Мид, Джордж Роберт Стоу


Древние греки определённо утверждали, что Пифагор путешествовал в Индию. В свою очередь, неопифагорейцы и неоплатоники, жившие после Аполлония, заявляли, что этот момент в биографии великого самосца появился исключительно благодаря путешествиям самого Аполлония и, более того, что именно Аполлоний породил этот вымысел в «Жизни Пифагора». Однако очевидное сходство многих черт пифагорейской доктрины и индоарийской мысли, а также практик не позволяет нам полностью отрицать возможность того, что Пифагор посещал древнюю Арьяварту. И даже если мы не можем подтвердить этот факт, то следует принять во внимание, что Ферекид, учитель Пифагора, был знаком с некоторыми основными идеями ведического знания. Ферекид учил в Эфесе, но сам скорее всего был персом. Поэтому вполне вероятно, что образованный азиат, проповедующий мистическую философию и основывающий свою доктрину на идее перерождения, был косвенно — или непосредственно — знаком с индоарийской мыслью.

< ... >

Иными словами, эти буддийские бхикшу не произвели должного впечатления ни на правителей, ни на народ. Но была ли их миссия совершенно бесплодной? И исчезло ли дело буддийских миссионеров на Западе вместе с ними?

Ответ на этот вопрос, как нам кажется, таится во мраке, окружающем жизнь религиозных общин. И всё же мы не можем зайти настолько далеко, чтобы согласиться с теми, кто пытается разрубить гордиев узел, активно утверждая, что общины аскетов в Сирии и Египте были основаны этими буддийскими пропагандистами. Ведь в самой Греции уже существовали не только пифагорейские, но и появившиеся до них орфические общины. В связи с чем можно предположить, что Пифагор скорее развил то, что уже существовало, нежели создал что-либо совершенно новое. И если такие общины уже встречались в Греции, то можно сделать вывод, что несколько раньше они появились в Сирии, Аравии и Египте. Население названных государств гораздо активнее предавалось религиозной практике, чем скептически настроенные и во многом консервативные греки.

Быть может, именно в таких общинах буддийские проповедники могли найти благодарную и внимательную публику; но подтвердить это невозможно, поскольку отчётливых следов их влияния нет.

Источник: Мид Дж.Р.С., «Аполлоний Тианский», часть 2


Кстати, именно в этот период, в конце III — начале IV веков, Порфирий и Ямвлих создали свои труды о Пифагоре и его школе. Оба они упоминают Аполлония в качестве первоисточника, и вероятно, что первые 30 глав книги Ямвлиха взяты из Аполлония[1].

Источник: Мид Дж.Р.С., «Аполлоний Тианский», часть 4


Попробуем охарактеризовать некоторые черты образа жизни Аполлония, а также его манеры обучения, о чём уже частично рассказывалось в главе «Юность». Наш философ был восторженным последователем учения Пифагора; по этому поводу Филострат утверждает, что Аполлоний прилагал большие усилия для достижения мудрости, нежели сам великий самосянин (I, 2). Наш автор перечисляет внешние атрибуты этого учения на примере поведения Пифагора: «Он не носил ничего, сделанного из мёртвых животных, не притрагивался к тому, что когда-то было живым, и не приносил его в жертву. Он не пачкал алтари кровью, но жертвовал медовые лепёшки и ладан, а его песня поднималась к богам, так как он хорошо знал, что они охотнее примут подобные дары, нежели сотню быков, заколотых ножом. Ведь он действительно беседовал с богами и узнал при этом, когда они довольны людьми, а когда — недовольны. Что же до остальных, говорил он, то они только гадают о сути божественного, а их представления о богах оказываются ложными. Но к нему сходил сам Аполлон, признавшись в этом, и без маски[2], а также являлись, хотя и не открываясь, Афина, и Музы, и другие боги, чьих обличий и имён люди ещё не знают».

Ученики считали Пифагора вдохновенным учителем и воспринимали его правила как законы. «В особенности они соблюдали правило молчания в отношении божественного знания. Ибо они слышали внутри себя разные божественные и невыразимые вещи, о которых было бы очень трудно умолчать, если не знать, что их произносит именно это молчание» (I, 1).

Так в общих чертах описывали природу учения Пифагора его ученики. Но Аполлоний в обращении к гимнософистам говорит, что учение это придумал не Пифагор; что это была бессмертная мудрость, которую Пифагор узнал от индийцев[3]. Эта мудрость, продолжает он, разговаривала с Пи­фагором в юности; при этом он услышал следующее:«Для разумного челове­ка, юный господин, во мне нет никаких тайн, — моя чаша наполнена до самых краёв упорными трудами. Если кто-нибудь примет мой образ жизни, он должен изгнать со своего стола всю пищу, которая когда-то была живой, забыть о вкусе вина и таким образом не осквернять более чашу мудрости — чашу, состоящую из неиспорченных вином душ. Его не должна согревать ни шерсть, ни одежда, сделанная из любого зверя. Я даю своим слугам лубяную обувь, в которой они могут и спать. А если я вижу, что они истощены любовными утехами, у меня есть наготове ямы, в которые та справедливость, что упорно следует по пятам мудрости, тянет и сталкивает их. Я настолько сурова с теми, кто выбирает мой путь, что даже сковываю цепью их языки. А теперь послушай, чего ты достигнешь, если вынесешь испытания. Внутреннее чувство соответствия и правоты — ты никогда не будешь ощущать, что чья-то участь лучше, чем твоя; тираны будут умирать от страха, а ты не будешь больше испуганным рабом тирании; боги будут гораздо щедрее благословлять твои скудные дары, а не тех, кто проливает перед ними кровь быков. Если ты чист, я научу тебя тому, что тебе нужно, и наполню твои глаза таким ярким светом, что ты сможешь видеть богов и героев и распознавать призрачные формы, которые притворяются тенями людей» (VI, 11).

Источник: Мид Дж.Р.С., «Аполлоний Тианский», часть 13


Автор неизвестен


Но дело-то всё в том, что слово “яваначарья” служило в Индии титулом для одного-единственного грека – Пифагора (так же как “Шанкарачарьей” величали одного-единственного индийского философа). Древнеарийские же астрономы в своих книгах цитировали его утверждения, чтобы либо возразить ему, либо сопоставить его взгляды с положениями их собственной астрономической науки, которая была некогда унаследована от их далёких предков и достигла совершенства задолго до него. Да, его почтительно называли “ачарьей” (“учителем”), но точно так же называли и любого другого учёного астронома или мистика, и отсюда, разумеется, вовсе не следует, будто Пифагор или любой другой “Учитель”-грек был непременно единственным учителем у брахманов.

Источник: Несколько вопросов, навеянных сочинением г-на Синнетта “Эзотерический буддизм”, ответ неизвестного автора


Сноски


  1. Porphyry, De Vita Pythagorae, section II, ed. Kiessling (Leipzig, 1816). Iamblichus, De Vita Pythagorica, chap. XXV, ed. Kiessling (Leipzig, 1813); особенно примечание Кисслинга — стр. 11 и далее. См. также: Porphyry, Frag., De Styge, p. 285, ed. Holst.
  2. То есть не в какой-либо «форме», а в своём истинном облике.
  3. См. в этой связи L. v. Schroeder, Pythagoras und die Inder, eine Untersuchung uber Herkunft und Abstammung der pythagoreischen Lehren (Leipzig, 1884).