trusted
404
правки
Изменения
Мейбл Коллинз - Идиллия Белого Лотоса, Книга I (просмотреть исходный код)
Версия 10:32, 3 декабря 2016
, 10:32, 3 декабря 2016Нет описания правки
==Глава 6==
==Глава 6==
- Есть ли у тебя какое-нибудь желаніе? — спросилъ человѣкъ яснымъ, но очень тихимъ голосомъ.
Я посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ: онъ говорилъ не тономъ простого слуги, но такимъ, который указывалъ на то, что онъ могъ исполнить всякое мое желаніе; а между тѣмъ, судя по платью, онъ былъ только послушникомъ.
— Я только что поѣлъ, — отвѣтилъ я! — и мнѣ ничего не хочется… Развѣ, вотъ, вырваться изъ этой комнаты на свободу.
— Это легко исполнить, — промолвилъ онъ спокойно: — Ступайте за мной.
Я въ изумленіи вытаращилъ глаза на него: этотъ послушникъ долженъ былъ знать о моемъ положеніи, и воля Агмахда относительно меня, вѣроятно, была ему извѣстна; неужели онъ все таки осмѣливался бросить ему такой вызовъ?
— Нѣтъ, — возразилъ я: — высшіе жрецы заключили меня въ эту келью, и они меня накажутъ, если застигнутъ во время бѣгства.
Вмѣсто отвѣта, онъ произнесъ только: — Пойдемъ! причемъ протянулъ руку повелительнымъ жестомъ. Точно подъ вліяніемъ внезапной физической боли, я громко вскрикнулъ, самъ не понимая ясно, отчего; я испытывалъ какое-то двойственное чувство: мнѣ показалось, что кто-то вцѣпился, какъ когтями, въ мое тѣло и съ неопреодолимой силой тряхнулъ его, въ то время какъ кто-то или что-то другое держало меня, какъ клещами. Еще мгновеніе, и я ужъ стоялъ рядомъ со своимъ таинственнымъ посѣтителемъ, крѣпко державшимъ меня за руку.
— Не оглядывайся! — крикнулъ онъ: — иди со мной!
Я послѣдовалъ за нимъ; но у двери мнѣ захотѣлось повернуть голову и оглянуться, что я и сдѣлалъ, хотя для этого мнѣ пришлось употребить большое усиліе.
Не удивительно, что онъ запретилъ мнѣ оборачиваться! Не удивительно, что онъ старался, какъ можно скорѣе выбраться со мной изъ комнаты! Оглянувшись, я мгновенно остановился, словно прикованный къ мѣсту волшебнымъ словомъ, не спуская глазъ съ того, что видѣлъ, противясь увлекавшей меня впередъ желѣзной рукѣ: на ложѣ лежалъ я, или, точнѣе, моя физическая оболочка, въ безсознательномъ состояніи…
Тутъ только я понялъ, что мой посѣтитель — не житель земли, и что я снова очутился въ мірѣ тѣней. Но это чудо было тотчасъ поглощено другимъ большимъ, которое придало мнѣ достаточно силы, чтобы оказать сопротивленіе усиліямъ послушника увести меня изъ кельи: Царица Лилій стояла за моимъ ложемъ, слегка склонившись надъ нимъ, въ той очаровательной позѣ, въ которой я увидѣлъ ее въ первый разъ, когда она нагнулась надъ прудомъ, чтобы утолить жажду его водой. Она заговорила, голосъ ея дошелъ до меня, какъ брызги фонтана, какъ звукъ падающей каплями воды.
— Проснись, спящій, оборви этотъ сонъ и не оставайся подъ дѣйствіемъ этихъ злыхъ чаръ!
— Повелительница, я повинуюсь, — прошепталъ я про себя, и мнѣ показалось, будто меня тотчасъ окуталъ туманъ. Несмотря на то, что я лишь смутно сознавалъ окружавшее меня, я все же зналъ, что, повинуясь желанію красавицы-царицы, стараюсь вернуться къ своему обычному состоянію, чего мнѣ и удалось достигнуть, мало-по-малу. Наконецъ, я съ трудомъ поднялъ усталыя, отяжелѣвшія вѣки и увидалъ пустую, унылую келью. Послушникъ оставилъ ее — чему я былъ радъ — но, увы! и Царица Лотоса также покинула меня. Теперь комната, казалось, совершенно опустѣла; и сердце тоскливо заныло у меня въ груди, когда я обвелъ ее глазами.
Въ своей дѣтской душѣ я относился къ кроткой Царицѣ Цвѣтка, какъ къ прекрасной матери, и страстно желалъ ея присутствія здѣсь; но ея не было. Я отлично зналъ, что она не скрылась гдѣ-нибудь въ комнатѣ: мало того, что я могъ убѣдиться въ ея отсутствіи глазами, я чувствовалъ его душой. Я томно поднялся съ ложа — эта послѣдняя борьба до крайности истощила меня — и направился въ уголъ, гдѣ былъ спрятанъ мой цвѣтокъ, чтобы взглянуть на него; я слегка отстранилъ занавѣсь. Увы! мое сокровище склонило уже свою милую головку! Я прыгнулъ впередъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что снабдилъ его водой. Да, стебель глубоко сидѣлъ въ его любимой стихіи, и все-же цвѣтокъ склонился, какъ мертвый, а стебель безжизненно перевѣсился черезъ край сосуда.
— Цвѣтокъ мой! — воскликнулъ я, опускаясь на колѣни рядомъ съ нимъ: — неужели ты погибъ? Неужели я совершенно одинокъ! Я вынулъ дряблое тѣльце лотоса изъ кружки и спряталъ его подъ свою одежду, за пазуху. Въ порывѣ безутѣшнаго горя я бросился на ложе и закрылъ глаза, стараясь окружить себя тьмой и отогнать отъ себя всякія видѣнія. Но какъ? Кто знаетъ средство закрыть видѣніямъ доступъ къ духовному оку, одаренному страшною способностью все видѣть и для котораго нѣтъ мрака? Во всякомъ случаѣ, я тогда такого не зналъ.
Когда я пришелъ въ себя послѣ продолжительнаго безмолвнаго отдыха, ночь уже спустилась на землю. На небѣ сіялъ мѣсяцъ; черезъ высокое окно врывалась къ комнату серебряная полоса свѣта, въ которой я замѣтилъ вышитую золотомъ кайму бѣлой жреческой одежды. Эта вьшіивка была мнѣ знакома, я медленно поднялъ глаза, ожидая увидѣть Агмахда. Такъ и случилось, хотя онъ и стоялъ въ полутьмѣ: осанку его нелегко было смѣшать съ осанкой другого, если-бы даже лицо его и оставалось въ тѣни. Я лежалъ неподвижно; однако, онъ, повидимому, сразу узналъ, что я проснулся, потому что проговорилъ:
-Вставай!
Я вставалъ съ ложа и выпрямился во весь ростъ, устремивъ на него широко раскрытые глаза.
— Выпей то, что поставлено передъ тобой, — продолжалъ онъ.
Я взглянулъ на столъ и увидѣлъ стоявшую на немъ чашу съ какой-то красной влагой. Я жадно выпилъ напитокъ въ надеждѣ, что онъ дастъ мнѣ силы выдержать всякое испытаніе, которое могли принести съ собой молчаливые часы ночи.
— Идемъ! — сказалъ Агмахдъ, и я послѣдовалъ за нимъ, глядя полубезсознательно на окно и думая, что меня, можетъ быть, ожидаетъ свѣжій воздухъ, даже свобода… Вдругъ мнѣ показалось, что я внезапно ослѣпъ… Я быстрымъ движеніемъ поднесъ руку къ глазамъ: они были повязаны чѣмъ-то мягкимъ… Я замеръ, охваченный неудомѣніемъ и страхомъ. Вслѣдъ за этимъ, я почувствовалъ, какъ меня кто-то обхватилъ и осторожно повелъ впередъ; я вздрогнулъ при мысли, что то, вѣроятно, была рука Агмахда, которая поддерживала меня, но мнѣ поневолѣ приходилось терпѣть ея прикосновеніе, которому я не могъ противиться. Мы медленно подвигались впередъ; мнѣ было ясно, что мы вышли изъ комнаты, прошли извѣстное пространство; но какъ далеко мы ушли отъ кельи, ни въ какомъ направленіи отъ нея мы шли, я не могъ никакъ отгадать, такъ меня сбила съ толка моя вынужденная слѣпота.
Наконецъ, мы остановились, и наступило полное молчаніе; обнимавшая меня рука опустилась, и я почувствовалъ, что съ моихъ глазъ снимаютъ повязку. Но и послѣ этого, окружавшій меня мракъ остался такъ густъ, что я поднесъ руку къ глазамъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что на нихъ больше не было повязки. Нѣтъ, на нихъ ничего не лежало, они были открыты, и все же передо мной стояла непроницаемая стѣна глубокаго, полнаго мрака. У меня болѣла голова; я плохо сознавалъ происходившее; казалось, пары выпитаго мной крѣпкаго напитка все перепутали въ моей головѣ. Я стоялъ неподвижно въ надеждѣ, что такимъ образомъ скорѣе приду въ себя и тогда разберусь въ своемъ положеніи. Вдругъ я почувствовалъ, что около меня… совсѣмъ близко… стоялъ кто-то; я не отстранился; мнѣ показалось, будто я зналъ, что этотъ нѣкто — прекрасенъ, дружелюбенъ, осѣненъ славой… Меня наполнило чувство неизъяснимой нѣжности; мнѣ почудилось, будто я духовно прильнулъ къ этому невѣдомому нѣкто. Среди молчанія, у самаго моего уха, раздалась тихая, ласкающая рѣчь:
— Скажи Агмахду, что онъ преступаетъ законъ: заразъ можетъ только одинъ жрецъ вступать въ Святая Святыхъ, не больше.
Я тотчасъ призналъ подобный струящейся водѣ голосъ Царицы Лотоса и безпрекословно повиновался ему, хотя и не подозрѣвалъ ничего о присутствіи жреца.
— Только по одному разрѣшается жрецамъ входить въ Святая Святыхъ, не иначе: законъ нарушенъ, ибо Агмахдъ — здѣсь, — сказалъ я:
— Прошу, чтобы мнѣ было дано услышать это изъ устъ самой Царицы, торжественнымъ тономъ произнесъ Агмахдъ въ отвѣтъ.
— Скажи ему, — возразилъ голосъ, пронизывавшій мнѣ душу и заставлявшій меня радостно трепетать всѣмъ тѣломъ; — что я не стала бы ждать твоего появленія въ храмѣ, если-бы могла открыться ему самому.
Я повторилъ ея слова; отвѣта на нихъ не послѣдовало; но вслѣдъ за этимъ, послышалось движеніе, раздались шаги, и дверь тихо затворилась.
Мягкая рука тотчасъ коснулась меня, и въ это же время я замѣтилъ слабый свѣтъ у себя на груди; въ одно мгновеніе рука опустилась ко мнѣ за пазуху и вынула спрятанный мной поблекшій лотосъ. Но я не сдѣлалъ ни малѣйшей попытки помѣшать этому: надо мной блеснулъ свѣтъ, привлекшій мое вниманіе, и, когда я поднялъ голову, чтобы взглянуть на него, я узналъ Царицу Лотоса. Я видѣлъ свою Царицу — какъ я ужъ сталъ называть про себя — лишь смутно, точно окутанную легкой дымкой, но все-же достаточно отчетливо, чтобы близкое присутствіе ея наполнило меня радостью. Она поднесла къ своей груди увядшій цвѣтокъ, который только что достала у меня изъ-за пазухи; и я съ изумленіемъ видѣлъ, какъ онъ сталъ вянуть все больше и больше, какъ очертанія его становились все менѣе ясны и какъ онъ, наконецъ, совсѣмъ пропалъ изъ вида… И, однако, я не жалѣлъ о немъ, такъ какъ по мѣрѣ того, какъ онъ исчезалъ, сама Царица становилась все яснѣе, выступала все ярче среди окружавшаго насъ мрака, а когда его не стало видно, она предстала передо мною прекрасная, лучезарная, вся осіянная собственнымъ блескомъ. — Не страшись болѣе, — промалвила она: — они не могутъ повредить тебѣ, ибо ты вступилъ въ сферу, гдѣ дѣйствуетъ мой свѣтъ. Итакъ, не бойся ничего, хотя они и помѣстили тебя въ самую твердыню порока и обмана; наблюдай за всѣмъ и запомни все, чему свидѣтелями будутъ твои очи.
Казалось, самая тьма блѣднѣла подъ бодрящимъ дѣйствіемъ ея увѣренныхъ, милостивыхъ словъ; и я чувствовалъ, какъ во мнѣ росло мужество. Ея протянутая рука нѣжно коснулась меня; при этомъ прикосновеніи мнѣ показалось, будто я весь загорѣлся такимъ огнемъ, сила котораго превосходила всякій испытанный мною до сихъ поръ зной.
— Царственный цвѣтокъ Египта покоится въ священныхъ водахъ чистота и ничѣмъ ненарушимый міръ которыхъ создали подабающее ему вѣчное жилище. Я — духъ цвѣтка; я ношусь надъ водами Истины, и Любовь — дыханіе небесъ — источникъ, изъ котораго я черпаю жизнь. Этотъ храмъ, мое земное жилище, палъ, и обитатели его отвернулись отъ небеснаго свѣта — Мудрости, а мои крылья все еще съ любовью распростерты надъ нимъ. Но духъ царственнаго Лотоса не можетъ долго жить во мракѣ, и какъ цвѣтокъ клонится долу и чахнетъ, когда солнце скрывается отъ него, такъ и храмъ этотъ погибнетъ, если я его покину. Запомни мои слова, дитя, запечатлѣй ихъ въ своемъ сердцѣ; и когда ты окрѣпнешь духомъ и будещь въ состояніи уразумѣть ихъ сокровенный смыслъ, они объяснятъ тебѣ многое.
— Скажи, спросилъ я: — когда мнѣ снова можно будетъ посѣтить лотосы? Поведешь-ли меня къ нимъ завтра, при дневномъ свѣтѣ? Сейчасъ — ночь, и я утомленъ; нельзя ли мнѣ теперь уснуть у твоихъ ногъ, а завтра быть съ тобою въ саду?
— Бѣдное дитя! — произнесла она, такъ низко склоняясь надо мною, что ея нѣжное, какъ благоуханіе дикихъ цвѣтовъ, дыханіе коснулось моего лица: — какъ они злоупотребили твоими силами! Отдохни здѣсь, на моихъ рукахъ, и я охраню тебя. Тебѣ предназначено быть моимъ пророкомъ и стать просвѣтителемъ дорогой мнѣ страны; какъ алмазами украшу твое чело силой и здоровьемъ. Спи, дитя!
И я прилегъ тутъ-же, повинуясь ея повелѣнію; я чувствовалъ, что голова моя покоится на мягкой рукѣ, изъ которой исходили волны успокаивавшаго меня магнетизма, хотя въ то-же время сознавалъ, что лежу на холодномъ, жесткомъ полу святилища. И я впалъ въ глубокій, не возмущенный никакими сновидѣніями, сонъ.
За эту ночь, въ нишѣ тайныхъ лѣтописей, веденыхъ Агмахдомъ, было начертано всего лишь одно слово:
„Напрасно!“
==Глава 7==
Когда я проснулся, въ моей рукѣ лежалъ бѣлый цвѣтокъ: то былъ полу распустившійся лотосъ, красота котораго тотчасъ наполнила сердце мое радостью. Я смотрѣлъ на него и чувствовалъ себя бодрымъ и веселымъ, точно всю ночь проспалъ на рукахъ матери, а цвѣтокъ былъ ея поцѣлуемъ на моихъ устахъ, — я держалъ его у самыхъ губъ. Я не задавалъ себѣ вопроса: откуда лотосъ у меня; онъ даже не приходилъ мнѣ въ голову; я просто любовался его красой и чувствовалъ себя счастливымъ: вѣдь, онъ давалъ мнѣ знать, что моя Царица, мой единственный другъ, охраняла меня.
Вдругъ, я увидѣлъ, что кто-то вошелъ въ комнату; собственно говоря, не вошелъ, а скорѣе, казалось, выступилъ изъ тѣни. Я лежалъ, какъ теперь замѣтилъ, на ложѣ, въ томъ самомъ покоѣ, куда привелъ меня наканунѣ Агмахдъ. Я плохо соображалъ, какъ и въ какомъ мѣстѣ провелъ мрачные часы ночи, но ясно чувствовалъ, что сюда-то обратно онъ, а не кто другой, принесъ меня на своихъ рукахъ. Я былъ доволенъ тѣмъ, что снова очутился въ своей комнатѣ, и еще больше обрадовался, когда увидѣлъ приближавшагося ко мнѣ ребенка. То была дѣвочка; она казалась моложе меня и была ясна, какъ солнечное сіяніе. Подойдя ко мнѣ, она остановилась, и я протянулъ ей руку.
— Дай мнѣ цвѣтокъ — произнесла она.
Я колебался: обладаніе цвѣткомъ доставляло мнѣ столько счастья; но я не могъ отказать ей: она улыбалась, а до сихъ поръ никто еще въ храмѣ не подарилъ меня улыбкой, и я отдалъ ей свой цвѣтокъ.
— Ахъ! воскликнула она: — на его листьяхъ — вода! — и бросила его съ отвращеніемъ. Я разсердился и быстро соскочилъ съ своего ложа, чтобы взять назадъ свое сокровище. Моментально дѣвочка подняла его съ пола и съ громкимъ смѣхомъ бросилась бѣжать отъ меня, держа его въ рукѣ. Я погнался за нею во всю мочь и принялся ловить ее совершенно по-мальчишески, — да я и былъ настоящій мальчикъ, да къ тому же еще обозленный, — и рѣшилъ, что не уступлю ей. Мы мчались по большимъ комнатамъ, никого не встрѣчая на своемъ пути; дѣвочка съ быстротою молніи проскальзывала за большія занавѣси, а я слѣдовалъ за нею со всѣмъ проворствомъ деревенскаго парня. Вдругъ, я очутился лицомъ къ чему-то, что я принялъ за крѣпкую каменную стѣну. Какъ она могла скрыться отъ меня? Вѣдь я гнался за нею по пятамъ? Въ порывѣ гнѣва, отъ котораго у меня потемнѣло въ глазахъ, я повернулся назадъ и… тутъ-же замолчалъ и притихъ: передо мною стоялъ жрецъ Агмахдъ. Ужъ не совершилъ-ли я какого нибудь проступка? Но нѣтъ: онъ улыбался. — Ступай за мной, — произнесъ онъ такъ мягко, что я послѣдовалъ за нимъ безъ малѣйшей робости. Онъ открылъ дверь, и я увидѣлъ передъ собою квадратный садъ, весь въ цвѣтахъ; его окружала изгородь, густо поросшая цвѣтущими растеніями. Весь садъ былъ полонъ дѣтей, проворно бѣгавшихъ взадъ и впередъ; казалось, все вниманіе ихъ было поглощено такой замысловатой игрой, которой я не понималъ. Ихъ было такъ много, движенія ихъ были такъ быстры, что сначала я было растерялся; но тутъ я вдругъ увидѣлъ среди нихъ дѣвочку, отнявшую у меня цвѣтокъ: она приколола его къ своему платью и насмѣшливо улыбалась, глядя на меня. Я бросился въ толпу, хотя не имѣлъ никакого представленія объ этой игрѣ или танцѣ; но несмотря на это я, казалось, — ужъ самъ не знаю какъ — понялъ законы ея и подчинился имъ; я не могъ-бы сказать, въ чѣмъ была цѣль игры, но присутствіе мое не внесло въ нее никакой путаницы и я, хотя и безсознательно, но вѣрно двигался среди прочихъ дѣтей. Я гонялся за дѣвочкой, ловя ее; но она была такъ ловка, что мнѣ никакъ не удавалось нагнать ее. Несмотря на это, я вскорѣ весь отдался наслажденію, которое доставляли мнѣ движеніе, общее возбужденіе, видъ веселыхъ лицъ и звукъ смѣющихся голосовъ. Благоуханіе безчисленныхъ цвѣтовъ приводило меня въ восхищеніе, и мнѣ страстно захотѣлось нарвать себѣ немного цвѣтовъ. Думая о нихъ, я забылъ о своемъ лотосѣ, и рѣшилъ, что нарву ихъ большой букетъ по окончаніи игры; а пока проворно сновалъ взадъ и впередъ, исполняя замысловатыя фигуры танца. Въ это мгновеніе я не боялся ни Агмахда, ни его гнѣва, хотя садъ могъ быть и его. Вдругъ, я услышалъ взрывъ сотни дѣтскихъ веселыхъ голосовъ, кричавшихъ:
— Онъ выигралъ его! Онъ его выигралъ!
Когда раздались эти крики, я увидѣлъ золотой мячъ, лежавшій у моихъ ногъ; я тотчасъ догадался, что онъ — мой, и поднялъ его, онъ былъ такъ легокъ, что я бросалъ его высоко, высоко въ воздухъ, и несмотря на это, онъ всякій разъ падалъ обратно въ мои протянутыя руки. Я оглянулся: вокругъ меня никого не было; я остался въ саду вдвоемъ съ дѣвочкой похитившей мой цвѣтокъ, котораго больше ужъ не было на ея платьѣ; но я успѣлъ забыть о немъ. Она улыбалась; я засмѣялся, глядя на нее и бросилъ ей мячъ, который она ловко перебросила мнѣ обратно съ одного конца сада на другой… Вдругъ, въ воздухѣ разлились ясные звуки призывного колокола.
— Идемъ — проговорила дѣвочка: — пора въ школу; пойдемъ!..
— Она взяла меня за руку и отбросила въ сторону мячъ. Я съ тоской посмотрѣлъ на него.
— Онъ мой — произнесъ я.
— Теперь онъ ни къ чему, — возразила она: — Теперь, тебѣ предстоитъ выиграть другой призъ.
Рука въ руку, мы выбѣжали изъ сада, пробѣжали черезъ другой и попали въ большой, невиданный еще мною, покой, гдѣ оказались всѣ дѣти, съ которыми я передъ тѣмъ игралъ въ саду, а съ ними еще много другихъ. Воздухъ въ немъ былъ тяжелый, пропитанный благовоніями. Я нисколько не былъ утомленъ, такъ какъ незадолго передъ тѣмъ всталъ послѣ продолжительнаго сна, и утро было еще прохладно; но теперь, едва вступилъ я въ этотъ покой, какъ голова у меня стала горѣть, и я почувствовалъ крайнюю усталость а вскорѣ послѣ того заснулъ подъ шумъ раздававшихся вокругъ меня дѣтскихъ голосовъ<ref>Добавить примечание русского переводчика</ref>.
Проснулся я отъ того-же крика, который уже слышалъ въ саду:
— Онъ выигралъ его! Онъ его выигралъ!
Я стоялъ на какомъ-то высокомъ мраморномъ креслѣ, напоминавшемъ тронъ; меня обступили дѣти, расположившись группами на немъ и вокругъ него. Я вспомнилъ тутъ, что приведшая меня сюда дѣвочка говорила, что это — мѣсто учителя. Тогда зачѣмъ-же мы-то, дѣти, на немъ? Оглянувшись кругомъ, я увидѣлъ, что покой весь занятъ былъ жрецами, молча и неподвижно стоявшими на мѣстахъ воспитанниковъ. Въ минуту пробужденія я слышалъ свой собственный голосъ; очевидно, я что-то говорилъ передъ тѣмъ. Теперь я вновь услышалъ, какъ дѣти закричали!
— Онъ выигралъ его! Онъ его выигралъ!
— Въ припадкѣ какого то непонятнаго для меня изступленія я соскочилъ съ трона; очутившись на полу, я посмотрѣлъ вокругъ себя и замѣтилъ, что всѣ дѣти скрылись; по крайней мѣрѣ, никого изъ дѣтей, кромѣ самого себя и моего проводника, дѣвочки, я не видѣлъ; она стояла на тронѣ, смѣялась и весело хлопала въ ладоши. Не понимая, что могло доставлять ей такое удовольствіе, я взглянулъ внизъ и увидѣлъ передъ собою жрецовъ въ бѣлыхъ одеждахъ: они лежали ницъ передо мною и касались пола лбами… Что все это значило? Я силился понять и не могъ, и стоялъ не шевелясь, схваченный страхомъ. Вдругъ, дѣвочка, какъ-бы въ отвѣтъ на мою мысль, воскликнула:
— Они поклоняются тебѣ!..
Ея слова меня поразили; но не менѣе того меня удивило другое обстоятельство, которое въ этотъ моментъ стало мнѣ ясно: я одинъ слышалъ ея голосъ!
==Глава 8==
Я былъ приведенъ обратно въ свою келью, куда молодые жрецы принесли мнѣ завтракъ, такъ какъ я съ утра еще не ѣлъ. Я былъ голоденъ, и принесенныя явства показались мнѣ очень вкусными. Молодые жрецы, принесшіе ихъ, подавали мнѣ кушанья не иначе, какъ преклонивши одно колѣно; я съ недоумѣніемъ слѣдилъ за этими церемоніями, не понимая, зачѣмъ онѣ продѣлывались. Одни принесли плодовъ, вкусныхъ лакомствъ и какой-то благоухающій напитокъ; другіе пришли съ цвѣтами и съ цѣлыми снопами, которые были положены около меня, и съ растеніями въ полномъ цвѣту, которыя были разставлены вдоль стѣнъ. При видѣ ихъ я испустилъ крикъ радости и въ то же мгновеніе замѣтилъ Агмахда, стоявшаго въ тѣни занавѣси; онъ смотрѣлъ на меня холодно, не улыбаясь. И, несмотря на это, я не испугался его: я былъ весь охваченъ какимъ-то новымъ радостнымъ чувствомъ, придававшимъ мнѣ смѣлость, и переходилъ отъ цвѣтка къ цвѣтку, осыпая ихъ поцѣлуями. Чудное благоуханіе разлилось по комнатѣ. Сердце мое радостно билось отъ горделиваго сознанія, что мнѣ больше нечего было страшиться этого холоднаго жреца, который стоялъ здѣсь неподвижно, будто высѣченный изъ мрамора. Это ощущеніе смѣлости сняло съ моей дѣтской души тяжесть, давившей ее тоски. Агмахдъ повернулся и пошелъ, а когда онъ скрылся за занавѣсью, я увидѣлъ возлѣ себя дѣвочку.
— Видишь, — проговорила она. — Эти цвѣты достала для тебя я.
— Ты! — воскликнулъ я.
— Да. Я сказала имъ, что ты цвѣты любишь. А эти цвѣты — роскошные, благоухающіе; они растутъ въ землѣ. Ты усталъ? Можетъ быть, мы играть пойдемъ? В ты знаешь, что тотъ садъ принадлежитъ намъ съ тобою, и что мячъ — въ немъ? Кто-то принесъ тебѣ его обратно.
— Скажи, почему жрецы стояли сегодня на колѣняхъ предо мною?
— Развѣ ты не знаешь, почему? — спросила она, съ любопытствомъ глядя на меня. — А потому, что ты училъ съ трона, говорилъ мудрыя рѣчи, которыя они понимали, а мы — нѣтъ. Но мы видѣли, что ты выигралъ большую награду. Ты всѣ награды берешь.
Я сѣлъ на ложе, обхватилъ свою голову руками и въ изумленіи уставился на нее глазами.
— Да какъ же я могъ учить ихъ, самъ ничего объ этомъ не зная?[2]
— Ты станешь великъ, если только перестанешь сопротивляться; и тогда-то вотъ и будешъ всѣ награды выигрывать, когда меньше всего будешь знать объ этомъ. Будь покоенъ и доволенъ всѣмъ, и всѣ жрецы, даже самые гордые, преклонятся передъ тобою!
Я онѣмѣлъ отъ изумленія; затѣмъ, черезъ нѣсколько мгновеній проговорилъ:
— Ты еще такая маленькая: откуда ты все это знаешь?
— Это цвѣтѣ мнѣ все говорятъ, — сказала она со смѣхомъ: они — твои друзья. Только все это — правда. Ну, а теперь, поиграй со мною!
— Нѣтъ, подожди. — Я никакъ не могъ понять ея рѣчей. На самомъ дѣлѣ, я былъ до крайности озадаченъ, и кромѣ того чувствовалъ, что голова у меня отяжелѣла и горитъ.
— Не можетъ быть, чтобы я училъ ихъ съ трона! — воскликнулъ я еще разъ.
— Училъ! И высшіе жрецы благоговѣйно склонили головы передъ тобой, потому что ты имъ объяснилъ, какъ устроить какую-то церемонію, центральнымъ лицомъ которой будешь ты самъ.
— Я!?
— Да! И ты сказалъ имъ, изъ чего должно быть сдѣлано твое одѣяніе, какъ его сшить и какія произносить слова, облекая тебя въ него.
Я вслушивался въ ея слова все съ большимъ интересомъ; когда она кончила, я закричалъ:
— Можешь ты мнѣ еще что-нибудь разсказать?
— Отнынѣ, ты будешь жить среди земныхъ цвѣтовъ и станешь часто съ дѣтьми танцовать. О, тамъ многое было сказано тобой! Но насчетъ церемоніи я что-то не припомню. Впрочемъ самъ скоро увидишь: она, вѣдь, произойдетъ сегодня ночью.
Я вскочилъ съ ложа, охваченный внезапнымъ порывомъ безумнаго ужаса.
— Не бойся — произнесла она, смѣясь: вѣдь я же буду при тебѣ. Я очень рада этому, потому что, хотя и принадлежу къ храму, но ни разу еще мнѣ не приходилось присутствовать ни на одной изъ священныхъ церемоній.
— Ты, принадлежишь къ храму! Да вѣдь они даже голоса-то твоего слышать не могутъ!
— А иногда они и меня самое не могутъ видѣть! — проговорила она со смѣхомъ. — Только одинъ Агмахдъ всегда меня видитъ, потому что я принадлежу ему. Но говорить съ нимъ мнѣ нельзя… А тебя я люблю, потому что могу бесѣдовать съ тобою… Пойдемъ играть, выйдемъ на воздухъ. Цвѣты въ саду не хуже этихъ, да и мячъ — тамъ. Пойдемъ!
Взявши меня за руку, она проворно пошла впередъ; погруженный въ размышленія, я не сталъ сопротивляться ей. Но въ саду воздухъ былъ напоенъ такимъ чуднымъ, нѣжнымъ благоуханіемъ, цвѣты были такъ дивно хороши, а солнце такъ тепло, что я скоро совершенно забылъ, среди своего счастья, о всякихъ думахъ.
{{raw:t-ru-pool:Сноски}}