Бюрократы, Администраторы интерфейса, Администраторы (Semantic MediaWiki), Кураторы (Semantic MediaWiki), Editors (Semantic MediaWiki), Скрывающие, Администраторы, trusted
56 005
правок
Изменения
мСтрока 4:
Строка 4: − + Строка 11:
Строка 11: + + − + − − {{raw:t-ru-pool:Заголовок|Письмо № 74<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|Часть письма А.О. Хьюма, процитированная Учителем К.Х., представляет собой факсимильное осаждение собственного письма Хьюма, отдельные места в котором подчеркнуты К.Х.}}</ref>}} − − <center>'''[К.Х. — Хьюму]'''</center> Строка 122:
Строка 120: + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
Павел Малахов переименовал страницу Письма Махатм, п.74 в ПМ (аноним), п.74: Замена текста — «Письма Махатм, п.(.*)» на «ПМ (аноним), п.$1»
| посыльный =
| посыльный =
| дата написания =
| дата написания =
| дата получения = Август 1882 года
| период получения = Август 1882
| отправлено из =
| отправлено из =
| получено в = Симла, Индия
| получено в = Симла, Индия
| номер ML до = 73
| номер ML до = 73
| номер ML после = 75
| номер ML после = 75
| номер в чаше востока = XXI
| номер в самарском издании = 80
}}
}}
<center>'''[К.Х. — Хьюму]'''<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|Часть письма А.О. Хьюма, процитированная Учителем К.Х., представляет собой факсимильное осаждение собственного письма Хьюма, отдельные места в котором подчеркнуты К.Х.}}</ref></center>
<center>''Получено в августе 1882 г. Частное.''</center>
<center>''Получено в августе 1882 г. Частное.''</center>
<center>'''[Испытания учеников]'''</center>
<center>'''[Испытания учеников]'''</center>
Этим вторым названием является слово «''испытание''», нечто,
чему ''волей-неволей'' должен подвергнуться каждый чела на более
или менее продолжительный срок, если не хочет остаться просто
украшением. По причине того, что испытание, вне сомнения,
имеет в своей основе то, что вы, обитатели Запада, всегда будете
рассматривать как ''обман'' и хитрость, я, как знающий понятия
европейцев лучше, чем Мория, всегда отказывался принимать
или даже рассматривать вас двоих как учеников. Таким образом,
в том, что вы приняли за «обман», идущий от мистера Ферна,
вы бы обвинили Морию, если бы только знали немного больше
о нашей линии поведения. Истина заключается в том, что один
совершенно безответственен за то, что теперь делает, а другой выполняет
то, о чем честно предупредил Ферна заранее, — именно
об этом — если вы читали, как говорите, эту переписку, — вы
и должны были знать из письма Е.П.Б. из Мадраса Ферну, которое
она, в своей ревности к благорасположению М., написала
ему в Симлу, надеясь его отпугнуть. Ученику, находящемуся на
испытании, разрешено думать и поступать, как он того желает.
Его предупреждают, ему говорят заранее: вы будете искушаемы
и вводимы в заблуждение; два пути будут открыты перед вами,
и оба ведут к одной и той же цели, которой вы хотите достичь;
один легкий, и он скорее приведет вас к выполнению указов,
которые могут быть вам даны; другой более трудный, более долгий,
полный камней и терний, о которые вы не раз споткнетесь
на вашем пути; и в конце его вы, возможно, потерпите неудачу и
не будете в состоянии исполнить указы, данные для выполнения
какой-нибудь особой несложной работы. Но, если все перенесенные
на втором пути тяготы в конечном счете будут вменены
вам в заслугу, легкий путь может доставить вам только кратковременное
удовлетворение, легкое выполнение задания. Ученику
предоставляется полная свобода — ''часто вполне оправданная с точки зрения внешних обстоятельств'' — подозревать своего Гуру
в «мошенничестве», в полном смысле этого изящного слова. Даже
более того: чем сильнее, чем искреннее его возмущение — выражающееся
в словах или только в кипении сердца, — тем более
он годен, тем лучше подготовлен к тому, чтобы стать ''Адептом''.
Он вправе употреблять наиболее оскорбительные слова и выражения
в отношении действий и указов своего Гуру и не будет
за это призываться к ответу, лишь бы он вышел победителем
из этого огненного испытания, лишь бы устоял против всех
соблазнов, отказался от всех приманок и доказал бы, что даже
то обещание, которое ему дороже жизни, наиболее драгоценная
награда — его будущее состояние Адепта, — не в состоянии заставить
его свернуть с пути истины и честности или заставить его
стать ''обманщиком''. Мой дорогой сэр, едва ли мы с вами когда-либо
придем к согласию во взглядах даже в оценке слов. Вы когда-то
назвали нас ''иезуитами''. Смотря на вещи вашими глазами, может
быть, вы были до некоторой степени правы, рассматривая нас
таким образом, ибо наши системы тренинга могут казаться вам
похожими друг на друга. Но это лишь внешнее впечатление. Как
я уже раньше сказал вам, ''иезуиты'' знают, что то, чему они учат,
''есть ложь''; мы же знаем, что то, что мы сообщаем, есть истина,
только истина и ничего, кроме истины! Они работают на усиление
мощи и славы своего ордена, мы — для силы и конечной славы
индивидуумов, отдельных единиц, и человечества в целом, и мы
согласны, нет — вынуждены оставлять ''наш'' Орден и его Владык
в тени. Они (иезуиты) работают, трудятся и ''обманывают'' ради
мирской власти в ''этой жизни''. Мы работаем, и трудимся, и разрешаем
нашим ученикам временно вводиться в заблуждение,
чтобы этим научить их никогда более не обманываться впоследствии
и видеть все зло лицемерия и лжи не только в этой,
но и во многих последующих жизнях. Они (иезуиты) жертвуют
внутренним принципом, духовным мозгом Эго, чтобы лучше
напитать и развить физический мозг личностного мимолетного
человека, принося на сожжение все человечество в жертву своему
обществу — ненасытному чудовищу, питающемуся мозгом и костями
человечества и развивающему неизлечимый рак на каждом
месте здорового тела, которого оно касается. Мы, критикуемые
и непонятые Братья, стараемся побудить человека пожертвовать
своей личностью — преходящей вспышкой — на благо всего
человечества, следовательно, и на благо своего собственного
''бессмертного'' Эго, части человечества, как последнее есть лишь
частица интегрального целого, которым оно однажды станет. ''Они''
обучаются обольщать, мы — ''разоблачать''. Они сами производят
работу мусорщика, используя для этого несколько бедных искренних
орудий из своей среды — ''con amore''<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|С любовью (''лат''.). — ''Прим. ред.''}}</ref>, и для себялюбивых
целей. Мы же оставляем это ''дуг-па'', которых иногда используем,
давая им ''carte blanche'' на определенный срок с единственной целью
— выявить всю ''внутреннюю'' природу учеников, большинство
закоулков и углов которой остались бы неясными и скрытыми
навсегда, если бы не было предоставлено случая испытать поочередно
все эти закоулки. Выиграет или же потеряет чела свою
награду, зависит всецело от него самого.
<center>'''[Фальшь и лицемерие,'''</center>
<center>'''процветающие в западном обществе]'''</center>
Вы должны запомнить, что наши восточные представления
о «побуждениях», «правдивости» и «честности» значительно
разнятся от ваших западных идей. Подобно вам, мы верим, что
говорить правду — нравственно, а лгать — безнравственно, но
наши понятия расходятся в очень значительной степени. Например,
вам чрезвычайно трудно было бы объяснить мне, каким
это образом ваше цивилизованное западное общество, церковь
и государство, политики и коммерсанты могут стяжать добродетель,
если совершенно невозможно, чтобы образованный
человек, государственный деятель, торговец или кто-нибудь
из живущих на свете неограниченно ее практиковал. Может ли
кто-либо из вышеупомянутых классов, цвет английского рыцарства,
самые гордые пэры и наиболее выдающиеся члены Палаты
общин, наиболее добродетельные и правдивые леди, — может ли
кто-нибудь из них, я спрашиваю, говорить правду, будь то дома
или в обществе, при исполнении общественных обязанностей
или в семейном кругу? Что бы вы стали думать о джентльмене
или леди, чья приветливая любезность манер и учтивость речи
не прикрывалась бы фальшью? Кто из них при встрече с вами
скажет вам коротко и без обиняков, что он думает о вас или
еще о ком-либо? И где вы найдете эту жемчужину — честного
торговца или богобоязненного патриота, политика или просто
случайного посетителя, который не ''скрывал'' бы все время своих
мыслей и не был вынужден под страхом, что его сочтут ''скотиной''
и сумасшедшим, ''лгать'' умышленно и притом с невозмутимым
лицом, если его попросят сказать, что он о вас думает? Только
чудом он скажет истину — если его собственные чувства этого
потребуют. ''Все ложь, все фальшь'' вокруг и внутри нас, мой брат.
Вот почему вас удивляет, если не задевает, когда вам попадается
человек, говорящий вам правду в лицо; и вот почему вам трудно
понять, что у человека, честно и искренне говорящего вам то,
что он о вас думает, может не быть никаких враждебных чувств
к вам, даже наоборот, за некоторые вещи он может уважать вас.
<center>'''[Необъективность мнения Хьюма о Махатме М.]'''</center>
Обращая внимание на мнение М. о вас, выраженное в некоторых
его письмах (хотя они написаны ''его'' почерком, вы не должны
быть слишком уверены, что он сам их писал; однако каждое
слово в них санкционировано им, чтобы оно служило известным
целям), вы говорите, что у него «по меньшей мере, особая
манера выражаться». Эта «особая манера» — просто голая правда,
которую он готов писать вам или даже сказать и повторить вам
в лицо без малейшего укрывательства или изменения (если он
не намеренно допустил преувеличение в некоторых выражениях
по тем же причинам, которые были указаны выше). Из всех
людей, которых я знаю, он тот, кто сделает это без малейшего
колебания! И за это вы называете его «очень властным малым,
сердитым, когда ему возражают», но добавляете, что вы «не питаете
злобы к нему и любите его ничуть не меньше за это». Но
это не так, мой брат, и вы это знаете. Однако я готов допустить
это определение в ограниченном смысле и согласиться с вами
(и с ним самим, стоящим рядом), что он очень ''властный малый''
и, конечно, весьма способен ''иногда'' рассердиться, особенно если
ему возражают в том, относительно чего он знает, что он прав.
Стали бы вы думать о нем лучше, если бы он ''скрывал'' свой гнев,
''лгал'' бы самому себе и другим, позволяя им приписывать ему
добродетель, которой он не обладает? Если похвально с корнями
удалить всякое гневное чувство, так, чтобы никогда не ощущать
ни малейших приступов этой страсти, всеми нами считаемой
грешной, то еще более грешно, если мы ''притворяемся'', что это
чувство удалено. Пожалуйста, прочтите «Эликсир Жизни»
№ 2 (апрель, стр. 169)<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|Возможно, речь идет о статье в журнале «Теософ». — ''Прим. ред.''}}</ref>. И все же в понятиях Запада все сведено
к внешней видимости даже в религии. Исповедник спрашивает
кающегося, не ''чувствовал'' ли он гнев, а ''выказывал'' ли он гнев по
отношению к кому-либо. «Ты должен избегать, чтобы тебя уличали во лжи, краже и убийстве и т.д.» — вот, кажется, главная
заповедь Владык-богов цивилизации, общества и общественного
мнения. Это единственная причина, по которой вы, принадлежащий
к этому обществу, едва ли когда-либо сможете оценить
такой характер, как у Мории — человека настолько же сурового
по отношению к себе и своим недостаткам, насколько и снисходительного
по отношению к недостаткам других людей, притом
не на словах, но в своих сердечных чувствованиях. Ибо, будучи
всегда готовым сказать вам в лицо, что бы он о вас ни подумал, он
все же всегда был для вас более стойким другом, чем я сам, часто
колеблющийся, чтобы не обидеть кого-либо, говоря чистейшую
правду. Таким образом, если бы М. был человеком, который
снисходит до объяснений, он бы сказал вам:
«Брат мой, по моему мнению, вы весьма эгоистичны и высокомерны.
В вашей оценке самого себя и в самообольщении
вы обычно теряете из виду остальное человечество, и я действительно
полагаю, что в вашем представлении целая Вселенная
создана для человека, и этот ''человек'' — вы сами. Если я не могу
вынести возражений, когда знаю, что прав, то вы еще менее способны
их выносить, даже когда ваша совесть прямо подсказывает
вам, что вы не правы. Вы не в ''состоянии'' забыть ни малейшего
невнимания к себе, хотя я допускаю, что вы способны это ''простить''.
И так как вы искренне поверили, что я вас игнорирую
(''чураюсь'', как вы однажды выразились), то до сегодняшнего дня
это предполагаемое оскорбление оказывает молчаливое влияние
на все ваши мысли в отношении моей скромной личности. И хотя
ваш великий интеллект никогда не позволит какому-либо мстительному
чувству проявляться и властвовать над лучшей частью
вашей натуры, все же эти чувства оказывают-таки влияние на
ваши мыслительные способности, так как вы находите удовольствие
(хотя едва ли в этом сознаетесь) в изобретении средств,
чтобы поймать меня в совершении ошибки и представить меня
в вашем воображении ''дураком'', доверчивым незнайкой, способным
попасть в ловушку какого-то Ферна! Давайте рассуждать,
мой брат. Оставим совершенно в стороне тот факт, что я являюсь
посвященным, Адептом, и уясним до конца, каким я представляюсь
в вашем воображении, как два обычных смертных, с некоторой
долей здравого смысла в моей голове и со значительно
большей долей того же в вашей. Если вы согласны на эту малость,
то я в состоянии доказать вам, что это абсурд — думать, что
меня могли ''поймать'' в сети такого жалкого умысла! Вы пишете:
для того, чтобы ''проверить'' меня, Ферн хотел знать, «желает ли
Мория ее ''(статьи о его видении) опубликования, и М. отвечает, попавшись в эту ловушку'', что да, желает». Поверить последнему
утверждению довольно трудно. Нужно быть человеком хотя бы
с умеренным здравым смыслом и мыслительными способностями,
чтобы ощутить, что имеются две неодолимые трудности
на пути к примирению вашего прежнего мнения обо мне и веры
в то, что я действительно был ''пойман в ловушку''.
1. Сущность и содержание этого видения. В видении фигурировали
три таинственных существа: «Гуру», «Могущественный»
и «Отец». Последний — это ваш покорный слуга. Трудно
поверить, что я – если только мне не приписываются способности
''галлюцинирующего медиума'', — хорошо сознавая, что до сего
времени я никогда не приближался менее чем за милю к этому
молодому джентльмену и также не посещал его в его сновидениях,
— поверил бы в реальность описанного видения или, по
крайней мере, что у меня не возникли бы сомнения по поводу
таких странных утверждений.
2. Трудность примирения двух фактов: того, что я являюсь
«властным малым», который ''очень сердится'', когда ему возражают,
и моего спокойного отношения к непослушанию, ''бунту'' ученика,
находящегося на испытании, который, узнав, что «Мория ''желает этого''», то есть опубликования статьи о его видении, обещал
переписать ее, а на самом деле и не думал подчиниться этому
желанию, да и бедный глупый «Гуру» и «Отец» более не думали об
этом деле. Все вышеизложенное стало бы совершенно ясным даже
для человека со средним интеллектом. Но произошло обратное —
человек, несомненно, большого интеллекта и с еще большими
''мыслительными'' способностями был пойман в невообразимо жалкое
сплетение фальши, и отсюда напрашивается единственный
вывод — и никакой другой, — а именно: тот человек незаметно
для себя самого позволил своему слабому мстительному чувству
возобладать над своей логикой и здравым смыслом. ''Довольно'',
мы больше не будем об этом говорить. При всем том, открыто
выражая свою неприязнь к вашему высокомерию и эгоизму, я откровенно признаю — и выражаю свое восхищение ими — многие
ваши замечательные качества, безукоризненные достоинства,
здравый смысл во всем, что не связано непосредственно с вами
самим, в противном случае вы становитесь таким же властным,
как и я сам, только более нетерпимым; я от всего сердца надеюсь,
что вы мне простите мою прямоту и – согласно вашему западному
кодексу поведения — ''грубую'' речь. В то же время, подобно вам,
скажу, что я не только не питаю к вам злобы и люблю вас не менее
за это, но что сказанное мною является действительностью, выражением
моих настоящих чувств, а не только слов, написанных
ради выполнения принятых на себя обязательств».
<center>'''[Основные принципы ученичества.'''</center>
<center>'''Отношения Учителя и ученика]'''</center>
А теперь, после того как я сделался для вас представителем
Мории, может быть, мне будет разрешено сказать несколько слов
от самого себя. Начну с напоминания о том, что в разное время,
особенно в течение последних двух месяцев, вы не раз предлагали
себя в качества челы, первый долг которого заключается в том,
чтобы без гнева или злобы выслушивать все, что будет сказано
гуру. Как можем мы ''учить'' или вы ''учиться'', если мы должны
поддерживать отношения, совершенно чуждые нам и нашим
методам, — отношения двух светских людей? Если вы действительно
желаете быть ''челой'', стать восприемником наших тайн, ''вы''
должны приспосабливаться к ''нашим'' методам, а не ''мы'' к ''вашим''.
И до тех пор, пока вы не сделаете этого, совершенно бесполезно
для вас ожидать более того, что мы можем дать при обычных обстоятельствах.
Вы хотели учить Морию — и можете обнаружить
(и ''обнаружите'', если М. разрешит мне действовать по-своему), что
он дал вам урок, который или сделает нас друзьями и братьями
навсегда, или же — если в вас больше от западного ''джентльмена'',
чем от восточного челы и будущего Адепта, — вы порвете с нами
с отвращением и, возможно, объявите об этом на весь свет<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|Эти слова оказались пророческими: вскоре Хьюм стал врагом Махатм и теософского движения.}}</ref>. Мы
к этому готовы и стараемся ускорить наступление кризиса тем
или иным путем. Ноябрь быстро приближается, и к тому времени
все должно решиться.
<center>'''[Отношение М. к Хьюму]'''</center>
Второй вопрос: не думаете ли вы, добрый брат, что нецивилизованный
«''властный'' малый», который честно и ради вашей
собственной пользы готов сказать вам все, что он о вас думает,
и в то же время заботливо, хотя и незримо, охраняет вас самого,
вашу семью и репутацию от всякого вреда (даже следит дни
и ночи за одним головорезом, слугой-мусульманином, намеревающимся
отомстить вам, и фактически уже расстроил его
злобные планы), — не думаете ли вы, что он стоит в десять раз
больше, чем количество золота, эквивалентное весу британского
подданного, ''джентльмена'', который вдребезги разрушает вашу
репутацию за вашей спиной, но улыбается и сердечно пожимает
вам руку каждый раз, как с вами встречается? Не думаете ли вы,
что гораздо благороднее говорить то, что думаешь, и, сказав то,
что вы обычно рассматриваете как наглость, оказывать тому же
человеку всякого рода услуги, о которых последний не только
никогда не услышит, но и не сможет о них узнать, чем делать так,
как поступил высокоцивилизованный полковник или генерал
Уотсон, а в особенности его супруга, когда, впервые в жизни
увидев в своем доме двух чужих — Олькотта и туземного судью
из Бароды, — она ухватилась за этот предлог, чтобы с пренебрежением
говорить об Обществе, ''потому что вы в нем состоите''! Я
не хочу повторять вам ''ложь'', в которой они виноваты, и клевету
на вас со стороны миссис Уотсон, подкрепленную ее мужем,
храбрым воином; бедный Олькотт был так поражен и возмущен
этой неожиданной атакой — он, всегда гордившийся тем, что вы
состоите в Обществе, — что в унынии обратился к М. Если бы вы
слышали, что последний говорил о вас, как высоко он оценивал
вашу нынешнюю работу и образ мыслей, вы бы охотно уступили
ему право быть иногда ''внешне'' грубым. М. запретил Олькотту рассказывать
Е.П.Б. больше, чем он ей уже рассказал и что она чисто
по-женски сейчас же передала мистеру Синнетту; и хотя она в то
время была очень сердита на вас, даже ее глубоко возмущали нанесенные
вам оскорбления и обида, и она потрудилась заглянуть
в то прошлое, когда, по словам миссис Уотсон, вы пользовались
гостеприимством в их доме. Вот какова разница между предполагаемыми
доброжелателями и друзьями западного высшего происхождения
и признанными недоброжелателями восточной ''низшей''
расы. Оставляя это в стороне, я уступаю вам право сердиться на
М., ибо он совершил нечто, хотя и находящееся в строгом соответствии
с нашими правилами и методами, но все же такое,
что, став известным, вызовет глубокое возмущение в западных
умах. Если бы я вовремя узнал об этом, когда можно было этому
помешать, я бы, несомненно, это сделал.
<center>'''[Испытания Ферна]'''</center>
Конечно, очень любезно со стороны мистера Ферна высказать
свое намерение «поймать» нас, но «не разоблачить Старую Леди»,
ибо какое отношение ко всему этому имеет бедняжка Старая
Леди? Но он может предпринять все что угодно, чтобы ''поймать''
и даже ''разоблачить'' нас не только для своей и вашей защиты,
но и для защиты целого света, если это может послужить хоть
каким-нибудь утешением в его неудаче. А неудачу он ''потерпит'',
это несомненно, если будет продолжать двойную игру. Решение
о принятии или непринятии его в качестве ученика зависит от
Чохана. М. должен просто испытывать, искушать и исследовать
его всевозможными способами, чтобы выявить его истинную
сущность. Это правило у нас настолько же неумолимо, насколько
оно отвратительно на ваш западный взгляд, и я не мог бы помешать
этому, даже если бы и захотел. Недостаточно знать в совершенстве,
что чела способен и что не способен сделать при данных
обстоятельствах в период испытания, — мы должны знать, на что
он может стать способным во всякого рода возможных ситуациях.
Мы принимаем все предосторожности. Ни одна из наших ''Упасик''
или ''Ю-посах''<ref>{{raw:t-ru-pool:Комментарий издателя|Должно быть «Упасака», т.е. мужской эквивалент понятия «Упасика».}}</ref>, ни Е.П.Б., ни О[лькотт], ни даже Дамодар, не могут
быть обвинены. Ферн может делать все, что угодно, показывать
любые письма, какие у него имеются, разглашать то, что ему предложено
делать (ему предоставлен выбор между ''двумя путями''),
и ''то, что он в действительности сделал'' или, вернее, ''не'' сделал.
Когда время придет, если оно, к его несчастью, когда-либо придет, у нас имеются средства, чтобы показать, сколько тут правды,
сколько неправды и его собственной выдумки. А пока что даю
вам совет — ''наблюдайте'' и не говорите ни слова. Он подвергался,
подвергается и будет подвергаться искушениям совершать всевозможные
неправильные поступки. Как я говорю, я ничего не знал
о том, что происходит, вплоть до последнего времени; но, узнав,
что даже мое имя косвенно замешано в этом ''испытании'', я предупредил
кого следует и строго запретил смешивать мои дела со
всем этим. Все же он великолепный субъект для ясновидения
и совсем не так плох, как вы думаете. Он полон самомнения —
а кто нет? Кто из нас совершенно свободен от этого недостатка?
Он может воображать и говорить все, что ему угодно, но что ''вы''
позволили себе так увлечься предвзятым мнением, в существовании
которого вы даже не хотите сознаться, — это чрезвычайно
странно. Что вы ''искренне'' поверили сообщению о том, что М.
''обманут'' и пойман в ловушку мистера Ферна, выглядит настолько
нелепым, что даже О., не только Старая Леди, не поверил
этому, так как знал, что Ферн находится на испытании, а также
знал, что это значит. Несколько дней тому назад М. приложил
старания, чтобы доказать вам, что он никогда не был ''обманут'',
как вы надеялись, и что он смеется над самой этой мыслью; без
всякого сомнения, Олькотт даст вам хорошие доказательства
этого, хотя он в данный момент находится в центре Цейлона,
куда никакие письма, не говоря уже о телеграммах, не доходят.
Это «мошенничество», если вы его так называете, было ''начато не в наших интересах'' — по той причине, что мы в нем не заинтересованы,
— а в интересах Ферна и Общества, по идее Е.П.Б.
Но зачем это называть ''мошенничеством''? Он просил у нее совета,
беспокоил, умоляя ее, и она сказала ему: «Работайте для нашего
дела, старайтесь узнавать и ищите, чтобы собрать всевозможные
доказательства существования Братьев. Они не придут в этом
году, но каждый год много лам спускаются в Симлу и окрестности,
и, таким образом, доставайте какие только можете доказательства
для самого себя и мистера Хьюма» и т.д. Есть ли тут
что-нибудь плохое? Когда она получила рукопись с описанием
его видения, она спросила М., и тот, кого Ферн назвал «Могущественным»,
и «Отцом», и еще как-то, ''сказал ей правду'' и затем
приказал ей спросить Ферна, хочет ли он опубликовать это, причем заранее сказал ей и О., что этого ''не надо делать''. Что Мории
известно об этом и других видениях, ''знает только он сам'', и даже
я никогда не вмешаюсь в его способы тренировки, какими бы
неприемлемыми для меня лично они ни были. Старая Леди, раз
вы спрашиваете меня, конечно, ничего не знает. Но вы должны
знать, что с тех пор как она уехала в Бароду, ее мнение о Ферне
стало даже хуже вашего. Она там узнала некоторые вещи о нем
и о Бруксе и еще кое-что услышала от последнего, так как тот,
как вы знаете, был в Бароде ''Межнуром'' (помощником) Ферна. Она
женщина, и, хотя она ''Упасика'' (ученица), ей трудно удержать язык,
когда речь идет не об оккультных делах. Я считаю, что хватит об
этом говорить. Что бы ни случилось или еще случится, это будет
касаться только Ферна и никого другого.
<center>'''[О личных претензиях Хьюма]'''</center>
Я слышал о планируемом большом теософском ''Собеседовании'',
и если в то время ''вы еще будете теософами'', то, конечно, лучше,
чтобы оно происходило в вашем доме. А теперь мне хочется сказать
вам несколько слов на прощание. Несмотря на неприятное
знание вашего главного и почти единственного недостатка,
в котором вы сами признались в своем последнем письме ко
мне, я желаю, чтобы вы поверили мне, мой дорогой брат, когда
я говорю, что во всех других делах я о вас высокого мнения и мое
уважение к вам велико и весьма искренне. Также, что бы ни случилось,
я не забуду, что в течение многих месяцев вы, не ожидая и
не прося никаких наград и преимущества для себя самого, работали
и трудились день за днем ради пользы Общества и человечества
в целом с единственной надеждой творить благо. И я прошу
вас, добрый брат, не рассматривать мои простые замечания как
упреки. Если я вступил в спор с вами, то это потому, что я был
к этому вынужден, так как Чохан рассматривал их (ваши ''рекомендации'')
как нечто совершенно беспрецедентное — как требования,
к которым, с его позиции, не следует ни на миг прислушиваться.
Хотя вы сейчас можете рассматривать выставленные против вас
аргументы как «незаслуженные упреки», все же когда-нибудь
вы сможете признать, что вы действительно «хотели необоснованных
уступок». Ваши настойчивые предложения о том, чтобы
''вам'' (а не кому-либо другому) было разрешено, если возможно,
приобрести некий феноменальный дар, который можно было бы
употребить для убеждения других, хотя и можно было принять —
''в чисто буквальном смысле'' — за «рекомендацию на (мое) усмотрение»,
а «''отнюдь не требование''», — все же любому, кто в состоянии
читать между строк, они казались именно требованием. У меня
все ваши письма, и едва ли среди них найдется хоть одно, которое
не дышало бы духом решительного требования, ''заслуженной''
просьбы, прошения о том, что ''заработано'' и отказ в удовлетворении
чего дает право чувствовать себя обиженным. Несомненно,
ваше намерение ''не'' было таковым, когда вы писали. Но таковы
были ваши тайные мысли, и эти сокровенные чувства всегда
обнаруживались Чоханом, чье имя вы упомянули несколько раз
и который это заметил. Вы недооцениваете то, что получили
до сих пор, по причине ''противоречий'' и неполноты. Я вас просил:
делайте заметки о противоречиях, как вы их называете,
начиная с тех, которые встречаются в наших первых аргументах
относительно «за» и «против» существования Бога, и кончая
предполагаемыми противоречиями в отношении «несчастных
случаев» и «самоубийств». Затем пришлите их мне, и я докажу
вам, что для человека, хорошо знающего всю доктрину, там нет ни
одного противоречия. Странно обвинять человека, вполне владеющего
своим умом, что в среду он писал одно, а в субботу или
воскресенье почти все забыл и категорически себе противоречит!
Не думаю, чтобы даже наша Е.П.Б. с ее до смешного ослабленной
памятью могла быть повинна в столь полной забывчивости. По
вашему мнению, «не стоит работать только для второстепенных
умов». Вы предлагаете, следуя приведенному аргументу, или
получить ''все'', или совершенно бросить эту работу, если вам
не будет ''немедленно'' дана «система философии, способная выдержать
разбор и критику таких людей, как Герберт Спенсер».
На это я отвечаю, что вы грешите против множеств. Не среди
гербертов спенсеров, дарвинов или джонов стюартов миллей
следует искать те миллионы спиритуалистов, которые сейчас
в интеллектуальном отношении пропадают, но они-то и составляют
большинство «второстепенных умов». Если бы только
вы имели терпение, вы получили бы все, что захотели, из нашей
''спекулятивной'' философии, подразумевая под «спекулятивной»
то, что она останется таковой для всех, за исключением, конечно,
Адептов. Но в действительности, мой дорогой брат, вы не перегружены
этой добродетелью. Однако я все же не понимаю, зачем
вам унывать из-за этой ситуации.
Что бы ни случилось, надеюсь, вы не будете негодовать по
поводу дружеских истин, которые вы от нас услышали. Зачем
вам это делать? Разве вы стали бы возмущаться голосом вашей
совести, который шепчет вам, что временами вы бываете неразумно
нетерпеливым и совсем не таким выдержанным, каким
хотели бы быть? Правда, вы трудились для нашего дела без перерыва
в течение многих месяцев и по различным направлениям,
но вы не должны думать, что — ''если мы никогда не показывали, что знаем то, что вы делаете'', или никогда не высказывали нашей
признательности и не благодарили вас за это в своих письмах, —
то мы или неблагодарны, или намеренно игнорируем сделанное
вами, поскольку в действительности это не так. Ибо, хотя никто
не должен ожидать благодарности за исполнение своего долга
перед человечеством и делом истины, ведь, в конце концов, кто
трудится для других — трудится для самого себя, тем не менее,
мой брат, я чувствую глубокую благодарность к вам за то, что
вы сделали. Я по природе своей не склонен проявлять чувства,
но надеюсь когда-нибудь доказать вам, что не являюсь таким
неблагодарным, как вы думаете. И вы сами, хотя действительно
были сдержанным в своих письмах ко мне, не жаловались на
то, что вы называете слабыми местами и противоречиями в наших
письмах, все же не зашли в своей сдержанности так далеко,
чтобы предоставить времени и дальнейшим пояснениям решить,
действительно ли это слабые места или только внешне кажутся
такими. Вы жаловались Синнетту и вначале даже Ферну. Если бы
только вы согласились на пять минут вообразить себя в положении
туземного гуру и европейца-''челы'', вам вскоре стало бы ясно,
какими чудовищными должны показаться такие отношения, как
наши, туземному уму, и вы бы никогда не упрекнули никого за
неуважение. Пожалуйста, поймите меня: я не жалуюсь, но уже
сам факт, что вы обращаетесь ко мне как к «Учителю» в своих
письмах, делает меня посмешищем в глазах всех наших ''Хутухт'',
которые знают о наших взаимоотношениях. Я бы никогда не упомянул
этого факта, но должен дать вам для прочтения письмо
от Субба Роу, которое вложу в это письмо, полное извинений,
а другое к Е.П.Б., столь же полное искренней правды, так как
они оба являются челами или, вернее, учениками. Надеюсь,
что этим я не совершаю нескромности, по западным понятиям.
Пожалуйста, возвратите мне их после прочтения, заметив, что
в них сказано. Это посылается вам строго конфиденциально
и для вашего личного наставления. Из них вы узнаете, сколько
вам, англичанам, надо ''изменить'' в Индии, прежде чем вы можете
надеяться ''принести'' какую-нибудь пользу этой стране. Пока
что я должен закончить письмо, повторяя вам еще раз уверения
в моем искреннем уважении.
<div align=right>''Ваш К.Х.''</div>
[P.S.] Поверьте мне, вы слишком суровы и – несправедливы к Ферну.
{{raw:t-ru-pool:Сноски}}