Блаватская Е.П. - Ответ на неверное истолкование аббатом Рока моих замечаний о христианском эзотеризме

ОТВЕТ НА НЕВЕРНОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ АББАТОМ РОКА МОИХ ЗАМЕЧАНИЙ О ХРИСТИАНСКОМ ЭЗОТЕРИЗМЕ

В февральском выпуске «Le Lotus» аббат говорит об «избиении» [bourrade], которому он, по его мнению, подвергся с моей стороны. И в то же время, с кротостью, которую никак не назовешь христианской (поскольку христиане, как правило, не бывают ни смиренными, ни милосердными в своей полемике), но определенно буддистской, мой собеседник уверяет, что не испытывает ко мне никаких недобрых чувств. Напротив, он заявляет, что благодарен мне за «деликатность и абсолютную откровенность моего языка», являющиеся естественным следствием моего «стиля амазонки».

Более придирчивый разум, нежели мой, наверняка попытался бы найти в этом какой-нибудь подвох. Например, он мог бы предположить, что подобный переизбыток сравнений и эпитетов в ответе на замечания, касающиеся такой абстрактной темы, как религиозная метафизика, свидетельствует о чувствах совершенно иных, нежели благодарность. Однако теософам непривычно выслушивать добрые слова в свой адрес из уст критиков, да и я сама куда чаще удостаиваюсь комплиментов гораздо менее благозвучных, нежели те, которые расточает в мой адрес аббат Рока. А потому я не могу не оценить его любезный тон, особенно с учетом той трогательной заботы, которую он проявляет к моей персоне, внимания, которое он уделяет моему «зрелому интеллекту» и «мужественной силе»; а также того обстоятельства, что теологического Христа он отодвигает при этом на второй план, а об эзотерическом Христе и вовсе не говорит ни слова.

И коль скоро мне самой нечего сказать по поводу первого (поскольку я отвергаю in toto Христа, придуманного церковью, а также все учения, интерпретации и догмы как древние, так и современные, связанные с этим персонажем), то я начну «свой ответ» с того, что ответ аббата на мои «Заметки о христианском эзотеризме» никаким ответом, по сути дела, не является. Во всем его пространном письме я не нашла ни единого высказывания, которое всерьез опровергало бы мои возражения, то есть содержало бы их логическую и научную критику. Вера, а тем более, слепая вера, не может быть объектом «критического обсуждения», во всяком случае, она не может быть «научно установлена», даже если христианский читатель может счесть обычную софистику вполне удовлетворительным доказательством. Мой собеседник даже упрекает меня за стремление «блеснуть» тем, что ему самому угодно называть «такой эрудированностью». Оставлю этот упрек без комментариев.

Моим историческим и обоснованным аргументам он может противопоставить одно единственное возражение, опирающееся на «экспериментальное» доказательство. Оно заключается в том, что Иисус Христос непрестанно шепчет его душе, «что Он — неповторимый Учитель и единственный истинный Врачеватель». А это, согласитесь, не самый веский аргумент перед лицом науки, закона и даже просто здравого смысла скептически настроенного оппонента!

Совершенно очевидно, что знаменитый парадокс Тертуллиана: «Credo quia absurdum et impossibile est» — не может иметь ничего общего с подобного рода дискуссией. Я полагала, что обращаюсь к эрудированному мистику, либералу и социалисту, аббату Рока. Стала бы я беспокоиться, если бы это был обыкновенный священник, fidei defensor! Аббат пытается доказать свою непринадлежность к этой категории священнослужителей следующим высказыванием: «Я достаточно хорошо знаю буддизм, чтобы без труда понимать ее [меня]; но она недостаточно знает христианство, чтобы уловить мою мысль». Мне совсем не хочется ему перечить, но все же истина всегда должна стоять на первом месте. Аббат обманывает сам себя, полагая, что знает буддизм. Несложно, однако же, убедиться в том, что он не знает его толком даже экзотерически, так же как и индуизм в его популярном изложении. В противном случае, стал бы он упоминать Кришну среди Будд, как это он делает на странице 259? Или, опять же, разве спутал бы он историческое лицо, принца Гаутаму, с его мистическими титулами, перечисляя их как отдельных Будд?

Разве не пишет он об Иисусе, что чаша, которую ему пришлось испить, была «гораздо более горькой, нежели та, из которой выпил яд болиголова западный Сократ, или та, которую... [осушили] Кришна, Шакьямуни, Гаутама из Капилавасту, Сиддхартха и все прочие Будды»? Уже одно только это, включая «всех прочих Будд», ясно указывает на то, что аббат не только ничего не знает об эзотерическом буддизме, но и имеет весьма туманные представления даже о распространенной исторической биографии этого великого реформатора индуизма. Это все равно, что я сказала бы об Иисусе: «Орфей, Сын Марии, Иммануил, Спаситель, Назорей и все прочие Христы, которые были распяты». Впрочем, не стану более тратить время на перечисление связанных с санскритской, брахманической и буддистской терминологией lapsus linguae, встречающихся во всех статьях аббата Рока (во всем остальном вполне научных и, безусловно, весьма красноречивых). Уже одного вышеприведенного примера достаточно для того, чтобы читающая публика могла судить, обладает ли мой критик достаточными познаниями о буддизме для соответствующей дискуссии. Может быть, аббат путает, подобно многим другим авторам, буддизм с теософией? Если это так, то я могу сообщить ему, что теософия — это не буддизм, не христианство, не иудаизм, не индуизм и никакой другой -изм: это эзотерический синтез известных религий и философий. И, конечно же, я должна кое-что знать о христианстве — популярном и особенно экзотерическом, чтобы позволить себе вступить в дискуссию с таким эрудированным католическим священником, как мой оппонент. Не логичнее было бы предположить (допустив, что я действительно не смогла «уловить» сути христианства аббата Рока), что мой уважаемый собеседник сам не очень хорошо разбирается в том, что проповедует? Что, бросив на ветер свою шапку ортодоксального и папистского священника, но при этом игнорируя истинный эзотеризм брахманов и буддистов, языческих и христианских гностиков, равно как и подлинной халдейской каббалы, а также не зная ничего о доктринах теософов, он выдумал собственное христианство, эзотеризм sui generis? Признаюсь, что я его не понимаю.

О его «законе Рамы», а также «Аб-Раме, потомке Рамы» (?) мне ничего не известно. Зато я хорошо знаю Вамшавали, или генеалогию рас Сурья и Чандра — от Икшваку и Будхи и до Рамы и Кришны — общий источник, из которого пураны (древние писания) — Бхагавата, Сканда, Агни и Бхавишья-пурана — заимствовали свои божественные, человеческие и династические генеалогии. Ее список хранится во дворцовой библиотеке Махараджи Удайпура (древнейшего в Индии царствующего дома, чья семейная генеалогия была исследована и подтверждена англо-индийским правительством). Рама — исторический персонаж. В Индии по сей день находят руины построенных им городов, погребенные под несколькими культурными слоями, оставленными на их месте другими городами — более поздними, но такими же доисторическими; ныне они так же хорошо известны, как и древние монеты с его портретом и именем. Но кто такой этот «Аб-Рам, потомок Рамы»? А-брам или А-брахм, в переводе с санскрита значит не-брахман и, следовательно, человек, принадлежащий к более низкой касте либо изгнанный из касты браминов. Абра — это имя слона Индры, его женской ипостасью будет — Абраму. Оба эти слова санскритские; и хотя имя Абраму снова встречается у халдеев, еврейский Авраам не имеет ничего общего с индусским Рамой и никак не может быть потомком последнеего, поскольку Рама был потомком Брахмана (бесполого) — аватарой его земного аспекта, Вишну.

Это небольшое отступление аббат, возможно, назовет очередной «взбучкой» [bourrade]. По этому поводу я могла бы заметить, что он, должно быть, очень чувствительный человек, поскольку в своих «Заметках о христианском эзотеризме» я никак не могу разглядеть ничего такого, что могло бы вызвать столь мрачные мысли у моего уважаемого собеседника. Легкое дуновение, разрушающее карточный домик, действительно может показаться ураганом тому, кто построил этот домик; но если аббат Рока возлагает всю ответственность на это слабое дуновение, а не на шаткость возведенной им конструкции, то это, определенно, не моя вина. Он также обвиняет меня в предубежденности, но это обвинение столь же беспочвенно, сколь и предыдущее. Поскольку я не священник и не нахожусь под жестким контролем церкви, которая считает себя непогрешимой, я могу и готова принимать истину, откуда бы она ни исходила. Но мой критик находится в гораздо менее выгодном положении, а точнее, между молотом и наковальней, поскольку никак не может себе позволить согласиться с моими выводами и потому пытается приписать их моей «предубежденности», а также моему «незнанию» его религии. И все-таки, откуда взяться духу предубежденности в таком универсальном и демократичном Обществе, как наше, избравшем себе девиз — «Нет религии выше Истины»? Наши Учителя достаточно велики и мудры, чтобы не рядиться в павлиньи перья непогрешимости и не похваляться знанием абсолютной Истины, а потому и нам, их ученикам, не пристало отворачиваться от фактов, которые могут быть должным образом обоснованы. Пусть аббат Рока убедительно опровергнет наши доказательства несуществования воплощенного Христа (Христо-Человека, как бы его ни звали — Иисус или Кришна); пусть он сам докажет, что никогда и нигде на земле не было иного воплощенного Бога, кроме его «Христа-Иисуса», и что он — «единственный» и «величайший» из Учителей и Врачевателей — не просто величайший из Махатманов, но сам Бог в образе человека! Пусть предоставит нам доказательства — неопровержимые или хотя бы такие же логические и очевидные, как наши. Но он не должен выдвигать в качестве аргумента голос, который шепчет что-то его душе, или цитаты из Евангелия. Потому что в данной дискуссии его голос, будь он даже родным братом сократовского даймония, имеет для меня и для читателей ценность не большую, чем имел бы для него или для любого третьего лица голос, звучащий в моей душе и говорящий мне совершенно обратное. Да, он полностью прав, когда говорит о том, «как трудно освободиться от всякого личностного интереса и, тем более, от приверженности школе, секте, церкви или касте», но коль скоро эта фраза явно неприменима ко мне, поскольку я не принадлежу ни к одной окончательно сформировавшей свои взгляды школе или секте, церкви или касте, ибо я — теософ, то почему бы нам не высказать данное замечание в его собственный адрес, ибо он — христианин, католик, священнослужитель и каноник?

Словом, наш уважаемый корреспондент, похоже, просто обладает чрезвычайно живым воображением. Вот и сейчас ему кажется, что редактор «Le Lotus» «опьянен хмельными парами» его хвалебных речей о познаниях Махатманов, а также адресованными ему «кивками и подмигиваниями». Но если это так, то у «Le Lotus» должен быть поистине «малохольный» редактор, коль скоро он, вместо того чтобы поблагодарить автора за его льстивые (как ему самому кажется) авансы, отсылает первую статью аббата ко мне в Лондон, чтобы я высказала о ней свое мнение, а затем публикует в своем журнале сочиненную мною «взбучку». Однако мы излагаем свои факты, руководствуясь совсем не теми намерениями, которые, судя по всему, рисует в своем воображении аббат Рока. Он поступает совершенно справедливо, предупреждая своих читателей о том, что «эту даму [его покорную слугу] трудно заподозрить в желании польстить католическим священникам». И это неоспоримый исторический факт — по сути дела, единственный факт, который я смогла обнаружить в его длинном послании. Если я, всю свою сознательную жизнь изучавшая упомянутых выше священников, надеваю теперь колпачок на пламя розовых надежд, горевшее в его первом письме, то только потому, что не могу всерьез воспринимать комплименты, сделанные просто из вежливости христианином и французским аббатом в адрес язычников-Махатм; и даже если ему удалось ввести в заблуждение редактора французского «Le Lotus», то редактора английского «Lucifer» ему ни за что не провести. И хотя я очень высоко ценю аббата Рока как писателя, я всегда смогу отличить мистического философа от священника и разглядеть сутану автора еще до того, как увижу его самого. Так что почтительное отношение, проявляемое аббатом в отношении мудрости наших Учителей, совсем не опьяняет меня своими хмельными парами, поскольку с самого начала предстает передо мной в своем истинном свете. Вся его почтительность в данном случае играет роль засаленного столба, служащего опорой для навешанных на него в изобилии заботливой апостольской и римско-католической рукою христианских безделушек, или же индуистско-теософической куклы, украшенной папистскими амулетами. И в результате вместо положенного опьянения я ощущаю (говорю это со свойственной мне «откровенностью» и не менее характерной для меня прямодушной грубостью) удвоенное недоверие.

Те неверные суждения, коими изобилует ответ аббата, как нельзя лучше доказывают мою правоту. Возможно, он ожидал, что редактор «Le Lotus» и теософы воскликнут в один голос: Mea culpa! — и все сразу, en masse, обратятся в его веру? И вот, после первого их ответа мы видим, как аббат парирует воображаемые удары и во втором письме придает совершенно иное звучание тем же самым комплиментам, которые он так щедро расточал в своей первой статье. У него, безусловно, есть на это право, поскольку он лучше, чем кто бы то ни было, должен понимать истинное значение своих собственных мыслей. (И это правило применимо не только к нему, но и к любому другому автору.) Меня удивляет только одно: почему он упрямо продолжает искажать мои слова и даже изобретает какие-то невозможные сцены и ситуации, в которых отводит мне весьма странные роли и приписывает мне высказывания, которых нет и в помине в моих «Заметках», написанных в ответ на его декабрьскую статью?

Основная идея моих заметок заключалась в следующем: тому, кто сможет сказать о себе «Ego sum veritas», еще только предстоит родиться, а слова «Vos Dii estis» относятся ко всем, потому что каждый человек, рожденный женщиной, является «сыном Божьим», и неважно — плох ли он или хорош, или же ни то и ни другое. Но либо аббат Рока упрямо не желает понимать меня, либо он преследует какие-то свои скрытые цели. Я готова примириться с тем, что громоподобный глас своей латинской церкви он принимает за шепот в глубине собственной души, но я решительно возражаю против того, чтобы он приписывал мне веру в догматы, навязанные ему самому этим голосом, поскольку я их целиком и полностью отвергаю.

Посудите сами. Я в каждом своем письме повторяю одно и то же: что божественный Христос, по моему убеждению, никогда не существовал в человеческом теле, иначе как в воображении святотатцев, материализовавших универсальный и абсолютно имперсональный принцип.

Осмелюсь предположить, что это высказывание звучит достаточно определенно. Но аббат Рока, вложив в мои уста слова «Аз есмь Истина» (глупость, которую я оставляю выдумавшим ее церквям, поскольку у Адепта, или Мудреца, она может вызвать лишь горькую усмешку), позволяет себе далее следующее утверждение:

...получается так, что еще один человек приходит в мир со словами «Аз есмь Истина — Ego sum Veritas»!.. Но это слова Христа. И если их произносит не Сам Бог, значит мы слышим их из уст самого бессовестного обманщика. Сказать в присутствии мадам Блаватской, что Христос — обманщик, мы вряд ли осмелимся, поскольку за подобное предположение она сразу же наградит богохульника увесистой оплеухой. Так что выводы сделайте сами...

Так что выводы сделайте сами!!!..

Впрочем, чужие выводы меня мало интересуют, поскольку я считаю себя вправе сделать собственные.

На мой взгляд, существуют две возможности:

а) либо аббат не имеет четкого представления о теософии, ее реальных доктринах и обо мне самой — скромной ученице, стремящейся постичь Истину, и потому говорит просто наугад;

б) либо он хочет загнать меня в угол и принудить раскрыть свои карты, требуя от меня категорического ответа.

Что ж, расчет правильный. Либо мадам Блаватская обойдет молчанием это утверждение — столь же странное, сколь и некорректное, а молчание, как известно, — знак согласия; либо возразит и опровергнет его, и в этом случае наживет себе новых врагов из числа христиан, что уже может рассматриваться им как успех.

Я угадала, месье аббат? Если да, то вы снова просчитались. «Амазонке» и на этот раз, как и во всех прочих случаях, хватит «мужественной силы» для того, чтобы недвусмысленно заявить перед всем светом, что она думает о вашем маленьком ухищрении. Сказать, что Христос — обманщик, было бы, на мой взгляд, не богохульством, но невероятной глупостью, поскольку личностный атрибут не может быть применен по отношению к идеальному принципу, к абстракции. Это было бы равносильно заявлению: «Бесконечный Космос отличается глубокой набожностью». Настоящий теософ-оккультист просто посмеялся бы над ним. Что же касается предположения, будто я стану отвечать на подобное предложение «увесистой оплеухой», то оно представляется мне, в связи с этим, еще более гротескным.

Аббат забывает, что я — прежде всего теософ, и, вероятно, не знает, что я изучаю буддистскую философию. А настоящий буддист не ударит даже лающую на него собаку. Буддисты на практике следуют всем тем добродетелям, о которых говорилось в «Нагорной Проповеди» в Гае, на Горе Галилейской, шесть столетий спустя; добродетелям, о которых редко говорят в церквях христианских стран и еще реже им следуют. Буддисты не противятся судьбе, не отвечают злом на зло и отказываются от весьма сомнительного удовольствия раздавать оплеухи и отрубать уши своим недоброжелателям в пользу тех, кто, подобно святому Петру, защищает своего учителя подобным образом — затем лишь, чтобы пару часов спустя предать и отречься от него (как гласит общеизвестная история). Аббат желает знать точно, без двусмысленности, что я в действительности думаю о христианской легенде? Что ж, для меня не составит труда удовлетворить его любопытство.

Я полагаю, что Иисус Христос, то есть христианский Человеко-Бог, скопированный с аватар, известных в любой стране (с индусского Кришны, равно как и с египетского Гора), вообще не был историческим лицом. Он — обожествленная персонификация прославленных и великих храмовых Иерофантов; а его история, рассказанная в Новом Завете, — аллегория, безусловно, содержащая глубокие эзотерические истины, но все же аллегория. Ее можно расшифровать с помощью семи ключей, так же как и Пятикнижие. Эту теорию семи ключей церковь, согласно аббату Рока, упростила, «не искажая», сократив число ключей до трех; тогда как на самом деле церковь просто выдумала три фальшивых ключа, которые вообще ничего не открывают. Легенда, о которой я веду речь, основана, как я уже неоднократно писала в своих статьях и комментариях, на существовании персонажа по имени Иеошуа (из которого был впоследствии выведен Иисус), родившегося в Луде (или Лидде) примерно за 120 лет до начала современной эры. Разумеется, данный факт может быть отвергнут (против чего я вряд ли смогу возразить), но в этом случае героя драмы на Голгофе придется признать чисто мифическим персонажем. Ведь невзирая на отчаянные многовековые изыскания, помимо свидетельств «евангелистов» (то есть никому не известных людей, реальность которых так никогда и не была установлена) и отцов церкви (заинтересованных фанатиков), ни в истории, ни в простонародной традиции, ни в официальных документах или мемуарах современников так называемой драмы так и не было обнаружено никаких серьезных подтверждений реальности исторического существования не только Человеко-Бога, но и даже просто человека по имени Иисус из Назарета, жившего с 1 по 33 год н.э. Вокруг его биографии лишь мрак и тишина. Филон Иудей, родившийся до начала христианской эры и умерший вскоре после того, как, согласно Ренану, галлюцинация истеричной женщины, Марии из Магдалы, дала миру Бога, совершил несколько путешествий в Иерусалим с интервалом более чем в сорок лет между первым и последним его посещением. Он ездил туда, чтобы собирать сведения для составления истории религиозных сект, существовавших в современной ему Палестине. Ни один автор не оставил таких точных и подробных описаний, как он, ни одна община, ни одно братство, даже самое малочисленное, не могло ускользнуть от его внимания. Почему же он тогда ничего не говорит о назореях? Почему ни словом не обмолвился об апостолах, божественном галилеянине и распятии? Ответ прост. Никто в Иерусалиме не разбирался в учениях сект лучше Филона Иудея, но биография Иисуса была сочинена позже первого века и, значит, позже смерти Филона. Нам достаточно только прочесть о споре Иринея с гностиками во II веке, чтобы убедиться в этом. Когда Птолемей (180 г. н.э.) заявил, что Иисус, согласно легенде, проповедовал всего лишь один год и что он был слишком молод, чтобы учить чему-то действительно серьезному, возмущенный Ириней принялся доказывать, что Иисус проповедовал более десяти, а то и все двадцать лет! Одна только традиция, по его словам, свидетельствует о десяти годах служения (Contra Haereses, lib. II, cap. 22, par. 4-5). А в другом месте он утверждает, что Иисус умер в возрасте пятидесяти или даже более лет!! Итак, если даже в 180 году н.э. отцу церкви приходилось прибегать к данным традиции за неимением более точных сведений, а Евангелиям — Логиям, коих насчитывалось более шестидесяти — не придавалось большого значения, то о каком историзме может идти речь? Путаница, домыслы, обман и фальшивки — вот чем «обогатили» христианство первые столетия. Евсевий из Цезареи, король фальсификаторов, добавил свои знаменитые 16 строк об Иисусе к рукописи Иосифа, дабы утереть нос гностикам, отвергавшим самый факт существования реального персонажа по имени Иисус. И кроме того, он приписал Иосифу — фанатичному и убежденному Иудею, умершему при его жизни, рассуждение о том, что Iasous’а, возможно, не следует называть человеком (ανηρ), поскольку он был Помазанником Господа, то есть Мессией!! (См.: Josephus, Antiq., lib. XVIII, cap. iii, 3).

Но что толку тратить время на повторное изложение фактов, известных каждому образованному человеку? Аббат постоянно отсылает нас к Евангелиям и Св. Павлу, изливает на читателя потоки цитат, а затем торжествующе вопрошает: «Разве это не ясно? Разве сам Христос не говорит то или иное, а Св. Павел — пятое или десятое?» Но вряд ли стоит напоминать, что слова Иисуса могут иметь какую-то свидетельскую ценность лишь в том случае, если удастся подтвердить подлинность самих Евангелий. Сам Иисус, в каком бы веке он ни жил, никогда ничего не писал, а те слова, которые приписывают ему четыре Евангелия, порою вопиюще противоречивы. Что же касается Павла, лица, безусловно, исторического, то в его сочинениях чрезвычайно трудно отделить его собственные слова от приписанного ему впоследствии его редакторами и исправителями. Однако в Посланиях Павла сохранилась (явно по недосмотру) одна, принадлежащая либо ему самому, либо кому-то из его «соавторов», фраза, в двух словах суммирующая распространенное в то время мнение об Иисусе. Загляните в его «Послание к Евреям» (II, 9), и вы узнаете, что Иисус «был унижен пред Ангелами». Разве этого не достаточно? Может ли тот, кто был унижен перед ангелами, быть Богом — Бесконечным и Единственным?

В самом деле, каждый человек, каждый Джу-су (имя Гора, Хонсу, Сына, прообраза человечества) и, кроме того, каждый посвященный, стоящий, в силу своей физической телесности, ниже ангелов, может сказать в присутствии собственного Атмана (Божественного Духа): «Vivit vero in me Christus»; или, если нужно: «Кришна, Будда или Ормузд живут во мне». Но даже после того, как я повторила в своих «Примечаниях» сказанное ранее о том, что к состоянию Христа можно прийти только через стадию Хреста, аббат, видимо, считая первооткрывателем этого очевидного факта самого себя, угрожающе восклицает, что никто не сможет войти в это прославленное тело иначе как «тесными вратами и узким путем». Для него состояние Христа — это блаженная нирвана; и вот он начинает проповедовать то, что мы проповедуем уже двенадцать лет и что я повторила недавно в своих «Примечаниях». Хотя ему достаточно было всего лишь позволить мне закончить то, что он бросил на самом интересном месте, будучи не в состоянии указать какой-либо иной путь к достижению этого блаженства, помимо того, что лежит через лоно его церкви и его собственную веру. Но, увы, этими angusta porta, et arcta via не могут быть ни его церковь, ни его вера. В церкви, где все покупается — преступления и индульгенции, амулеты и блаженство (земное, во всяком случае; а что до Небесного — «после нас хоть потоп»), и путь, и врата становятся шире пропорционально сумме, уплаченной верующим. Прочь от меня, религия Иуды! Ведь именно (святому) Петру Учитель сказал: Vade retro Satanas! И подтверждением тому, говорю я, следуя излюбленному выражению аббата Рока, служит текст самого Евангелия.

Он отсылает меня в Дамаск, где я могла бы стать «совершенной посвященной и величайшей из христианских буддисток» (?). Но что бы он сказал, если бы знал, что я достигла своего нынешнего состояния вследствие многолетнего пребывания в стадии Хреста и трех десятков лет физического и морального мученичества? Именно мой трудный, но славный путь убедил меня в том, что церкви, коим угодно именовать себя христианскими, на самом деле представляют собою не что иное как повапленные гробы, наполненные мертвыми костями эзотерического язычества и морального разложения. И потому я предпочитаю оставаться скромной эзотерической буддисткой и не променяю это звание даже на лавры величайшей из ортодоксальных и экзотерических христиан. Я с огромным уважением отношусь к трансцендентальной идее универсального Христоса (или Христа), живущего в душе каждого бушмена и дикого зулуса, равно как и в душе аббата Рока, но в то же время испытываю стойкое отвращение к церковному христопоклонству. Мне ненавистны доктрины и догматы, низводящие идеального Христа до уровня абсурдного и гротескного фетиша, завистливого и жестокого идола, готового предать вечному проклятию каждого, кто откажется преклониться перед ним. Самый последний гностический доцет, утверждавший, что распятый Иисус был только иллюзией, а вся его история — аллегорией, был гораздо ближе к истине, чем «святой» Августин или даже «Ангел университетов». Язычник, живущий спокойной и патриархальной жизнью, любящий своего соседа и исполняющий свой долг, в тысячу раз ближе к angusta porta, et arcta via, чем когда-либо был (святой) Кирилл, безжалостный убийца Гипатии, или (святой) Константин, канонизированный, очевидно, за то, что собственными руками убил своего сына, сварил монахов в смоле и выпотрошил свою жену, чем снискал себе почти такую же печальную славу, как и Нерон.

Ах, да, вот что еще пишет аббат: «Если Махатманам известна возвышенная концепция этого христианского идеала [учение о Христе, живущем внутри человека], то это делает им честь!» Но это вовсе не христианский идеал и даже не изобретение Махатманов; это апофеоз Мистерии Посвящения. Что же касается «Слова, ставшего Плотью», то оно является наследием всего человечества, обретенным в тот момент, когда вселенская Душа воплотилась в человеке (то есть с появлением первого совершенного человека, которым, кстати, был вовсе не Адам).

В качестве доказательства божественности Иисуса нам предъявляют его мучения на кресте и добровольный характер его жертвы. И следовательно, для того чтобы признать «Учителя» равным «Христу», первому надлежит согласиться испить из той же самой чаши, которую Иисус осушил в Гефсимании, и при этом простить своих палачей, обрекших его на моральные и физические мучения. Поистине, довольно странная идея! Ведь именно малозначительный характер этих страданий вызывает у язычников печальную улыбку. Что значат три года проповедей и общественного служения, завершившиеся несколькими часами страдания на кресте, в сравнении с восемьюдесятью годами моральных терзаний Гаутамы Будды, пред которыми блекнут все муки плоти! Ах, Monsieur l’Abbe, не находите ли вы более сложным, более достойным и более божественным согласиться жить ради Человечества, нежели умереть ради него? И как умереть? Жестокой и неотвратимой смертью, от которой Иисус сам хотел бы избавиться, поскольку молил своего небесного отца, чтобы миновала его чаша сия. И это тоже, слово в слово, пересказ евангельского текста. Так неужели вы надеетесь заинтересовать йога или фанатичного факира этими страданиями, особенно если будете настаивать на их буквальном восприятии?!

Аббат Рока наставляет меня также в истинном значении обращения (святого) Павла, очевидно, полагая, что мне оно до сих пор непонятно. Святой Павел, по его мнению, был «посвященным ессейской школы... совершенным назаритом, как он сам говорит о себе» (с. 261). Я благодарю аббата за информацию, но, к сожалению, никак не могу ее принять, поскольку назарит-ессей был бы подобен брахману-буддисту, что несовместимо (хотя мы и слышали о некоем гибриде, который, как говорят, недавно жил в Париже и прозывался там «брахмано-буддистским священником»)! Павел, кем бы он ни был, не мог быть в одно и то же время ессеем и назаритом (если под этим словом подразумевается ветхозаветная секта назореев, упоминаемая еще в Книге Бытия). Ессеи питали отвращение к маслу и вину, тогда как назореи использовали и то, и другое (см. Чис., VI, 20). Первые не признавали «помазанника Господня» и по нескольку раз на дню совершали омовение водой, подобно индусам и буддистам; тогда как назореи никогда не умывались, но помазывали себя с ног до головы маслом. Павел не преувеличивает, когда говорит в «Послании к Галатам» (I, 15 и далее), что с самого рождения был «избран» для служения Господу, то есть обещан в назореи, но из того, что он говорит в другом своем Послании о постыдности отращивания мужчиной длинных волос (I Кор., XI, 14) — хотя и сам Иисус, и Св.Иоанн всегда изображаются с длинными волосами, — можно заключить, что он оставался назореем только до своего обращения к гностическому Христу. Иоанн Креститель был настоящим назореем, так же как и Иоанн из «Апокалипсиса», но Савл перестал им быть с тех пор, как стал Павлом. Так что «совершенным назаритом» его никак не назовешь. Он также не смог бы остаться и ессеем, поскольку после Бога ессеи превыше всего почитают Моисея и его Книгу Бытия, а также соблюдают шаббат, тогда как Павел отверг и шаббат, и Моисея. И что прикажете делать? Аббат говорит нам одно, а история и оба Завета — другое.

Так что бесполезно говорить оккультисту, «что открывшееся Павлу ни в коем случае не было гностическим Христом... но в действительности Хрестом, со всеми тайнами своего унижения и уничтожения». Ибо этот Хрестос — в точности то же самое, что и Хрестос-Христос у гностиков. Павел никогда не был апостолом церковного христианства, будучи гностическим противником Петра. Доказательством этому служат собственные слова Павла (уцелевшие после всех ревизий и исправлений), равно как и двойственность значения, вносящая дисгармонию во все его Послания. Если два человека обладают не абсолютной, конечно же, истиной, но знанием некоего подтвержденного свидетельствами факта, иными словами, относительной истиной, почему один из них должен противостоять другому (Гал., II, 11) и почему Павел с таким презрением говорит о претензиях Петра (Кифы), Иакова и Иоанна на звание «столпов» церкви?

Точно так же бесполезно отсылать меня к работе д-ра Зеппа «Жизнь Христа». Я читала ее двадцать лет назад и не нашла в ней ничего, кроме фанатизма и плагиата, вольного или невольного, с религиозных учений брахманов. Так что с хроно-сидерической системой этого наделенного живым воображением баварца мы знакомы уже не первый день и многое можем сказать о его вычислениях сароса — японского винегрета, составленного на основе расчетов Плиния и Свиды. Приведу в пример только одно из них. (J.N.Sepp, Das Leben Jesu Christi, vol. II, p. 417.) Каждый теософ знает о великой эре Маха-юга, периодизация которой всякий раз возвращает нас к числу 432. Так, кали-юга — описанный брахманами черный и злой век, в котором мир искупает свои грехи, совершенные в трех предшествующих югах, и только на завершающей его стадии может рассчитывать на помощь аватары — должна продлиться 432 000 лет, тогда как вся Маха-юга, состоящая из сатья-, трета-, двапара- и кали-юги, длится 4 320 000 лет. Это расчеты, смысл которых брахманы открывают только своим посвященным, расчеты, которые заставили наших востоковедов, ничего в них не понимающих, наговорить массу глупостей. Но именитый мюнхенский профессор выпустил кота из мешка. В томе I (с. 9) своей книги он дает нам следующий ключ:

«[Кеплером] установлен факт, что в момент воплощения все планеты сошлись в знаке Рыб, который евреи с начала времен называют созвездием Мессии. Звезда Волхвов тоже находилась в этом созвездии...» Эту знаменитую планету в нынешнем году мог лицезреть весь Лондон: это прекрасная Венера-Люцифер, которая, согласно каббалистической еврейской традиции, когда-нибудь поглотит 70 планет, начальствующих над различными народами мира. И на основании этих естественных пророчеств д-р Зепп заключает, что согласно указаниям звезд, Мессия должен был появиться в 4320 лунном году от сотворения мира — в тот знаменательный год, когда «весь ансамбль планет пребывал в юбилее».

Таким образом, для того чтобы признать произвольные выводы д-ра Зеппа, опубликованные в его «прекрасном монументе христианскому Гнозису», мы должны, закрыв глаза и скрепя сердце:

1. поверить в то, что миру только шесть тысяч лет отроду и ни днем больше. (Да здравствуют Книга Бытия и хронология Моисея!);
2. согласиться с тем, что это знаменательное сочетание планет имело место именно в 1 году нашей эры, а не за четыре или пять лет до наступления христианской эры, как доказывает сам Кеплер;
3. позабыть о том, что мы уже знаем, ради торжества несбыточных фантазий церковников. А знаем мы, что все эти астрономические вычисления были заимствованы евреями у халдеев, из их 432 000 династических лет, а последние заимствовали их из 4 320 000 лет брахманической Маха-юги.

И после всего этого мы должны признать сей великолепный образчик «гнозиса» по-баварски! Мы были бы склонны считать, что д-р Зепп обнаружил свои выводы на дне пивной кружки, если бы не знали о появившихся гораздо раньше — в начале нынешнего века — знаменитых вычислениях полковника Уилфорда, ставших результатом милой шутки, которую сыграли над ним брахманы. Кстати говоря, эти вычисления по сей день хранятся в томах Библиотеки Королевского Азиатского Общества в Калькутте, равно как и во всех европейских библиотеках. И все-таки, неужели аббат Рока действительно хочет, чтобы мы позабыли о 4 320 000 годах Маха-юги ради 4 320 лунных годов, прошедших, по мнению д-ра Зеппа, от Сотворения Мира до Рождества?

Вполне возможно, впрочем, что аббат Рока был прав, когда говорил, что расхождения между нашими взглядами не так уж и велики. Что ж, тем лучше, тем лучше. Скажем, его метафору о «белом луче, распадающемся на три основных цвета», можно найти и в моей «Разоблаченной Изиде» (Том II, гл. XII), написанной почти двадцать лет тому назад. Возможно, когда-нибудь мы с ним сможем понять друг друга. А пока отправляю в «Le Lotus» некоторые свои примечания к его недавним словам о Христе распятом, просто для того, чтобы показать аббату, что нам, оккультистам, действительно известно кое-что о том, что только казалось известным некоторым отцам церкви. Откуда, например, взялась эзотерическая традиция, согласно которой «Христос [с которым вышеупомянутые отцы не могли быть знакомы лично], умирая на кресте... повернул лицо свое, устремил взгляд своих раскрытых глаз и распростер руки к Западу»? В своих примечаниях я все это объясню, кроме, пожалуй, того, как Распятый, чьи руки были прибиты большими гвоздями по обеим сторонам горизонтальной перекладины креста, мог простирать их «к Западу» (что было бы поистине чудесным для человека в его положении). Однако это уже малозначительные подробности.

А в заключение я скажу, что по-прежнему считаю, что аббат обманывает сам себя своими оптимистическими надеждами. Я признаю Виктора Гюго великим поэтом, но никогда не слышала, чтобы его называли пророком. Что же касается его заключительных слов (quant au mot de la fin, ou de la faim), которые мой собеседник подбрасывает мне под видом прощания, то я могу обратить его внимание на следующие обстоятельства: 1) бедность и грязь встречаются практически везде, где правят католические священники; и 2) там, рядом с Махатмами (следуя его собственному выражению), не должно быть бедных хотя бы потому, что там нет богатых; помимо лживых миссионеров, там бывали и другие люди.

И вот теперь, когда я ответила аббату Рока, католическому священнику, мне хотелось бы завершить свой чрезмерно многословный ответ обращением к м-ру Рока, моему критику и собеседнику, чья манера изложения своих мыслей становится неизменно вежливой и одухотворенной в тех случаях, когда он забывает о своей сутане. Именно такому м-ру Рока мне хотелось бы высказать свое сожаление по поводу того, что мне постоянно приходится парировать его удары и противоречить ему везде и во всем. И если этот ответ, так же как и предыдущие мои «Примечания», покажется ему очередным «избиением», то могу заверить его, что это не так. Ибо если мы не понимаем друг друга (несмотря на все его уверения в том, что он прекрасно меня понимает), то только потому, что наши представления о ценности и значении христианского, брахмано-буддистского и гностического эзотеризма диаметрально противоположны. И даже то обстоятельство, что мы с ним говорим на одном языке, не в силах нам помочь. Он черпает свои выводы и эзотерическую информацию из источников, мне неизвестных, поскольку все это современные исследования, я же излагаю ему точку зрения древних посвященных и выводы архаического эзотеризма, о которых он, в свою очередь, насколько я могу судить, не имеет ни малейшего представления.

Если обобщить наши точки зрения и сравнить их без двусмысленности, то, как мне кажется, основное различие между ними будет состоять в следующем: если я придерживаюсь эзотерической концепции универсального Христа, то есть имперсонального и до-христианского Логоса, то он отвечает мне сектантскими представлениями о Христе, распространившимися в нашу эру (хотя сама идея Христа появилась задолго до христианской эры), — представлениями церковными и догматическими.

Эзотеризму древнего Гнозиса, утраченному, по его мнению, церковью, он противопоставляет схоластический эзотеризм средних веков. Он пытается переубедить даже меня с помощью хитростей, изобретенных в свое время теологами и розенкрейцерами, которые, дабы избежать костра, скрывали свои истинные взгляды под маской ортодоксии и любви к христианству, против которых они втайне восставали. Учитывая все это, стоит ли удивляться отсутствию между нами взаимопонимания? Что же касается предложения аббата Рока «ценить убеждения и труды ближнего», то я благодарю его за добрые пожелания, хотя и сомневаюсь в том, что он когда-нибудь сможет оценить деликатность моих манер в сочетании с абсолютной откровенностью моего языка. Я же со своей стороны могу уверить его в том, что всегда ценила его как талантливого писателя, наделенного широкими взглядами и добрым сердцем, равно как и бесстрашного священника, способного с редким для нашего времени мужеством высказывать свои убеждения.

Как бы то ни было — vera pro gratiis, даже если за этим выражением следует его противоположность — veritas odium parit.

Сноски

---

Издания

• «Le Lotus», Paris, vol. II, № 13, April, 1888, p. 3—19 (первая публикация)
• Блаватская Е.П. - Что есть Истина, M., Сфера, 1999. С. 145—172. Пер. Ю.А.Хатунцева (первая публикация на русском языке)
• Блаватская Е.П. - Происхождение Начал, М., Сфера, 2006