой (а не тем мнимым Вьясой, что якобы жил в V в. по Р. Х., – плодом фантазии г-на Вебера), то содержащиеся в них идеи относятся к тому буддизму, который существовал ещё до Гаутамы Буддды. Из этих нескольких замечаний нашим читателям станет ясно, что Шанкарачарья не имел никакого отношения к гонениям на буддистов. В подтверждение своей позиции позволим себе процитировать несколько строк из предисловия г-на Уилсона к первому изданию его “Санскритского словаря”. Вот что он пишет относительно участия Шанкары в преследовании буддистов:

“Хотя распространённое мнение и приписывает начало преследований Будды действиям Шанкарачарьи, мы в данном случае имеем некоторые основания этому не поверить. Противоречит тому мягкий характер реформатора, который, по всем описаниям, был человеком тонким и веротерпимым. И, опираясь на свою пусть и слабую начитанность в области ведантистских трудов, но ещё больше на убедительные свидетельства Раммохана Роя, которые привожу здесь с его позволения, я не думаю, что в собственных его трудах – в любых, какие только сохранились до наших дней, – мы найдём хоть какие-то следы, говорящие о его главенстве в гонениях на кого бы то ни было, при том, 288что и главной целью его трудов было вовсе не исправление буддизма или любого другого учения, отколовшегося от ортодоксии индуизма, а лишь словесное опровержение всех иных доктрин, кроме его собственной, и реформаторство, то есть воссоздание четвёртого религиозного ордена”.

А ниже он замечает, что

“было бы ошибкой приписывать ему участие в преследованиях. Судя по всему, он к этим мерзостям не имел никакого отношения и даже не вступал ни в какие споры ни с кем из буддистов”.

Как можно заключить из вышеприведённых строк, период начала преследования буддистов, будь мы даже в силах с точностью его определить, не может служить нам ориентиром для установления времени жизни Шанкары.

Если верить г-ну Барту, то он будто бы обнаружил некую связь, якобы существующую между возникновением систем Шанкары, Рамануджи и Анандатиртхи, с одной стороны, и появлением в Индии арабских купцов в первых веках хиджры, с другой, и, несомненно, достоин самых высших похвал за столь оригинальное открытие. Эта загадочная, таинственная связь между философией адвайты и арабской коммерцией описана на с. 212 его книги и, вероятно, могла бы иметь какое-то отношение к рассматриваемому вопросу, не будь она чистейшей игрой его воображения. И то единственное основание, которое он приводит в доказательство своей теории, на мой скромный взгляд, не выдерживает никакой критики. Жизнь Будды давала индуистам яркий пример широчайшего религиозного движения под водительством одного-единственного учителя, и им не было никакой нужды копировать у себя жизнеописание арабского пророка. В книге Барта можно лишь в ещё одном месте найти строки, имеющие некоторое отношение к периоду жизни Шанкары. На с. 207 он 289пишет следующее:

“Так, например, Шива, – тот самый Шива, которого молят спуститься в начале драмы о Шакунтале, который одновременно и бог, и жрец, и жертва и у которого тело составляет всю вселенную, – воплощает в себе ведантийскую идею. Это свидетельство как-то упускается из виду, когда кое-кто утверждает, будто именно с Шанкары и начинается вся школа веданты”.

Но столь же часто это свидетельство упускается из виду и когда кое-кто из подобных г-ну Барту востоковедов утверждает, будто Шанкара мог жить позднее автора “Шакунталы”.

Как явствует из вышесказанного, точка зрения г-на Барта относительно периода жизни Шанкары лишена всяких оснований. Поскольку же, как мы видим, г-н Уилсон изучил этот предмет с бо́льшим тщанием и вниманием, то мы должны обратиться к его точке зрения и приглядеться, насколько надёжные аргументы лежат в её основании. Предприняв попытку зафиксировать годы жизни Амара Синхи (а попытка эта закончилась самой сокрушительной неудачей), он должен был установить и период жизни Шанкары. Соответственно, высказывания г-на Уилсона по поводу этого периода мы и находим в предисловии к первому изданию его санскритского словаря. Здесь мы воспроизведём несколько связанных с нашей темой фрагментов из этого предисловия и затем прокомментируем их. Вот что пишет г-н Уилсон:

“Для индуистов дата рождения Шанкары являет собой такое же яблоко раздора, как и любое другое заметное событие. Как утверждают кадальские (правильно: кудальские) брамины, образующие объединение последователей и проповедников его системы, Шанкара появился на свет около 2 тысяч лет тому назад: кто-то считает, что он родился незадолго до начала христианской эры, а кто-то относит его к 290III-IV вв. по Р. Х.

Если верить рукописному жизнеописанию правителей Конги, хранящемуся в коллекции полковника Маккензи, то Шанкара является современником Тиру Викрама Дэвы Чакраварти, правителя Скандапуры в Декане (178 год по Р. Х.), и родился он в селении Шрингери, расположенном на границе Западных Гатов, находящихся сегодня на территории Майсура. Там, по преданиям, он и основал свою школу, которая существует и поныне, выступая духовным центром для брахманов-смартов всего полуострова. Как утверждает эта школа, Шанкара родился 1600 лет тому назад, тогда как, по общепринятой традиции, родился он 1200 лет тому назад.

“Бходжа Прабандха” относит Шанкару к числу самых знаменитых персон и называет его современником царя. В этом случае годы его жизни можно датировать VIII-IX веками.

Последователи же Мадхвачарьи в Тулуве, как видно, попытались согласовать друг с другом эти противоречивые сведения, предположив, что он рождался трижды: сначала в Сивули, расположенном в Тулуве, 1500 лет тому назад; затем, несколько веков спустя, он снова родился в Малабаре; и наконец, он в третий раз появился на свет в Падукачайтре (в Тулуве) не далее как 600 лет тому назад – последнее утверждение ими особо подчёркивается, поскольку основатель и их собственной школы родился тогда же, но своим утверждением они хотели почтить своего учителя, показывая, что тот ни в чём не уступает Шанкаре в свете надуманных споров о первенстве.

Брамины-вайшнавы из Мадуры утверждают, что Шанкара появился на свет в IX веке Шаливаханы, то есть в X в. по Р. Х. А, как полагает д-р Тэйлор, если мы будем говорить о 900 годах, то окажемся недалеко от истины, тогда как г-н Колбрук предпочитает говорить о 1000 лет. С этой последней датировкой как раз склонен соглашаться и мой друг Раммохан Рой, кропотливый исследователь творчества Шанкары и проповедник его философской доктрины. 291“Подсчитав количество духовных поколений среди последователей Шанкара Свами от его времён до наших дней”, – заключает он, – “получается, что жил он где-то между VII и VIII вв. по Р. Х.”. А этот период согласуется с теми сообщениями, которые получил д-р Бьюканен во время своей поездки на родину Шанкары, в Малабар, а также вписывается в свидетельства “Кералолпатти” – источника любопытных историко-статистических сведений о провинции, в котором, судя по приводимым г-ном Дунканом цитатам, отмечается, что правила для каст в Малабаре были введены в действие философом примерно за 1000 лет до 1798 года.

С другой стороны, здесь нужно оговориться: как следует из хранящегося у полк-ка Маккензи рукописного перевода тех самых жизнеописаний, Шанкарачарья родился где-то в середине V века, то есть примерно 1300-1400 лет назад, что расходится с данными г-на Дункана. Расхождение это, правда, не столь уж и важное, поскольку упомянутая нами рукопись либо вследствие ошибки в оригинале или в силу погрешности перевода изобилует множеством явных ошибок, а стало быть, и твёрдо опираться на неё нельзя. Таким образом, чаша весов целиком склоняется в пользу датировки, по которой Шанкара родился примерно десять столетий тому назад, и я настроен на то, чтобы принять именно эту датировку периода жизни Шанкарачарьи, отнеся время его рождения к концу VIII – началу IX века христианской эры”.

Но мы положим на обе чаши весов для г-на Уилсона ещё несколько источников, после чего прокомментируем весь вышеприведённый фрагмент.

Так, в книге “Жизнеописания знаменитых писателей Индии”, изданной в Бомбее Джанарданом Рамчендерджи в 2921860 году, отмечается, что Шанкара жил 2500 лет, а по некоторым источникам, 2200 лет тому назад. А в хрониках кумбаконамского матха приводится список 66 матхадипати, от времён Шанкары и до наших дней, откуда следует, что Шанкара жил более 2 тысяч лет тому назад.

Упоминаемый г-ном Уилсоном кудальский матх, находящийся под духовной властью шрингерийского матха, как раз и следует датировке этого последнего матха, поскольку традиция у них одна. Их расчёты вполне надёжны, поскольку подтверждаются датировками мест (что-то вроде склепов) для погружения в самадхи, которыми пользовались из века в век гуру из шрингерийского матха, и всё это приводит нас к началу христианской эры.

Г-н Уилсон не приводит ничего конкретного ни о характере, ни о происхождении, ни о надёжности тех сообщений, которые относят период жизни Шанкары к III-IV вв. христианской эры или к самому её началу, да и не так уж очевидно, что в упомянутой им истории конгских правителей речь идёт именно о самом первом Шанкарачарье. Да, эти традиции явно противоречат выводам г-на Уилсона, но непонятно, на каком основании он их отвергает.

Г-н Уилсон явно ошибается, утверждая, будто шрингерийский матх отодвигает период жизни Шанкары на 1600 лет от наших дней. Выше мы уже приводили данные шрингерийского матха и убедились в том, что они целиком сходятся с данными кудальских браминов. Как мы выяснили, данные эти исходят от мадрасского представителя матха Шрингери, 293который не так давно опубликовал сохранившийся в этом матхе список учителей вместе с датами их жизни.

Далее, нам непонятно, по какой такой “общепринятой традиции” Шанкара “родился 1200 лет тому назад”. Насколько нам известно, никакой общепринятой традиции в Индии не существует. На юге Индии большинство людей до сих пор полагаются на шрингерийские данные, а на севере никакой общепринятой традиции как будто не существует и вовсе. Масса разноречивых данных – вот и всё, что у нас есть.

Удивительно, что такой востоковед, каким себя считает г-н Уилсон, смешивает поэта по имени Шанкара, который и упоминается в “Бходжа Прабандхе”, с великим учителем адвайты. Ни один индус никогда не допустил бы столь нелепой ошибки. Удивляет нас и то, что кое-кто из этих европейских востоковедов до сих пор там и сям ссылается на книги вроде “Бходжа Прабандха”, “Катхасаритсагара”, “Раджатарангини” и “Панчатантра” как на серьёзные исторические источники. В другом месте своего предисловия г-н Уилсон сам же и говорит о полнейшей недостоверности “Бходжа Прабандхи”, поскольку ряд содержащихся там утверждений не согласуется с его гипотетической датировкой периода жизни Амара Синхи, но он всё равно сознательно цитирует недостоверный источник, лишь бы только подтвердить собственный вывод о времени жизни Шанкары. Вообще, последовательность не входит в число главных достоинств большинства европейских востоковедов. В “Бходжа Прабандхе” упоминается человек, всегда фигурирующий под именем Шанкара-кави (поэт), но он никогда не именуется Шанкара-чарьей (учителем). Основоположник 294же адвайты ни в одной индуистской книге не называется Шанкара-кави.

Что же касается традиций Мадхвы и точек зрения браминов-вайшнавов из Мадуры относительно периода жизнедеятельности Шанкары, то о них нам и говорить-то незачем. На наш скромный взгляд, в вопросе об истории жизни Шанкары и его философии от последователей Мадхвы и вайшнавов всё равно не услышишь ни слова правды. Они ведь бьются из всех сил, лишь бы только доказать всему миру, будто их доктрины существовали уже задолго до рождения Шанкары, а философия адвайты – это всего лишь еретическое учение, отколовшееся от ранее сложившейся индуистской ортодоксии. Соответственно, они и утверждают, что жил он самое большее полторы тысячи лет назад и никак не ранее.

Непонятно также и то, почему д-р Тэйлор относит годы жизни Шанкары на 900 лет назад, а г-н Колбрук по каким-то причинам – примерно на тысячу. До тех пор, пока мы тщательно не просеем их аргументацию, мы не можем с полным основанием принять их датировки.

К счастью, г-н Уилсон приводит нам доводы, объясняющие позицию Раммохана Роя. Мы склонны верить тому, что подсчёты свои Раммохан Рой производил с учётом шрингерийского списка учителей (или гуру), поскольку на сегодняшний день опубликован только один этот список, а ни один другой матх, за исключением, пожалуй, лишь кумбаконамского, не располагает списком гуру, доходящим до наших дней в непрерывной последовательности. Но нам нет нужды слишком уж сильно полагаться на его расчёты (которые уже по самой сути своей не более чем гадание на бобах), коль скоро у нас есть сохранившийся в Шрингери древний список, в котором содержатся 295имена учителей вместе с датами их жизни. Поскольку же датировки эти до последнего времени не публиковались, и перед глазами Раммохана Роя была просто цепочка одних лишь имён, то, чтобы установить годы жизни Шанкары, ему пришлось наугад приписать каждому из учителей некое усреднённое число прожитых им лет. Таким образом, мнение его не имеет для нас вообще никакого значения теперь, когда мы располагаем свидетельствами шрингерийского матха, указывающими на то, что Шанкара, как уже было сказано, жил за несколько веков до наступления христианской эры. И даже если бы Раммохан Рой в своих расчётах исходил из того количества учителей, что упоминаются в кумбаконамском списке, то это всё равно ничего не изменило бы.

Не следует придавать слишком большого значения и тем устным свидетельствам, которые д-р Бьюканен получил от неизвестных людей во время своей поездки в Малабар. И теперь нам остаётся лишь поразмыслить над тем, какие выводы мы можем для себя сделать на основании содержащихся в “Кералолпатти” данных. Различные рукописные копии этой книги, как мы видим, по-разному датируют годы жизни Шанкарачарьи, но даже если бы они целиком и сходились друг с другом, то мы всё равно не могли бы сколько-нибудь доверять этой книге в том числе и по следующим причинам:

I. Общеизвестно, что традиции Малабара отличаются большим своеобразием. Так, их защитники уверяют, что законы принёс в Малабар какой-то великий риши – великий древнеиндийский философ. Некоторые из них (вероятно, большинство) утверждают, будто часть этих традиций восходит к Парашураме, который оставил после себя некие особые священные тексты – смрити – для назидания малабарцам. По словам же других, эти особые традиции были введены в обиход Шанкарачарьей.

296Почему выбор пал именно на этих двух лиц, понять нетрудно. Согласно индуистским пуранам, какое-то время Парашурама жил в Малабаре. А именно там, по индуистским преданиям, родился и Шанкара. Однако весьма сомнительно, чтобы либо один, либо другой действительно мог иметь хоть какое-то отношение к установлению традиций в Малабаре. В произведениях Шанкары не сказано ни единого слова ни о каких малабарских традициях. Он, как видим, сосредоточил всё своё внимание на религиозной реформе, и крайне маловероятно, чтобы он решился уделять время ещё и местным малабарским традициям. Пытаясь возродить философию древних риши, он едва ли мог одновременно закладывать основы и малабарских традиций, которые расходятся с правилами, изложенными в смрити теми же самыми риши, и, насколько нам известно, он не оставил после себя никаких письменных указаний, которые регулировали бы статус каст в Малабаре.

II. Содержащиеся в “Кералолпатти” сведения противоречат тем жизнеописаниям Шанкары, которые мы встречаем почти во всех исследованных на сегодняшний день “Шанкаравиджаях” (биографиях Шанкары): в “Шанкаравиджае” Видьяраньи, в “Шанкаравиджаявиласа” Читсухачарьи, в “Брихат Шанкаравиджае” и в проч. Согласно содержащимся в этих произведениях рассказам, Шанкара покинул Малабар в восьмилетнем возрасте, а вернулся в родное селение, когда мать его уже лежала на смертном одре, да и провёл он там в тот раз буквально несколько дней. В этом случае трудно понять, в какой же именно период своей жизни он мог бы заниматься вопросами регламентирования каст в Малабаре.

III. В этой книге 297Малабар изображён местом триумфа Бхаттапады над буддистами. Там говорится о том, как этот учитель утвердился в Малабаре и изгнал оттуда всех буддистов. Но уже одно только это должно ясно говорить читателю о том, что излагаемые в книге события носят целиком вымышленный характер. Все другие индуистские книги в один голос твердят о том, что великий учитель школы пурва-миманса родился на севере Индии; что именно в той части страны жили и практически все знаменитые его ученики и последователи, а умер Бхаттапада, по свидетельству Видьяраньи, в Аллахабаде.

По всем вышеизложенным причинам мы и не можем считать этот малабарский рассказ достойным хоть какого-то доверия.

На основании анализа традиций и иных приведённых выше свидетельств г-н Уилсон и приходит к заключению, что Шанкарачарья жил в конце VIII – начале IX вв. христианской эры. Что же касается свидетельств со стороны шрингерийского, кудальского и кумбаконамского матхов, а также традиций, бытующих во всём бомбейском регионе, то, как показывают опубликованные в Бомбее жизнеописания, все они говорят за то, что Шанкара жил за несколько столетий до наступления христианской эры.

С другой же стороны, если верить “Кералолпатти”, а также данным, полученным д-ром Бьюканеном во время его поездки в Малабар, как и высказанным д-ром Тэйлором и г-ном Колбруком оценкам, то получается, что Шанкара жил лишь около тысячи лет назад.

Остальные традиции, на которые ссылается г-н Уилсон, противоречат как его собственной позиции, так и датировкам, относящим период жизни Шанкары к дохристианским временам. Мы предоставляем читателям самим судить о том, насколько в данных обстоятельствах г-н Уилсон прав, утверждая, что 298“чаша весов целиком склоняется в пользу” его собственной версии.

Итак, мы осветили позиции практически всех европейских востоковедов, высказавшихся по данной теме, и констатировать теперь мы можем лишь одно: установить период жизни Шанкары до конца так и не удалось.

Однако мы обязаны подробнейшим образом прокомментировать все точки зрения европейских востоковедов по вопросу о периоде жизни Шанкары, поскольку в том случае, если возобладает мнение, будто вопрос этот уже окончательно решён европейскими санскритологами, то не останется никакой надежды на то, что позиция индийских и тибетских посвящённых будет когда-нибудь принята во внимание.

Разумеется, Адепты, о которых упоминает “член английского Т.О.”, в силах прояснить некоторые проблемы, существующие в истории индийских религий. Однако существует слишком мало шансов на то, что в сложившихся сегодня условиях их мнение будет принято во внимание широкой публикой – если, конечно, они не приведут такие свидетельства, которые находятся в пределах доступности для внешнего мира. Но не всегда бывает возможным отыскать именно такого рода свидетельства, а поэтому им нет никакого смысла и предавать гласности те сведения, которыми они обладают, до тех самых пор, пока публика не будет готова признать и принять древность и достоверность их традиций, масштаб их возможностей и обширность их знаний. А при отсутствии подобных свидетельств, как мы и сказали, мнение их скорее всего будет отвергнуто как вздорное и несостоятельное; движущие ими мотивы будут подвергнуты сомнению, а кое-кто склонится даже к тому, чтобы отвергнуть сам факт их существования.

Нередко как индусы, так и англичане задают один и тот же вопрос: почему эти Адепты так не хотят 299представить широкой публике свои знания в области физики. Задавая этот вопрос, они, по-видимому, не видят разницы между тем, какими методами добывают свои знания Адепты, и тем процессом современного научного исследования, в ходе которого фиксируются явления природы и открываются её законы. Но дело в том, что, пока Адепты не смогут доказать правоту своих умозаключений, используя те же способы логической аргументации, какие применяются и современной наукой, они так и будут оставаться в глазах внешнего мира недоказанными. Разумеется, Адепты не в силах сделать так, чтобы у значительного числа людей вдруг развились такие способности, с помощью которых они восприняли бы истину самостоятельно, да и не всегда эта задача – доказать истину – практически осуществима с помощью общепринятых научных методов, ведь доказательства Адепта могут строиться на таких явлениях и законах, которые ещё не открыты современной наукой. Ни от одного Адепта нельзя требовать того, чтобы он опередил открытия, которым суждено случиться только в течение ближайших четырёх-пяти веков, и чтобы к вящему удовлетворению просвещённой публики они обосновали ту или иную великую истину, при этом доказывая каждое пока не открытое явление и закон природы именно таким методом логической аргументации, которая эту публику вполне бы устроила. И с подобной трудностью они волей-неволей сталкиваются каждый раз, когда сообщают любые данные, связанные с событиями древнеиндийской истории.

Как бы то ни было, прежде чем сообщать точную датировку периода жизни Шанкарачарьи, установленную индийскими и тибетскими посвящёнными, мы укажем читателю на те некоторые обстоятельства, которые и позволяют нам определить примерные годы его жизни. По нашему скромному мнению, на опубликованные до сих пор биографии Шанкары можно полагаться лишь в той мере, в какой, рисуя общую канву жизни Шанкары, они не противоречат друг другу.

300Так, мы не можем с полным доверием отнестись к вышедшей в Калькутте “Шанкаравиджае”, принадлежащей перу Анандагири. В некоторых весьма существенных моментах это калькуттское издание не только расходится с рукописными биографиями Шанкары, обнаруженными в Южной Индии, но противоречит и любой другой исследованной на сегодняшний день биографии философа. Очевидно, что и по своему стилю, и по некоторым содержащимся в ней утверждениям она не может принадлежать перу Анандагири – одного из четырёх главных учеников Шанкары и автора собственного комментария к комментариям Шанкары (“бхашьям”) к упанишадам. Так, она, к примеру, приписывает Шанкаре известное стихотворение, которое содержится в “Адхикарана-ратнамала” Видьяраньи, написанной уже в XIV веке. Как утверждается в этой биографии, Шанкара наказал двум своим ученикам проповедовать учения вишишта-адвайты и двайты, которые напрямую противоречат его собственному учению. Если верить этой книге, то Шанкара отправился на свой триумфальный диспут с Мандана Мишрой якобы в сопровождении Сурешварачарьи, хотя “Сурешварачарья” – это имя всё того же Мандана Мишры, присвоенное ему при посвящении. Нам нет нужды перечислять здесь все ошибки и весь тот вздор, что содержатся в этой книге. Достаточно лишь сказать, что, по нашему мнению, она не была написана Анандагири, а представляет собой вставку, сделанную каким-то неизвестным автором, который, судя по всему, не имел даже более-менее сносного представления об истории учения адвайты.

А вот “Шанкаравиджая”, написанная Видьяраньей (или иначе Саяначарьей, известнейшим комментатором вед), – это, несомненно, самый надёжный источник сведений о главнейших событиях жизни Шанкары. Авторство 301здесь ни у кого не вызывает сомнений, а содержащиеся в ней сведения, как явствует из слов самого же автора книги, почерпнуты из некоторых древних биографий Шанкары, имевшихся в его распоряжении в период работы над книгой. Принимая во внимание обширные познания и осведомлённость автора, а также учитывая те возможности, которыми он располагал для сбора материала к своей книге, будучи главой шрингерийского матха, мы можем с полным основанием полагать, что в своём труде он охватил весь массив достоверных сведений, до которых мог дотянуться. Г-н Уилсон утверждает, однако, что в книге этой “слишком много поэзии и легенд”, чтобы её можно было признать за самый надёжный источник. Да, мы признаём, она действительно написана в стиле высокой поэзии, но совершенно несогласны с тем, что основу её составляют одни лишь легенды. Г-н Уилсон совершенно бездоказательно даёт ей указанную характеристику на одном лишь том основании, что автор описывает в ней некоторые продемонстрированные Шанкарой чудесные феномены. Но этот просвещённый востоковед, вероятно, едва ли согласился бы рассматривать в том же свете и библейский рассказ о Христе. Чудотворец как самый первый пропагандист учения – это привилегия далеко не одного только христианства. Ниже мы будем из его книги приводить любые факты, какие только сочтём нужными.

Принято считать, что наставником (гуру) Шанкары был человек по имени Говинда-йог, однако не все знают, что йогом этим был на самом-то деле не кто иной как Патанджали – тот самый великий автор “Махабхашьи” и “Йога-сутр”, – но имевший ещё и это второе имя. Бытующая в Южной Индии традиция рисует Говинду-йога одним из учеников Патанджали, но весьма сомнительно, чтобы эта традиция имела под собой реальное 302основание. Так, из стихов 94-97 главы 5 “Шанкаравиджаи” Видьяраньи следует со всей очевидностью, что Говинда-йог и Патанджали – это одно и то же лицо. По обычаю, соблюдающемуся с незапамятных времён всеми посвящёнными, Патанджали взял себе второе имя, Говинда-йог, после того как был введён в круг посвящённых своим наставником Гаудападой.

Но зачем Видьяранья представляет Патанджали наставником Шанкары? Для того только, чтобы придать больший вес Шанкаре и его учению? Едва ли, ведь адвайтисты ставят Шанкару гораздо выше Патанджали и слова Видьяраньи ничего не добавляют в их глазах к репутации Шанкары. Да и взгляды Патанджали не во всём совпадают со взглядами Шанкары. Так, судя по трудам Шанкары, он не придавал сколь-нибудь серьёзного значения практикам хатха-йоги, тогда как Патанджали посвятил ей свои “Йога-сутры”. А значит, если бы у Видьяраньи была возможность выбора наставника для Шанкары, то, вне сомнения, он выбрал бы на эту роль самого Вьясу, который, как считается, жив до сих пор. Поэтому мы не видим ни малейшего основания ставить под сомнение вышеприведённое утверждение. Но если Шанкара был учеником Патанджали, а учителем последнего был Гаудапада, то годы жизни Патанджали позволяют нам датировать и период жизнедеятельности как Шанкары, так и Гаудапады. Здесь мы можем указать читателю на ошибку в книге г-на Синнетта “Эзотерический буддизм” (с. 148), допущенную автором в отношении Гаудапады. Там он представлен в виде гуру Шанкары. Г-ну Синнетту, как мы полагаем, было сообщено, что Гаудапада был парамагуру Шанкары, но, очевидно, не вполне 303поняв смысл этого слова, г-н Синнетт написал, что тот якобы был гуру Шанкары.

Среди востоковедов принято считать, что Патанджали жил в дохристианские времена. Г-н Барт относит период его жизни к II веку до наступления христианской эры, соглашаясь в этом с Голдштюкером. То же самое делает и Монье-Вильямс. Вебер же, который, судя по всему, тщательно изучил точки зрения всех остальных писавших на эту тему востоковедов, делает следующий вывод:

“мы должны пока остановиться на том, что “Бхашья” была написана между 140 годом до Р. Х. и 60 годом по Р. Х., и, учитывая, в каком ужасном состоянии пребывает хронология индийской литургии в целом, должны считать эту датировку всё-таки достаточно важной, несмотря на всю её неопределённость”.

Но даже эта датировка опирается всё-таки на умозаключения, сделанные из парочки случайных фраз, содержащихся именно в “Махабхашье” Патанджали. Делать выводы подобного рода – дело всегда небезопасное, особенно когда общеизвестно, что, по бытующей среди индийских грамматистов традиции, отдельные места “Махабхашьи” были утрачены, а пропуски заполнены позднейшими вставками. Даже если предположить, что цитируемые фразы действительно написаны самим Патанджали, то мы всё равно ни в одной из этих фраз не обнаружим ничего, что помогло бы нам установить годы жизни писателя.

Так, к примеру, Гольдштюкер усматривает связь между выражением “Arunad Yavanah Sáketam” и военным походом Менандра на Айодхью, состоявшимся в 144-120 гг. до Р. Х., но связь эта – чистейшая выдумка. В этом выражении не найти ни одного намёка, 304указывающего на поход Менандра. Здесь, полагаем мы, Патанджали говорит о предпринятом яванами походе на Айодхью, случившемся в период жизни отца Сагары и описанном в “Хариванше”. Поход этот состоялся задолго до рождения Рамы, а потому никак и не может быть связан с Менандром. В своём умозаключении Голдштюкер исходит из того, что никаких других известных Патанджали военных походов на Айодхью не было, однако из “Хариванши” (книги, написанной Вьясой) со всей очевидностью следует, что эта гипотеза не имеет под собой никакого основания. Следовательно, и версия, целиком построенная Голдшюкером на этом слабом основании, лопается, как мыльный пузырь. На одном лишь перечне царских имён, содержащихся в “Махабхашье”, безупречно точных выводов не построишь, пусть даже цари эти и восходят к самому Патанджали, поскольку в одной и то же династии будут встречаться цари с одинаковыми именами.

Как видит читатель, всё вышеизложенное не позволяет нам согласиться с Вебером, что 140 год до Р. Х. необходимо считать тем пределом, раньше которого Патанджали жить не мог. А теперь давайте посмотрим, существует ли какой-нибудь иной предел, установленный востоковедами.

Для установления этого предела невозможно отталкиваться от периода жизни Панини, поскольку годы его жизни до сих пор не установлены. Однако, по мнению некоторых востоковедов, Панини, вероятнее всего, жил уже после того, как состоялось вторжение Александра в Индию, и судят они об этом, исходя из толкования слова яванани в грамматике Панини. Нам очень жаль, что европейские востоковеды предприняли столько усилий для того, чтобы на этой зыбкой основе возвести свои теории, не установив при этом точного значения слова явана и времени, когда состоялось 305первое знакомство индусов с греками. Утверждать, что знакомство это началось лишь в период вторжения Александра, не приводя при этом никаких доказательств, едва ли разумно. В то же время имеются весьма веские основания полагать, что индусы знали о греках задолго до этого события. По бытующему среди индийских посвящённых преданию, в Индии побывал Пифагор, и в индийских трудах по астрологии он упоминается под именем Яваначарья.

Более того, откуда взялась уверенность, будто под словом явана древнеиндийские писатели понимали одних только греков? А может быть, изначально оно относилось к египтянам и эфиопам, а затем перешло сначала на греков Александра, а позднее и на всех остальных греков, персов и арабов? Помимо описанного в “Хариванше” нашествия яванов на Айодхью, был и ещё один поход в Индию, предпринятый позднее, уже в период жизни Кришны, неким кала яваной (“чёрным яваной”) – этот поход описан в той же книге. Возможно, он был совершён эфиопами. В любом случае у нас, насколько мы можем судить, нет ни одного основания полагать, будто индусские писатели стали употреблять слово явана лишь после похода Александра.

Мы не можем ни в малейшей степени рассчитывать на то, что натолкнуть нас на датировку периодов жизни Панини и Катьяяны (а оба они жили ранее Патанджали) могут сведения, содержащиеся в “Катха Сарит Сагаре” – сборнике обычных басен. Как понимают сегодня востоковеды, никаких точных выводов о том, когда жили Панини и Катьяяна, не сделаешь и из того, о чём сообщает в своей книге Сюань-цзан, 306а поэтому мы на нём здесь не будем даже останавливаться. А значит, периоды жизни и Панини, и Катьяяны так до сих пор и не были установлены европейскими востоковедами. Возможно, прав Голдштюкер, полагая, что Панини жил ранее Будды, а сообщения буддистов хорошо согласуются с традициями посвящённых, утверждающих, что Катьяяна является современником Будды. Из того же обстоятельства, что “Махабхашья” Патаджали была написана явно после того, как Панини сочинил свои “Сутры”, а Катьяяна составил свою “Варттику”, мы можем лишь сделать вывод о том, что Патанджали писал свою “Махабхашью” уже после рождения Будды.

Есть, однако, несколько соображений, которые могут помочь нам установить, что Патанджали, скорее всего, жил примерно в V веке до Р. Х. Дело в том, что период сутр Макс Мюллер датирует VI-V веками до Р. Х. Мы согласны с его предположением, что период этот, вероятно, завершается в V веке до Р. Х., но трудно сказать, сколь далеко в глубины индийской истории простирается его начало. Патанджали действительно является автором “Йога-сутр”, и факт этот до сих пор не был оспорен ни одним индийским писателем. Г-н Вебер полагает, однако, что автором “Йога-сутр” мог быть вовсе и не автор “Махабхашьи”, хотя и не рискует при этом приводить аргументы в пользу собственного умозаключения. Мы очень глубоко сомневаемся в способности кого-либо из европейских востоковедов когда-либо обнаружить связь между первым разделом (ahnika) “Махабхашьи” и подлинными секретами хатха-йоги, содержащимися в “Йога-сутрах”. Никто, кроме посвящённых, не способен во всей полноте осознать смысл идеи, заложенной в указанном разделе, а принцип “вечности Логоса” (Шабда) представляет собой одну из основополагающих доктрин 307индийских гимнософистов, в большинстве своём являвшихся последователями хатха-йоги. Индуистские писатели и пандиты считают Патанджали автором трёх работ: “Махабхашьи”, “Йога-сутр” и ещё одной книги, посвящённой медицине и анатомии, и нет ни малейших оснований сомневаться в справедливости их точки зрения.

Таким образом, мы должны отнести время жизни Патанджали к периоду сутр, и наш вывод вполне подкрепляется традициями индийских посвящённых. Если Шанкарачарья был современником Патанджали (его учеником), то, значит, и жить он должен был в тот же период времени. Как мы показали выше, у нас нет никаких оснований относить период жизни Шанкары к VIII-IX векам по Р. Х., хотя именно так поступают некоторые европейские востоковеды. Далее, мы доказали, что Шанкара был учеником Патанджали, а значит, и датировать его период жизни мы должны, отталкиваясь от времени жизни Патанджали. Мы также показали, что ни 140 год до Р. Х., ни время военного похода Александра не могут служить тем пределом, раньше которого не мог бы родиться Шанкара. И, наконец, мы указали на некоторые обстоятельства, которые позволяют нам предположить, что годы жизни Патанджали и его ученика Шанкары следует отнести к периоду сутр.

Итак, мы можем рискнуть и представить читателю точную датировку периода жизни Шанкарачарьи, подтверждаемую посвящёнными Тибета и Индии. Как показывают находящиеся в их распоряжении исторические данные, он родился в 510 году до Р. Х. (спустя пятьдесят один год и два месяца после известной даты погружения Будды в нирвану), и мы полагаем, что сведения, убедительно подтверждающие нашу датировку, можно легко получить в Индии – для этого достаточно лишь правильно расшифровать надписи, сохранившиеся в Кондживераме, Шрингери, Джаганнатхе, Бенаресе, Кашмире 308и в других местах, где бывал Шанкара. Шанкара участвовал в строительстве Кондживерама – как считается, одного из древнейших городов Южной Индии, и при соответствующих усилиях можно точно установить время его строительства. Но уже даже те свидетельства, что мы представили читателю выше, убедительно подтверждают правоту упомянутой нами точки зрения посвящённых. Если Гаудапада был учителем учителя Шанкарачарьи, то его годы жизни можно установить по периоду жизни Шанкары, и, таким образом, у нас есть все основания полагать, что жил он ранее Будды.

Вопрос VI. “Путаница в истории” – Откуда она проистекает?

Вопрос формулируется следующим образом: нет ли “какой-то путаницы” в письме, что цитируется в “Эзотерическом буддизме” на с. 62, где говорится о “древних греках и римлянах” как об атлантах? Отвечаем: ни в малейшей степени. Слово “атлант” – это их обобщённое название. Возражать против такого их наименования, ссылаясь на то, что, дескать, древние греки и римляне были ариями, а “их языки являются промежуточными между санскритом и современными европейскими диалектами”, бессмысленно. Какой-нибудь учёный из будущей Шестой расы, который и слыхом не слыхивал о том, что часть европейской Турции некогда погрузилась под воду (а это вполне возможно!), мог бы с таким же успехом возражать против наименования босфорских турок остатками европейцев. Представим себе, что через какие-нибудь 12 тысяч лет он о них скажет такими словами: “Но ведь турки – несомненно, семиты, а 309их язык является промежуточным между арабским и нашими современными диалектами Шестой расы”.

“Историческая путаница” может возникать в результате тех или иных авторитетных утверждений, высказанных востоковедами на чисто филологических основаниях. Профессор Макс Мюллер блестяще доказал, что санскрит является “старшим братом” – но ни в коем случае не отцом! – всех современных языков. “Отцом” же, как предполагает он сам вместе со своими коллегами, является некий “сегодня уже мёртвый язык, на котором, возможно, говорила только что народившаяся арийская раса”. На вопрос о том, чтó же это был за язык, западные учёные в один голос твердят: “Кто теперь это знает?” Да и на другой вопрос о том, “в какие геологические периоды существовала эта народившаяся раса?”, мы слышим в ответ всё тот же многозначительный голос: “В те далёкие доисторические эпохи, продолжительность которых сегодня уже никто не в состоянии установить”.

А ведь был это, очевидно, пусть и варварский, пусть и грубый, но всё-таки санскрит, и “бок о бок” с этой народившейся расой жили “предки греков, итальянцев, славян, германцев и кельтов”, – а отсюда и следы этого “языка богов” в речи любого арийского народа, как отмечают филологи, исходя из чисто языковых признаков. При этом, однако, те же самые востоковеды утверждают, будто классический санскрит якобы возник на самом рубеже христианской эры, тогда как ведийский санскрит, с их позволения, родился всего лишь за 3 тысячи лет (да и то неполных) до того.

310Если, как утверждают сами “Адепты”, Атлантида затонула более чем за 9 тысяч лет до начала христианской эры, то какие же тогда “древние греки и римляне” атланты? Как это может быть? Ведь и греки, и римляне – это арийские народы, а их собственные языки происходят из санскрита? Да и западные учёные уж точно знают, что и греческий язык, и латынь сформировались только в исторический период, а в XI тысячелетии до Р. Х. ни о каких греках и латинах как об отдельных народах и помину не было. А значит, те, кто выдвигает подобные 311тезисы, даже сами не понимают, с какими, право, глубоко ненаучными заявлениями они выступают!

Такова суть развернувшейся критики, такова “историческая путаница”. Виновники, разумеется, уже живо чувствуют, как почва уходит у них из-под ног, но продолжают стоять на своём. В упрёк им можно поставить, в общем-то, лишь одно: они просто неверно именуют эти народы. Ведь называть далёких предков и их позднейших потомков одним и тем же именем, “греками и римлянами”, – это столь же грубый анахронизм, как называть древних кельтов-галлов или инсубров французами.

По сути, всё это верно. Но, помимо того вполне объяснимого оправдания, что эти народы были так поименованы в сугубо частном письме, написанном, как обычно, в спешке и едва ли заслуживающем столь высокой чести быть процитированным дословно со всеми его недостатками, мы, пожалуй, можем привести и ещё более весомые возражения против того, чтобы называть упомянутые народы как-то иначе. Всё равно это были бы столь же неверные термины, и, будь древние греки и римляне названы в том частном письме древними эллинами из “Эллады” (или Magna Græcia) и латинами из Лация, то мало того, что это выглядело бы проявлением излишнего педантизма, но было бы ещё и по сути своей так же неверно, как и употребление вызвавших замечание наименований, хотя, вероятно, звучало бы на слух более “исторично”.

Истина же состоит в том, что, как и предки почти всех индоевропейцев (или, быть может, их лучше называть индогерманцами-яфетидами?), вышеупомянутые греческая и римская субрасы возникли гораздо раньше, чем принято об этом говорить сегодня. Своими корнями они уходят в непроницаемый туман того “доисторического” периода, той мифической эпохи, к которой современный историк привык относиться с особой щепетильностью, 312и теперь всё, что только ни выползает наружу из её бездонных глубин, он готов тут же отвергать как обманчивый призрак, как пустой миф или как позднейшую басню, не заслуживающую сколь-нибудь серьёзного внимания.

Атлантийских “древних греков” нельзя даже обозначить как автохтонов – а это удобнейший термин, позволяющий снять с повестки дня любой вопрос о происхождении того или иного народа, когда не удаётся точно установить его древность, а применительно, по крайней мере, к эллинам определённо означающий далеко не просто “землёй рождённый”, то есть “коренной”, “туземный”.

И всё-таки так называемая басня о Девкалионе и Пирре повествует о событиях ничуть не более невероятных и волшебных, чем такая же басня об Адаме и Еве – да ещё сто лет назад ни одна живая душа не посмела бы даже подумать о том, чтобы поставить последнюю под сомнение. А по своему эзотерическому смыслу греческая традиция имеет, возможно, больше прав именоваться подлинно исторической, чем так называемые исторические события олимпийского периода – пусть даже ни Гесиоду, ни Гомеру и не удалось запечатлеть эту традицию в полной мере в своих поэмах. Римлян нельзя назвать ни умбро-сабеллами, ни даже италийцами. Узнай, например, историки чуть побольше об итальянских “автохтонах” – япигах, – и “древние римляне” стали бы, возможно, фигурировать именно под этим последним наименованием. Правда, здесь опять-таки возникает новая трудность: история знает, что латинские захватчики вытеснили этот таинственный и несчастный народ с насиженных мест, заперев его в расселинах гор Калабрии и демонстрируя тем самым полное отсутствие какого-либо родства между ними и собой.

Кроме того, упорно держатся за своё и западные археологи, не удостаивая своим вниманием ничьё иное мнение, кроме собственных догадок. Потерпев неудачу в деле расшифровки 313надписей на памятниках япигов, которые упорно не поддавались никакой расшифровке, поскольку сделаны были странными буквами на никому неизвестном языке, они, так ничего в них и не поняв, многие годы объявляют о полной невозможности их прочтения. А потому любого, кто возьмётся за дело, в котором потерпели крах почтенные профессора, они и воспринимают как кость в горле – прямо по арабской пословице о непрошенном совете.

Таким образом, едва ли существует возможность обозначить “древних греков и римлян” под таким законным и истинным их наименованием, которое одновременно и не коробило бы “историков”, и оставалось бы в рамках правды и факта. Но поскольку в предыдущих Ответах нам пришлось уже не раз шокировать науку своими самыми антинаучными заявлениями, а впереди в этой серии вопросов и ответов нам неизбежно придётся высказать ещё и множество других утверждений филологического, археологического и исторического свойства, которые науке будет нелегко принять, то, возможно, нам стоит расчехлить свою оккультную артиллерию и покончить со всем разом прямо сейчас.

Итак, “Адепты”, да, самым решительным образом отказывают западной науке даже в беглом знакомстве с процессом роста и развития индоарийской расы, которую эта наука вдруг обнаружила “на самой заре истории” пребывающей в “патриархальной простоте” на берегах Окса. И прежде чем отвергать или даже оспаривать наши слова относительно “древних греков и римлян”, пусть западные востоковеды поглубже разберутся в вопросе о подлинной древности и самой этой расы, и арийского языка, для чего им придётся заполнить бесчисленное множество пробелов в истории, которые едва ли возможно объяснить какими-либо гипотезами их собственного изготовления.

Несмотря, однако, на то, что в вопросах, касающихся древних предков индоевропейских народов, они сегодня проявляют полнейшее невежество и ни один историк так до сих пор и не рискнул хотя бы в самом первом приближении 314назвать тот период, когда произошло выделение арийских народов и возник санскрит, они даже и не помышляют о том, чтобы проявлять скромность, каковую в данных обстоятельствах можно было бы от них ожидать. Невзирая на то, что великое разделение народов они относят к столь древним временам, что называют их “первой зарёй легендарной истории”, а о ведийской эпохе говорят как о “предыстории всего индийского мира” [о которой они, по их же собственным признаниям, ничегошеньки не знают – Ред. Теос.], они, тем не менее, не моргнув глазом, готовы любую песню из “Ригведы” отнести к новейшим временам – исходя якобы из их “внутренних признаков”, и делают это, не задумываясь ни на минуту, как не задумывается и г-н Фергюсон, когда относит к христианским временам даже самые древние высеченные в скалах храмы Индии, опираясь на одну лишь их “внешнюю форму”. А уж что касается их недостойных свар друг с другом, взаимных обвинений и переходах на личности в учёных диспутах, то об этом лучше вообще не говорить ни слова.

“Свидетельства языка неопровержимы”, – утверждает великий оксфордский санскритолог. Мы отвечаем ему на это: “При условии, что они не противоречат историческим фактам и данным этнологии”. Возможно, он и прав (да нет, он, несомненно, прав, когда исходит из тех знаний, которыми он обладает) – в том, что “это единственные свидетельства, к которым стоит прислушаться, когда речь заходит о доисторических периодах”. Но когда кое-что, связанное с этими пресловутыми “доисторическими периодами”, получает известность и когда то, что, как мы полагаем, нам достоверно известно о некоторых считающихся древними народах, приходит в явное противоречие с его “свидетельствами языка”, тогда “Адепты”, пожалуй, лучше позволят себе держаться собственных взглядов и мнений, пусть даже и идущих в разрез со взглядами и мнениями величайшего из всех живущих санскритологов.

Изучение языков – это пусть и фундаментальная, но всё же лишь часть подлинной филологии. Чтобы приобрести целостный характер, 315последняя, по справедливому утверждению Бёкта, должна превратиться почти что в синоним историографии. Мы с радостью признаём право на собственное мнение за западными филологами, вынужденными работать при полном отсутствии каких-либо исторических данных, ведь им приходится опираться лишь на сравнительную грамматику, устанавливать тождественность корней, лежащих в основе слов только тех языков, с которыми они знакомы или о существовании которых им известно, после чего выдают это за результат своего исследования, построенного исключительно на доступных им источниках. Но нам хотелось бы, чтобы такое же право они признавали и за исследователями, принадлежащими к другим расам, – пусть даже, по мнению начальствующего Запада, и низшим по отношению к европейским: а вдруг эти восточные исследователи, исходя из совершенно иных принципов и выстроив из своих знаний строгую систему, в которой нет места никаким гипотезам или голословным утверждениям, действительно сохранили точнейшую (в их глазах) летопись как раз тех самых периодов, которые их оппоненты считают доисторическими?

Сегодня западных деятелей науки принято именовать “учёными” и “комментаторами”, тогда как о туземных санскритологах и археологах они упоминают лишь как о “калькуттских” или “индийских кружках любителей” – но это не только ничуть не доказывает неполноценности последних, а скорее свидетельствует о правоте китайской пословицы: “зазнайство редко дружит с учтивостью”.

В сущности, “Адептам” практически и не ведомы те путаницы, что случаются в западной историографии. С высоты своих знаний – а в их основе лежат точно документированные источники, не нуждающиеся, как сказано, ни в каких гипотезах и сводящие даже психологический фактор на самые незаметные роли, – они ясно видят, что история и их собственного, и иных народов простирается неизмеримо дальше той едва 316различимой точки, что маячит на обозреваемом западным миром далёком горизонте как веха, обозначающая начало его истории. Эти летописи, которые велись из века в век и делались на основе астрономической хронологии и зодиакальных расчётов, ошибаться не могут. [Что же до ещё одной “путаницы” – на сей раз палеографического характера, – которая могла возникнуть в связи с упоминанием о зодиакальных исследованиях в Индии и Центральной Азии дохристианских эпох, то о ней пойдёт речь в следующей статье. – Ред. Теос.]

Стало быть, главной на сегодняшний день является задача решить: так кто же скорее всего ошибается – востоковеды или “Восток”? У “члена английского Т.О.” имеются на выбор два источника сведений, две группы учителей. В одну группу входят западные историки с длинной свитой учёных: всевозможных этнологов, филологов, антропологов, археологов и востоковедов. Другая же состоит из каких-то никому неведомых азиатов, принадлежащих к расе, которую многими жителями культурного Запада принято считать “неполноценной”, невзирая ни на какие заверения г-на Макса Мюллера о том, что “и в жилах (английского солдата), и в жилах темнокожего бенгальца течёт одна и та же кровь”,.

Может ли горстка людей рассчитывать на то, что доводы её будут с участием выслушаны, – особенно в том случае, когда вся их историография, религия, язык, культурные корни и науки оказались во власти захватчика и теперь искажаются и калечатся до неузнаваемости; если дожили они до такого дня, когда западный учёный может монопольно и самочинно решать: каков истинный смысл того или иного слова, насколько точна та или иная дата их летоисчисления и какова подлинная историческая ценность архитектурных и палеографических памятников их родины?

Да приходило ли в голову людям с Запада, что их собственные учёные до самого последнего времени действуют в жёстких 317тисках навязанного им церковью догматического прошлого, руины которого оставляют им слишком мало простора для полёта творческой мысли; что со всех сторон их плотно обступают ограничения “откровений”, исходящих от самого Бога, “для которого тысяча лет, как один день”, а потому они и чувствуют себя обязанными ужимать тысячелетия в столетия, а сотни в единицы, и отводят в лучшем случае тысячу лет тому, что существует уже с десяток тысячелетий? И всё это единственно ради того, чтобы спасти от полного падения авторитет своей религии и сохранить свою репутацию, своё доброе имя в культурном обществе. Но даже и освободившись от предубеждений, они всё равно должны защищать честь иудейского божественного летоисчисления наперекор таким фактам, с которыми не поспоришь, – и остаются (нередко бессознательно для самих себя) рабами искусственной истории, втиснутой в узкие рамки того или иного религиозного догмата. Но никто ещё по-настоящему не задумался над той злой шуткой, которую сыграл над ними чисто психологический, но весьма немаловажный, фактор.

Все мы знаем, как они жонглируют фактами, как изымают из библиотек древние тексты, как с пеной у рта опровергают открытия в области филологии – лишь бы только не признать никакой связи между санскритом и языками готов, кельтов, греков, римлян и древних персов. Из наших далёких скитов мы слышали не раз, как Дугалд Стюарт со своими коллегами, поняв, что такое открытие повлечёт за собой и обнаружение этнического родства и тем самым нанесёт удар по престижу трёх столпов мировых рас – Симу, Хаму и Иафету, – наперекор всем фактам объявил, что “санскрит никогда и не был живым разговорным языком”, поддержав версию о том, что “он был просто придуман браминами, которые построили санскрит, взяв за образец греческий язык и латынь”.

Известно нам опять-таки и о том – и мы можем это доказать, – что большинство востоковедов 318из кожи лезут вон, лишь бы только доказать: ни один памятник старины (то есть любые рукописи и надписи, принадлежащие как предметам искусства, так и учёным трудам) не может восходить к дохристианским временам. Что касается языческого мира, то всю его историю с момента возникновения они заставляют вертеться в узком круге нескольких веков “до Р. Х.” в пределах той плодовитой эпохи, когда мать-Земля, едва оправившись после своих тяжких родовых мук в период каменного века, родила на белый свет, как будто без всякого перехода, сразу множество высоко цивилизованных народов и столько же народов с аналогичными претензиями. Но точно так же и индийская археология втиснута ими в некий заколдованный круг, начинающийся с какого-то (востоковедам неизвестного) года эры самват и кончающегося десятым веком западного летоисчисления.

Пытаясь распутать эту изрядную “историческую путаницу”, обвиняемые в ней могут в своё оправдание лишь повторить то, что они уже сказали раньше: всё зависит от того, какую точку отсчёта мы берём за начало исчисления истории и древности индоарийского народа. И первым делом необходимо установить, насколько хорошо сама Историография знает о том почти доисторическом периоде, когда на землю Европы ещё не успела ступить нога ни одного первобытного арийского племени. Из различных источников, начиная с самых свежих энциклопедий и кончая работами профессора Макса Мюллера и других востоковедов, мы приходим к следующим выводам. Они признают, что в какой-то неизмеримо далёкий от нас период – задолго до того, как арийские народы окончательно оторвались от общего родительского ствола (унося с собою зачатки индогерманских языков), и ещё прежде, чем они вдруг бросились врассыпную, заполоняя собою Европу и Азию, в поисках нового пристанища, – существовал некий “единый варварский(?) народ, физически и политически представлявший народившуюся арийскую расу”. Говорил этот народ на “ныне уже мёртвом арийском языке”, из которого в ходе многочисленных трансформаций 319(требовавших наверняка намного больше тысячелетий, чем это готовы допустить наши путаники) постепенно и сформировались все последующие языки, на которых сегодня говорят народы, относящиеся к кавказской расе.

Вот, пожалуй, и всё, что известно западному миру об истории его возникновения. Подобно брату Раваны, Кумбхакарне, – этому индийскому Рипу ван Винклю – она провела множество долгих веков, находясь в глубоком беспробудном сне. И когда наконец она пробудилась и сознание вернулось к ней, то оказалось, что “народившаяся арийская раса” уже успела распасться на десятки наций, народов и рас – однако и те в большинстве своём уже захирели и согнулись от старости, многие из них безвозвратно ушли в небытие, а глядя на молодые, западная историография уже была не в силах объяснить их истинное происхождение. Вот и всё, что касается “младшего брата”.

Что же до “брата старшего, индуса”, то, как объясняет нам профессор Макс Мюллер, он “самым последним покинул главное родовое гнездо ариев”, и теперь именитый филолог услужливо берётся поучать его о его же собственной истории. Но этот индус должен сегодня заявить во всеуслышанье, что, пока его индоевропейский родич крепко спал под спасительной сенью Ноева ковчега, он продолжал нести свою вахту, и от его цепкого взора, которым он окидывал мир с высот своих гималайских твердынь, не укрылось ни одно происходившее на Земле событие. Так велась летопись истории, записанная на языке столь же непонятном, как непонятны для индоевропейских пришельцев сегодня и надписи япигов, но совершенно ясном для тех летописцев, что эту историю писали. Вот сегодня за это самое преступление его и осыпают упрёками, обвиняя в том, что он, дескать, подделал оставленные его праотцами летописи.

Для Индии была загодя оставлена специальная пустая страница в мировой историографии, которая будет “заполнена позднее, когда из руды брахманских преувеличений и предрассудков будет наконец добыт чистый металл истории”. Не справившись с этой своей задачей, 320востоковеды убедили себя в том, что в “руде”-то этой и не было ничего ценного – так, один шлак. Более того, они вознамерились сопоставить брахманские “суеверия” и “россказни” с боговдохновенными книгами Моисея и их летоисчислением. Так ведам была противопоставлена “Книга Бытия”. Но всем их нелепым притязаниям на древность был немедленно положен конец, и возраст вед тут же скукожился до вполне приличных размеров – ведь не могли же они оказаться старше мира, который, как всякому известно, был сотворён в 4004 году до Р. Х. Что же до брахманских “суеверий и басен” о долголетии арийских риши, то и здесь всё подверглось сокращению и разоблачению, ведь в “генеалогии патриархов от Адама до Ноя и их возрасте” содержатся безупречно точные исторические данные, свидетельствующие о том, что возраст их составлял соответственно 930 и 950 лет – правда, если не упоминать здесь Мафусаила, ибо преждевременная смерть унесла патриарха в могилу, когда ему исполнилось всего лишь 969 лет от роду.

Перед лицом такого разворота событий индус, нужно признать, имеет полное право отказаться от услуг западной историографии и системы летоисчисления, которые силятся навести порядок в его собственных анналах. Наоборот, он почтительно советует западным учёным не отвергать с порога слова азиатов о тех самых веках, которые представляются европейцам доисторическими, а первым делом доказать, насколько достоверными данными располагают они сами в том, что касается истории их же собственной расы. И если они согласятся, то у него, возможно, и найдутся свободное время и силы для того, чтобы помочь своим этническим ближним сделать правильную обрезку их генеалогическим древам.

Наши раджпуты, к примеру, хранят у себя самые достоверные семейные записи, по которым возводят свою непрерывную линию происхождения к II тысячелетию до Р. Х. и даже к ещё более ранним временам – об этом свидетельствуют данные, собранные полковником Тодом. И к записям этим с полным доверием относится даже Британское правительство, когда вступает с ними в деловые сношения.

321Мало просто изучать разрозненные фрагменты той санскритской литературы, что попадает в руки иноземных исследователей – пусть даже количество их, согласно хвастливым признаниям востоковедов, и достигает 10 тысяч текстов, – чтобы говорить так самоуверенно об “ариях как первых поселенцах в Индии” и утверждать, что, “предоставленные лишь самим себе, ограничившись рамками собственного мирка, не умея взглянуть ни на собственное прошлое, ни на будущее(!), они были способны лишь на одно: погрузиться в размышления о самих себе”, а значит, они ничегошеньки и не могли знать о других народах. Для того чтобы верно осмыслить эти тексты и разобраться во внутреннем смысле большинства из них, нужно уметь понимать их в эзотерическом свете, а значит, необходимо перед этим овладеть языком тайного кода брахманов – “богословской тарабарщиной”, как его принято сегодня презрительно называть.

И если уж кто-то хочет научиться верно судить о том, чтó древнейшие арии знали, а чего не знали; были ли у них в чести общественно-политические добродетели или нет; интересовались ли они историей или обходили её стороной, то для этого недостаточно заявлять о своём совершенном владении ведийским и классическим санскритом или пракритом с арья бхашей. Эзотерический смысл древней брахманской литературы, как уже сказано, невозможно понять, пока не получишь ключа к брахманскому тайному коду. А владение специальной терминологией, применяемой в пуранах, араньяках и упанишадах, уже само по себе составляет целую науку, причём гораздо более трудную, чем даже изучение 3996 афористических правил Панини или его алгебраических символов.

Да, верно, уже и сами брахманы в большинстве случаев не помнят точных трактовок своих же собственных священных текстов. Но они достаточно хорошо знают о двойном смысле своих писаний, а потому и следят с усмешкой за отчаянными усилиями европейских востоковедов, стремящихся отстоять первенство своей собственной историографии 322и достоинство собственной науки, для чего и толкуют индуистские иератические тексты со столь невиданной самоуверенностью.

Пусть мы покажемся непочтительными, но, тем не менее, нам хотелось бы обратиться к филологам с таким призывом: пусть они попробуют доказать нам, причём более убедительно, чем делали это до сих пор, что по уровню своих знаний они стоят гораздо выше хотя бы обычного, средней руки, индусского пандита-санскритолога и могут на самом деле здраво судить о возрасте “языка богов”; что они действительно в силах безошибочно проследить по линиям бесчисленных прошлых поколений тот путь, который прошёл “ныне уже мёртвый арийский язык” во всех своих многочисленных и разнообразных видоизменениях на Западе и как он превратился сначала в ведийский, а затем и в классический, санскрит на Востоке; и весь этот процесс, начиная с момента, когда основной поток стал разливаться на отдельные этнические рукава, они тщательно изучили. Они, востоковеды, ведь полагают, будто из отдельных фрагментов санскритской литературы им действительно удалось что-то усвоить, они убеждены, будто, строя на одном только этом основании все свои умозрительные толкования, они и в самом деле вправе судить о природе того, в чём не разобрались ни на грош, – то есть могут рассуждать о далёком прошлом народа, который они потеряли из виду, когда тот ещё пребывал в “состоянии новорождённого”, а когда вновь обнаружили его, то тот уже находился на последнем этапе своего вырождения. Так вот пусть они наконец и докажут, что всё это им по силам, тогда как учёный туземец и знать не знает ничего о собственной истории и даже мечтать ни о чём подобном не может. И когда они всё это докажут, вот тогда только они и заслужат хоть какое-то право напускать на себя тот важный вид знатоков и выказывать то презрение, которое явственно читается почти в каждом их труде, посвящённом Индии и её истории.

Не имея ни малейшего представления о том неисчислимом множестве веков, что отделяют ария-брахмана центральноазиатского периода от брахмана непосредственно предбуддийских времён, они не вправе и 323утверждать, будто посвящённый индоарий знает о себе ничуть не больше того, что о нём известно иноплеменнику. Эти периоды для них – один сплошной чистый лист, а потому у них нет никаких сколь-нибудь веских оснований заявлять, будто арии никогда не знали собственной “политической истории”, и, стало быть, их единственным занятием были “религия и философия”, которым они предавались “в одиночестве и созерцании”. Счастливая мысль! Она, несомненно, навеяна востоковедам тем активным образом жизни, теми нескончаемыми войнами, победами и поражениями, что нашли своё отражение в древнейших песнях “Ригведы”.

Как можно, вопреки всякой логике, утверждать, будто “Индия не играла никакой роли в политической истории мира” или что “Индия брахманского периода никак не отразилась в истории других народов того же периода, и стала давать о себе знать лишь после возникновения в Индии буддизма”? Ведь о “доисторической” истории “других народов” востоковеды знают не больше, чем знают о брахманском периоде Индии. Все их умозаключения, все их домыслы и систематические правки предыдущих гипотез строятся вокруг периода, восходящего самое большее к II веку “до Р. Х.”, и не имеют под собой ничего похожего на достоверные исторические основания. Так вот пусть они сперва представят свои доказательства, а потом уже претендуют на какое-то внимание с нашей стороны. А иначе какими бы “неопровержимыми” ни были “свидетельства языка”, одного только наличия санскритских корней во всех европейских языках будет явно недостаточно для утверждения о том, что (а) до своего появления в Семиречье арии никогда прежде не покидали своих северных земель, как и для объяснения того, (б) с какой стати “старший брат, индус”, “самым последним покинул главное родовое гнездо ариев”.

Филологу это последнее предположение кажется “вполне естественным”. Но не менее правы и брахманы, 324которые всё больше и больше начинают догадываться о том, что под всеми этими событиями, должно быть, кроются какие-то “подводные”, оккультные причины. Они всё больше укрепляются во мнении, что лишь для того, чтобы отстоять свою собственную версию, востоковеды и вынуждены закреплять “старшего брата” на столь подозрительно долгий период времени на берегах Окса или где-либо ещё, куда “младшему брату” угодно было забросить “старшего” в его “состоянии новорождённого”, после того, как этот “новорождённый” попрощался со “всеми братьями, двинувшимися в сторону заходящего солнца”.

Однако мы видим определённые основания полагать, что главной целью столь явной попытки как можно сильнее замедлить ход событий является стремление приблизить рождение народа к христианским временам. Нужно было показать этого “брата” именно бездеятельным и не интересующимся “ничем, кроме созерцания о самом себе”, лишь бы только не допустить того, чтобы его подлинный возраст вместе с “пустопорожними языческими побасёнками” – а возможно, и с его преданиями о делах других народов – вдруг сказался на той системе летоисчисления, в которую он должен был вписаться. Подозрение это укрепляется в нас ещё сильнее, когда мы обнаруживаем в обильно цитируемой нами книге – произведении чисто научном и филологическом по своему характеру – множество ремарок и даже пророчеств вроде:

“История, похоже, учит тому, что всему роду человеческому понадобилось время, чтобы мало-помалу набраться таких знаний, которые позволили бы ему в конце концов прикоснуться к истинам христианства”.

Или чуть ниже:

“Древние мировые религии были лишь тем молоком Природы, которое в положенный срок должно было уступить место хлебу жизни”.

А вот ещё одно широкое обобщение, сформулированное следующим образом:

“некоторая истина есть и в буддизме, как и в любой другой ложной мировой религии...”

Кажется, сам воздух Кембриджа и Оксфорда решительно мешает признать 325древность индийской истории и высокие достоинства философий, рождавшихся на её почве!

Странички эзотерической истории

Вышесказанное – длинное, но необходимое отступление от главной темы – должно показать читателю, что азиатский учёный совершенно прав, когда в большинстве случаев скрывает свои знания. Кроме того, оно должно показать, что “историческая путаница” вроде той, о которой нам задан вопрос, может зависеть не от одних только исторических фактов. Она может в значительной степени порождаться и, казалось бы, испытанными временем и общепринятыми гипотезами, которые нередко вырастают в непререкаемые исторические аксиомы. Очевидным становится также и то, что ни одно слово, исходящее из наших уст, не может даже надеяться на то, чтобы быть услышанным, пока не получит подтверждения со стороны полуразвалившихся, но всё ещё господствующих излюбленных теорий как, 326с натяжкой говоря, исторического, так и религиозного свойства.

Радует, однако, то, что после всех глупейших нападок, которым до сего дня подвергались оккультные науки – нападок, в которых аргументы подменялись бранью, а спокойное исследование упрямым “не может быть” – как оказалось, есть ещё на Западе люди, готовые, как и подобает подлинным философам, чутко и беспристрастно относиться к требованиям наших древнейших учений на уважение к себе, поскольку содержат в себе истину, а потому и заслуживают того же достойного к себе отношения, какого требует для себя и наука. И только такие люди, как они, движимые одним лишь горячим желанием найти истину, а не изрекать предвзятые суждения, вправе ожидать от нас откровенности. И, возвращаясь к главному предмету нашего разговора, мы, насколько позволено, сообщим этому меньшинству некоторые из малоизвестных фактов.

В своих хрониках оккультисты не делают никакого различия между “атлантийскими” предками ни древних греков, ни римлян. Их хроники – в чём-то совпадающие с официально признанной историографией, а в чём-то и расходящиеся с ней – рассказывают о следующем. Существовал некогда такой древний народ, латины, – в классических легендах они выведены под именем италики. Одним словом, народ этот, перевалив через Апеннины (подобно их индоарийским собратьям, которые – да будет известно – много раньше них перешли Гиндукуш), вступил на землю полуострова с севера. События эти, однако, состоялись так давно, так задолго до времени жизни Ромула, что от этого народа на тот момент сохранились лишь одно его название и только что сформировавшийся язык.

Если верить профанной историографии, то, оказавшись в богатых колониях Magna Grecia, латины “мифологической эпохи” столь сильно эллинизировались, что в конце концов в них не осталось ничего исконно латинского. Подлинными же предками римлян, продолжает она, явились собственно латины – то есть те доримские италийцы, которые, обосновавшись в Лации, изначально держались в стороне от влияния со стороны греков.

327Возражая экзотерической историографии, оккультные хроники утверждают, что – в силу обстоятельств, которые долго и трудно здесь объяснять, – лацийские поселенцы сохраняли свою исконную национальную идентичность чуть дольше, чем те их собратья, которые, двинувшись с Востока (не являвшегося их подлинной родиной), вместе с ними первыми вступили на землю полуострова, но очень быстро эту идентичность всё-таки утратили, но уже по другим причинам. Самниты поначалу их не тревожили, однако от набегов других захватчиков они уберечься не могли.

Если западный историк обычно занимается тем, что сваливает в одну кучу искажённые и неполные хроники различных народов и племён, а затем складывает из них хитрую мозаику, руководствуясь наилучшим из всех возможных и наиболее правдоподобным планом и при этом отсеивая целиком все сомнительные традиции, то оккультист не удостаивает ни малейшим вниманием тщеславные высказывания и самовосхваления всех этих пресловутых завоевателей, а равно и все их высеченные на камнях надписи. Не желает он и рабски следовать тем случайным крохам так называемых исторических данных, которые зачастую бывают состряпаны преследующими собственные цели узкими группами и обнаруживаются то там, то сям в разрозненных произведениях классических писателей, у которых оригиналы и те не всегда встретишь в неиспорченном виде.

Оккультист гораздо легче ориентируется в линиях этнического родства и во всех их извивах, наблюдаемых у различных национальностей, рас и субрас. Он наблюдает всю картину столь же отчётливо, как и человек, рассматривающий географическую карту. Глядя на неё, такой человек ясно видит разноцветные очертания и границы всех стран и их владений, понимает, какова их поверхность, и замечает, какими морями они окружены, какие имеются там горы и какие реки в них протекают. Точно так же и оккультист, руководствуясь ясно различимыми (для него) и отчётливо видимыми оттенками и переливами цвета в ауре 328внутреннего человека может из всего многообразия семейств человечества, его отдельных групп и даже малых подгрупп безошибочно выбрать именно ту, к которой относится тот или иной народ, племя или человек.

Большинству людей, не имеющих ни малейшего представления о том, как широко способна варьировать нервная аура разных народов, наши слова могут показаться неясными и неправдоподобными, и им будет трудно поверить в какую-то теорию “внутреннего человека”, научность которой признают лишь немногие. Всё, таким образом, упирается в вопрос: можно ли принимать за реальность существование того внутреннего человека, который был впервые обнаружен с помощью ясновидения, а реальность нервных эманаций которого (“одил”) подтвердил фон Райхенбах. Если же признать это за реальный факт и постараться интуитивно понять, что, раз внутренний тип стоит ближе к единой невидимой Реальности, раз он с нею связан много теснее, то, значит, он должен быть и более ярко выражен, чем тип внешний, физический, и тогда не составит никакого труда понять, чтó мы здесь имеем в виду.

Действительно, если, даже самый обычный наблюдатель, не говоря уже об опытном этнологе, может, пользуясь своим физическим зрением, как правило, точно определить национальную принадлежность отдельно взятого человека по его чисто физическим признакам и особенностям: англичанина обычно с первого взгляда можно отличить от француза, а немца от итальянца (и что уж тем более говорить о таких типичных различиях, которые существуют между корневыми семействами человечества с антропологической точки зрения), 329то отсюда нетрудно понять, что точно такое же различие – только гораздо более ярко выраженное – типов и признаков должно существовать и между теми внутренними расами, которые обитают в своих “телесных обителях”.

Помимо же этих легко заметных психологических и астральных различий, существуют ведь и хорошо документированные хроники, которые представляют собой непрерывную цепочку источников: они содержат в себе хронологические таблицы и повествуют об истории постепенного ответвления рас и субрас от своих трёх геологических Проторас, – это плоды труда посвящённых, которые, начиная с архаичных, а затем и древних эпох, по сей день собирают важные данные: позднее эти сведения были включены в нашу “Книгу чисел” и в другие тома.

Вот эти-то двоякого рода свидетельства (а западные учёные вольны их целиком отвергать, коли так душе их угодно) и позволяют сделать вывод о том, что благодаря сильнейшему смешению с такими различными субрасами, как япиги, этруски, пеласги – а позднее к крови первоначальных лацийских италиков добавилась ещё и примесь эллинского и кельто-галльского элемента, – у тех племён, что собрал вокруг себя Ромул на берегах Тибра, оставалось собственно латинского элемента немногим более, чем он сегодня присутствует у романского народа Валахии.

Если целиком отбросить историческую канву мифа о весталке Сильвии и двух её сыновьях-близнецах, а равно и легенды об основании Альба Лонги сыном Энея, то, само собой разумеется, все наши утверждения должны будут выглядеть лишь современной переделкой тех совершеннейших небылиц, что пришли к нам из “эпохи легенд и мифов”. 330Однако “небылицы” эти, по мнению пишущих эти строки, содержат в себе поболе фактической правды, чем её можно найти в пресловутых исторических источниках, относящихся к царскому периоду раннего Рима. Можно лишь сожалеть о том, что наши утверждения противоречат ряду авторитетных выводов, к которым приходят Моммзен и другие историки. Тем не менее, “Адепты” излагают лишь то, что считают несомненным фактом, а значит, необходимо сразу же понять: всё (кроме вымышленной даты основания Рима: апрель 753 г. “до Р. Х.”), что говорят древние традиции о померии и о тройственном союзе Рамнов, Люцеров и Тициев, известном по так называемым легендам о Ромуле, на самом деле стоит гораздо ближе к истине, чем то, чтó экзотерическая история принимает за факты, рассказывая о Пунических и Македонских войнах, потрясавших Римскую империю на всём протяжении её истории.

Основатели Рима представляли собой довольно пёструю смесь. В их жилах уже в основном текла кровь разнообразных остатков более ранних племён, а из собственно латинских фамилий – потомков той отчётливо выраженной субрасы, что пришла вместе с умбро-сабеллами с Востока, – оставались лишь сущие единицы. Хотя этим последним и удавалось сохранять свой характерный цвет вплоть до Средневековья (благодаря сабинскому элементу, носители которого, проживая в горных регионах, сохранили свою кровь в первозданной чистоте), в жилах у собственно римлян с самого начала текла эллинская кровь.

Рассказы о знаменитом Латинском союзе – не вымысел, а чистая история. И династия царей, восходящих к троянскому Энею – достоверный факт, а потому считать Ромула просто символической фигурой, олицетворяющей собой отдельный народ, вроде Эола, Дора и Иона, а не видеть в нём живого человека, столь же безосновательно, сколь и неверно. Этой позиции могли бы, пожалуй, придерживаться лишь те историографы, 331что берут на себя грех, поддерживая догмат о Симе, Хаме и Иафете как о реальных, живых, исторических прародителях человечества, но склонны оправдывать себя тем, что бросают в жертвенный огонь любую исторически обоснованную, но не иудейскую, традицию, любую легенду и хронику, грозящие занять своё законное место на одном уровне с этими тремя привилегированными мореплавателями архаичных эпох – лишь бы только не пасть смиренно ниц к ногам “лживых мифов” и нянюшкиных сказок и предрассудков.

Таким образом, те вызвавшие возражения слова в книге “Эзотерический буддизм” (на сс. 56 и 62), которые якобы вызывают “историческую путаницу”, были высказаны корреспондентом г-на Синнетта вовсе не для того, чтобы в очередной раз подтвердить западную версию, а именно потому, что он строго следует историческим фактам. Согласятся ли с ними в тех конкретных кругах, где критика, похоже, полагается целиком на одни лишь догадки (хотя и величаемые научными гипотезами), до этого авторам этих строк столь же мало дела, как и ваятелю фигуры Сфинкса до тех недоброжелательных замечаний, какие может отпустить какой-нибудь случайный прохожий в адрес испещрённого временем лица этого возвышенного символа.

Реальный смысл выражений на тот счёт, что “греки и римляне представляли собой малые субрасы нашего собственного кавказского ствола” (с. 56) и они являлись “остатками атлантов (сегодняшние же относятся к пятой расе)” (с. 62), – лежит на поверхности. Под древними греками, “остатками атлантов”, подразумеваются одноимённые предки (как их и принято сегодня называть в Европе) эолийцев, дорийцев и ионийцев. Под словами же о том, что древние греки и римляне – это нечто единое и между ними нет никакой разницы, следует понимать то обстоятельство, что первоначальные латины были целиком поглощены “Великой Грецией”, Magna Græcia. А выражение “сегодняшние 332же относятся к пятой расе” – иначе говоря, что из жил обеих этих веточек была выдавлена последняя капля крови атлантов – обозначает, что у них уже не осталось ни одной капли крови монголоидной четвёртой расы.

В отличие от западных учёных оккультисты проводят различие между промежуточными расами, то есть расами переходными от одной корневой расы к следующей. “Древние римляне” были всё теми же эллинами, лишь скрывавшимися под новым этническим обликом, тогда как подлинными, кровными предками будущих римлян были ещё более древние греки. Прямое отношение к этому имеет и следующее обстоятельство, на котором в книге делается особое ударение – а это одно из того множества обстоятельств, которые имеют важнейшее значение для понимания истории той “мифической эпохи”, к которой принадлежит Атлантида. Речь идёт об одной небылице, которую можно также считать повинной в возникшей исторической путанице. Однако она крайне успешно обрушивает все прежние этнологические и генеалогические системы классификации.

А вот теперь мы можем обратиться и к Посейдонису. Это было всё, что ещё оставалось от Атлантиды 12 тысяч лет тому назад. Но перед этим хотим попросить читателя обратить особое внимание на то обстоятельство, что, как и современная Европа, Атлантида включала в себя множество народов, говоривших на самых разных наречиях (восходивших к трём корневым протоязыкам 1-й, 2-й и 3-й рас).

Так же, как главным элементом в языках Пятой расы является арийский санскрит, на котором говорили представители “бело-коричневого” геологического ствола (или расы), так и в Атлантиде доминирующим был язык, дошедший до наших времён лишь в виде наречий, на которых теперь говорят отдельные племена американских краснокожих индейцев, а также сохранившихся в говоре континентальных китайцев, сегодня проживающих в виде отдельных племён в горных районах провинции Цзянси: это, как могли бы сказать современные филологи, агглютинативно-моносиллабический язык. Одним словом, то был язык второго, “красно-жёлтого” (или среднего) 333геологического ствола [мы настаиваем на термине “геологический” – Ред. Теос.].

Разумеется, среди ариев 5-й расы присутствовала и значительная доля представителей 4-й, монголоидной, корневой расы. Однако их присутствие отнюдь не мешало 5-й расе сохранять в себе беспримесный, чистейший арийский элемент.

На разбросанных по разные стороны от Посейдониса островах тогда уже никто не жил: население оттуда ушло, спасаясь от землетрясений, происходивших там задолго до окончательной катастрофы, которая, благодаря письменным хроникам, одна только и осталась в человеческой памяти. Согласно дошедшей до нас традиции, одно из небольших племён (эолийцы), некогда обитавшее в странах крайнего Севера, покинуло обжитые места и поселилось было на этих островах, но теперь, опасаясь наводнения, вынуждено было вновь покинуть эти ставшие для них родными места.

Вопреки мнению востоковедов и предположению г-на Ф. Ленормана (который придумал даже название для народа, слабые следы которого он разглядел сквозь густой туман далёкого прошлого, и считает его предшественником вавилонян), мы утверждаем: тот арийский народ, что пришёл из Центральной Азии, колыбели 5-й расы человечества, принадлежит к “аккадским племенам”. Правда, заявляя это, мы опасаемся, что положим начало ещё одной историко-этнологической путанице. И, тем не менее, мы со всей уверенностью утверждаем, что называть этих “аккадцев” “туранцами” – такой же вздор, как и считать нынешних британцев потомками тех мифических десяти колен Израилевых, что столь явственно представлены в Библии, но напрочь отсутствуют в историографии.

И вот теперь, наблюдая эти замечательные pacta conventa между точной (?) и древней оккультной науками, мы можем перейти и к нашей небылице.

Необходимо сказать, что эти древние эолийцы фактически принадлежали к 5-й расе и изначально восходили к арийскому, центральноазиатскому, стволу, но при всём при этом они были атлантами: не только в силу их длительного проживания – в течение нескольких тысячелетий – на ныне уже затонувшем континенте,334 но ещё и вследствие кровного смешения, заключения смешанных браков [с окружающим их в Атлантиде населением]. В этом смысле г-н Гексли, возможно, не так уж и неправ, считая своих меланохроидов (а в своей классификации он включал греков именно в эту категорию) уже “продуктом смешения ксантохроидов с австралоидами”, к которым он относил также и представителей южноиндийских низших классов и отчасти египтян. Но, как бы то ни было, атланты-эолийцы в целом оставались всё же ариями – в той же мере, в какой баски (“инородцы” (allophylians), по определению д-ра Причарда) считаются сегодня южными европейцами, хотя изначально и восходят к южноиндийскому дравидскому стволу [предполагается, что баски поселились в Европе только после первого переселения ариев – Ред. Теос.].

Итак, напуганное частыми землетрясениями и явными признаками надвигающейся беды, племя это, как сказывают, погрузилось на свою морскую флотилию и отправилось в путь из мест, расположенных за Геркулесовыми Столбами. Плыли они вдоль побережья и через несколько лет плавания высадились на берега Эгейского моря в Пирре (ныне Фессалии), которую и назвали Эолией. Оттуда они и проследовали на гору Олимп на совет с богами.

Здесь, во избежание новой “географической путаницы”, следует заметить, что в те мифические времена и Греция, и Крит, и Сицилия, и Сардиния, как и множество других средиземноморских островов, были не чем иным, как заморскими владениями, колониями Атлантиды. А дальше “небылица” повествует о том, как на всём протяжении своего пути вдоль побережья [нынешних] Испании, Франции и Италии эолийцы делали в тамошних местах частые остановки, и память об их “волшебствах” ещё жива среди потомков древних массалийцев, племён, 335населявших Новый Карфаген, и жителей портов Этрурии и Сиракуз.

Заметим в очередной раз, что даже теперь было бы не так, вероятно, и плохо, если бы археологи, с разрешения антропологических обществ, проследили корни этих различных “автохтонов”, опираясь на их фольклор и легенды, ведь те могут оказаться на этот раз более разговорчивыми и надёжными, чем их же “не поддающиеся расшифровке” памятники.

Самые смутные очертания именно этих “автохтонов” история успела запечатлеть лишь такими, какими они стали только тысячелетия спустя после того, как осели в древней Греции, то есть уже в те времена, когда эпирейцы перевалили через Пинд, дабы прогнать чёрных магов со своей земли в Беотию. Однако историки никогда не прислушивались к тем народным легендам, которые повествуют об ушедших “окаянных колдунах”, оставивших в наследство немало секретов своего дьявольского ремесла, память о которых, пережив века, всё-таки стала достоянием истории – или, если угодно, классической греко-римской мифологии. Народное предание ещё и сегодня рассказывает о том, как столь славившиеся своими магами прапращуры фессалоникийцев некогда явились из краёв, лежащих далеко за Геркулесовыми Столбами, прося великого Зевса о помощи и укрытии, а также моля отца богов спасти их от потопа. “Отец”, однако, изгнал их с Олимпа, позволив их племени поселиться лишь у подножия этой горы, в долинах и по берегам Эгейского моря.

Таково старейшее предание о древних фессалоникийцах. Но вот вопрос: а на каком языке говорили атланты-эолийцы? История не знает ответа. Тем не менее, мы просто напомним читателю о некоторых общеизвестных и кое-каких 336пока неизвестных ему фактах, и, возможно, интуиция поможет ему прояснить всю картину.

Как сегодня доказано, в древности господствовало всеобщее представление о том, что человек был рождён землёю. Таково и существующее сегодня профанированное толкование термина “автохтон”. Почти каждое вульгаризованное народное предание – начиная с санскритских традиций об арье, “рождённом землёю” (или в каком-то смысле “властелине почвы”), или с древнейших греческих мифов об Эрехтее, которому поклонялись с первых дней существования Акрополя и которого, по словам Гомера, “матерь земля родила” (Ил. II, 548), и кончая преданием о вылепленном из “красной земли” Адаме – каждый рассказ о начале бытия заключает в себе глубокий оккультный смысл и косвенное указание на происхождение человека и последующих рас. Таким образом, мифы об Эллине, сыне красной Пирры (а в древнейшие времена так называлась вся Фессалия), и славном прародителе германцев Манне, который был сыном Туистона, “краснокожего сына земли”, не только имеют самое прямое отношение к нашему преданию об Атлантиде, но и несколько проясняет то деление человечества на геологические группы, какое принято у оккультистов. Но только она, эта классификация, и способна объяснить нашим западным “учителям” причину столь странного, если не сказать нелепого, совпадения, когда семитский Адам, персонаж божественного откровения, вдруг связывается с красной землёй и оказывается в одной компании с арьей, Пиррой, Туистоном и проч. – мифическими героями “глупых” побасёнок.

Более того, эта восточно-оккультная классификация, в которой люди 5-й расы описываются как “бело-коричневые”, а представители 4-й расы – как “красно-жёлтые” корневые расы, едва ли покажется фантастичной тем, кто понимает смысл стиха и его оккультную основу из вед – III, 34.9, а равно и смысл другого стиха, в котором 337дасью именуются “жёлтыми”. Hatvi Dasyún prá âryam varanam àvat – вот что говорится об Индре, который, убив дасью, защитил цвет арьев. И, опять-таки, Индра “открыл свет для арьев, тогда как дасью остались по левую руку” (ii. 11, 18).

Изучающему оккультизм следует помнить и о том, что Девкалион, этот греческий Ной, супруг Пирры, был прославленным сыном того самого Прометея, который похитил небесный огонь (иначе говоря, сокровенную Мудрость “правой руки”, т. е. оккультные знания); что Прометей приходится братом Атланту; что он, кроме того, является сыном Асии и титана Иапета (с образа которого иудеи и списали своего Иафета, дабы под этим образом скрыть каббалистический, халдейский смысл своего собственного предания); и что, наконец, он является также прототипом Девкалиона. Именно Прометей сотворил человека из земли и воды, а после того, как похитил огонь с Олимпа – горы, находящейся в Греции, – был прикован к горе, расположенной далеко на Кавказе. Расстояние между Олимпом и Казбеком немалое. Если – утверждают оккультисты – 4-я раса возникла и укрепилась на Атлантическом континенте, то мы, пятая раса – в каком-то смысле “антиподы” – возникли и сформировались в Азии. [Древнегреческий географ Страбон, например, именует Арианой, то есть землёй ариев, всю огромную территорию, раскинувшуюся между Индийским океаном на юге, Гиндукушем и Паропамисом на севере, рекой Инд на востоке и Каспийскими воротами, Карманией и устьем Персидского залива на западе. – Ред. Теос.]

Миф о Прометее связан с вымиранием 338цивилизованных народов 4-й расы, которую Зевс, вознамерившись сотворить новую расу людей, хотел было уничтожить всю целиком, но Прометей (обладавший священным огнём знания) спас некоторую её часть в качестве “семени для будущего”. Но дело всё в том, что миф этот возник много раньше реального разрушения Посейдониса: более чем за семьдесят тысяч лет до фактического события – как бы невероятно это кому-то ни показалось. В “Вишну-пуране” рассказывается о семи континентах, составлявших некогда мир, – в их числе находится и Атлантида, но, разумеется, там она представлена совсем под другим именем. Есть два санскритских слова “Ила” и “Ира”, которые являются синонимами (см. Амаракоша) и оба несут в себе один и тот же смысл: “земля” или “родная земля”, и в состав Илы, составлявшей центральную точку Индии (Джамбудвипы), входит “Илаврита”. Сама же Индия, окружённая семью огромными континентами, расположена посередине – такова была картина мира до погружения в воды океана великого континента Атлантида, тогда как Посейдонис представлял собой лишь незначительную её часть. Всё это понятно любому брамину. Но в помощь европейцам мы хотели бы теперь представить ещё несколько пояснений.

Если “член английского Т.О.” обратится к столь порицаемой всеми “Разоблачённой Исиде” и откроет её том I на с. 589, то найдёт там пересказ ещё одной древней восточной легенды. В ней говорится о неком острове (расположенном там, где сегодня раскинулась пустыня Гоби), на котором проживали последние остатки той расы, что предшествовала нашей: то была горстка “Адептов” – “Сынов Божьих”, которые сегодня известны под названием брахманы-питри, а также под ещё одним именем, передающим тот же смысл, но которое упоминается уже в книгах халдейской каббалы. Тем, кто незнаком с оккультными науками, “Разоблачённая Исида” может показаться книгой довольно путаной и противоречивой. В глазах же оккультиста она точна, и, да, несколько огрехов действительно были намеренно оставлены в ней (поскольку это была самая первая робкая 339попытка осветить знания Запада слабым лучом восточного эзотеризма), но при всём при этом она содержит в себе множество таких данных, которые никогда не сообщались до неё.

Стоит лишь прочитать эти страницы, и всё прояснится. Упоминаемые Ману “шесть таких рас” относятся к субрасам четвёртой расы (с. 590). Кроме того, читатель должен обратиться к статье “Принцип семеричности в эзотеризме” и внимательно познакомиться с перечнем имён “ману”, относящихся к нашему четвёртому Кругу, и тогда, возможно, забрезжит какой-то свет, соединяющий сказанное с “Исидой”. На её сс. 590-596 он найдёт слова об упоминании Атлантиды в сокровенных книгах Востока (а это огромная, ещё не тронутая жадной западной рукой целина), но только она упомянута там под другим названием, принадлежащим к сокровенному иератическому (жреческому) языку. И тогда ему станет понятно, что под Атлантидой понимался не просто один какой-то остров, а целый материк, отдельные острова и островки которого дожили и до наших дней.

Глубочайшие предки ныне ютящихся в жалких хижинах рыбаков в местечке Акла (когда-то “Атлан”) близ залива Ураба когда-то свободно общались как с древними греками и римлянами, так и с теми “исконными континентальными китайцами”, о которых говорится на с. 57 “Эзотерического буддизма”.

Америку считали частью Индии, и впервые её название было указано лишь на географической карте, опубликованной в Базеле в 1522 году, и как ни покажется странным тому, кто не замечает таинственной работы человеческого ума и бессознательных проблесков в нём тайных истин, даже коренные жители нового континента, краснокожие племена – те самые “монголоиды” по классификации г-на Гексли – 340именовались Indians. Сегодня это кажется случайным совпадением, однако широкий же смысл оказался у этого слова!

Совпадение действительно поразительное, – может подумать человек, не знающий (а наука пока отказывается давать своё благословение этой безумной гипотезе) о том, что было время, когда Индийский полуостров с одного конца и Южная Америка с другого соединялись друг с другом целой грядой островов и континентов. В доисторические эпохи Индия включала в себя истоки Окса и Яксарта, а уже в исторические времена, на человеческой памяти, существовали верхняя, нижняя и западная Индии. А ещё ранее она двойной нитью была связана сразу с обеими Америками.

От Кашмира вплоть до глубинных районов (нынешней) пустыни Шамо простирались земли, где жили далёкие предки “брахманов Верхней Индии” (по выражению Аммиана Марцеллина). Житель севера [Индии – перев.] в те дни мог бы пешком пересечь всю Манчжурию, пройти через будущий Татарский пролив и – даже не замочив себе ноги – по Курильским и Алеутским островам добраться до Аляски. А другой человек, имея в своём распоряжении одну лишь лодку, мог бы, отправившись с юга, пешком пройти по всему Сиаму, доплыть до Полинезийских островов, а там уже добраться до любой точки южноамериканского материка.

На сс. 592-593 первого тома “Исиды” наряду с “Сыновьями Божьими”, брахманами-питри упоминаются также злобные и злокозненные боги, тевататы, сохранившиеся и в этрусском пантеоне. Все эти боги – Involute (сокровенные, потаённые боги), а также Consentes, Complices, и Novensiles, – не что иное, как остатки религии атлантов, лишь представленные в ином облике. А между тем сами этрусские формулировки “Дисциплины”, которую людям открыл Таг, откровенно и неприкрыто исходят от 341царя атлантов Теветата, “незримого” дракона, имя которого до сих пор хорошо известно в Сиаме и Бирме, как оно сохранилось и в джатаках, аллегорических рассказах буддистов, где он выведен в образе противоборствующей силы под именем Дэвадатта. Кроме того, этот Таг был сыном Теветата, прежде чем стать внуком Юпитера-Тина.

Пробовали ли когда-нибудь западные востоковеды обнаружить связь между всеми этими драконами и змеями, между “силами Зла”, представленными в эпических циклах что у персов, что у индийцев, что у греков, что у евреев? Пытались ли они когда-нибудь понять, чтó такое битва Индры с великаном, чтó связывает между собой арийских нагов и персидского Ажи-Дахака, гватемальского дракона и змея из Книги Бытия – и проч., и проч.?

Профессор Макс Мюллер отрицает наличие такой связи. Что ж, пусть будет так. Однако в священной книге гватемальцев, “Пополь-Вух”, рассказывается о четвёртой расе человечества – о “людях”, обладавших ничем не ограниченным зрением и умевших всё тайное и всё явное познавать мгновенно. А вавилонский Ксисутр, как и значительно более поздний еврейский Ной, индуистский Вайвасвата и греческий Девкалион – это всё тот же самый великий Отец тлинкитов, о котором повествует “Пополь-Вух”: как и остальным аллегорическим (но отнюдь не мифическим) патриархам, ему также в своё время пришлось погрузиться на огромную лодку и спасаться от последнего Великого потопа – погружения в воды океана Атлантиды.

Для того чтобы Вайвасвата мог считаться индоарием, ему отнюдь не обязательно было встречаться со своим спасителем (Вишну, принявшим облик рыбы) именно в пределах нынешней Индии и, вообще, в какой-либо части азиатского континента. Для этого не нужно даже признавать его 342седьмым по счёту ману (см. каталог ману в вышеупомянутой статье “Принцип семеричности в эзотеризме”). Достаточно лишь сказать, что индуистский Ной принадлежал к роду Вайвасвата и олицетворяет собою пятую расу.

Итак, последний остров Атлантиды погиб около 11 тысяч лет тому назад. Пятая же раса, возглавляемая ариями, начала свою эволюцию даже не 900 тысяч, а скорее миллион лет тому назад – так, опираясь на твёрдое знание, утверждают “Адепты”. Но даже наилиберальнейшие из всех либеральных историков и антропологов ни за что не согласятся выделить для эволюции всего нашего человечества более 20-100 тысяч лет. Вот мы и поставим перед ними вполне законный вопрос: так в какой же точке из предполагаемого ими лака лет они способны зафиксировать зарождение потомственной линии предков у собственно “древних греков и римлян”? Кто они были такие? Что известно, хотя бы по “догадкам”, о территории их расселения после того, как состоялось разделение арийских народов? Где обитали предки семитов и туранцев? В опровержение чужого утверждения мало просто заявить, что вторые жили отдельно от первых, и на этом поставить точку – так лишь возникает ещё одно белое пятно в этнологической истории человечества.

Азию порой называют колыбелью человечества, и действительно, как установлено, Центральная Азия стала колыбелью одновременно и для семитов, и для туранцев (ибо так утверждается в “Книге Бытия”). Да, действительно, по версии ассириологов, туранцы явились предшественниками вавилонских семитов. Но где, в какой части света эти семито-туранцы оторвались от общего родительского ствола и что 343с этим стволом сталось впоследствии? Нельзя же считать им это малочисленное еврейское племя патриархов! И, покуда не будет доказано, что сад Эдема также располагался на берегах Окса или Евфрата, отгороженных от остальных занятых каиновым потомством земель, мы вправе считать, что филологи, тщащиеся заполнить пробелы во всемирной истории своими предвзятыми догадками, столь же не берут в расчёт эту деталь, как не учитывают её и многие другие, которых они берутся просвещать.

Если исходить из логики, то предки всех этих ныне разнообразных групп должны были в те далёкие времена проживать сообща, а значит, эти самые корни общего родительского ствола должны были бы просматриваться в их ныне усовершенствованных языках с той же ясностью, с какой эти корни просматриваются в индоевропейских языках. В общем, куда ни глянь, всюду натыкаешься на одно лишь неспокойное море догадок. Берега его – сплошь предательские зыбучие пески гипотез, а горизонт со всех сторон усеян лишь воображаемыми руинами-вехами, на которых отмечены высосанные из пальца даты. Вот потому-то “Адепты” и спрашивают: отчего же, под властью каких таких чар необходимо принимать за наивысший критерий то, что в Европе почитается за самую авторитетную науку? О ней – за исключением, пожалуй, лишь чистой математики и физики – азиат-учёный может сказать лишь одно: она немногим лучше тайного союза, в котором одни его члены должны поддерживать или восхищаться другими. Он склоняется в нижайшем почтительном поклоне перед Королевскими обществами физиков, химиков и в какой-то мере даже естествоиспытателей. Но он отказывается удостаивать и малейшим вниманием чисто спекулятивные и построенные на одних лишь догадках, с позволения сказать, науки вроде современных физиологии, этнологии, филологии и проч. – весь этот хор самозванных Эдипов, которым не дано разгадать 344загадки Сфинкса Природы и которые в отместку просто душат его.

С учётом того, что было сказано выше, и, бросая некоторый пророческий взгляд в будущее, обвиняемая в рассматриваемом нами деле сторона полагает, что было бы явно недостаточно в очередной раз просто утвердительно констатировать: да, эта “историческая путаница” вызвана именно неисторическими утверждениями. Она прекрасно понимает, что шансов быть услышанной у неё очень немного и рассчитывать она может лишь на доверие единиц, а когда большинство относится к ней с откровенной враждебностью, то никакие слова “мы утверждаем” ей не помогут, пока западные профессора утверждают обратное. Со стороны, так сказать, “недипломированных” проповедников и исследователей наук, никем не признанных и неавторитетных, было бы беспримерной дерзостью выказывать готовность вступить в битву с царственным сонмом всемирно признанных оракулов. А стало быть, их взаимные притязания можно было бы прежде всего рассматривать как нечто совершенно ничтожное (как в данном, так и во всех прочих случаях) – пусть так, но если бы здесь не присутствовал психологический фактор. Столкнувшись с адептами голословных наук (А.Г.Н.), адептам оккультных искусств лучше было бы вообще помалкивать, а то ненароком они могут продемонстрировать, хотя бы и отчасти, всю ненадёжность первых, доказав, что dicta такого рода наук зачастую строятся на весьма зыбкой почве. А что если они заронят в сознание людей подозрение, будто “адепты оккультных искусств” и в самом деле могут оказаться не так уж и неправы?

Но и полное молчание, которое нам сегодня рекомендуют хранить, могло бы иметь самые роковые последствия. Во-первых, оно могло бы быть истолковано как наша неспособность достойно ответить, а во-вторых, породило бы новые сожаления в рядах немногочисленных наших сторонников и привело бы к дополнительным обвинениям нас в эгоизме. 345Вот почему “Адепты” и согласились хотя бы отчасти прояснить некоторые самые кричащие случаи путаницы и указать тот ясный путь, который поможет избежать их в дальнейшем, для чего необходимо изучать пусть и “неисторические”, но отражающие истинное положение дел источники, а вовсе не “исторические”, но, по сути своей, мифологические фрагменты всемирной истории. И задачу эту им удалось, как они полагают, решить, ответив, по крайней мере, на некоторые заданные вопросы и показав, а вернее, напомнив о том, что, коль скоро ни один исторический факт как таковой не противоречит “предположениям” “Адептов”, то в их утверждениях не может быть ни малейшего места для какой бы то ни было исторической путаницы, тогда как историки, по их же собственным признаниям, не могут сказать ничего определённого об исторических корнях предшественников римлян и греков, скрывающихся за призрачными тенями этрусков и пеласгов.

От тех своих критиков, которые не состоят в [Теософском] Обществе, авторы этих строк и не требуют, и не ждут милосердия. “Адептам” незачем вымаливать крохи снисхождения из рук представителей голословной науки, но и от членов “Лондонской ложи” – ни от одного из них – они не требуют слепой веры к тому, о чём они говорят, ибо главной максимой им служат слова: сначала исследование, а потом – вера. “Адепты” были бы более чем рады, если бы им позволили и дальше пребывать в молчании, храня всё, что, возможно, они знают, при себе – до тех пор, пока их не попросит поделиться своими знаниями какой-то достойный искатель истины. Так поступали они веками и вполне могли бы помолчать ещё немного. Больше того, им вовсе не хочется сегодня ни “притягивать внимание” к собственным персонам, ни “вызывать к себе уважение”. А посему они и оставляют за своим читателем право сперва самостоятельно проверить каждое их заявление в лучах яркого, но столь неровного света современной науки, а потом уж решать по собственной воле, принимать или не принимать представленные ему факты. Одним словом, “Адептам” – настоящим “Адептам” – и дела не может быть до того, как отнесутся к их словам. Они рассказывают лишь о том, что 346позволяет им закон, и дело имеют с одними лишь фактами.

Ну, а теперь нашего внимания требуют филологические и археологические “путаницы”.

Вопрос VII Филологические и археологические “путаницы”

Здесь два вопроса в одном. Выше мы уже показали причины, заставляющие исследователя-азиата отказаться следовать по стопам западной историографии. Теперь же остаётся лишь объяснить причины его столь же непоколебимого упрямства в отношении филологии и археологии. Выражая, с одной стороны, самое искреннее восхищение перед теми изощрёнными методами, которые позволяют современной науке раскрывать историческое прошлое народов, по большей части уже не существующих, а также прослеживать возникновение и развитие их языков, которые, по большей части, сегодня уже мертвы, учёный-индус, с другой стороны, – пусть даже занимающийся в области профанной науки, но хорошо знакомый со своей национальной литературой, – едва ли может разделить то доверие, с которым западные филологи относятся к этим объединённым методам исследования, когда те применяются по отношению к его собственной стране и к санскритской литературе. Эту веру в западные методы особенно подрывают, по крайней мере, три следующих обстоятельства, не говоря о многих других:

1. Среди нескольких дюжин именитых востоковедов не найти и двух человек, которые согласились бы между собой даже по поводу дословного перевода того или иного санскритского текста. Тем более между ними нет никакого единодушия и в интерпретации возможного смысла сомнительных мест.

2. Из некоторых прочих отраслей науки, пожалуй, наименее подверженной пустым домыслам является нумизматика – а если она привязана к точно установленным узловым датировкам, то её вполне можно назвать даже и точной (ведь 347она способна подсказывать безошибочно точные датировки – в нашем случае применительно к индийским древностям). Тем не менее, археологам так до сих пор и не удалось воспользоваться предоставляемыми ею возможностями. По их собственным признаниям, они едва ли вправе брать за ориентиры эры самват и шаливахана, поскольку-де изначальные точки обеих эр проверить невозможно, ибо те выходят далеко за пределы досягаемости для европейских востоковедов. Тем не менее, они по умолчанию продолжают брать всё те же самые даты – “57 год до Р. Х. и 78 год по Р. Х.” соответственно – и приписывают археологическим памятникам самый вздорный возраст.

3. Два самых крупных авторитета в области индийской археологии и архитектуры – генерал Каннингем и г-н Фергюссон – приходят в своих изысканиях к диаметрально противоположным выводам. Казалось бы, задача археологии – представлять науке достоверные данные, а вовсе не изумлять и не ставить её в тупик. Пусть западные исследователи укажут нам хотя бы одну-единственную реликвию индийского прошлого – письменную хронику или памятник, на котором присутствуют или отсутствуют какие-либо надписи – возраст которой не представлял бы предмета для неутихающих споров. Не успеет один археолог установить какую-нибудь дату – ну, скажем, I век, – как тут же его собрат по профессии пытается передвинуть её поближе к X или даже XIV веку христианской эры. Если генерал Каннингем датирует возведение нынешнего храма в Будда Гая I веком по Р. Х., то, по мнению г-на Фергюссона, внешний облик храма ясно указывает на его принадлежность к XIV веку – и несчастному стороннему наблюдателю только и остаётся, что развести руками, так ничего и не уразумев.

Указывая на отмеченное расхождение в “Отчёте об археологических изысканиях в Индии” (“Report on the Archæological Survey of India”, vol. viii. p. 60), совестливый и толковый главный инженер Будда Гаи, г-н Дж.В. Беглар, отмечает, что “при всём нашем пиетете к 348его (Фергюссона) высокому авторитету, мнение его должно быть решительно отклонено”, и тут же, не моргнув глазом, он относит здание, о котором идёт речь, к VI веку. Получается, один археолог называет догадки другого “неверными от начала и до конца”, но тут же его собственная интерпретация буддийских реликвий, в свою очередь, отвергается третьим коллегой как “совершенно несостоятельная”. И так происходит буквально с каждым памятником любой древности.

Вот когда эти “признанные” авторитеты придут к доброму согласию – хотя бы между собой, – тогда только и настанет время указать, насколько глубоко ошибаются они все вместе. А до тех пор – коль скоро догадки эти никоим образом не влияют на реальную историю – пусть всё остаётся, как есть, ибо у “Адептов” нет ни времени, ни желания, отложив свои более важные дела, заниматься борьбой с пустыми спекуляциями, а домыслов здесь ровно столько же, сколько и претендентов на звание авторитета. Пусть слепцы ведут за собой слепцов, коли не в силах воспринять свет.

Обращаясь к этой новой “археологической путанице” – то есть к очевидному отсутствию синхронизма в датировке времени рождения нашего Господа, – мы опять-таки упираемся всё в тех же “древних греков и римлян”, с которыми была связана “историческая” путаница. Хоть и младшие по возрасту в сравнении с нашими друзьями-атлантами, они, однако, и представляются более опасными, поскольку открыто выступают на стороне филологов в нашем споре о буддийской истории.

Как уведомляет нас профессор Макс Мюллер – а по своей искренности он является, пожалуй, самым честным да и самым учёным из санскритологов (причём большинство даже его соперников, как ни удивительно, сходится с его мнением по данному конкретному вопросу) – “всё в индийской хронологии зависит от датировки периода жизни Чандрагупты”, известного грекам под именем “Сандракоттос”.

349

“Ни одна из этих датировок [ни китайская, ни цейлонская] невозможна, поскольку не согласуется с греческой хронологией” (“Hist. of the Sans. Lit.,” p. 275).

Следовательно, “из ряда вон выходящие” высказывания “Адептов” должны быть теперь внимательно проанализированы в ясном свете новоявленного “александрийского маяка” – тех редких случаев синхронизма, что изредка предоставляются греко-римскими классическими авторами.

Историческая жизнь буддизма, как полагают западные востоковеды, начинается лишь с Ашоки, а что там творилось до Чандрагупты, то́ разглядеть им не по силам – не помогают даже греческие очки. Стало быть,

“существовавшая до того времени буддийская хронология носила чисто традиционный характер и полна была всякого вздора”.

Хуже того, в брахманах нет ни одного упоминания о “боддах” (Bauddhas) – ergo, их и не существовало до “Сандракоттоса”, а значит, ни у буддистов, ни у брахманов нет и никакого права на собственную историографию, кроме той, что родилась в западных умах. “Историки” откровенно признаются в собственном бессилии заполнить тот гигантский пробел, что существует между периодом, когда произошёл предполагаемый массовый переход идоариев через Гиндукуш, и воцарением Ашоки – муза истории словно на время отвела свой взор в сторону, не замечая, как у неё за спиной проплывают разнообразные события одно за другим. Не имея у себя под ногами никакой твёрдой почвы, историки прибегают к противоречивым умозаключениям и спекуляциям.

Однако прапрадеды оккультистов Востока бережно сохранили скрижали музы истории, а потому они – и даже некоторые учёные пандиты – полагают, что у них есть чем заполнить эти лакуны. Правда, к этим уверенным их словам [на Западе] не считают достойным для себя прислушаться. А что касается вышеупомянутой традиционной истории (смрити), которая для умеющего верно истолковать её иносказания полна безупречных исторических свидетельств, то она стала единодушно считаться не нитью Ариадны, помогающей историку не заплутать 350в извилистом лабиринте прошлого, а мешаниной небылиц, чудовищного вранья и “грубых фальшивок, относящихся к первым векам христианской эры”. Сегодня открыто заявляют о её полной никчёмности: она, дескать, не годится ни для восстановления точной хронологии событий, ни для решения задач историографии в целом. Востоковеды примеряют на себя мантию пророков от филологии, имеющих право осуждать всё, что им угодно, исходя из собственных вздорных толкований (зачастую на основе чисто религиозных предубеждений). Их учёные капризы обходятся нам недёшево, поскольку они стремительно вытесняют – даже из сознания многих европеизированных индусов – целый ряд важнейших исторических фактов, сокрытых под экзотерической фразеологией пуран и другой литературы, входящей в корпус смрити.

А посему для начала восточные посвящённые объявляют ничтожными и не заслуживающими ни малейшего внимания свидетельства всех тех востоковедов, кто, пользуясь самочинно присвоенными себе правами, пускает по ветру самые священные их реликвии. И прежде чем перейти к изложению своих фактов, они хотят, чтобы учёные санскритологи и археологи в Европе уяснили для себя следующее: что касается вопроса хронологии, то разноречия в сумме всего ряда их надуманных исторических событий доказывают ошибочность позиции этих учёных от первого до последнего слова. Как им должно быть известно, даже одна-единственная неверная цифра в арифметическом ряду способна свести на нет любые расчёты, а умножение даёт, как правило, нечто и вовсе неожидаемое в конечном итоге.

Ярким примером этого может, пожалуй, служить вопрос, которого мы вскользь уже касались выше, а именно: датировка некоторых индуистских эр как точка отсчёта для их предположительной хронологии. При определении даты того или иного текста или памятника, востоковедам, разумеется, приходится – сознательно или бессознательно – отталкиваться от одной из 351дохристианских индийских эр. Но, тем не менее, – в одном, по крайней мере случае – они то и дело жалуются на то, что ничегошеньки не знают о реальной начальной точке важнейшей из этих эр. Точное время жизни, например, Викрамадитьи, период царствования которого и определяет начало эры самват, и в самом деле им неизвестно. Если верить одним востоковедам, то расцвет правления Викрамадитьи приходится на 56 год “до Р. Х.”, по другим данным – на 86; третьи же утверждают, что речь идёт о VI веке христианской эры, тогда как г-н Фергюссон, вообще, отказывается относить начало эры самват к периоду более раннему, чем “X век по Р. Х.” Словом, как пишет д-р Вебер, у востоковедов

“нет ни одного-единственного достоверного свидетельства, которое указывало бы на то, с чего начинается эра Викрамадитьи: с года его рождения, с даты какого-то выдающегося свершения, с года его смерти? А может быть, эта эра была введена им, вообще, по каким-то астрономическим соображениям?”.

А дело всё в том, что в индийской истории существовало несколько Викрамадитьев или Викрам, поскольку, как сегодня впервые узна́ют об этом востоковеды, это не личное имя человека, а почётный титул. А значит, любое умозаключение относительно хронологии, сделанное на столь шатких основаниях, и не может не оказаться недостоверным, тем более, когда – как в случае с эрой самват – исходная дата, по милости востоковедов, размазана по всей шкале времени, простирающейся между I и X веками.

Сказанное, казалось бы, ясно доказывает, что, датируя индийские памятники старины, как англо-индийские, так и европейские археологи зачастую впадают в самый нелепый анахронизм. А также, наконец, что до сих пор они всё ещё продолжают предлагать 352историографии арифметический метод, совершенно не представляя себе почти в каждом отдельном случае, от какой именно точки им следует отталкиваться! И, тем не менее, исследователям-азиатам предлагается перепроверить и подправить их же собственные датировки в неверном свете этих блуждающих болотных огоньков. Ну уж нет, господа.

“Член английского Т.О.”, разумеется, не ожидает от нас того, чтобы в требующих предельной точности вопросах мы стали когда-либо доверяться подобным западным “маякам”! Мы, с его позволения, лучше уж останемся при своих взглядах, ибо твёрдо знаем, что датировки наши построены не на голых догадках и не могут подвергаться пересмотру. Если даже такой человек, как генерал Каннингем, много лет посвятивший археологическим исследованиям, остаётся у своих коллег под подозрением, а выводы его открыто опровергаются, то назвать палеографию точной наукой уж точно язык не повернётся. Как профессор Вебер, так и другие востоковеды то и дело подвергают поношению этого неустанного исследователя старины за то, что тот безоговорочно принимает эту датировку эры самват. Но не отличаются мягкостью и другие востоковеды, которые – возможно, под воздействием своего былого в прошлом сочувствия к библейской хронологии – всё также предпочитают при датировке индийской истории поддаваться своим эмоциональным, но ненаучным оценкам.

Кое-кто пытается убедить нас в том, что нигде не видно, чтобы эра самват вообще “использовалась во времена, предшествующие христианской эре”. Керн пытается доказать, будто индийские астрономы ввели эту эру “лишь после 1000 года по Р. Х.”. Профессор Вебер же, ссылаясь на генерала Каннингема, язвительно замечает:

“некоторые, однако, ничтоже сумняшеся, относят, где только возможно, любую надпись к эре самват, если только в ней самой говорится, что она сделана в эру самват или самватсара. Так, например, Каннингем (в своём “Arch. Survey of India,” iii, 31, 39) прямо относит 353надпись, датированную 5-м годом самват к “52 году до Р. Х.”

и заканчивает следующим плачем:

“Таким образом, сегодня, когда, к сожалению, у нас нет никакого иного ориентира (кроме этой неведомой эры), у нас нет и прямого ответа на вопрос: с какой эрой нам приходится иметь дело в каждой конкретной надписи и, следовательно, как эту надпись следует датировать”.

Признание красноречивое. Приятно обнаружить столь неподдельную искренность в голосе европейского востоковеда, как бы зловеще для индийской археологии его слова ни звучали. В вопросах периодизации своих эр посвящённые брахманы ориентируются превосходно, а потому они спокойны. Всё, что “Адептами” было сказано когда-то, сохраняет силу и сегодня, и ни новейшие открытия, ни в очередной раз пересмотренные догадки общепризнанных авторитетов никак не могут повлиять на принятые у “Адептов” датировки. Даже если западным археологам и нумизматам взбредёт в голову передвинуть время жизни Господа нашего и Благословенного Спасителя с VII века “до Р. Х.” на VII век “по Р. Х.”, то у нас это вызовет лишь чувство восхищения перед столь замечательным даром играть датами и эрами, словно теннисными мячами.

Между тем, мы хотим прямо заявить всем искренним и бескорыстно ищущим истины теософам, что было бы бесполезно строить догадки относительно времени рождения нашего Господа Сангье, à priori отвергая брахманские, цейлонские, китайские и тибетские датировки. А разные отговорки вроде той, что эти датировки, дескать, расходятся с хронологией, составленной горсткой греков, побывавших в Индии 300 лет спустя после упомянутого события, слишком надуманны и безосновательны. Греция никогда напрямую не соприкасалась с буддизмом, 354и те немногочисленные датировки, которые указываются древнегреческими классиками, почерпнуты ими из непроверенных данных их же собственных соотечественников – нескольких греков, живших за несколько веков до цитировавших их авторов. Но, помимо этого, и сама их хронология кишит ошибками, а исторические хроники, когда в них речь заходит о национальных триумфах, носят столь помпезный характер и столь резко расходятся с фактами, что способны вызывать доверие к себе лишь у таких предубеждённых персон, каковых мы обычно и встречаем в лице европейских востоковедов.

Попытки установить точные даты в индийской истории путём увязки её событий с мифическим “завоеванием” и одновременно признавать, что

“тщетно было бы искать в брахманской или буддийской литературе какие-либо намёки на поход Александра и... совершенно невозможно соотнести ни одно из поведанных спутниками Александра исторических событий с исторической традицией Индии”,

граничат с чем-то бóльшим, нежели простое проявление некомпетентности в этой области, и если бы эти слова не принадлежали профессору Максу Мюллеру, то мы могли бы сказать, что они звучат почти как преднамеренный обман.

Да, эти резкие слова способны шокировать немало европейских интеллектуалов, приученных взирать на так называемых “научных авторитетов”, пожалуй, с тем же чувством, какое испытывает дикарь к своему родовому фетишу. Однако, как показывает целый ряд примеров, сказаны они вполне заслуженно. По отношению к интеллектуалу вроде профессора Вебера – которого мы числим главой германских востоковедов-“христофилов” – такое слово, как “тупость”, определённо, не подойдёт. При виде того, как он обдуманно и злонамеренно извращает хронологию в угоду “греческому влиянию”, христианским интересам и собственным предвзятым 355версиям, на язык просится другое, гораздо более крепкое словцо. Да и где найти эти самые резкие слова, чтобы выразить те чувства, которые невольно испытываешь, читая все эти случайные проговорки изворотливого ума – а у Вебера они встречаются то и дело (см. The History of Indian Literature) – когда, по его уверениям, необходимо признать, что такое-то и такое-то место “подправлено позднейшей вставкой”, или когда он втискивает очевидно древнейшие тексты в явно надуманные временные рамки –

“а иначе даты окажутся по времени или слишком близко к нам или слишком далеко!”

Во всех своих действиях он руководствуется единственным лозунгом: fiat hypothesis, ruat cælum!

С другой стороны, мы видим профессора Макса Мюллера, казалось бы, энтузиаста-“индофила”, но и он тоже ухитряется втиснуть столетия в свой хронологический напёрсток, не мучась, похоже, ни малейшими угрызениями совести...

Таковы два наиболее наглядных примера, поскольку два этих востоковеда признаются главными светилами в области филологии и индийской палеографии. Под стать их мнению только и датируются сегодня наши национальные памятники, в угоду им подгоняется история наших предков. Всё это не может не иметь самых роковых последствий: по сегодняшним записям потомки едва ли сложат верное представление о собственной истории, поскольку подтасованные даты и перекроенные события будут восприниматься ими как истина в последней инстанции, как результат самого беспристрастного, самого выдающегося критического анализа.

Если профессор Макс Мюллер признаёт один лишь греческий критерий для всей индийской хронологии, то профессор Вебер (см. указ соч.) обнаруживает греческое влияние – этакий универсальный растворитель – на всех этапах развития индийской религии, философии, литературы, астрономии, медицины, архитектуры и проч. Для подтверждения этой ошибочной точки зрения в ход у него идут любые средства: самая изощрённая софистика, самые вздорные умозаключения этимологического характера. Если сравнительной мифологией и было что-то в самом деле установлено, 356так это то, что все краеугольные религиозные идеи греков, как и большинство их богов, были заимствованы ими из религий, процветавших к северо-западу от Индии – там, где и находится подлинная колыбель основного эллинистического ствола. Но кто же станет прислушиваться к этому обстоятельству, ведь оно так грубо нарушает сладостную гармонию, царящую в головах у наших критиков. И хотя разумнее всего был бы вывод о равном же заимствовании греками астрономических терминов у родительского ствола, профессор Вебер силится убедить нас в том, что

“именно греческое влияние и вдохнуло подлинную жизнь в астрономию Индии”.

Одним словом, это убелённые сединами прапраотцы индусов позаимствовали свою астрономическую терминологию, познакомились с искусством наблюдения за звёздами и даже с зодиаком, благодаря младенцам-грекам! А из этого “тезиса” следует и другой: о древности того или иного текста отныне должно судить по тому, упоминаются там астеризмы и зодиакальные знаки или нет, ибо наименования первых неприкрыто свидетельствуют-де об их греческом происхождении, а вторые, хоть и

“обозначены санскритскими именами, но всё это просто перевод с греческого”.

Так, поскольку “Законы Ману” ничего не знают о планетах”, то, значит, они древнее кодекса Яджнавалкьи, который и “внедряет этот культ”, и проч.

Однако санскритологи пошли ещё дальше и придумали критерий, с помощью которого можно с “безошибочной точностью” определить возраст текста, не обременяя себя всякими астеризмами и знаками зодиака: этим критерием стало любое случайное упоминание слова “явана”, которое в любом случае понималось ими как “грек”. Как нам объясняют, указанный критерий –

“единственно возможный наряду с внутренней хронологией, опирающейся на характер самих произведений и содержащихся в них цитат”.

357

А отсюда их вздорное заключение о том, что

“индийские астрономы то и дело говорят о яванах как о своих учителях”. (p. 252).

Ergo, их учителями были греки, ведь для Вебера и прочих слова “явана” и “грек” являются синонимами.

Но дело-то всё в том, что слово “яваначарья” служило в Индии титулом для одного-единственного грека – Пифагора (так же как “Шанкарачарьей” величали одного-единственного индийского философа). Древнеарийские же астрономы в своих книгах цитировали его утверждения, чтобы либо возразить ему, либо сопоставить его взгляды с положениями их собственной астрономической науки, которая была некогда унаследована от их далёких предков и достигла совершенства задолго до него. Да, его почтительно называли “ачарьей” (“учителем”), но точно так же называли и любого другого учёного астронома или мистика, и отсюда, разумеется, вовсе не следует, будто Пифагор или любой другой “Учитель”-грек был непременно единственным учителем у брахманов.

За множество веков до того, как “греки Александра” одарили “своим влиянием” Джамбудвипу, слово “явана” уже сложилось как нарицательное обозначение некой младшей расы, и слово это значило “юван”, то есть “молодой” или младший. Они разделяли всех яван на северных, западных, южных и восточных, вот почему пришлые греки и получили это прозвище – так же, как персы, индоскифы и проч. стали подобным же образом именоваться ещё до греков.

То же самое можно наблюдать и в наши дни. Для тибетцев любой чужестранец, откуда бы тот ни пришёл, – пелинг. Китайцы называют европейцев “рыжими чертями”, а мусульмане любого, не принявшего ислам, человека именуют кафиром. Вот пройдёт этак с десяток тысяч лет, и найдутся какие-нибудь новые Веберы, которые, следуя этому же примеру, станут, возможно, утверждать, ссылаясь на 358авторитет сохранившихся обрывков мусульманской литературы, что незадолго до наступления их эры существовал некогда Кафиристан, где жили англичане, французы, русские и немцы, и была у них Библия, которую они “придумали” и переводили на свои языки, находясь под “мусульманским влиянием”. Раз в Юга-пуране “Гарги-самхиты” говорится о военном походе яван, которые дошли “до самого Паталипутры”, то, значит, Индия и была целиком покорена либо македонцами, либо селевкидами! Наш западный критик, разумеется, и ведать не ведает о том, что Айодхья (или Сакета Рамы) в течение двух тысячелетий отбивала набеги различных монгольских и иных туранских племён, не говоря уже об индоскифах, приходивших из-за Непала и Гималаев. Но, кажется, профессор Вебер и сам в конце концов испугался вызванного им призрака яван, поскольку задаётся вопросом:

“А действительно ли греки подразумеваются под этими яванами?.. Может быть, речь просто идёт об их индоскифских или каких-то иных потомках, которым и присвоили впоследствии это наименование?”

А ведь это здравое сомнение, как мы полагаем, должно было бы смягчить его столь догматичный тон, который мы слышим от него в ряде других подобных случаев.

Карта Магадхи

Но что поделать с этими предубеждениями: ты их гонишь в дверь, а они – в окно! Именитый учёный, пусть на время и поколебленный прозрением истины, тут же сызнова переходит в атаку с новым пылом. Ну как не вздрогнуть при виде такого вот новейшего открытия: оказывается, Асурамайя, этот древнейший астроном, то и дело упоминающийся в 359индийском эпосе, на самом-то деле “скрывается под эллинизированным именем “Птолемаиос”? Объясняет он это тем, что

“это последнее имя, насколько мы можем судить по надписям Пиядаси, превратилось в Индии в имя "Турамайя", из которого очень легко могло образоваться и имя "Асурамайя"; а также поскольку, согласно более поздней традиции, само слово “Майя” чётко связывается с Ромака-пурой, расположенной на западе”.

А как мы узнаём далее,

“в одном месте Панини упоминает о яванах, то есть ... о греках, и даже объясняет образование слова “яванани”, которое, согласно Варттике, требует для себя добавления слова липи, “письмо”, “письменность”

и, стало быть, это слово означает “письмо яван”, т. е. греков, и никого больше.

Германские филологи (столь долго и столь безуспешно пытавшиеся верно истолковать смысл этого слова), вероятно, немало удивятся, если им сказать, что они всё так же безнадёжно далеки от истины? Что слово “яванани” означает отнюдь не именно “греческое письмо”, а вообще любая чужеземная письменность. Что отсутствие слова “письмо” в старинных текстах (за исключением случаев, когда приводятся чужеземные имена) 360ничуть не означает того, что они были знакомы лишь исключительно с греческим письмом или что они не имели собственного и до самых времён Панини не умели ни читать, ни писать (теория профессора Макса Мюллера). Ибо алфавит деванагари столь же древен, как и сами веды, и почитался он настолько свято, что брахманам – сначала под страхом смерти, а позднее под угрозой вечного изгнания – не позволялось даже упоминать о нём в присутствии непосвящённых, и тем более рассказывать о существовании тайных храмовых библиотек. Так что под словом “яванани” (“которое, согласно Варттике, требует для себя добавления слова липи, “письмо”) всегда понимается чужеземная – финикийская, римская или греческая – письменность вообще. Что же до ни с чем несообразной гипотезы профессора Макса Мюллера о том, будто до времён Панини (опять же со ссылкой на греческие авторитеты) “письмо в Индии в литературных целях не употреблялось”, то вопрос этот разбирается в отдельной статье.

В равной мере не знают они и о ряде других чрезвычайно важных фактов – какими бы сказочными те ни показались на первый взгляд.

Во-первых, о том, что арийская “великая война”, Махабхарата, и воспетая Гомером Троянская война – невзирая на мифичность жизнеописаний героев и сказочность отдельных деталей – в главных своих чертах имеют совершенно исторический характер и принадлежат к одному и тому же циклу событий. Ибо события множества веков, в том числе и связанные с процессом размежевания бесчисленных народов и рас – процессом, ошибочно возводимым к одной только Центральной Азии, – в этих бессмертных поэмах спрессованы в отдельные человеческие драмы, разворачивающиеся на протяжении считанных лет.

Во-вторых, что во времена той немыслимой древности прапрадеды ариев-греков и ариев-брахманов 361жили по соседству друг с другом и перемешивались между собой, как живут сегодняшние арии и так называемые дравиды.

В-третьих, что ещё до времён исторического Рамы – а именно от него тянется непрерывная генеалогическая линия, к которой восходят удайпурские цари – вся Раджпутана была так же плотно заселена “греками”, прямыми выходцами из Атлантиды, как и возникшие уже после Троянской войны, но задолго до образования Великой Греции, Кумы и иные поселения были во множестве заселены стремительно эллинизирующимися предками нынешних раджпутов.

Когда вы знакомы с подлинным содержанием этих древних поэм, то у вас не может не возникнуть вопроса: кем эти интуитивисты-востоковеды пожелали бы назвать себя, обманщиками или обманутыми? Из милосердия к ним, уж так и быть, станем толковать все сомнения в их пользу.

Но что же нам остаётся думать о профессоре Вебере, 362когда, пытаясь “точнее установить место, занимаемое “Рамаяной” (которую он называет “нарочито написанной поэмой”) в истории литературы”, он в конце концов приходит к следующему предположению:

“...она возникла благодаря знакомству с Троянским циклом легенд ... Вывод, к которому я прихожу, заключается в том, что время её сочинения следует отнести к началу христианской эры, к той эпохе, когда греческое влияние уже вовсю сказывалось в Индии!” (с. 194.)

Такому человеку уже ничем не поможешь. Если “внутренняя хронология” и, добавим мы, внешняя законченность, представленные в индийской поэтической трилогии, так и не открыли глаза этим закоренелым скептикам-профессорам на множество исторических фактов, облачённых в поразительные образы-аллегории; если красноречивые упоминания о “чёрных яванах” и “белых яванах”, указывающие на совершенно различные народы, целиком прошли мимо их внимания; а перечисление целого сонма племён, народов, родов и семейств, упоминаемых в “Махабхарате” под их различными санскритскими наименованиями, не побудило их попытаться установить их этнические корни и отождествить с их ныне живущими потомками-европейцами, то едва ли можно всерьёз надеяться на то, что все их знания способны породить на свет нечто большее, чем пёструю мозаику учёных догадок.

Если следовать их научным критическим выкладкам, то в один прекрасный день все они хором возвестят нам о том, будто буддизм целиком возник из написанной Иоанном Дамаскином “Повести о Варлааме и Иоасафе”, или что религия наша целиком почерпнута 363из этой знаменитой римско-католической легенды VIII века, в которой наш Господь Будда предстаёт в образе христианского святого. А ещё лучше – пусть уж прямо так и скажут: мол, и веды были написаны в Афинах под благословенным покровительством Георгия Победоносца, славного наследника героя Тесея. Опасаясь, как бы не упустить какой-нибудь аргумент для доказательства полнейшего поглощения Джамбудвипы демоном “греческого влияния”, мстительный д-р Вебер бросает последнюю издёвку в лицо Индии: дескать, если

“западноевропейские колокольни обязаны своим происхождением подражанию буддийским ступам... то, с другой стороны, в древнейших архитектурных сооружениях Индии безошибочно узнаётся присутствие греческого влияния” (с. 274).

И пусть д-р Раджендралала Митра сколько угодно “опровергает наличие какого бы то ни было греческого влияния на развитие индийской архитектуры”! Если уж его отеческую литературу приписали-таки “греческому влиянию”, то пусть хотя бы оставят в покое храмы! Можно легко понять, что Египетский Зал в Лондоне отражает на себе влияние храмов, развалины которых до сих пор стоят на Ниле, но доказать, что древнейшие сооружения Арьяварты уже были предвидены гением покойного сэра Кристофера Рена – такой подвиг окажется не по плечу даже германскому профессору!

В результате этого палеографического грабежа в Индии уже не осталось ровным счётом ничего, что она могла бы назвать своим. Даже медицина и та возникла под греческим влиянием. Как нам говорят – теперь устами Рота (Roth) –

“только сравнение индийских принципов медицины с греческими и позволяет нам судить о происхождении, возрасте 364и ценности первых”,

и, добавляет д-р Вебер,

“если уж говорить о предписаниях Чараки по поводу обязанностей врача перед больным, то он просто повторяет поразительно схожие выражения из клятвы Асклепиада”.

Итак, вердикт вынесен. Индия эллинизирована с головы до ног и не имела своих врачей, пока не явились доктора из Греции.

Сноски

---

Информация о произведении

Майерс Ф., «Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта “Эзотерический буддизм”», сентябрь 1883 (анг.: Some Inquiries Suggested by Mr. Sinnett’s “Esoteric Buddhism” by An English F.T.S.) (см. описание)

Публикации

• The Theosophist, vol. 4, No. 12 (48), September, 1883, pp. 295-310
• Five Years of Theosophy, Reeves & Turner, 1885, pp. 230-364
• Пять лет теософии, Колокол, 2023 (перевод В.В. Базюкина)