Имитация неодушевлённых предметов
В. Является ли форма следствием взаимодействия центробежной и центростремительной сил в материи и природе?
О. Каждая форма, нам говорят, слагается в соответствии с образцом, начертанным для неё в Вечности и отражённым в Божественном Разуме. Существуют иерархии «Строителей формы», а также серии форм и степеней — от высших до низших. Тогда как высшие созидаются под руководством «Строителей», богов, «Космократоров», низшие слагаются элементалами или духами природы. Например, взгляните на странных насекомых и некоторых рептилий и беспозвоночных, которые так поразительно имитируют, не только по цвету, но и по внешнему виду, листья, цветы, замшелые веточки и другие так называемые «неодушевленные» предметы. Можем ли мы принять «естественный отбор» и объяснения дарвинистов в качестве разгадки этого феномена? Полагаю, что нет. Теория естественного отбора не только не в состоянии объяснить эту загадочную способность к мимикрии в царстве бытия, но и даёт совершенно превратное представление о важности подобной мимикрии как «мощного оружия в борьбе за жизнь». И если только будет доказана эта способность к мимикрии — что нетрудно сделать — абсолютно не вписывающаяся в систему Дарвина, то есть, если будет доказано, что её предполагаемое использование, в связи с так называемым «выживанием наиболее приспособленных», является просто спекуляцией, не выдерживающей строгой критики, чему же тогда можно будет приписать эту способность? Все вы видели насекомых, копирующих почти с зеркальной точностью цвет и даже внешнюю форму растений, листьев, цветов, сухих веточек и т.д. Это — не правило, но, скорее, часто встречающееся исключение. И что же, кроме незримого разума вне насекомого, может копировать с такой точностью с большего оригинала?
В. Но разве м-р Уоллес не доказал, что у подобной мимикрии есть своя цель в природе? Что именно она доказывает теорию «естественного отбора» и врожденный инстинкт более слабых искать спасения в одеянии, заимствованном у некоторых предметов? Насекомоядные, не питающиеся растениями и листьями, не нападут на насекомое, напоминающее лист или мох. И это кажется весьма правдоподобным.
О. Очень даже правдоподобным, если бы, помимо негативных фактов, не было бы весьма убедительных доказательств, демонстрирующих несостоятельность теории естественного отбора для объяснения феноменов мимикрии. Чтобы признать факт, он должен, если и не иметь повсеместного распространения, то, во всяком случае, наблюдаться всегда при одних и тех же условиях, то есть цвет животных одной и той же местности должен был бы всюду соответствовать цвету почвы данного региона. Но как быть с верблюдом пустыни, у которого мех того же «защитного» цвета, что и равнины, где он обитает, или с зеброй, чьи черные полосы не могут защитить её на открытых равнинах Южной Африки, как признаётся сам м-р Дарвин. Наука нас уверяет, что эта имитация цвета почвы наблюдается исключительно у более слабых животных, и всё же мы видим, что цвет шкуры льва — а у него в пустыне нет врагов, превосходящих его по силе — едва ли можно отличить от скал и песчаных равнин, где он обитает! Нас просят поверить в то, что эта «имитация защитного цвета обусловлена пользой и тем преимуществом, которое она предоставляет имитатору» в качестве «мощного оружия в борьбе за жизнь», и всё же каждодневный опыт доказывает нам обратное. Так, для ряда животных ярко выраженные формы мимикрии совершенно бесполезны, или, того хуже, пагубны и часто опасны для жизни. Какую пользу, я спрашиваю, приносит имитация человеческой речи сороке и попугаю, кроме перспективы оказаться запертыми в клетке? Какая польза обезьянам от их гримасничанья, которое для многих из них оборачивается несчастьем, а иногда приводит к телесным повреждениям и гибели; или что пользы стаду безмозглых баранов слепо следовать своему вожаку, если он случайно упадёт в пропасть? Это неудержимое желание (подражать своим лидерам) довело многих невезучих дарвинистов, в их стремлении обосновать своё любимое хобби, до самых нелепых утверждений. Так, наш друг-гекельянец, м-р Грант Аллен, в своём сочинении, посвящённом рассматриваемой нами теме, говорит о некоей индийской ящерице, которую бог благословил тремя огромными паразитами различного вида. Каждый из них в совершенстве имитирует цвет чешуи той части тела, в которой он обитает: у паразита, пристроившегося на брюхе ящерицы, такой же жёлтый цвет, как и у самого брюха; у второго паразита, избравшего своим обиталищем спину — такая же пестрая окраска, как и у чешуи на спине; тогда как третий, устроившийся на коричневой голове ящерицы, почти неотличим от неё по цвету. Цель этой совершенной имитации соответственных цветов, говорит нам м-р Аллен, — уберечь паразитов от самой ящерицы. Но ведь не хочет же этот доблестный поборник естественного отбора убедить читателей в том, что ящерица может лицезреть паразита на своей собственной голове! Наконец, зачем рыбке, обитающей среди коралловых рифов, ярко-красный цвет чешуи, или крохотным райским птичкам — колибри — радужные оттенки их оперения, имитирующие ослепительные цвета тропической флоры и фауны, если не для того, чтобы сделать их более заметными?
В. Какими же причинами объясняет оккультизм наличие этой способности к мимикрии?
О. Несколькими. В случае с такими редкими тропическими птицами и походящими на листья насекомыми — ранними промежуточными звеньями: для первых — между ящерицей и колибри, а для последних — между определёнными растениями и насекомыми. Было время, миллионы лет назад, когда подобные «недостающие звенья» существовали во множестве в каждой точке планеты, где была жизнь. Но теперь, с каждым циклом и поколением, они становятся все более и более редкими. Сейчас их можно встретить лишь в некоторых местах, так как все подобные звенья — реликты Прошлого.