ПМ (Базюкин), п.59

письма махатм

Письма Махатм А.П. Синнетту

Перевод В.В. Базюкина

ш

скачать

анг. • рус.

письмо № 59; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество

от кого:	Кут Хуми Лал Сингх	написано из: –
кому:	Синнетт Альфред Перси	получено в: Лондон

содержание: Сложности в работе; инсинуации Хьюма. Опасности неумелого применения оккультной силы. О Круксе и его открытиях. Духовность как основное качество, способное привлечь к человеку внимание Адептов. Общество психических исследований. Месмерические исцеления, сила воли и психическая чистота целителя. Критика интерпретаций буддийской философии западными исследователями-ориенталистами. Символизм и философский смысл шестиконечной звезды в эмблеме Теософского общества. Необходимость самостоятельного постижения эзотерических доктрин. Книги Синнетта.

<<   ☰   >>

англ • аноним (111) • Базюкин (59) • Рерих (–) • Самара (112)

Письмо № 59

Получено в Лондоне примерно в июле 1883 г.

В каких бы недостатках ни упрекал меня мой многотерпеливый “мирской чела”, но, похоже, одно ему придётся точно записать в разряд моих заслуг: я оказался для него ещё одним источником наслаждения жизнью. В самом деле, даже сэру Чарльзу Тэрнеру, выступившему с мрачным пророчеством (плодом последней его личной обскурации) о Вашем грядущем впадении в римский католицизм как неизбежном следствии Вашего плавания по морю теософии и веры в майю “К.Х.”, не удалось охладить Вашего пропагандистского пыла в развесёлом лондонском мире. И реши даже наш альтруист из Ротни привести это рвение в доказательство правоты своих слов о том, что серые Ваши клеточки якобы сплошь поражены акашей Шигадзе, то чистым бальзамом, пролитым на Ваши израненные чувства, явилось бы, несомненно, сознание, что Вы самым существенным образом помогаете возведению моста, по которому британские метафизики могли бы приблизиться к нам на расстояние мысли!

У добрых людей существует обычай окидывать взором собственный жизненный путь, пройденный за минувший год, — они оглядывают его с высоты очередного взятого ими холма времени. Поэтому, если только надежда не обманывает меня, Вы, должно быть, сейчас мысленно сравниваете то, что составляет для Вас “наслаждение жизнью” и “постоянное занятие” сегодня, с тем, какими они представлялись Вам ещё вчера, когда Вы бродили по улицам своего гигантского города, где дома выступают из тумана, будто нарисованные тушью, а светлый солнечный день становится целым событием, о котором потом ещё долго вспоминают. И, соизмеряя себя нынешнего с собою прежним, Вы, теософ, видите себя в нравственном смысле сыном Енаковым в сравнении с тем “славным малым”(beau valseur), каким бывали в прежние дни, разве не так? Что ж, это, по-видимому, и есть Ваша награда — причём лишь самое начало её, ибо финал Вам суждено будет ощутить уже в девачане, “плавая” не в грязных волнах Ла-Манша, а в волнах чистейшего обволакивающего эфира — хотя сейчас картины этого состояния и рисуются в Вашем воображении туманно и расплывчато. Тогда только и сможете Вы “узреть себя через себя” и до конца понять смысл слов: “атманам, атмана пашья” из великой философии веданты:

“Когда познаёшь себя даже в виде лучезарного света, Тебе не нужен никакой иной свет, дабы узреть своё “я” . . .”

Ещё одна, очередная, попытка предпринята для того, чтобы чуть рассеять тот густой туман, который я наблюдаю в представлениях м-ра Мэсси о девачане. Это будет какая-то статья в августовском номере “Теософиста”, к которой я и отсылаю м-ра Мэсси и Вас самого. Вполне возможно, что даже и в этом случае “обскурацию” его рассеять нам не удастся, и можно полагать, что задуманное разъяснение так ничего ему и не объяснит — иначе говоря, неумелой рукой часы будут не только не заведены, но попросту окажутся сломаны их внутренние колёсики. Это — наша беда, и я сомневаюсь, сможем ли мы вообще когда-нибудь целиком освободиться от этих “тёмных” мест и мнимых противоречий, поскольку нет никакой возможности поставить лицом к лицу тех, кто вопросы задаёт, и тех, кто на них отвечает. При всём при этом нельзя не признать: есть всё-таки некоторое утешение от того обстоятельства, что в реке теперь появился брод, и Вы сейчас как раз и заняты наведением пролётов для будущего прочного и широкого моста.

Да, Вы правы, своё новорождённое литературное дитя Вам следует окрестить в водах Надежды, веруя в возможность того, что оно поможет “придать нынешнему движению дополнительный и весьма ощутимый импульс”. Однако, друг мой, не забывайте и о Раху, который не прочь время от времени полакомиться на завтрак “зелёным сыром” нашей сияющей луны, а потому не считайте себя вполне свободным от капризов человеческой переменчивости: всегда может явиться кто-то, кто своей “грошовой свечкой” может затмить в людских глазах свет Вашего светильника. В своих культурных предпочтениях общество чаще всего склоняется в пользу лишь той философии, что годится разве только для играющих в “лаун-теннис”, и его мало заинтересует философия каких-то опальных “Адептов”, занимающихся игрой в более широком масштабе, ибо мячами для них служат целые миры, а вместо подстриженной лужайки к их услугам имеется всё пространство эфира. Приготовленное Вами plat в виде первой своей книги было обильно приправлено феноменами, дабы пробудить спиритуалистический аппетит. Нынешнее же представляет собой холодное блюдо философии, и в своей “широкой секции лондонского Общества” Вы едва ли найдёте достаточного запаса вина сочувствия, чтобы запить им воспринятое. Книгу эту купят многие, кто сегодня смотрит на Вас как на чуть тронувшегося умом, чтобы решить, не пора ли уже издавать постановление о Вашей полной невменяемости, пока Вы не успели натворить ещё больших бед, и, скорее всего, лишь горстка Ваших читателей последует за Вами к нашему ашраму. И всё же теософ должен так же неуклонно, как землепашец, исполнять свой долг: держать твёрдую борозду и без устали сеять зерно ради будущего урожая — в конечном счёте всё будет зависеть от природы, а она — лишь раба Закона.

Что же касается горестной судьбы “мирских чела”, которым, дескать, “позволено обращаться лишь с тонким оружием”, то никаких слёз по этому поводу я проливать не стану. Печальным был бы тот день для всего рода человеческого, окажись только в их неумелых руках оружие более острое и более смертоносное! Ах, верный друг мой, как бы Вы согласились со мной, прочитай Вы только полное грустных сетований послание от одного такого человека, где он рассказывает об ужасающих последствиях того ядовитого оружия, которым он в недобрый час овладел с помощью некоего колдуна. Потакание неуёмным амбициям собственного эго превратило его в нравственную развалину, а удовлетворение животных страстей, подхваченных им с помощью этого “демона”, породило у него множество болезней, которые подтачивают его физически. Прошлое его представляет собой лишь вереницу горьких воспоминаний о понапрасну растраченных возможностях и успехах на “адском” поприще, а впереди перед его взором маячат лишь картины безысходного отчаяния — авичи.

И вот теперь этот несчастнейший человек обращает свою бессильную ярость против нашей “звёздной науки” и нас самих, осыпая своими жалкими проклятиями всех тех, кому он в своё время не давал проходу, тщетно моля наделить его силами более значительными, чем обычного чела, и от кого он в конце концов сбежал к некому “гуру”-некроманту — а тот теперь бросил свою жертву, предоставив её собственной жалкой судьбе. И потому, друг мой, довольствуйтесь своим “тонким оружием”. Да, это не смертоносный диск Вишну, но при умелом обращении и оно способно убрать с Вашей дороги немало препятствий.

Этот жалкий негодяй сегодня признаётся в том, что многократно “лгал, предавал собственную веру, ненавидел, искушал и сбивал с верного пути других людей, повинен в несправедливости, клевете, лжесвидетельстве, подлогах” и т.д. Да, он “добровольно взял на себя” все “риски”, но, пишет он далее, “будь они (то есть “мы”) не только мудры и могущественны, но ещё и добры и отзывчивы, то они (мы) наверняка на позволили бы мне заниматься делом, которое, как они знали, было мне не по плечу”. Одним словом, мы —добывшие свои нынешние знания единственно возможным путём и не имеющие права ни одной живой душе препятствовать в её попытках действовать так или иначе (хотя мы имеем право предупреждать их о грядущих последствиях, и мы действительно предупреждаем о них каждого кандидата) — оказывается, должны теперь либо понести кару, которая непременно обрушится на наши головы, за столь значительное вмешательство в его судьбу, либо попытаться спасти себя от этой кары, превращая всех неумех в Адептов и идя в этом против их же собственной природы!

Поскольку же мы не сделали ни того, ни другого, то он “принужден теперь влачить жалкое существование в виде живого смертоносного мешка, полного всякой умственной, нравственной и физической нечисти”. В отчаянии человек этот бросался из “язычества” в атеизм, в вольнодумие — и вот теперь он обратился к христианству, вернее к теизму, и сегодня он смиренно “предаёт себя Ему (некоему внекосмическому Богу, для которого он уже нашёл и подобающее место) и всем тем, кого Он наделил законной властью”. Мы же, бедолаги, — просто “предатели, Лжецы, Дьяволы, а все мои (т.е. “его”) преступления (подробно перечисленные выше) —это лучезарная порфира Славы, подобной Их славе”: я воспроизвожу здесь его собственные слова со всеми выделениями и прописными буквами!

Прошу Вас, друг мой, отбросьте всякую мысль, будто я пытаюсь поставить Вас на одну доску с ним! Я лишь обрисовал Вам в самых общих чертах тот ад, в котором томится его заблудшая душа, для того чтобы показать Вам, какие бедствия может навлечь на себя “мирской чела”, норовящий заполучить в своё распоряжение запретные силы прежде, чем нравственная его природа успеет сформироваться настолько, что будет уже готова к использованию этих сил. Поразмыслите хорошенько над статьёй “Чела и мирские чела”, которую Вы найдёте в Приложении к июльскому номеру “Теософиста”.

Так, значит, великий м-р Крукс уже одной ногой переступил порог Общества, чтобы знакомиться с его статьями? Это хороший, мудрый и, к тому же, поистине смелый шаг с его стороны. Он и прежде отличался и смелостью, и верностью истине, когда, к немалому огорчению своих коллег, он предал широкой огласке данные своих исследований. Но при виде того, как терзают его бесценную статью в “отделениях” Королевского общества, а само Общество в целом, пусть не фактически, а фигурально, пытается “закашлять” его выступления (аналогично тому, как такое же Общество в Америке расправилось с этим мучеником, Хеэром [Hare]), он и думать не думал о том, какое идеальное отмщение уготовила карма его противникам. Дайте ему знать, что её рог изобилия ещё далеко не исчерпан и что западной науке ещё предстоит открыть три дополнительных состояния материи. Однако ему не следует ожидать, что мы, подобно его Кэти, готовы уплотнить свои собственные тела до такой степени, чтобы их можно было исследовать с помощью стетоскопа, ибо мы подчиняемся законам такого молекулярного сродства и такого полярного притяжения, от которых этот милый симулякр был вполне свободен. У нас не бывает любимчиков, и мы не нарушаем своих правил.

Если м-р Крукс пожелает проникнуть в тайны, лежащие за пределами тех коридоров, что уже прорыты орудиями современной науки, то пусть он Пробует. Пробуя, он изобрёл свой радиометр, в ходе дальнейших проб он открыл лучистую материю — пусть же он продолжит свои поиски и обнаружит пятое состояние материи: её “кама-рупу”. Правда, чтобы обнаружить манас, ему придётся действовать в режиме такой строгой секретности, к которой он, похоже, не расположен. Вам известен наш девиз, и Вы знаете, что, претворяя его в жизнь, мы исключили само слово “невозможно” из словаря оккультиста. Если он не ослабит усилий в своём поиске, то, возможно, совершит самое великое из своих открытий — обнаружит своё истинное “Я”. Но перед тем, как он доберётся до Него, ему предстоит преодолеть немало внешних слоёв.

Прежде всего, пусть он освободится от майи, будто любой живой человек вправе выдвигать свои “претензии” к Адептам. Он может оказаться автором неотразимых по своей привлекательности изобретений, но для того, чтобы привлечь к себе внимание Адептов, изобретения эти должны быть именно духовными, а не ментальными или интеллектуальными по своей природе. Совет этот в равной мере относится и к некоторым другим британским теософам — им было бы полезно знать об этом. Порвав однажды все обычные социальные связи, мы более не питаем никакого интереса ни к одному человеку со стороны — нас он может заинтересовать лишь с точки зрения развития его духовности. Будь он по уровню своих знаний хоть Бэконом, хоть Аристотелем, но поступающие от него токи ни на волос не усилят наше внимание к нему, если все его способности ограничиваются одним лишь манасом. Наивысшая энергия сосредоточена в буддхи: она латентна, когда соединена с одним лишь атманом, но активна и неукротима, когда оживляется в соединении с эссенцией “манаса” и когда никакой мусор последнего не примешивается к этой чистейшей эссенции и не перевешивает её своей невечной природой. Манас в чистом виде занимает [в иерархии природы — перев.] более низкое место, он от земли земной. А потому все ваши величайшие люди не значат ровно ничего, действуя на арене, где мерилом величия служит духовное развитие. Когда древние основатели ваших философских школ приходили на Восток за знаниями наших праотцов, то они ничего не требовали, а лишь выказывали одну только искреннюю и бескорыстную жажду истины. И если кто сегодня стремится основать новые школы в науке и в философии, то успех им принесёт именно такой образ действий: если искатель истины будет заключать в себе хоть какие-то предпосылки успеха.

Да, Вы правы в отношении Общества психических исследований: его работа действительно может по-своему повлиять на общественное мнение, экспериментально доказав верность фундаментальных основ оккультной науки. Г.С. Олкотт не оставляет попыток превратить каждый индийский филиал в такую исследовательскую школу, однако пока всё ещё не хватает их мощностей для последовательного и независимого обретения знаний, а значит, потенциал этих филиалов следует наращивать. Успех О.П.И. окажет нам огромную помощь в этом направлении, и мы желаем ему удачи.

Согласен я с Вами и в отношении кандидатуры на должность председателя Британского Т.О. Собственно говоря, я как будто уже выразил своё одобрение ещё до выборов.

Я не вижу никаких причин, по которым Вы не могли бы “попытаться практиковать месмеризм для исцеления болезней” — правда, не при помощи имеющегося у Вас медальона, а посредством Вашей же собственной силы воли. Если не привести энергию последней в действие, то сам медальон мало чем поможет. Сами по себе волосы — лишь “аккумулятор”, заключающий в себе энергию хозяина этих волос, и самостоятельно они не способны лечить болезни — аналогично тому, как и заключённое в аккумуляторе электричество не может заставить колесо вращаться, пока не произойдёт его высвобождения и поток его не будет передан той или иной объективной точке. Приведите свою волю в действие, и вы тут же установите связь с человеком, на голове которого эти волосы выросли, посредством потока психической энергии, который всегда протекает между человеком и срезанной прядью его волос. Для исцеления болезней желательно (хотя и не обязательно), чтобы психолог-оператор был абсолютно чист: как в Европе, так и в других местах Вы найдёте немало успешных месмеристов, не строго соблюдающих это правило. Если лечение производится из одного только чувства чистейшего человеколюбия, к которому не примешивается ни грана тайной корысти, то такой месмерист возбуждает поток энергии, протекающий в виде тончайшей вибрации через находящуюся в шестом состоянии материю, и эта энергия воспринимается тем человеком, к которому Вы обращаетесь за помощью, если тот в это время не занят какой-то своей работой, начисто отключающей его внимание от всех внешних раздражителей. Конечно, если у Вас имеется прядь волос какого-то Адепта, то это даёт Вам известное преимущество — такое же преимущество получает в битве и воин, если у него в руках имеется более закалённый меч. Однако степень фактической пользы от подобного лечения определяется тем, насколько велика источаемая месмеристом сила воли, а также зависит от чистоты движущей им психической энергии. Между талисманом и буддхи месмериста сохраняется симпатическая взаимосвязь.

Поскольку сейчас Вы оказались в самом центре современной буддийской экзегетики и поддерживаете личные отношения с целым рядом толковых комментаторов (да избавят нас святые дэвы от них!), я хотел бы обратить Ваше внимание на ряд вещей, которые одновременно и подрывают нашу репутацию в глазах непосвящённых, и сбивают широкую публику с толку. Чем больше читаешь рассуждения, представленные в духе господ Риса Дэвидса, Лилли и проч., тем меньше веришь в способность косного западного ума когда-нибудь добраться до сути наших сложнейших учений. Однако, даже и не строя особых иллюзий на этот счёт, можно было бы всё же попытаться проверить интуицию у Ваших лондонских коллег — во всяком случае, у некоторых из них — и через Вас открыть им наполовину парочку таинств, а затем предложить им достроить самостоятельно всю цепочку до конца.

Для начала мы могли бы взять м-ра Риса Дэвидса и показать, что, пусть и не напрямую, он подкрепил нелепые представления м-ра Лилли, вообразившего себе, будто ему удалось доказать, что древние буддисты веровали в некого личного бога. Книга Риса Дэвидса “Буддизм” просто блистает всеми переливами нашей важнейшей эзотерики, но та как будто вечно закрыта для него то ли из-за недоступности источников, то ли из-за его неспособности их интеллектуально осмыслить. Стремясь избежать “нелепой метафизики” и её измышлений, он только создаёт для себя лишние трудности и мгновенно оказывается в глухом тупике. Подобно южноафриканским поселенцам, он живёт, не догадываясь о том, что буквально ходит по россыпям алмазов. В качестве примера приведу лишь его определение “Авалокитешвары” (сс. 202-203). Как мы видим, автор приводит объяснение, которое, с точки зрения любого оккультиста, является совершеннейшей нелепостью:

“Слово “Авалокитешвара”, которое означает “Господь, взирающий свыше”, — это чисто метафизическое измышление. Как явствует из переводов на тибетский и китайский языки, мы имеем здесь дело с любопытным употреблением страдательного причастия прошедшего времени (“авалокита”) в действительном залоге”.

Говорить, что оно означает “Господь, взирающий свыше”, или, как он любезно поясняет дальше, “дух будд, наполняющий собою церковь”, — значит совершенно перевернуть весь смысл. Это равносильно тому, что сказать: “М-р Синнетт (в своих “Фрагментах оккультной истины”) взирает свыше на Британское теософское общество”, тогда как, наоборот, это Общество взирает снизу на м-ра Синнетта — вернее, на его “Фрагменты” — как на (единственно возможное для них) выражение искомого знания, как на его вершину. Я не ради красного словца употребляю именно такое сравнение — оно ясно определяет всю суть вопроса.

Одним словом, выражение “Авалокита Ишвар” в буквальном переводе означает “Господь, который зрим”. Более того, слово “Ишвара” имеет значение имени прилагательного, а не существительного: господний, господнее или превышнее Самосущее, а не Господь. С одной стороны, при верном толковании оно означает “Божественное “Я”, воспринимаемое или зримое [другим] “Я”: это атман, или седьмой принцип, избавившийся от майи, делающей его отличным от его всемирного Источника — вот он-то и становится объектом восприятия для и посредством индивидуальности, сосредоточенной в шестом принципе, буддхи, и случается это лишь при достижении наивысшего состояния самадхи. Такой смысл слово это несёт в себе, если посмотреть на него глазами микрокосма.

С другой стороны, под Авалокитешварой подразумевается седьмой универсальный принцип как объект восприятия со стороны универсального буддхи, “Ума” или Разума, который является синтезом, целокупностью всех дхьян-коганов, а равно и всех прочих великих и малых разумов, которые уже когда-то были, присутствуют ныне или будут существовать когда-либо в грядущие века. Таким образом, это никакой не “дух будд, наполняющий собой церковь”, а “вездесущий универсальный дух, наполняющий собой храм природы”, с одной стороны, и седьмой принцип — атман, пребывающий в храме, т.е. в человеке, — с другой.

М-р Рис Дэвидс мог бы, по крайней мере, вспомнить хорошо знакомые (ему) слова христианского адепта, каббалиста ап. Павла: “Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?” — и тем самым избежал бы путаницы в толковании этого слова. Пусть как грамматик он и заметил использование “страдательного причастия прошедшего времени”, но ему далёко до вдохновенного Панини, если он упустил из виду истинную причину и ради спасения своей грамматики так яростно ополчился против метафизики. Но, тем не менее, он ссылается на “Catena” С. Била как на авторитетный источник, пытаясь подкрепить своё изобретение, хотя, по правде говоря, книга эта — пожалуй, единственное написанное на английском языке произведение, в котором приводится наиболее близкое к истине толкование этого слова (во всяком случае, то, что приводится на с. 374). “Самопроявившийся”. Каким же образом? — задаёт он вопрос.

“Речь (или Вач) считалась детищем или проявлением Вечного Я, и люди поклонялись ей, дав ей имя “Авалокитешвара”, то есть “проявившийся бог”.

Яснее и сказать нельзя. Авалокитешвара — это одновременно и непроявленный Отец, и проявившийся Сын: последний и происходит от первого, и является тождественным ему. Это и Парабрахм, и Дживатман: и универсальный, и индивидуализированный седьмой принцип, он и пассивен, и активен — в последнем случае это Слово, Логос, Глагол. Да назовите его каким угодно именем, только донесите до сознания этих несчастных заблудших христиан, что подлинным Христом каждого христианина является Вач, то есть “мистический глас”, а человек Иешу был всего лишь обычным смертным, как любой из нас, и являлся Адептом скорее благодаря собственной врождённой чистоте и тому, что ему неведомо было подлинное Зло, чем знаниям, приобретённым у посвящённых раввинов или почерпнутым из системы египетских иерофантов и жрецов, которая в тот период уже стремительно разлагалась.

Однако Бил глубоко заблуждается, утверждая:

“Это имя (Авалокитешвара) в китайском языке приняло форму Гуаньшиинь, и божество, которому поклоняются под этим именем, обычно представляется в женском облике” (с. 374).

Гуаньшиинь — то есть “глас”, проявленный по всему универсуму, — является активным, мужским, началом, и его нельзя путать с Гуаньинь, буддхи, духовной душой (шестым принципом) и носителем своего “Господа”. Вот Гуаньинь-то как раз и является проявленным женским, пассивным, принципом, который проявлен

“любой твари во вселенной, дабы избавить людей от последствий греха” —

как на сей раз совершенно верно разъясняет Бил (с. 383). Что же касается Гуаньшииня, “Сына, тождественного своему Отцу”, то он представляет собой абсолютную активность, но, поскольку он не имеет прямого отношения ни к одному чувственно воспринимаемому объекту, то, следовательно, и воспринимается как пассивность.

Ох уж эти обычные уловки ваших аристотелианцев! С упорством собаки, идущей по следу, они разбирают каждую идею по косточкам, добираясь до самого края “непроходимой бездны”, и, когда понимают, что все пути вперёд и назад для них отрезаны, они либо предоставляют метафизикам самим отыскивать верный след, коли те в состоянии справиться с этой задачей, либо перестают даже думать об этом! И в этом поведении христианских богословов, миссионеров, нет ничего удивительного — это легко увидеть даже на тех небольших примерах, которые я только что привёл — ведь слишком точное понимание наших Авалокитешвары и Гуаньшииня могло бы для них обернуться катастрофическими последствиями. Оно просто-напросто указало бы христианскому миру на тот истинный и бесспорный источник, из которого происходят их “ужасные и недоступные разумению” таинства, такие как Святая Троица, пресуществление, непорочное зачатие, и показало бы, откуда на самом деле проистекают их идеи Отца, Сына и Святого Духа — Матери.

Имея дело с буддийской хронологией, вы не можете действовать столь же al piaccere, как в хронологии, связанной с Кришной или Христом. При всём своём желании они [христианские хронологи —перев.] не могут датировать рождение нашего Господа Сангье Будды новой эрой, как они умудрились проделать это с Кришной. Но почему, будучи атеистом и материалистом, м-р Рис Дэвидс так старательно избегает верного изложения наших догматов — даже когда ему случается вполне правильно их понять, а случается это далеко не каждый день — вот что удивляет меня больше всего! В данном случае слепой и грешный Рис Дэвидс заводит слепого и безгрешного м-ра Лилли в пропасть, в которой последний, цепляясь за протянутую ему соломинку, радуется тому, что буддизм-то, оказывается, на самом деле проповедует идею личного Бога!!!

Знают ли члены вашего Британского Т.О., что означают переплетённые друг с другом белый и чёрный треугольники, которые изображены на печати Головного Общества, принятой также и ими? Хотите, я сейчас объясню? Это сплетение двух треугольников, которое иудейские каббалисты называют печатью Соломона, — а многие из вас, несомненно, уже знакомы с Шри-Янтрой древнейших арийских храмов — являет собой “Тайну Тайн”, геометрический синтез всего оккультного учения.

Два сплетающихся друг с другом треугольника представляют собой Buddhangums Творения Мира. Они заключают в себе идеи “квадратуры круга”, “философского камня”, величайшие тайны Жизни и Смерти, а также — тайну происхождения Зла. Тот чела, который сможет объяснить смысл этого знака в каждом из его аспектов — фактически уже готовый Адепт. Вот каким-таким образом получилось так, что один из вас, совсем близко подошедший к разгадке этой тайны, является одновременно и единственным человеком, не почерпнувшим ни одной своей идеи из книг? Сама не осознавая того, она высказывает — тому, кто обладает ключом — первый слог Несказанного имени!

Разумеется, Вы знаете, что сдвоенные треугольники — Саткири Чакрам Вишну, то есть шестиконечная звезда, — это символ совершенной семёрки. Во всех древних санскритских текстах — как ведийских, так и тантрических — чаще встречается 6, а не 7, так как последняя цифра образуется с помощью центральной точки, которая лишь подразумевается, поскольку это и есть зародыш шестёрки и её родящая утроба. Всё это выглядит следующим образом:

Фрагмент настоящего письма с изображением символа

— центральная точка здесь обозначает седьмую точку, а круг, махакаша महाकाश — беспредельное пространство — обозначает седьмой принцип универсума. В определённом смысле и точка, и круг понимаются как Авалокитешвара, поскольку означают соответственно Макрокосм и микрокосм. Что же касается переплетённых треугольников, то тот из них, что устремлён вершиной вверх, обозначает Мудрость сокровенную, а тот, что вершиной тянется вниз, символизирует Мудрость явленную (в виде феноменального мира). С одной стороны, круг указывает на свойство ограничивать, налагать рамки, которым обладает это Всё — универсальный принцип, который из каждой данной точки стремится расшириться, чтобы охватить собой все вещи, — а с другой, символизирует потенциальность любого действия в Космосе. А поскольку точка является тем центром, вокруг которого прочерчивается окружность, то они суть одно и то же, хотя с точки зрения майи и авидьи (иллюзии и неведения) точка и отделена от окружности проявленным треугольником, три стороны которого символизируют три гуны गुण — конечные свойства. Символически эта центральная точка понимается как дживатма (7-й принцип), а стало быть, как Авалокитешвара, Гуаньшиинь — то есть как проявленный “Глас” (Логос), как зачаток всей [будущей] проявленности. Выражаясь словами христиан-каббалистов, это “Сын Отца и Матери”. Мы же говорим, что это — “Я”, проявленное в “Я” (и синь), то есть “единая форма бытия”, дитя дхармакаи (распространённой по всему универсуму эссенции), одновременно несущее в себе мужское и женское начала.

Действуя через эту точку-зачаток наружу как активная сила, Парабрахм (“Ади-Будда”) одновременно вызывает ответное действие из окружности вовнутрь, выступая как Высшая, однако пребывающая в латентности потенция. Сплетённые треугольники символизируют великую пассивную и великую активную силы, мужское и женское начала, пурушу и пракрити. Каждый треугольник представляет собой триединство, поскольку символизирует тройственность. Белый своими сторонами обозначает: джняна (знание), джнята (познающий) и джнея (познаваемое). Чёрный — форму, цвет и субстанцию, а кроме того, ещё и созидательные, охранительные и разрушительные силы, которые находятся во взаимной корреляции друг с другом, и проч. и проч.

Как же можно не восхищаться и, более того, не изумляться чудесной ясности мысли этой замечательной провидицы, которая, не зная ни санскрита, ни пали, отрезанная от всех их метафизических сокровищниц, разглядела, тем не менее, тот великий свет, что пробивается из-за тёмных холмов экзотерических религий! Вы только подумайте, как эти авторы “Пути совершенства” догадались, что Адонай — это Сын, а не Отец, и что третьим лицом христианской Троицы выступает женское начало? Право, несколько раз в своей книге они касались руками самого краеугольного камня оккультизма. Вот только догадывается ли эта женщина — которая продолжает упорно употреблять в своих работах этот сомнительный термин “бог”, не разъясняя его смысла — насколько близко подошла она к нашему учению, когда пишет следующее?

“Происходя от Отца, Духа, который есть Жизнь (бесконечный Круг или Парабрахм — К.Х.), и Матери, Великой Глуби, которая есть Субстанция (пракрити в её недифференцированном состоянии — К.Х.), Адонай обладает потенцией обоих и владеет двойственной силой всех вещей”.

Мы бы сказали, тройственной, но в данном контексте достаточно и того, что сказано. Не зря Пифагор никогда не употреблял, да и, вообще, выбросил эту конечную и бесполезную цифру 2. В ходе своего проявления Единое может превратиться только в 3. Будучи же непроявленным, пребывая в простой двоичности, оно остаётся пассивным и скрытым. Для того, чтобы проявиться в качестве Логоса, “Гуаньшииня”, двоичная монада (7-й и 6-й принципы) должна прежде всего превратиться в троичность (7-й, 6-й и ½ 5-го), а затем, уже пребывая в лоне “Великой Глуби”, она должна втянуть внутрь себя Единый Круг и образовать из него совершенный Квадрат, то есть произвести “квадратуру круга” — а это, друг мой, величайшая из всех тайн — и вписать в него Слово (Несказуемое имя). В противном же случае двоичность никогда не смогла бы существовать как таковая и была бы вновь поглощена Единым. “Глубь” — это Пространство, в котором присутствуют одновременно и мужское, и женское начала.

“Пуруша (представленный в образе Брахмы) дышит в Вечности: когда “он” совершает вдох, пракрити (в виде проявленной субстанции) исчезает в его лоне; когда же “он” совершает выдох, она вновь появляется в виде майи”, —

гласит шлока. Единая реальность — это мулапракрити (недифференцированная субстанция), “Корень, не имеющий собственного корня” . . . Здесь мы должны остановиться, иначе мы ничего не оставим для Вашей собственной интуиции.

Вполне вероятно, что геометры Королевского общества могут и не знать того, что мнимая абсурдность попыток найти квадратуру круга упирается в одну неизреченную тайну. Едва ли найдёте Вы разгадку её в основе рассуждений Родена Ноэля о “духовном теле . . . Господа нашего” или среди бесполезного мусора в книге м-ра Фармера “Новая основа для веры в бессмертие”, да и было бы более чем бесполезно разъяснять метафизикам подобного рода то обстоятельство, что Непроявленный Круг — Отец, или Жизнь абсолютная — не может существовать вне Треугольника и Совершенного Квадрата и что проявиться он может единственно в Сыне. И только когда всё обретает обратный ход и возвращается в своё абсолютное состояние Единичности, квадрат снова расширяется в Круг, и “Сын возвращается в лоно Отца”. Там всё это и пребывает до тех пор, пока его не вызовет оттуда Мать — “Великая Глубь” — чтобы всё это вновь проявилось в виде троичности — то есть Сына, наделённого одновременно эссенцией Отца и эссенцией Матери, активной субстанцией, пракрити, когда она оказывается в дифференцированном состоянии. “Мать моя (София, проявленная Мудрость) забрала меня,” — говорит Иисус в одном гностическом трактате и просит своих учеников дожидаться его возвращения . . . Подлинное “Слово” можно обнаружить, лишь разгадав таинство перехода в Жизнь Вечную и возвращения из неё посредством состояний, символически выраженных этими тремя геометрическими фигурами.

Критический отзыв “Изучающего оккультизм” (симлийский горный воздух, очевидно, обострил его умственные дарования) и ответы со стороны С.Т.К. . . . Чери (в июньском номере “Теософиста”) по поводу Ваших отдельных разъяснений относительно колец и кругов не должны ни в малейшей мере ни омрачать, ни тревожить Ваш философский покой. Как вполне обоснованно указывает наш пондичерский чела, ни Вам, ни кому-либо ещё, не перешагнувшему пока тот невидимый порог, что ведёт к нам, теория эволюции не излагалась и никогда не будет излагаться “в полном объёме” — разобраться в ней такой человек может только самостоятельно. Сможет человек сам распутать тот клубок нитей, которые ему представлены, — очень хорошо, это станет блестящим подтверждением его духовной проницательности. И кое-кто подошёл уже совсем близко к разгадке. Но даже у лучших из них всё равно сохраняется изрядная доля заблуждений — последние проявляются либо в неверной колористике, либо в путанице понятий. Тень манаса неизменно проступает на чистом поле буддхи — и это лишь в очередной раз подтверждает вечный закон: только свободному от оков Духу надлежит узреть области Духа, явленные без прикрывающей их завесы. Ни одному необученному любителю ещё не удавалось успешно соперничать со знатоками в этой области исследований. Да, тех, кто нёс миру подлинное Откровение, можно сосчитать по пальцам, меж тем как псевдо-Спасителям имя легион, и это ещё великое счастье, если их плохо уловленные отблески света не навязываются, подобно исламу, силой меча или, подобно христианскому богословию, на пылающих кострах и в пыточных камерах.

Несколько погрешностей — а число их весьма незначительно — действительно содержатся в Ваших “Фрагментах”: Вы ими обязаны исключительно двум своим адьярским наставникам, один из которых не соблаговолил, а второй не смог сообщить Вам всего. Остальное же нельзя и назвать-то ошибками — это, скорее, неполные объяснения. Отчасти это связано с Вашей недостаточной информированностью в этой теме — я имею в виду эту постоянно нависающую угрозу обскураций, — отчасти со скудостью языковых средств, которыми Вы располагаете, и отчасти с запретами, налагаемыми на нас действующими правилами. В конечном же счёте, погрешностей немного, и они довольно незначительны. Что же касается тех положений в Вашем выпуске VII, на которые обратил внимание “Изучающий и проч.” (симлийский Марк Аврелий), то Вам приятно будет узнать, что каждое из них, каким бы противоречивым оно Вам сегодня ни представлялось, легко может быть (и при необходимости будет) приведено в соответствие с фактами. Вся беда в том, что (а) мы не можем ни сообщить Вам подлинных цифр, ни объяснить различия между Кругами и (б) Вы не распахиваете широко двери для других исследователей. А разглядеть собственные просчёты Вам могут помочь и то яркое светило, что имеется в Британском Т.О., и те Разумы, что её окружают (во плоти, разумеется) — в любом случае ДЕРЗАЙТЕ! “Попытка не пытка”. Вы, как и все новички, пытаетесь слишком абсолютизировать выводы, которые напрашиваются из полученных от нас полускрытых намёков, и на их основе желаете построить строгую систему, как будто истина Вам уже открыта до конца. Со временем Вы ещё пересмотрите свои огрехи. Не исключено, что Вы не вполне верно понимаете смысл наших слов — и более чем наверняка именно так и происходит, поскольку мы неизменно переходим на более-менее притчеобразный, иносказательный язык, когда вступаем на запретную территорию. Мы выражаем свои мысли с помощью особых оборотов речи, и то, что скрывается за внешним частоколом слов, имеет даже гораздо более важный смысл, чем тот, который Вам удаётся считать. И, тем не менее, не бросайте своих Попыток. Если бы только м-ру С. Мозесу удалось уловить глубинный смысл того, что ему было сказано, а также объяснено в отношении его Разумов, то он убедился бы, что всё сходится абсолютно точно. Но он принадлежит к числу людей с потенциалом внутреннего развития, а потому у него ещё всё впереди, и, возможно, настанет день, когда он полностью примирится с “оккультистами”. Кто знает?

И на этом я, пожалуй, с Вашего позволения завершу этот первый том.

К.Х.

Приложение № 1 к Письму № 59

ФРАГМЕНТЫ ОККУЛЬТНОЙ ИСТИНЫ

Мирской Чела

VI
Девачан

Мы не могли подойти к рассмотрению тех состояний, в которые переходят наивысшие человеческие принципы в момент смерти, не обрисовав вначале общую картину той системы, которая действует на протяжении всей эволюции человека. Подавляющее большинство всех грубых заблуждений, допускаемых в традиционных теологических спекуляциях на эту тему, проистекает именно из-за незнания этой общей системы.

Людям была внушена мысль, будто нынешняя их физическая жизнь — это и есть то единственное, через что человеческая душа призвана проходить в своём существовании. И тогда человеку уже волей-неволей пришлось подумать о том, как обзавестись жизнью вечной либо в раю, либо в какой-то особой сфере, где ему предстоит принять искупительные страдания также на протяжении вечности, ведь человека не очень-то радует мысль о том, что даже его простая личностная сущность обречена в конце концов на гибель, поскольку, увы, люди не в силах понять, что им могут просто надоесть эти личностные сущности на протяжении тысячелетий, поскольку к вечной жизни они просто не приспособлены.

Вот почему пошлые богословские представления о рае — не говоря уже об аде — представляют собой лишь клубок противоречивых концепций, не на жизнь, а на смерть воюющих как между собой, так и с самими фактами земной жизни, которые они, казалось бы, должны собою дополнять. Рай преподносится как место, в котором жизнь продлена на нескончаемо долгий срок — на целую вечность, у которой есть начало, но нет конца, — и человеку предоставлены там все услады, какие только можно себе вообразить. Но и пребывая уже в новом духовном теле, каждый человек — всё тот же самый “он” или “она”, какими они были на земле, они хранят воспоминания о своей прошлой земной жизни и наблюдают оттуда за тем, как здесь, на земле, продолжают жить их родные и близкие, которых они некогда покинули..

Однако подобный рай — что-то вроде сторожевой башни, со стен которой райские жители могут по-прежнему наблюдать за скорбями, всё так же наполняющими собой землю, — должен был бы оказаться местом поистине неисчислимых мук для самых сострадательных, самых бескорыстных и самых достойных его обитателей. Хорошо, представим себе, что они способны лишь на такое ограниченное чувство сострадания, которого хватает лишь на тех нескольких людей, к которым они питали особую привязанность, а после того, как те умирают и присоединяются к ним, им уже больше и дела нет до продолжающихся страданий тех, кто остался на земле. Но и в этом случае им предстоял бы весьма несладкий период ожидания, пока для их собственных близких не завершится существование внизу, а оно могло порой оказаться и далеко не кратковременным, и не лишённым безмерных страданий.

Впрочем, даже эта гипотеза не выдерживает критики вот по какой причине: такой рай должен был бы стать сплошным мучением для самых отзывчивых и сострадательных его обитателей, которые не перестали бы сопереживать страждущему человечеству в целом даже после того, как их родные и близкие получили бы наконец спасение с течением времени.

Единственным выходом из этой дилеммы для верящих в традиционный рай было бы предположить, что рай ещё, так сказать, не введён в эксплуатацию и что все люди, жившие со времён Адама и до наших дней, пока что пребывают в состоянии этакого транса — они как бы умерли, как бы вычеркнуты из жизни — в ожидании воскресения, долженствующего наступить в конце света. [К слову сказать, понятие воскресения заключает в себе и определённый оккультный смысл, который мы попробуем прояснить, но об этом ниже]. Которая из этих гипотез больше по вкусу традиционной теологии, мы не дерзнём определить, но официальная доктрина должна решить для себя одно из двух — либо рай уже открыт для принятия душ, либо ещё нет — и из этого последуют выводы, примерно обрисованные выше.

Тем не менее, богословие наверняка отвергнет справедливость обоих наших заключений. Традиционным богословием будет принята в штыки любая констатация вопроса, если она изложена ясным языком и несёт в себя чётко сформулированную концепцию. И вот здесь-то мы подходим к чрезвычайно важному вопросу, касающемуся тех фрагментарных учений, с которыми мы знакомим читателя. Всё то, о чём мы будем говорить, может быть выражено в максимально понятных терминах. Язык оккультной философии может быть столь же точным, как и язык физической науки.

Впрочем, так было не всегда, поскольку добрая толика его выразительных средств была использована для того, чтобы утаивать истинный смысл её заключений — аналогично тому, как древние астрономы порой записывали свои открытия в виде анаграмм, на первый взгляд лишённых всякого смысла. Но затемнённость смысла, характерная для оккультных трудов, никогда не являлась следствием туманности или путаности излагаемых ими идей. Глубоко по́нятые, любые оккультные знания, лежащие в пределах обычного человеческого разумения, могут быть представлены читателю языком столь же чистым, как алмаз, и никакие извивы мысли не требуют для себя никакого искусственного затемнения, как того не требует ни одна грань алмаза для того, чтобы он заблистал ещё ярче.

Факты, касающиеся того духовного состояния жизни, которое для каждой странствующей по великому кругу эволюции человеческой индивидуальности наступает каждый раз в промежутке между отдельными её воплощениями, — также как и факты, затрагивающие объективное существование, о котором главным образом и говорилось в наших очерках до сих пор, — вполне могут быть изложены внятным языком, и языку этому вовсе не требуется никакой намеренной затемнённости, которая позднее позволила бы автору заявить, что, дескать, его неправильно поняли или он этого не говорил.

Но, разумеется, те условия жизни, которые не имеют ничего общего с объективными, не всегда можно легко понять, и никакие параллели с условиями нашей собственной жизни тут не помогут, и те утверждения, которые сами по себе абсолютно точны, могут, тем не менее, содержать в себе некоторые умолчания. Мир следствий — территория и необычная, и непривычная для большинства из нас, и неподготовленному воображению бывает порой нелегко следовать ходу мысли при подробном описании каких-то конкретных деталей. Напомним, однако, читателю, что и сейчас живут люди, которым территория эта хорошо знакома и которым даже самые мелкие её особенности уже не представляются загадкой. От них-то и приходят к нам все те сведения, которыми мы и собираемся поделиться с читателем.

Отказавшись от того ненаучного наименования, которое за это время успело обрасти множеством самых превратных преставлений и уже не способно восприниматься в качестве удобного термина, которым мы могли бы пользоваться и далее, обратимся к восточному обозначению той области или того состояния, в которое наивысшие человеческие принципы переходят в момент смерти. И для начала укажем, что “девачан” не предлагает никакого вечного пребывания в нём ни одной смертной личности уходящих из жизни людей.

Выше уже говорилось о том, что, когда четыре наивысших принципа отделяются от тела, то есть от низшей триады, то внутри этой четверицы происходит разделение в зависимости от тех предпочтений, которые успели сформироваться в них за время их жизни на земле в физическом теле. Низшие останки остаются в кама-локе, то есть в области, непосредственно прилегающей к атмосфере Земли, а два наивысших — обогащённые некоторой толикой сознания за счёт усвоения всего того, что пригодно для пребывания в наивысшем состоянии существования, из 5-го принципа, “животной” души, манаса, — переходят во временное состояние забытья, из которого они как бы рождаются для пребывания в “девачане”.

Однако здесь важно иметь в виду следующее обстоятельство: то, что оказывается в девачане, — это не просто индивидуальная монада, которая продолжает существовать, невзирая на все изменения, происходящие в рамках эволюционной схемы в целом, и которая перескакивает из тела в тело, с планеты на планету и проч. Нет, то, что оказывается в девачане, — это собственная личность человека, осознающая своё “я”, с известными, разумеется, оговорками, которых мы ещё непосредственно коснёмся. Но при всём при том это именно прежняя человеческая личность в том, что касается её наивысших чувств, устремлений, увлечений и даже вкусов, какой она была некогда и на земле. Те чувства и вкусы, которые во время жизни на земле отличались чистейшей чувственностью, конечно же, отпадут, но, чтобы лучше проиллюстрировать нашу мысль на конкретном примере, скажем: душа человека, страстного поклонника музыки, будет и в девачане непрерывно наслаждаться всем очарованием, которое может дать ей музыка. Человек, для которого наивысшее счастье на земле сосредотачивалось в переживании сердечной привязанности к людям, и в девачане не будет испытывать недостатка в тех, кого он или она любили.

Но тут же возникает вопрос: а что если кто-то из этих последних по своим внутренним качествам сам ещё не достоин того, чтобы оказаться в девачане? Мы отвечаем: это не имеет никакого значения. Для любящего человека все они будут там рядом с ним. Едва ли нам нужно множить примеры, чтобы дать понять читателю, что́ именно мы имеем в виду. Девачан — состояние субъективное. Нам он будет представляться столь же реальным, как те стулья и столы, что мы сейчас видим вокруг себя — но при этом необходимо помнить самое главное: с точки зрения глубочайшей оккультной философии, все эти столы и стулья, как и все те пейзажи, что мы видим в объективном мире, суть вещи нереальные, представляющие собой не что иное, как временный обман чувств. Но тем, кто попадает в девачан, все реалии этого состояния будут представляться такими же — а то и более — реальными, какими реалии этого мира представляются нам.

Мы понимаем, что очень мало кто из западных мыслителей с первого же раза примет на ура этот рассказ о рае, ожидающем их по ту сторону могилы, но мы здесь не рисуем весёлые картинки, мы занимаемся описанием фактов природы, а доводы вроде того, что воображение не способно вместить то или иное состояние вещей — это ещё не повод полагать, что такого не может быть никогда. Что же касается девачана, то, если набраться терпения и начать спокойно рассматривать то место, которое он занимает в природе, станет понятно, что именно это субъективное обособление каждой человеческой единицы и является той единственной предпосылкой, которая делает возможным всё то, что мы способны описать как счастливое духовное существование, предусмотренное после смерти для людей в целом, а “девачан” даёт всем пребывающим в нём именно такое чистейшее и абсолютное ощущение счастья, как прямо противоположное предполагает для своих обитателей “авичи”.

В системе этой нет никакого неравенства и никакой несправедливости. Да, девачан, разумеется, неодинаков для людей добродетельных и таких, которые ни то, ни сё, и не добрые, и не злые. Но в любом случае он не предполагает, что пребывающие в нём должны нести какую-то ответственность за содеянное при жизни, а потому в нём нет и никакого логического места для страданий — и ровно так же устроен “авичи”, где нет места для наслаждения или раскаяния. Это жизнь, при которой вы пожинаете плоды, а не порождаете причины, это жизнь, когда вы уже получаете воздаяние, а не ещё трудитесь ради него. А поэтому при такой жизни невозможно продолжать осознавать всё то, что происходит на земле. Под действием такого сознания переживание истинного счастья в посмертном состоянии стало бы невозможным.

Мне, однако, могут возразить: да нет там настоящего счастья! Какое же это счастье при состоянии той однообразной обособленности, которое следует из приведённого описания? Но упрёки подобного рода отражают лишь точку зрения такого воображения, которое не может отделаться от обстоятельств того окружающего мира, в котором человек живёт сейчас.

Начнём с однообразия: станет ли кто-нибудь жаловаться на то, что испытывает однообразие в ту минуту, в то мгновение или в те полчаса — это может быть по-разному, — когда он переживает самое упоительное счастье в своей жизни? В любом случае, большинство людей когда-то переживало в жизни такие счастливые мгновения, к которым они сейчас могут обратиться в своей памяти для сравнения. Давайте возьмём одну такую минуту или одно мгновение — достаточно краткое, чтобы в нём можно было бы заподозрить какое-нибудь однообразие. А теперь представим себе, что пережитые нами в это мгновение ощущения продлеваются на невообразимо долгий срок, и при этом не будет происходить никаких посторонних событий, которые помогли бы установить точную продолжительность этих ощущений во времени. При таком положении вещей трудно представить себе возникновение ощущения скуки. Безошибочное, устойчивое ощущение острого счастья продолжается и продолжается — не вечно, поскольку не вечны и сами причины, породившие это чувство, — но в течение очень долгого периода времени до тех самых пор, пока действующий импульс переживаемого чувства не истощится окончательно. [См. Приложение “B”].

Жизнь-сон в девачане устроена аналогично тому, как она протекает и в условиях физического существования: интенсивность жизни набирает силу с периода младенчества до её зенита, а затем энергия её убывает к периоду дряхлости и смерти. Всё начинается с первого трепета психической жизни, затем человек достигает периода расцвета лет, за которым следует постепенное исчерпание силы, переход в состояние летаргии с сохранением сознания, затем сознание наполовину теряется, накатывает забытьё и наступает — нет, не смерть, а рождение! рождение в виде другой личности и возобновление всё той же деятельности, которая каждый день порождает множества новых причин — и причины эти должны будут устраняться в течение нового срока пребывания в девачане.

“Но ведь тогда это никакая не реальность, всё это просто сон,” — скажут нам критики. — “Эта душа, которая купается в псевдоощущении наслаждения, не имеющего под собой никакой реальности, всё это время лишь обманывается Природой, и она должна будет испытать страшный шок от сознания своей ошибки при пробуждении”.

Но по самой природе вещей такого пробуждения не наступает и не может наступить. Пробуждение от состояния девачана — это и есть её [души — перев.] следующее рождение для жизни в объективном мире, и вот тогда-то она и испивает глоток из реки Леты. Да и что касается обособления — ни одна душа не осознаёт там никакой такой обособленности, и никакая разлука с избранным кругом её общения там невозможна. Этот круг общения по своей природе не похож на тех сотоварищей, которые могут захотеть уйти восвояси, или на друзей, которым может надоесть какой-то их друг, не перестающий любить их и не испытывающий скуки от общения с ними. Любовь, творящая сила, помещает их живой образ перед личностной душой, страстно жаждущей их присутствия, и образ этот уже никогда не отлетит прочь [см. Приложение “C”].

Действительно, с точки зрения некоторых людей, во всём этом присутствует некоторое ощущение нереальности, они, без сомнения, болезненно воспринимают такую картину с первого взгляда, но, конечно, это скорее результат несовершенного понимания природы описываемого существования со стороны людей, привыкших лишь к условиям объективного существования, нежели результат каких-то принципиальных изъянов в той схеме существования, которая описывает переходное состояние пребывающих в девачане душ.

Кроме того, мы не должны забывать, что, по самой природе описываемой системы, в девачане имеется неисчислимое разнообразие состояний благоденствия, и все они соответствуют неисчислимому разнообразию тех достоинств, которые демонстрирует человечество. Будь “следующий мир” на самом деле тем объективным раем, который преподносит нам традиционное богословие, его деятельность отличалась бы бесконечным множеством несправедливостей и неточностей. Начать хотя бы с того, что в этом случае приходилось бы каждый раз решать, каких людей туда принимать, а каким отказывать в приёме, но различие в степени благосклонности, проявляемой по отношению к тем или иным гостям в том мире счастливчиков, недостаточно точно соответствовало бы разнообразию достоинств, продемонстрированных людьми в их земной жизни.

Реальный же рай нашей земли способен приноравливаться к нуждам и достоинствам каждого новоприбывшего с безошибочной точностью. Рай каждого человека, достигающего этого реально существующего рая, точно подогнан к его способности переживать в нём состояние блаженства не только с точки зрения продолжительности этого состояния, которая определяется порождёнными в период объективной жизни причинами, но и с точки зрения остроты и полноты переживаний, составляющих это состояние блаженства. Оно заключается в создании собственных устремлений и способностей. Более же подробное объяснение этого может оказаться выше понимания непосвящённого. Однако уже само указание на его характер достаточно ясно демонстрирует, насколько идеально этот рай вписывается во всю схему эволюции [см. Приложение “D”].

Поскольку девачан представляет собой состояние чисто субъективного счастья, продолжительность и острота которого определяется достоинствами и степенью духовности последней прожитой на земле жизни, то в нём не предусмотрена и возможность для пребывающей в нём души получить соразмерное возмездие за совершение зла. Однако Природа не довольствуется ни лёгким и простым прощением всех совершённых грехов, ни осуждением всех грешников без разбору на муки проклятья — в этом она отличается от ленивого и нерадивого главы семейства, а стремится решать дела в своём доме по справедливости. Карма дурных поступков — велика ли она или мала — обязательно сработает в должное время, как и карма благих дел. Но местом её действия является не девачан, а либо следующая земная жизнь, либо авичи — состояние, предусмотренное лишь для исключительных случаев и для исключительных натур. Поскольку тема эта имеет крайне важное значение, то оставим её для отдельного “Фрагмента” [см. Приложение “E”].

Как правило, очередное рождение в объективном мире — это как раз и есть то событие, которого терпеливо дожидается карма дурных дел, а дождавшись, неотвратимо заявляет о себе. Однако это не означает, что карма благих поступков целиком исчерпывает себя в девачане, предоставляя несчастной монаде заново формировать своё сознание и не оставляя ей для этого никакого иного материала, кроме недобрых поступков, совершённых предыдущей личностью. Нет, новое воплощение будет окрашено в равной мере всеми красками заслуг и упущений, допущенных в прошлой жизни, но существование в девачане — это один сплошной сладкий сон, это мирная ночь, дарующая сновидения, которые ярче светлого дня и которые ничто не способно разрушить на протяжении многих и многих веков — как высочайшие горы покидаемой на время земли.

Как будет показано далее, состояние девачана — это лишь одно из тех условий существования, которые образуют всецело или относительно духовное дополнение к условиям нашей земной жизни. У наблюдающих за феноменами, происходящими во время спиритуалистических сеансов, не было бы никаких оснований удивляться тому, что они видят, будь в природе только одно состояние — состояние девачана. Как только “дух” попадает в девачан, он целиком погружается в мир собственных чувств и практически ничего не помнит о покинутой им земле, а поэтому у него там оказывается крайне мало возможностей для сообщения с продолжающими земную жизнь бывшими друзьями. Если узы дружбы остаются достаточно крепкими, то все его друзья, как ушедшие до него, так и ещё живущие на земле, будут по-прежнему находиться рядом с этим счастливым “духом” — в любом случае, по его собственным ощущениям — и будут пребывать в таком же состоянии блаженного счастья и безвинности, как и сам этот развоплощённый сновидец.

Впрочем, и для живых людей существует возможность созерцать видения девачана, хоть эти видения случаются редко и носят лишь односторонний характер — пребывающие в девачане сущности, созерцаемые земными ясновидящими, сами совершенно не сознают того, что подвергаются подобному наблюдению. В такие редкие минуты дух ясновидящего возносится вверх и проникает в состояние девачана, и таким образом оказывается в плену ярких миражей этого существования. У него создаётся впечатление, будто это пребывающие в девачане духи, с которыми его связывают узы привязанности, сходят вниз, чтобы навестить землю и его самого, тогда как в действительности происходит прямо противоположное: это именно дух ясновидящего возносится вверх к тем, кто пребывает в девачане.

Таким образом, многие из субъективных духовных контактов — в большинстве своём происходящих в случаях, когда сенситивом выступает чистый мыслями человек — вполне реальны, хотя непосвященному медиуму крайне трудно зафиксировать в своем уме верную и точную картину того, что он видит и слышит. Аналогичным образом некоторые феномены так называемой психографии (хотя это случается гораздо реже) также реальны. Поскольку дух сенситива оказывается как бы в плену одической силы, исходящей из ауры пребывающего в девачане духа, то на какие-то несколько минут он и сам становится этой ушедшей личностью: он пишет её почерком, выражается её языком, высказывается её мыслями — всё, как было при её жизни. Оба этих духа сливаются в одно целое, и здесь всё зависит от того, чья личность возьмёт верх над другой, поскольку она-то и выявится в проявляющихся характерных признаках. Заметим, кстати: то, что известно под названием “раппорт”, — это просто-напросто совпадение молекулярных колебаний в астральной части воплощённого медиума и в астральной части развоплощённой личности.

Что же касается тех обычных “духов”, с которыми происходит сообщение во время спиритуалистических сеансов, то они представляют собой обитателей той промежуточной области, что простирается между состоянием земной жизни и жизни в девачане — мы уже упоминали её под названием кама-лока. По поводу “оболочек” (или элементариев) в последнее время написано уже так много, что этой темы мы здесь можем коснуться лишь в самых общих чертах.

Если в разворачивающейся в кама-локе посмертной борьбе между двумя парами принципов победу одерживает верхняя двоица, то оставшаяся нижняя пара с остатками 5-го принципа и самыми грубыми воспоминаниями и инстинктами продолжает в течение какого-то времени блуждать в атмосфере земли — она представляет собой пустую оболочку, способную, однако, как-то существовать ещё некоторое время.

Однако необходимо в двух словах объяснить и то, что происходит в кама-локе с этим состоящим из двух принципов самостоятельным существом в том случае, когда верхняя двоица терпит поражение в борьбе за обладание покойной личностью. Легко представить себе, что такое существо, по сравнению с пустой оболочкой, должно было бы обладать гораздо большей силой и могло бы гораздо легче вступать в сообщение с живущими на земле людьми — и именно так всё бы и происходило, если бы она продолжала оставаться в “кама-локе”. Но дело в том, что в подобных случаях эта всё ещё живая личность быстро втягивается в поток своих будущих судеб, которые не имеют ничего общего с пребыванием ни в земной атмосфере, ни в девачане, но крепко связаны с обитанием в “восьмой сфере”, редкие указания на которую можно встретить в древних оккультных писаниях. Обычному читателю до сих пор оставался непонятным вопрос, почему эта сфера называется “восьмой”, но из представленного в настоящих “Фрагментах” объяснения семеричного строения нашей планетной системы смысл этого названия должен достаточно проясниться.

В циклическом процессе эволюции в целом задействовано семь сфер, и, напомним, наша земля выступает в этой циклической цепи поворотным пунктом. Что же касается этой восьмой сферы, то она выпадает из общего круга, представляя собой как бы некий тупик, аппендикс, cul de sac, некий “конец света”, откуда воистину уже никто не возвращается.

Если исходить из той схемы, в которой дух располагается вверху, а материя внизу, то нетрудно догадаться, что та единственная связанная с нашей манвантарной цепью сфера, которая расположена даже ниже нашей, земной, должна быть столь же ясно видима и для человеческого глаза, и для оптических приборов, как и Земля, а поскольку функции, выполняемые этой сферой, в нашей планетарной системе непосредственно связаны с нашей Землёй, то не так уж много таинственного остаётся в этой загадке восьмой сферы, как и в том, в каком месте неба её следует искать. Условия же существования там представляют собой тему, о которой Адепты не очень-то склонны откровенничать с непосвящёнными учениками, а посему нам пока нечего сообщить об этом читателю.

Об одном, правда, было сказано со всей определённостью, а именно: случаи такой деградации, при которой личность после смерти неизбежно вовлекается в зону притяжения восьмой сферы, крайне редки. В подавляющем большинстве случаев прожитая личностью жизнь обязательно содержит в себе нечто такое, что́ высшим принципам удаётся извлечь для себя, спасти страницу только что завершившегося существования от полного уничтожения. И здесь мы должны напомнить читателю о том, что всплывающие в девачане воспоминания о прожитой жизни, как бы ярки они ни были сами по себе, затрагивают эпизоды переживания счастья, вызываемого только чем-то очень высоким — других состояний девачан не осознаёт.

Впрочем, и та жизнь, с которой как бы сняты все сливки, в конце концов будет возрождена в памяти — во всех её подробностях и во всей полноте. Но это полнейшее восстановление памяти произойдёт у индивидуальности на пороге вступления её в ещё более высокое духовное состояние по сравнению с тем, о котором мы сейчас говорим, и случится это на гораздо более позднем этапе гигантского цикла эволюции. И тогда каждая из длинной череды прожитых к тому моменту жизней окажется как бы отдельной страницей в той толстой книге, к которой её владелец сможет всегда при желании обратиться, — даже если к тому времени многие эти страницы покажутся ему (а так наверняка и произойдёт) крайне скучными и обращаться к ним он будет далеко не часто. И вот это-то окончательное возрождение в памяти того, что связано со всеми этими давно забытыми личностями, и имеется в виду, когда учение говорит о Воскресении — том самом, о котором сегодняшние молитвенники ведут речь, к сожалению, столь невнятно и путано.

Однако сейчас у нас нет времени останавливаться и распутывать все эти загадки символики, связанные с рассматриваемыми нами учениями. Возможно, это стоило бы сделать в виде отдельного исследования позднее, а сейчас, возвращаясь к изложению фактов как таковых, мы должны указать на следующее обстоятельство: в той самой книге — когда наконец произойдёт это воскресение — не окажется целиком бесславных страниц, поскольку даже в тех случаях, когда та или иная духовная индивидуальность в период своего земного существования и бывала вынуждена пребывать в личностях, столь мерзко и отвратительно разложившихся, что те полностью оказывались затянуты низшим водоворотом, на само́й этой духовной индивидуальности ни одна из подобных личностей не могла оставить ни единого следа, ни единого пятна, и духовная индивидуальность оставалась верна собственным устремлениям. Страницы эти окажутся как бы начисто вырванными из книги: по завершении борьбы, разворачивающейся в кама-локе, духовная индивидуальность утрачивает сознание и переходит в состояние созревания, а из этого состояния она напрямую, минуя девачан, повторно рождается для жизни в объективном мире, но при этом то самосознание, которое было связано с существованием этой разложившейся личности, целиком переходит в нижний мир, чтобы там в конце концов и встретить “погибель вечную” — как мы видим сегодня, богословие оказалось никудышним хранителем знаний и не смогло донести до нас верный смысл этого и целого ряда других выражений, превратив строго научные факты психологии в полнейшую бессмыслицу.

Как мы уже указывали — да и если взглянуть на этот вопрос с точки зрения просто здравого смысла — девачан отличается огромным разнообразием состояний, и каждая личность там оказывается на самом подходящем для неё месте. Оттуда-то человек соответственно и попадает в самое приличествующее ему место в “мире причин” — на этой ли или на какой-то иной Земле, смотря по обстоятельствам — как только наступает срок для его нового воплощения. При этом у человека сохраняются все его устремления, описываемые общим термином “карма” — то есть те самые устремления к добру и злу, что порождаются предыдущей жизнью, — и вот здесь-то и находит своё ясное объяснение вопрос, который до сих пор не получил своего внятного решения: вопрос неравенства людей на земле. Те условия, что и определяют характер жизни, в которую мы вступаем, вытекают из того, как мы распорядились всем комплексом условий, которые имели в своём прошлом существовании. Эти новые условия, какими бы они ни оказались, ничуть не мешают формированию новой кармы, ибо карма образуется именно тем, как мы пользуемся этими условиями в очередной раз. Не следует, однако, полагать, будто любое событие в нашей текущей жизни, радостное или горестное, — это плод одной лишь накопленной кармы. Многое может оказываться и прямым следствием тех наших действий, которые мы совершаем именно в текущей жизни — это то множество случаев, когда мы расплачиваемся с природой как бы по наличным счетам, отметки о которых не обязательно должны вноситься в соответствующие её гроссбухи. Но то огромное изначальное неравенство условий, с которым в очередную жизнь вступают самые разные люди, — это откровенное следствие их прежней кармы, и то бесконечное разнообразие следствий, которое она несёт с собой, всегда и будет определять, кто какое место должен занимать во всей многообразной картине условий человеческого существования.

Выше мы говорили о следующих трёх состояниях, наблюдаемых в мире следствий: (а) о том состоянии, в котором освободившиеся от тела принципы пребывают пока ещё в кама-локе (в физическом смысле: в атмосфере земли), (б) о состоянии девачана и (в) о промежуточном состоянии созревания или состоянии подготовки к девачану.

Однако представления читателя об этой теме неизбежно останутся смутными, если мы обойдём стороной вопрос о временно́й продолжительности каждого из этих состояний. Что касается состояния сознания в кама-локе, то сразу же после смерти даже там ещё не происходит возвращения сознания. Когда человек умирает, то его душа (пятый принцип) утрачивает сознание и вместе с ним все воспоминания о вещах как внутреннего мира человека, так и его внешнего мира. Независимо от того, как долго ему предстоит пробыть в кама-локе: несколько мгновений, часов, дней, недель, месяцев или лет; независимо от того, умер ли он в результате естественной или насильственной смерти, в юности или в старости и независимо от характера его [личностного — перев.] эго — положительного, отрицательного или нейтрального — сознание покидает его мгновенно: так пламя мгновенно исчезает с фитиля задутой свечи. Когда жизнь уходит из самой последней частички вещества его мозга, перцептивные его способности отмирают у него навсегда, а духовные когнитивные и волевые способности отключаются у него на какое-то время, как и все остальные. Его майяви-рупа может вбрасываться в объективный мир, как это бывает в случае привидений, но, если это делается неосознанно и не вследствие острого желания увидеть кого-либо или явиться к кому-нибудь, то такой призрак, выбрасываемый вовне умирающим мозгом, будет просто автоматом.

Из всего вышесказанного вытекает следующее: возвращение сознания в кама-локе — это, очевидно, явление, зависящее от характера принципов, которые покидают, бессознательно для самого человека в этот момент, его умирающее тело. Оно может быть сравнительно полным при некоторых (крайне нежелательных) обстоятельствах, а может и полностью отсутствовать, благодаря стремительному переходу в состояние созревания, предваряющее состояние девачана. Такое состояние созревания может отличаться весьма долгой продолжительностью — это зависит от степени духовности эго, а весь остальной период в промежутке между смертью и следующим физическим рождением занимает девачан. Для разных людей продолжительность всего этого периода может, разумеется, колебаться в весьма значительных пределах, однако новое воплощение спустя менее тысячи или полутора тысяч лет считается явлением почти невозможным, тогда как пребывание в девачане — а оно служит наградой за чрезвычайно богатую карму — может, судя по некоторым утверждениям, занимать огромные периоды времени.

В заключение мы хотели бы указать читателю на то, что представленный очерк представляет собой лишь беглый обзор рассматриваемого нами положения вещей и сведения в нём представлены лишь в том объёме, в каком сегодня способен изложить их сам автор, при этом по целому ряду вопросов требуются ещё дополнительные уточнения, которые, вне сомнения, появятся когда-нибудь в будущем. Но и в представленном виде очерк может считаться самым точным изложением сведений, которыми располагает его автор.

Приложения к “Девачану”

Приложение “A”

Мы полагаем, что читателю было бы небесполезно ознакомиться с тем, что говорит полковник Г.С. Олкотт в своём многократно издававшемся “Буддийском катехизисе” о сущностном различии между “индивидуальностью” и “личностью”. Поскольку работа его получила одобрение со стороны высокого духовного лица и протекала под прямым руководством его Гуру (“духовного учителя”), то мысли его могут представлять ценность для любого изучающего оккультизм человека. Вот что он пишет в своём Приложении:

“По зрелом размышлении я везде заменил слово “индивидуальность”, как было у меня в первом издании, на слово “личность”. Последовательные появления на одной или многих землях, то есть “нисхождения для физического рождения” частей (скандх) того или иного существа, скреплённых танхой, — это череда именно личностей. При каждом новом своём рождении личность отличается от той, какой она уже бывала в прошлых или ещё будет в грядущих воплощениях. Карма, deus ex machina, маскирует (а может быть, скорее проявляет?) себя то в виде мудреца, то в виде ремесленника и проч. на протяжении всей цепочки земных воплощений. Но хотя эти личности и сменяют друг друга, та единая нить жизни, на которую все они нанизываются, словно бусинки, никогда не рвётся.

Речь всегда идёт о какой-то конкретной нити и никакой другой. А значит, она всегда индивидуальна, эта волна индивидуальной жизненной силы, берущая начало в нирване, то есть в субъективной стороне Природы, аналогично тому, как из своего собственного динамического источника проистекают и все колышущиеся в эфире световые и тепловые волны. Однако далее каждая волна жизненной силы проходит свой путь уже в объективной стороне Природы — теперь её толкает вперёд карма в соответствии с творческими повелениям танхи — для того, чтобы, пройдя через множество циклических изменений вернуться назад, в нирвану. А то, что переходит от личности к личности по всей индивидуальной цепочке, м-р Рис Дэвидс называет “характером” или “деланием”. Поскольку же под “характером” мы понимаем не что-то абстрактно-метафизическое, а вполне определённую совокупность конкретных качеств ума человека и его нравственных наклонностей, то смысл всех этих “отчаянных уловок тайны”, как называет их м-р Рис Дэвидс (см. “Buddhism”, p. 101), может быть, для нас прояснится, если мы взглянем на каждую волну жизни как на индивидуальность, а на каждое из проявлений в череде физических воплощений как на отдельную личность?

Каждый достигший совершенства индивид, выражаясь языком буддиста, есть, я бы сказал, отдельный будда, поскольку всякий будда представляет собой редчайший цветок человечества без всякой примеси чего-либо сверхъестественного. Для того, чтобы человек смог сформироваться в будду, требуется бесчисленное множество поколений (см.: “Four Asankheyyas and a hundred thousand cycles’. Fausböll and Rhys Davids. “Buddhist Birth Stories,” p. 13), а также железная воля, которая проходит через всю цепочку перерождений, и с учётом этого какое же определение мы должны дать тому, что́ всегда изъявляет эту самую волю и продолжает стойко действовать в этом направлении? Характер? Или индивидуальность — та самая индивидуальность, которая лишь отчасти проявляется в каждом из воплощений, но при этом и вбирает в себя какие-то отдельные фрагменты всех своих прежних воплощений?

Отрицание Буддой “души” (см. “Сутта-питака”, “Самьютта-никая”) указывает лишь на господствующее ошибочное представление о существовании некой самостоятельной передающейся от одной к другой личности — подобная сущность якобы может в неизменном виде переходить из воплощения в воплощение и перемещаться в такое место или в такое состояние, где в качестве этакой совершенно самостоятельной сущности она вкушает вечное блаженство или переживает вечные муки. Он лишь хочет показать, что постоянство сознания, строящегося по типу “я есть я”, логически невозможно, коль скоро все составляющие её элементы непрерывно изменяются, и “я” одного воплощения отличается от “я” любого другого.

При этом всё, что я обнаружил в буддизме, полностью согласуется с теорией постепенной эволюции человека совершенного, а именно: превращения его в будду — на основании опыта бесчисленных перерождений. И живые картины каждого из этого длинного ряда воплощений доступны осознанному восприятию человека, который в конце своей цепочки существований обретает состояние будды либо успешно достигает четвёртого уровня дхьяны, мистического саморазвития, в любом из своих воплощений, предшествующих заключительному. В произведении “Джатакаттхаваннана”, прекрасно переведённом на английский язык м-ром Рис Дэвидсом, есть одно выражение, которое то и дело повторяется, и, как мне представляется, оно ярко подтверждает именно эту идею:

“Тогда Благословенный явил то, что было сокрыто сменой воплощения”. А значит, ранний буддизм придерживался убеждения, что всё происходящее постоянно запечатлевается в акаше и в человеке заключена потенциальная способность считывать всё это при условии достижения им стадии подлинного индивидуального Просветления” (pp. 54 — 57).

Приложение “B”

Нашим Учителям однажды был задан такой вопрос: “Как же так? Неужели у пребывающих в девачане душ не бывает смены занятия? Неужели же для запечатления отбирается всего лишь один момент из всех земных ощущений?” Ответили они на него отрицательно.

Нет, девачан — не какое-то однообразно-монотонное состояние, при котором из всех земных ощущений лишь один или даже два и более моментов запечатлеваются в нём на неопределённо продолжительный срок — растягиваются, скажем так, на эоны. В самом деле, это противоречило бы любым аналогиям и шло бы в разрез с законом причин и следствий, по которому любой результат должен быть соразмерен породившей его энергии.

Для проявления закона причинности имеются два поля: объективное и субъективное. Наиболее грубые энергии — те, что действуют в условиях наиболее тяжёлой и плотной материи, — проявляются объективно в очередной физической жизни, а их продуктом и является личность — новая в каждом своём рождении, встраивающемся в рамки огромного цикла эволюции индивидуальности. В девачане же сферу следствий для себя находит одна только нравственно-духовная деятельность. А поскольку мысль и фантазия не имеют границ, то как хотя бы на минуту можно допустить какое-то однообразие в состоянии девачана?

На земле мало найдётся таких людей, которые были бы настолько лишены всяких чувств, любви или отличались бы более-менее ярко выраженной предрасположенностью мыслить в таком направлении, что пребывание в течение соответствующего периода времени в девачане для них оказалось бы совершенно невозможным за пределами земного существования.

Так, к примеру, пороки, физические влечения и проч., скажем, какого-нибудь великого философа, но плохого друга и самовлюблённого эгоиста, могут привести к последующему рождению какого-нибудь нового и, может быть, ещё более великого интеллектуала, но при этом он окажется несчастнейшим из людей, пожинающим плоды кармы вследствие тех причин, которые были порождены его “прежним” существом, и отличительные черты последнего неизбежно перейдут к нему из господствовавших наклонностей той личности, в виде которой это существо рождалось на земле в предыдущий раз. В этом случае промежуточный период между двумя его физическими существованиями — в соответствии с безупречно отлаженными законами природы — может быть только один: зияющий пробел в его сознании.

В природе не может существовать такого унылого перерыва в существовании, какой любезно сулит и предполагает богословие христиан-протестантов тем “ушедшим душам”, которые в промежутке между смертью и “воскресением” должны болтаться в пространстве, находясь в состоянии умственной каталепсии и пребывая в ожидании “Судного Дня”. Те причины, что порождаются умственно-духовной энергетикой, обладают гораздо большей силой и имеют гораздо более важное значение, чем причины, создаваемые импульсами чисто физическими — а стало быть, и их следствия, на счастье ли или на беду, должны соответственно различаться по своей силе. Поскольку жизнь ни на этой, ни на других землях не предоставляет места для того, чтобы следствия могли развернуться в полную силу, а каждый труженик имеет право на свой достойный кусок хлеба, то следствия эти должны развернуться либо в девачане, либо в авичи.

Взять, к примеру, Бэкона, о котором поэт писал —

“Мудрейший Бэкон был презренней всех”.

В следующем своём воплощении он мог бы появиться уже в виде какого-нибудь алчного корыстолюбца, но наделённого при этом исключительными интеллектуальными способностями. Однако сколь бы велики эти последние ни оказались, они никогда не нашли бы для себя необходимого поприща, где смогла бы показать себя во всей красе та конкретная линия мышления, которую проложил великий основатель современной философии в период своей прежней жизни. Это только какой-нибудь прощелыга-стряпчий, мздоимец-прокурор, неблагодарный друг или лукавый лорд-канцлер, ведомые своей кармой, смогли бы найти созвучную своей природе новую почву в теле какого-нибудь ростовщика и появиться на земле в виде новоявленного Шейлока.

А что же Бэкон, этот несравненный мыслитель, для которого философское размышление над глубочайшими проблемами природы оставалось его “первой и последней, единственной любовью”? Куда должен был отправиться этот “величайший титан мысли”, когда лишился своей низшей природы? Нежели все плоды этого блестящего ума были обречены на то, чтобы сгинуть без следа и больше никогда не появиться вновь? Разумеется, нет. А значит, его духовно-нравственные качества также должны были найти для себя такое поле деятельности, на котором их энергетика могла бы развернуться во всю ширь. Вот таким полем деятельности и выступает девачан. Таким образом, именно в девачане и принесут свои плоды все его планы нравственного совершенствования, все его интеллектуальные попытки осмыслить самые абстрактные начала природы, все его божественные и духовные запросы, целиком заполнявшие собой наиболее светлую часть его жизни. И на какое-то время та абстрактная сущность, которая в предыдущем воплощении звалась Фрэнсисом Бэконом, а в следующем станет, возможно, презренным ростовщиком — собственноручным творением Бэкона, его Франкенштейном, плодом его кармы — должна будет занять своё место в этом внутреннем мире, который есть также дело его рук, наслаждаясь всеми следствиями тех великих, благотворных духовных причин, которые он произвёл при жизни.

Эта сущность заживёт жизнью, осознаваемой лишь чисто духовно, — это будет сон столь же живой и яркий, как явь — и так будет продолжаться до тех самых пор, пока карма не получит полного удовлетворения в том или ином направлении своего действия, и в этом случае её сила верхним своим гребнем наполнит до самых краёв ту чашу, что назначена для данного периода цикла, после чего существо это удалится в следующую область причин. Эту область оно может найти в том же самом мире, но может обрести её и в другом — всё зависит от того, на каком этапе продвижения . . . это существо находится.

Стало быть, в девачане действительно происходит “смена занятий”, и случается это постоянно. Ведь эта протекающая в девачане жизнь-сновидение есть не что иное как пора поспевания и сбора плодов, произросших от тех психических семян-зародышей, что были сброшены с дерева физического бытия в минуты наших мечтаний и надежд, воображаемых картин блаженства и счастья, угасших в неблагодарной социальной почве, но расцветших пышным цветом в розовой заре девачана и созревающих под его вечно плодоносным небом. Даже если человеку за всю его жизнь выпадает лишь одно-единственное мгновение для переживания чего-то идеального, нездешнего, то даже в этом случае не может быть и речи о простом, как неверно полагают, продлении этого “единственного мгновения” на неопределённо долгий срок. Та единственная нота — нота, произведённая лирой жизни, — задаёт всему субъективному состоянию существа лишь самую общую тональность, но на её основе образуется бесконечное разнообразие гармонических тонов и полутонов всей этой психической фантасмагории. Там окончательно реализуются все неосуществлённые надежды, стремления и мечты, и то, что было мечтой в течение объективного существования, превращается в реальность в мире субъективного существования. И распознать всю тамошнюю обманчивость этих призрачных видений майи, могут лишь посвящённые, способные своим внутренним взором проникать по иную сторону её полога, ибо только они владеют тайной умения проникать столь глубоко в арканы бытия. . .

Приложение “C”

В рассуждениях критиков этого рода наблюдается элементарная несообразность: они представляют общение в девачане так, как это может происходить только в физической жизни! Если какие-либо две развоплощённые души соединены друг с другом симпатической связью, то каждая из них вырабатывает в девачане такие средства чувственного восприятия, которые превращают другую душу в соучастницу своего собственного субъективного блаженства. Естественно, что всё это будет для них столь же реально, как если бы обе они продолжали оставаться на земле.

Тем не менее, одна разобщена с другой, если под общением мы понимаем общение только личное или телесное. В нашей земной жизни телесное общение — это единственный способ коммуникации, который мы признаём как актуальный факт. Для девачани же это не только нечто, совершенно не вписывающееся в реальность его мира, но и то, чего не может существовать для него в любом смысле — даже в качестве иллюзии, поскольку физическое тело, и даже маяви-рупа, оказываются для его духовных органов чувств такими же невидимыми, как и он сам для физических органов чувств всех, кто больше всего любил его на земле.

Таким образом, даже в том случае, когда один из “соучастников” общения является живым человеком, совершенно не осознающим, однако, этого сообщения в те часы, когда он пребывает бодрствующем состоянии, для девачани это сообщение будет, тем не менее, полнейшей реальностью. Да и может ли актуальное общение там носить какой-то иной характер, а не тот вышеописанный чисто идеальный, между двумя субъективными сущностями, которые материальностью своею уступают даже тончайшему телу-призраку — маяви-рупе? Спорить с этим и доказывать, что, дескать, человек — просто жертва “обмана со стороны природы” и переживает лишь “обманчивое состояние счастья, которого на самом деле нет и в помине”, значит выказывать свою совершеннейшую неспособность понять те условия жизни и бытия, которые действуют за пределами нашего материального существования.

В самом деле, каким образом, находясь в девачане — то есть вне условий земной жизни — можно провести различие между тем, что есть реальность и вымысел или искусственная подделка с нашей, земной, точки зрения? Нельзя на два разных набора условий распространять один и тот же принцип. Разве можно даже помыслить о том, чтобы то, что́ мы называем реальностью в нашем воплощённом, физическом состоянии, могло бы существовать при тех же самых условиях как актуальность для какой-то развоплощённой сущности?

Пока человек живёт на земле, он обладает двойственной природой — в том смысле, что часть его существа материальна, а часть — духовна. Отсюда и проистекает то естественное разграничение, которое делает его ум — строгий аналитик, который исследует его физические чувственные впечатления и духовные восприятия — между актуальностью и фикцией: хотя даже и в условиях нашей жизни обе эти группы способностей пытаются уравновесить друг друга, и когда одна из них доминирует над другой, то она считает фикцией или иллюзией ровно то, что другая полагает как раз полнейшей реальностью.

В девачане же наше эго утрачивает эту двойственность в вышеуказанном смысле и становится некой духовно-ментальной сущностью. Всё то, что было лишь фикцией, грёзой в земной жизни, и всё то, что существовало лишь в “воображении”, становится теперь, в новых условиях существования, единственно возможной реальностью. А значит, постулировать возможность существования для девачани какой-либо иной реальности с нашей стороны означало бы впадать в абсурд, в заблуждение, отстаивать идею в высшей степени нефилософскую. Актуально всё то, что делается или совершается de facto: “реальность вещи доказывается её актуальностью”. А поскольку в условиях девачана ничего мнимого и искусственного существовать не может, то отсюда следует логический вывод: всё в нём реально и актуально.

Но, опять-таки, к этому вопросу можно подойти и с другой стороны: наш шестой принцип, наша “духовная душа”, несубстанциален — и тогда, когда он при жизни личности осеняет собой остальные пять принципов, и тогда, когда он целиком отделяется от более грубых принципов при смерти физического тела. Он — всегда арупа и, к тому же, никак не прикован ни к какому конкретному месту с характерным для этого места ограниченным горизонтом восприятий. А поэтому совершенно неважно, связан он со своим смертным телом или не связан, так как он всегда сам по себе, он всегда свободен от любых ограничений, налагаемых телом, и если его переживания в девачане мы называем “обманом со стороны природы”, то какое в этом случае право мы имеем называть “реальностью” любое из тех чисто абстрактных ощущений, которые принадлежат целиком и полностью нашей высшей душе, отражаются ею и ею же усваиваются: например, наши восприятия всего идеального — красоты, глубокого человеколюбия, любви и проч., — а равно и любые другие чисто духовные переживания, которые во время жизни на земле наполняют всё наше внутреннее существо чувствами неизъяснимой радости или боли.

Приложение “D”

“Девачан” — как и его антипод “авичи” [прошу не путать его с адом] — это, разумеется, состояние, а не место. Философия эзотерического буддизма предполагает существование трёх главных так называемых лок: (1) кама-локи, (2) рупа-локи и (3) арупа-локи.

В буквальном переводе эти названия означают следующее:

1. Мир желаний и страстей, мир неудовлетворённых земных влечений. Это обитель “оболочек” и жертв, элементариев и самоубийц;

2. Мир форм, то есть мир ещё более духовных призраков, которые обладают и формой, и объективностью, но лишены субстанциальности; и

3. Мир, который не имеет форм — вернее, мир, в котором отсутствуют какие бы то ни было формы. Это мир бестелесный, поскольку его обитатели не могут обладать — с точки зрения нас, смертных, и в том смысле, какой вкладываем в эти слова мы сами, — ни телом, ни формой, ни цветом.

Таковы три сферы восходящей духовности, в которых несколько групп субъективных и полусубъективных сущностей находят для себя источник притяжения. Поскольку время ещё не пришло говорить о последних двух, мы ограничимся лишь простым указанием на первый: кама-локу.

Именно оттуда все, кроме остающихся в ней оболочек, самоубийц и жертв преждевременных насильственных смертей, переходят — каждый в зависимости от собственных влечений и способностей — в состояния либо девачана, либо авичи. Эти два состояния и образуют все бесчисленные подразделения “рупа-” и “арупа-” лок. Иными словами, эти состояния разнятся не только своей степенью, то есть по-разному представляются пребывающей в этих состояниях сущности с точки зрения формы, цвета и проч., — но и обладают бесконечной шкалой этих состояний, которые возрастают с точки зрения своей духовности и остроты переживаемых в них ощущений, начиная с низших в рупа-локе и кончая наивысшими и благороднейшими в арупа-локе.

Изучающий оккультную философию человек должен всегда помнить о том, что, когда мы говорим о личности, то всегда предполагаем ограниченность, и чем более себялюбивы, чем более узки представления этой личности, тем крепче она будет цепляться за низшие сферы бытия и тем дольше задержится на плане такого общения, на котором будет строить свои отношения с другими, исходя из собственных себялюбивых побуждений.

Приложение “E”

В качестве антифразиса состояние “авичи” можно описать как состояние предельной идеальной духовной порочности — нечто сродни состоянию Люцифера, блистательно описанное Мильтоном. Как, однако, может догадаться вдумчивый читатель, не так-то и много на свете людей, способных достичь подобного состояния.

Вместе с тем, нам могут возразить, заметив, что если девачан предназначен практически для любых натур: добродетельных, порочных и тех, которые ни то, ни сё, то авичи выступает его довольно слабым и далеко не полноценным антиподом, а значит, мы наблюдаем нарушение принципов всеобщей гармонии и равновесия, и закон Воздаяния и беспристрастного, неумолимого Правосудия не достигает своей цели. На это мы, однако, можем сказать, что всё на самом деле обстоит совершенно иначе.

“Зло — это тёмный сын земли (материи), а Добро — светлая дочь неба (духа),” — как говорит китайский философ. А значит, местом возмездия за наши грехи служит земля — там грех рождается, и там он разворачивается в полную силу. Впрочем, и на земле редко случается подлинное зло, чаще всего оно мнимо и относительно, и среди hoi polloi вряд ли кто способен вот так, каждый день, достигать рокового величия и могущества “сатаны”. Посмотрите примечания к статье Элифаса Леви “Смерть” (октябрьский номер “Теософиста”, том III), прочитайте редакционный ответ на статью “Смерть и бессмертие” (ноябрьский номер “Теософиста”, с. 28), а также обратите внимание на слова, которые выбрал автор, рассказывая о тех, кто обретает бессмертие, отождествляя себя с Богом (Благом), и о тех, кто бессмертие получает, отождествляя себя с сатаной (Злом).

И, хотя это общее правило распространяется только на “колдунов”, то есть Адептов чёрной магии, подлинных сыновей и посвящённых Зла, известных как “братья тени”, но и в этом правиле, как и в любом другом, есть свои исключения. Порою люди, достигающие вершины зла, превращаются в “бессознательных” колдунов, они начинают отождествлять себя с сатаной, и вот тогда-то авичи и становится для них Роком. И счастливы те, кто тем самым избегает ещё более худшей кары — такой локи, откуда назад дороги уже нет, и, оказавшись однажды в его тёмных пределах, они обречены там и дальше следовать тем же своим путём!

Приложение № 2 к Письму № 59

ДЕВАЧАН
ЗАПАДНАЯ КРИТИКА И ВОСТОЧНАЯ ВЕРСИЯ

(Публикуемый ниже “Меморандум” принадлежит одному из британских теософов. Он был направлен “Мирскому Чела”, автору “Эзотерического буддизма”, и в ответ на его пожелание, чтобы высказанные возражения получили своё разъяснение, нам были направлены три “Ответа”, которые мы и помещаем после “Меморандума”. Ответы нами получены из трёх разных источников — Редактор журнала “Теософист”).

Меморандум

Всё непонимание наше, как мне представляется, проистекает из того, что, обсуждая эти учения, мы пользуемся противоречивым языком. Мы постоянно слышим о “грёзах в девачане” и о том, что это состояние отличается “субъективной обособленностью”. Однако нас тут же одёргивают, когда мы считаем его “менее реальным”, чем то состояние, в котором пребываем сейчас!

Возьмём вопрос о существующих там возможностях общения между друзьями. Мы никак не можем понять, существует там реальное сообщение между личностями — 5-м принципом — или нет. В 6-м выпуске “Фрагментов [оккультной истины]”, опубликованном в мартовском номере “Теософиста” и в приложении “С” (с. 136), хоть и заявляется попытка разъяснить этот вопрос, но до конца развеять сомнения так и не удаётся. Разумеется, ни о какой реальности телесного присутствия — которое для нас здесь является явным и зримым признаком общения — для развоплощённого сознания в девачане не может идти и речи. И напрасно было так упорно подчёркивать эту мысль. Нам говорят:

“Если какие-либо две развоплощённые души соединены друг с другом симпатической связью, то каждая из них вырабатывает в девачане такие средства чувственного восприятия, которые превращают другую душу в соучастницу своего собственного субъективного блаженства. Естественно, что всё это будет для них столь же реально, как если бы обе они продолжали оставаться на земле”.

До сих пор сказано вполне ясно, и со всей недвусмысленностью утверждается мысль об истинности и реальности этого сообщения душ, хотя, разумеется, сам способ сообщения будет совсем не таким, каким мы его осознаём сейчас из опыта.

Но уже в следующем абзаце все наши прежние сомнения оживают вновь с прежней силой.

“Тем не менее, одна разобщена с другой, если под общением мы понимаем общение только личное или телесное”.

Да, что касается “телесного”, то тут всё понятно, но почему речь идёт и о “личном”? Ведь именно личностное (5-й принцип) сознание в девачане и сохраняется?

Вот, скажем, имеются в девачане два развоплощённых личностных сознания. Так могут ли они реально, по-настоящему воздействовать друг на друга таким образом, чтобы между ними происходило общение в буквальном смысле этого слова? Или всё дело в том, что одна личность просто-напросто воображает себе присутствие другой, принимая её образ за реальность, тогда как сама она не отвечает ни одному пункту, по которому та, другая личность, могла бы осознать её присутствие? Я отвергаю предъявленное мне обвинение в “несообразности”, когда утверждаю: “общение” такого рода не является реальным, а представляет собой “лишь сон”, ибо я вполне могу составить себе суждение о том, что такое реальное общение — осознаваемое с обеих сторон, при котором каждый из участников способен действовать или реагировать на действия другого, — и такое общение вовсе не ограничивается “лишь взаимоотношениями, лежащими в плоскости физического бытия”.

Автор задаётся вопросом:

“Да и может ли актуальное общение там носить какой-то иной характер, а не тот вышеописанный чисто идеальный, между двумя субъективными сущностями, которые материальностью своею уступают даже тончайшему телу-призраку — маяви-рупе?”

Однако любое актуальное общение предполагает какое-то взаимодействие и реакцию сознаний — и для этого вовсе не требуется одно только телесное посредничество. Вы должны реально, на самом деле воздействовать на меня, а я должен знать, что вы в этом смысле (в самом что ни на есть реальном) присутствуете рядом со мной, а не наоборот. Если всё происходит иначе, если оказывается, что любое моё субъективное сознание — посредством которого у меня возникает какое-то представление о вас — вдруг не отвечает на какое-то действие или мысль с вашей стороны и не вызывается ими, то, значит, всё это лишь сон, а я оказываюсь жертвой “обмана со стороны природы”, коли меня заставляют верить в то, что фактом не является. Мы вот что хотели бы знать, хотя из представленных учений никак не можем этого понять: чему соответствует девачан — нашему бодрствующему состоянию здесь, на земле, или нашим снам со сновидениями? Первое мы называем реальностью и истиной, второе — фикцией.

Все наши сомнения проистекают из следующего утверждения:

“ Человек, для которого наивысшее счастье на земле заключалось исключительно в переживании сердечной привязанности к людям,”

[к нам это мало относится — нам достаточно уже того, что привязанность составляет один из важных элементов нашего наивысшего счастья]

“и в девачане не будет испытывать недостатка в тех, кого он или она любили. Но тут же возникает вопрос: а что если кто-то из этих последних по своим внутренним качествам сам ещё не достоин того, чтобы оказаться в девачане? Мы отвечаем: это не имеет никакого значения. Для любящего человека все они будут там рядом с ним”.

А далее идёт чётко очерченная мысль: всё, что мы воспринимаем как объективное здесь, на земле, не является абсолютно реальным, всё относительно.

“. . . тем, кто попадает в девачан, все реалии этого состояния будут представляться такими же — а то и более — реальными, какими реалии этого мира представляются нам”.

Но ведь никто же не станет отрицать, что здесь, на земле, происходит реальное общение между людьми — пусть и с помощью средств весьма несовершенных и не вполне реальных. Ваше тело, голос, который я слышу, равно как и моё собственное тело и те органы чувств, посредством которых я слышу, суть лишь феномены: в любом случае, для духовного сознания они столь же нереальны, как для нас нереальны духи — незримые, а потому и нереальные для нас. Но и вы, и я — разве мы нереальны? И между нами происходит-таки вполне реальное общение. Средства, которыми мы для этого пользуемся, действительно неполноценны, и это истинная правда, что вы пребываете рядом со мной лишь в каком-то несовершенном, частичном смысле — я получаю лишь символ вашего присутствия. И, тем не менее, символ этот абсолютно честный, насколько он таковым может быть вообще, и когда я слышу ваш голос, то вы и в самом деле говорите со мной. И мне вовсе не просто кажется, будто я слышу вас — хотя вы можете в данный момент и не находиться рядом со мной и, вообще, вас уже, может, давно и нет-то на земле.

Но если в девачане я могу реалистично вообразить себе присутствие — живое присутствие-общение — с кем-то, кого там нет, то откуда у меня может быть уверенность в том, что я и в самом деле способен общаться с кем-то, кто там есть? На самом ли деле у меня происходит реальное общение в данном случае? Или же каждая личность совершенно заключена в свою отдельную скорлупу и лишь выдумывает себе, грезит о своих сотоварищах — вы обо мне, а я о вас — тогда как оба мы на самом-то деле находимся в одном и том же состоянии, но при этом с тем же успехом пребываем в общении друг с другом?

И, опять-таки, насколько возможны такие грёзы-сны для того, кто постиг представление о девачане ещё во время жизни на земле — к примеру, для Вас и для меня? Ведь мы всё время будем совершенно точно знать, что видим всего лишь сны, и тогда сон утратит для нас всю свою очевидную реальность — и мы тогда, по сути дела, проснёмся? Я должен тогда буду знать, что друг, которого я оставил на земле, всё ещё там и находится, а тот, который, как мне кажется, находится рядом со мной, — это лишь субъективный образ, порождённый мною самим. Причём я должен буду это понимать, коль скоро я уже познакомлюсь с учением о девачане и, как Вы давеча разъяснили мне, “одной из характерных особенностей девачана является череда наших умозрительных идей” (см. “Ответ II” — Е.П.Б.).

Из всего этого, кажется, есть один только выход, и мне хотелось бы понять, верна ли эта идея. Возможно, то, что для нас здесь является лишь будущностью и потенциальностью, то для обитателя девачана является актуальностью и уже наступившей реальностью. Скажем, к примеру, что Вы находитесь в девачане, а я пребываю на земле. Разумеется, как живущий на земле человек я могу обладать только объективным сознанием. Однако высшая моя личность, пусть ещё и не осознаваемая мною в терминах моего объективного сознания, может всё это время обладать каким-то собственным субъективным сознанием — тем, к которому я приду и с которым отождествлю себя в девачане. Вы же, находясь в девачане, можете пребывать en rapport с моим собственным высшим субъективным сознанием. Вы, таким образом, будете осознавать всё то лучшее, что есть во мне, — всё то во мне, что окажется наиболее сродственным Вашему собственному сознанию в девачане. А значит, речь здесь может идти только об одном: мой 5-й принцип один только и способен восходить к состоянию девачана.

Конечно, я мог бы задать Вам ещё множество других вопросов, но не хочу бесконечно испытывать Ваше терпение.

30 апреля 1883 г.

РЕАЛЬНОЕ И НЕРЕАЛЬНОЕ
ОТВЕТ I.

“Совершенное осознание мысли: “Я есть Брахман”

Устраняет те ложные внешние впечатления,

Что проецируются Неведением. . .

Познай это воистину подобно Брахману —

Не существует ничего, кроме Брахмана, и когда

Кажется, что существует что-то ещё,

То это ложь, подобная миражу . . .

Атма-бодха (“Знание о душе”)— Шанкарачарья.

Это “непонимание” скорее происходит из-за естественного недопонимания того, в каком смысле употребляются определённые термины, а вовсе не из-за какой-то “противоречивости языка”. Перед европейцем, изучающим оккультную философию, брезжит перспектива вечного движения по замкнутому кругу, если перед тем, как заняться её изучением, он не ознакомится сначала с самой техникой мышления и особенностями выражения мыслей, характерными для учителей этой философии. Первейшим делом он должен понять эзотерические воззрения на первоприроду духа, материи, силы и пространства; он должен познакомиться с фундаментальными и ставшими уже аксиомами теориями, рассматривающими вопросы о том, что такое реальность и нереальность, что такое форма и отсутствие формы (рупа и а-рупа), что такое состояния сна и бодрствования. Особенно важно для него научиться понимать — хотя бы приблизительно — разницу между тем, как “объективное” и “субъективное” воспринимаются органами чувств живого человека и тем, какими они представляются органам психического восприятия у развоплощённой сущности (обитателя девачана).

И в данном случае ничего не прояснят ссылки на то, что “сам способ сообщения будет совсем не таким, каким мы его осознаём сейчас из опыта”, — то есть, другими словами, до тех пор, пока человек не окажется “обитателем девачана”, ему не под силу вступить в прямое сообщение с собственными чувствами и восприятиями [какими они будут в девачане — перев.]. Однако Адепт [ещё при жизни — перев.] способен высвобождать свою индивидуальность из тела — эта способность вырабатывается у него в результате эволюции своего “я” под действием целиком сформировавшейся, сознательной и правильно обученной воли. И, поскольку эта его развоплощённая индивидуальность по своей природе идентична наивысшей триаде живого человека, то Адепт, пользуясь этой триадой, может узнавать обо всём, что касается того или иного обитателя девачана: он способен какое-то время жить его ментальной жизнью, переживать все его чувства и принимать активное участие во всех его сверхчувственных переживаниях, и, возвратившись на землю, он способен удерживать всё это в собственной памяти в неискажённом обманчивой майей виде, а значит, полученные им знания не подлежат никакому сомнению. Всё это, разумеется, при условии, если допустить, что в мире существует такая lusus naturae, как “Адепт”, но, возможно, критики согласятся сделать подобное условное допущение в данном случае.

И ещё об одном допущении мы должны попросить читателя: нельзя даже и сравнивать между собой могучие перцептивные способности триады Адепта, когда та высвобождается из его тела, и аналогичные способности лишь наполовину освобождённой монады погружённых в транс сомнамбулы или медиума — полуослеплённая, она у них получает лишь фрагментарные и туманные представления о “небесных арканах”. И менее всего позволительно судить о них [о способностях Адептов — перев.], опираясь на те причудливые представления, которые порождаются заключённым в плоть умом — каким бы утончённым и метафизически настроенным этот ум ни был, поскольку у него отсутствуют данные, на которые он мог бы опереться, за исключением лишь выводов, которые он делает методами дедукции и индукции и которые обязаны собственной нормальной деятельности этого ума.

Европейцам, изучающим оккультную философию, может показаться, будто они уже переросли грубые представления прежних лет, но если они действительно хотят научиться понимать смысл восточных выражений, то необходимым условием для этого является отдельное изучение того, как работает восточный ум. Одним словом, они, возможно, уже достаточно переросли доставшиеся им по наследству идеи, чтобы критически их пересмотреть, но всё-таки ещё недостаточно освободились от них, чтобы решать, насколько “противоречив” или непротиворечив язык восточных мыслителей.

А различие в языковых ресурсах — это ещё один исключительно важный фактор, который следует всегда иметь в виду. Есть очень хороший пример, который ярко иллюстрирует эту мысль: одного выходца из Востока, путешествующего по Европе, спросили, в чём заключается разница между христианством и буддизмом, на что он дал следующий ответ: “Для этого потребовался бы целый словарный указатель или глоссарий, так как у него (у христианства) нет идей, которые соответствовали бы нашим словам, и нет слов, которые соответствовали бы нашим идеям”. Любая попытка объяснить доктрины оккультизма не знакомым с нашей терминологией людям, пользуясь при этом скудной терминологией европейской науки и метафизики, вероятнее всего, обречена на катастрофическое непонимание, несмотря на самые добрые намерения с обеих сторон.

Такие выражения, как “реальная жизнь во сне”, должны, без сомнения, показаться противоречивыми какому-нибудь дуалисту, твердящему о вечности индивидуальной души и о её самостоятельном существовании независимо от Наивысшей души (или Параматмы), и утверждающему актуальность природы (личного) Бога. Что может быть естественнее для западного мыслителя, строящего свои заключения на основе совершенно иного направления мысли, чем испытывать недоумение при словах о том, что жизнь в девачане — это “реальность”, хотя и является сном, тогда как земная жизнь — это “мимолётный сон”, хотя он и воображается актуальностью? И, к примеру, профессор Бальфур Стюарт — каким бы великим физиком он ни был — разумеется, никогда не поймёт того, о чём говорят наши восточные философы, поскольку его гипотеза о незримой вселенной, со всеми её посылками и заключениями, покоится на категорическом условии актуального существования некоего личного Бога, личности-Творца, личности, регулирующей нравственные законы вселенной. Не поймут нас ни мусульманский философ с его двумя вечностями — азл (azl), то есть такой вечностью, которая не имеет начала, и абд (abd), другой вечностью, у которой есть начало, но нет конца, ни философ христианский, утверждающий, будто вечность любого человека начинается (!) в тот момент, когда личный Бог вдувает личностную душу в личностное тело. Ни один из представителей этих трёх верований не смог бы так легко согласиться с совершенной разумностью нашего учения о жизни в девачане.

Когда слово “субъективный” применяется в связи с состоянием обособленности в девачане, то оно обозначает вовсе не ту предельную субъективность, какая только возможна в природе, а лишь ту её степень, которую способен осмыслить западный, не по-восточному устроенный, ум. Для последнего субъективно всё без исключения, что не поддаётся никакому чувственному восприятию. Оккультист же устанавливает восходящую шкалу субъективности, которая непрерывно нарастает и становится тем большей реальностью, чем дальше она находится от иллюзорной земной объективности, и достигает вершины в Первореальности — в Парабрахмане.

Но если девачан есть “лишь сон”, то, значит, нам нужно договориться о том, что мы понимаем под таким явлением, как сон. Имеет ли к нему какое-то отношение наша память? По словам некоторых физиологов, да, имеет. Поскольку сновидения наши в основе своей коренятся в дремлющей памяти, то в большинстве случаев их характер и формирование зависят от функциональной деятельности некоторых внутренних органов, “раздражение которых пробуждает к активности ту часть мозга, с которой данный орган симпатически связан”.

В ответ на это оккультист, склонившись в почтительном поклоне перед современной наукой, скажет: всё зависит от того, какой вид сна имеется в виду в каждом конкретном случае. В самом деле, существует разница между сном, вызываемым какими-то внешними физиологическими причинами, и таким сном, который является реакцией на сверхчувственные переживания и ощущения и, в свою очередь, продуцирует последние. Оккультист подразделяет сны на феноменальные и ноуменальные и чётко их различает. Кроме того, физиолог пока совершенно не готов понять тончайшее устройство развоплощённого эго — а значит, он не в состоянии понять и природу “снов” этого эго.

Позиция оккультиста обусловлена целым рядом причин, на одну из которых следует обратить особое внимание: дело в том, что физиолог a priori отвергает наличие воли — главнейшего и непременного фактора, действующего во внутреннем человеке. Он отказывается признавать её как существующую отдельно от конкретного акта воления, заявляя, что ему известно лишь о последнем, и он, таким образом, рассматривает любой акт воления лишь как ответную реакцию или как желание определить поступившую извне энергию, после того как . . . “в ганглиях полушарий головного мозга завершается сложнейшая совместная работа и возникает та или иная комбинация идей”. А значит, физиологу придётся сразу же отмести всякую возможность существования сознания без памяти.

Но дело в том, что у обитателя девачана нет никаких органов, никаких сенсорных ганглиев, никаких ни “просвещённых”, ни даже “идиотических центров”, у него нет никаких нервных клеток, а поэтому он, естественно, и не может иметь того, что физиологи сочли и определили бы как память. Освобождённое от оков ощущений, поступающих к личности через манас, сознание в девачане, разумеется, должно было бы носить характер универсального или абсолютного сознания, для которого не существовало бы ни прошлого, ни будущего, поскольку и первое, и второе слились бы для него в одно вечное настоящее — если бы ему не мешали путы личностного эго.

Но даже и последнее, как только освобождается от своих телесных органов, не может обладать такой памятью, как определяет её профессор Гексли, обуславливающий её “сенсогенными (sensigenous) молекулами” мозга — то есть такими молекулами, которые, возникнув однажды под воздействием ощущения, сохраняются и тогда, когда ощущения больше нет, но именно они, по его словам, и создают физический фундамент памяти, а следовательно, и физическое основание всех снов. И какое же отношение могут иметь эти молекулы к тем тончайшим эфирообразным “атомам”, что задействованы в духовном сознании монады, переживающей состояние блаженства, которое целиком вытекает и зависит от степени её связанности лишь с тончайшей эссенцией личностного эго?!

Какой же может быть природа сна в девачане — спрашивают нас — и как оккультист определяет, что такое сон у ещё не развоплощённого человека? С точки зрения западной науки, сон представляет собой некую последовательность мыслей о связанных с ними актах или, вернее, “состояниях”, которые реальными лишь воображаются. С другой стороны, непосвящённый метафизик определяет его экзотерически, по-своему, как прохождение чувства из тьмы к свету — как пробуждение духовного сознания. Оккультист же, хорошо знающий, что “орган” духовного восприятия, принадлежащий тому, что остаётся вечно неизменным, никогда не может засыпать или даже погружаться в дрёму как таковой и всегда остаётся в “Свете” реальности, говорит, что во время состояния сна манас (средоточие физического и личностного рассудка) оказывается способным воспринимать ту реальность в субъективном мире, которая была от него скрыта в часы бодрствования, поскольку содержит в себе носитель каму, носитель воли, пользующейся полной свободой осознаваемых действий благодаря волению, которое, однако, может переводиться и в пассивное, бессознательное состояние при временной неактивности сенсорных центров. И та реальность ничуть не становится менее реальной лишь оттого, что “сенсогенные молекулы” и “непросвещённые центры” после пробуждения от сна вбрасывают в майявический свет актуальной жизни любые отдельные припоминания и даже саму память о той реальности, путая всё и вся.

Однако участие манаса в блаженстве девачана не только не помогает, но, наоборот, мешает восприятию той реальности, которая предстала бы перед монадой, окажись она всецело свободной от его присутствия. Переживаемое ею блаженство есть прямой результат саккая-диттхи — иллюзии или “ложного представления об индивидуальности”, и эта иллюзия наряду с той цепочкой причин, о которой говорит аттавада, является необходимым условием для будущего рождения монады. Всё это и заставляет оккультиста рассматривать объединение или “взаимодействие” двух развоплощённых сущностей в девачане — каким бы более реальным, чем при жизни, оно ни было — как иллюзию, считать её всё-таки сном и именно так и говорить об этом, в то время как то, что критики наши столь охотно — хотя и с немалым сожалением — предпочитают называть “снами” — “теми интерлюдиями, что фантазией рождены” — оккультисту известно как всего лишь проблески наивысшей Реальности.

Давайте рассмотрим такой случай: скажем, некий сын теряет горячо любимого отца. В своих снах он может видеть его, беседовать с ним, и, пока всё это длится, он переживает такое же счастье и точно так же не осознаёт его смерти, как если бы отец никогда и не покидал нашей земли. Проснувшись же, он с сожалением понимает, что это был всего лишь зыбкий, кратковременный сон. Но прав ли он, рассматривая дело таким образом? Оккультист скажет, что тот заблуждается. Он просто не знает того, что собственный его дух состоит из точно такой же эссенции и имеет точно такую же природу, как и дух его отца — и все-все духи вообще. Не знает он и того, что присущее духу свойство тянуться к другому и стремиться к общению с ним в данном конкретном случае подкрепляется чувством отцовской и сыновней любви, переживаемым их личностными эго, и, по сути дела, они никогда и не разлучаются друг с другом, ибо даже сама смерть бессильна разрушить психический союз двух людей, если те связаны между собой узами чистейшей духовной любви. А значит, в данном случае это был не “сон”, а самая настоящая реальность, тогда как последняя — всего лишь майя, совокупность ложных внешних впечатлений, происходящая из авидьи (ложных представлений). Таким образом, было бы правильнее и точнее называть “сном” и “заблуждением” то неведение сына, в котором он пребывает в часы бодрствования, а не его реальное общение с отцом.

Давайте разберёмся, что же происходит в данном случае? Спиритуалист сказал бы так: “В часы мирного сна дух отца спустился на землю для того, чтобы вступить в общение с духом своего сына”. Ответ оккультиста был бы другим: “Ничего подобного. Ни дух отца никуда не спускается, ни триада сына никуда не поднимается (если уж говорить строго и точно)”. Дело в том, что центр активности девачана невозможно локализовать — любые попытки связать его с каким-то конкретным местом порождаются всё той же авидьей. Для монад в это время — впрочем, даже тогда, когда они связаны со своими пятью смертными кошами (оболочками, принципами) — не существует ни пространства, ни времени: они рассеяны по всему пространству, они вездесущи, они присутствуют везде.

Точно так же, как и буддхи (духовная душа), манас в своём наивысшем аспекте — когда этот аспект успевает сформироваться — представляет собой дравью — вечную “субстанцию”. В союзе с этой Душой манас обретает духовное само-сознание, которое является викарой (продуктом), создаваемым главным его “производителем” — буддхи. И если только он не утрачивает напрочь способности соединиться с буддхи — в тех случаях, когда безнадёжно смешивается и соединяется со своими низшими танматрами, — то он и неотделим от него. Таким образом, наивысшая человеческая триада, тянущаяся по закону сродства к тем триадам, которых больше всего любила, при помощи манаса в его наивысшем аспекте самосознания (при этом он полностью отделён от совершенно ненужного ему канала — внутреннего органа физических чувств, называемого антах-караной) никогда не прерывает общения и наслаждается присутствием всех тех, кого любит — как в посмертии, так и при жизни. Общение это реально и подлинно.

Наш критик сомневается, можно ли в таком случае говорить об “общении в буквальном смысле этого слова”. Он хочет понять, могут ли две развоплощённые сущности “реально, по-настоящему воздействовать друг на друга” или “всё дело в том, что одна личность просто-напросто воображает себе присутствие другой”, и такое общение не отвечает ни одному пункту, “по которому та, другая личность [либо воплощённая, либо развоплощённая], могла бы осознать её присутствие”. И, сомневаясь во всём этом, он отвергает любое обвинение его “в несообразности, когда утверждает: “общение” такого рода не является реальным, а представляет собой “лишь сон”, ибо он, по его словам, “вполне может составить себе суждение о том, что такое реальное общение — осознаваемое с обеих сторон, в котором каждый из участников способен действовать или реагировать на действия другого, — и такое общение вовсе не ограничивается “лишь взаимоотношениями, лежащими в плоскости физического бытия”.

Но если он может составить себе такое суждение, то в чём же тогда состоит та трудность, на которую он жалуется? В свете всех разъяснений о том, какой именно смысл оккультист вкладывает в такие слова, как “сон”, “реальность” и “нереальность”, что же ещё мешает ему понять это конкретное учение? Мы могли бы задать критику следующий вопрос: “А может ли он составить себе суждение о реальности осознаваемого с обеих сторон общения, не разобравшись предварительно в том, какова природа особой и — пока ему неизвестной — интеллектуальной реакции и интеллектуального взаимодействия обеих сторон?” [А эта симпатическая реакция не есть какая-то надуманная гипотеза, а представляет собой научный факт, знакомство с которым и соответствующие пояснения ученик получает во время посвящения. Факт этот, хотя и остаётся неизвестным современной науке, но смутно осознаётся некоторыми метафизиками — спиритуалистами].

А может быть, — выскажем это в виде возможного варианта — всё дело в том, что он антропоморфизирует Дух — в ошибочном спиритуалистическом смысле? Как только что заявил наш критик, “сам способ сообщения будет совсем не таким, каким мы (он) его осознаём сейчас из опыта”. Так о каком же роде общения он сейчас может составить себе суждение?

ЖИЗНЬ-СОН
ОТВЕТ II.

То Приложение, на которое сделана ссылка во “Фрагментах” (выпуск VI, мартовский номер журнала “Теософист”), ни с какой точки зрения нельзя назвать противоречивым. При правильном понимании текста в свете наших доктрин совершенно очевидно, что Приложение “С” (с. 136) выполняет поставленную перед собой задачу: даёт соответствующие разъяснения, не оставляя места ни для каких сомнений, хотя в тексте самих “Фрагментов”, пожалуй, и присутствует несколько смущающих выражений, да и то смутить они могут разве лишь исключительно тех, кто не обратил должного внимания на предшествующее изложение. Примером может служить следующая фраза: “Любовь, творящая сила, помещает их живой образ (участников общения) перед личностной душой, страстно жаждущей их присутствия, и образ этот уже никогда не отлетит прочь”.

Дело в том, что было бы неточным употреблять термин “личностная душа” в связи с монадой. “Личностная, или животная, душа” — это, как уже говорилось, 5-й принцип, которого не может быть в девачане, а наивысшим доступным ему на земле состоянием является состояние самадхи. В девачан вслед за монадой проследует лишь только его эссенция, которая служит там лишь общей тональностью или тем фоном, на котором и будет разворачиваться вся его будущая жизнь-сон и её события. Сущность (entity) же его [5-го принципа — перев.], его останки, — пустая скорлупа, отбросы — остаётся теперь уже в качестве элементария, чтобы затем постепенно исчахнуть и со временем исчезнуть вообще. То, что находится в девачане, — это уже не persona — внешняя маска, подобно тому как запах не есть сам цветок. Роза может увянуть и истлеть, превратившись в горстку праха, — аромат же её не исчезнет никогда: он может воспроизводиться в памяти, и его можно воскресить даже по прошествии многих и многих веков. В точной формулировке эта фраза должна была бы звучать следующим образом: “. . . помещает живой образ перед духовной душой, и та — теперь насыщенная эссенцией личности — на всё время своего пребывания в девачане перестаёт быть арупой (то есть “не имеющей формы”, а вернее, лишённой всякой субстанции) и страстно жаждет” и проч.

Но вот период вызревания подходит к концу, она [монада — перев.] наконец одерживает верх, и вот она уже повторно рождается в виде нового эго из прежнего. Однако перед тем как снова войти в новую личность, оно ещё должно будет пожать плоды причин, посеянных в его предыдущей жизни, а для этого оно оказывается в состоянии девачана или авичи — в зависимости от конкретного случая — хотя состояния эти и резко различаются между собой. Avaśyam eva bhoktavyam kritam karma śubhâśubham.

Вне всякого сомнения, состояние девачана во всех своих аспектах похоже на состояние сна, если мы посмотрим на него с точки зрения нашего нынешнего объективного сознания, находясь в бодрствующем состоянии. Тем не менее, для самого девачани оно столь же реально, как реально состояние бодрствования для нас. Вот почему на вопрос: “Чему соответствует девачан — нашему бодрствующему состоянию здесь, на земле, или нашим снам со сновидениями?” мы должны дать следует ответ: он не похож ни на одно из этих двух состояний, а похож на состояние сна человека, который никогда не бывает в состоянии бодрствования — если допустить, что такое существо может существовать вообще. Находясь в девачане, монада знает лишь одно-единственное состояние, она не знает никакой противоположности между бодрствующим состоянием и состоянием сна, коль скоро она погружена в это последнее состоянии.

Следующее возражение формулируется таким образом: если обитатель девачана мыслит какой-либо предмет или какую-либо личность как стоящие перед ним, тогда как их рядом с ним нет (если судить об этом по обычным представлениям, которые даёт объективное восприятие), то, значит, девачани становится жертвой “обмана со стороны природы”. При такой постановке вопроса он действительно оказывается жертвой постоянного “обмана со стороны природы”, и высказанное в письме предположение относительно возможного способа сообщения между обитателем девачана и живущим на земле человеком ничуть не спасёт его от заблуждения.

Давайте на время оставим в стороне вопрос о природе сообщения между девачани и другой монадой, которая либо также пребывает в девачане, либо находится пока ещё вне его, и рассмотрим природу тех представлений, которые возникают у обитателя девачана в связи с предметами, и тогда нам будет легче понять справедливость вышеизложенного тезиса. Давайте на минуту представим себе состояние, в котором пребывает в девачане Галилей, субъективно погружённый в свои любимые интеллектуальные изыскания. Естественно предположить, что там, в девачане, в пределы его сознания должен нередко попадать телескоп, и наш девачани должен частенько направлять его в сторону той или иной планеты. Все наши представления об объективности нам совершенно ясно говорят: у Галилея не может быть этого телескопа, и нет никаких оснований утверждать, что ход его мыслей может оказывать какое-либо актуальное воздействие на телескоп, который тот оставил в этом мире. И если логика нашего критика верна, то Галилей действительно является жертвой “обмана со стороны природы”, и высказанное нами выше предположение ничем не поможет ему разобраться с этим вопросом в данном случае.

Таким образом, мы снова неизбежно возвращаемся к необходимости доказать, что было бы одновременно и неверно, и нефилософски называть девачани жертвой “обмана со стороны природы”. Дело в том, что такие понятия, как обман, иллюзия, реальность всегда заключают в себе лишь относительный смысл. Только пользуясь методом противопоставления и можно доказать, что какое-то конкретное состояние сознания вправе называться реальным или иллюзорным, но понятия эти теряют всякий смысл, когда речь идёт о таком состоянии сознания, которое невозможно сопоставить ни с каким другим. Допустим, прав тот, кто, исходя из своей нынешней точки зрения — точки зрения человека, живущего на земле — считает опыт в девачане иллюзией, и что дальше? Нам непонятно, что может объяснить этот вывод? Разумеется, со стороны читателя было бы ошибкой заключить из всего вышеизложенного, будто сознание обитателя девачана неспособно оказывать никакого воздействия или влияния на состояние сознания другой монады, которая пребывает или не пребывает в девачане. Но и в том, и в другом случае реальность или нереальность опыта девачана для обитателя девачана никак не зависит от оказываемого на него в процессе общения воздействия.

Очевидно, что в некоторых случаях состояние сознания одной монады — а она может как пребывать в девачане, так и находиться ещё на земле — способно как бы сливаться с мышлением другой монады, находящейся в девачане, и воздействовать на него. Так происходит в тех случаях, когда между двумя эго существует страстное взаимное влечение — оно может проистекать из того, что оба этих эго испытывают по отношению друг к другу одни и те же высокие чувства и эмоции, или эта привязанность может быть результатом сходных интеллектуальных поисков или духовных устремлений. Например, месмеризатор способен передавать пациенту свои мысли на расстоянии в тот момент, когда излучает из себя поток магнетической энергии, который тут же направляется к пациенту. Но точно так же и совокупность каких-то мыслей одного обитателя девачана может подхватываться и передаваться потоком магнетической или электрической силы другому обитателю девачана, благодаря тому чувству сильной взаимной привязанности, которое обе монады испытывают друг к другу, особенно в тех случаях, когда указанные мысли затрагивают предметы, субъективно связанные с соответствующим девачани. Отсюда не следует, однако, вывод, будто во всех прочих случаях, когда подобного действия и ответа на него не происходит, обитатель девачана начинает воспринимать свой субъективный опыт как лишь иллюзию — ничего подобного. Как мы уже показали, вопрос реальности или нереальности никак не зависит от наличия подобного общения или от передачи интеллектуальной энергии.

Нам задают вопрос: “А что если кто-то из этих последних (к кому обитатель девачани испытывал любовь) по своим внутренним качествам сам ещё не достоин того, чтобы оказаться в девачане?” Мы на него ответим следующим образом: “Даже в том случае, если такой человек всё ещё живёт на земле или даже если он претерпевает муки в авичи, даже тогда мысли пребывающей в девачане монады всё равно способны воздействовать на монаду этого человека, если, как сказано выше, между обоими существует сильнейшая привязанность друг к другу. Просто один девачани ничего не будет знать о ментальных страданиях другого”.

Если кто-то всё ещё продолжает называть “обманом” этот щедрый дар природы, которая за пределами нашего иллюзорного мира не карает ни одного невинного, если кто-то возражает против него на том основании, что, дескать, это не “честный символ” присутствия другой личности, то такому человеку было бы самым разумным оставить в покое оккультные доктрины и учение о девачане. Те благородные истины, постижение которых составляет величайшую цель в жизни души, для подобных людей так навеки и останутся книгой за семью печатями. Перед такими людьми девачан и предстанет не тем, что он есть на самом деле — блаженным покоем, райским оазисом на тяжком пути монады вверх по лестнице эволюции — а, наоборот, окажется и впрямь кульминацией, зловещим воплощением всего того, что понимается под смертью.

Если кому-то уж так не хочется тратить время на постижение его глубокого смысла, то нужно хотя бы интуитивно почувствовать его логическую необходимость, увидеть в нём — без всякой предварительной учёбы и подсказок со стороны — конечный итог, осуществление той совершенной справедливости, которая абсолютно созвучна гармонии универсального закона. Мы говорим это безо всякого оттенка недоброжелательности, но при наличии таких возражений по поводу самого изложения (а соглашаться с ним никто никого не заставляет) нашего учения со стороны некоторых западных мыслителей мы чувствуем себя обязанными напомнить нашим оппонентам, что у них никто не отнимал их свободы выбора.

В числе великих мировых философий позднейшего времени есть две — причём более современная выросла из предшествующей, — в которых ясным и понятным языком приводится описание “посмертных состояний”. Более того, выбор любой из них получит самое горячее одобрение: выбор одной — миллионами спиритуалистов, выбор дугой — самой почтенной частью человечества, а именно: цивилизованным западным обществом. Во второй философии нет никакой двусмысленности вроде обманов природы: своим верным и праведным девачани она со всей простотой и милосердием посулила невыразимый восторг, с которым они будут наблюдать, как на протяжении вечности станут корчиться в муках про́клятые грешники в безднах геенны.

Мы действительно были бы рады поделиться с вами некоторыми из достоверных фактов, которыми располагаем. Вот только одного сделать мы не можем: поскольку ни оккультной философии, ни буддизму так и не удалось на сегодняшний день родить собственного Тертуллиана, чтобы тот во всех красках живописал ужасы религиозного ада, то и кормить вас сказками, дабы потрафить всем вкусам и фантазиям, мы не станем.

В природе нет такого места, где подвергались бы мукам безвинные, и не существует такого состояния, в котором люди прямодушные и чистосердечные под видом заслуженной награды и в виде необходимости наличия “честных символов” невольно превращались бы в очевидцев страданий тех, кого любили, или хотя бы краешком сознания знали о них. Будь это не так, то сладостное блаженство самих дхьян-коганов превратилось бы при виде этого зрелища в безбрежный океан горчайшей жёлчи. И воля Того, Кто возжелал: “Да падут на меня все грехи и мерзости нашего порочного века кали-юги, только пусть мир будет спасён” в этом случае оказалась бы тщетной, и, воистину, он предпочёл бы любые ужасы мира зримого всем кошмарам мира незримого.

Самая мысль о том, что “душу”, бежавшую с этой окутанной злом планеты, на которой рыдают безвинные под ликование порочных, может ожидать подобная участь даже в мирной обители девачана, должна была бы свести с ума и ввергнуть в состояние самого леденящего ужаса любого человека! Но мы повторяем: на самом деле всё обстоит вовсе не так. Девачани погружён в состояние ничем не омрачённого блаженства, и природа дарует ему его, даже рискуя навлечь на себя обвинения в обмане со стороны пессимистов этого мира, неспособных отличить васту — единую реальность — от вишаи — “майи”, создаваемой нашими органами чувств.

Как заманчиво было бы предположить, что судить о реальном и нереальном в остальной части вселенной мы можем по одним лишь меркам наших объективных и субъективных суждений и что только наши собственные критерии истинности и честности и должны служить единственным и универсальным ориентиром в этих вопросах. Руководствуйся мы этими принципами, мы должны были бы обвинить природу в том, что она непрестанно обманывает своих детей не только из числа человечества, но и животных. Если обратиться к фактам естественной истории и к явлениям, связанным со зрением и различением цветов, то кто из наших оппонентов дерзнул бы заявить, что “природа обманывает” даже муравьёв, ведь те видят и различают цвета совсем не так, как люди (для них, например, вообще не существует красного цвета)? В составе монады нет ничего ни личностного, ни объективного в том смысле, в каком мы их понимаем сейчас, и если бы живой человек каким-то чудом мог оказаться в пределах “видимости” в девачане, то его не “заметил” бы ни один обитатель девачана, как мы своим естественным зрением не замечаем здесь духов стихий, элементалов, в великом множестве роящихся в воздухе вокруг нас.

И ещё об одном заблуждении нашего критика. Судя по всему, он полагает, будто, если сейчас, при своей жизни, человек уже получил какое-то представление о субъективности сознания в девачане, то, позднее, когда он фактически окажется в нём, он уже заранее будет знать, что все переживания в девачане суть не что иное как иллюзия, и тогда блаженство девачана утратит для него всю свою реальность. Однако нет ни малейшего основания опасаться такой катастрофы. Как нетрудно увидеть, подобный довод строится на ложной посылке. Предположим, что некий “А” сейчас проживает в Лахоре, и он отлично знает, что друг его “Б” проживает в Калькутте. Допустим, однажды ему снится, будто оба они оказываются по разным делам в Бомбее. Осознаёт ли он в то время, покуда спит, что весь сон его — это иллюзия? Каким же образом понимание, что на самом-то деле друг его находится в Калькутте — что́ он осознаёт только в бодрствующем состоянии — может помочь ему установить иллюзорность сна в момент самого сна? Даже многократно пережив состояние сна в своей жизни и отлично зная, что сны — это, как правило, иллюзия, “А” так никогда и не будет осознавать, что в тот момент, пока он спит, ему просто видится сон.

Аналогичным образом человек может ещё при жизни переживать состояние девачана и, возвращаясь в своё обычное состояние объективности сознания и сравнивая его с пережитым состоянием, он может, если угодно, назвать его иллюзией. И, тем не менее, он никогда не будет воспринимать его как сон ни в момент повторного (на тот момент) переживания этого случившегося ещё при его физической жизни состояния, ни после смерти, когда он окажется в девачане.

Вышесказанного вполне достаточно для освещения этого вопроса, будь даже обсуждаемое нами состояние действительно “сном” в том смысле, какой в это слово вкладывают наши оппоненты. Однако оно не является ни “сном”, ни в каком-либо смысле “обманом”. Возможно, оно таким и является, если отталкиваться от определения в словаре Джонсона. Однако с точки зрения действительных фактов, существующих независимо от любых человеческих определений, а также с точки зрения того, кто кое-что знает о законах, управляющих миром незримым, общение между монадами в мире субъективности носит такой же реальный, взаимный и актуальный характер, какой оно носит и в нашем мире обманчивой реальности. Это всё та же старая история о цёльнеровском человеке из двумерного мира, который оспаривает реальность явлений, происходящих в трёхмерном мире.

РАЗНООБРАЗИЕ СОСТОЯНИЙ ДЕВАЧАНА
ОТВЕТ III.

Самый главный вопрос, который приходит на ум оккультисту восточного происхождения при виде того, с какими многообразными трудностями приходится бороться изучающим эзотерику европейцам — и, в частности, в том, что касается девачана, — состоит в следующем: чем можно объяснить их причудливые фантазии в отношении посмертных состояний? Для человека бывает вполне естественным судить о мышлении другого по тому, как мыслит он сам, и ему бывает не так-то легко поставить себя на место этого другого человека и попытаться взглянуть на вещи его глазами.

Взять, к примеру, вопрос о девачане. Казалось бы, что может быть яснее, чем та эзотерическая доктрина, которая — пусть и не в полном объёме — была изложена “Мирским Чела”? Однако со всей очевидностью она так и не встретила понимания, и объяснить это, на мой взгляд, можно скорее обычными различиями в том, как каждый из нас смотрит на вещи, чем какими-то фактическими недостатками в использованных автором выразительных средствах. Например, оккультисту-азиату никогда и в голову не придёт столь фантастическая идея, о которой говорит Сведенборг: в его описании ангелы предстают перед нами в роли посмертных “инквизиторов”, обязанных оценить накопленные достоинства и недостатки души на основании физического осмотра её тела с головы до ног, а затем и его центров!

Не более успешной была бы и наша попытка всерьёз разобраться с природой обитателя американской страны духов — “страны вечного лета” — с помощью детских садов, дискуссионных клубов и законодательных собраний, якобы существующих в стране оптимистов-небожителей этой райской Аркадии. Один и тот же порок — порок антропоморфизма — густо пропитывает собою всю ткань европейской метафизики. Мозг почти каждого западного мыслителя как будто стиснут под нажимом тяжёлой длани личного божества и его личных служителей. И если это влияние не сказывается в одном, то неизбежно проявляется в чём-то другом.

Идёт речь о Боге? Пожалуйста, тут же вставляется метафизический слайд, и вот уже перед нашими глазами вспыхивает стереоскоп, представляя картины Нового Иерусалима с его покрытыми золотом мостовыми, украшенными жемчугами воротами, с его залами для торжественных приёмов-дурбаров, с пёстрым, как хвост павлина, престолом, с его махараджами, премьер-министрами-диванами, со всеми его придворными, герольдами-трубачами, писцами и прочей свитой-обслугой.

Идёт речь об общении между упомянутыми развоплощёнными духами? Но тут западный склад ума не может вообразить себе общения, если при этом участники в той или иной мере не осознают объективного присутствия друг друга да ещё и в телесном виде: по их мнению, всё это должно протекать в стиле этакой психической лёгкой болтовни.

Надеюсь, своими словами я не обижу никого из наших западных корреспондентов, но — я, по крайней мере, — так и не смог понять ничего вразумительного из общей тональности “Замечаний” британского теософа. Мало того, что концепция его до предела туманна и невнятна, так она ещё и материалистична в самой своей основе. Мы бы сказали, что такая метафизика произросла из библейского зерна, и сквозь плотные клубы тумана там и сям проблёскивают-таки башенки “Нового Иерусалима”.

Разумеется, немало экзотерических россказней присутствует и в восточных системах — столько же, если не больше, чем в западных, и философии наши бывают порой обряжены в шутовские плащи. Но мы не будем сейчас касаться экзотерики: критик наш ступил на метафизическую почву и дело имеет именно с эзотерикой. Трудность его заключается в том, что он не может совместить понятие “обособленность” в том смысле, как понимает это слово он, с понятием “общение”, как понимаем его мы. Хотя монада не подобна сброшенному деревом семени — она по природе своей вездесуща, пронизывает собой всё и присутствует везде; хотя в субъективном состоянии время, пространство и место перестают играть хоть какую-то роль в её переживаниях; хоть, одним словом, все земные условия там перевёрнуты вверх дном, так что мыслимое здесь становится немыслимым там и наоборот, несмотря на всё это, наш лондонский друг продолжает рассуждать так, словно всё обстоит совсем иначе . . .

Однако, если мы будем рассуждать с позиций буддизма, в девачане существуют самые разные состояния, различающиеся между собой множеством степеней и оттенков. И при всей объективной (с человеческой точки зрения) изолированности главного героя он, тем не менее, находится в окружении целого сонма других действующих лиц, вместе с которыми он в предыдущей своей земной жизни создал, произвёл причины тех самых следствий, которые проявляются сначала субъективно на поле девачана или авичи, а затем придают карме силу для того, чтобы они продолжили проявляться и на объективном (?) плане его последующего рождения.

Жизнь на земле — это, так сказать, лишь пролог к драме (а точнее было бы, пожалуй, назвать её мистерией, таинством), которая затем разыгрывается в рупа- и арупа-локах.

А теперь, дабы избежать странного обвинения природы в том, что она, дескать, “обманывает” всех пребывающих в девачане, нам, пожалуй, стоит указать на следующее: природа, относясь с должным тщанием к личности и законам объективности в их экзотерическом понимании, “создаёт общение в буквальном смысле этого слова” между главными героями и другими действующими лицами, и она не только не разобщает монады между собой, препятствуя тем самым общению “личностному или телесному” — в том числе даже астральному, — но, наоборот, устанавливает “актуальное взаимодействие” между ними точно так же, как делает это на земле.

С другой стороны, сделав этот реверанс в сторону эмоциональных возражений нашего критика, мы не можем не перейти к таким вопросам, которые неизбежно поставят наших европейских чела перед гораздо более неразрешимой дилеммой. Им придётся столкнуться с проблемой личностной посмертной вездесущности — и при этом отбросить понятие вездесущности западного бога на задворки абсурдности, лишённой всякой логики.

Представим себе на минуту, что в девачане находится отец нескольких детей. Он был дважды женат, и одинаково горячо любит и обеих своих жён, и всех своих детей. Однако вторая его жена, приходясь мачехой его детям, не испытывает никакой любви ни к ним самим, ни к их матери — между ними царит если и не пылкая неприязнь, то в любом случае холодное безразличие. Понятия “актуальное общение” и “реальное личное взаимодействие” (последнее распространяется даже на их астральные тела)“ подразумевают в данном случае состояние блаженства, которое должен переживать отец, и состояние раздражения, в котором должны будут пребывать обе его жены и дети, хотя все они равно достойны блаженства девачана.

А теперь представим себе родную мать этих детей, которая своей любовью должна привлекать в своё девачаническое состояние этих детей так, что на причитающуюся отцу законную долю блаженства уже ничего не останется. Выше уже говорилось о том, что ум девачани способен на переживание лишь самых высоких духовных идей, и он не способен даже отдалённо воспринимать объекты грубых чувств или чего-то, что могло бы вызвать у обитателя девачана хоть какое-то чувство неудовольствия, — иначе девачан слился бы с авичи, а ощущение безраздельного блаженства было бы разрушено навсегда.

И как природе быть в этом случае? Значит, она должна поступиться этим своим долгом, который ей предписывают наши земные понятия об объективности и реальности, и уронить себя в наших глазах как неспособная удовлетворить наши собственные критерии правдивости и честности. С одной стороны, этим детям пришлось бы раздваиваться и растраиваться ad infinitum — поскольку у них где-то ещё в девачане оказалось бы слишком много развоплощённых предметов духовного притяжения, также настоятельно требующих их присутствия рядом с собой — и этот процесс рассеивания в пространстве в виде вездесущности вряд ли когда-нибудь совпадёт с нашими понятиям о личном, актуальном присутствии в одно и то же время в нескольких разных местах — в противном случае где-то всегда окажется какая-нибудь жертва “обмана со стороны природы”. А помещать монады рядом друг с дружкой — все без разбору — как членов единой счастливой семьи значило бы грубо грешить против истины и реальных фактов: каждый человек, какое бы незначительное положение он ни занимал во время своей жизни на земле, в ментальном и нравственном смысле представляет собой уникальность — sui generis, — и каждый по-своему представляет себе, что такое блаженство и каковы его собственные желания, а значит, и имеет право, и действительно испытывает абсолютную потребность в своём конкретном, личном, “обособленном от других” девачане.

В своих спекуляциях относительно будущей [посмертной — перев.] жизни западный ум до сих пор едва ли поднимался выше описания кама- и рупа-лок, то есть низших миров — “миров подземных духов”. О множестве состояний и сфер косвенно говорится в Приложении “D”. Даже экзотерическая буддийская философия подразделяет развоплощённых существ на три класса: (1) кама-ва́чара, или тех, кто продолжает оставаться под властью страстей в кама-локе; (2) рупа-ва́чара, или тех, кто уже достиг более высокого уровня, но всё же ещё сохраняет в себе какие-то остатки прежней своей формы в рупа-локе; и (3) арупа-в́ачара, или тех, кто становится сущностями, уже не обладающими никакой формой в арупа-локах наивысшего девачана. Всё зависит от степени духовности и устремлений монады.

Астральное тело 4-го принципа, называемого кама (поскольку оно является неотделимой частью кама-локи) — всегда остаётся в зоне притяжения теллурического магнетизма, но прежде, чем монада, пройдя серию различных девачанических состояний, достигает наивысших областей арупа, она должна освободиться ещё и от более тонких, но столь же сильных притяжений со стороны своего манаса. Таким образом, девачани проходит множество разных состояний. Те состояния, которые характерны для арупа-лок, отличаются тем, что пребывающие в них сущности, воистину, достигают высочайшей степени субъективности и “материальностью своею уступают даже тончайшему телу-призраку — маявирупе”. Но даже там, утверждаем мы, существует всё-таки “актуальное общение”.

Однако добраться туда сразу, перепрыгнув через низшие состояния, удаётся лишь единицам. Бывают и такие девачани — а все они во время своей жизни на земле могли принадлежать к числу людей высочайших нравственных принципов и моральной безупречности, — которые в силу своего пристрастия к своим прежним интеллектуальным изысканиям и особенно к незавершённому умственному труду остаются на целые столетия в рупа-локе, погружённые в строгую изоляцию девачана. Всё происходит буквально так, поскольку острейшая и чисто духовная страсть к интеллектуальным изысканиям у них заслоняет собой всех остальных людей и любимых родных. В качестве примера подобного состояния интеллектуального трудоголика (если мне будет позволено использовать это выражение для большей выразительности) возьмите хотя бы ментальное состояние умирающего Берцелиуса, который в самую последнюю свою минуту испытывал чувство отчаяния от того, что труд его обрывается смертью.

Такая страсть называется танха (на санскрите тришна) — это ненасытная жажда, и прежде, чем страсть эта не исчерпает себя, сущность не сможет продвинуться дальше и погрузиться в условия чистейшего состояния арупа. В девачане предусмотрены состояния для всех возможных случаев, но в каждом случае они создаются самым последним, самым заветным желанием умирающего человека. Так, учёный, всю свою жизнь на земле подчинявший воздействиям со стороны манаса и ради наслаждения, которое он переживал, развивая до высочайшей степени свой физический рассудок, он глубоко погружался в тайны материальной вселенной, будет также магнетически связан своими ментальными устремлениями с такими же учёными и их трудами, субъективно воздействуя на них и так же субъективно испытывая влияние с их стороны (хотя способ этого взаимодействия и будет совершенно отличаться от того, что происходит в комнатах для спиритических сеансов, и от того, что об этом говорят медиумы). И только после того, как эта энергия его иссякнет, единственным господствующим влиянием для него станет буддхи.

Аналогичное правило одинаково распространяется на все виды деятельности, порождаемые страстью или чувствами, которые втягивают странствующую монаду (“индивидуальность”) в сложный комплекс взаимоотношений в каждой земной жизни. Развоплощённая сущность должна пройти одну за другой все ступеньки, поднимаясь вверх по лестнице бытия от состояния земной субъективности к состоянию субъективности абсолютной. И когда достигается состояние девачана — состояние ограниченной нирваны — сущность переживает его вместе со всеми его яркими, хотя и чисто духовными, реалиями до тех самых пор, пока своего полного удовлетворения не получит карма на этом этапе и пока не заявит о себе физическая тяга к следующей земной жизни.

Стало быть, пребывая в девачане, сущность способна воспринимать воздействие и воздействовать со своей стороны на психическое состояние любой другой сущности, общение с которой ей настолько близко, что позволяет ей, как уже сказано, не погибнуть в ходе очистительной эволюции, происходящей в низших посмертных сферах. Это взаимодействие двух сущностей будет ощущаться духовно, хотя одна и будет “разобщена с другой” в том смысле, какой вкладывают западные мыслители в понятие общения.

Если задающий эти вопросы человек сможет сформулировать для себя состояние монады как пребывание в чистейшем духе, если он сможет представить себе сущность, находящуюся в предельно мыслимом состоянии субъективности, сущность, не имеющую ни формы, ни цвета, ни массы — даже столь малой, как масса атома, — если он сможет вообразить себе сущность, которая получает свои воспоминания о предыдущей личности (жизни на земле) из того, как манас в последний раз сочленялся с низшими пятью принципами, — то тогда он, возможно, и сам сможет ответить на свой вопрос.

Указанная эволюция рассматривается эзотерической доктриной не как затухание индивидуального сознания, а, наоборот, как бесконечное его расширение. Происходит не стирание сущности, а её объединение с универсальной сущностью, и тогда её сознание становится способным припомнить не просто сцены из жизни какой-то одной сформировавшейся на земле личности, но каждую из всего ряда земных жизней на протяжении всей кальпы, а затем и жизни любой другой личности. Коротко говоря, из конечного сознание превращается в бесконечное. Но произойдёт это лишь по завершении всех [земных — перев.] рождений, когда наступит великий день абсолютного Воскресения.

А до тех пор по мере движения монады всё вперёд и вперёд от одного рождения к другому и по мере прохождения ею своих низших сфер и сферы девачана после каждого очередного существования на земле все каждый раз создаваемые на земле взаимосвязи должны всё больше ослабляться и наконец полностью утрачивать силу перед очередным рождением. Все эти взаимосвязи неизгладимо запечатлены в акаше, и их всегда можно просмотреть — для этого нужно, чтобы в одном из своих рождений на земле сущность пробудила свои латентные духовные силы и развила их до “четвёртого уровня дхьяны”: но власть этих взаимосвязей на сущность постепенно ослабляется. Это же осуществляется и в каждом из состояний девачана, в которые сущность погружается в промежутке между земными воплощениями, и тогда те личные связи — магнетические или психические, называйте их как угодно — что связывают девачани с другими сущностями из его последней земной жизни (с родными, друзьями, членами семьи) всё больше стираются, и девачани, освободившись от них, получает возможность двигаться дальше по своей циклической тропе.

Не происходи такого стирания личных связей в действительности, каждой сущности пришлось бы продолжать своё странствие на протяжении кальпы, запутавшись в густой сети её прежних взаимосвязей с мириадами её отцов, матерей, сестёр, братьев, жён и проч. и проч. из её бесчисленных прошлых воплощений — в этом случае возник бы полный сумбур!

Когда-то именно плод невежества — геоцентрическая гипотеза — и породил все экзотерические богословия с их нелепыми догматами. Так и сегодня именно такой же плод невежества — теория моногенеза, согласно которой каждому существу даётся лишь одна земная жизнь — и создаёт все эти трудности для европейских метафизиков в деле разгадки тайн нашего существования и в понимании различий, существующих между индивидуальностью монады и её физическим появлением в виде длинного ряда земных воплощений, представленных таким множеством совершенно отличающихся друг от друга личностей. Европе удалось многое узнать и об атомных массах, и о химических символах, но она пока имеет ещё очень слабое представление о том, что такое девачан.

Предыдущее письмо № 67	Оглавление	Следующее письмо № 81
(предположительная хронологическая последовательность)

Сноски

---