письмо № 43; раздел: Раздел 3: Испытание. Ученичество
| от кого: | Мориа | написано из: – |
|
кому: |
Синнетт Альфред Перси | получено в: Аллахабад, Индия |
содержание: Необходимость отрешения от личных чувств для достижения духовной самореализации. Внешний («видимый») и внутренний человек. Неизбежность испытаний для вступившего на путь самопознания; отношение Синнетта к Хьюму. О Хьюме. Внешние и внутренние качества людей. Необходимость преодоления жажды феноменов.
Письмо № 43[1]
Прежде чем мы обменяемся ещё парой строк, мы должны заключить с Вами уговор, мой порывистый друг. Прежде всего, вы должны мне клятвенно пообещать, что никогда не будете судить ни об одном из нас, ни о положении дел, ни о чём-либо другом, имеющем хоть какое-то отношение к “мифическим Братьям” — высоким или малорослым, толстым или тонким — исходя из собственного мирского опыта, иначе Вы никогда не доберётесь до истины. Поступая так до сего дня, Вы лишь нарушали торжественный покой моего ужина вот уже несколько вечеров подряд: выписывая мою хвостатую подпись-змею и размышляя о ней на все лады, Вы заставили её преследовать меня даже во сне — я по закону симпатии почувствовал, что её точно тянут за хвост с противоположной стороны холмов.
Отчего Вы так нетерпеливы? Времени для переписки у нас предостаточно: у Вас ещё вся жизнь впереди — хотя до тех пор, пока хмурые тучи с Дэва-Локи “Эклектического” общества будут омрачать горизонт “Головного” общества, переписка наша по необходимости будет носить эпизодический и неустойчивый характер и может даже внезапно прекратиться вовсе по причине того напряжения, которое придаёт ей наш чересчур интеллектуальный друг.[3] Ой хаи, Рам Рам!
Подумать только, одной лишь нашей весьма мягкой критики в отношении его брошюры — а сахибу Хьюму об этом сообщили Вы, — оказалось достаточно, чтобы он убил нас одним ударом! уничтожил, не оставив нам ни одной лишней минуты на то, чтобы вызвать падре или раскаяться в содеянном! Жить и одновременно ощущать себя лишёнными жизни столь жестоким способом, довольно грустно, хотя всё это и не является для нас полной неожиданностью. Но мы сами во всём виноваты. Поступи мы более осмотрительно, мы, наоборот, отправили бы в его адрес хвалебный гимн и жили бы мы не тужили ещё много-много лет, находясь в расцвете здоровья и сил — пусть и не достигнув вершин мудрости — и признали бы в его лице своего Веда-Вьясу,[4] воспевающего оккультное искусство Кришны и Арджуны на безлюдных брегах Цампо.[5]
Но коль скоро нас нет в живых и мы представляем собой лишь иссохшие трупы, то, пожалуй, позволю себе выделить ещё пару минут своего времени на то, чтобы обратиться к Вам — уже в качестве бхуты[6] — на самом лучшем английском языке, какой только могу обнаружить лежащим без дела в мозгу у моего друга[7] — там же, в клетках его памяти, я вижу и ярко светящуюся мысль о том, чтобы отправить редактору “Пионера” коротенькое письмецо и тем умерить его английское нетерпение. Друг моего друга, К.Х. ничуть не забыл о Вас. К.Х. не имеет никаких намерений порывать с Вами — если только сахиб Хьюм не испортит всё и не доведёт дело до крайней точки, за которой поправить уже будет ничего нельзя. А почему он должен забыть о Вас? Вы делали всё, что могли, и большего мы не могли бы потребовать ни от кого другого. А теперь поговорим.
Если Вы всерьёз намерены и дальше заниматься изучением оккультизма, то должны напрочь освободиться от всего личного, даже проходя — в течение какого-то времени — обучение у него [у К.Х. — перев.]. Поймите, друг мой, когда любой истинный Адепт приступает к исполнению своего долга, то какие-то личные его привязанности практически теряют над ним всякую власть. Чем выше он поднимается на своём пути превращения в совершенного Адепта, тем слабее становятся какие-то симпатии и антипатии его бывшего “я”: (как уже подробно объяснил Вам К.Х.) в своё сердце он вбирает всё человечество и взирает на него уже как на единое целое. Вы — исключение из этого правила в данном случае. Вы силой вторглись в его жизнь, вы штурмом захватили свои сегодняшние позиции — самой силой и остротой своего чувства по отношению к нему: и коль скоро он всё это принял, то и расхлёбывать все будущие последствия такого решения придётся ему самому. И, тем не менее, ему очень мало дела до того, что собой представляет зримый Синнетт — что в жизни им движет, успешен он или неуспешен в своём мире и с симпатией или антипатией он [К.Х. — перев.] к нему относится. Нам нет никакого дела до “зримого”. Он для нас — всего лишь внешний покров, скрывающий от глаз непосвящённого то другое эго, формирование которого нас интересует. Находясь в своём внешнем рупе, поступайте, как Вам только заблагорассудится, думайте о чём только пожелаете: но лишь до тех пор, пока последствия этих произвольных действий не начинают сказываться на теле нашего корреспондента — тут уж мы обязаны обратить на это внимание.
Мы не обрадованы и не огорчены тем, что Вы не приняли участия в бомбейском совещании.[8] Если бы Вы участвовали в нём, то Вам была бы засчитана ещё одна “заслуга”: не пойдя на него, Вы просто потеряли ещё одно лишнее очко. Я не мог, да и права не имел, каким-либо образом воздействовать на Вас — именно потому, что Вы не чела. Это было испытание, очень скромное, хотя Вам показалось более важным побеспокоиться об “интересах жены и ребёнка”. Впереди у Вас ещё будет много таких испытаний — хоть Вы и не будете никогда нашим чела, но даже нашим корреспондентам и “подопечным” мы не можем полностью доверять, пока не проверим на прочность их умение хранить тайну и силу их духа.
Вы — жертва майи. Вам предстоит приложить ещё немало усилий, прежде чем Вам удастся сорвать со своих глаз “пелену” и Вы сможете созерцать вещи в их подлинном виде. Такой майей является для Вас и сахиб Хьюм — впрочем, ничуть не больше, чем и всё остальное. Вы видите перед собой лишь груду плоти и костей, лишь чисто формальный облик его персоны, его ум и исходящую от него силу. Но какое отношение, скажите на милость, всё это имеет к его истинному “Я”, которое Вы не можете увидеть, как бы ни старались? Какое значение имеет его способность блистать на дурбаре[9] или представать в качестве руководителя какого-то научного общества с точки зрения его пригодности для исследовательской работы в области оккультизма или с точки зрения умения хранить наши секреты? Да захоти мы только сообщить какие-то подробности о своей жизни и работе, разве не воспользовались бы мы для этого журналом “Теософист” с его колонками, всегда открытыми для нас? Зачем нам было бы сливать всё это через него? Затем лишь, чтобы он приготовил для публики острое блюдо, приправленное соусом тошнотворных догадок и язвительного сарказма, способных вызвать у публики лишь несварение желудка? Для него нет ничего святого — хоть в оккультизме, хоть вне его. Им владеет одна лишь страсть: убивать — сегодня птиц, завтра доверие к себе. Он и собственной плотью и кровью пожертвовал бы, не задумываясь, — не то что каким-то певчим соловушкой. Он запросто изготовил бы чучела и из Вас, и из нас с К.Х., и из “любезной Старушки” и — дайте ему только случай — наблюдал бы, как мы истекаем кровью под его скальпелем, так же невозмутимо, как препарировал бы какую-нибудь сову, а затем поместил бы всех нас в свой “музей”, наклеил соответствующие бирки и отправил бы положенные некрологи в “Стрей Фезерс”[10] для всех интересующихся. Нет, сахиб, наружный Хьюм так же отличается от внутреннего Хьюма (главенствуя над ним), как наружный Синнетт отличается (во многом уступая) от нарождающегося внутри него “подопечного”. Запомните это и поставьте этого “подопечного” следить за редактором, дабы последний не сыграл над ним злую шутку в один “прекрасный” день. Самая трудная наша задача — это привить своим ученикам умение не идти на поводу у обманчивой внешности.
Как уже сообщил вам Дамодар через Л.Н., я вовсе не называл Вас чела — проверьте ещё раз присланное Вам письмо. Я лишь в шутку спросил у О., узнаёт ли он в Вас материал, из которого выходят настоящие чела. У Беннетта[11] Вы заметили одни только немытые руки, грязь под ногтями да грубую речь — в общем, он Вам не показался. Но если таковы критерии, по которым Вы судите о нравственных качествах человека и о заключённой в нём потенциальной силе, то немного же Адептов и лам-чудотворцев пройдут Ваш суровый отбор. В этом отчасти и заключается Ваша слепота. Да умри он прямо сейчас, в эту минуту и — воспользуюсь христианской терминологией, чтобы Вы лучше меня поняли — сам строгий Ангел Смерти мало по кому из числа подобных же гонимых людей пролил бы столько же горючих слёз, сколько он пролил бы по Беннетту, оплакивая его горькую судьбу. Мало кому выпало в жизни столько страданий — и незаслуженных страданий — как ему, и мало в ком бьётся сердце добрее, бескорыстнее и вернее, чем в нём. Вот и всё. А в нравственном отношении немытый Беннетт стоит столь же выше “джентльмена” Хьюма, как Вы стоите выше своего [внешнего] Носителя.
Е.П.Б. ещё раз справедливо напомнила Вам: “туземцы не замечают грубости Беннетта, а ведь К.Х. — тоже туземец”. Что я хочу этим сказать? Да всего-навсего то, что наш общий друг, подобно Будде, способен за внешней лакировкой видеть подлинную природу материала, а в слизкой и зловонной устрице — “бесценную жемчужину”. Б[еннетт] — честнейший человек и отзывчивое сердце, а кроме того, он обладает ещё и огромной душевной отвагой и, в конце концов, он просто мученик. Вот таких К.Х. и любит — таких, на кого и взгляд бы не бросил какой-нибудь чопорный Честерфильд или Грандисон.[12] И что же удивительного в том, что К.Х., совершеннейший “джентльмен”, снизошёл до неотёсанного отступника Беннетта, если и другой “джентльмен”, Иисус, как рассказывают, так же снизошёл до блудницы Магдалины? От человека, мой друг, может исходить не только физический, но и душевный запах. Посмотрите, как точно К.Х. раскусил Ваш характер, когда не позволил тому лахорскому юноше явиться к Вам для разговора, предварительно не переодевшись. Вся сладость апельсина заключена под его внешней кожурой — сахиб, попробуйте искать подлинные жемчуга внутри ларцов и не слишком доверяйтесь тем, что красуются на их крышках. Скажу Вам ещё раз: человек этот честный и искренний. Да, он точно не ангел — ангелы водятся разве лишь в солидных церквях, встречаются на приёмах в аристократических салонах, в театрах, клубах и прочих святилищах. Но коль скоро в нашей космогонии ангелы не встречаются, то мы рады помощи со стороны хотя бы людей просто честных и отважных — пусть и не безукоризненных чистюль.
Всё это я говорю Вам безо всякой злобы и горечи — вопреки тому, что Вы навыдумывали себе. За прошедший год Вы добились успехов — и тем стали нам гораздо ближе — вот почему я и говорю с Вами, как с другом, которого, надеюсь, сумею в конце концов настроить более-менее на наш образ мыслей. Ваше горячее желание учиться у нас имеет в себе привкус себялюбия и даже чувства Ваши по отношению к К.Х. не лишены известного своекорыстия: но всё равно Вы стали нам ближе. Вот только дело в том, что Вы слишком уж доверялись Хьюму и разуверились в нём слишком поздно, и теперь дурная его карма воздействует на Вашу, нанося Вам немалый ущерб. Из-за того, что Вы по-дружески проговорились ему о том, что Е.П.Б. доверила лишь Вам одному — причина — он теперь и занимается этими опрометчивыми публикациями — следствие. Это, боюсь, одно очко не в Вашу пользу. В будущем поступайте умнее. Если правила наши и не позволяют нам разглашать свои тайны при всяком удобном случае, то лишь потому, что нас приучали изначально отчётливо понимать: каждый человек несёт персональную ответственность, по Закону Воздаяния, за каждое сознательно произносимое им слово. Разумеется, м-р Хьюм назвал бы всё это сущим иезуитством.
Кроме того, постарайтесь пробиться сквозь густой полог той великой майи, о которой каждого изучающего оккультизм во всём мире предупреждает его учитель — о тяге к производству феноменов. Как и тяга к алкоголю и опию, она растёт тем сильнее, чем больше ей потакаешь. Она вконец вскружила голову спиритуалистам, тавматургия превратилась у них в одержимость. Кому для полного счастья не хватает феноменов, тот никогда не познает нашей философии. Если Вы хотите слышать здравые философские мысли и вполне довольствоваться одним этим, — давайте продолжать переписку. Выскажу Вам одну глубочайшую истину: если Вы (подобно вашему легендарному Соломону) изберёте истину, то всё остальное приложится — это будет лишь вопрос времени. Нашим метафизическим истинам отнюдь не добавляет правоты одно лишь то, что письма наши могут падать из пустого пространства прямо к Вам на колени или обнаруживаться у Вас под подушкой. Если наша философия неверна, то сделать её правой не поможет никакое чудо. Вложите эту мысль в собственное сознание и давайте говорить, как разумные люди. Зачем нам играть в детские игры, ведь мы уже далеко не безусые юнцы?
Ну, а теперь самое время поставить точку в моей жуткой писанине и освободить Вас для других дел. Ах да, о Вашей “космогонии”! Что ж, добрый друг мой, вся Ваша космология сейчас лежит меж страниц моей “Кхуддака-патхи”[13] (моей фамильной Библии), и, совершив неимоверное усилие над собой, я постараюсь ответить на Ваши вопросы, едва лишь меня сменят, так как сейчас я нахожусь на посту. Дело, которое Вы избрали для себя, будет длиною во всю Вашу жизнь, а Вы вместо того, чтобы приходить к каким-то обобщениям, всегда почему-то умудряетесь затрагивать самые трудные для новичка вопросы. Примите от меня, сахиб, один добрый совет. Задача, за которую Вы взялись, действительно трудна, и К.Х. просит меня — в память о тех былых временах, когда он любил цитировать стихи — закончить своё письмо следующими строками, обращёнными к Вам:
“Всё в гору и в гору я буду идти?..” |
Знание для ума — всё рано что пища для тела, оба предназначены питать человека и помогать его росту. Но они должны хорошо перевариваться, и чем тщательнее и медленнее этот процесс происходит, тем лучше и для тела, и для ума.
Видел О. и объяснил ему, что он должен сказать нашему симлийскому мудрецу.[15] Если С.Л. снова пустится в эпистолярные объяснения с ним, остановите её — О. сам сделает всё, что нужно. У меня сейчас нет времени приглядывать за ней, но я взял с неё обещание не писать ему ни строчки, предварительно не показав их Вам.
Намаскар.[16]
| Предыдущее письмо № 109 | Оглавление | Следующее письмо № 42 |
|---|---|---|
Сноски
- ↑ Сам. № 44, КА № 42 (примеч. перев.).
- ↑ Получено 12 (+) января 1882 г. (см. ML, TUP, 258) (примеч. перев.).
- ↑ Хьюм (примеч. перев.).
- ↑ “Вьяса — или Ведавьяса — Кришна Двайпаяна (Островитянин) — мудрец, которому приписывается создание Махабхараты, многих Пуран и редакция Вед (Вьяса, значит распределитель, редактор)” (Философские тексты “Махабхараты”. Выпуск 1. Книга 1. Бхагавадгита. Перев. Б.Л. Смирнова. Ашхабад: “Ылым”, 1978. с. 319) (примеч. перев.).
- ↑ “Степенный лама из Бутана повествует, как в бытность его в Тибете в области Цанг один лама просил перевозчика переправить его через Цампо без платы, но лукавый лодочник сказал ему: “Перевезу, если докажешь, что ты великий лама. Вон бежит опасный бешеный пес — порази его!” Лама же ничего не ответил, посмотрел на бегущего пса, поднял руку, произнес несколько слов, и пес упал мертвым! Так видел бутанский лама. О таком же “смертном глазе”, о “глазе Капилы”, приходилось слышать не раз и в Тибете, и в Индии. А на карте, изданной в семнадцатом веке в Антверпене с ведома католического духовенства, значится страна Шамбала” (см. Рерих Н.К. Химават. Самара, 1995. Сс. 10-11) (примеч. перев.).
- ↑ Бхута — призрак, “дух умершего”, или то, что в теософии принято называть “элементарием” (примеч. перев.).
- ↑ У Учителя К.Х. (примеч. перев.).
- ↑ См. ниже письма №№ 71, 109 и 115 (примеч. перев.).
- ↑ Дурбар — официальный приём или аудиенция, устраиваемая британским правителем или индийским раджей (RG, 327). Двор индийского раджи (см. ML, TUP, 536) (примеч. перев.).
- ↑ Stray Feathers — ежеквартальный орнитологический журнал, выходивший под редакцией А.О.Х. (RG, 109) (примеч. перев.).
- ↑ См. выше Письмо № 37 (примеч. перев.).
- ↑ Персонаж романа С. Ричардсона “История Чарльза Грандисона”, воплотивший в себе образ добропорядочного английского джентльмена (примеч. перев.).
- ↑ Кхуддака-патха — (“Собрание кратких положений”) включает три раза повторяемую формулу: “Я ищу убежище в Будде, я ищу убежище в дхарме, я ищу убежище в сангхе”; пять повседневных заповедей буддиста: “не убей, не воруй, не лги, не прелюбодействуй, не пей спиртного”; 10 вопросов к послушнику; знаменитую сутту — благословение (мангала); поэму о трех драгоценностях — Будде, дхарме, сангхе; формулы передачи религ. заслуг (пунья) духам умерших родственников; поэму об истинной дружбе и др. (см. Буддизм. Словарь. М.: Издательство “Республика”, 1992. С. 242) (примеч. перев.).
- ↑ Стихотворение “В гору” принадлежит английской поэтессе Кристине Россетти (1830-1894):
— Всё в гору и в гору я буду идти?..
— О да. Устанешь, нет мочи.
— И много часов проведу я в пути?..
— С утра — до глубокой ночи.
— Когда же смогу отдохнуть я и где?..
— Приют наверху найдёшь.
— Но как я увижу его в темноте?..
— Мимо ты не пройдёшь.
— Скажи, кто оставил у входа свечу?..
— Люди, что шли впереди.
— Они мне откроют, коль я постучу?..
— Без стука в дверь заходи.
— На отдых теперь я могу уповать?..
— О да, ты его нашёл.
— Но всякому здесь постелют кровать?..
— Всякому, кто вошёл.
(перевод М. Лукашкиной) (примеч. перев.). - ↑ Хьюму (примеч. перев.).
- ↑ Поклон со сложенными у груди руками в виде приветствия и выражения почтения (примеч. перев.).