ПМ (Базюкин), п.29: различия между версиями

Прошу покорнейше ответить мне на такой вопрос: когда это либо ''я'', либо ''она'', либо мы оба могли видеть, читать, а стало быть “запутаться и неверно понять” упомянутое письмо? Каким образом могли она или я запутаться в том, чего ''она никогда не видела'', а я, поскольку не имею ни желания, ни права заглядывать или вмешиваться в дело, касающееся лишь Когана и К.Х., никогда не обращал на него ни малейшего внимания? Она вам не говорила, что в упомянутый день я просил её зайти в комнату м-ра Синнетта именно в связи с вашим письмом? Я сам присутствовал там, уважаемые сахибы, и могу повторить каждое слово, которое она там произнесла. “Что это такое? . . . Что вы творите, и что вы такое сказали К.Х.,” — прокричала она в обычной своей возбуждённой и нервной манере м-ру Синнетту, который тогда был в комнате один, — “что могло так разозлить М∴ (она произнесла моё имя)? Он велел мне немедленно паковать свои вещи и готовиться к переезду на Цейлон, чтобы устроить там штаб-квартиру!” Таковы были её первые слова, которые ясно указывают на то, что ''ничего определённого она не знала'', ''никто ей ни о чём не сообщал'', и она лишь строила собственные догадки на основании моих слов.  

Так всё-таки qui bono?<ref>Cui bono? — Кому это нужно? (''лат''.) (''примеч. перев''.).</ref> Между его мыслями о той почтительности, которой, как ему представляется, мы ждём от него, и той ничем не вызванной воинственностью, которая в любой день может у него перерасти в затаённую, но вполне реальную, враждебность, пролегает чернота бездны, и нет никакой середины, которую мог бы разглядеть даже Коган. Да, сегодня его [Хьюма — ''перев''.] нельзя упрекнуть в том, что, как в прошлом, он действует безоглядно к обстоятельствам, не принимает в расчёт наших особых правил и законов, и, тем не менее, он неизменно мчится к той чёрной границе дружеской добросердечности, за которой прекращается всякое доверие, а весь горизонт затмевают одни лишь мрачные подозрения и превратные впечатления. Как было всегда и как пребудет всегда, и сейчас, и присно я останусь рабом, безропотно исполняющим свой долг перед Ложей и человечеством. И не только потому, что меня так учили, но я и сам стремлюсь подчинять любое своё предпочтение к кому бы то ни было лишь одному: любви к людям. А она не приносит барышей, и потому напрасно было бы обвинять меня или кого-либо из нас в эгоизме, в желании видеть в вас одних только “жалких пелингов<ref>Чужестранцев (''примеч. перев''.).</ref>” и заставлять вас “трусить на осликах”, поскольку мы, дескать, не в состоянии найти для вас достойных скакунов.

И Коган, и К.Х., и я сам всегда оценивали м-ра Хьюма по достоинству. Он оказал неоценимую услугу и Теос. общ-ву, и Е.П.Б., и один только способен превратить Общество в действенное орудие для творения блага. Когда духовной его душе ничто не мешает управлять им, во всём свете не найти человека более чистого, благородного и добросердечного. Когда же в своей непомерной гордыне поднимает в нём голову его ''пятый'' принцип<ref>Манас, ум (''примеч. перев''.).</ref>, мы всегда это заметим и будем готовы противостоять. Да, я остался глух, например, к его замечательному мирскому совету о том, как нам следует снабдить вас доказательствами нашей реальности или как вам должно организовать совместную работу в наилучшем для {{Стиль С-Капитель|него}} ключе, и я буду и дальше оставаться столь же глух до тех самых пор, пока не получу приказания об обратном.

Что же касается вашего последнего письма (м-ра Синнетта), то вы можете облачать свои идеи в самые наиприятнейшие фразы, но не удивляйтесь (а м-р Синнетт пусть не огорчается) тому, что я более не разрешу ни одного феномена и, кроме того, ни один из нас более не сделает ни одного шага вам навстречу. Здесь я не могу ничего поделать и, каковы бы ни были последствия, это моё решение останется неизменным до тех пор, пока Брат мой не вернётся в этот мир живых. Как вам хорошо известно, оба мы любим свою страну и свой народ и видим в Теос. обществе огромный потенциал возможностей для улучшения его положения, если Общество окажется в надёжных руках. Брат мой радостно приветствовал включение м-ра Хьюма в нашу работу, а я дал его участию высокую — ровно такую, какую он заслуживает — оценку. Поэтому вы должны понимать одно: всё, что мы ''могли бы'' сделать для того, чтобы связывающие вас и нас узы стали ещё теснее, мы сделаем от всего сердца. Вместе с тем, если выбор встанет между строжайшим выполнением любых указаний нашего Когана относительно того, когда именно мы вправе видеться с каждым из вас; что́ именно мы вправе писать вам, каким образом и куда, с одной стороны, и утратой вашего доброго мнения о нас или даже вашей враждебностью к нам и срывом работы Общества, с другой, — то здесь мы не засомневаемся ни на минуту.